Страница:
Что-то происходило… люди начали собираться на главной палубе. Она искоса наблюдала за ними, не показывая, что обращает на них внимание. Затем она увидела появившуюся миниатюрную фигурку, с трудом поднимавшуюся по ступеням у правого борта. Вот и он. Именно его и недоставало.
Он медленно приблизился, слегка задыхаясь, и улыбнулся ей. Не поздоровавшись, он сел рядом с ней на скамейку, не дожидаясь приглашения. Лишь пальцы его ног касались палубы.
Она свирепо взглянула на его сверкающую макушку.
— Тебе нечего здесь делать, когда я держу руль. — Он поймал ее в ловушку, вынудив заговорить первой.
— Я ненадолго. Ты что-нибудь решила, госпожа?
— Я решила, что мне столь же не нравятся нищие на борту моего корабля, как и воины.
Его глаза были удивительно ясными для его явно преклонного возраста.
— Я выше тебя рангом.
Лина была права — он был жрецом. Это было ясно по манере его речи. Шестой? На какое-то мгновение у нее возникло желание потребовать у него доказательств, затем она передумала. Судя по настроению команды, они готовы были пасть перед ним ниц, если он действительно жрец-Шестой. Тогда приказывать им будет он, а не она.
Она что-то проворчала, пытаясь заставить его сказать что-либо еще, но он продолжал молчать, сложив руки на коленях и глядя прямо перед собой, и болтал ногами, словно ребенок. Конечно, он ждал ее ответа. Какая наглость! Затем ее внимание снова переключилось на главную палубу.
— Что там происходит? — Она надеялась, что ее догадка неверна,
— Еще один урок фехтования.
О, нет! Она потянулась к свистку.
— Это его идея.
— Не верю! Мужчина-Четвертый просит дать ему урок женщину-Вторую?
Старик, улыбнувшись, кивнул, не глядя на Броту. Вероятно, ему было больно поворачивать шею на такой угол.
— Адепт Ннанджи — тщеславный молодой человек. Он говорит, что вы фехтуете по-другому. Это так?
— Да. Но я никогда не встречала сухопутного жителя, который признал бы, что у нас это получается лучше.
— Не уверен, что он зашел столь далеко. Но он всегда охотно учился.
Бойцы заняли исходную позицию; большая часть команды встала вокруг, чтобы наблюдать за новым состязанием. Старик снова замолчал, позволяя ей продолжать разговор.
— Я могла бы высадить вас всех на берег, — сказала Брота. Она видела по пути множество небольших пристаней, к большинству из которых «Сапфир» с его скромной осадкой мог бы пристать. Однако рядом не было никаких поселений, где мог бы найтись лекарь, способный отличить рану от меча от укуса змеи.
— Однако ты не собираешься этого делать.
— Посмотрим.
— Я уверен, что ты этого не сделаешь, госпожа. Я не говорил, что ты не можешь попытаться.
— Значит, ты пришел меня предупредить?
На этот раз он повернул голову, обнажив десны в улыбке, затем снова вернулся к наблюдению за поединком. Доносился звон ударяющихся друг о друга рапир, но толпа была странно молчалива.
— Ты жрец!
— Да.
— Что делает жрец среди воинов?
— Собираю чудеса.
— Например?
— Например — твой сын не прикончил Шонсу, когда тот упал на землю. На палубу.
— Ты думаешь, он до сих пор посланник Богини, после той глупой выходки в Аусе?
Маленький человечек устроился поудобнее на скамье.
— Не пытайся предугадать поступки богов, госпожа Брота. Если она хотела, чтобы так поступил воин, Шонсу был единственным, кого она могла выбрать. Верно?
— Но почему…
— Не знаю. Но я это выясню, если проживу достаточно долго… или нет, если так будет угодно судьбе. Я научился терпению много лет назад.
Она взглянула на вымпел и поправила курс. Паруса наполнились сильнее, и корабль радостно накренился.
— Расскажи мне тогда о другом чуде.
— Ты когда-нибудь видела рабыню, которую так любят? Или столь молодого Четвертого? Каждый, кто помогал Шонсу, был вознагражден.
— А мой сын был наказан за то, что помешал?
Он кивнул.
— Даже если я позволю вам остаться, остальная семья может не согласиться.
Он усмехнулся, не глядя на нее.
— Один! — послышался голос воина. Толпа зароптала.
— Он побеждает ее! — воскликнула Брота.
— Он очень быстро учится. Не стоит недооценивать адепта Ннанджи. Он не настолько глуп, как могло бы показаться. Молодость! Он из этого вырастет.
— Шонсу потерял много крови, — сказала Брота. — Если это все, то он будет на ногах через несколько дней — вероятно, еще до того, как мы достигнем Ки Сана. Что потом? Он захочет отомстить Том'о за то, что тот его ранил.
Старик снова усмехнулся.
— Только не Шонсу. Он пожмет ему руку и предложит несколько уроков.
— Тогда он не похож ни на одного воина в Мире!
— Совершенно верно. — Он не стал объяснять.
— Кроме того, я никогда не слышала, чтобы сухопутный давал моряку уроки фехтования. Некоторые даже считают это незаконным.
— Это действительно так?
— Есть какие-то сутры на этот счет, — пробормотала она. Водяных крыс не слишком заботили сутры. — А что, если он умрет? Я видела многие раны, старик. Брат моего мужа погиб от пореза на руке. Мой племянник…
— Пореза от меча?
Было ли это угрозой? Каким образом этот проныра узнал об этом? Но он продолжал пристально следить за поединком, словно ничего не говорил.
— Два! — крикнул Ннанджи.
— Шонсу не собирается умирать. Ему может быть очень плохо… — Старик замолчал, словно обдумывая внезапно возникшую мысль. — Да, ему может быть очень плохо. Но он не умрет. И у тебя не будет никаких проблем с нами. Твоя дочь вполне может договориться с адептом Ннанджи. Его брат…
— Его брат — маленький бесенок! Сегодня утром Олигарро учил его вязать узлы. Зачем сухопутному уметь вязать узлы?
Он громко рассмеялся, брызжа слюной.
— Об этом попросил его Ннанджи. Но ты можешь сама догадаться. А рабыня никогда не покинет своего хозяина, так что с ней проблем тоже не будет.
— Есть еще и другая. Я не люблю корабельных шлюх. Этот Катанджи намекал кое на что ребятам. Верно?
— Я этого не замечал. — Он удивленно посмотрел на нее. — Впрочем, я не думаю, что от Телки есть какой-то прок. Если хочешь, можешь избавиться от Телки, госпожа.
