Если бы Россия была поменьше... если бы не владела столь огромными пространствами суши, если бы не располагала такими людскими массами... неведомы нам таинственные бездны... Только слово "Россия" включает в себя и это, даже если временно оно запрещено. У фон Гаусберга не было выхода, он был обязан рассчитывать на выгодный мир, не мог он продолжать эту войну на истребление, хотя и обладал несомненным перевесом в виде атомной бомбы Россия опиралась на Урал, на Азию, а что находилось за спиной у Рейха? Франция, временный альянс с которой мог быть переломан в любой момент под бременем давних претензий; Великобритания, для которой большевистская война, в основном, стала причиной укрепления собственных позиций в колониях; холодное море. Потому-то на Москву удара и не было - бомбы зато упали на Киев, Варшаву и Ленинград.
Все это живет в Ксаврасе Выжрыне. Ведь он родился внутри Атомного Треугольника и единственный из семи братьев и сестер дожил до зрелого возраста, потому что остальных выкосила Лучевая Старуха, как ее тут называют. Все это живо в нем. Первый ребенок Михала Выжрына, сантехника из Замостья, появился на свет четвертого апреля 1944 года. Начальную школу закончил с оценками, скажем так, средненькими; в трехлетней ленинке было уже получше. Отслужив обязательные пять лет в Красной Армии и дослужившись до чина младшего сержанта, он попал в офицерскую школу, чтобы продолжить столь великолепно начатую военную карьеру. При выпуске он находился уже среди лучших из второй половины. Во время же службы ничем особым не отличался. Тем не менее, коллеги из ракетных войск вспоминают его, как пользовавшегося особыми симпатиями окружающих, как организатора ночной жизни отделения и полкового Казанову - и было это уже после смерти его жены, которая вскоре после свадьбы умерла родами; по всей видимости, потеряв ее, Выжрын успокоился довольно скоро. По служебной лестнице он подымался не спеша, в соответствии с расписанием, предусмотренном для нерусских и основанном на количестве лет на службе. Награды получал лишь те, что были предусмотрены обычаем. До момента смерти Сталина и вступления на трон Сына Магомета он добрался всего лишь до капитанских погон. Во время первого мятежа он не встал на какую-либо из сторон. Дата его дезертирства совпадает с началом Черного Джихада и началом расширения Европейской Военной Зоны. Подобно многим профессиональным офицерам Красной Армии польского происхождения, он собрал свой собственный партизанский отряд и именовал себя полковником. Имя его сделалось знаменитым после бравурного рейда на Краков, после первой осады столицы Республики; как раз тогда распространился и его псевдоним - Ксаврас - взятый из комиксовой истории греческого героя времен гражданских войн, которого не брали ни бомбы, ни пули, ни ножи заговорщиков. С тех пор известия о Неуловимом Ксаврасе Выжрыне гремели практически без перерыва, куда бы он не ступил, везде были трупы и кровь, пожарища и дым, по телевизору все это выглядело весьма живописно, а телекамер он не избегал...
- Чего это ты так задумался? Лучше смотри, куда прешься, а то еще на мину наступишь.
- У вас с этими минами уже какая-то манечка, да кто бы их посреди леса ставил, без всякого смысла...
- Ставят их где угодно, а уж пластиковые даже в дуплах найти можно. Или тебе нужна парочка трупов, чтобы научиться?
- Отвали уже от меня...
- Не стони, не стони, еще полчасика, и спускаемся в долины. И вообще потише, потому что в лесу далеко слыхать.
Они спустились в овраг, Анджей и Михал спереди, Смит, все больше остающийся сзади; Ян снова в авангарде, его не было видно с самого утра. Стало темно: склоны и деревья заслоняли небо. Овраг сворачивал.
Два солдатика с влодами на плечах. Встретились чуть ли не лицом к лицу. Обоюдная растерянность, глаза выпучены в немом изумлении, Смит от неожиданности даже дыхание затаил.
- Это что вы... - начал было солдатик слева, пониже ростом, косоглазый. Анджей только махнул правой рукой, и русский захлебнулся, схватился за горло и упал.
Тот, что был справа, кривоносый, с сигаретой, висящей на толстой нижней губе, запаниковал, начал дергаться со своим оружием, пытаясь одновременно снять его с плеча, снять с предохранителя и прицелиться; понятное дело, что ничего у него не вышло, запутался совершенно. Тогда он выплюнул сигарету и, отступая на дрожащих ногах, начал ругаться и звать на помощь; глаза - расширившиеся от смертельного испуга - были уставлены на находящихся в шести-семи метрах от него Михала и Анджея, которые даже и не шевельнулись.
- Слева, - рявкнул Михал, и только лишь после этого они прыгнули вперед, моментально обходя солдата с двух сторон. Кривоносый бросил влод и схватился за штык. Смит уже не увидал, как он вынимает его из ножен, потому что на русского навалились выжрыновцы, и несчастный исчез в клубище тел.
Айен медленно подошел к косоглазому. Тот бил ногами по земле. Последние конвульсии: руки сжимают шею, из которой торчит рукоять ножа, глаза молитвенно уставлены на узкую полоску вечернего неба. А потом он застыл. Смит поднял и снял с предохранителя его влод, подошел с ним к остальным.
- Положил бы, а то еще поранишься, - оглянувшись, сказал ему Михал.
У кривоносого была сломана шея. Анджей уже поднимался, отряхивая штаны.
Смит отложил влод. Он проследил за Анджеем, который подошел к косому, вытащил из него нож, вытер узкий клинок, потом спрятал в рукаве.
Тем временем поднялся и Михал. Схватив труп кривоносого за руки за руки, он взглядом приказал Айену взять покойника за ноги; после этого они затащили его в какую-то ямку на повороте. Михал ужасно злился и ругал Яна на все заставки.
- И куда эта зараза полезла? Как он шел, что их, курва, не видел? Это ж не патруль, а так, детский лагерь, по тропинке с сигареткой; они ведь и не прятались! Где у этого киномана долбаного глаза?!
Анджей приволок второго. Их прикрыли засохшими ветками, старыми листьями, землей.
- Который час? - спросил Михал.
- Девятнадцать шестнадцать.
- Десять минут восьмого, - возразил Смит. - У тебя часы спешат.
