Во-первых, остекленевшая стена оказалась неожиданно скользкой. Во-вторых, он не учел того, что солнце светило ему в спину, так что тень его вполне могла встревожить предполагаемую жертву. В-третьих, Бурый забыл, что уровень земли внутри развалин гораздо ниже, чем снаружи, и приземлился довольно жестко. В-четвертых, он приземлился точно в пышный розовый куст, в кровь расцарапав свои голые ноги. Он оступился, пошатнулся и злобно выругался. Палка Зеленого с размаху врезала ему по руке, и его меч отлетел в кусты.
   Безоружный Бурый стоял, ожидая второго удара, который запросто раскроил бы ему череп. Несколько секунд оба неподвижно друг друга разглядывали.
   Зеленый улыбнулся, словно то, что он увидел, удовлетворило его, и опустил свою палку. Он сел и махнул на залитые солнцем соседние камни.
   — Выбирай себе валун по вкусу и будь как дома.
   Он вел себя до обидного уверенно. Бурый оглянулся, прислушался, потирая ушибленную руку, он никак не мог понять, не угодил ли он в западню. Не услышав ничего подозрительного, он подобрал свой меч и вернулся на прежнее место, раздвигая им колючки. Однако он не сел на камень, как ему было предложено. Вместо этого он подошел к Зеленому и приставил меч к его горлу.
   — Кто ты? — Бурый был молод и чувствовал себя одураченным. Он злился на себя за неуклюжесть, а еще больше — на незнакомца, за его безмятежность.
   — Я был здесь раньше, так что представься-ка первым.
   — Зато у меня меч.
   Зеленый пожал плечами.
   — Ну вот, опять… Ты выказываешь достойную сожаления невоспитанность. Если мне придется обезоруживать тебя второй раз, я могу и сломать тебе что-нибудь ненароком. Ну ладно, мое имя ничего не скажет тебе, но на твоем диалекте оно звучит как Гомер. А твое?
   — Я не хочу называть его сейчас.
   — Тогда я буду звать тебя просто Дуссом.
   Бурый сердито взмахнул мечом.
   — Откуда ты знаешь?
   — Слухи расползаются как муравьи. — Гомер даже не скрывал, что забавляется от души. — Сыновья Белорозы вернулись, чтобы поднять знамя свободы и тому подобное. Дусс — имя младшего брата, сокращенное от Гордуспеха. Ты слишком молод, чтобы быть старшим.
   Дусс только свирепо таращился на него.
   Во взгляде Гомера промелькнула хитринка.
   — И ты выглядишь не так, как я его себе представлял. Слушай, почему бы тебе не сесть и не поговорить, как подобает серьезному человеку?
   — Каким ты его себе представлял?
   — Сядь.
   Дусс придвинул меч ближе.
   — Отвечай, когда спрашивают!
   — Иди к Холу!
   Меч снова мелькнул в воздухе, оставив на этот раз маленький надрез на подбородке Гомера. Ранка была не больше царапины от бритья, что выказывало недюжинную ловкость в обращении с ярдом закаленной стали, хотя и не самые лучшие манеры.
   Жертва сердито отпрянула.
   — Местные называют эти кусты белорозами. Ты это знаешь?
   — Что из этого?
   Зажав одной рукой царапину на подбородке, Гомер сделал жест другой.
   — Боги вырастили этот сад в память о ней. Здесь все и произошло. На этом самом месте.
   Дусс окинул взглядом сад в руинах, потом недоверчиво посмотрел на собеседника.
   — Откуда ты знаешь?
   — Потому, что я видел это. Я видел, как был зачат твой брат.
   — Этого не может быть! Ты слишком молод!
   — Я старше, чем кажусь. А теперь сядь, юнец!
   На этот раз Дусс повиновался, усевшись на соседний камень. Солнце спряталось за стену. Гомер одобрительно улыбнулся. Дусс, нахмурившись, убрал меч в ножны.