— Как?
Он подмигнул, и они оба внезапно рассмеялись.
— А сердце юной Таны полностью принадлежит лорду Шонсу, — сказал жрец.
— Разве юность не прекрасна? Ты помнишь, как это было, госпожа? Огонь любви? Боль разлуки? Как один человек становится солнцем, а все остальные в Мире — лишь звездами? — Он вздохнул.
Как могла она забыть? Томи, молодой и стройный, красивый, статный, словно алмазная нить. Что могли сухопутные знать о бурных ухаживаниях речного народа, о нескольких часах, проведенных вместе, когда два корабля встречались в порту — зная, что могут никогда больше не увидеть друг друга? А теперь от Томи не осталось ничего, кроме сына, которому хватает смелости дерзить воину-Седьмому, и своенравной, строптивой дочери…
Снова послышался торжествующий крик Ннанджи. Тана еще не выиграла ни одного очка. Теперь ей это уже и не удастся, поскольку рыжеволосый юноша успел освоить присущую водяным крысам работу ногами.
— Тана всегда настаивала на том, что выйдет замуж за Седьмого, — согласилась Брота. — Том'о говорит, за говночиста-Седьмого… — Она позволила конфронтации перейти в беседу, почти в заговор, словно они вдвоем о чем-то сговаривались. Этот сморщенный старец был столь же остр на язык, как и любой торговец.
— Однако — не за этого Седьмого, — сказал он. — Сколько бы она ни пыталась.
— Рассчитываешь, что вы пробудете на борту какое-то время, верно?
Он кивнул и с трудом поднялся.
— Думаю, нам предстоит довольно долгое путешествие.
— Куда? В Ки Сане есть воины.
— Но Шонсу не сможет их завербовать, из-за раны, которую нанес ему твой сын. Так что договор продолжает оставаться в силе. — Он лучезарно улыбнулся. Даже когда он стоял, его глаза были на одном уровне с ее глазами.
Она яростно взглянула на него.
— Я могу вернуть тот драгоценный камень.
Он покачал головой.
— Вы пожали друг другу руки. Я предупредил тебя, госпожа Брота. Не пытайся больше противоречить Богине. Служи Ей хорошо, и будешь вознаграждена.
— А если он умрет?
— Он не умрет.
— Ты не можешь этого знать. — Однако его сверхъестественная уверенность произвела на нее впечатление, к тому же обычно она могла чуять ложь за сотню шагов.
— Я знаю, — просто ответил старик. — Я уверен.
— Уверен — серьезное слово!
— Есть одно пророчество, госпожа. Я знаю, что Шонсу сейчас не умрет, потому что знаю, кто его убьет. И это будет не твой сын.
Он ушел прочь, пошатываясь на качающейся палубе.
— Четыре! — крикнул Ннанджи. Он выиграл «урок».
Он медленно приблизился, слегка задыхаясь, и улыбнулся ей. Не поздоровавшись, он сел рядом с ней на скамейку, не дожидаясь приглашения. Лишь пальцы его ног касались палубы.
Она свирепо взглянула на его сверкающую макушку.
— Тебе нечего здесь делать, когда я держу руль. — Он поймал ее в ловушку, вынудив заговорить первой.
— Я ненадолго. Ты что-нибудь решила, госпожа?
— Я решила, что мне столь же не нравятся нищие на борту моего корабля, как и воины.
Его глаза были удивительно ясными для его явно преклонного возраста.
— Я выше тебя рангом.
Лина была права — он был жрецом. Это было ясно по манере его речи. Шестой? На какое-то мгновение у нее возникло желание потребовать у него доказательств, затем она передумала. Судя по настроению команды, они готовы были пасть перед ним ниц, если он действительно жрец-Шестой. Тогда приказывать им будет он, а не она.
Она что-то проворчала, пытаясь заставить его сказать что-либо еще, но он продолжал молчать, сложив руки на коленях и глядя прямо перед собой, и болтал ногами, словно ребенок. Конечно, он ждал ее ответа. Какая наглость! Затем ее внимание снова переключилось на главную палубу.
— Что там происходит? — Она надеялась, что ее догадка неверна,
— Еще один урок фехтования.
О, нет! Она потянулась к свистку.
— Это его идея.
— Не верю! Мужчина-Четвертый просит дать ему урок женщину-Вторую?
Старик, улыбнувшись, кивнул, не глядя на Броту. Вероятно, ему было больно поворачивать шею на такой угол.
— Адепт Ннанджи — тщеславный молодой человек. Он говорит, что вы фехтуете по-другому. Это так?
— Да. Но я никогда не встречала сухопутного жителя, который признал бы, что у нас это получается лучше.
— Не уверен, что он зашел столь далеко. Но он всегда охотно учился.
Бойцы заняли исходную позицию; большая часть команды встала вокруг, чтобы наблюдать за новым состязанием. Старик снова замолчал, позволяя ей продолжать разговор.
— Я могла бы высадить вас всех на берег, — сказала Брота. Она видела по пути множество небольших пристаней, к большинству из которых «Сапфир» с его скромной осадкой мог бы пристать. Однако рядом не было никаких поселений, где мог бы найтись лекарь, способный отличить рану от меча от укуса змеи.
— Однако ты не собираешься этого делать.
— Посмотрим.
— Я уверен, что ты этого не сделаешь, госпожа. Я не говорил, что ты не можешь попытаться.
— Значит, ты пришел меня предупредить?
На этот раз он повернул голову, обнажив десны в улыбке, затем снова вернулся к наблюдению за поединком. Доносился звон ударяющихся друг о друга рапир, но толпа была странно молчалива.
— Ты жрец!
— Да.
— Что делает жрец среди воинов?
— Собираю чудеса.
— Например?
— Например — твой сын не прикончил Шонсу, когда тот упал на землю. На палубу.
— Ты думаешь, он до сих пор посланник Богини, после той глупой выходки в Аусе?
Маленький человечек устроился поудобнее на скамье.
— Не пытайся предугадать поступки богов, госпожа Брота. Если она хотела, чтобы так поступил воин, Шонсу был единственным, кого она могла выбрать. Верно?
— Но почему…
— Не знаю. Но я это выясню, если проживу достаточно долго… или нет, если так будет угодно судьбе. Я научился терпению много лет назад.
Она взглянула на вымпел и поправила курс. Паруса наполнились сильнее, и корабль радостно накренился.
— Расскажи мне тогда о другом чуде.
— Ты когда-нибудь видела рабыню, которую так любят? Или столь молодого Четвертого? Каждый, кто помогал Шонсу, был вознагражден.