- Это не часы спешат, это Земля крутится медленнее, - гыркнул Анджей.
- Заткнись.
- У тебя что, часов нет?
- Это мои и были.
- Не нужно было играть, если не умеешь, - фыркнул Анджей. - Покер не для детишек.
- Блин, дайте-ка подумать. Рапортовать они могли в восемь или в девять, разве что докладывать могли и между тем, но в этом сомневаюсь. Это дает нам, самое малое, два часа до того, как тела найдут, и еще приблизительно столько же, пока нас догонят собаки. Зови Янека.
Анджей скривился и издал из себя целую последовательность удивительнейших звуков, характерных, видно, для какой-то местной птицы, хотя Смит никак не мог представить, что это еще могло быть за чудо природы. По лесу пошло эхо. Они ждали. Отзыва не было.
- Еще раз, - буркнул Михал и вытащил карту. - Чертова глушь. Одни грунтовые дороги, чтоб их...
Смит открыл компьютер и запустил собственный атлас.
- На юго-востоке-востоке имеется дорога номер семьдесят два.
- Запусти автотрекинг.
- Гмм, часа полтора форсированным шагом.
- Пиздишь. Это озеро заминировано со всех сторон.
- Откуда знаешь?
- Потому что сами его и минировали. К чертовой матери такие карты, с орбиты нихрена не увидишь. Лучше попытайся нащупать радиостанцию компании.
- Ха.
- Ну да, антеннка спутниковая, что бы ей сдохнуть.
- Отозвался, возвращается, - доложил Анджей.
Михал постучал себя ногтем по зубу.
- Что-то кажется мне, что нас ожидает небольшой марафончик. Давайте-ка, поссыте, высритесь, потому что потом задерживаться не станем. Он спрятал карту. - Ну, и где этот сукин сын. Что он там делает? Землянику рвет? Который там час, черт подери?
(((
Первое мая; Карпаты. Здесь они уже были в относительной безопасности. Все время на юг, на юг, потому что там Выжрын. Сам Выжрын, в свою очередь, направлялся на север, медленно, потому что зима отступала неохотно: от весны никакого следа, и, скорее всего, сразу же ударит жарой лето. Значит, встретятся где-нибудь по дороге, они и времена года. Вот это уже настоящая Европейская Военная Зона, здесь бьется сердце Зверя; именно здесь лежит страна кровавых сказок, фон для многочисленных фильмов и романов - вот только здесь все происходит на самом деле.
Смит скрупулезно вел компьютерный дневник. Вечерами он выпытывал у своих проводников подробности. Те, соответственно заинтересованные, рассказывали истории совершенно невероятные и правдивые, Айен, как правило, им не верил, предполагая, что они просто насмехаются над наивным иностранцем, крутя пальцем у виска, когда он не видит.
Третьего мая они разминулись с дюжиной венгерских партизан. Михал какое-то время переговорил с их командиром; оба при этом пользовались характерным языком ЕВЗ, что был слепком самых примитивных языковых форм, импортированных из половины славянских языков, хотя, следует признать, в основном из русского. Этот панславянский солдатский сленг, который в голливудском издании, в устах Джонни Фортри был прекрасно понятен Смиту, теперь предстал ему каким-то непонятным шифром - из всей беседы он смог понять буквально пару фраз: приветственную и прощальную.
- Кто это был? Сабо? - спросил он, когда группы уже разошлись.
- Нет, это ребята Мереша.
Существовало два коменданта партизанской армии Великой Венгрии; они ненавидели друг друга так же сильно, как и каждый из них терпеть не мог русских. Зато между ними и АСП до сих пор особых трений не было, так что венгры по отношению к выжрыновцам оставались в положении нейтральной дружбы, что бы это не означало.
Четвертого до них дошли далекие отзвуки какой-то стычки с применением автоматического оружия, гранатометов и минометов. Никто не знал, кто с кем дерется: в Карпатах с одинаковой вероятностью можно было встретить вооруженных представителей дюжины с лишним наций, на Валашской Низменности и в Бессарабии оперировало еще и стамбульское отделение Армии Пророка, иногда заходя довольно далеко на север. Это был регион, имеющий стратегическое значение для каждой из сторон, ибо, не говоря уже о простых экономических условиях, северо-западное побережье Черного Моря было один громадным рынком торговцев войной, не говоря уже о Стамбуле... Стамбул восстановил свою позицию, что была у него тысячу лет назад: в этом нео-Константинополе сходились все контуры нервной системы ЕВЗ, именно там помещался ее мозг.
Теперь они передвигались намного быстрее, то ли потому, что им уже не грозила встреча с наземным патрулем Красной Армии, то ли, принимая во внимание обширные знакомства проводников Айена с АСП: несколько раз их подвозили, один же раз они даже воспользовались услугой пилота захваченного вертолета и за раз перемахнули километров на двести; пилот этот был голландцем, наемником, работавшим для Украинского Фронта, с которым Чернышевский временно заключил перемирие, и тут уже Смит выступал в качестве переводчика, потому что разговаривали на английском. Правда, следует признать, что сам полет хорошенько подергал им нервы: они летели над самыми верхушками деревьев, над горными склонами, снежные пятна убегали в нескольких метрах от шасси машины, к тому же их дергал из стороны в сторону очень сильный здесь ветер - только выхода никакого не было, вся округа была накрыта довольно плотным зонтиком русских радаров. Небо никогда не принадлежало мятежникам; здесь безраздельно царствовали самолеты пограничных стран. Маркировка вертолета, на котором они летели, идентифицирующая его как собственность Македонских Вооруженных Сил, была едва-едва заляпана серой краской: голландец переправлял его куда-то на продажу, потому что у украинцев просто-напросто не хватало электронных запчастей, необходимых для удержания машины в достаточно нормальном состоянии в течение долгого времени.
