Дубинянская Яна
Лестничная площадка (фрагменты)

   Яна Дубинянская
   ЛЕСТНИЧНАЯ ПЛОЩАДКА
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
   ГЛАВА I
   Оставалось только бросить машину и бежать в лес - что он и сделал. Черная стена хаоса спутанных голых веток казалась сплошной и совершенно непроходимой. Ноги, как только он сошел с асфальта, по щиколотку утонули в липкой жирной грязи. Он бросил тело вперед, пытаясь раздвинуть кустарник, спрятаться за темнотой. Ступня зацепилась за невидимую петлю корня или поваленного дерева, он не сумел удержать равновесия и, упав лицом в острые прутья, покатился вниз по неожиданно крутому склону. Сплетение ветвей и сучьев затормозило падение, он поднялся было на ноги - и снова упал в грязь, смешанную с прошлогодними листьями. Там, наверху, шоссе осветилось огнем фар. Он услышал визг тормозов, а потом короткий стук горошин о стенку - автоматную очередь. Они расстреляли его машину, но дальше почему-то сразу не поехали. Он вжался в землю, напряженно прислушиваясь к каждому звуку. Кажется, открылась дверца... Они вышли посмотреть на его труп. Пустить пулю в голову. Под рукой хрустнула веточка, и он замер - хотя услышать это там, на шоссе, они, конечно, не могли. Даже он, как ни старался, почти ничего не слышал - а ведь они, не обнаружив в машине изрешеченного тела, навряд ли молчали. Несколько минут он лежал совершенно неподвижно, чувствуя, как медленно погружается в жидкую грязь. Наконец, со стороны шоссе послышался шум отъезжающего автомобиля. А через несколько секунд ночной лес озарила ослепительная вспышка - звук взрыва раздался мгновением позже. Он тихо поднялся, опираясь на шершавый ствол дерева. Подумал о машине. О своей сверкающей, идеально-гладкой темно-синей "Мазде", которую он вел по трассе медленно и осторожно, а паркуясь, всегда боялся поцарапать о что-нибудь. Две недели как из автосалона. Его первая машина. Ее покупка торжественно знаменовала начало совсем новой, другой, настоящей жизни превращенной теперь в дымящиеся обломки на ночном шоссе. Ободранные ладони саднило, он попытался обтереть с них грязь о кору дерева - ощущение было такое, будто кожи на руках нет вообще. Одежда, насквозь промокшая и пропитавшаяся грязью, липла к телу. Внезапно он почувствовал холод, пронизывающий холод позднего октябрьского вечера. Надо было куда-то идти. В конце концов, они вполне могли вернуться и прочесать лес у дороги - если им действительно нужна его жизнь. А он уже верил, что она им нужна. И он побрел неизвестно куда, раздвигая колючие ветки и прикрывая лицо выставленным вперед локтем. Хуже последнего бездомного нищего. А ведь начиналось... черт возьми, все это совсем неплохо начиналось! Он же не продавал душу дьяволу - хотя возможности то и дело подворачивались. Большинство приятелей из тренажерного зала ходили в телохранителях у шишек теневого бизнеса, неплохо зарабатывали и недолго жили, - он смотрел на таких с состраданием и наотрез отказывался играть в эти игры, когда ему предлагали. Отец не для того вложил все свои сбережения в учебу сына в престижном колледже, чтобы он продавал свои мускулы на пистолетное мясо. Правда, все попытки продать мозги неизменно оканчивались на этапе заполнения анкеты знакомыми словами: "ждите, мы вам перезвоним". Он уже был готов честно признать поражение и вернуться на щите в родной провинциальный городок, когда представитель одной из бесчисленных обойденных им фирм действительно перезвонил. Но ведь, боже мой, черт возьми, это была монолитно-солидная, совершенно добропорядочная, старая и надежная компания! - Грегори? - спросила, мельком взглянув в бумаги, маленькая женщина. Присаживайтесь. И офис у них был обставлен просто и практично, ни намека на роскошь, ничего призванного поразить воображение. Легкая белая мебель, два компьютера на столах, жемчужно-серые обои и занавески, ворсистое