Дворецкая Елизавета. Стоячие камни

Силу земли,
и студеного моря,
силу горячей
жертвенной крови —
все я беру
и Норн вопрошаю!
Вижу в огне
я священные руны;
в небе слежу
я валькирий полет;
в крови горячей,
в утробе кабаньей
вижу я грозный
богов приговор!
Вижу огонь я
над долом до неба,
мчатся по небу
кровавые тучи;
воинов кровь
вспенила море!
Горе для квиттов
вихри несут!
 
   Хёрдис замолчала и застыла, огромными глазами глядя в огонь. Жар пламени наполнял каждую ее жилку, ей казалось, что в ней стало внезапно слишком много крови, в глазах было темно, и в этой темноте ниоткуда рождались страшные видения. Хёрдис испытывала нечто подобное впервые в жизни, и ей было страшно, как будто на нее катилась лавина камнепада. Перед ней теснились видения: багровые облака, словно наполненные кровью вместо дождевой воды, вихревые силуэты валькирий в гривах волос и с мечами в руках, вой и плач, стаи освобожденных духов, треск и грохот Питателя Жизни — огня, лижущего небо…
   Слезы горячим потоком текли по щекам Хёрдис, смывая кровавые брызги. Люди у очага застыли от ужаса, видя в лице этой женщины страшный приговор богов. Запах дыма и горячей крови казался гибельным образом будущего.
   Наконец Хёрдис опомнилась, опустила веки, постаралась собраться с мыслями. Главным ее чувством было удивление, а глубоко внутри не унималась дрожь. Она собиралась поиграть в прорицание и по возможности сильнее напугать хозяев. А осталось ощущение, что игра обернулась правдой. Хёрдис никак не ждала, что духи отзовутся на ее неумелую и не слишком добросовестную ворожбу. Но ведь кровь жертвы была настоящей… Хёрдис сидела тихая, подавленная чужой мощью, внезапно заговорившей через нее.
   — Я тебе говорила! — зашептала фру Исрид мужу. — Говорила, что этот поход не кончится добром! Все равно фьялли разобьют Фрейвида хёвдинга. Так пусть они его разобьют без тебя! А до нас не дойдут — очень им надо топать четыре дня от побережья ради наших трех свиней! А у меня один муж, моим детям никто не даст другого отца!
   Аудун хёльд молчал в ответ, и все его домочадцы молчали.
 
   Усадьба Два Кургана действительно находилась рядом с двумя старыми, оплывшими курганами, насыпанными, как видно, еще в Века Великанов. Даже сейчас их верхушки возвышались над крышами построек, а какими они были в древности! Что за герои в них лежат — не иначе, сыновья богов! И сколько же скота, сколько пленников и рабов было положено с хозяевами на погребальные ладьи! Сколько духов пляшет над этими курганами в ночи полнолуния!
   «Потомок таких славных героев имеет все права быть надменным!» — с оттенком зависти размышляла Хёрдис, вспоминая рассказ фру Исрид об усадьбе Два Кургана. По ее словам, Сигвид Остроносый не пользовался любовью соседей, потому что был неприветлив и высокомерен. Он один мог выставить дружину в тридцать человек — всего на десять меньше, чем Фрейвид хёвдинг, не считая тех бондов, которые платили ему дань и тоже вставали под его стяг в случае чего. «Должно быть, он и сам не прочь зваться хёвдингом! — подумала Хёрдис, шагая вниз по склону к воротам усадьбы. — В таком случае ему будет мало радости биться под стягом соперника— Фрейвида. Может быть, он и сам не хочет идти в этот поход…»
   «Нет, хочет!» — решила она, подумав и принюхавшись к ветерку со стороны усадьбы. От крыши хозяйского дома так и несло запахом болезненно голодного честолюбия. Скорее, Сигвид хёльд надеется в походе превзойти доблестью самого Фрейвида и таким образом побороться за его место. Если, конечно, у Квиттингского Запада еще будут когда-нибудь хёвдинги.
   Но осторожность не могла помешать, и перед тем как выйти из леса, Хёрдис начертила на дубовой палочке тот самый «волчий крюк», который уже однажды оказался так полезен.