Информация, выхватываемая Айеном из сетевых сообщений, не вносила ничего нового, чаще всего же вообще противоречила сама себе. Пошли сплетни о скорой перетасовке в кремлевском руководстве: Крепкин показался в чьей-то компании, а в чьей-то не показался; на параде рядом с ним стояли в таком-то и таком-то порядке; Гумов идет в гору, Посмертцев - наоборот - спадает. На Уолл-Стрит очередная паника. Два самых крупных китайских консорциума не захотели делать инвестиции в нефть. Готовится еще одна таможенная война с Соединенным Королевством - вновь повысятся таможенные пошлины на колониальные товары. В бассейне Амазонки продолжается традиционная резня; та же самая обычная резня в Южной Африке, недобитые остатки белых вымирают в концлагерях победившего племени Эксхоса. Ураганы на юге Штатов, землетрясения в Азии, наводнения в Индии и засуха в северной Африке - и вообще, одни только будничные, надоевшие всем сенсации, короче, Апокалипсис в рассрочку.
Десятого мая пришлось остановиться на день, потому что Анджей страдал жесточайшей дизентерией, видимо слопал какую-то гадость, хотя, что это могло быть - они понятия не имели, потому что все ели одно и то же. Они встали лагерем в тесном гроте скалистого склона, резко опадающего к югу. Вечером, когда Ян заснул, Смиту впервые удалось вытянуть из Михала нечто более конкретное о Ксаврасе Выжрыне.
- Хочешь правдивых историй? Правдивых. Ладно, правдивая имеется такая. Мы держали ту русскую деревушку, помнишь, девяносто четвертый год, тогда с нами был Варда, но то, что он тогда снял, то, что вы видали в своих телевизорах - это правдой не было; Ксаврас держал его на очень коротком поводке. Не было там никакого снаряда из русского миномета, это сам Ксаврас приказал бросить в детский сад несколько противопехотных гранат. Видишь ли, он прекрасно знает, что русским никто уже не поверит, даже если бы они предоставили кучу снимков - и не такие фальшивки уже запускали; люди уже ко всему привыкли. Правда, если подумать логически, у Выжрына не было никакой выгоды убивать детей.
- Тогда зачем?
- А в чем заключается сила террора? Мы воздействуем не на страх правящих, а на страх простого народа: они прекрасно знают, что Посмертцеву на все наплевать, не мигнув глазом, он отдаст приказ бомбардировать всю деревню, если, благодаря этому, прикончит несколько наших. Вот и Ксаврасу нужны подобные картинки, ему нужна кровь невинных детей русского народа для русских матерей, для отцов и матерей на всем свете. Если бы Россия была той страной, в которой действует демократия, у нас уже давно была бы независимая Польша, потому что при голосовании никто не станет поддерживать убийц собственных внуков.
- Но ведь Россия не такая. Тогда почему же?
- Ради ненависти. Нас только боятся, а вот Кремль и боятся, и ненавидят. Неужто тебе кажется, что нам удавалось бы так свободно действовать в глубине России, если бы все эти простые люди послушно выполняли все приказы Москвы, если бы время от времени не прикрывали глаза? Труднее всего крошить монолит.
- И поэтому вы убиваете их детей?
- Да. Когда выпадает оказия, ею следует пользоваться.
После этого разговора Смит вышел из грота. Звезды светили очень ясно. Туч не было. Горы стояли молчаливые, достигающие небес, красивые настолько - что сжимало горло. Не хватало Луны, она восходила поздно ночью, но и так было светло. Из расположенного ниже леса исходил таинственный шепот, это только деревья и ветер, ветер и деревья. Завыл волк. Смит вздрогнул. Глушь. Он был уверен, то уверенностью, что рождается из каких-то иррациональных посылок, что никакой самолет-истребитель не пересечет сейчас звездного небосклона, никакой вертолет не замаячит своей тяжелой тушей над этим лесом. Не сейчас, не теперь. На самом краю тенистого силуэта горы щербатый клык руин замка. Одинокая башня, страж прошлого. А там, до самого края ночи - неизмеримые пространства, смертельно искушающие одним только своим существованием. Он стоял так долго, что ему начало казаться, будто он и вправду слышит их дыхание: медленное, глубокое и шелестящее. Кссаааааврааааас, Ксааааааааавраааааа...
(((
Через неделю после того, как они спустились с гор и свернули на восток, Михал оставил их почти что на целые сутки. По недомолвкам и умолчаниям оставшейся пары Смит сделал вывод, что Ксаврас уже близок. Утром они встретились с еще одной небольшой группой выжрыновцев: пятеро мужчин с носилками, на которых несли какого-то старика. Остановились переговорить. Айен слушал внимательно; все сильнее и сильнее росла в нем уверенность в близости Неуловимого.
Двадцать первого вступили в густой лес. Михал вытащил откуда-то коротковолновую радиостанцию и на ходу разговаривал через нее - ясное дело, по-русски. Связь до сих пор оставалась для АСП серьезной проблемой, любой сигнал приличной мощности мог привлечь на легкомысленных выжрыновцев вражеские бомбардировщики; вынужденная осторожность привела к ограничению сообщений посредством радиоволн только лишь на малых расстояниях, использованию передатчиков только лишь малой мощности, хотя иногда рельеф местности позволял и большее.
Было восемь часов утра.
- Так что? - спросил Смит идущего рядом Яна, потому что на сей раз в разведку ушел Анджей. - Сегодня?
Ян кивнул.
Тем временем, лес был самым обыкновенным; густой подлесок мешал идти, кроны деревьев - уже совсем зеленых, заслоняли солнечные лучи, но и так было тепло, день, похоже, будет жарким; пот стекал по спине Айена - он снял куртку и свитер и остался в одной майке. Во все горло пели птицы. Михал, опередивший Смита метров на десять, смеялся в микрофон радиостанции.
Из-за дерева на мгновение показался высокий бородатый тип, держащий в руке влод с двойным рожком; Михал кивнул ему. Мужик сплюнул, сунул в рот два пальца и свистнул. Ян на это скорчил мину и выразительно постучал пальцем по виску. Мужик ответил непристойным жестом и вновь скрылся в зеленке.
Появилось нечто вроде тропинки. Они свернули на нее. Местность начала снижаться, сделалось посветлее, потому что деревья росли здесь пореже, между их стволами была видна расположенная ниже местность - они спускались в долину.
Дорогу им загородил какой-то лилипут с мокрой головой; Михал на мгновение приостановился, тихо обменялся парой слов - коротышка в этот момент вытирал волосы серой тряпкой.
