Дубровин Евгений Пантелеевич. Ласточка с дождем на крыльях

   – Нет такого руководителя, на которого не написали хотя бы одну анонимку, – философски сказала она. – Почему ты должен быть исключением? Наплюй! Твои руки чисты. Все знают, что мы еле сводим концы с концами.
   Красин поднял трубку и набрал номер Ухова.
   – Вас слушают.
   – Это я, Красин. Только что у меня был Сафонов. Он считает, что из-за бурной деятельности комиссии мы в этом году не выполним план.
   – Только попробуй! – жестко сказал в трубку Николай Иванович.
   – Тогда отзови свою «борзую стаю».
   – Не кажется ли тебе, дорогой Ярослав Петрович, что это прямое давление на комиссию? И вообще попрошу не оскорблять членов комиссии. А то мы тебе и «борзую стаю» припомним.
   – Какие там члены комиссии… – усмехнулся Красин. – Коллеги из конкурирующих учреждений. Такие же люди, как мы с вами, на каждого из них можно напустить такую же комиссию. Работают, правда, с рвением. Еще бы: значительно интереснее рыться в грязном белье, чем ходить на работу.
   – Ты что мелешь?!
   – Кстати, многих я знаю, кое в чем помогал. Так они, бедняги, прячутся от меня. Зачем травмируете людей, Николай Иванович?
   В трубке некоторое время молчали. Потом Ухов тихо сказал:
   – Ну вот что, Ярослав Петрович. Я вижу, ты зарвался. Вскружила голову слава. Уже никакая комиссия тебе не указ. Предупреждаю: будешь ставить палки в работу комиссии – вызову на коллегию.
   Частые гудки.
   Минуту Красин раздумывал, а потом нажал клавишу и сказал Танечке:
   – Головина ко мне!
   Явился Головушка-Кот. Подбородок первого зама был гордо поднят, но руки его дрожали. Он не поздоровался и молча стоял у порога.
   – Так какую это вы там бумагу сочинили, Андрей Осипович? Хоть бы мне показали. Может быть, я бы тоже ее подписал.
   – Бумага ходит среди сотрудников, – нервно, но твердо сказал Головушка-Кот, не называя Ярослава Петровича по имени-отчеству. – Но я могу пересказать ее содержание. В ней говорится, что вы как руководитель оказались не на высоте. Вместо того чтобы разогнать эту идиотскую комиссию и заняться поисками анонима, найти его и примерно наказать, вы спокойно смотрите, как комиссия, эта ржа, разъедает корпус института, а аноним, воодушевленный вашим бездействием, вошел, можно сказать, в экстаз.
   Красин таращил глаза на своего зама, не зная, что и думать. Такой страстной обличительной речи от кого-кого, а уж от Головина он не ожидал.
   – Вы удивлены? – между тем продолжал Вьюнок. – Вы уверены, что я аноним. Так вот, я нашел настоящего анонима! Надеюсь, вам знаком этот почерк?
   С этими словами Андрей Осипович положил на стол листок календаря от 27 января. На листке торопливым почерком было написано:
   «…опазд. на пятнад. мин. Выяснить, где был».
   «…13-00 уезжал. Главк? Люб.?»
   «…17-00 верн. под хмельк. Веселый».
   «…18-15 из каб. смех. С кем говорил?»
   – Я случайно обнаружил это в кипе старых бумаг. Так теперь узнали?
   Конечно же, он сразу узнал этот почерк. Это был почерк Сафонова.
   Сафонов? Умница Сафонов, которого он с большим трудом переманил из другого института? Неподкупный Сафонов, мнением которого Красин дорожил? Неужели ему не дают спокойно спать лавры директора института? Зачем ему они? Вместо тиши кабинета, спокойной размеренной жизни – беготня, нервотрепка, мучительные, зачастую бесцельные сидения на заседаниях, избрание в президиумы, вызовы «на ковер», звонки среди ночи: (рухнуло здание или не стыкуются какие-нибудь балки), сплошь и рядом отсутствие выходных дней. А зарплата почти одинаковая…
   Нет, насчет Сафонова что-то неправдоподобно. Да и потом, Антон Юрьевич умный человек, он должен понимать, что институт ему не вытянуть: не хватит ни знаний, ни таланта. Но и Головину можно предъявить те же самые претензии. Кроме того, его сегодняшнее поведение… Оно произвело впечатление на Ярослава Петровича. Или это просто талантливая игра?