   Едва войдя во двор, она увидела Сигвида Остроносого: фру Исрид описала ей внешность соседа, и Хёрдис сразу признала его по тонкому острому носу, по длинным и неряшливо обрезанным светлым волосам, под которыми спрятались глаза, по тонкогубому, презрительно искривленному рту.
   — Ты кто такая? — спросил Сигвид, загородив ей дорогу. — Я кормлю бродяг четыре раза в год — на жертвенных пирах. Середина Зимы уже прошла, а до Праздника Дис еще далеко. Так что проваливай!
   — Не спеши гнать меня, Сигвид хёльд! — ответила Хёрдис и дерзко глянула туда, где должны были находиться его глаза. — Тебе не помешает устроить еще один жертвенный пир. Ведь ты собрался в поход, а Один не дает победы тем, кто не почтил его жертвой!
   — Надо же, какая умная! — издевательски восхитился Сигвид. — Отроду не видал таких разговорчивых побирушек! Правда… — он склонил голову, так как был очень высок ростом, и заглянул в лицо Хёрдис, — у нас мало молодых женщин, а моим людям надо как следует повеселиться перед отъездом. Можешь остаться.
   Хёрдис усмехнулась. Сила земли и студеного моря, сила жертвенной крови, запах которой еще помнился ей, наполняла ее удивительной мощью и уверенностью. Ей даже не приходилось ворожить для того, чтобы одолеть этого человека.
   Краем глаза она видела, что вокруг собираются хирдманы, разглядывают ее; услышав слова хозяина, они наперебой принялись сыпать восклицаниями и загодя делить ее любовь.
   — Не я, а ты сам, могучий вождь, останешься здесь! — насмешливо отрезала Хёрдис. На лице Сигвида отразилось изумление, он даже откинул ладонью волосы с глаз, тараща их на Хёрдис, как на вепря с золотой щетиной. Наверное, за всю жизнь он не слышал ни от кого таких дерзких речей. — Ты считаешь себя очень сильным, но это не совсем верно! — с вызовом продолжала Хёрдис.
   — Ты взбесилась, девка! — едва выговорил Сиг-вид.
   Его бледное лицо налилось краской, он глубоко вдохнул, собираясь заорать. Но Хёрдис вдруг быстро ударила его в грудь кулаком, в котором было зажато огниво.
   Нелепо взмахнув руками. Сигвид рухнул на спину, прямо в грязь.
   — Ты не сможешь пошевелиться, пока луна не сменится дважды! — властно заявила Хёрдис среди общего потрясенного молчания. — И ни в какой поход ты ке пойдешь!
   — Ведьма! — заорал вдруг стоявший рядом рослый бородач, чем-то неуловимо похожий на самого Сигвида. — Троллиное отродье из Медного Леса!
   Он порывисто шагнул к Хёрдис, протягивая к ней руки, а она мгновенно вскинула ладони и вскрикнула:
   — Стой!
   И бородач застыл в нелепой позе неоконченного шага: одна его нота не могла коснуться земли, а другая — оторваться от нее, словно приросла. Размахивая руками, он пытался сохранить равновесие, на его лице была смесь ужаса и удивления.
   — Ведьма! Ведьма! — зазвучали вокруг возмущенные и испуганные голоса. И испуганных было больше.
   Хёрдис быстро окинула взглядом двор, полный хирдманов и челяди, заметила на крыльце хозяйского дома двух богато одетых женщин, одну молодую, похожую на Сигвида, вторую пожилую, но статную и красивую. Женщины застыли с испугом на лицах, кое-кто из мужчин схватился за оружие.
   — Пусть руки ваши прирастут к мечам, а мечи — к ножнам! — приказала Хёрдис. — Руки не освободятся, пока след мой не растает на ветру, а мечи будут в плену, пока луна не сменится два раза!
   Три десятка мужчин на дворе держались за мечи пыхтя от натуги, пытались вынуть их из ножек или хотя бы отпустить рукояти. Но напрасно — слово ведьмы из Медного Леса сковало их так же крепко, как Фенрир Волк скован цепью Глейпнир.