   — Зачем ты пришел сюда?
   — Из-за сна. Нескольких снов. Мне снилось это место и ты. Я понял, что мне пора.
   — Пора что делать?
   — Сначала скажи мне, что здесь делаешь ты?
   — Мой бог велел мне прийти сюда.
   Гомер довольно кивнул:
   — Значит, ты признаешь, что ты сын Белорозы? Не пытайся отрицать. Ты очень похож на своего отца, Волнореза. Только пониже немного.
   Бурый продолжал недоверчиво хмуриться.
   — Я Дусс. А ты кто?
   — Странствующий меняла историй, бродяга. Я познакомился с ней в этом зале — когда это было еще залом — как-то утром, тридцать лет назад. Она отдала мне кое-что на хранение, и я бережно хранил это все эти годы. Потом она отправилась свершать свой долг, а я смотрел. — Он вздохнул, и в эту минуту тени, казалось, сгустились вокруг него. — Какая храбрость! — прошептал он.
   — Расскажи мне об этом, пожалуйста!
   — Я, конечно, могу, но мне кажется, другой сделает это лучше. Ты знаешь, зачем твой бог приказал тебе явиться сюда?
   — Он не говорил зачем. Боги никогда не объясняют.
   Гомер заломил бровь.
   — Иногда они немного раздражают, правда? Ну ладно. У меня есть еще вопрос. Спросишь ли ты его за меня, рассказав мне потом ответ?
   — Что за вопрос?
   — Ты ведь не сдаешься так просто, верно? Так вот, в тот день Белороза захватила с собой нож, точнее, стилет. Вандок решил, что она намеревалась убить его. Мне кажется, она использовала нож для маскировки. Мне кажется, она рассчитывала, что его обнаружат. Я хочу знать, собиралась ли она с самого начала понести ребенка от Вандока? Мне необходимо знать это! Этот вопрос не дает мне покоя вот уже тридцать лет.
   Дусс криво улыбнулся:
   — Меня — только шесть. Если мне скажут ответ, я передам его тебе.
   Гомер кивнул и снова полез за пазуху. На этот раз он достал маленький сверток.
   — Ты знаешь, на что она похожа?
   — Она?
   — Я всегда думал о ней как о лице женского рода. Впрочем, у богов это не имеет значения. Как ее зовут?
   — Верл. Но я не знаю, на что она… он… похожа.
   — Голубок.
   Гомер протянул ему сверток. Дусс осторожно принял его и развернул. Он не сумел скрыть возглас удивления, а может, разочарования.
   — Здесь не на что особенно смотреть, — пробормотал меняла историй. — Время от времени я насыпал ей немного зерна, чтобы она не думала, что про нее забыли, но, конечно же, со мной она не разговаривала и с тобой не будет, пока я здесь. Так что я, пожалуй, пойду прогуляюсь, пока ты будешь молиться.
   Оставив свой узел лежать на земле, человек в зеленом выбрался наружу. Второй положил маленького бога на камень и стал перед ним на колени.
   Минут пятнадцать или двадцать спустя Гомер снова пробрался через сплавившийся проем. Дусс завернул бога и убрал его за пазуху, поближе к сердцу. Он улыбался, но глаза его покраснели.
   — Ну? — спросил Гомер.
   — Он говорит, что Белороза убила бы Вандока, если б ей представилась возможность, но не надеялась на это. Она полагалась на пророчество.
   Сказитель довольно кивнул:
   — Именно этого я ожидал. Надеюсь, твоему брату можно доверять?
   — Конечно! — Юноша откашлялся и протянул руку. — Мы покончили с делами, друг Гомер?
   — Ни в коем случае! Я хочу знать все подробности! Как она бежала, и куда отправилась, и что с ней было потом, и кто организовал восстание?
   Дусс посмотрел на темнеющее небо.
