Дьякова Виктория. Наследники Борджиа

   – Скажешь, о чем ты шепталась с итальянкой? – издевательски спрашивал ее Ридфор, но бедная страдалица уже не способна была услышать его.
   Петля сужалась. Казалось, череп девушки вот-вот расколется. Еще несколько поворотов…
   – Мой господин! – вбежав в зал, прервал пытку один из лучников. – Прости меня, господин…
   – Что случилось? – недовольно скривился Рид-фор и дал арабу знак остановиться.
   – Господин, русский принц со своим отрядом только что проследовал через коридор смерти в крепость.
   – Проследовал? – усмехнулся, потирая руки, Командор. – Или сгорел заживо там?
   – В том-то и дело, что проследовал, – ошеломленно сообщил лучник.
   – Как это так?! – Ридфор аж подскочил на месте. – Кто пропустил их? Кто посмел?
   – Совершилось чудо, мой господин. Им открылся мерцающий голубой путь, и они прошли по нему сквозь отряды наших воинов совершенно невредимые…
   – Голубой путь… – Ридфор снова опустился на подушки, раздумывая. – Голубой путь… Ладно, поди прочь, – приказал он лучнику. Взгляд его упал на лежавшую у его ног без чувств Тану. – Как думаешь, жива она? – спросил он араба.
   – Похоже, нет, мой господин, – склонился над египтянкой Савеоф.
   –.Как бы там ни было, утопи ее в озере. Я не кормлю предателей. Понял?
   – Да, мой господин, – поклонился араб
   – Тогда тоже иди.
   Взяв тело Таны за ноги, Савеоф вытащил ее из зала. На белых леопардовых шкурах протянулась длинная кровавая полоса. Де Ридфор с отвращением поморщился. Но мысли его уже занимало другое. Голубой путь помог русскому принцу пройти в монастырь… Что это значит? От предчувствия удачи у Командора Пустыни зачесались ладони. Это значит, что дорогу принцу открыл волшебный камень гелиотроп, Талисман Командоров. Откуда он мог взяться в дикой стране, где большинство людей даже высшего сословия и понятия не имеют о том, что, кроме их страны, еще где-то существует жизнь, а тем более о волшебных камнях тамплиеров и обо все прочем? Откуда? Да все просто! Либо этот славянин украл камень у герцогини де Борджиа, долго жившей в семье белозерских принцев – славяне ведь любят украсть. Либо она сама ему подарила. А зачем? Но тут уже другой вопрос. Главное – у самой итальянки теперь нет гелиотропа. Она уязвима, как простая смертная. Вот так удача! Совершив от восторга акробатический пируэт на подушках, Командор Пустыни приказал позвать к нему старшего из ассасинов и начал продумывать свой план.
   – Принц де Ухтом прибыл в крепость, госпожа, – доложил Джованне капитан де Армес, войдя в салон галеры, где находилась герцогиня.
   – Откуда тебе известно это? – оторвавшись от раздумий, спросила его Джованна.
   – Голубой свет гелиотропа просиял над всей округой и озером. Можно не сомневаться, что принц де Ухтом благополучно вступил в монастырь.
   Джованна внимательно посмотрела на него, затем поднялась с кресла и вышла на палубу.
   – Раз это видел ты, то нет сомнения, что то же видел и Ридфор, – она многозначительно взглянула на капитана. – Теперь он знает, что гелиотропа у меня нет. Наступают трудные дни для нас с тобой, Гарсиа. Мы с тобой – против всех. Но мы должны победить. Дай приказ немедленно сняться с якоря и выйти подальше в озеро, чтобы вся акватория вокруг просматривалась, как на ладони. Незваные гости, я полагаю, не заставят себя долго ждать. Организуй освещение и постоянную вахту. Теперь нам надо забыть об отдыхе и сне. Около пифона поставь телохранителя.
   – Вы не жалеете, что отдали гелиотроп принцу Никите? – тихо спросил Гарсиа.
   – Человек, который мне дорог, – в безопасности, – ответила Джованна, – как я могу жалеть об этом? А о себе я позабочусь сама.
   Недалеко от галеры в прибрежном кустарнике раздался шум ломающихся ветвей. Гарсиа схватился за оружие и выступил вперед, закрывая собой госпожу. Какой-то человек в восточном одеянии – видно было, как мелькнула за листьями чалма, – протащил к воде тело женщины с длинными волосами. Затем он поднял ее и одним движением выбросил далеко в озеро. Бессильные конечности взметнулись в воздухе. Перекувырнувшись, тело с шумом упало в воду и стало быстро погружаться. Веер волос устремился на глубину, словно опускающиеся под воду плети водорослей.