   Сигвид хёльд, лежа на спине возле ног Хёрдис, смотрел на нее с ужасом и пытался отползти подальше, но не мог двинуться.
   — Теперь ты здорово похож на червяка, могучий хёльд! — с гордым удовлетворением сказала ему Хёрдис. — Благодари богов, что я тебя в него не превратила. Никогда тебе не стать хёвдингом Квиттингского Запада, но это к лучшему. У него плохая судьба!
   Спокойно повернувшись, она пошла к воротам. Десятки взглядов молча провожали ее, десятки рук судорожно сжимали рукояти бесполезных мечей.
 
   В усадьбе Моховая Кочка Хёрдис очень понравилось. Здешний хозяин, Хрольв Суматоха, был шумным, добродушным и гостеприимным до одури. Его дом получил название за то, что замшелая крыша придавала ему сходство с моховым пригорком, на котором он стоял, но вернее было бы назвать его Муравейником. Когда Хёрдис сказала об этом самому Хрольву, он хохотал так долго, что чуть не охрип в очередной раз, и заявил, что непременно последует ее совету. Его гости смеялись вместе с ним. Здесь постоянно жило столько гостей, что не было ни одного свободного угла. С утра до ночи здесь ели, пили и рассказывали смешные истории. Фру Гейру это все вполне устраивало, и никто даже не спросил Хёрдис, куда и зачем она идет. Пришла — оставайся, живи сколько хочешь, хлеба и пива у Хрольва Суматохи хватит на всех!
   Хёрдис прожила в Моховой Кочке целых четыре дня. За это время она получила в подарок новые башмаки и отказала двум хирдманам, которые желали взять ее в жены. «Отчего я родилась не здесь?» — с изумлением думала Хёрдис. Это место подходило ей как нельзя лучше, и она даже подумывала, не остаться ли здесь навсегда, попросту выбросив из головы все девять миров, которых с Моховой Кочки было не видно.
   Но на пятый день оказалось, что неприметного вида железная палочка, выкованная в виде стрелы и служащая знаком сбора войска, уже побывала и здесь. С шутками и смехом Хрольв Суматоха готовился присоединиться к войску Фрейвида хевдинга, и все его гости собирались вместе с ним. «Общим счетом это будет человек сто!» — вычислила Хёрдис со смешанным чувством восхищения и досады. Ну зачем им этот поход! Половину этих прекрасных людей просто поубивают фьялли. Лучше им сидеть дома. Конечно, можно и их приковать заклинанием к чему-нибудь неподвижному, но они не обижали Хёрдис, и ей не хотелось обижать их. Надо сделать по-другому.
   На другое утро после ее решения Хрольв Суматоха стоял возле своей лежанки и любовался отлично вычищенным щитом.
   — Чего ты подхватился? — сонно зевая, спросила фру Гейра. — Давно не видел отражения своей рожи? Отложи — со вчерашнего перепоя ты уродливее тролля!
   — Ты не знаешь, кто так хорошо мне почистил щит? — радостно спрашивал Хрольв. — Я как раз подумал — надо подарить что-нибудь Стейну, ему скоро будет четырнадцать лет! Подарю-ка я ему этот щит! Мне самому ведь не нужно! Я ни с кем воевать не собираюсь!
   — Эй, хозяин! — закричал чей-то голос из гридницы, куда выходила дверь спального хозяйского покоя. — Ты не помнишь, куда мы собирались ехать?
   — Как это — не помню? — заорал Хрольв. На самом деле он не помнил, но уже изобретательно восполнил пробел. — На охоту, конечно! У Бурого Взлобка рабы видели такого кабана, что хоть самой Фрейе под седло! Ты, Арне, даже дал обет его добыть, разве забыл?
   — Я столько выпил вчера, что мог дать какой угодно обет! — с готовностью согласился Арке. — Но я не отступаю от своих обетов, даже если давал их, сидя в бочке с пивом! Так что натягивай штаны и поехали!
