Страница:
– Он был плохой охотник – пусть его ест воронье, – небрежно бросил Князь Волков. Так ему было легче признать свое поражение. – А ты доказал, что не разучился носить шкуру и драться собственным оружием, которым одарили нас боги. Когтями и зубами. – Он повернул белую морду к Огнеяру и поднялся. – Ты уже не щенок. И если ты опять встанешь на моей тропе, я возьмусь за тебя сам.
Больше он ничем не стал грозить – исход поединка с ним был очевиден. Не оглянувшись даже на Милаву, Белый Князь неспешно направился к опушке, заметно хромая. Стая потянулась за ним.
Милава провожала Князя Волков глазами, не веря – он уходит, а она жива. Огнеяр подошел к коню – она и не заметила, как он вернулся в человеческий облик, – и устало привалился лбом к шее Похвиста. Он тяжело дышал, волосы его были растрепаны сильнее обычного. С трудом расцепив оледеневшие пальцы, Милава уронила руку ему на плечо. Оно было горячим и сильно вздрагивало. Вокруг было тихо и пусто, как будто все это – свадьба, волчья стая во главе с Белым Князем, драка – было страшным сном, наважденьем, дурным мороком. Только темные туши зарезанных коней были далеко разбросаны по полю, да поджарый волк, облезлый и помятый, лежал неподалеку, странно выгнув спину, запрокинув голову.
– Ты чего? – неверным голосом пробормотала Милава. Она сама не знала, что хочет спросить, ей нужно было услышать его голос.
– Ничего, – хрипло отозвался Огнеяр и тяжело закашлялся. – Убрался старый.
Оторвавшись от конской шеи, он потрепал Похвиста по морде, нагнулся, поднял свою накидку, стал одеваться. Даже с этим несложным делом ему оказалось непросто справиться, пальцы его дрожали.
– А где же все? – Милава оглядела пустое поле и ждала в ответ вопроса: «Какие все? Никого не было». – Где люди? Малинка?
– Были люди, стали волки, – ответил Огнеяр, затягивая пояс и стараясь просунуть окованный серебром наконечник ремня в узорную пряжку. – И Малинка твоя теперь волку в жены достанется. Еще не теперь – к весне поближе, к сечену-месяцу*. Бегать им волками, пока сам Белый Князь не отпустит. Да только я не слыхал, чтобы он кого отпускал.
– А ты не можешь…
Милава понемногу осознавала произошедшее, глаза ее наполнились слезами. Лисогоры, жених, Малинка, ее братья – все превращены в волков! Она слышала страшные байки о таких делах, но не могла поверить, что это самое произошло на ее глазах с близкими ей людьми. Неужели ничем нельзя помочь? С надеждой и волнением она ждала ответа Огнеяра; если он спас ее, то, может быть, спасет и других?
– Я ведь не колдун, – устало ответил Огнеяр, обтирая о рукав свои браслеты. Его дыхание почти успокоилось, но руки немного подрагивали. – Я другими-то не распоряжаюсь – собой только. Другого кого ни в волка, ни в человека обернуть не могу. Как я тебя удержал – и сам не знаю. И то спасибо Велесу. Сам чуть зайцем не сделался.
– Почему зайцем? – растерянно спросила Милава.
– Потому что сил надо много – у меня уже почти нет, все вышло.
Огнеяр с трудом поднялся в седло, стал подбирать поводья, близко придвинувшись к девушке. Милава ощутила, что он дрожит, как в лихорадке, и встревожилась за него. Видно, все это дорого ему обошлось.
– Да не плачь пока, – сказал ей Огнеяр. – Если они к дому вернутся, то можно им обратно превратиться. Если дорогу найдут. Скажи спасибо добрым богам – сами мы с тобой живы.
Огнеяр развернул коня назад к Моховикам. Милава вдруг заметила, что на истоптанном снегу лежит что-то.
– Постой! Посмотри, что вон там!
Огнеяр пригляделся, подъехал к тому месту, сошел с коня и подал Милаве большой кусок льняного полотна – мокрого, грязного, порванного. На нем виднелась красная вышивка, сложенная в хитрые оберегающие узоры. Покрывало невесты. Оно могло защитить от сглаза, но не защитило от жадной силы Князя Волков.
…Огнеяру было шесть лет, когда он узнал, кто он такой. До этого он жил, как все дети, и не задумывался, отчего у него есть шерсть на спине, а у других нет. Все изменилось однажды теплым летним утром, когда Огнеяр, затеяв возню со своим приятелем-ровесником из дворовой челяди, случайно перекувырнулся через голову. Мир сильным толчком крутанулся вокруг него, он плюхнулся животом на землю, уткнулся носом в пыль и никак не мог встать. Руки и ноги не слушались его, каждая косточка и каждый мускул ныли, как будто он побывал в ступке. Целый ворох незнакомых резких запахов бил ему в нос, свет изменился, все стало другим. Оглушенный и напуганный, Огнеяр не мог сообразить, что с ним случилось, кто набросил на него эту пугающую и жестокую сеть, хотел заплакать, позвать мать, но вместо своего голоса слышал какой-то скулеж.
А его маленькие приятели с воплями разбегались прочь, дворовая челядь ошалело глазела на волчонка, копошащегося на том месте, где только что сидел княжич.
Хорошо, что Двоеум был поблизости. Прибежав на всполошные крики челяди, он сразу понял, что случилось. Оборотническая сущность Огнеяра, которую чародей подозревал с самого рождения княжича, дала о себе знать. Подросший, полугодовалый на вид волчонок беспомощно барахтался в пыли, как новорожденный, тыкался мордой в землю и отчаянно скулил. Он не умел жить и двигаться в зверином облике, лапы его не слушались, вид, звук, запах не помогали разобраться в том, что вокруг, а только мешали. Княгиня Добровзора, белая как снег, стояла на крыльце, то протягивала руки к волчонку, то отшатывалась назад, потрясенная превращением. А как вернуть ему человеческий облик? Есть множество способов сменить шкуру – для тех, кому это позволено богами, – но способа, открытого сыну Велеса, Двоеум не знал. На поиски может уйти долгое время. За это время княжич научится жить волком, но, пожалуй, разучится быть человеком. Счастье, что были хоть какие-то свидетели.
В конюшне Двоеум отыскал мальчишку, с которым играл Огнеяр. Шестилетний Утреч, бойкий и нахально-любопытный, зарылся с головой в сено и ревел от страха. Двоеум вытащил его, словно мышь, и поставил перед собой.
– Говори – что он сделал? Как это было? – строго допрашивал чародей ревущего мальчишку, крепко держа его за плечи.