И вдруг все замерли. Дезориентированный Смит разглядывался по сторонам, глянул на застывшего на половине шага Яна, который скривил голову, как бы прислушиваясь к чему-то. Но повсюду царила самая обыкновенная лесная полутишина; ничего особого Смит не слышал.
- Бляха-муха... - шепнул коротышка и сломя голову бросился вниз по тропе.
- В лес! - заорал Михал, поспешно исполняя собственный же приказ.
Ян потянул американца за собой.
- Что... - начал было тот, но больше не произнес ни слова, потому что на них свалилось небо.
Смит лежал на сырой земле, под папоротниками, ничего не видя впрочем, глаза у него и так были плотно закрыты. Земля под ним тряслась, словно от несинхронизированных вулканических извержений; если бы он поднял голову и веки, то увидал бы колышащиеся деревья - пока же что слышал их грозный треск. Но и его он слышал как-то невыразительно, потому что уши были заткнуты грохотом, настолько сильным, что доставляющим боль, шедшим через лес со всех сторон нарастающими, тяжелыми волнами. Человек не в состоянии представить подобной напряженности звука, пока сам ее не испытает - все самые реалистические образы стихийных бедствий, громадных катастроф и битв, представляемые в кинотеатрах с самыми искусными системами усиления звука, что образуют для зрителя самые настоящие стены звука, все они будто плюшевая игрушка по сравнению с живым тигром. Звук может довести до безумия, от него свербит кожа, раскалывается голова, рассыпается нервная система; Смит орал так, что лопались голосовые связки, и даже не знал об этом; он панически вонзал искривленные словно когти пальцы в мягкую лесную подстилку и даже не чувствовал этого. На него свалилась полутораметровая ветка - Смит практически не отметил этого. Весь мир сотрясался в смертельных конвульсиях, а он вместе с ним. Время растянулось до бесконечности, вечность помещалась в малейших отрезках секунд - этот ужас будет длиться вечно, от него нет никакого спасения...
Когда же, наконец, он прекратился, Айен даже не смел поверить. Долгие минуты он просто лежал и дышал, ничего не замечая от счастья. Он прижимался к земле, которая вновь обрела свою божественную неподвижность. Впервые он испытал то чувство, то невообразимое в любой иной ситуации счастье, чуть ли не нирвану, которое может существовать лишь по контрасту к недавней, вне всякого сомнения реальной угрозе его собственной жизни. С чем можно было его сравнить? Разве что с расслаблением после оргазма, когда из тела ушла последняя капелька энергии и напряжения, и организм спадает в провал синусоиды, в положение, обладающее наименьшим потенциалом, когда ты растворяешься и объединяешься с окружающим миром - свободный, вольный, чистый, готовый умереть. В этот день, в этот миг - впервые для Смита мелькнула где-то на границе поля зрения тень той самой любовницы, Черной Дамы, которая заколдовала стольких мужчин до него.
Он уселся, хотя еще трясся всем телом, смахнул с себя упавшую ветку, подтянул к себе рюкзак. В лесу были слышны призывы, крики, на русском и на польском языках; кто-то умолял, чтобы его пристрелили, кто-то грязно ругался, кто-то истерично хохотал... Голос Яна Смит не слыхал.
Американец поднялся и на подгибающихся ногах начал спускаться вниз, в долину.
Там лес рос уже намного реже, между кронами деревьев просвечивали огромные пятна неба, можно было посчитать проплывающие по ним облака - но Смит пересчитывал трупы. После седьмого, исключительно фотогеничного, потому что выпотрошенного живьем, он не выдержал и начал блевать. Не от вида, понятно, не раз и не два он видал вещи и похуже, ведь это была его профессия, ему платили за то, что он глядел от имени миллиардов зрителей; только никто не предупреждал его о такой штуке как запах, потому что нечто подобное камера уже не регистрирует - а ведь того, чего нельзя увидать или услыхать по телевизору, будем откровенны, по правде такого ведь и не существует; поэтому от запаха, от вони вскрытых кишок этого парня, который так тихо, стыдясь и без особой уверенности звал маму, вывернул Смиту желудок, до сих пор устойчивый ко всем "прелестям" поля битвы, потому что до этого он был задублен миллионами цветных кадров мясорубок изо всех уголков мира.
Извергая из себя содержимое желудка, Смит согнулся и тут заметил пятно на собственных штанах, в какой-то миг он, должно быть невольно, обмочился. Проходящий мимо лысый старик с охапкой перевязочных пакетов и целой батареей стеклянных ампул, запакованных в чем-то, более всего напоминающем патронташ, приостановился и хлопнул Айена по плечу.
- Сиди, гляди в землю и поглубже дыши, - сказал он.
Смит присел на стволе разодранного до белых внутренностей дерева, но вот заставить себя глядеть в землю он не мог. Глядел на людей, мертвых и живых, и тех, кто был посредине этих состояний, но медленно дрейфовал к какому-то из берегов. Лысый ходил между ними и то перевязывал, то колол шприцом, тем самым помогая течениям реки судьбы. Он был словно Немезида. Смит видел расширенные черным страхом глаза раненных, уставившиеся на старика, на его руки, когда тот приближался к лежащим - за чем протянет он руку: за белым бинтом или стекляшкой; это было словно приговор, да и на самом деле было приговором. Помогавшие старику добровольцы закрывали веки трупам, успокаивали перевязанных, а то и сами перевязывали тех, на кого указывал лысый; тех, кому делали укол, успокаивать было не надо, и уж наверняка не перевязывать - они быстро засыпали, во всяком случае, так это походило - на сон.
Из кратера, откуда, угрожая небу, выглядывала полураскрытая ладонь вырванных из земли корней поваленного дерева, вышел мрачный толстяк с кровью на лице. Сопя от усилий, он дотащился до ствола, на котором сидел Смит, и свалился рядом. При этом он дышал словно локомотив, пот смешивался у него с кровью.
- Ты хоть видал, с какой стороны? - обратился он через какое-то время к Айену по-польски.
- Что?
- С какой стороны они налетели. С востока или юга. Видал?
Смит не знал, о чем толстяк говорит. Он сглотнул слюну, набрал воздуха в легкие и очень тихо, спокойно сказал:
- Прошу прощения, не понял.
Толстяк внимательно поглядел на него.
- Ага, - буркнул он себе под нос. - Ну ладно, отдохни. А потом поговорим, я тебя не знаю.