   — Не все из этого известно мне. Есть вещи, которых я не могу тебе открыть. Остальное я охотно расскажу. Верл говорит, тебе можно доверять.
   — Надеюсь — после стольких-то лет!
   — Тогда пойдем к нам в укрытие, и я представлю тебя кое-кому из местных друзей. Почему бы нам не поговорить по дороге?
   Так мы и сделали. Так началось восстание. Зимняя Война. Вандок прорвался на юг еще до того, как снег закрыл перевалы, но вся страна поднялась против него. Сопротивление направлялось малыми богами, которые передавали друг другу вести обо всех перемещениях тирана. К весне он уже отступал, потеряв большую часть своего войска на перевалах. Верноместь был провозглашен царем Междуморья, известного с тех пор под названием Верлия, и…
   — Это не так, — заявил нотариус.


14. СПОР


   — Болван! — вскричал я. — Ты меня перебил!
   — Вы искажаете факты, — отшатнувшись от меня, ответил законник.
   — Ты проклятый, вшивый словоблуд! Вот возьму тебя за горло, пока все угри не повылезают из твоего длинного носа! Я рассказываю историю, от которой зависит моя жизнь, а у тебя хватает наглости совать свой…
   — Господа! — буркнула старая дама. — Вмешательство было невоспитанным, ответ — излишне эмоциональным. Продолжай свою недоказуемую сказку, майстер Омар.
   — Недоказуемую сказку? Как вы можете судить? И как мне теперь восстановить тот настрой, то волшебство, ту тайну, то безошибоч…
   — Ну, ты, трепло! — перебил купец, который успел проснуться и теперь кисло созерцал меня со своего кресла у огня. — Ты уже не в первый раз намекаешь на то, что этот твой «Гомер», или как там его, — что это ты сам и был, двести лет назад. Ты считаешь нас слишком доверчивыми или суеверными, поддающимися запугиванию настолько, что мы спасем тебя от законной расплаты? Не забывай, ты всего лишь убийца собаки и незадачливый конокрад, и все твои хитроумные намеки насчет бессмертия не спасут твою задницу от мороза за дверью… Прошу прощения, майне дамен.
   Актриса ухмыльнулась.
   — Мне казалось, мы договорились, — холодно ответил я, — что мое имя на протяжении столетий использовалось для обозначения сказителей. Одного из них, участвовавшего в описанных событиях, я и имел в виду.
   — Ты сказал «мы»! — заявила актриса.
   — Я мог увлечься сюжетом и перейти к рассказу от первого лица. Такое бывает.
   Гвилл бросил на меня тревожный взгляд, хотя мне казалось, что его-то я убедил более, чем остальных.
   — Мне кажется, мы можем позволить майстеру Омару продолжать, — прохрипел он.
   — Я отказываюсь! Этот раунд состязания надо объявить ничейным и аннулировать.
   Старый солдат улыбнулся, как кот, сожравший особо жирную канарейку.
   — С каких это пор правила устанавливаются победителями?
   — Если майстер Омар так убежден в своем бессмертии, — едко заметила актриса, — не понимаю, почему же тогда его так беспокоят враждебные намерения нашего хозяина?
   Я никогда не утверждал, что нечувствителен к боли. Кроме того, доказать, что ты смертен, можно только одним способом — именно поэтому я никогда и не пытался этого сделать.
   Ухмыляясь, Фриц поднялся с места.
   — Пожалуй, пойду принесу дров, майне дамен унд геррен. Надеюсь, стук топора или вой волков в лесу не потревожат вашего разговора. — Он взял меня одной рукой за шиворот и без усилий оторвал от пола. — Пожелай господам доброй ночи, Омар.
   — Минуточку! — Старуха пристально посмотрела на нотариуса; бледный лоб ее морщился как пенка на горячем молоке. — Что именно смутило тебя в небылицах майстера Омара?
   Небылицы! Если б я мог дышать, я бы не преминул возмутиться подобному утверждению.