– Пере… рекувыр… нулся!.. – проревел Утреч, икая от ужаса. А ведь мать ему говорила: держись от княжича подальше!
Двоеум вернулся во двор, взял волчонка одной рукой за хвост, а другой за шиворот, пригнул ему морду к земле и перекувырнул.
И в пыль упал княжич Огнеяр, живой и здоровый, только ревущий от боли, страха и потрясения. Ему казалось, что его зачем-то окунали с головой в воду и волочили по дну. Двоеум сел на землю рядом с ним и облегченно вытер пот со лба. Все обошлось очень легко для такого трудного дела.
– Так-то, брат! – сказал он ревущему Огнеяру. – Рубаху переменить – и то труд, а то не рубаха – шкура!
Так Огнеяр узнал, что означает полоска серой шерсти у него на спине и почему мать ласково называет его волчонком, а не зайчиком и не птенчиком. Сначала он думал, что все дети умеют превращаться в разных зверей, и часто приставал к Двоеуму с расспросами, как превратиться в птицу.
– Нет, перевертыш наш, с волчьей шерстью ты родился, волком и будешь гулять, – отвечал ему чародей. – Всем по одной шкуре богами дано, а тебе две, так хоть научись обе носить толком.
Двоеум начал учить его менять шкуру, слышать и понимать в себе зверя, сдерживать его и подчинять человеку. Но от себя не уйдешь – чародей понимал это и сумел найти в лесах волка, который научил Огнеяра жить и действовать в волчьем обличье. Неизмир смотрел на эти занятия с недовольством, но чародей знал, что делает.
– Пусть он свою силу знает! – отвечал он на хмурые взгляды князя. – Не будет знать – много худших дел натворит. Как говорят – дров наломает. А ты, княже, загодя его не бойся. Сила его велика, больше человеческой. Но судьба и боги сильнее.
Когда Огнеяру исполнилось семь лет, Двоеум рассказал ему об Огненном Змее. Так он узнал, почему у всех детей отцы, а у него князь Неизмир. Его водили в святилище и показывали ему рогатый идол Велеса с железным посохом в руках. Он внушал мальчику благоговение и тайный страх. Отец-то он отец, но как знать, что он с тебя спросит?
В двенадцать лет Огнеяра посвятили в воины, и он наконец-то узнал о своем предназначении. До того он был задирист и вспыльчив, но после посвящения стал сдерживать себя. Вопрос: чью жизнь он послан отнять? – стал мучить и его. Но дать ему ответа не мог даже Двоеум.
– Слушай сердце свое! – сказал он только. – Как ОН перед тобою встанет – ты его узнаешь.
Не расспрашивая чародея больше, Огнеяр стал слушать. Он быстро понял, какие чувства питает к нему отчим, и слушал – может, и правда он?
Но при встречах с Неизмиром его сердце молчало.
– А знаешь, – сказал Огнеяр Милаве, когда они въехали в дубраву. – Я сегодня в первый раз убил волка.
– М-м… ну? – сонно пробормотала Милава.
Она почти спала, уткнувшись лицом в мех его накидки. После пережитого в поле она чувствовала себя слабой, опустошенной, в ней не осталось ни мыслей, ни чувств, а только неодолимая сонливость, стремление забыться и хоть немного восстановить силы души и тела, исчерпанные без остатка.
– Я никогда не убивал волков, ты понимаешь? Никогда. А теперь пришлось. Все равно что на родича руку поднять. Судьба ломается.
Огнеяру было немногим лучше – защита Милавы, два превращения, драка с поджарым волком вымотали его намертво, ему тоже хотелось упасть на пол возле огня, закрыть глаза и провалиться в сон. Но он старался держаться, чувствуя, что впереди у него еще один бой.
– Что же теперь будет? – растерянно спрашивала Милава, растирая лоб замерзшей рукой. – Как же они все…
– Да, плохо им теперь! – невесело согласился Огнеяр. – И не умеют они волками ходить, а тут еще одежды сколько!
– А что – надо без одежды? – Милава не поняла, при чем это здесь.
– А ты представь, что у тебя под кожей две рубахи да кожух!
Милава представила и содрогнулась. Теперь она поняла, зачем Огнеяр перед дракой избавился от накидки и пояса.
– Под шкурой человеческое платье года за три истлеет, но и намучает! – Огнеяр потряс головой. – Одно слово – беда!
– Это потому… потому что Оборотнева Смерть ушла, – тихо сказала Милава. – Елова говорила: без нее нас беды найдут.
– Куда же она ушла?
– Боярин увез.
– Какой боярин?
– Ну, что дань собирал.
– Светел?!
Огнеяр резко натянул поводья, и голос его был таким, что Милава совсем пробудилась от своей обессиленной дремы.
– Да, он, – сказала она, подняв голову и с усилием разлепляя веки. – А ты чего? Ой…
Она вспомнила, что Берестень не велел об этом говорить. Впрочем, она не очень испугалась. После Князя Волков даже гнев старейшины рода ее не страшил.
– Зачем Светел ее забрал? – спросил Огнеяр, уже предугадывая истинную причину.
– Не знаю. Он с мужиками толковал. У нас бобров на дань не хватило, а он нас от дани на десять лет освободил. За Оборотневу Смерть.
– На десять лет!
Огнеяр вцепился в волосы у себя на затылке и зарычал – человеческих слов у него не нашлось. Он слишком хорошо знал бережливость Неизмира, недалекую от настоящей скупости. Отказаться от дани на десять лет князь мог только в обмен на что-то действительно ценное для него. Любого оборотня убьет… Трещага…
– Ты чего? – Милава с тревогой заглядывала в его изменившееся лицо, коснулась пальцами щеки, словно хотела разбудить. – Ну, на десять лет. Весной вернуть обещал.
Ничего не сказав, Огнеяр тронул коня, и они поехали дальше. Светела не догнать, да и не он теперь был главной заботой.
В беседе Моховиков опять горел яркий огонь и звучали песни. Вскоре после отъезда Малинки с женихом явились Вешничи – Берестень, Лобан и Брезь. Показав обручье Горлинки, они потребовали отдать им и саму девушку. Теперь с ее головы уже сняли девичью ленту, не приставшую нареченной невесте, и родня шумно праздновала новый сговор. Свадьбу решили играть в последний день Макошиной недели – оставалось всего пять дней. Горлинка была немного бледна и часто украдкой покашливала, но старалась улыбаться и правда была счастлива.