ковровое покрытие на полу. Несколько графических работ на стене над низким диваном и букетик ландышей на столе у женщины рядом с компьютером. Тогда была весна... - Меня зовут Ольга, я генеральный директор компании, - сказала ему маленькая женщина. - Мы с Полом ознакомились с вашим резюме. Кажется, вы нам подходите. Вы говорите по-французски? Он кивнул, и она без паузы задала ему вопрос на французском языке. Он уже не помнил, что именно она спрашивала. Он вообще не помнил деталей разговора - помнил, что это было коротко, по сути, в деловом тоне и в то же время достаточно по-человечески. Пол - коммерческий директор компании, он сидел за столом напротив Ольги, - бегло обрисовал ему специфику предстоящей работы. Его брали на должность офис-менеджера - Грег предпочел бы что-нибудь более интеллектуальное, и Ольга, безошибочно отследив тень легчайшего разочарования на его лице, мимоходом сообщила о реальной возможности дальнейшей карьеры в компании. - Но высокой зарплаты мы сразу предложить вам не можем, - сказала она. Первое время, пока мы еще не знаем друг друга, вы будете получать... И Грегу понадобилась вся сила воли, чтобы сдержаться, не просиять неудержимой глупой мальчишеской улыбкой. Потому что названная ею цифра в десять раз превосходила все его домашние предварительные подсчеты. В эту фантастическую цифру помещались пара новых костюмов, абонемент в лучший тренажерный зал, французские духи для матери, комната чуть ли не в центре города, а в следующем месяце, пожалуй, первый взнос за машину... Ту самую. Темно-синюю "Мазду". Ольга протянула ему для пожатия руку - неимоверно маленькую и тонкую, с миниатюрными, покрытыми бесцветным лаком ногтями и узкой полоской обручального кольца. На ощупь эта рука была железной. А на лестнице он скакал через три ступеньки, едва удерживаясь от соблазна скатиться по перилам. И по улице - конечно же, ярко светило солнце, бежал два квартала вприпрыжку, как школьник. Цвели какие-то деревья, и, заломив в прыжке облепленную розовыми цветочками ветку, Грег вручил ее первой встречной девушке. Потом направился в "свой" бар, и, никого там не застав, закатил одинокую оргию из шести кружек пива. Эйфория не затянулась, ее заменила работа - поначалу тяжелая, а затем, когда он разобрался в структуре и делах компании - довольно рутинная. Впрочем, появились приятели, наметился роман с блондиночкой-компьютерщицей из соседнего отдела, и Грег начал просыпаться по утрам со спокойным и приятным сознанием того, что в его жизни присутствуют все компоненты, дающие ей право называться счастливой. И так ведь оно и было, черт возьми! Старая солидная компания. Ему казалось, что, как офис-менеджер, он знает о ее делах практически все. И это практически все было идеально-безупречным, помещалось в рамки закона и никаким концом не уходило в тень. Он бы знал. Он бы знал, по крайней мере, что есть аспекты, с которыми ему лучше не соприкасаться. Но ведь ничего подобного! Случайность была неприлично мелкой, нелепой, досадной. Он подготовил для Ольги список заказчиков на предстоящие поставки и отнес его в директорский кабинет. Ни Ольги, ни Пола не было, и Грег положил бумаги на стол рядом с букетом полупрозрачных сухих цветов в маленькой фарфоровой вазе. Ольга любила цветы... Канцелярская скрепка. Никчемная, никому не нужная скрепка - он задел ее листом бумаги и смахнул в полуоткрытый ящик стола. И ничего, черт, ведь абсолютно ничего бы не случилось - если бы он не захотел достать эту скрепку и не выдвинул ящик... Скрепка упала между пачкой длинных дамских сигарет и фотографией красивого молоденького мальчика - наверное, сына Ольги, - в рамке под стеклом. А еще там лежали какие-то бумаги в прозрачном файле - но он же не видел, не смотрел, даже краем глаза не прочитал ни единого слова!.. - Грегори, что вы здесь делаете? Голос у Пола был сухой и не слишком