— А мой сын был наказан за то, что помешал?
Он кивнул.
— Даже если я позволю вам остаться, остальная семья может не согласиться.
Он усмехнулся, не глядя на нее.
— Один! — послышался голос воина. Толпа зароптала.
— Он побеждает ее! — воскликнула Брота.
— Он очень быстро учится. Не стоит недооценивать адепта Ннанджи. Он не настолько глуп, как могло бы показаться. Молодость! Он из этого вырастет.
— Шонсу потерял много крови, — сказала Брота. — Если это все, то он будет на ногах через несколько дней — вероятно, еще до того, как мы достигнем Ки Сана. Что потом? Он захочет отомстить Том'о за то, что тот его ранил.
Старик снова усмехнулся.
— Только не Шонсу. Он пожмет ему руку и предложит несколько уроков.
— Тогда он не похож ни на одного воина в Мире!
— Совершенно верно. — Он не стал объяснять.
— Кроме того, я никогда не слышала, чтобы сухопутный давал моряку уроки фехтования. Некоторые даже считают это незаконным.
— Это действительно так?
— Есть какие-то сутры на этот счет, — пробормотала она. Водяных крыс не слишком заботили сутры. — А что, если он умрет? Я видела многие раны, старик. Брат моего мужа погиб от пореза на руке. Мой племянник…
— Пореза от меча?
Было ли это угрозой? Каким образом этот проныра узнал об этом? Но он продолжал пристально следить за поединком, словно ничего не говорил.
— Два! — крикнул Ннанджи.
— Шонсу не собирается умирать. Ему может быть очень плохо… — Старик замолчал, словно обдумывая внезапно возникшую мысль. — Да, ему может быть очень плохо. Но он не умрет. И у тебя не будет никаких проблем с нами. Твоя дочь вполне может договориться с адептом Ннанджи. Его брат…
— Его брат — маленький бесенок! Сегодня утром Олигарро учил его вязать узлы. Зачем сухопутному уметь вязать узлы?
Он громко рассмеялся, брызжа слюной.
— Об этом попросил его Ннанджи. Но ты можешь сама догадаться. А рабыня никогда не покинет своего хозяина, так что с ней проблем тоже не будет.
— Есть еще и другая. Я не люблю корабельных шлюх. Этот Катанджи намекал кое на что ребятам. Верно?
— Я этого не замечал. — Он удивленно посмотрел на нее. — Впрочем, я не думаю, что от Телки есть какой-то прок. Если хочешь, можешь избавиться от Телки, госпожа.
— Как?
Он подмигнул, и они оба внезапно рассмеялись.
— А сердце юной Таны полностью принадлежит лорду Шонсу, — сказал жрец.
— Разве юность не прекрасна? Ты помнишь, как это было, госпожа? Огонь любви? Боль разлуки? Как один человек становится солнцем, а все остальные в Мире — лишь звездами? — Он вздохнул.
Как могла она забыть? Томи, молодой и стройный, красивый, статный, словно алмазная нить. Что могли сухопутные знать о бурных ухаживаниях речного народа, о нескольких часах, проведенных вместе, когда два корабля встречались в порту — зная, что могут никогда больше не увидеть друг друга? А теперь от Томи не осталось ничего, кроме сына, которому хватает смелости дерзить воину-Седьмому, и своенравной, строптивой дочери…
Снова послышался торжествующий крик Ннанджи. Тана еще не выиграла ни одного очка. Теперь ей это уже и не удастся, поскольку рыжеволосый юноша успел освоить присущую водяным крысам работу ногами.
— Тана всегда настаивала на том, что выйдет замуж за Седьмого, — согласилась Брота. — Том'о говорит, за говночиста-Седьмого… — Она позволила конфронтации перейти в беседу, почти в заговор, словно они вдвоем о чем-то сговаривались. Этот сморщенный старец был столь же остр на язык, как и любой торговец.
— Однако — не за этого Седьмого, — сказал он. — Сколько бы она ни пыталась.
— Рассчитываешь, что вы пробудете на борту какое-то время, верно?
Он кивнул и с трудом поднялся.
— Думаю, нам предстоит довольно долгое путешествие.
— Куда? В Ки Сане есть воины.
— Но Шонсу не сможет их завербовать, из-за раны, которую нанес ему твой сын. Так что договор продолжает оставаться в силе. — Он лучезарно улыбнулся. Даже когда он стоял, его глаза были на одном уровне с ее глазами.
Она яростно взглянула на него.
— Я могу вернуть тот драгоценный камень.
Он покачал головой.
— Вы пожали друг другу руки. Я предупредил тебя, госпожа Брота. Не пытайся больше противоречить Богине. Служи Ей хорошо, и будешь вознаграждена.
— А если он умрет?
— Он не умрет.
— Ты не можешь этого знать. — Однако его сверхъестественная уверенность произвела на нее впечатление, к тому же обычно она могла чуять ложь за сотню шагов.
— Я знаю, — просто ответил старик. — Я уверен.
— Уверен — серьезное слово!
— Есть одно пророчество, госпожа. Я знаю, что Шонсу сейчас не умрет, потому что знаю, кто его убьет. И это будет не твой сын.
Он ушел прочь, пошатываясь на качающейся палубе.
— Четыре! — крикнул Ннанджи. Он выиграл «урок».
2
— Слишком поздно выкидывать их за борт, — сердито сказал Томияно. «Сапфир» только что обогнал неповоротливую баржу с рудой и намеревался обойти с подветренной стороны судно со скотом. Оно не отбирало у них ветер, но соседство в течение нескольких минут могло быть не самым приятным.
Да, было уже поздно — слишком много свидетелей. На Реке была оживленно, словно на рыночной площади. Лучи утреннего солнца плясали на волнах. Над головой пронзительно кричали чайки. Брота ничего не ответила.
— За этот проклятый меч мы могли бы купить целый корабль. Не говоря уже о его заколке. А в кошельке у него наверняка нашлось бы куда больше драгоценностей.
За четыре дня дела у него существенно пошли на поправку. Синяки постепенно сходили, хотя спина его все еще была основательно разукрашена, и он с трудом двигал руками, словно они были столь же стары, как сутры. Он стоял, прислонившись к поручням рядом с ней, и что-то ворча. Ей не казалось, что он говорит всерьез, но вполне возможно, он лишь испытывал ее, искушал. Несмотря на суровое испытание, его характер не изменился в лучшую сторону. Чего бы это ему ни стоило, но он победил воина-Седьмого — мало кто из моряков когда-либо мог этим похвастаться.