Появления Милавы и Огнеяра поначалу никто не заметил. Она вошла первой в шумную жаркую беседу, беспомощным взглядом окинула веселые, раскрасневшиеся от огня и пива лица родни. До сих пор ей было тяжело нести одной страшное известие, но теперь она ощутила, что перекладывать его на плечи других не легче. Она видела Брезя и Горлинку, сидящих рядом на медвежьей шкуре, нашла глазами родителей Малинки.
– Милава! – окликнул ее Лобан. – А ты откуда? Что так мало погуляли?
– А чего невеселая? – с хмельным добродушием крикнул Взимок, проводивший из рода Малинку и готовый проводить и Горлинку. – Или тоже замуж хочешь? Скоро-скоро и тебе жениха найдем!
– Люди! – дрожащим голосом начала Милава, и шум в беседе разом стал стихать. Все услышали по ее голосу, что у нее небывалые и горькие вести. – Родичи! Беда! Свадьба вся пропала! Князь Волков нам повстречался… Он всех в волков превратил на дороге. И Малинку, и Быстреца, и Липеня, и всех…
Последние слова она едва сумела выговорить, тоска схватила ее за горло и цепко сжала.
– Там, в поле, на льнах… – Милава махнула рукой, не зная, что еще добавить. – Всех. Он сам белый, огромный, а глаза зеленым горят. Он дорогу перебежал. И все. И другие волки их в лес угнали. Вот.
Милава подняла покрывало невесты и подала его бабке Бажане. Среди тишины старуха протянула вперед руки, как слепая, взяла у девушки мокрый от снега и грязный от земли кусок льняного полотна, которым совсем недавно покрыла внучку. И это вернее несвязных слов Милавы убедило ее в страшной сущности произошедшего.
Голова Бажаны вдруг затряслась, лицо сморщилось, рот скривился. Помутившийся взгляд ее нашел Огнеяра за спиной Милавы, и она страшно закричала, завыла, как волчица над погибшими детенышами:
– Ты! Ты, оборотень проклятый! Ты наших детей погубил! Горе наше на тебе! Будь ты проклят вовек, умойся слезами твоя мать, родившая тебя на горе свету белому! Поди прочь, к черным навьям*, ты, оборотень, беда наша! Будь ты проклят меж людьми! Обрушься Перунов гром на тебя, терзай тебя Мара и Морок*, изгложи тебя лихорадка, подавись камнем, захлебнись в своей крови! Оборотень! Оборотень!
Старуха трясла головой, топала ногами, била себя в грудь, зажав в руке рваное покрывало, выкрикивала проклятия, давясь слезами. Закричали женщины, поверив в страшное несчастье, дико завыла мать Малинки, разом лишившаяся троих детей, билась головой о камни очага, призывая чуров и упрекая их в том, что не защитили ее дочь и сыновей.
А мужчины разом приступили к Огнеяру, сжимая кулаки, держась за ножи на поясе. На их лицах была непримиримая враждебность, и это вдруг так ясно напомнило Милаве обступившую их волчью стаю, что она тихо вскрикнула, подалась назад и прижалась к Огнеяру, закрывая его от подступающих мужчин. Закусив губу, Огнеяр хотел передвинуть ее к себе за спину, но Милава не поддавалась. Теперь и она поняла, что их ждет еще один бой.
– Нет, это не он! – отчаянно выкрикнула Милава, перебивая вой, причитания и проклятия. – Он не виноват! Он меня спас! Я бы тоже превратилась! Он не с ними!
– Отойди! – Брезь прорвался вперед и протянул руки к сестре, но Милава только крепче прижалась к Огнеяру. – Отойди от него! Он – оборотень!
– Не он виноват, а Князь Волков! – торопливо и горячо твердила Милава. – Сами подите посмотрите, там на поле следы остались и кони зарезанные! У него следы с ладонь, сразу найдете! Там был Князь Волков!
– Может, и был Князь Волков, да только кто его навел на свадьбу! – с угрюмой твердой убежденностью сказал Долголет. – Он ведь давно про свадьбу знал! Он – оборотень, волчий выродок, он волков навел на наших! Осиной его, и вся недолга!
Огнеяр молчал, только переводил взгляд с одного лица на другое. Его обвиняли в том, что он оборотень, и он не мог ответить «нет».
– Отойди, дочка! – с родительской властью и глухой угрозой в голосе проговорил Лобан.
Огнеяр взял Милаву за плечо и попытался оторвать от себя, но она не шелохнулась. Огнеяр прикрыл ее от волков, а теперь только она могла прикрыть его от гнева родичей. Пока она с ним – его не тронут.
Но в двух шагах от порога, возле которого застыли Милава и Огнеяр, грозная стена остановилась. Все то, что заставляло обвинять Огнеяра в несчастье, заставляло и бояться его. Он был один против многих, но его сила была больше человеческой. Прямого взгляда Огнеяра, горящего Подземным Пламенем, никто не выдерживал, никто не решался сделать первый шаг.
– Да, – сказал наконец Огнеяр, и слова его падали, как тяжелые камни в воду. – Оборотень я. Пусть кто другой от своей шкуры отпирается, а я не стану. Только и Князю Волков, людоеду старому, я не товарищ.
– Маре и Мороку ты товарищ! – выкрикнул отец Малинки, Привалень. Голос его ломался, как бывает у мужчин, не умеющих плакать. Он порывался броситься на оборотня с кулаками, но только потрясал ими в воздухе.
– За ножи не держитесь – ножом меня уже пробовали. – Огнеяр невесело усмехнулся, и оскал его белых зубов с выступающими клыками всем показался истинно волчьим. Он держался спокойно и говорил твердо, и вооруженные мужчины ощущали свое бессилие перед ним. – Одна была на меня управа – Оборотнева Смерть. А вы ее отдали. Зря отдали. Здесь она бы со мной скорее встретилась. А теперь Светел ее в Чуробор увез. А я-то еще подумаю, ехать мне туда или нет. А вы, вместо того, чтобы на меня волками глядеть, подумайте лучше, чем от самого Князя Волков обороняться будете. Я вам зла не желаю, а он себя уж показал.
В беседе повисла тишина, даже вопли женщин затихли. Моховики были потрясены известием о потере священной рогатины, а Вешничи потихоньку сообразили, кто же тот враг князя, на которого понадобилась Оборотнева Смерть.
Взимок сделал маленький шажок вперед и поклонился Огнеяру. У него хватало ума сообразить, какие огромные силы сшиблись в схватке над крышами их тихих изб, и желал только одного – чтобы эти громы не затронули род Моховиков. Тут не до злобы, не до мести – только бы худших бед избежать.