окрашенный эмоциями - Грег поначалу понял его вопрос в прямом смысле и показал список заказчиков. Пол больше ничего не сказал. Под его пристальным взглядом Грег медленно задвинул слишком громко скрипнувший ящик стола... Его вызвали в директорский кабинет через два часа. Грег пытался оправдаться, чувствуя неубедительность своей истории и как бы со стороны наблюдая собственную нелепую фигуру с воображаемой скрепкой между большим и указательным пальцами. С равнодушно-скучающим лицом Пол выслушал его до конца - и выложил на стол конверт с деньгами. - Вы больше у нас не работаете, Грегори, - сказал он. - Жаль. Вы были неплохим работником. А все время молча сидевшая за столом Ольга вдруг подняла глаза и добавила: - И парнем вы были неплохим. ...Он не заметил залитую осенними дождями балку и выше колен провалился в ледяную черную воду. Вцепившись в ствол дерева, подтянулся и, распластавшись животом по жирной грязи, вылез с другой стороны. Может, в этом месте они собьются со следа. Может быть, еще удастся уйти. Увольнение было катастрофой. Он несколько часов медленно кружил по улицам города, подавляя банальное желание вдрызг напиться. Стемнело, пошел дождь. Грег вдруг решил поехать к Элси, компьютерщице, она жила в предместье, на другом конце города. Уже тогда он заметил черный "Ягуар", навязчиво маячивший в зеркале - и не придал этому значения, он вообще был не в состоянии придавать значение чему-либо. А Элси не было дома, был только холодный октябрьский вечер, темная пустота между подъездом и его машиной и сухой, нелепый звук автоматной очереди, прошивший воздух там, где мгновение назад была его голова. А дальше - классическая голливудская погоня, его тело работало на неизвестно когда и как сформированных рефлексах, а сознание тщетно пыталось постичь смысл этой дикой ситуации. "И парнем вы были хорошим..." Документы в ящике стола, которых он не видел - но ведь мог и увидеть, и начальство решило не рисковать. Он пытался найти другое объяснение, это было слишком простым и унизительным - но все же, судя по всему, единственно правильным. Ольга, женщина с маленькими железными руками... ей и в самом деле жаль, он был хорошим парнем... Кустарник снова встал сплошной стеной, Грег пошел напролом, оставляя клочья одежды на упругих прутьях - и вдруг лес кончился. Впереди тускло поблескивал мокрый асфальт, одинокий автомобиль промчался по шоссе, осветив на мгновение невысокий навес автобусной остановки на той стороне. Грег остановился. Он совершенно потерял ориентировку - та ли это дорога, на которой сгорела его машина? - или нет, не мог же он сделать полный круг по лесу, а какие тут есть еще дороги? - он не помнил даже приблизительно и понятия не имел, что за автобусный маршрут мог иметь здесь остановку. Совершенно автоматически, еле поднимая ноги с налипшими килограммами грязи и листьев, он побрел к ней наискось через шоссе. Они появились на дороге одновременно: мирный, медленный, ярко освещенный автобус - и черный "Ягуар" с темными стеклами и прожекторами фар, направленными прямо на него, в лицо, в глаза... Он побежал, прихрамывая, спотыкаясь - но отчаянно, как никогда в жизни. Они могли не заметить его... они должны были его не заметить!.. Автобус подходил к остановке - а вдруг он проедет мимо, вдруг никому не нужно выходить здесь?! ...