Он вытащил откуда-то платок и начал вытирать им свое лицо; похоже, что это была не его кровь. При этом он снова что-то бурчал под нос.
Не поднимаясь, он схватил за руку проходящего рядом двухметрового здоровяка с влодом на плече, цигаркой в зубах и усталостью в глазах.
- Дядьку видел? - спросил он.
Все это живет в Ксаврасе Выжрыне. Ведь он родился внутри Атомного Треугольника и единственный из семи братьев и сестер дожил до зрелого возраста, потому что остальных выкосила Лучевая Старуха, как ее тут называют. Все это живо в нем. Первый ребенок Михала Выжрына, сантехника из Замостья, появился на свет четвертого апреля 1944 года. Начальную школу закончил с оценками, скажем так, средненькими; в трехлетней ленинке было уже получше. Отслужив обязательные пять лет в Красной Армии и дослужившись до чина младшего сержанта, он попал в офицерскую школу, чтобы продолжить столь великолепно начатую военную карьеру. При выпуске он находился уже среди лучших из второй половины. Во время же службы ничем особым не отличался. Тем не менее, коллеги из ракетных войск вспоминают его, как пользовавшегося особыми симпатиями окружающих, как организатора ночной жизни отделения и полкового Казанову - и было это уже после смерти его жены, которая вскоре после свадьбы умерла родами; по всей видимости, потеряв ее, Выжрын успокоился довольно скоро. По служебной лестнице он подымался не спеша, в соответствии с расписанием, предусмотренном для нерусских и основанном на количестве лет на службе. Награды получал лишь те, что были предусмотрены обычаем. До момента смерти Сталина и вступления на трон Сына Магомета он добрался всего лишь до капитанских погон. Во время первого мятежа он не встал на какую-либо из сторон. Дата его дезертирства совпадает с началом Черного Джихада и началом расширения Европейской Военной Зоны. Подобно многим профессиональным офицерам Красной Армии польского происхождения, он собрал свой собственный партизанский отряд и именовал себя полковником. Имя его сделалось знаменитым после бравурного рейда на Краков, после первой осады столицы Республики; как раз тогда распространился и его псевдоним - Ксаврас - взятый из комиксовой истории греческого героя времен гражданских войн, которого не брали ни бомбы, ни пули, ни ножи заговорщиков. С тех пор известия о Неуловимом Ксаврасе Выжрыне гремели практически без перерыва, куда бы он не ступил, везде были трупы и кровь, пожарища и дым, по телевизору все это выглядело весьма живописно, а телекамер он не избегал...
- Чего это ты так задумался? Лучше смотри, куда прешься, а то еще на мину наступишь.
- У вас с этими минами уже какая-то манечка, да кто бы их посреди леса ставил, без всякого смысла...
- Ставят их где угодно, а уж пластиковые даже в дуплах найти можно. Или тебе нужна парочка трупов, чтобы научиться?
- Отвали уже от меня...
- Не стони, не стони, еще полчасика, и спускаемся в долины. И вообще потише, потому что в лесу далеко слыхать.
Они спустились в овраг, Анджей и Михал спереди, Смит, все больше остающийся сзади; Ян снова в авангарде, его не было видно с самого утра. Стало темно: склоны и деревья заслоняли небо. Овраг сворачивал.
Два солдатика с влодами на плечах. Встретились чуть ли не лицом к лицу. Обоюдная растерянность, глаза выпучены в немом изумлении, Смит от неожиданности даже дыхание затаил.
- Это что вы... - начал было солдатик слева, пониже ростом, косоглазый. Анджей только махнул правой рукой, и русский захлебнулся, схватился за горло и упал.
Тот, что был справа, кривоносый, с сигаретой, висящей на толстой нижней губе, запаниковал, начал дергаться со своим оружием, пытаясь одновременно снять его с плеча, снять с предохранителя и прицелиться; понятное дело, что ничего у него не вышло, запутался совершенно. Тогда он выплюнул сигарету и, отступая на дрожащих ногах, начал ругаться и звать на помощь; глаза - расширившиеся от смертельного испуга - были уставлены на находящихся в шести-семи метрах от него Михала и Анджея, которые даже и не шевельнулись.
- Слева, - рявкнул Михал, и только лишь после этого они прыгнули вперед, моментально обходя солдата с двух сторон. Кривоносый бросил влод и схватился за штык. Смит уже не увидал, как он вынимает его из ножен, потому что на русского навалились выжрыновцы, и несчастный исчез в клубище тел.
Айен медленно подошел к косоглазому. Тот бил ногами по земле. Последние конвульсии: руки сжимают шею, из которой торчит рукоять ножа, глаза молитвенно уставлены на узкую полоску вечернего неба. А потом он застыл. Смит поднял и снял с предохранителя его влод, подошел с ним к остальным.
- Положил бы, а то еще поранишься, - оглянувшись, сказал ему Михал.
У кривоносого была сломана шея. Анджей уже поднимался, отряхивая штаны.
Смит отложил влод. Он проследил за Анджеем, который подошел к косому, вытащил из него нож, вытер узкий клинок, потом спрятал в рукаве.
Тем временем поднялся и Михал. Схватив труп кривоносого за руки за руки, он взглядом приказал Айену взять покойника за ноги; после этого они затащили его в какую-то ямку на повороте. Михал ужасно злился и ругал Яна на все заставки.
- И куда эта зараза полезла? Как он шел, что их, курва, не видел? Это ж не патруль, а так, детский лагерь, по тропинке с сигареткой; они ведь и не прятались! Где у этого киномана долбаного глаза?!
Анджей приволок второго. Их прикрыли засохшими ветками, старыми листьями, землей.
- Который час? - спросил Михал.
- Девятнадцать шестнадцать.
- Десять минут восьмого, - возразил Смит. - У тебя часы спешат.
- Это не часы спешат, это Земля крутится медленнее, - гыркнул Анджей.
- Заткнись.
- У тебя что, часов нет?
- Это мои и были.
- Не нужно было играть, если не умеешь, - фыркнул Анджей. - Покер не для детишек.