Она повернулась, глядя на обгоняющую их галеру, взмахивавшую позолоченными веслами, словно крыльями, с испещренным фантастическими узорами носом. Галера намеревалась обойти их судно, прежде чем оно успело миновать баржу со скотом. На мгновение до «Сапфира» донесся запах. Уф!
— Он умрет, — сказал Томияно. Он повернулся и осторожно облокотился о борт. Его грудь была почти так же разукрашена, как и спина, и с обожженного лица клочьями слезала кожа. — Его нога похожа на дыню. Ты его слышала? Ни одного осмысленного слова. Один бред!
— Я говорила тебе, чтобы ты держался подальше от рубки.
— Я только заглянул в окно. А запах от его раны можно почувствовать даже из трюма. Проклятые сухопутники, по всему кораблю! Этот Ннанджи просто опасен. Каждый раз, стоит мне взглянуть на него, я жду, что он начнет кому-то угрожать. Самоуверенный щенок!
Брота молчала. Ннанджи обещал, что не будет ни на кого доносить в Ки Сане. Ннанджи был под контролем. Тане для этого потребовалось совсем немного. Он крутился вокруг нее, словно дрессированный мотылек.
— И еще этот Катанджи! — Томияно сплюнул за борт.
Очевидно, кровь ударила ему в печенку. Слабительное из ревеня — вот что ему было нужно. Интересно, подумала она, сможет ли пиво замаскировать вкус, поскольку он никогда не принял бы его добровольно.
— Ты единственный, кто им недоволен. Похоже, он вполне уживается с остальными.
— Это я и имею в виду! Ты видела, как Дива на него смотрит? А Мей? Но мы должны выкинуть их в Ки Сане, не так ли?
Брота задумчиво чуть повернула руль. Вероятно, было ошибкой никогда прежде не брать пассажиров — Томияно реагировал так, словно его насиловали, и некоторые из других членов команды вели себя аналогично. Он родился на «Сапфире», и никогда в жизни не спал где-либо в другом месте. Он боготворил старую посудину.
С галеры донесся яростный рев. Она сменила курс, а затем, ощетинившись веслами, c трудом увернулась от баржи со скотом. Брота начала планировать следующий поворот. Несколько огромных грузовых кораблей, в три раза крупнее «Сапфира», громоздились впереди, в то время как крошечные роскошные яхты сновали туда-сюда, словно стрекозы — вероятно, владельцы прибыли сопровождать свой груз. Она никогда не видела столь оживленного движения так далеко от порта. Вдоль берега стояли большие дома-усадьбы; они приближались к пригородам. Ки Сан, вероятно, был огромным городом, и она чувствовала, как даже у нее самой нарастает возбуждение. Команда уже в ожидании выстроилась вдоль борта на главной палубе.
— Ты собираешься вышвырнуть их в Ки Сане?
— Подождем, что скажет парнишка.
— Он? Он сказал Тане, что никогда до Ауса не видел ни одного города. Этот Ки Сан… — Томияно окинул взглядом берег и движение на реке. — Там наверняка есть на что посмотреть. Он всосет их всех и даже не чихнет. Парень останется на борту!
Конечно, Ннанджи мог решить остаться, но скорее всего он еще не пришел ни к какому выводу. Сейчас он был на главной палубе вместе с остальными; его косичка медно отсвечивала в лучах утреннего солнца, а на ней еще ярче сверкал серебряный грифон, украшенный сапфиром. Все были там, за исключением Шонсу и его рабыни. Настоящая преданность. Похоже, она никогда не спала.
Томияно, несомненно, смотрел на меч, и внезапно осознал его значение.
— Но ведь он не сможет сойти на берег, не так ли? Воины окажутся большей угрозой, нежели колдуны! — Он рассмеялся, потом пробормотал что-то презрительное о воинах, но себе под нос, так что Брота могла сделать вид, что не слышала.
Для поединка не требовалось никаких причин. Меч гарантировал Ннанджи смерть, стоило только кому-то из высокопоставленных заметить его при нем. Конечно, теоретически он мог носить меч в ножнах, а при себе иметь свой собственный, но адепт Ннанджи наверняка счел бы это ниже своего достоинства. И это не спасло бы его от штатских, или от воинов, не страдавших лишними угрызениями совести.
Судно с лесом и две рыбацких лодки впереди…
— У меня голова раскалывается, — сказала она. — Глаза устали. Жаль, что ты не можешь мне помочь.
— Еще как могу!
— Но твоя спина…
— Я же сказал, что могу!
Она оставила его и направилась к лестнице. Она устала от его жалоб, и остальная семья вела себя не лучше, хотя и не столь грубо. Она собиралась позволить воинам остаться — пока не продаст сандаловое дерево. Она высадит их прямо перед тем, как «Сапфир» отчалит. Так будет безопаснее. Если, конечно, боги не проявят великодушия, как предсказывал старик. Она была торговкой, а слова стоили дешево. Будет видно.
— Брота была на палубе вместе с остальной семьей, сидя на крышке люка, когда показался сам Ки Сан, во всем своем великолепии под лучами солнца. Ей случалось видеть многие города в Мире, но даже на нее это зрелище произвело впечатление. Множество зеленых медных крыш было разбросано по холмам, среди леса шпилей и куполов. На самой высокой вершине сиял белизной и золотом дворец. Оживленная набережная тянулась, насколько хватало взгляда, очерчивая изгиб Реки и гигантскую изгородь мачт и парусов, и уходя по дуге вдаль. Вокруг, словно мошки, носились лихтеры и баржи. Над водой разносился непрерывный грохот лебедок и колес фургонов.
Наблюдая за проплывающей мимо шумной пристанью, Брота подумала о том, сумеют ли они вообще найти место для швартовки. В этот момент от пристани отошло небольшое судно, и Томияно поставил «Сапфир» в образовавшийся просвет с той же легкостью, с какой попадал в плевательницу. Он торжествующе улыбнулся половиной лица. Команда радостно кинулась спускать паруса и бросать швартовы.
Брота тяжело поднялась и подошла к адепту Ннанджи.
— Ну, адепт? Хочешь остаться на борту?
Он сглотнул и кивнул, все еще в ужасе глядя на город.
— Хочу. Ты пошлешь за лекарем, госпожа?
— Хорошо.
— И еще, госпожа! — Он отвел взгляд от берега и слегка содрогнулся. — Я хотел бы продать Телку. Рабыня, у которой начинается истерика при виде крови
— не слишком подходящий спутник для воина.