   Законник облизнул губы.
   — Он опустил в своем рассказе любопытные события, имевшие место между военными действиями и основанием Верлийского царства.
   Я издал возмущенный хрип.
   — Опусти его на пол, трактирщик! — приказала старуха.
   Фриц опустил меня так, чтобы ноги мои касались пола.
   — Я как раз собирался рассказать об этом, — просипел я; голос мой при этом не уступал голосу менестреля.
   — Значит, теперь уже не расскажешь, — заметил Фриц и снова поднял меня.
   — Что тебе известно об этих событиях, майстер? — Старуха смотрела на нотариуса с открытым недоверием.
   В его усмешке было мало юмора, зато полным-полно хитрого самодовольства.
   — Эта информация не открывается просто так, сударыня.
   Купец одобрительно ухмыльнулся:
   — Майстер Тиккенпфайффер является неплохим знатоком этого вопроса. Он изучал его по моей просьбе.
   — Неужели? — Старая карга переглянулась с солдатом. — А ты, Омар, знаешь ли ты что-нибудь об этом? Омар? Трактирщик, будь добр!
   Снова Фриц опустил меня так, чтобы ноги мои коснулись пола. Я перевел дух и даже ухитрился слегка кивнуть. До сих пор до меня не доходило, что нотариус как-то связан с бургомистром и его в высшей степени одаренной невестой, но в данный момент у меня были другие причины для беспокойства. Например, то, как Фриц молча сжимал воротник своей старой куртки.
   Старуха снова контролировала ситуацию в помещении.
   — Тогда, возможно, ты поделишься с нами вашими познаниями, майстер Тиккенпфайффер? И мне кажется, мы можем позволить Омару дополнить его — на случай, если ему известно что-нибудь существенное.
   Фриц сунул меня обратно на лавку. Я сидел, открыв рот, как выброшенная на берег рыба. Фриц шагнул к камину и бросил в огонь последние два полена, потом вернулся на свое место, не спуская с меня хищного взгляда.
   Я вспомнил, как мой старый друг Благонрав Суфский всегда советовал возлюбить врагов своих, но желательно на безопасном от них расстоянии.
   Купец откинулся назад, вытянув ноги и сложив руки на пузе. Актриса напустила на себя самое скромное свое выражение — то есть напоминала не свернувшийся еще сыр. По мере того как сознание возвращалось ко мне, я начинал ощущать в помещении новую напряженность. Солдат держался начеку; даже маленькая служанка стиснула пальчики так, что они побелели. Выходит, не один я никак не соотносил до последнего момента нотариуса с этими двумя.
   — Если мой клиент пожелает, чтобы я изложил суть дела, — чопорно заявил законник, — я могу поведать некоторые факты в доступной интерпретации. Вам они могут показаться несколько странными, однако прецеденты заграничной юриспруденции, вне всякого сомнения, отличаются от порядка, заведенного в цивилизованных краях вроде… — Он слегка закашлялся. — Должен заметить, что горло мое несколько пересохло от жаркого огня, бургомистр.
   Купец раздраженно кивнул трактирщику. Пока Фриц ходил с кувшином за пивом, майстер Тиккенпфайффер перечислял свои ученые звания. Судя по всему, он был первым законником в Бельхшлоссе, и не могу сказать, чтобы соседство с ним слишком радовало меня. Вслед за этим он пустился в нудное перечисление исторических фактов, начисто лишив рассказ пафоса и драматизма.
   Надеюсь, ни один сказитель такого уровня никогда не предстанет перед моим судом — смертный приговор ему обеспечен, что бы он там ни рассказал.
   Однако, доводись мне рассказывать эту историю, она звучала бы примерно так.