- Блин, дайте-ка подумать. Рапортовать они могли в восемь или в девять, разве что докладывать могли и между тем, но в этом сомневаюсь. Это дает нам, самое малое, два часа до того, как тела найдут, и еще приблизительно столько же, пока нас догонят собаки. Зови Янека.
Анджей скривился и издал из себя целую последовательность удивительнейших звуков, характерных, видно, для какой-то местной птицы, хотя Смит никак не мог представить, что это еще могло быть за чудо природы. По лесу пошло эхо. Они ждали. Отзыва не было.
- Еще раз, - буркнул Михал и вытащил карту. - Чертова глушь. Одни грунтовые дороги, чтоб их...
Смит открыл компьютер и запустил собственный атлас.
- На юго-востоке-востоке имеется дорога номер семьдесят два.
- Запусти автотрекинг.
- Гмм, часа полтора форсированным шагом.
- Пиздишь. Это озеро заминировано со всех сторон.
- Откуда знаешь?
- Потому что сами его и минировали. К чертовой матери такие карты, с орбиты нихрена не увидишь. Лучше попытайся нащупать радиостанцию компании.
- Ха.
- Ну да, антеннка спутниковая, что бы ей сдохнуть.
- Отозвался, возвращается, - доложил Анджей.
Михал постучал себя ногтем по зубу.
- Что-то кажется мне, что нас ожидает небольшой марафончик. Давайте-ка, поссыте, высритесь, потому что потом задерживаться не станем. Он спрятал карту. - Ну, и где этот сукин сын. Что он там делает? Землянику рвет? Который там час, черт подери?
(((
Первое мая; Карпаты. Здесь они уже были в относительной безопасности. Все время на юг, на юг, потому что там Выжрын. Сам Выжрын, в свою очередь, направлялся на север, медленно, потому что зима отступала неохотно: от весны никакого следа, и, скорее всего, сразу же ударит жарой лето. Значит, встретятся где-нибудь по дороге, они и времена года. Вот это уже настоящая Европейская Военная Зона, здесь бьется сердце Зверя; именно здесь лежит страна кровавых сказок, фон для многочисленных фильмов и романов - вот только здесь все происходит на самом деле.
Смит скрупулезно вел компьютерный дневник. Вечерами он выпытывал у своих проводников подробности. Те, соответственно заинтересованные, рассказывали истории совершенно невероятные и правдивые, Айен, как правило, им не верил, предполагая, что они просто насмехаются над наивным иностранцем, крутя пальцем у виска, когда он не видит.
Третьего мая они разминулись с дюжиной венгерских партизан. Михал какое-то время переговорил с их командиром; оба при этом пользовались характерным языком ЕВЗ, что был слепком самых примитивных языковых форм, импортированных из половины славянских языков, хотя, следует признать, в основном из русского. Этот панславянский солдатский сленг, который в голливудском издании, в устах Джонни Фортри был прекрасно понятен Смиту, теперь предстал ему каким-то непонятным шифром - из всей беседы он смог понять буквально пару фраз: приветственную и прощальную.
- Кто это был? Сабо? - спросил он, когда группы уже разошлись.
- Нет, это ребята Мереша.
Существовало два коменданта партизанской армии Великой Венгрии; они ненавидели друг друга так же сильно, как и каждый из них терпеть не мог русских. Зато между ними и АСП до сих пор особых трений не было, так что венгры по отношению к выжрыновцам оставались в положении нейтральной дружбы, что бы это не означало.
Четвертого до них дошли далекие отзвуки какой-то стычки с применением автоматического оружия, гранатометов и минометов. Никто не знал, кто с кем дерется: в Карпатах с одинаковой вероятностью можно было встретить вооруженных представителей дюжины с лишним наций, на Валашской Низменности и в Бессарабии оперировало еще и стамбульское отделение Армии Пророка, иногда заходя довольно далеко на север. Это был регион, имеющий стратегическое значение для каждой из сторон, ибо, не говоря уже о простых экономических условиях, северо-западное побережье Черного Моря было один громадным рынком торговцев войной, не говоря уже о Стамбуле... Стамбул восстановил свою позицию, что была у него тысячу лет назад: в этом нео-Константинополе сходились все контуры нервной системы ЕВЗ, именно там помещался ее мозг.
Теперь они передвигались намного быстрее, то ли потому, что им уже не грозила встреча с наземным патрулем Красной Армии, то ли, принимая во внимание обширные знакомства проводников Айена с АСП: несколько раз их подвозили, один же раз они даже воспользовались услугой пилота захваченного вертолета и за раз перемахнули километров на двести; пилот этот был голландцем, наемником, работавшим для Украинского Фронта, с которым Чернышевский временно заключил перемирие, и тут уже Смит выступал в качестве переводчика, потому что разговаривали на английском. Правда, следует признать, что сам полет хорошенько подергал им нервы: они летели над самыми верхушками деревьев, над горными склонами, снежные пятна убегали в нескольких метрах от шасси машины, к тому же их дергал из стороны в сторону очень сильный здесь ветер - только выхода никакого не было, вся округа была накрыта довольно плотным зонтиком русских радаров. Небо никогда не принадлежало мятежникам; здесь безраздельно царствовали самолеты пограничных стран. Маркировка вертолета, на котором они летели, идентифицирующая его как собственность Македонских Вооруженных Сил, была едва-едва заляпана серой краской: голландец переправлял его куда-то на продажу, потому что у украинцев просто-напросто не хватало электронных запчастей, необходимых для удержания машины в достаточно нормальном состоянии в течение долгого времени.
Информация, выхватываемая Айеном из сетевых сообщений, не вносила ничего нового, чаще всего же вообще противоречила сама себе. Пошли сплетни о скорой перетасовке в кремлевском руководстве: Крепкин показался в чьей-то компании, а в чьей-то не показался; на параде рядом с ним стояли в таком-то и таком-то порядке; Гумов идет в гору, Посмертцев - наоборот - спадает. На Уолл-Стрит очередная паника. Два самых крупных китайских консорциума не захотели делать инвестиции в нефть. Готовится еще одна таможенная война с Соединенным Королевством - вновь повысятся таможенные пошлины на колониальные товары. В бассейне Амазонки продолжается традиционная резня; та же самая обычная резня в Южной Африке, недобитые остатки белых вымирают в концлагерях победившего племени Эксхоса. Ураганы на юге Штатов, землетрясения в Азии, наводнения в Индии и засуха в северной Африке - и вообще, одни только будничные, надоевшие всем сенсации, короче, Апокалипсис в рассрочку.