   Через недолгое время хозяин и все его гости деятельно собирались на охоту. Память о ратной стреле и походе у всех как будто слизнула корова Аудумла, так самая, что вылизала первого великана из камня. Тот же самый удалец Арне, седлая коня, озабоченно почесывал в лохматом затылке. Ему чего-то не хватало. Вчера здесь была вроде бы девушка, которая ему очень нравилась, а сейчас она исчезла. Или он увидел ее на дне той же бочки с пивом? А жаль, если так!
   Хёрдис тоже отчасти было жаль. К тому времени она была уже довольно далеко от Моховой Кочки. Ей пока не пришло время отдыхать, месть ее не была завершена, и Дракон Судьбы еще к ней не вернулся. Шагая на юг, к побережью, она вспоминала Хрольва и его гостей, улыбалась, как ни странно, без малейшего ехидства и надеялась, что когда-нибудь еще вернется под гостеприимную замшелую крышу.
   Правда, этой ее мечте не суждено было осуществиться.
 
   Подъезжая к Лейрингагорду, Ингвильда заметила в водах фьорда знакомый корабль. Волчья голова с бычьими рогами сверкала позолотой, издалека выделяясь среди деревянных и крашеных штевней.
   Хирдманы тоже заметили «Рогатого Волка», загудели, стали подталкивать друг друга. Кюна Далла ничего не сказала, только крепче сжала губы, «Теперь-то она будет мне верить!» — подумала Ингвильда, но торжества не ощутила. На сердце у нее было слишком тревожно, и для тревоги имелись все основания.
   По пути к Двору Лейрингов кюна Далла то придерживала поводья, набираясь смелости перед встречей с мужем, то принималась погонять коня, стараясь быстрее покончить с мучительным ожиданием этой встречи. В разговорах с Вильмундом она сильно преувеличивала свое влияние на Стюрмира конунга, но Вильмунд этого не знал, потому что со времени их свадьбы почти не жил дома. Если бы он знал, как мало его отец считается с мачехой, то ему стало бы гораздо понятнее ее желание сменить одного конунга на другого.
   В усадьбе об их приезде знали. Челядь и хирдманы сторонились, пропуская кюну Даллу, с удивлением провожали глазами Ингвильду. Ее никак не ждали здесь увидеть, и это удивление в глазах встречных усиливало ее тревогу. Не зря столько народу уверено, что ей совсем не следует здесь находиться! Но кюна Далла не спрашивала ее согласия на эту поездку, и Ингвильде оставалось только надеяться на доброту богинь.
   В гриднице было людно: здесь сидели все Лейринги, от старухи Йорунн до двенадцатилетнего Атли, только с Середины Зимы носившего меч. Но полуседая голова Метельного Великана сразу бросалась в глаза, а его громкий возмущенный голос было слышно еще в сенях. Как видно, он опередил жену совсем ненамного и только постигал все удивительные новости.
   — А! Ты откуда взялась? — рявкнул он, увидев в дверях кюну Даллу.
   Он не больше ее самой обрадовался встрече, и его гнез был не слабее ее страха.
   Далла была бледна и сжимала губы, стараясь сдержать дрожь. Ее лицо было замкнутым и надменным, но и конунг, и все родичи понимали, что сердце ее дрожит, как осиновый лист на ветру.
   — Кто ты такая теперь, хотел бы я знать! — гневно гремел Стюрмир. — Мой сын, я слышу, объявил меня мертвецом и провозгласил конунгом самого себя! Кто же ты теперь — вдова? И с чем ты приехала? Где этот новый Сигурд? Спрятался под лавку, услышав, что его мертвый отец ожил?
   — Послушай, конунг! — заговорила кюна Далла, но глаза ее оставались огромными озерами страха, а голос дрожал. Если бы она знала, что ей придется так плохо, то не стала бы и затевать всего этого.
   — Ты не слушаешь, что тебе говорят! — выкрикнула Йорунн, отлично понимая, что ее дочери особенно нечего сказать. — Твоя жена ни в чем перед тобой не виновата! Еще в тот день, когда Фрейвид Огниво все это задумал, она прислала сюда Гримкеля ярла, чтобы он собирал для тебя войско! Оно собрано и готово к походу! Ты можешь вести его на Фрейвида хоть завтра! И радуйся, что твоя жена вырвалась от него невредимой!