Он тяжело привалился к захлопнувшейся створке - изнутри, боже мой, изнутри! Преследователи остались снаружи, хоть бы они не успели его увидеть, иначе они будут преследовать автобус, дождутся, когда он выйдет... Но все равно - он выиграл передышку, время прийти в себя и что-нибудь придумать. Стараясь держаться подальше от заднего окна, Грег поднялся в салон и уже хотел рухнуть на ближайшее сиденье... Оно было такое светлое, чистое, обитое палевой кожей. Только тут Грег почувствовал взгляды пассажиров - они разом обрушились на него, удивленные, недоуменные, брезгливые. Эти люди видели невозможно грязного, ободранного, окровавленного бродягу, а скорее всего - преступника. Грузная женщина, занимавшая место рядом с тем, где он хотел сесть, покосилась на Грега и привстала, собираясь подвинуться ближе к окну. И в этот момент автобус тряхнуло на повороте, Грег взмахнул руками, теряя равновесие, облепленные грязью ботинки заскользили по полу, пальцы сомкнулись в сантиметре от поручня, и он затормозил падение, только упершись черной исцарапанной ладонью в обширное плечо пассажирки. Несколько секунд она ошеломленно хлопала накладными ресницами, - Грег успел выпрямиться и пробормотать извинения, - и тут она зажмурилась и завизжала противным душераздирающим голосом. По головам пассажиров прокатился ропот, перерастая в неуправляемую волну агрессии. Кто-то крикнул, чтобы остановили автобус. Несколько мужчин повставали с мест. Грег затравленно огляделся по сторонам, бросил взгляд в темноту за окном, пронизанную слепящими фарами легковых машин - среди них могла быть и та, черная... Он вцепился в поручень обеими руками, на которых грязь, смешиваясь с кровью, подсыхала бурой коркой, - вцепился мертвой, отчаянной хваткой. И тут я положила сверху свою руку в светлой перчатке и, обернувшись к пассажирам, раздельно сказала: - Извините нас, пожалуйста.
   ГЛАВА II
   Оказывается, я уснула и проспала почти двадцать минут, прислоняясь через неестественно изогнутое запястье ко вздрагивающему оконному стеклу. Автобус покачивало, темнота мирно светилась сквозь оплывшие буквы слова "ненавижу", написанного мной на запотевшем окне. А может, и не мной - во всяком случае, указательный палец моей перчатки уже высох, и вообще, все это было слишком давно. Я размашисто протерла окно тыльной стороной ладони, сняв перчатку, и снова натянула ее на влажную руку. В конце концов, просто не надо было к нему переезжать. Если бы мы встречались, как раньше, по субботам, это могло бы продолжаться неопределенно долго. Другой вопрос, зачем - но могло бы. И не пришлось бы сейчас ехать неизвестно куда на ночь глядя... только и всего. Больше ничего бы не изменилось. Надо же, я уже сейчас плохо помнила его лицо - только перебитый нос и детские пухлые губы. Вообще-то он был хороший, такой наивный и неловкий, похожий на медвежонка. Все тело - тело я помнила гораздо лучше - в дремучих черных волосах, большое, тяжелое, сильное. И любил носить меня на руках. Правда, последнее время все чаще не туда, куда я хотела, - я пожала плечами и тихонько рассмеялась. Последняя фраза, которую он мне сказал: "Спорим, я не дам тебе выйти отсюда?.. Спорим, ты вернешься?!" За темным окном угадывалась зубчатая стена леса, накладываясь на четкое отражение моего лица. Вглядываясь в темноту, я принялась сочинять адаптированный вариант этой истории для Марты. С Мартой мы не виделись года два, да и раньше не настолько дружили, чтобы вот так вламываться к ней среди ночи с намерением поселиться как минимум на пару дней. Но у Марты всегда, сколько я ее помню, лежали в сумочке дамские романы в бумажных обложках. И она плакала над ними совершенно искренне, не жалея туши на ресницах. Начать надо с фонтанчика. ...Тонкая струйка фонтанчика для питья, падая на мраморный ободок, разбивалась пылью брызг, на которых дрожала маленькая радуга. Молодой спортсмен пил долго и жадно, его широкие плечи, усеянные бусинками пота меж черной курчавой порослью, тяжело вздымались. Отпив последний большой глоток, он выпрямился и посмотрел на меня, детским движением большой руки вытирая пухлые губы. Была весна, ярко светило солнце, я - уже не помню, почему, - чувствовала себя счастливой... Я ему улыбнулась. - Хотите пить? Его голос еще чуть прерывался неровным дыханием. И я снова улыбнулась наивности этого вопроса, и наклонилась над фонтанчиком, и почувствовала на языке вкус ледяной воды, а на