Десятого мая пришлось остановиться на день, потому что Анджей страдал жесточайшей дизентерией, видимо слопал какую-то гадость, хотя, что это могло быть - они понятия не имели, потому что все ели одно и то же. Они встали лагерем в тесном гроте скалистого склона, резко опадающего к югу. Вечером, когда Ян заснул, Смиту впервые удалось вытянуть из Михала нечто более конкретное о Ксаврасе Выжрыне.
- Хочешь правдивых историй? Правдивых. Ладно, правдивая имеется такая. Мы держали ту русскую деревушку, помнишь, девяносто четвертый год, тогда с нами был Варда, но то, что он тогда снял, то, что вы видали в своих телевизорах - это правдой не было; Ксаврас держал его на очень коротком поводке. Не было там никакого снаряда из русского миномета, это сам Ксаврас приказал бросить в детский сад несколько противопехотных гранат. Видишь ли, он прекрасно знает, что русским никто уже не поверит, даже если бы они предоставили кучу снимков - и не такие фальшивки уже запускали; люди уже ко всему привыкли. Правда, если подумать логически, у Выжрына не было никакой выгоды убивать детей.
- Тогда зачем?
- А в чем заключается сила террора? Мы воздействуем не на страх правящих, а на страх простого народа: они прекрасно знают, что Посмертцеву на все наплевать, не мигнув глазом, он отдаст приказ бомбардировать всю деревню, если, благодаря этому, прикончит несколько наших. Вот и Ксаврасу нужны подобные картинки, ему нужна кровь невинных детей русского народа для русских матерей, для отцов и матерей на всем свете. Если бы Россия была той страной, в которой действует демократия, у нас уже давно была бы независимая Польша, потому что при голосовании никто не станет поддерживать убийц собственных внуков.
- Но ведь Россия не такая. Тогда почему же?
- Ради ненависти. Нас только боятся, а вот Кремль и боятся, и ненавидят. Неужто тебе кажется, что нам удавалось бы так свободно действовать в глубине России, если бы все эти простые люди послушно выполняли все приказы Москвы, если бы время от времени не прикрывали глаза? Труднее всего крошить монолит.
- И поэтому вы убиваете их детей?
- Да. Когда выпадает оказия, ею следует пользоваться.
После этого разговора Смит вышел из грота. Звезды светили очень ясно. Туч не было. Горы стояли молчаливые, достигающие небес, красивые настолько - что сжимало горло. Не хватало Луны, она восходила поздно ночью, но и так было светло. Из расположенного ниже леса исходил таинственный шепот, это только деревья и ветер, ветер и деревья. Завыл волк. Смит вздрогнул. Глушь. Он был уверен, то уверенностью, что рождается из каких-то иррациональных посылок, что никакой самолет-истребитель не пересечет сейчас звездного небосклона, никакой вертолет не замаячит своей тяжелой тушей над этим лесом. Не сейчас, не теперь. На самом краю тенистого силуэта горы щербатый клык руин замка. Одинокая башня, страж прошлого. А там, до самого края ночи - неизмеримые пространства, смертельно искушающие одним только своим существованием. Он стоял так долго, что ему начало казаться, будто он и вправду слышит их дыхание: медленное, глубокое и шелестящее. Кссаааааврааааас, Ксааааааааавраааааа...
(((
Через неделю после того, как они спустились с гор и свернули на восток, Михал оставил их почти что на целые сутки. По недомолвкам и умолчаниям оставшейся пары Смит сделал вывод, что Ксаврас уже близок. Утром они встретились с еще одной небольшой группой выжрыновцев: пятеро мужчин с носилками, на которых несли какого-то старика. Остановились переговорить. Айен слушал внимательно; все сильнее и сильнее росла в нем уверенность в близости Неуловимого.
Двадцать первого вступили в густой лес. Михал вытащил откуда-то коротковолновую радиостанцию и на ходу разговаривал через нее - ясное дело, по-русски. Связь до сих пор оставалась для АСП серьезной проблемой, любой сигнал приличной мощности мог привлечь на легкомысленных выжрыновцев вражеские бомбардировщики; вынужденная осторожность привела к ограничению сообщений посредством радиоволн только лишь на малых расстояниях, использованию передатчиков только лишь малой мощности, хотя иногда рельеф местности позволял и большее.
Было восемь часов утра.
- Так что? - спросил Смит идущего рядом Яна, потому что на сей раз в разведку ушел Анджей. - Сегодня?
Ян кивнул.
Тем временем, лес был самым обыкновенным; густой подлесок мешал идти, кроны деревьев - уже совсем зеленых, заслоняли солнечные лучи, но и так было тепло, день, похоже, будет жарким; пот стекал по спине Айена - он снял куртку и свитер и остался в одной майке. Во все горло пели птицы. Михал, опередивший Смита метров на десять, смеялся в микрофон радиостанции.
Из-за дерева на мгновение показался высокий бородатый тип, держащий в руке влод с двойным рожком; Михал кивнул ему. Мужик сплюнул, сунул в рот два пальца и свистнул. Ян на это скорчил мину и выразительно постучал пальцем по виску. Мужик ответил непристойным жестом и вновь скрылся в зеленке.
Появилось нечто вроде тропинки. Они свернули на нее. Местность начала снижаться, сделалось посветлее, потому что деревья росли здесь пореже, между их стволами была видна расположенная ниже местность - они спускались в долину.
Дорогу им загородил какой-то лилипут с мокрой головой; Михал на мгновение приостановился, тихо обменялся парой слов - коротышка в этот момент вытирал волосы серой тряпкой.
И вдруг все замерли. Дезориентированный Смит разглядывался по сторонам, глянул на застывшего на половине шага Яна, который скривил голову, как бы прислушиваясь к чему-то. Но повсюду царила самая обыкновенная лесная полутишина; ничего особого Смит не слышал.
- Бляха-муха... - шепнул коротышка и сломя голову бросился вниз по тропе.
- В лес! - заорал Михал, поспешно исполняя собственный же приказ.
Ян потянул американца за собой.