   В селекторе щелкнуло, и Танечкин голос сказал:
   – Ярослав Петрович, к вам Головина.
   – Кто?
   – Головина… – Танечка запнулась, – Жанна Леонидовна, жена Андрея Осиповича.
   Секунду Красин пребывал в растерянности, потом сказал:
   – Пусть заходит.
   Тотчас же в кабинет буквально впорхнула легкой бабочкой маленькая женщина в перламутровом плаще, что еще больше делало ее похожей на бабочку.
   – Можно, я разденусь? Поухаживайте за мной.
   Красин помог Жанне Леонидовне освободиться от плаща и вытаращил глаза от изумления. Головина была одета в наряд средневековой принцессы.
   – Извините, я прямо с репетиции… в перерыв… Мне только что позвонили… Я узнала… Он мне ничего не говорил. Неужели вы верите?
   Актриса сделала паузу. Красин промолчал.
   – Это не он! Он не способен на такое! Да и не нужно ему! Не нужно! Он совершенно равнодушен к славе. Он любит семью, детей, меня! Он любит вас! За вашей спиной он как за каменной горой! Вы мне верите?
   – Успокойтесь… – Красин налил в стакан воды и подал Головиной.
   Она выпила. Ее глаза затуманились. Ей очень хотелось упасть в обморок. Ярослав Петрович чувствовал, что по ходу сцены, которую она разыгрывала, Жанне Леонидовне просто необходимо было упасть в обморок. Надо было что-то предпринять, иначе потом не оберешься хлопот, тем более талантливые актрисы падают в обморок по-настоящему, без дураков.
   – У вас на груди пятно, – сказал Красин. – Кровь, что ли?
   – Где? – залилась краской актриса и сразу забыла про обморок. – Ах, это краска! В пьесе меня должны проткнуть шпагой, вот и подкрашивают заранее платье. До удара шпагой я прикрываю пятно накидкой. Очень эффектная сцена. В этом месте больше всего аплодисментов.
   – Присаживайтесь, и я вас слушаю. – Ярослав Петрович галантно, словно вдруг оказался на сцене, пододвинул средневековой даме кресло. Она опустилась в него изящным движением принцессы.
   – Это Сафонов. Анонимку написал Сафонов. Это точно. Вы, конечно, мне не поверите. Мол, жена защищает мужа… Так вот… Я вам признаюсь… Вы большой руководитель, и вас, наверно, ничем не удивишь. Не такие исповеди слышали… Одно время я была близка с Антоном Юрьевичем… Так получилось… Это страшный человек, Ярослав Петрович. Для него никто не существует, кроме него самого. Он любит сам себя до безумия. Часами рассматривает себя в зеркало, придает своему лицу различные выражения, но главным образом тренируется… Чтобы быть вальяжным, загадочным, усталым… Всепонимающим, всепрощающим, грустящим по поводу погрязшего во грехах человечества. Он, из вините, даже в момент близости смотрел не на меня, а любовался собой. Вообще-то он почти не пьет, но однажды выпил и признался мне в одной своей страсти. Эта страсть пожирает его целиком. Сафонов обожает сидеть в президиумах.
   – Что? – удивился Красин. – Сидеть в президиумах?
   – Да… Он просто грезит. И именно в первом ряду, за столом, ближе к центру. Однажды я его застала. Неожиданно вошла, у меня был свой ключ, а он стоит перед зеркалом, держит микрофон и говорит: «Дорогие товарищи! Торжественный вечер, посвященный… (не помню уж чему), считать открытым!»
   – Но зачем ему это нужно?
   – Не знаю… Может, он шизофреник…
   Зазвонил внутренний телефон, связывающий кабинет с приемной. Танечка тревожно сказала:
   – Ярослав Петрович, извините, но с вами срочно хочет переговорить жена. Я сказала, что вы заняты, но она настаивает.