талии - прикосновение горячих рук... Не совсем на талии, чуть ниже, - но уточнять, пожалуй, не стоило. Как и воспроизводить наш дальнейший диалог - который я к тому же помнила более чем смутно. Кажется, он пришел тогда к финишу то ли предпоследним, то ли еще хуже, и неудовлетворенные амбиции устремились в другое русло. Классической первой встречной оказалась я. И я это прекрасно видела, я с первого же взгляда видела его насквозь, простого, как дважды два четыре, но он был мужчина, и он был непохож... Когда рядом оказывается мужчина, я ведь всегда вспоминаю... а он был непохож, совсем непохож... Но уж об этом точно не надо. Поехали дальше. Наши тела непроизвольно потянулись друг к другу... нет, так сразу - Марта этого не поймет. Хорошо, наши тела непроизвольно потянутся друг к другу попозже, во время прогулки в лес. Тем более, что мы действительно когда-то там гуляли, это было еще до того, как он выиграл профессиональный забег и снял эту самую отдельную квартиру - какой же идиоткой я была, когда согласилась туда переехать! Об этом тоже придется сказать, только перейти надо будет плавно, красиво. Лес. В дремучей траве стрекотали кузнечики, а небо просвечивало сквозь темно-зеленые кроны... - А-а-а-и-и-и-а-а-а-а!!! Я дернулась всем телом, едва не вскрикнув сама, - нервы ни к черту! - и, привстав, обернулась. Толстуха, сидевшая за мной, вопила так, словно ее только что пытались изнасиловать или по крайней мере показали крысу. Светло-сиреневое пальто этой дамы украшал черный отпечаток растопыренной пятерни, расположенныйкак раз посередине левого плеча и до того четкий, что вполне мог бы сойти за какую-нибудь эмблему. Тем не менее, толстуха не переставала вопить - прямо над моей головой, в какой-то момент даже уши заложило. На этот крик, постепенно нарастая, наложились голоса других пассажиров, гневные и возмущенные. В автобусе развивалась склока, к которой я не собиралась иметь отношения. Я снова села и устремила взгляд в окно, где в темно-синей мгле покачивалась неровная стена леса. Значит, лес, кузнечики, небо... Картинка за окном дернулась и замерла. Мы почему-то остановились, причем в совершенно пустынном, явно произвольном месте на шоссе. Похоже, все-таки случилось что-то серьезное. - Выбросить его, как собаку! - рявкнул, поднимаясь, мужчина, сидевший рядом со мной. Его голос органично влился в злобную агрессивную разноголосицу, из которой слух выхватывал отдельные реплики подобного же содержания. Я тоже встала - и только тут увидела его. В эпицентре конфликта, прямо напротив меня стоял, вцепившись обеими руками в поручень, окровавленный, оборванный, облепленный грязью человек. Немыслимо грязный - это и удерживало пока от рукоприкладства разгневанных пассажиров, образовывая вокруг бродяги немного пустого пространства, вроде заколдованного круга. На этом человеке буквально не было живого места, с которого не отваливалась бы жирная глина вперемешку с бурыми листьями. Вся его одежда пропиталась черным и липким - хотя изначально это была вполне приличная одежда, даже бывший галстук выбивался из-под разорванного плаща. Я всегда гордилась своей наблюдательностью. Я отметила, что ногти на его руках, покрытых черной корой, были коротко острижены, а исцарапанный в кровь подбородок - чисто выбрит. А потом я увидела его глаза. Он отчаянно озирался по сторонам в затравленной безнадежности, серые, подернутые багровой сеточкой глаза со слипшимися ресницами блуждали по кругу, не находя нигде ни искры поддержки и наполняясь со дна обреченной решимостью сопротивляться до последнего... Он был совсем молод. И вот тут я сделала шаг вперед, положила на черные содранные костяшки его пальцев свою руку в светлой перчатке и, обернувшись к пассажирам, раздельно сказала: - Извините нас, пожалуйста. В конце концов, почему это не мое дело? Парень явно не был ни бродягой, ни бандитом, с