   — Где мой… где Вильмунд? — переведя дух, спросил Стюрмир конунг.
   — Он остался в усадьбе Овсяные Клочья, — сказала кюна Далла. — Он заболел.
   Стюрмир презрительно хмыкнул, но его глаза смотрели на жену так сурово, что она не переставала дрожать. Вдруг конунг заметил Ингвильду. Он слегка переменился в лице, как будто не верил глазам, а потом снова перевел взгляд на жену.
   — Зачем она здесь? — спросил конунг, кивнув на Ингвильду.
   — Твой сын… я отговорила его родниться с Фрейвидом, — поспешно сказала кюна Далла. — Он отказался от обрученья с ней. Он хотел передать ее руку моему родичу Аслану…
   Аслак Облако разинул рот от удивления — ничего подобного никому из Лейрингов и в голову не приходило.
   — А где, наконец, сам Фрейвид? — снова спросил Стюрмир.
   — Собирает войско западного побережья, — уже смелее ответила кюна Далла. Она все еще чувствовала себя стоящей на тонкой кромке льда и торопилась перевести гнев мужа на другого виновника. — Он уехал сразу после Середины Зимы. Что-то его долго нету! Наверное, он узнал о твоем возвращении и не спешит ехать сюда! Но я привезла тебе его дочь, и теперь ты…
   — Да, теперь я могу разговаривать с ним, не опасаясь, что он попытается довести свое грязное дело до конца! — резко ответил Стюрмир конунг. — И ты хорошо сделала, жена, что привезла ее! Ты могла бы додуматься сделать и кое-что еще! Я узнал ваши новости от сына Хельги хёвдинга, который нашел меня в Эльвенэсе! Почему Хельги хёвдинг один догадался предупредить меня о том, что я уже не конунг в своих владениях? Почему не ты, моя жена, почему не твои родичи, которым я доверял? Вы хотели нажраться до отвала на моих поминках, а потом править в моей стране! А как не вышло, так вы разинули ваши вороньи клювы на наследство Фрейвида! Да, все добро Фрейвида скоро станет его наследством, а его наследница — она одна! И ты, Облако, уже вообразил себя богачом! Не думайте, что вашего конунга так легко одолеть и обмануть! Я не глупее вас! Хильмир конунг предлагал мне жениться на его дочери. Пожалуй, я зря не согласился! Но еще не поздно передумать! Так что вы поразмыслите, род Жадной Вороны. Насколько хорошо вы поможете мне разобраться с Фрейвидом, настолько прочно эта женщина останется на месте моей жены!
   — Ты хочешь отказаться от жены? — возмущенно воскликнула Йорунн. — Ты сам не знаешь, что говоришь! Да разве у тебя есть более надежные люди, чем Лейринги! С кем ты останешься, если поссоришься с нами?
   — Хильмир конунг дает мне пять тысяч войска на лучших кораблях! Слэттенланд велик, и слэттам требуется время на сбор войска, но я зерю слову Хильмира! Хельги хёвдинг тоже доказал мне свою преданность. Он действовал в то время, как вы каркали над моим мнимым трупом!
   — Ты хочешь поссориться с нами! — угрожающе сузив глаза, сказала Йорунн.
   — Я хочу, чтобы вы одумались! — сурово ответил ей Стюрмир. — Я верен моим друзьям и страшен для моих врагов! Я все сказал вам. Вашу преданность мне вы должны теперь доказать делом.
 
   Тогда твоя дочь останется моей женой, а дочь Фрейвида со всем ее наследством, быть может, еще получит Аслан. А пока я пойду к Адильсу Справедливому в Железный Пирог и ее забираю с собой. Эту награду вам еще предстоит завоевать. Кто слышал, тот понял!
 
   На другое же утро Стюрмир конунг собрал тинг. Народу сошлось почти столько же, сколько и осенью, только женщин почти не было, а мужчины были суровы и немногословны. Почти все хёльды с дружинами покинули дома, собираясь в поход, и были рады, что на фьяллей их поведет сам Метельный Великан, заручившийся поддержкой сильного конунга слэттов. Немало было на Остром мысу и беженцев с севера, чьи дома и земли уже были захвачены фьяллями. Широкой волной северяне растекались по всему Квиттингу, умоляя о пристанище и усиливая своими рассказами общее смятение.