15. РАССКАЗ, КОТОРОГО МЫ НЕ УСЛЫШАЛИ ОТ НОТАРИУСА


   Я догнал армию в долине Дубглас, за Кладбищенским перевалом. Приближался вечер, погода заметно портилась, и даже скалы скрылись в снежной мгле. Ветер дул мне в лицо, так что я чуть не наткнулся на копья первого поста. К счастью, я знал пароль, и меня безотлагательно проводили в освещенный шатер к сержанту. Мои бумаги были подписаны самим Дуссом и скреплены замысловатыми печатями, они произвели бы впечатление на любого. Не знаю, умел ли сержант Кровоклятв читать, но это не имело особого значения, ибо он помнил меня по Брусничному озеру и холму Одинокого Дуба. Скоро я оказался у костра, в окружении старых друзей, за миской варева, скорее согревающего, нежели питательного, но от этого не менее желанного.
   — Эй, грядет заваруха! — объявил рядовой Конененавистник. — Каждый раз, как нагрянет Гомер, жди неприятностей!
   Это правда: в дни, полные тяжелого ожидания, из которых по большей части и состоит любая война, я ухожу в места, где творится что-то поинтереснее. История творится не только армиями. Обыкновенно я полагаюсь на богов, не дающих мне опоздать к началу событий, вот и теперь пришел вовремя. Так что по-своему Конь был прав.
   При всем при том, сказал я ему, неприятности грозили ему и без моего участия. За последние полгода его трижды продвигали в звании до сержанта, не так ли? И каждый раз понижали обратно?
   — Четырежды, — признал он, ухмыляясь беззубым ртом. Дважды в один день, у Брусничного ручья.
   Да, день тогда выдался хоть куда, согласились остальные. Вот бы еще таких. Взять хотя бы тех пленных, привязанных собственными кишками к деревьям, — что еще нужно человеку? Да нет, много чего еще можно придумать. Они начали вспоминать, что они сделали со следующей группой пленных, и со следующей, и что будут делать с ними в дальнейшем… Я сидел и собирал истории.
   Меньше года назад Верн поднял знамя восстания, пообещав восстановить демократию и свергнуть кровавого тирана. Он начал войну с отборными отрядами из беженцев, альгазанийцев по рождению и подготовке, — одним словом, с профессиональной армией. Местные жители были тогда почти что дикими зверями, доведенными до этого состояния жестоким правлением. Зато они умели ненавидеть. Мужчины, юноши, даже женщины с детьми тысячами стекались, чтобы присоединиться к восстанию. Война подарила им смысл жизни и возможность отомстить. Они поглотили элитные отряды, слившись в едином могучем восстании, исполненные решимости утопить тирана в собственной крови или погибнуть.
   Людей крепче этих мне еще не доводилось видеть, а за свою жизнь я повидал немало разного. Они ненавидели своих врагов, не жалея ради мести собственных жизней. Они преследовали всадников по руслам полузамерзших рек
   — я сам видел это не раз. Если дюжина повстанцев должна была погибнуть для того, чтобы убить одного врага, на это вызывалось две дюжины добровольцев. Все время, пока перевалы оставались закрытыми, Вандок не мог рассчитывать на подкрепления; его войско стремительно таяло, страдая от нехватки людей, и провианта, и стрел. Все шло к тому, что скоро он останется один. К тому же преимущество в войне на истощение было на стороне пехоты.
   Бросать пешее войско против кавалерии считается делом безнадежным, ибо ни та, ни другая сторона не могут нанести решающий удар. Пехота может удержать укрепленный пункт, но не территорию. Всадники могут перерезать пути снабжения неприятеля, но не могут причинить ему ущерб достаточный, чтобы вытеснить его из укрытия. Ни одна сторона не может победить. Разумеется, в конце концов одна из сторон сдается, но только тогда, когда воевать уже не за что.