   – Это Тана! – вскрикнула, узнав женщину, Джованна. – Воспитанница Маршала! Они убили ее! Гарсиа, немедленно пошли людей, пусть вытащат ее из воды – может быть, ее еще можно спасти. И пусть догонят араба, если он еще недалеко ушел! – приказала она в волнении.
   Мгновением спустя несколько матросов попрыгали в воду. Тело Таны подняли почти со дна. Она еще была жива. А вот араб уже успел исчезнуть. Наверное, возвратился к своему господину.
   Джованна приказала перенести девушку в одну из гостевых спален на галере. По случайному совпадению комнату эту украшали изображения древних египетских богов, мифологических животных и царских гербов. Обитые тончайшим бежевым атласом стены венчались расписным сводом наподобие лазурного вела-риума, окаймленного длинными желтыми листами пальм. Живопись на атласе, сотворенная учениками Сандро Ботичелли, сияла в свете многочисленных свечей всей свойственной вдохновенной манере великого итальянца радостной красотой и девственной свежестью. В широких крыльях символических кругов Изи-да и Осирис потрясали руками, обрамленными перьями, наподобие крыльев птиц. Змеи вздували свое голубое горло; боги с головами животных поднимали свои уши шакалов, опускали в плечи змеиные шеи, вытягивали длинные хищные клювы. Мистические ковчеги богов двигались на своих полозьях, влекомые фигурами в различных позах, или плавали на зеленоватой волнующейся глади вод.
   А посередине всех этих изображений художники поместили человека своего времени, написанного нарочито грубо, как неудавшийся набросок, с резкими чертами, расцвеченного яркими, негармоничными красками. Надменное и самодовольное выражение его лица явственно контрастировало с таинственной выразительностью египетского искусства, подчиненного жреческим правилам и отчаянно стремящимся через замкнутый религиозным табу вечный круг жизни и смерти выразить свою сокровенную истину. В руке горделивого незнакомца из эпохи Возрождения сиял нарисованный насыщенным кроваво-гранатовым цветом драгоценный камень – знаменитый рубин «пламя Борджиа», с давних времен украшавший корону герцогов Романьи. Его пурпурные отблески разлетались по всему живописному изображению, вспыхивали на окнах венецианского стекла, на выполненном в виде листа папируса, покрытом сотнями иероглифов плафоне.
   Из глубины средневековья, от арагонский королей, стоявших у истоков рода де Борджиа, донеслись легенды о чудесах великолепного рубина. «Если хочешь добиться взаимности от гордой, строптивой женщины, к которой склоняется твое сердце, – дай ей взглянуть на „Пламя Борджиа“, и она станет ласкова с тобой, как домашняя кошка, – говаривал когда-то дед Джо-ванны, римский властелин папа Александр VI. – Если хочешь уничтожить своего врага, направь на него лучи рубина, сверкающего на солнце, – и скоро недруг твой исчезнет с лица земли. Если хочешь узнать, не скрывается ли смерть в поднесенном с подобострастной улыбкой кубке с соблазнительно пахучим вином, – опусти в вино драгоценный красный камень, и, если вино отравлено, он предупредит тебя, изменив свой цвет на черный.»
   В двух углах комнаты, напротив ложа, возвышались круглобокие амфоры из нежно-лилового агата, украшенные золотыми изображениями скарабеев, кошек и цветков лотоса. Огромные разноцветные павлиньи перья перемежались в них с образцами оружия древних египтян: острые копья с бронзовыми наконечниками, короткие бронзовые мечи, покоящиеся в кожаных ножнах с украшенными слоновой костью и серебром рукоятями. Здесь же стояли, прислоненные к стене, длинные щиты фараоновых копейщиков из кожи крокодилов или гиппопотамов, твердые и прочные, как бронза; кожаные шлемы лучников; подбитые войлоком нагрудники; высокие леопардовые шапки меченосцев.
   Джованна приказала матросам уложить девушку на постель и удалиться. Ложе, занимавшее около трети спальни, имело весьма причудливую форму – оно было выполнено в виде уснувшего быка с поджатыми ногами и изгибающимся двумя прядями хвостом. Широкую спину быка, собственно, и служившую местом для отдыха, покрывали множество больших и маленьких подушечек алого атласа, а вместо одеяла служили скрепленные между собой перья страуса. Присев на кровать рядом с египтянкой, герцогиня внимательно осмотрела раны на ее голове:
   – Они пытали ее! – возмущенно произнесла она. – Еще немного, и череп несчастной бы раскололся. Что-то помешало им…
   – Наверняка въезд принца де Ухтом в монастырь, – предположил Гарсиа. – Ридфору было на что отвлечься. Воображаю его изумление! Вам удалось поговорить с Маршалом, госпожа?