— Это верно. — Брота с серьезным видом кивнула. Молодец, Тана!
Ннанджи, запинаясь, продолжал:
— Э… ты не могла бы продать ее вместо меня? Ты бы могла выручить больше, чем я.
— Вероятно. Когда мужчина вот так продает рабыню, это означает, что она не слишком хороша. Если ее продает женщина, она может заявить, что та чересчур хороша. Конечно, я требую комиссионных. Одну шестую?
Его лицо поникло.
— Тана сказала, что ты хочешь только одну пятую.
— Ладно. Для тебя — одну пятую.
Он просиял.
— Ты очень добра, госпожа.
— Спасибо, адепт.
— Таможенник ушел, Матарро послали за лекарем.
Возможность получить Седьмого в качестве пациента привлекла Шестого, которого сопровождали трое учеников, тащивших его сумки. Это был толстенький человечек с низким, вкрадчивым голосом и мягкими манерами; зеленая полотняная мантия была свежевыглажена, черные волосы прилегали к скальпу. Увидев инвалида, он нахмурился. Лекари столпились вокруг, что-то бормоча и ощупывая больного, в то время как непрофессионалы в напряженном ожидании собрались в дальнем углу рубки. Брота предусмотрительно встала справа от Ннанджи.
Наконец, Шестой поднялся и с некоторым сомнением посмотрел на собравшихся.
— Кому я имею честь доложить? — спросил он.
— Мне, — сказал Ннанджи, выступив вперед. Брота шагнула вслед за ним.
— Рана очень тяжелая, — осторожно сказал лекарь.
Естественно.
— Если бы он был штатским, я бы посоветовал позвать хирурга, чтобы тот отнял ему конечность.
Брота сдержалась, но рука Ннанджи, сжимавшая меч, слегка дернулась.
— Нет.
Лекарь кивнул.
— Я так и думал. Тогда с сожалением вынужден заявить, что за этот случай я не возьмусь.
Брота готова была вмешаться, но парень знал верный ответ.
— Мы уважаем твои знания, достопочтенный. Однако, пока ты здесь, возможно, ты мог бы что-либо посоветовать… относительно этих царапин от рапиры у меня на ребрах. Что ты порекомендуешь? — В одном глазу у него блестела слеза, но он, похоже, этого не замечал.
Лекарь понимающе кивнул и посоветовал Ннанджи находиться в прохладном месте, побольше пить, следя, однако, чтобы не захлебнуться, прикладывать к царапинам горячие компрессы каждые два часа, а в промежутке применять бальзам, который один из учеников достал из сумки. Ннанджи с серьезным видом поблагодарил его и заплатил золотой за бальзам и за совет.
— Ты вернешься завтра, достопочтенный? — спросила Брота. Ннанджи выглядел несколько удивленным, но Шестой радостно просиял и сказал, что, конечно, он придет снова проверить ссадины адепта. У нее не было намерения оставаться здесь на ночь, но она не хотела, чтобы он разболтал гарнизону о Седьмом в порту. Пока, по крайней мере.
Она проводила лекарей с корабля.
— Как долго, достопочтенный? — спросила она.
— Пять дней? — сказал толстенький Шестой. — На открытом воздухе. Но он был сильным человеком. Конечно, ты можешь позвать жрецов.
«Пять дней», — подумала Брота.
Лекарь почти сам не стал жертвой меча, когда уходил, поскольку Матарро и Катанджи организовали ему почетный караул у трапа, как это было принято на больших кораблях, и салютовали весьма неумело. Брота подавила улыбку и крикнула Ннанджи, чтобы тот пришел и преподал им урок. Он в ярости вылетел из рубки и с удовольствием выполнил ее просьбу.
—
— Ради всех богов! — сказал Матарро, когда монстр ушел. — Он что, в самом деле думает, что мы простоим так весь день?
— Нет, — Катанджи снова расслабился, приняв более удобную позу. — Он просто расстроился из-за Шонсу. Нандж в основном в порядке.
Затем мимо них проследовала направлявшаяся на берег Брота, и они снова отсалютовали мечами, но уже не столь рискованно.
Они смотрели, как на пристани раскладывают образцы товаров — сандаловое дерево и несколько медных котлов. Брота устроилась в кресле, а оживленная портовая жизнь Ки Сана продолжалась вокруг под жарким солнцем. Фургоны, грохотавшие с грузом бочек и тюков, поднимали облака едкой, пахнущей лошадьми пыли, в то время как высокопоставленные торговцы проходили мимо со своими свитами, с презрительной усмешкой бросая взгляд на товары. Лоточники толкали нагруженные тележки, зазывая покупателей; носильщики катили тачки. То и дело среди всего этого движения мелькали носилки, пешеходы, мулы и коробейники, платья, мантии и набедренные повязки, желтые, коричневые и оранжевые, на фоне всеобщей суматохи и шума. Территорию патрулировало немалое число воинов.
— Что теперь происходит? — зачарованно спросил Катанджи.
— Да все та же самая тошниловка, — ответил Матарро. — Если какому-нибудь торговцу станет интересно, что тут у нас, он подойдет, посмотрит и скажет, что все это дерьмо, а Брота ему ответит, что он дурак и что это отличный товар. Потом они попытаются договориться о цене, а потом, если у него серьезные намерения, он поднимется на борт и взглянет на наши запасы. Наконец, они пожмут друг другу руки.
Какое-то время ничего не происходило. Несколько торговцев по-собачьи фыркнули и удалились. Затем Тана вывела Телку, умытую, причесанную и подобающе одетую, и повела ее на пристань. Первые отсалютовали и любовно посмотрели им вслед.
— Ты ни разу не пробовал, — сказал Матарро.
— Пробовал! — Катанджи закатил глаза. — Прошлой ночью! Нандж храпел, словно точильный камень. Я подкрался и попробовал. Три раза.
— Она похожа на кучу дерьма! — с сомнением сказал юнга.
— Вовсе нет! — заверил его Катанджи. — Стоит мне начать, и она просто звереет. ЕЙ нравится! Она так стонет и вздыхает! Просто здорово! — Он пустился в описание живописных деталей.
На Матарро это произвело впечатление, но он все еще не был убежден.
— Можешь поклясться на мече?
Катанджи ответил, что, конечно, может, с уверенностью человека, слова которого никогда не подвергаются сомнению. Затем их внимание снова переключилось на пристань.