ним просто что-то случилось, а теперь вот он снова так нелепо, по-глупому попал в переделку. Почему бы и нет, в конце концов? - Простите, Джим ведь не нарочно, - теперь я уже обращалась конкретно к толстухе в сиреневом, окрашивая голос мягкими, чуть ли не материнскими интонациями. - Знаете, мы гуляли в лесу, а там такие овраги, и, представляете, их же совершенно не видно, доверху залиты водой и листья сверху плавают. Когда Джим провалился, я даже ахнуть не успела. По шею провалился, представляете? Я так боюсь, как бы он не схватил воспаления легких, ведь по самую шею, и ледяная вода... Стоило только начать нести откровенную чушь - дальше она несла себя сама, а я с брезгливым презрением наблюдала, как злоба и агрессия на тупых физиономиях трансформировались в неприкрытый интерес зевак к захватывающему зрелищу. Надо же, этот грязный бродяга и эта красивая аккуратная девушка едут вместе, да он и не бродяга вовсе, ах, какое недоразумение, а мы чуть было... - Непременно заварите чаю с липой, - с выражением крайней заботы на толстом лице произнесла жертва. - И разотрите молодого человека спиртом, вы слышали, юноша, пусть вас разотрут спиртом... - А вы подождите, пока пятно высохнет, соскоблите его аккуратно ножиком, а потом почистите щеткой, - серьезно посоветовала я. - И следа не останется, обещаю вам! Автобус тронулся, и пассажиры начали растекаться по местам. Я села к окну и в продолжение спектакля дернула за руку своего Джима, увлекая его на сиденье рядом. На этом должно было кончиться. Я попыталась вернуться к своей романтической истории. Что у нас еще было красивого? Трудно сказать. За все время он не подарил мне ни единого цветка, даже на день рождения, не говоря уже о подарках. Ага, он носил меня на руках. Итак, каждую субботу, ровно в три часа, я останавливалась перед обитой кожей дверью со знакомым чеканным номером и нажимала на кнопку электрического звонка. Его трель была похожа на пение птицы, я пыталась уловить в ее переливах звук тяжелых шагов. Дверь распахивалась, и прямо с порога он подхватывал меня на руки, и я, закрыв глаза, отдавалась на волю его могучих рук... Между прочим, так оно и было. Даже ничего не нужно сочинять - просто ненавязчиво забыть о некоторых вещах. Например, как, захотев поесть, он хватал меня одной рукой и нес на кухню - на самом интересном месте детективного фильма. Или бесцеремонно выносил за порог комнаты, если собирался в одиночестве насладиться соревнованиями по регби. Естественно, я относилась к этому с юмором и даже пыталась сопротивляться - а потом подсчитывала круглые синяки на запястьях. К тому же он не допускал мысли, что не я должна стирать его вечно разбросанные по комнате носки, чистить кроссовки, даже мыть бритвенный станок... все это, конечно, уже после того, как я к нему переселилась. Дура. И еще эти вечера, длинные осенние вечера в обществе человека, имеющего в лексиконе не больше пятидесяти слов. Вот, об этом я и скажу Марте. Мы оказались слишком разными людьми, которых связывало только телесное влечение... Черт, надоело, противно. Если что, буду импровизировать. За темным окном уже вовсю мелькали разноцветные огни городских фонарей и витрин. Я приникла к стеклу, пытаясь узреть хоть какой-то ориентир - в гостях у Марты я была один раз, черт знает когда и к тому же в компании, что обычно дает полное право не запоминать дорогу. Единственное, что я помнила - это была конечная остановка. Угловой дом, третий этаж. Я взглянула на часы: одиннадцать тридцать пять. Самое время для непринужденного дружеского визита. Автобус развернулся на асфальтовом пятачке и остановился. Раздвинулись двери, люди косяком потянулись к выходу, я встала - и напоролась взглядом на этого самого парня, на "Джима". Он не поднимался с места и, до предела повернув голову, напряженно вглядывался в темное заднее стекло, за которым было