   — Конунг слэттов Хильмир пообещал дать мне пять тысяч войска и достаточное число боевых кораблей! — громко говорил Стюрмир конунг с вершины Престола Закона. — Я остаюсь вашим конунгом, и если богам это неугодно, пусть Тор ударит меня огненным молотом прямо на этом месте!
   Тысячи голов дружно поднялись к серому зимнему небу, но огненный смерч Мйольнира не прорезал тучи и не пал на голову Стюрмира. Значит, боги по-прежнему считали его конунгом квиттов.
   — Фрейвида хёвдинга, который предательски пытался отнять у меня престол и править от имени моего сына, я объявляю своим врагом! — гневно продолжал Стюрмир конунг. — Всем, кто поддержал его, следует как можно скорее явиться ко мне к принести новые клятвы верности. Тогда я прощу всех, кто был обманут Фрейвидом. Я разрываю обручение его дочери Ингвильды с моим сыном Вильмундом, провозглашенное с этой скалы на осеннем тинге. Фрейвид не может зваться моим родичем до тех пор, пока сам не явится ко мне и не положит голову мне на колени. Его дочь останется у меня в залог его повиновения.
   Ингвильда стояла здесь же, на второй ступени Престола Конунга. Видя под собой это море голов, она дрожала от пронзительного морского ветра, но страх и тревога в ней перегорели за последние дни, и сейчас душу ее заполняло тупое равнодушие. Рухнул весь ее прежний мир — почет и уважение, окружавшее ее отца и ее саму, согласие и добрые надежды. Теперь она была былинкой на ветру, беззащитной и одинокой.
   Стюрмир конунг спустился с верхней площадки и подошел к Ингвильде. Оддбранд у нее за спиной напрягся, не зная, чего ждать от конунга, но готовый с оружием защищать свою госпожу даже от него. Стюрмир вынул нож, и Оддбранд незаметно положил руку на рукоять меча. Как он его достанет, не успеет уследить даже самый быстрый человеческий взор.
   Конунг протянул руку к голове Ингвильды и приподнял тонкую косичку, заплетенную над ее правым виском в тот вечер, когда состоялось обручение. Не глянув даже в лицо девушке, словно держал в руке всего лишь ветку березы, Стюрмир отрезал косичку и поднял в вытянутой руке.
   — Ты, Хёгни Черника, отвезешь это Фрейвиду Огниво! — приказал Стюрмир, найдя в толпе одного из своих гестов. — Передай ему мой приказ немедленно явиться сюда со всем войском, которое он успел собрать. Передай, что если он вздумает упорствовать, то следующим моим подарком будет нэ прядь волос, а голова его единственной дочери.
   На огромном поле тинга стояла тишина. Тысячная толпа молчала, не потрясая оружием в знак согласия, но и не противореча конунгу. Ингвильда услышала, как Оддбранд у нее за спиной перевел дух. А лицо Стюрмира выглядело ожесточенным и решительным, и Ингвильда не сомневалась, что в случае надобности он выполнит свою угрозу. И избавление от сговора было единственным, что она сейчас могла счесть своей удачей.
 
   В одной маленькой усадьбе возле самого побережья Хёрдис разжилась лошадью. Хозяин, Эйк Сорока, много лет мучился болью в спине, а Хёрдис вылечила его, постучав по хребту страдальца своим огнивом и провыв парочку заклинаний, совершенно непонятных даже ей самой. Боли в спине у Эйка исчезли, и Хёрдис меньше всех знала, как это получилось. Но Эйк был настолько счастлив, что в благодарность подарил ей смирную мохнатенькую лошадку бурой масти с густой гривой и крепкими копытцами, которыми она сама себе выкапывала траву из-под снега. Хёрдис дала ей имя Цветочная Ночь — Бломменатт, — никому, конечно, не сказав, что таким образом хочет расплатиться с миром, который по ее вине лишился другой Бломменатт — кюны фьяллей, жены Торбранда Тролля. В придачу Хёрдис достались седло, уздечка и седельные сумки, полные съестных припасов. Она сама начала чувствовать себя Йорейдой Малой Вёльвой, прорицательницей, целительницей и норны знают кем еще.