Появление Телки вызвало значительно больший интерес, нежели целая груда сандалового дерева. Торговец-Шестой прервал переговоры у соседнего корабля и поспешил к ней, чего было достаточно для того, чтобы Брота тут же вскочила со своего кресла. В тот же момент дорогу пересек Пятый, за ним еще один Шестой. За ними последовали другие, образовав толпу, которая начала расти и толкаться. Матарро несколько раз недоверчиво выругался, и из рубки появился Ннанджи, чтобы посмотреть, что происходит. Похоже было, что Брота ведет аукцион, судя по взмахам рук и громким голосам.
— Они что, никогда баб не видели? — спросил Катанджи.
— Таких — нет! — с горящими глазами ответил Матарро.
Затем в задней части толпы произошло некоторое замешательство, и она поспешно расступилась, пропуская пришедших последними воинов.
— Святые корабли! — сказал Матарро. — Шестой ?
Ннанджи снова заперся в рубке, а потом выглянул в окно, бормоча что-то себе под нос, дрожа от ярости и разочарования.
Джия накладывала бальзам. Она взглянула на него — лицо ее было бледным, а глаза покраснели — и откинула тыльной стороной ладони волосы со лба. На лице ее появилась слабая улыбка.
— Адепт? Если ты положишь свой меч под край подстилки и будешь держаться поближе к двери, ничего страшного не случится.
Однако Ннанджи не мог столь легко избавиться от ответственности. Он оставался в рубке, раздраженно ходя взад и вперед у окна.
Толпа быстро рассеялась, оставив лишь отряд воинов и нескольких любопытных зрителей.
— Джия! Смотри! — внезапно воскликнул Ннанджи.
Вместе они смотрели, как Телке помогают сесть в носилки. Не веря своим глазам, они увидели, как ее уносят в сопровождении вооруженного эскорта.
— Я видел много чудес рядом с Шонсу, — прошептал Ннанджи, — но никогда не видел ничего подобного. Рабыня в носилках?
Брота на мгновение остановилась, чтобы поговорить с одним из торговцев, затем протопала наверх по сходням. Оказавшись в безопасности на собственной палубе, она откинула назад голову и прорычала хорошо подобранный набор речных проклятий, размахивая в воздухе кулаками. Ее команда разбежалась кто куда, зная, что в подобном настроении с ней лучше не разговаривать. Она резко развернулась и быстро направилась в сторону рубки. Катанджи семенил за ней. Матарро следовал за ним, более осмотрительно.
Она чуть не сорвала дверь с петель.
— Вот твои деньги! — рявкнула она, с силой впихивая маленький кожаный мешочек в руку Ннанджи. — Двадцать золотых!
— Шестой купил ее?
— Да! Достопочтенный Фарандако, воин-Шестой, староста Ки Сана! — Казалось, она выплевывает слова. — Я подняла цену до пятидесяти, и она поднялась бы еще выше — до восьмидесяти или девяноста. Но тут является ваш достопочтенный воин и говорит, что двадцати за рабыню более чем достаточно, и забирает ее. Воины!
Да, было уже поздно — слишком много свидетелей. На Реке была оживленно, словно на рыночной площади. Лучи утреннего солнца плясали на волнах. Над головой пронзительно кричали чайки. Брота ничего не ответила.
— За этот проклятый меч мы могли бы купить целый корабль. Не говоря уже о его заколке. А в кошельке у него наверняка нашлось бы куда больше драгоценностей.
За четыре дня дела у него существенно пошли на поправку. Синяки постепенно сходили, хотя спина его все еще была основательно разукрашена, и он с трудом двигал руками, словно они были столь же стары, как сутры. Он стоял, прислонившись к поручням рядом с ней, и что-то ворча. Ей не казалось, что он говорит всерьез, но вполне возможно, он лишь испытывал ее, искушал. Несмотря на суровое испытание, его характер не изменился в лучшую сторону. Чего бы это ему ни стоило, но он победил воина-Седьмого — мало кто из моряков когда-либо мог этим похвастаться.
Она повернулась, глядя на обгоняющую их галеру, взмахивавшую позолоченными веслами, словно крыльями, с испещренным фантастическими узорами носом. Галера намеревалась обойти их судно, прежде чем оно успело миновать баржу со скотом. На мгновение до «Сапфира» донесся запах. Уф!
— Он умрет, — сказал Томияно. Он повернулся и осторожно облокотился о борт. Его грудь была почти так же разукрашена, как и спина, и с обожженного лица клочьями слезала кожа. — Его нога похожа на дыню. Ты его слышала? Ни одного осмысленного слова. Один бред!
— Я говорила тебе, чтобы ты держался подальше от рубки.
— Я только заглянул в окно. А запах от его раны можно почувствовать даже из трюма. Проклятые сухопутники, по всему кораблю! Этот Ннанджи просто опасен. Каждый раз, стоит мне взглянуть на него, я жду, что он начнет кому-то угрожать. Самоуверенный щенок!
Брота молчала. Ннанджи обещал, что не будет ни на кого доносить в Ки Сане. Ннанджи был под контролем. Тане для этого потребовалось совсем немного. Он крутился вокруг нее, словно дрессированный мотылек.
— И еще этот Катанджи! — Томияно сплюнул за борт.
Очевидно, кровь ударила ему в печенку. Слабительное из ревеня — вот что ему было нужно. Интересно, подумала она, сможет ли пиво замаскировать вкус, поскольку он никогда не принял бы его добровольно.
— Ты единственный, кто им недоволен. Похоже, он вполне уживается с остальными.
— Это я и имею в виду! Ты видела, как Дива на него смотрит? А Мей? Но мы должны выкинуть их в Ки Сане, не так ли?
Брота задумчиво чуть повернула руль. Вероятно, было ошибкой никогда прежде не брать пассажиров — Томияно реагировал так, словно его насиловали, и некоторые из других членов команды вели себя аналогично. Он родился на «Сапфире», и никогда в жизни не спал где-либо в другом месте. Он боготворил старую посудину.
С галеры донесся яростный рев. Она сменила курс, а затем, ощетинившись веслами, c трудом увернулась от баржи со скотом. Брота начала планировать следующий поворот. Несколько огромных грузовых кораблей, в три раза крупнее «Сапфира», громоздились впереди, в то время как крошечные роскошные яхты сновали туда-сюда, словно стрекозы — вероятно, владельцы прибыли сопровождать свой груз. Она никогда не видела столь оживленного движения так далеко от порта. Вдоль берега стояли большие дома-усадьбы; они приближались к пригородам. Ки Сан, вероятно, был огромным городом, и она чувствовала, как даже у нее самой нарастает возбуждение. Команда уже в ожидании выстроилась вдоль борта на главной палубе.
— Ты собираешься вышвырнуть их в Ки Сане?