   Красин взял трубку.
   – Извините, Жанна Леонидовна.
   – Немедленно! Слышишь, немедленно приезжай домой! – закричала в трубку жена.
   – Что случилось?
   – Случилось!
   – Что? Ты можешь сказать?!
   – Не могу! Приезжай срочно, иначе будет поздно!
   – Что-то с Вадиком?
   Но в трубке уже звучали короткие гудки.
   – Вам надо уезжать? – Жанна Леонидовна встала с кресла по-прежнему грациозным движением.
   – Нет, прошу вас, продолжайте.
   – Да мне, собственно, больше добавить нечего. С Сафоновым я давно порвала: он стал мне мерзок, как пресмыкающееся.
   Вдруг она с любопытством и с каким-то детским восторгом посмотрела на него.
   – А вы интересный мужчина и прекрасно держитесь в этой идиотской мелодраматической сцене. Вы похожи на молодого короля Лира. В среду я играю Офелию в «Гамлете». Мне бы хотелось, чтобы вы посмотрели. Придете?
   – Не знаю…
   – Я вам пришлю билеты.
   Наверно, после такого же приглашения у нее и началась связь с Сафоновым.
   Он помог ей надеть серебристый плащ.
   – Вы мне ничего не скажете, Ярослав Петрович?
   – Вы прекрасно знаете, что мне нечего вам сказать, Жанна Леонидовна. Я приму ваши слова к сведению.
   По дороге домой Красин размышлял над событиями сегодняшнего дня.
   Кто-то очень умело играл с ним в шахматы.

8

   Дверь открыла Лена. Все лицо ее, даже часть шеи, было красным и распухшим от слез.
   – Что случилось? – с тревогой спросил Красин. Она закрыла дверь, потом взяла с дивана, видно, заранее приготовленную войлочную туфлю и изо всей силы ударила ею Ярослава Петровича по голове.
   – Вот! Вот! Вот что случилось, проклятый проститут! А я-то, дура, верила, что он вправду по делам ездит в командировки! А он к бабе ездят! Вторую семью, проклятый проститут, завел! Кобель сучий!
   Красин не успел закрыть голову, и туфля второй раз обрушилась ему на голову. Перед глазами Ярослава Петровича поплыли красные круги.
   – Молоденькой клубнички ему захотелось, дрянь поганая! Зойку с помойки подобрал! За три тысячи километров мотается, как будто ему тут шлюх мало! То-то, я смотрю, он вместо зарплаты шиш в кармане приносит! А это он, сучий кобель, Зойке с помойки подарочки делает. А я, дура, как проклятая, обстирываю, кормлю, пою его, все ноги о пороги магазинов оббила, чтобы что-нибудь красивенькое ему достать! Трусы его паскудные стираю! Он с ней… а я стираю. Спасибо тебе, Ярочка!
   Жена замахнулась третий раз, но Ярослав Петрович вовремя увернулся.
   – Вон из моего дома! Живи с кем хочешь и где хочешь. Не думай, что со мной истерика. Была, да вся вышла. Теперь я спокойна и все обдумала. Я с тобой жить не хочу, давай разводиться! Квартира у нас хорошая, разменяем на три комнаты. Я согласна на худшую. Лишь бы не видеть твою подлую, мерзкую рожу! У меня все! Катись!
   Ярослав Петрович прошел в кабинет и стал собирать в кожаную сумку все необходимое: документы, некоторые фотографии, положил «Избранное» Чехова, чистую рубашку, белье, потом прошел в ванную и забрал бритвенные принадлежности. Из сейфа, где они хранили деньги, Красин взял ровно половину пачки и, не считая, сунул в карман.
   Голова кружилась, перед глазами мельтешили красные, зеленые круги, ромбы, треугольники; сердце колотилось, как у пойманной птицы; тянуло на рвоту.
   Ярослав Петрович прилег на диван и заснул.
   Проснулся он от яростного крика:
   – Ах, вот ты где! Я уж думала, он вовсю дует к своей Зойке с помойки, а он разлегся, погань поганая! Я же сказала – вон из моего дома! Не хочу дышать одним с тобой воздухом!