– Уходи от нас! – устало попросил он. – Не знаем мы, оборотень ты или кто, добра ли желаешь или зла, только уйди от нас, не тревожь нас, бедных! Хватит нам бед без тебя, дай нам покою! Оставь наши роды в мире!
– В мире! – повторил Огнеяр. – Уйти я уйду, да едва ли вам без меня мирно будет. Да, как знаете.
Оттолкнув от себя Милаву, Огнеяр вышел из избы. Помедлив мгновение и не веря в такой мирный исход, мужчины двинулись за ним, со всеми пошла и Милава, с неожиданной силой отталкивая от себя руки родни, пытавшейся ее удержать.
Выйдя во двор, Огнеяр поднял голову к темному небу и издал короткий призывный вой, и мороз пробежал по спинам всех, кто его услышал. Таинственный и пугающий Надвечный Мир, грань своего и чужого, были в этом волчьем голосе, льющемся из человеческой груди. Кмети спешно выскакивали из всех изб на призыв своего вожака, на ходу оправляя одежду и подбирая волосы. Его не ждали сегодня назад, на всех лицах было тревожное удивление.
– Едем. Сейчас, – коротко сказал Огнеяр.
И никто не задал ему ни одного вопроса, кмети молча кинулись выводить и седлать коней.
Моховики открыли ворота, Стая потянулась прочь со двора займища. Против своего обычая, Огнеяр ехал последним. В воротах он обернулся и нашел взглядом Милаву среди молчащих мужчин.
– Милава! – крикнул Огнеяр, и она невольно шагнула вперед, брат удержал ее. – А хвоста у меня и правда нет!
И он поскакал прочь. Милава смотрела, как за ним закрываются ворота, слушала, как затихает, удаляясь, стук копыт в лесу. И ей казалось, что это глохнет биение ее сердца. Даже в поле перед волчьей стаей ей не было так плохо. Холодная пустота обрушилась на нее и заполнила весь мир. Ей хотелось закричать, так громко, чтобы он и на другом краю света услышал: «Ну и пусть был бы хвост! Я и с хвостом тебя люблю! Как есть люблю!»
Но не было голоса закричать, не было сил двинуться. Брезь взял Милаву за плечи и повел обратно в беседу. И, словно разбуженная этим прикосновением и движением от тяжкого сна, Милава заплакала, впервые за этот долгий и страшный вечер. Брезь и Горлинка утешали ее, обнимали, гладили по голове и по плечам, но Милава никак не могла остановиться, вскрикивала и дрожала, словно хотела со слезами выбросить весь страх и все потрясения от прошедших событий. Но сильнее всего ее терзала боль от разлуки с Огнеяром – со зверем или с человеком, с таким, какой он есть.
Глава 5
Больше он ничем не стал грозить – исход поединка с ним был очевиден. Не оглянувшись даже на Милаву, Белый Князь неспешно направился к опушке, заметно хромая. Стая потянулась за ним.
Милава провожала Князя Волков глазами, не веря – он уходит, а она жива. Огнеяр подошел к коню – она и не заметила, как он вернулся в человеческий облик, – и устало привалился лбом к шее Похвиста. Он тяжело дышал, волосы его были растрепаны сильнее обычного. С трудом расцепив оледеневшие пальцы, Милава уронила руку ему на плечо. Оно было горячим и сильно вздрагивало. Вокруг было тихо и пусто, как будто все это – свадьба, волчья стая во главе с Белым Князем, драка – было страшным сном, наважденьем, дурным мороком. Только темные туши зарезанных коней были далеко разбросаны по полю, да поджарый волк, облезлый и помятый, лежал неподалеку, странно выгнув спину, запрокинув голову.
– Ты чего? – неверным голосом пробормотала Милава. Она сама не знала, что хочет спросить, ей нужно было услышать его голос.
– Ничего, – хрипло отозвался Огнеяр и тяжело закашлялся. – Убрался старый.
Оторвавшись от конской шеи, он потрепал Похвиста по морде, нагнулся, поднял свою накидку, стал одеваться. Даже с этим несложным делом ему оказалось непросто справиться, пальцы его дрожали.
– А где же все? – Милава оглядела пустое поле и ждала в ответ вопроса: «Какие все? Никого не было». – Где люди? Малинка?
– Были люди, стали волки, – ответил Огнеяр, затягивая пояс и стараясь просунуть окованный серебром наконечник ремня в узорную пряжку. – И Малинка твоя теперь волку в жены достанется. Еще не теперь – к весне поближе, к сечену-месяцу*. Бегать им волками, пока сам Белый Князь не отпустит. Да только я не слыхал, чтобы он кого отпускал.
– А ты не можешь…
Милава понемногу осознавала произошедшее, глаза ее наполнились слезами. Лисогоры, жених, Малинка, ее братья – все превращены в волков! Она слышала страшные байки о таких делах, но не могла поверить, что это самое произошло на ее глазах с близкими ей людьми. Неужели ничем нельзя помочь? С надеждой и волнением она ждала ответа Огнеяра; если он спас ее, то, может быть, спасет и других?
– Я ведь не колдун, – устало ответил Огнеяр, обтирая о рукав свои браслеты. Его дыхание почти успокоилось, но руки немного подрагивали. – Я другими-то не распоряжаюсь – собой только. Другого кого ни в волка, ни в человека обернуть не могу. Как я тебя удержал – и сам не знаю. И то спасибо Велесу. Сам чуть зайцем не сделался.
– Почему зайцем? – растерянно спросила Милава.
– Потому что сил надо много – у меня уже почти нет, все вышло.
Огнеяр с трудом поднялся в седло, стал подбирать поводья, близко придвинувшись к девушке. Милава ощутила, что он дрожит, как в лихорадке, и встревожилась за него. Видно, все это дорого ему обошлось.
– Да не плачь пока, – сказал ей Огнеяр. – Если они к дому вернутся, то можно им обратно превратиться. Если дорогу найдут. Скажи спасибо добрым богам – сами мы с тобой живы.
Огнеяр развернул коня назад к Моховикам. Милава вдруг заметила, что на истоптанном снегу лежит что-то.
– Постой! Посмотри, что вон там!
Огнеяр пригляделся, подъехал к тому месту, сошел с коня и подал Милаве большой кусок льняного полотна – мокрого, грязного, порванного. На нем виднелась красная вышивка, сложенная в хитрые оберегающие узоры. Покрывало невесты. Оно могло защитить от сглаза, но не защитило от жадной силы Князя Волков.