   Теперь она смело въезжала в каждую новую усадьбу и Серого брала с собой. Женщина с лошадью — достаточно богатая и уважаемая особа, чтобы кто-то заподозрил в ней ведьму. Но теперь Хёрдис приходилось быть особенно осторожной. Здесь существовала опасность встречи с Фрейвидом хёвдингом. В своих прежних разъездах по побережью он иногда брал с собой Ингвильду, а о существовании Хёрдис никто даже не подозревал, так что она могла не опасаться внезапного разоблачения. Но сам Фрейвид несомненно узнает свою беспутную дочь. И что тогда будет… При мысли об этом у Хёрдис перехватывало дух от тревожных и сладких предчувствий. Тихий, тоненький голосок благоразумия в глубине души пищал, что игры с огнем кончаются плохо, а от удара секирой по шее ее замечательная голова слетит с плеч не хуже всякой другой. Но благоразумие заблудилось в темных закоулках души, и Хёрдис делала вид, что и знать его не знает.
   На снегу, покрывавшем кое-где каменистую тропу, мелькнули свежие следы ног. Потянуло запахом дсилья. Мохнатая Бломменатт неспешно трусила вверх по склону, потряхивая спутанной черной гривой. Хёрдис оглянулась на Серого и кивком послала его на вершину холма. Пес обогнал лошадку и помчался наверх. Провожая его глазами, Хёрдис тихо фыркнула. На одном из дворов она рассказала хозяевам, что своей ворожбой поселила в тело пса душу славного воина, погибшего в битве, чему доказательством служит гривна и разум пса, понимающего человеческую речь. После этого хозяева чуть не посадили Серого за стол вместе с людьми. Но этого Хёрдис не допустила, боясь, что не сумеет удержаться от смеха.
   Серый быстро вернулся, неся в голове образ большой усадьбы, такой большой, что с она с трудом помещалась в его памяти и отдельные постройки на ходу сыпались на землю. Тогда Хёрдис сошла с седла, оставила лошадку прямо посредине тропы — та уже доказала, что не тронется с места, — и поднялась на вершину, прячась за соснами.
   Да, усадьба была велика — не меньше Прибрежного Дома, да пирует он вечно в Обители Павших ^[24]! Ворота были раскрыты, и из них выезжала дружина. Впереди ехал сам хозяин с богатым синим плащом на плечах, а за ним вытянулось уже три… четыре… пять рядов хирдманов, по три человека в ряд. А двор-то большой — там поместится целое войско! И все это — для Фрейвида? Обойдется!
   Хёрдис вовсе не думала, что опоздала помешать отъезду. Быстро подняв ладони ко рту, она шепнула несколько слов. Да, волшебное огниво, Медный Лес сила земли и студеного моря сделали ее могучим существом. Несколько слов — и статный, холеный конь споткнулся, как заморенная кляча бедного бонда нырнул головой вперед; знатный хёльд в синем плаще через голову коня вылетел из седла и покатился по мерзлой земле. Строй разбился, передние ряды придерживали коней, задние со двора напирали на них, не видя, что случилось. До Хёрдис долетали изумленные и тревожные крики.
   Несколько мгновений хёльд лежал неподвижно, потом поднялся, и Хёрдис видела, как его лицо кривится от боли. Падать с коня во всем вооружении на промерзшую каменистую землю не очень-то приятно! Выпрямившись, хёльд подобрал поводья, повернулся и пошел назад к воротам. Хирдманы постояли несколько мгновений, а потом дружно развернулись и в том же порядке вернулись во двор. Это было похоже на улитку, которая было высунула рожки, но осталась недовольна погодой и быстро втянула их обратно. Пир по поводу возвращения дружины из похода начнется раньше, чем собаки догрызут кости от проводов. Никто не сказал ни слова — такая примета, как падение самого вожака еще в воротах, даже не требует обсуждения.