   Зазвонил телефон. Красин машинально взял трубку.
   – Да…
   – Ну?
   – Что «ну»?
   – Как?
   – С кем я говорю?
   – С кем надо, с тем и говоришь, красавчик, гений XX века. Припекло? Дальше хуже будет. Если ты не уйдешь подобру-поздорову, запустим в ход фотографии. А там есть такие – пальчики оближешь. Женушка и так, наверно, поддала за Зойку с помойки? Ну а с фото жизнь пойдет значительно интереснее. Ну, покедова, красавчик. Подумай над моими словами. Ну?
   Ярослав Петрович надел плащ, шляпу и вышел. Шел первый час ночи.
   Куда идут все бездомные, изгнанные из своих квартир, бессонники? Конечно же, на вокзал. Неподалеку был Казанский вокзал, и Красин зашагал туда. На вокзале он нашел укромный уголок, принял таблетку снотворного и, надвинув на глаза шляпу, заснул. Дважды его будила милиция, но Ярослав Петрович показывал паспорт, говорил, что встречает ранний поезд, и его оставили в покое.
   Утром он проснулся бодрым и отдохнувшим. Потянулся, сделал несколько упражнений и направился в умывальник. На душе было легко и свободно от принятого решения.
   Красин умылся и побрился среди молчаливого многонационального люда, который тоже чистил зубы, брился, перепрыгивая через швабру гонявшей по умывальнику опилки и что-то бурчавшей себе под нос уборщицы. Прошло всего несколько дней, как он переступил порог этого умывальника с пакетом, который перевернул всю его жизнь.
   Приведя себя в порядок, Красин позавтракал в ресторане. Официантка была та же самая, что и в прошлый раз, она узнала или сделала вид, что узнала его, и потихоньку принесла сто граммов коньячку.
   Из автомата Ярослав Петрович позвонил в гараж и вызвал Колю к вокзалу. Прохаживаясь в ожидании машины, Красин ловил на себе взгляды женщин, значит, не так уж он стар… Вот что значит, когда на душе спокойно, ты не напряжен и не издерган. Когда ты внутренне свободен, не напряжен и не издерган, женщины инстинктивно чувствуют это и смотрят на тебя.
   Приехал Коля.
   – Провожали кого-нибудь, Ярослав Петрович?
   – Самого себя, Коля. Давай к Центральному телеграфу.
   На Центральном телеграфе Ярослав Петрович заказал гордеевский город, Зоину мастерскую. Разница была в несколько часов, и Зоя, конечно же, уже давно колдует над своими изразцами. Он почему-то явственно увидел эту мастерскую, хотя ни разу там не был. Просторная комната, заставленная холстами на подрамниках, печь, где она обжигает глину, баночки, кисти… И среди этого хаоса Зоя в халатике, с руками, испачканными красками.
   Сделав заказ, Красин подошел к почтовому киоску, купил бумагу, конверты и написал несколько писем.
   Первое – жене, без обращения:
   «Ты права, нам надо разойтись. Я уезжаю. Мне ничего не надо. Можешь все оставить себе. В том числе и квартиру. Красин».
   Второе – Ухову.
   «Начальнику архитектурного управления
   Н.И. Ухову
   От директора Архитектурного института Я. П. Красина
   Заявление
   Прошу Вас освободить меня от должности директора института по собственному желанию. Считаю разбирательство по анонимке оскорбительным и унизительным. В случае предания меня суду даю адрес: г. Таллин. Маяк.
   Красин».
   Третье письмо он написал Головину, тоже без обращения.
   «В связи с уходом с поста директора по собственному желанию обязанности директора временно возлагаю на вас.
   Красин».
   Дали гордеевский город. В трубке звучал Зоин радостно-встревоженный голос.
   – Ярослав?! Ты? Я жду каждый день…
   – Слушай, – сказал Ярослав Петрович, – ты можешь немедленно вылететь в Таллин?
   – Да, – не раздумывая, сказала Зоя.
   – Тогда я встречаю тебя завтра утром в Таллине, в аэропорту.
   – Хорошо. Как живешь?
   – Потом…
   – До встречи.