…Огнеяру было шесть лет, когда он узнал, кто он такой. До этого он жил, как все дети, и не задумывался, отчего у него есть шерсть на спине, а у других нет. Все изменилось однажды теплым летним утром, когда Огнеяр, затеяв возню со своим приятелем-ровесником из дворовой челяди, случайно перекувырнулся через голову. Мир сильным толчком крутанулся вокруг него, он плюхнулся животом на землю, уткнулся носом в пыль и никак не мог встать. Руки и ноги не слушались его, каждая косточка и каждый мускул ныли, как будто он побывал в ступке. Целый ворох незнакомых резких запахов бил ему в нос, свет изменился, все стало другим. Оглушенный и напуганный, Огнеяр не мог сообразить, что с ним случилось, кто набросил на него эту пугающую и жестокую сеть, хотел заплакать, позвать мать, но вместо своего голоса слышал какой-то скулеж.
А его маленькие приятели с воплями разбегались прочь, дворовая челядь ошалело глазела на волчонка, копошащегося на том месте, где только что сидел княжич.
Хорошо, что Двоеум был поблизости. Прибежав на всполошные крики челяди, он сразу понял, что случилось. Оборотническая сущность Огнеяра, которую чародей подозревал с самого рождения княжича, дала о себе знать. Подросший, полугодовалый на вид волчонок беспомощно барахтался в пыли, как новорожденный, тыкался мордой в землю и отчаянно скулил. Он не умел жить и двигаться в зверином облике, лапы его не слушались, вид, звук, запах не помогали разобраться в том, что вокруг, а только мешали. Княгиня Добровзора, белая как снег, стояла на крыльце, то протягивала руки к волчонку, то отшатывалась назад, потрясенная превращением. А как вернуть ему человеческий облик? Есть множество способов сменить шкуру – для тех, кому это позволено богами, – но способа, открытого сыну Велеса, Двоеум не знал. На поиски может уйти долгое время. За это время княжич научится жить волком, но, пожалуй, разучится быть человеком. Счастье, что были хоть какие-то свидетели.
В конюшне Двоеум отыскал мальчишку, с которым играл Огнеяр. Шестилетний Утреч, бойкий и нахально-любопытный, зарылся с головой в сено и ревел от страха. Двоеум вытащил его, словно мышь, и поставил перед собой.
– Говори – что он сделал? Как это было? – строго допрашивал чародей ревущего мальчишку, крепко держа его за плечи.
– Пере… рекувыр… нулся!.. – проревел Утреч, икая от ужаса. А ведь мать ему говорила: держись от княжича подальше!
Двоеум вернулся во двор, взял волчонка одной рукой за хвост, а другой за шиворот, пригнул ему морду к земле и перекувырнул.
И в пыль упал княжич Огнеяр, живой и здоровый, только ревущий от боли, страха и потрясения. Ему казалось, что его зачем-то окунали с головой в воду и волочили по дну. Двоеум сел на землю рядом с ним и облегченно вытер пот со лба. Все обошлось очень легко для такого трудного дела.
– Так-то, брат! – сказал он ревущему Огнеяру. – Рубаху переменить – и то труд, а то не рубаха – шкура!
Так Огнеяр узнал, что означает полоска серой шерсти у него на спине и почему мать ласково называет его волчонком, а не зайчиком и не птенчиком. Сначала он думал, что все дети умеют превращаться в разных зверей, и часто приставал к Двоеуму с расспросами, как превратиться в птицу.
– Нет, перевертыш наш, с волчьей шерстью ты родился, волком и будешь гулять, – отвечал ему чародей. – Всем по одной шкуре богами дано, а тебе две, так хоть научись обе носить толком.
Двоеум начал учить его менять шкуру, слышать и понимать в себе зверя, сдерживать его и подчинять человеку. Но от себя не уйдешь – чародей понимал это и сумел найти в лесах волка, который научил Огнеяра жить и действовать в волчьем обличье. Неизмир смотрел на эти занятия с недовольством, но чародей знал, что делает.
– Пусть он свою силу знает! – отвечал он на хмурые взгляды князя. – Не будет знать – много худших дел натворит. Как говорят – дров наломает. А ты, княже, загодя его не бойся. Сила его велика, больше человеческой. Но судьба и боги сильнее.
Когда Огнеяру исполнилось семь лет, Двоеум рассказал ему об Огненном Змее. Так он узнал, почему у всех детей отцы, а у него князь Неизмир. Его водили в святилище и показывали ему рогатый идол Велеса с железным посохом в руках. Он внушал мальчику благоговение и тайный страх. Отец-то он отец, но как знать, что он с тебя спросит?
В двенадцать лет Огнеяра посвятили в воины, и он наконец-то узнал о своем предназначении. До того он был задирист и вспыльчив, но после посвящения стал сдерживать себя. Вопрос: чью жизнь он послан отнять? – стал мучить и его. Но дать ему ответа не мог даже Двоеум.
– Слушай сердце свое! – сказал он только. – Как ОН перед тобою встанет – ты его узнаешь.
Не расспрашивая чародея больше, Огнеяр стал слушать. Он быстро понял, какие чувства питает к нему отчим, и слушал – может, и правда он?
Но при встречах с Неизмиром его сердце молчало.
– А знаешь, – сказал Огнеяр Милаве, когда они въехали в дубраву. – Я сегодня в первый раз убил волка.
– М-м… ну? – сонно пробормотала Милава.
Она почти спала, уткнувшись лицом в мех его накидки. После пережитого в поле она чувствовала себя слабой, опустошенной, в ней не осталось ни мыслей, ни чувств, а только неодолимая сонливость, стремление забыться и хоть немного восстановить силы души и тела, исчерпанные без остатка.
– Я никогда не убивал волков, ты понимаешь? Никогда. А теперь пришлось. Все равно что на родича руку поднять. Судьба ломается.
Огнеяру было немногим лучше – защита Милавы, два превращения, драка с поджарым волком вымотали его намертво, ему тоже хотелось упасть на пол возле огня, закрыть глаза и провалиться в сон. Но он старался держаться, чувствуя, что впереди у него еще один бой.
– Что же теперь будет? – растерянно спрашивала Милава, растирая лоб замерзшей рукой. – Как же они все…
– Да, плохо им теперь! – невесело согласился Огнеяр. – И не умеют они волками ходить, а тут еще одежды сколько!
– А что – надо без одежды? – Милава не поняла, при чем это здесь.
– А ты представь, что у тебя под кожей две рубахи да кожух!
Милава представила и содрогнулась. Теперь она поняла, зачем Огнеяр перед дракой избавился от накидки и пояса.
– Под шкурой человеческое платье года за три истлеет, но и намучает! – Огнеяр потряс головой. – Одно слово – беда!
– Это потому… потому что Оборотнева Смерть ушла, – тихо сказала Милава. – Елова говорила: без нее нас беды найдут.