- Что... - начал было тот, но больше не произнес ни слова, потому что на них свалилось небо.
Смит лежал на сырой земле, под папоротниками, ничего не видя впрочем, глаза у него и так были плотно закрыты. Земля под ним тряслась, словно от несинхронизированных вулканических извержений; если бы он поднял голову и веки, то увидал бы колышащиеся деревья - пока же что слышал их грозный треск. Но и его он слышал как-то невыразительно, потому что уши были заткнуты грохотом, настолько сильным, что доставляющим боль, шедшим через лес со всех сторон нарастающими, тяжелыми волнами. Человек не в состоянии представить подобной напряженности звука, пока сам ее не испытает - все самые реалистические образы стихийных бедствий, громадных катастроф и битв, представляемые в кинотеатрах с самыми искусными системами усиления звука, что образуют для зрителя самые настоящие стены звука, все они будто плюшевая игрушка по сравнению с живым тигром. Звук может довести до безумия, от него свербит кожа, раскалывается голова, рассыпается нервная система; Смит орал так, что лопались голосовые связки, и даже не знал об этом; он панически вонзал искривленные словно когти пальцы в мягкую лесную подстилку и даже не чувствовал этого. На него свалилась полутораметровая ветка - Смит практически не отметил этого. Весь мир сотрясался в смертельных конвульсиях, а он вместе с ним. Время растянулось до бесконечности, вечность помещалась в малейших отрезках секунд - этот ужас будет длиться вечно, от него нет никакого спасения...
Когда же, наконец, он прекратился, Айен даже не смел поверить. Долгие минуты он просто лежал и дышал, ничего не замечая от счастья. Он прижимался к земле, которая вновь обрела свою божественную неподвижность. Впервые он испытал то чувство, то невообразимое в любой иной ситуации счастье, чуть ли не нирвану, которое может существовать лишь по контрасту к недавней, вне всякого сомнения реальной угрозе его собственной жизни. С чем можно было его сравнить? Разве что с расслаблением после оргазма, когда из тела ушла последняя капелька энергии и напряжения, и организм спадает в провал синусоиды, в положение, обладающее наименьшим потенциалом, когда ты растворяешься и объединяешься с окружающим миром - свободный, вольный, чистый, готовый умереть. В этот день, в этот миг - впервые для Смита мелькнула где-то на границе поля зрения тень той самой любовницы, Черной Дамы, которая заколдовала стольких мужчин до него.
Он уселся, хотя еще трясся всем телом, смахнул с себя упавшую ветку, подтянул к себе рюкзак. В лесу были слышны призывы, крики, на русском и на польском языках; кто-то умолял, чтобы его пристрелили, кто-то грязно ругался, кто-то истерично хохотал... Голос Яна Смит не слыхал.
Американец поднялся и на подгибающихся ногах начал спускаться вниз, в долину.
Там лес рос уже намного реже, между кронами деревьев просвечивали огромные пятна неба, можно было посчитать проплывающие по ним облака - но Смит пересчитывал трупы. После седьмого, исключительно фотогеничного, потому что выпотрошенного живьем, он не выдержал и начал блевать. Не от вида, понятно, не раз и не два он видал вещи и похуже, ведь это была его профессия, ему платили за то, что он глядел от имени миллиардов зрителей; только никто не предупреждал его о такой штуке как запах, потому что нечто подобное камера уже не регистрирует - а ведь того, чего нельзя увидать или услыхать по телевизору, будем откровенны, по правде такого ведь и не существует; поэтому от запаха, от вони вскрытых кишок этого парня, который так тихо, стыдясь и без особой уверенности звал маму, вывернул Смиту желудок, до сих пор устойчивый ко всем "прелестям" поля битвы, потому что до этого он был задублен миллионами цветных кадров мясорубок изо всех уголков мира.
Извергая из себя содержимое желудка, Смит согнулся и тут заметил пятно на собственных штанах, в какой-то миг он, должно быть невольно, обмочился. Проходящий мимо лысый старик с охапкой перевязочных пакетов и целой батареей стеклянных ампул, запакованных в чем-то, более всего напоминающем патронташ, приостановился и хлопнул Айена по плечу.
- Сиди, гляди в землю и поглубже дыши, - сказал он.
Смит присел на стволе разодранного до белых внутренностей дерева, но вот заставить себя глядеть в землю он не мог. Глядел на людей, мертвых и живых, и тех, кто был посредине этих состояний, но медленно дрейфовал к какому-то из берегов. Лысый ходил между ними и то перевязывал, то колол шприцом, тем самым помогая течениям реки судьбы. Он был словно Немезида. Смит видел расширенные черным страхом глаза раненных, уставившиеся на старика, на его руки, когда тот приближался к лежащим - за чем протянет он руку: за белым бинтом или стекляшкой; это было словно приговор, да и на самом деле было приговором. Помогавшие старику добровольцы закрывали веки трупам, успокаивали перевязанных, а то и сами перевязывали тех, на кого указывал лысый; тех, кому делали укол, успокаивать было не надо, и уж наверняка не перевязывать - они быстро засыпали, во всяком случае, так это походило - на сон.
Из кратера, откуда, угрожая небу, выглядывала полураскрытая ладонь вырванных из земли корней поваленного дерева, вышел мрачный толстяк с кровью на лице. Сопя от усилий, он дотащился до ствола, на котором сидел Смит, и свалился рядом. При этом он дышал словно локомотив, пот смешивался у него с кровью.
- Ты хоть видал, с какой стороны? - обратился он через какое-то время к Айену по-польски.
- Что?
- С какой стороны они налетели. С востока или юга. Видал?
Смит не знал, о чем толстяк говорит. Он сглотнул слюну, набрал воздуха в легкие и очень тихо, спокойно сказал:
- Прошу прощения, не понял.
Толстяк внимательно поглядел на него.
- Ага, - буркнул он себе под нос. - Ну ладно, отдохни. А потом поговорим, я тебя не знаю.
Он вытащил откуда-то платок и начал вытирать им свое лицо; похоже, что это была не его кровь. При этом он снова что-то бурчал под нос.
Не поднимаясь, он схватил за руку проходящего рядом двухметрового здоровяка с влодом на плече, цигаркой в зубах и усталостью в глазах.
- Дядьку видел? - спросил он.