   В этом случае у варваров имелось одно, но значительное преимущество: их женщины и дети находились в полной безопасности за горами. С другой стороны, они встретились с единственной известной мне армией, которая боролась с кавалерией, ложась перед ней на землю. Ни один конь не пойдет по живому ковру. Кроме того, варвары попадали в силки, проваливались в ямы на колья или напарывались на острые колючки, которые повстанцы кораблями привозили из Альгазана. В начале войны у Верна имелось несколько небольших кавалерийских отрядов, но каждую трофейную лошадь ставили в строй. Что делалось с пленными, я уже сказал.
   Я видел множество свирепых войн, но ни одной страшнее Зимней Войны.

 
   Посидев у костра час или около того, я начал терзаться нетерпением. Я встал и пошел в лагерь. Огни едва просвечивали сквозь пелену падающего снега. Судя по запахам, я проходил мимо быков, лошадей и мулов, походной кухни и выгребных ям. В конце концов я нашел шатер военачальников. Незамеченным проскользнул я мимо часового и чуть не наткнулся на человека, стоявшего на коленях в снегу и бормочущего что-то. Я обогнул его и другого, делавшего то же самое, и уперся в третьего, встающего с колен. Когда он сделал шаг, я узнал Дусса и окликнул его. Он резко обернулся, положив руку на меч.
   — Гомер! — поспешно напомнил я ему.
   Он перевел дух.
   — Ха! Вот теперь я понимаю, что у нас сложности. Ты ведь всегда оказываешься в решающие моменты, разве не так? — Он громко засмеялся.
   — А что за решающий момент сейчас?
   В Дуссе почти невозможно было теперь узнать того юнца, которого я повстречал прошлым летом. Его борода здорово отросла, он возмужал, и его глаза были глазами убийцы. Он кутался в шерстяные одеяла и походил больше всего на двуногого бычка, занесенного снегом. Армия за глаза звала его «Генерал Голова», а его брата — «Генерал Отвага». Это были справедливые прозвища, но за этот год Голова стал храбрее, да и Отвага много чему научился.
   — Военный Совет. Пошли со мной, Меняла Историй. — Он взял меня за руку и почти потащил по протоптанной в снегу узкой тропинке.
   — В чем проблема?
   — Какая проблема? Война закончилась. Вандок отступил через Кладбищенский перевал.
   — Значит, вы заперли его там? И можете выкурить оттуда голодом?
   Дусс усмехнулся и пропустил перед собой в большой шатер. Внутри не было ни стола, ни печки. Только тусклая лампа висела на столбе, а вместо пола была мешанина из снега, грязи и травы. Несколько разноцветных тюков заменяли стулья. На одном сидел Берн, рядом с ним — двое альгазанийских советников. Никто даже не поднял головы, когда мы вошли.
   Верн единственный во всей армии ежедневно брился и почти никогда не снимал шапки. Если бы не эти предосторожности, он был бы настолько похож на врага, что какой-нибудь фанатик наверняка убил бы его. Поначалу я и сам недооценивал верзилу с обветренным лицом и неспешной речью. Как и вся армия, я считал, что думает в семье один Дусс. Теперь я знал, что и Верн мастер неплохо рассуждать, только по-своему, неспешно и обстоятельно. Обыкновенно он приходил к верному решению. В бою же, где нужна стремительность, он мог и не думать — с мечом в руке он перемещался как солнечный блик по воде.
   Все новые люди заходили в шатер, стряхивая снег с одежды, вытирая мокрые глаза и бороды. По стенам метались тени.
   Армии тоже необходимы свои боги. Солдаты возят с собой священные реликвии, поют гимны, совершают жертвоприношения, советуются с авгурами. Один раз я видел, как бог сам, лично вел войско в бой, но это была моя первая встреча с богом в те времена, когда богов было почти столько же, сколько смертных. Какое они оказывают влияние на саму битву, я не могу знать. Боюсь, что очень небольшое. Домашние божества должны чувствовать себя в бою не в своей тарелке, к тому же они не могут не понимать, что навлекут на себя гнев Хола, если их старания приведут к серьезным последствиям. Тем не менее они дают советы и обмениваются разведданными. Вандок не мог бы почистить зубы так, чтобы Верн не узнал об этом. Военный Совет был прерван как раз для того, чтобы каждый участник мог выйти и посовещаться со своим богом. Теперь пришло время принимать решение.