   – До встречи.
   Красин вышел из телеграфа, сел в машину.
   – Коля, в аэропорт.
   – В отпуск, Ярослав Петрович?
   – В бессрочный, Коля.
   – Как?! Вы уходите?
   – Ухожу, Коля.
   Коля долго ехал молча, потом сказал:
   – Тогда я тоже рассчитаюсь, Ярослав Петрович. К другому директору я привыкнуть не смогу.
   – Коля, можно дать тебе один совет?
   – Да, Ярослав Петрович.
   – Перестань следить за Верой. Она верная жена и любит тебя, просто у нее такой взбалмошный характер. Кроме того, кто-то заинтересован, чтобы вы ссорились. Кому-то надо, чтобы у тебя сдали нервы и ты совершил аварию.
   – Аварию? – поразился Коля. – Зачем?
   – Зачем? Чтобы мы с тобой по утрам не ездили на работу. Или, наконец, постоянно опаздывали, попадали в какие-нибудь истории.
   – Но кому это надо?
   – Подлецов, к сожалению, хватает, Коля.
   Некоторое время Коля ехал молча, очевидно раздумывая над словами Красина, потом сказал:
   – Наверно, вы правы. Я и сам чувствовал, что это как-то неспроста… вроде бы нарочно… Я сегодня же поговорю с Верой. Спасибо вам, Ярослав Петрович.
   Показался аэропорт.
   – Развезешь эти конверты, – Красин протянул Коле три конверта.
   – Хорошо, Ярослав Петрович. Дай бог вам счастья!
   – Он уже мне его дал, Коля.
   Они обнялись, и Красин ушел не оглядываясь.
 
   Он не сразу узнал ее. Просто обратил внимание на стройную девчонку в джинсах и вышитой блузке навыпуск. В одной руке девчонка держала сумку, в другой огромный букет роз. Черная коса была завязана алым бантом. «Красивая девчонка», – еще подумал Красин и вдруг узнал ее.
   – Привет! – крикнул Ярослав Петрович.
   Она вздрогнула, невольно опустила руку с цветами, лотом подошла и прижалась щекой.
   – Привет… Ты… насовсем?
   – Да. А ты?
   – Тоже… Я ему рассказала все. Он плакал… Но он управится. Он сильный. И потом, он очень любит свою работу. Работа его вылечит. У тебя есть какой-нибудь план?
   – Конечно. Мы уединимся на необитаемом острове и будем работать над проектом дома. А потом полетим к Самигу и начнем потихоньку строить. Думаю, Гордеев поможет. Такие необычные вещи в его стиле.
   – Насчет Гордеева я не знаю… Ты ведь ушел с работы? Да?
   – Да.
   – Гордеев такой человек… Он любит только знаменитости… Когда они в силе. А вот Самиг с друзьями помогут. На… это тебе… Нарвала еще с росой, да в самолете роса высохла…
   Красин взял будет роз и зарылся в него лицом. Пахло особо, не так, как пахнут обычные розы: зноем долин, прохладой гор, безоблачным синим небом, Ледником.
   – У нас везде будут розы: и в палисаднике, и на террасе, и даже на крыше. Я уже кое-что нарисовала… там отдельные эскизы… – Зоя кивнула на саквояж. – Я набрала красок, фломастеров, бумаги, книг… Мы с тобой будем работать с утра до ночи…
   – Не только работать… Мы как-то с ходу о работе. Даже забыли поздороваться. Ну… здравствуй. – Он привлек Зою к себе за худенькие плечи и поцеловал в губы.
   Она задохнулась, залилась краской.
   – Я так ждала… Так ждала…
   – Ты голодная?
   – Нет, я поела в самолете.
   – Ну, тогда ужинать будем на острове.
   – На каком еще острове?
   – Конечно, на необитаемом.
   – Нет, серьезно на необитаемом?
   – Почти. Там живет лишь один смотритель. Старый добрый гном. А ты будешь Белоснежкой.
   – Под Белоснежку я никак не подхожу.
   – Ничего. Морская соль, песок, ветер сделают свое дело. Ты превратишься в блондинку.