— Подождем, что скажет парнишка.
— Он? Он сказал Тане, что никогда до Ауса не видел ни одного города. Этот Ки Сан… — Томияно окинул взглядом берег и движение на реке. — Там наверняка есть на что посмотреть. Он всосет их всех и даже не чихнет. Парень останется на борту!
Конечно, Ннанджи мог решить остаться, но скорее всего он еще не пришел ни к какому выводу. Сейчас он был на главной палубе вместе с остальными; его косичка медно отсвечивала в лучах утреннего солнца, а на ней еще ярче сверкал серебряный грифон, украшенный сапфиром. Все были там, за исключением Шонсу и его рабыни. Настоящая преданность. Похоже, она никогда не спала.
Томияно, несомненно, смотрел на меч, и внезапно осознал его значение.
— Но ведь он не сможет сойти на берег, не так ли? Воины окажутся большей угрозой, нежели колдуны! — Он рассмеялся, потом пробормотал что-то презрительное о воинах, но себе под нос, так что Брота могла сделать вид, что не слышала.
Для поединка не требовалось никаких причин. Меч гарантировал Ннанджи смерть, стоило только кому-то из высокопоставленных заметить его при нем. Конечно, теоретически он мог носить меч в ножнах, а при себе иметь свой собственный, но адепт Ннанджи наверняка счел бы это ниже своего достоинства. И это не спасло бы его от штатских, или от воинов, не страдавших лишними угрызениями совести.
Судно с лесом и две рыбацких лодки впереди…
— У меня голова раскалывается, — сказала она. — Глаза устали. Жаль, что ты не можешь мне помочь.
— Еще как могу!
— Но твоя спина…
— Я же сказал, что могу!
Она оставила его и направилась к лестнице. Она устала от его жалоб, и остальная семья вела себя не лучше, хотя и не столь грубо. Она собиралась позволить воинам остаться — пока не продаст сандаловое дерево. Она высадит их прямо перед тем, как «Сапфир» отчалит. Так будет безопаснее. Если, конечно, боги не проявят великодушия, как предсказывал старик. Она была торговкой, а слова стоили дешево. Будет видно.
— Брота была на палубе вместе с остальной семьей, сидя на крышке люка, когда показался сам Ки Сан, во всем своем великолепии под лучами солнца. Ей случалось видеть многие города в Мире, но даже на нее это зрелище произвело впечатление. Множество зеленых медных крыш было разбросано по холмам, среди леса шпилей и куполов. На самой высокой вершине сиял белизной и золотом дворец. Оживленная набережная тянулась, насколько хватало взгляда, очерчивая изгиб Реки и гигантскую изгородь мачт и парусов, и уходя по дуге вдаль. Вокруг, словно мошки, носились лихтеры и баржи. Над водой разносился непрерывный грохот лебедок и колес фургонов.
Наблюдая за проплывающей мимо шумной пристанью, Брота подумала о том, сумеют ли они вообще найти место для швартовки. В этот момент от пристани отошло небольшое судно, и Томияно поставил «Сапфир» в образовавшийся просвет с той же легкостью, с какой попадал в плевательницу. Он торжествующе улыбнулся половиной лица. Команда радостно кинулась спускать паруса и бросать швартовы.
Брота тяжело поднялась и подошла к адепту Ннанджи.
— Ну, адепт? Хочешь остаться на борту?
Он сглотнул и кивнул, все еще в ужасе глядя на город.
— Хочу. Ты пошлешь за лекарем, госпожа?
— Хорошо.
— И еще, госпожа! — Он отвел взгляд от берега и слегка содрогнулся. — Я хотел бы продать Телку. Рабыня, у которой начинается истерика при виде крови
— не слишком подходящий спутник для воина.
— Это верно. — Брота с серьезным видом кивнула. Молодец, Тана!
Ннанджи, запинаясь, продолжал:
— Э… ты не могла бы продать ее вместо меня? Ты бы могла выручить больше, чем я.
— Вероятно. Когда мужчина вот так продает рабыню, это означает, что она не слишком хороша. Если ее продает женщина, она может заявить, что та чересчур хороша. Конечно, я требую комиссионных. Одну шестую?
Его лицо поникло.
— Тана сказала, что ты хочешь только одну пятую.
— Ладно. Для тебя — одну пятую.
Он просиял.
— Ты очень добра, госпожа.
— Спасибо, адепт.
— Таможенник ушел, Матарро послали за лекарем.
Возможность получить Седьмого в качестве пациента привлекла Шестого, которого сопровождали трое учеников, тащивших его сумки. Это был толстенький человечек с низким, вкрадчивым голосом и мягкими манерами; зеленая полотняная мантия была свежевыглажена, черные волосы прилегали к скальпу. Увидев инвалида, он нахмурился. Лекари столпились вокруг, что-то бормоча и ощупывая больного, в то время как непрофессионалы в напряженном ожидании собрались в дальнем углу рубки. Брота предусмотрительно встала справа от Ннанджи.
Наконец, Шестой поднялся и с некоторым сомнением посмотрел на собравшихся.
— Кому я имею честь доложить? — спросил он.
— Мне, — сказал Ннанджи, выступив вперед. Брота шагнула вслед за ним.
— Рана очень тяжелая, — осторожно сказал лекарь.
Естественно.
— Если бы он был штатским, я бы посоветовал позвать хирурга, чтобы тот отнял ему конечность.
Брота сдержалась, но рука Ннанджи, сжимавшая меч, слегка дернулась.
— Нет.
Лекарь кивнул.
— Я так и думал. Тогда с сожалением вынужден заявить, что за этот случай я не возьмусь.
Брота готова была вмешаться, но парень знал верный ответ.
— Мы уважаем твои знания, достопочтенный. Однако, пока ты здесь, возможно, ты мог бы что-либо посоветовать… относительно этих царапин от рапиры у меня на ребрах. Что ты порекомендуешь? — В одном глазу у него блестела слеза, но он, похоже, этого не замечал.
Лекарь понимающе кивнул и посоветовал Ннанджи находиться в прохладном месте, побольше пить, следя, однако, чтобы не захлебнуться, прикладывать к царапинам горячие компрессы каждые два часа, а в промежутке применять бальзам, который один из учеников достал из сумки. Ннанджи с серьезным видом поблагодарил его и заплатил золотой за бальзам и за совет.
— Ты вернешься завтра, достопочтенный? — спросила Брота. Ннанджи выглядел несколько удивленным, но Шестой радостно просиял и сказал, что, конечно, он придет снова проверить ссадины адепта. У нее не было намерения оставаться здесь на ночь, но она не хотела, чтобы он разболтал гарнизону о Седьмом в порту. Пока, по крайней мере.