– Куда же она ушла?
– Боярин увез.
– Какой боярин?
– Ну, что дань собирал.
– Светел?!
Огнеяр резко натянул поводья, и голос его был таким, что Милава совсем пробудилась от своей обессиленной дремы.
– Да, он, – сказала она, подняв голову и с усилием разлепляя веки. – А ты чего? Ой…
Она вспомнила, что Берестень не велел об этом говорить. Впрочем, она не очень испугалась. После Князя Волков даже гнев старейшины рода ее не страшил.
– Зачем Светел ее забрал? – спросил Огнеяр, уже предугадывая истинную причину.
– Не знаю. Он с мужиками толковал. У нас бобров на дань не хватило, а он нас от дани на десять лет освободил. За Оборотневу Смерть.
– На десять лет!
Огнеяр вцепился в волосы у себя на затылке и зарычал – человеческих слов у него не нашлось. Он слишком хорошо знал бережливость Неизмира, недалекую от настоящей скупости. Отказаться от дани на десять лет князь мог только в обмен на что-то действительно ценное для него. Любого оборотня убьет… Трещага…
– Ты чего? – Милава с тревогой заглядывала в его изменившееся лицо, коснулась пальцами щеки, словно хотела разбудить. – Ну, на десять лет. Весной вернуть обещал.
Ничего не сказав, Огнеяр тронул коня, и они поехали дальше. Светела не догнать, да и не он теперь был главной заботой.
В беседе Моховиков опять горел яркий огонь и звучали песни. Вскоре после отъезда Малинки с женихом явились Вешничи – Берестень, Лобан и Брезь. Показав обручье Горлинки, они потребовали отдать им и саму девушку. Теперь с ее головы уже сняли девичью ленту, не приставшую нареченной невесте, и родня шумно праздновала новый сговор. Свадьбу решили играть в последний день Макошиной недели – оставалось всего пять дней. Горлинка была немного бледна и часто украдкой покашливала, но старалась улыбаться и правда была счастлива.
Появления Милавы и Огнеяра поначалу никто не заметил. Она вошла первой в шумную жаркую беседу, беспомощным взглядом окинула веселые, раскрасневшиеся от огня и пива лица родни. До сих пор ей было тяжело нести одной страшное известие, но теперь она ощутила, что перекладывать его на плечи других не легче. Она видела Брезя и Горлинку, сидящих рядом на медвежьей шкуре, нашла глазами родителей Малинки.
– Милава! – окликнул ее Лобан. – А ты откуда? Что так мало погуляли?
– А чего невеселая? – с хмельным добродушием крикнул Взимок, проводивший из рода Малинку и готовый проводить и Горлинку. – Или тоже замуж хочешь? Скоро-скоро и тебе жениха найдем!
– Люди! – дрожащим голосом начала Милава, и шум в беседе разом стал стихать. Все услышали по ее голосу, что у нее небывалые и горькие вести. – Родичи! Беда! Свадьба вся пропала! Князь Волков нам повстречался… Он всех в волков превратил на дороге. И Малинку, и Быстреца, и Липеня, и всех…
Последние слова она едва сумела выговорить, тоска схватила ее за горло и цепко сжала.
– Там, в поле, на льнах… – Милава махнула рукой, не зная, что еще добавить. – Всех. Он сам белый, огромный, а глаза зеленым горят. Он дорогу перебежал. И все. И другие волки их в лес угнали. Вот.
Милава подняла покрывало невесты и подала его бабке Бажане. Среди тишины старуха протянула вперед руки, как слепая, взяла у девушки мокрый от снега и грязный от земли кусок льняного полотна, которым совсем недавно покрыла внучку. И это вернее несвязных слов Милавы убедило ее в страшной сущности произошедшего.
Голова Бажаны вдруг затряслась, лицо сморщилось, рот скривился. Помутившийся взгляд ее нашел Огнеяра за спиной Милавы, и она страшно закричала, завыла, как волчица над погибшими детенышами:
– Ты! Ты, оборотень проклятый! Ты наших детей погубил! Горе наше на тебе! Будь ты проклят вовек, умойся слезами твоя мать, родившая тебя на горе свету белому! Поди прочь, к черным навьям*, ты, оборотень, беда наша! Будь ты проклят меж людьми! Обрушься Перунов гром на тебя, терзай тебя Мара и Морок*, изгложи тебя лихорадка, подавись камнем, захлебнись в своей крови! Оборотень! Оборотень!
Старуха трясла головой, топала ногами, била себя в грудь, зажав в руке рваное покрывало, выкрикивала проклятия, давясь слезами. Закричали женщины, поверив в страшное несчастье, дико завыла мать Малинки, разом лишившаяся троих детей, билась головой о камни очага, призывая чуров и упрекая их в том, что не защитили ее дочь и сыновей.
А мужчины разом приступили к Огнеяру, сжимая кулаки, держась за ножи на поясе. На их лицах была непримиримая враждебность, и это вдруг так ясно напомнило Милаве обступившую их волчью стаю, что она тихо вскрикнула, подалась назад и прижалась к Огнеяру, закрывая его от подступающих мужчин. Закусив губу, Огнеяр хотел передвинуть ее к себе за спину, но Милава не поддавалась. Теперь и она поняла, что их ждет еще один бой.
– Нет, это не он! – отчаянно выкрикнула Милава, перебивая вой, причитания и проклятия. – Он не виноват! Он меня спас! Я бы тоже превратилась! Он не с ними!
– Отойди! – Брезь прорвался вперед и протянул руки к сестре, но Милава только крепче прижалась к Огнеяру. – Отойди от него! Он – оборотень!
– Не он виноват, а Князь Волков! – торопливо и горячо твердила Милава. – Сами подите посмотрите, там на поле следы остались и кони зарезанные! У него следы с ладонь, сразу найдете! Там был Князь Волков!
– Может, и был Князь Волков, да только кто его навел на свадьбу! – с угрюмой твердой убежденностью сказал Долголет. – Он ведь давно про свадьбу знал! Он – оборотень, волчий выродок, он волков навел на наших! Осиной его, и вся недолга!
Огнеяр молчал, только переводил взгляд с одного лица на другое. Его обвиняли в том, что он оборотень, и он не мог ответить «нет».
– Отойди, дочка! – с родительской властью и глухой угрозой в голосе проговорил Лобан.
Огнеяр взял Милаву за плечо и попытался оторвать от себя, но она не шелохнулась. Огнеяр прикрыл ее от волков, а теперь только она могла прикрыть его от гнева родичей. Пока она с ним – его не тронут.