   Они накупили продуктов, вина, взяли такси и поехали на берег залива. Был солнечный полдень. Кричали чайки. С моря дул крепкий прохладный ветер, но море было довольно спокойным, лишь все в мелких барашках. Дымились дюны. Красин нашел рыбака на лодке и попросил отвезти их на остров. Рыбак долго отнекивался, но, увидев бутылку водки, ворча, согласился. Чайки погнались за ними, надеясь чем-нибудь поживиться, в днище дробно стучали волны. Море слепило синевой, и все вокруг сделалось синим: и лодка, и рыбак, и весла, и глаза у Зои, и ее черная коса, и розовая блузка с вышивкой…
   – Боже! – прошептала Зоя. – Как красиво! Это самый счастливый день в моей жизни.
   – Таких дней впереди много.
   Они еще издали увидели сгорбленную фигуру смотрителя маяка. Смотритель, закатав брюки, бродил по мелководью, что-то высматривая в воде.
   – Ищет янтарь, – сказал Красин.
   – Здесь есть янтарь? – В голосе Зои послышалось удивление и восхищение разом.
   – Есть.
   – И мы будем его искать?
   – Конечно.
   – Чудесно! Я сделаю себе янтарное ожерелье! А тебе серьгу, чтобы был похож на настоящего пирата.
   – Я и так пират. Похитил тебя. Я просто прирожденный мафиози.
   – Это я пират и мафиози. Я похитила тебя.
   – Не будем ссориться. Мы оба похитили друг друга.
   Лодка уткнулась носом в берег неподалеку от гнома – смотрителя маяка. Тот долго вглядывался в прибывших из-под ладони, потом раздался густой бас, так не вязавшийся с тщедушной фигуркой смотрителя:
   – Неужели Ярослав Петрович?
   – Принимай гостей, Вадимыч.
   Они спрыгнули на берег. Лодка отчалила и тут же растаяла в голубизне.
   Вадимыч запрыгал вокруг прибывших, как краб с поврежденной клешней.
   – Сколько же я тебя не видел?.. Лет пять?
   – Около этого. Знакомьтесь. Моя жена.
   – Какая красавица! С прибытием вас! Вот, возьмите! – Вадимыч протянул коричневую сморщенную как у обезьяны ладонь, на которой влажно поблескивал крупный янтарь. – Только что нашел, как вас увидел. Выходит, это вам море подарило.
   – Ой, огромное вам спасибо!
   Зоя осторожно взяла камень с ладони старика и зажала его в руке.
   – Ну как живешь, Вадимыч?
   – Живу не скучаю, Ярослав Петрович. Встаю с солнцем, ложусь перед самым восходом. Не спится, Ярослав Петрович.
   – Чего ж не спится?
   – Да все о жизни думаю.
   – И чего ты надумал, Вадимыч?
   – Суетимся мы много, Ярослав Петрович. Все больше по пустякам. Сгораем, не оставляем следа после себя…
   Со смотрителем маяка Красин познакомился несколько лет назад, когда он с товарищами отдыхал на острове несколько дней. Рыбачили, собирали янтарь… Ярославу Петровичу понравился молчаливый старик, державшийся с большим достоинством, безгранично влюбленный в свой остров, в море, небо…
   Старик жил на самом маяке в тесной каморке, куда ему трудно было подниматься по крутой витой лестнице, и Красин в знак благодарности собственноручно прямо в блокноте составил проект небольшого коттеджа, а местные товарищи соорудили его буквально в три дня.
   Теперь этот коттедж сиял ослепительно синими стеклами, и казалось, что посредине островка образовалось небольшое, но глубокое озеро.
   – Я сейчас переберусь на маяк, – сказал смотритель, – а вы располагайтесь в моем доме.
   – Нет, Вадимыч. Мы будем жить на маяке. Как, Зоечка?
   – На маяке… как здорово… будем видеть корабли… И первыми – как восходит солнце.
   – Да. Согласна?
   – Еще бы!
   – Там матрасы есть, – засуетился смотритель, – а чистое белье я вам принесу. И холодильник поставлю У меня есть маленький. «Морозко».
   – Ну, с холодильником вообще не жизнь, а красота!