совершенно невозможно различить что-нибудь кроме мельтешения витрин и автомобильных фар. Грязь, пропитавшая его одежду, слегка подсохла, но все равно прикасаться к нему как-то не хотелось. Но он не вставал, а из автобуса уже выползала, посапывая, толстуха в светло-сиреневом, и мы были последними людьми, оставшимися в салоне. - Простите, мистер, - начала я, и он вдруг лихорадочным порывом обернулся ко мне, словно услышал над ухом выстрел. Глаза у него были такие же затравленно-отчаянные, как и в тот момент, когда его хотели выбросить из автобуса. Я почему-то почувствовала себя виноватой, рассердилась на себя, на него, на поздний вечер и абсолютную нелепость ситуации, на того, кто был в этом виноват и опять же на себя... Снова захотелось написать на окне "ненавижу". Я вежливо сказала: - Дайте пройти. Он молча смотрел на меня в упор несколько секунд - а потом выговорил глухим еле слышным голосом: - Если я сейчас выйду на улицу... один... Меня убьют. Честное слово, я бы сама кого-нибудь убила. Я могу, я же сумасшедшая. Я протянула ему руку и сказала очень по-деловому: - Хорошо, выходим вместе. Мы в ответе за тех, кого приручили. Сент-Экзюпери. А доброе дело никогда не остается безнаказанным. Не помню, кто. При выходе он подал мне руку - потрясающее, наверное, зрелище со стороны. Пассажиры автобуса уже успели разойтись, и мы очутились на абсолютно пустынной улице, - тем не менее, ничего похожего на выстрелы из-за угла, естественно, не наблюдалось. Мимо проносились автомобили, отражаясь в длинной зеркальной витрине, и парень всякий раз резко поворачивал голову, глядя то на дорогу, то на ее отражение. Может, он был и не в себе. Может, это было опасно - вот так гулять с ним по ночной улице. Сейчас меня больше интересовало, в каком из совершенно одинаковых высотных домов по обе стороны улицы живет Марта. Кажется, номер был нечетный. Хотя черт его знает. Надо будет посмотреть в обоих - этаж и квартиру я помнила точно. И все-таки избавиться от моего экзотического спутника - уж его появления в своей квартире среди ночи Марта точно не поймет. Мы вошли в подъезд, шаги стали гулкими. Я остановилась и повернулась к парню. Он заговорил первым. - Я даже не знаю, как... я подвергал вашу жизнь опасности, как последний... Я, наверное, должен все объяснить. Меня зовут Грегори, Грег... Что-что, а знакомиться с ним я не собиралась. - Не стоит, - оборвала я его довольно резко. - Надеюсь, у вас все будет нормально. Просто я сейчас иду не домой, и... К счастью, он понял. Кивнув, пробормотал что-то неразборчивое и отступил к дверям подъезда, но не вышел, а, остановившись, пытался разглядеть что-то в щель между дверными створками. Меня он больше не интересовал. Я поднялась на третий этаж. Лестничная площадка в этом доме была необычной планировки - полукруглая, как солнышко на детских рисунках, двери поднимались от нее широкими лучами, не то пять, не то шесть, почему-то было трудно определить их количество на глаз, не пересчитывая. Я подошла ко второй слева двери - вторая слева, без вариантов, - и несколько раз нажала на кнопку звонка. Никто не отвечал, и после паузы я позвонила еще - безрезультатно. Марты не было дома или же я ошиблась зданием... нет, Марты не было дома. Эта рубиновая пуговка звонка, я ее хорошо помнила, потому что... И стало больно, страшно больно, ведь и у него тоже была такая пуговка на двери, и я вспомнила - а по жесточайшему договору с собой я не имела права вспоминать... Взять себя в руки, думать о чем-то другом, о ком-то другом, о том же спортсмене с черноволосыми руками... это хотя бы романтично... это хотя бы глупо... Оказывается, открылась первая справа дверь, - а я и не заметила, и пожилого человека, который вышел на площадку, я в упор не узнавала - даже, когда он поздоровался со мной как со знакомой, даже, когда пригласил войти, даже, когда я согласилась...