Но в двух шагах от порога, возле которого застыли Милава и Огнеяр, грозная стена остановилась. Все то, что заставляло обвинять Огнеяра в несчастье, заставляло и бояться его. Он был один против многих, но его сила была больше человеческой. Прямого взгляда Огнеяра, горящего Подземным Пламенем, никто не выдерживал, никто не решался сделать первый шаг.
– Да, – сказал наконец Огнеяр, и слова его падали, как тяжелые камни в воду. – Оборотень я. Пусть кто другой от своей шкуры отпирается, а я не стану. Только и Князю Волков, людоеду старому, я не товарищ.
– Маре и Мороку ты товарищ! – выкрикнул отец Малинки, Привалень. Голос его ломался, как бывает у мужчин, не умеющих плакать. Он порывался броситься на оборотня с кулаками, но только потрясал ими в воздухе.
– За ножи не держитесь – ножом меня уже пробовали. – Огнеяр невесело усмехнулся, и оскал его белых зубов с выступающими клыками всем показался истинно волчьим. Он держался спокойно и говорил твердо, и вооруженные мужчины ощущали свое бессилие перед ним. – Одна была на меня управа – Оборотнева Смерть. А вы ее отдали. Зря отдали. Здесь она бы со мной скорее встретилась. А теперь Светел ее в Чуробор увез. А я-то еще подумаю, ехать мне туда или нет. А вы, вместо того, чтобы на меня волками глядеть, подумайте лучше, чем от самого Князя Волков обороняться будете. Я вам зла не желаю, а он себя уж показал.
В беседе повисла тишина, даже вопли женщин затихли. Моховики были потрясены известием о потере священной рогатины, а Вешничи потихоньку сообразили, кто же тот враг князя, на которого понадобилась Оборотнева Смерть.
Взимок сделал маленький шажок вперед и поклонился Огнеяру. У него хватало ума сообразить, какие огромные силы сшиблись в схватке над крышами их тихих изб, и желал только одного – чтобы эти громы не затронули род Моховиков. Тут не до злобы, не до мести – только бы худших бед избежать.
– Уходи от нас! – устало попросил он. – Не знаем мы, оборотень ты или кто, добра ли желаешь или зла, только уйди от нас, не тревожь нас, бедных! Хватит нам бед без тебя, дай нам покою! Оставь наши роды в мире!
– В мире! – повторил Огнеяр. – Уйти я уйду, да едва ли вам без меня мирно будет. Да, как знаете.
Оттолкнув от себя Милаву, Огнеяр вышел из избы. Помедлив мгновение и не веря в такой мирный исход, мужчины двинулись за ним, со всеми пошла и Милава, с неожиданной силой отталкивая от себя руки родни, пытавшейся ее удержать.
Выйдя во двор, Огнеяр поднял голову к темному небу и издал короткий призывный вой, и мороз пробежал по спинам всех, кто его услышал. Таинственный и пугающий Надвечный Мир, грань своего и чужого, были в этом волчьем голосе, льющемся из человеческой груди. Кмети спешно выскакивали из всех изб на призыв своего вожака, на ходу оправляя одежду и подбирая волосы. Его не ждали сегодня назад, на всех лицах было тревожное удивление.
– Едем. Сейчас, – коротко сказал Огнеяр.
И никто не задал ему ни одного вопроса, кмети молча кинулись выводить и седлать коней.
Моховики открыли ворота, Стая потянулась прочь со двора займища. Против своего обычая, Огнеяр ехал последним. В воротах он обернулся и нашел взглядом Милаву среди молчащих мужчин.
– Милава! – крикнул Огнеяр, и она невольно шагнула вперед, брат удержал ее. – А хвоста у меня и правда нет!
И он поскакал прочь. Милава смотрела, как за ним закрываются ворота, слушала, как затихает, удаляясь, стук копыт в лесу. И ей казалось, что это глохнет биение ее сердца. Даже в поле перед волчьей стаей ей не было так плохо. Холодная пустота обрушилась на нее и заполнила весь мир. Ей хотелось закричать, так громко, чтобы он и на другом краю света услышал: «Ну и пусть был бы хвост! Я и с хвостом тебя люблю! Как есть люблю!»
Но не было голоса закричать, не было сил двинуться. Брезь взял Милаву за плечи и повел обратно в беседу. И, словно разбуженная этим прикосновением и движением от тяжкого сна, Милава заплакала, впервые за этот долгий и страшный вечер. Брезь и Горлинка утешали ее, обнимали, гладили по голове и по плечам, но Милава никак не могла остановиться, вскрикивала и дрожала, словно хотела со слезами выбросить весь страх и все потрясения от прошедших событий. Но сильнее всего ее терзала боль от разлуки с Огнеяром – со зверем или с человеком, с таким, какой он есть.
Глава 5
В двух родах нашелся, наверное, только один человек, склонный хотя бы отчасти оправдать чуроборского оборотня. Вмала, жена Лобана, без конца обнимала Милаву, избежавшую страшной участи участников свадьбы, и благодарила за это не только чуров, но и Огнеяра. Остальные дружно решили, что это он навел Князя Волков на людей, а спасение Милавы объясняли тем, что она как-никак родом из Вешничей – ведь свой род всегда кажется более угоден богам, чем другие, а свои чуры – могущественнее и заботливее. Потрясая кулаками, мужчины-Вешничи упрекали Моховиков в малодушии, что те не испробовали на проклятом оборотне хотя бы осинового кола. Елова с презрением поджимала тонкие сухие губы, слыша такие разговоры.
Но потрясать кулаками было поздно: Огнеяр уехал. По слухам, он со своей Стаей быстро нагнал дружину полюдья и сам повел ее дальше по землям дебричей. Поговаривали и о том, что оборотень испугался священной рогатины и удрал в леса. Так или иначе, из окрестностей он убрался, и Вешничи надеялись больше никогда его не видеть.
Но страшное событие на льняном поле не отвратило род человеческий от мыслей о продолжении, молодежь не перестала подумывать о свадьбах. На другой же день явились сваты к Спорине, старшей дочери Лобана. Спорина и парень из рода Боровиков, Здоровец, не первый год приглядывались друг к другу и обещали составить хорошую пару. Веселясь на их сговоре, Вешничи почти позабыли о прежних печалях.
– Добры к тебе боги, Лобан! – говорил Берестень отцу невесты. – Двух детей разом сговорил, разом и свадьбы справишь! Одну девку из дому проводишь, другую в дом возьмешь, чурам в утешенье. И роду урона не будет! Вот все бы так!