Она проводила лекарей с корабля.
— Как долго, достопочтенный? — спросила она.
— Пять дней? — сказал толстенький Шестой. — На открытом воздухе. Но он был сильным человеком. Конечно, ты можешь позвать жрецов.
«Пять дней», — подумала Брота.
Лекарь почти сам не стал жертвой меча, когда уходил, поскольку Матарро и Катанджи организовали ему почетный караул у трапа, как это было принято на больших кораблях, и салютовали весьма неумело. Брота подавила улыбку и крикнула Ннанджи, чтобы тот пришел и преподал им урок. Он в ярости вылетел из рубки и с удовольствием выполнил ее просьбу.
—
— Ради всех богов! — сказал Матарро, когда монстр ушел. — Он что, в самом деле думает, что мы простоим так весь день?
— Нет, — Катанджи снова расслабился, приняв более удобную позу. — Он просто расстроился из-за Шонсу. Нандж в основном в порядке.
Затем мимо них проследовала направлявшаяся на берег Брота, и они снова отсалютовали мечами, но уже не столь рискованно.
Они смотрели, как на пристани раскладывают образцы товаров — сандаловое дерево и несколько медных котлов. Брота устроилась в кресле, а оживленная портовая жизнь Ки Сана продолжалась вокруг под жарким солнцем. Фургоны, грохотавшие с грузом бочек и тюков, поднимали облака едкой, пахнущей лошадьми пыли, в то время как высокопоставленные торговцы проходили мимо со своими свитами, с презрительной усмешкой бросая взгляд на товары. Лоточники толкали нагруженные тележки, зазывая покупателей; носильщики катили тачки. То и дело среди всего этого движения мелькали носилки, пешеходы, мулы и коробейники, платья, мантии и набедренные повязки, желтые, коричневые и оранжевые, на фоне всеобщей суматохи и шума. Территорию патрулировало немалое число воинов.
— Что теперь происходит? — зачарованно спросил Катанджи.
— Да все та же самая тошниловка, — ответил Матарро. — Если какому-нибудь торговцу станет интересно, что тут у нас, он подойдет, посмотрит и скажет, что все это дерьмо, а Брота ему ответит, что он дурак и что это отличный товар. Потом они попытаются договориться о цене, а потом, если у него серьезные намерения, он поднимется на борт и взглянет на наши запасы. Наконец, они пожмут друг другу руки.
Какое-то время ничего не происходило. Несколько торговцев по-собачьи фыркнули и удалились. Затем Тана вывела Телку, умытую, причесанную и подобающе одетую, и повела ее на пристань. Первые отсалютовали и любовно посмотрели им вслед.
— Ты ни разу не пробовал, — сказал Матарро.
— Пробовал! — Катанджи закатил глаза. — Прошлой ночью! Нандж храпел, словно точильный камень. Я подкрался и попробовал. Три раза.
— Она похожа на кучу дерьма! — с сомнением сказал юнга.
— Вовсе нет! — заверил его Катанджи. — Стоит мне начать, и она просто звереет. ЕЙ нравится! Она так стонет и вздыхает! Просто здорово! — Он пустился в описание живописных деталей.
На Матарро это произвело впечатление, но он все еще не был убежден.
— Можешь поклясться на мече?
Катанджи ответил, что, конечно, может, с уверенностью человека, слова которого никогда не подвергаются сомнению. Затем их внимание снова переключилось на пристань.
Появление Телки вызвало значительно больший интерес, нежели целая груда сандалового дерева. Торговец-Шестой прервал переговоры у соседнего корабля и поспешил к ней, чего было достаточно для того, чтобы Брота тут же вскочила со своего кресла. В тот же момент дорогу пересек Пятый, за ним еще один Шестой. За ними последовали другие, образовав толпу, которая начала расти и толкаться. Матарро несколько раз недоверчиво выругался, и из рубки появился Ннанджи, чтобы посмотреть, что происходит. Похоже было, что Брота ведет аукцион, судя по взмахам рук и громким голосам.
— Они что, никогда баб не видели? — спросил Катанджи.
— Таких — нет! — с горящими глазами ответил Матарро.
Затем в задней части толпы произошло некоторое замешательство, и она поспешно расступилась, пропуская пришедших последними воинов.
— Святые корабли! — сказал Матарро. — Шестой ?
Ннанджи снова заперся в рубке, а потом выглянул в окно, бормоча что-то себе под нос, дрожа от ярости и разочарования.
Джия накладывала бальзам. Она взглянула на него — лицо ее было бледным, а глаза покраснели — и откинула тыльной стороной ладони волосы со лба. На лице ее появилась слабая улыбка.
— Адепт? Если ты положишь свой меч под край подстилки и будешь держаться поближе к двери, ничего страшного не случится.
Однако Ннанджи не мог столь легко избавиться от ответственности. Он оставался в рубке, раздраженно ходя взад и вперед у окна.
Толпа быстро рассеялась, оставив лишь отряд воинов и нескольких любопытных зрителей.
— Джия! Смотри! — внезапно воскликнул Ннанджи.
Вместе они смотрели, как Телке помогают сесть в носилки. Не веря своим глазам, они увидели, как ее уносят в сопровождении вооруженного эскорта.
— Я видел много чудес рядом с Шонсу, — прошептал Ннанджи, — но никогда не видел ничего подобного. Рабыня в носилках?
Брота на мгновение остановилась, чтобы поговорить с одним из торговцев, затем протопала наверх по сходням. Оказавшись в безопасности на собственной палубе, она откинула назад голову и прорычала хорошо подобранный набор речных проклятий, размахивая в воздухе кулаками. Ее команда разбежалась кто куда, зная, что в подобном настроении с ней лучше не разговаривать. Она резко развернулась и быстро направилась в сторону рубки. Катанджи семенил за ней. Матарро следовал за ним, более осмотрительно.
Она чуть не сорвала дверь с петель.
— Вот твои деньги! — рявкнула она, с силой впихивая маленький кожаный мешочек в руку Ннанджи. — Двадцать золотых!
— Шестой купил ее?
— Да! Достопочтенный Фарандако, воин-Шестой, староста Ки Сана! — Казалось, она выплевывает слова. — Я подняла цену до пятидесяти, и она поднялась бы еще выше — до восьмидесяти или девяноста. Но тут является ваш достопочтенный воин и говорит, что двадцати за рабыню более чем достаточно, и забирает ее. Воины!