   – Но сначала мы пообедаем у меня. Я утром свежей рыбки наловил.
   – Прекрасно. А мы купили хорошего вина.
   …Вечером, искупавшись в прохладном море, они лежали на матрасах под самым куполом маяка и слушали, как поскрипывает поворотный механизм и по стенам ползают сполохи огня. Они пили прямо из горлышка сухое, белое, очень холодное вино и говорили о своем будущем, о доме.
   – Общая идея у меня есть, – говорила Зоя. – Наш дом будет трехэтажный, на возвышенности прямо над краем Ледника. На верхнем этаже наши с тобой мастерские, огромные окна с одной стороны будут вы ходить на Ледник, с другой – на альпийские луга. На крыше мы посадим абрикосовый сад. Абрикосы зацветают рано и цветут долго. С крыши можно спуститься на Ледник. Зимой будем ходить на лыжах, а весной и летом загорать. Второй этаж – спальня. Первый – кухня, подсобные помещения. На ручье, что вытекает из-под Ледника, можно поставить маленькую электростанцию. К долине мы проложим прямую тропинку. Всего ходу час пятнадцать минут. Я считала. А до Самига двадцать минут. Изнутри и снаружи стены я отделаю изразцами. Чтобы снаружи дом был похож на сияющий отколовшийся кусок солнца, а внутри на ожидающую дождя, затянутую светлой кисеей русскую степь. На крыше мы сделаем навес. Для ласточек, застигнутых ливнем. Если ласточку внезапно застигнет дождь, она увидит внизу кусок солнца и будет инстинктивно стремиться к нему, спрячется под навесом. Дому мы дадим название, как давали в старину, «Ласточка с дождем на крыльях». Тебе нравится мой проект?
   Он сел на стул у иллюминатора.
   – Смотри, корабли!
   Она вскочила, обняла его за шею, легла на плечо упругой грудью.
   – Где?
   – Вон там! Левее!
   Он прижал к себе ее голову и придвинулся к иллюминатору.
   – Видишь? Цепочка.
   Мимо острова шел караван кораблей, их было много, и они следовали друг за другом – казалось, кто-то в темноте тянул ниточку, на которую были нанизаны яркие фонарики.
   – Куда они пошли? В Африку, в Америку?
   – Не знаю… Может быть, это возвращаются с уловом колхозные рыбаки.
   Караван прошел, и море опять стало освещаться только звездами. Звезды отражались в море. Море захватывало часть неба, утопляя звезды, и они просвечивали через него. И нельзя было узнать, где кончается море и начинается небо. Казалось, они со своим маяком повисли в странной водно-космической субстанции, словно находились на неведомо откуда прилетевшем и зависшем над непонятным образованием корабле.
   – Я чувствую себя ангелом, присутствующим при сотворении мира, – прошептала Зоя, прижимаясь к Красину. – Вот-вот небо отделится от воды, загорится солнце, и я увижу под собой голубой шар – только что народившуюся нашу Землю.
   – Да… А вот я не могу почувствовать себя ангелом. Слишком много грешил. Черту же при сотворении мира присутствовать не обязательно. Он подождет, когда на голубом шарике появятся люди. Тут ему работы хватит.
   Они вернулись на матрасы.
   – В общем, мне твой проект нравится, – сказал Красин, отхлебывая из горлышка вино. – Я бы только внес некоторые поправки. Во-первых, все-таки одну стену привязать к скале, как это сделано у Самига. Это нам даст возможность создать большие подземные помещения, оснастить их холодильными камерами. Там можно хранить продукты. Не будем же мы каждый день бегать в магазин. Во-вторых, сада на крыше будет мало. Пусть там останется декоративный сад, только деревья надо подобрать так, чтобы они цвели круглый год. Вокруг дома необходимо заложить фруктовые плантации. Фрукты мы будем сдавать: все-таки доход. Потом надо сделать небольшие постройки для скота. Нам ведь надо будет чем-то питаться. Сбережений надолго не хватит. Можно держать небольшое стадо овец. Мы бы, когда уставали от работы над проектом горного города, пасли их на альпийских лугах.