У осмотрительной и трудолюбивой Спорины все приданое и подарки новой родне давно были готовы, не было препятствий к скорой свадьбе – от девичьей ленты до женского повоя ее отделяло всего четыре дня. Изба Лобана теперь с утра до вечера гудела, здесь толпились все женщины рода, для всех находилось дело. И никто не замечал, что Милава молчалива и печальна.
За два дня до конца Макошиной недели она отправилась к Моховикам. Брезь проводил ее тоскливым взглядом: за несколько дней сговора, когда жениху и невесте не полагалось видеться, он истосковался по своей Горлинке, как будто разлука их продолжалась целый год.
А для Милавы займище Моховиков уже стало чуть ли не милее родного: здесь она увидела Огнеяра и в первый, и, наверное, в последний раз. Нечего было и думать, чтобы Моховики или Вешничи когда-нибудь снова впустили в свои ворота чуроборского оборотня. Но ее мир опустел без него, в сердце ее было холодно и неприютно, как в лесу поздней осенью. Каждое воспоминание об Огнеяре стало драгоценно, Милава без конца перебирала в памяти каждое слово его, каждое движение, и к очагу в беседе Моховиков, где сидела когда-то вместе с ним, она стремилась, как к источнику живой воды.
Из окошек беседы тянулся серый дымок, слышалось слаженное многоголосое пение.
Горлинку Милава нашла не шьющей пояса для подарков, как надеялась, а лежащей на лавке. На другое утро после сговора, когда родня жениха уехала, она внезапно расхворалась. Недуг, подхваченный в стылом осеннем лесу и несколько дней тлевший в ее груди, теперь вдруг вспыхнул пожаром. Даже под теплой медвежьей шкурой Горлинка дрожала от холода, часто сухо покашливала и хваталась за бок, кривилась от жгучей боли в груди, разливавшейся при каждом глубоком вздохе. Лоб ее был горячее камней очага, и вот уже два дня она почти не вставала.
Мать, Прибава, сидела возле нее с кринкой овсяного отвара на молоке и уговаривала Горлинку выпить хоть чуть-чуть.
– Уж второй день не ест, не пьет! – горестно пожаловалась Прибава. – Беда-то какая! Только сговорили, порадовались, свадьба вот-вот, а куда такую отдавать! Ваш старший-то своего не упустит, ему худого товара не всучишь! Скажет ведь, что худую девку, болезную, хотим вам спихнуть!
– Не скажет! Мы ее все равно возьмем! – уверяла ее Милава. – Нам только Горлинка нужна, другой не надо и даром, пусть хоть здоровее лосихи будет!
Но потрясать кулаками было поздно: Огнеяр уехал. По слухам, он со своей Стаей быстро нагнал дружину полюдья и сам повел ее дальше по землям дебричей. Поговаривали и о том, что оборотень испугался священной рогатины и удрал в леса. Так или иначе, из окрестностей он убрался, и Вешничи надеялись больше никогда его не видеть.
Но страшное событие на льняном поле не отвратило род человеческий от мыслей о продолжении, молодежь не перестала подумывать о свадьбах. На другой же день явились сваты к Спорине, старшей дочери Лобана. Спорина и парень из рода Боровиков, Здоровец, не первый год приглядывались друг к другу и обещали составить хорошую пару. Веселясь на их сговоре, Вешничи почти позабыли о прежних печалях.
– Добры к тебе боги, Лобан! – говорил Берестень отцу невесты. – Двух детей разом сговорил, разом и свадьбы справишь! Одну девку из дому проводишь, другую в дом возьмешь, чурам в утешенье. И роду урона не будет! Вот все бы так!
У осмотрительной и трудолюбивой Спорины все приданое и подарки новой родне давно были готовы, не было препятствий к скорой свадьбе – от девичьей ленты до женского повоя ее отделяло всего четыре дня. Изба Лобана теперь с утра до вечера гудела, здесь толпились все женщины рода, для всех находилось дело. И никто не замечал, что Милава молчалива и печальна.
За два дня до конца Макошиной недели она отправилась к Моховикам. Брезь проводил ее тоскливым взглядом: за несколько дней сговора, когда жениху и невесте не полагалось видеться, он истосковался по своей Горлинке, как будто разлука их продолжалась целый год.
А для Милавы займище Моховиков уже стало чуть ли не милее родного: здесь она увидела Огнеяра и в первый, и, наверное, в последний раз. Нечего было и думать, чтобы Моховики или Вешничи когда-нибудь снова впустили в свои ворота чуроборского оборотня. Но ее мир опустел без него, в сердце ее было холодно и неприютно, как в лесу поздней осенью. Каждое воспоминание об Огнеяре стало драгоценно, Милава без конца перебирала в памяти каждое слово его, каждое движение, и к очагу в беседе Моховиков, где сидела когда-то вместе с ним, она стремилась, как к источнику живой воды.
Из окошек беседы тянулся серый дымок, слышалось слаженное многоголосое пение.
Девушки Моховиков, хотя и были напуганы участью Малинки, все же ждали женихов и верили, что к ним судьба и боги будут добрее. Говорят, что Князь Волков требует себе по девке в год – так в этом году он уже получил свою жертву и остальные могли его не опасаться.
Ой, выйди, матушка, за ворота,
Приклони голову к сырой земле,
Послушай, не шумит ли дубрава зеленая,
Не стонет ли дорога широкая,
Не едут ли за мной из чужой стороны,
Не летят ли за уточкой серые гуси?
Горлинку Милава нашла не шьющей пояса для подарков, как надеялась, а лежащей на лавке. На другое утро после сговора, когда родня жениха уехала, она внезапно расхворалась. Недуг, подхваченный в стылом осеннем лесу и несколько дней тлевший в ее груди, теперь вдруг вспыхнул пожаром. Даже под теплой медвежьей шкурой Горлинка дрожала от холода, часто сухо покашливала и хваталась за бок, кривилась от жгучей боли в груди, разливавшейся при каждом глубоком вздохе. Лоб ее был горячее камней очага, и вот уже два дня она почти не вставала.
Мать, Прибава, сидела возле нее с кринкой овсяного отвара на молоке и уговаривала Горлинку выпить хоть чуть-чуть.
– Уж второй день не ест, не пьет! – горестно пожаловалась Прибава. – Беда-то какая! Только сговорили, порадовались, свадьба вот-вот, а куда такую отдавать! Ваш старший-то своего не упустит, ему худого товара не всучишь! Скажет ведь, что худую девку, болезную, хотим вам спихнуть!
– Не скажет! Мы ее все равно возьмем! – уверяла ее Милава. – Нам только Горлинка нужна, другой не надо и даром, пусть хоть здоровее лосихи будет!