   — Мы победили! — прошептал Дусс мне на ухо. В голосе его слышались истерические нотки. — Мы можем оставить здесь небольшой гарнизон и уйти! Уйти на юг, к теплым ваннам и чистым одеждам! Мягким постелям! К еде! О, боги моих предков! К женщинам! У Вандока нет сил для новой атаки. Он проиграл.
   — Вы можете уморить его голодом? — спросил я снова. Я не стал добавлять: «Не уморив при этом голодом и себя?», но подумал это, и Дусс это понимал. Только сильный гарнизон сможет предотвратить попытку прорыва.
   — Наверняка. Мы запрем его, перекрыв этот конец ущелья.
   — Действительно так? У него полным-полно конины. Погода тоже долго не продержится. Что, если случится оттепель?
   Дусс молча смотрел на меня в упор. Потом посерьезнел и вздохнул, сдаваясь.
   — Будет оттепель или нет, сам Вандок может бежать. Ему придется бросить лошадей и раненых, но сам он может одолеть перевал и вернуться в степи.
   — А на следующее лето?
   — Он вернется, или мы сами нагрянем к нему… Гомер, мы не можем продолжать погоню! Люди валятся с ног! Передышка необходима нам так же, как Вандоку.
   Правда? Конечно, обеим сторонам нужны были отдых и перегруппировка. Однако учитывая то, что обе армии практически не могли сражаться на такой не приспособленной для этого местности, Вандок выигрывал от передышки гораздо больше. Он выигрывал еще и потому, что мог в будущем рассчитывать на свежие силы, тогда как страна Верна лежала в развалинах. Уйти сейчас означало бы провалить и эту кампанию, и следующую.
   Обдумав это, я понял, что имел в виду Дусс. Альтернатива была еще хуже. Сейчас важен только Вандок, и он почти наверняка сможет уйти. Для Верна попытка преследования — вести измотанную армию без запасов продовольствия через зимние горы в земли неприятеля — почти верное самоубийство. Он рисковал всем, а что получал взамен? Лиги пустой травы? Там не было ни городов, чтобы их разрушить, ни замков, чтобы брать их штурмом. Вандок может раствориться в степях, а может сделать петлю и отрезать вторгшуюся армию от перевалов.
   Теперь были заняты все места, кроме одного.
   — А что говорит Крав? — спросил я.
   Дусс фыркнул.
   — Крав — дракон, — только, и сказал он и пошел занять место рядом с братом. Я остался стоять в углу, где никто не обращал на меня особого внимания. Верл сказала Дуссу и Верну, что мне можно доверять, и мне доверяли. Это ее способ отблагодарить меня, решил я. Интересно, какой совет дала она Верну?
   Братья поделили богов. Дусс остался Гордуспехом Кравским, а Верн теперь Верноместь Верлийский. Он взял себе бога матери. На отцовского он не претендовал в силу известных причин.
   — Давайте решать, — произнес Верн, и разговоры разом стихли. — Яснонадежд?
   — Гардильф говорит, что нам лучше отойти, — ответил первый. Что-то в его голосе сказало мне, что сам он не обязательно согласен с советом своего бога.
   — Многодостой?
   — Локир советует нападать, — сказал следующий еще мрачнее.
   — Прямоклинок?
   Верн спросил всех по очереди. Альгазанийские советники взирали на происходящее с такими непроницаемыми лицами, что это уже говорило о многом. Вскоре стало ясно, что голоса богов разделились поровну, равно как и голоса смертных. И наконец:
   — Гордуспех?
   Дусс пожал плечами:
   — Ясное дело. Крав советует нападать! А что говорит Верл?