   – Нет еще. Пифон отдал слишком много сил, сотворив живительную слезу, и он нуждается в покое. Поди, принеси мне флакон с эликсиром. Девочка совсем плоха. Надо немедленно смазать ее раны, чтобы они быстро зажили. Иначе мы потеряем ее…
   – Госпожа, – попытался возразить ей Гарсиа, – мы не можем использовать драгоценную жидкость для всех. Мы и так весьма беспечно раздаем и тратим то, без чего сами не можем обойтись. Вы не можете обойтись, госпожа…
   – Принеси мне флакон с эликсиром, – не дослушав, приказала ему Джованна.
   Капитан де Армес покорно умолк и, звякнув шпорами, вышел из спальни. В наступившей тишине до Джованны долетел едва различимый всплеск воды у борта галеры. Она насторожилась. Взгляд ее случайно упал на изображение итальянца на атласном панно комнаты. В мерцающем свете закрепленных на стенах факелов, ей показалось, что лицо незнакомца, имеющее немало черт схожих с отважным и жестким ликом ее отца, герцога Чезаре де Борджиа, трагически исказилось, а.пламенный рубин в его руке приобрел странный мутно-сероватый оттенок. Стараясь унять охватывающую ее тревогу, Джованна принялась снимать с неподвижно лежащей Таны украшавшие ее золотые и сердоликовые браслеты, но пальцы рук повлажнели от волнения и плохо слушались. Наконец, появился Гарсиа. Он передал герцогине венецианский флакон с пурпурно-лиловой жидкостью.
   – «Слезы пифона», госпожа, – слегка поклонился он.
   – Ты ничего не слышал? – испытывающе взглянула на него Джованна.
   – Ничего, – насторожился Гарсиа. – А вы? Вы что-то слышали? Какой-то шум?
   – Я, кажется, слышала всплеск. Но, может быть, мне показалось. Ладно, займемся девушкой.
   Она открыла флакон с лекарством и снова склонилась над Таной.
   – Я сейчас проверю, – решил Гарсиа, но не успел он договорить, как на палубе отчетливо прозвучало шарканье босых ног, и чья-то тень мелькнула за выложенными цветными мозаиками окнами спальни.
   – Гарсиа, пифон! – вскочила Джованна.
   Капитан де Армес выхватил шпагу и через римский и гомеровский залы бросился в спальню самой герцогини, где у постели госпожи обычно спал в своей корзинке карфагенский змей. На ковре перед дверью он увидел мокрые следы босых ног. Кто-то приближался к двери спальни, потоптался и ушел прочь. Распахнув дверь, Гарсиа вбежал в «Ганнибалово жилище», как, бывало, называл свою любимую комнату, убранную в северо-африканском стиле, герцог Чезаре Борджиа. Однако здесь все было спокойно. Пифон благополучно почивал на своем месте, неусыпно охраняемый чернокожим матросом, вооруженным двумя острыми кинжалами и мечом.
   Слегка успокоившись, Гарсиа устремился на палубу. Заслышав его быстрые шаги, кто-то спрыгнул за борт. Подбежав, Гарсиа успел заметить в блеклых полосах света, протянувшихся от больших факелов, зажженных на борту галеры, только мелькающий из-под воды смуглый торс и алую чалму араба, поспешно уплывающего прочь. Выхватив пистолет, Гарсиа выстрелил вслед беглецу. Почувствовав опасность, араб мгновенно набрал в легкие побольше воздуха и полностью скрылся под водой.
   Как только Гарсиа покинул египетскую спальню, все огни в комнате, где находились Джованна и Тана, внезапно как один потухли. И тут же снова зажглись, даже ярче, чем прежде. Все помещение наполнилось вкуснейшим ароматом спелых манго и гранатов. С недоверчивым изумлением Джованна увидела, что в самой середине комнаты стоит, невесть откуда взявшаяся, огромная корзина с крышкой, из-под которой как раз и струится манящий, соблазнительный аромат.
   Даже вопреки осторожности, Джованна почувствовала непреодолимое желание попробовать один из фруктов. Ведь со вчерашнего дня у нее во рту не было и росинки. Не отдавая себе отчета в безрассудности своего поступка, она приблизилась к корзине и протянула руку к крышке. Какая-то непреодолимая сила толкала ее вперед.
   Но внутренний голос внезапно воспротивился ее порыву. «Стой!» – послышался ей голос отца. Герцогиня снова обратила свой взор к итальянцу на портрете. Взгляд его был мрачен, лик – смертельно бледен, а камень в руке почернел. Почувствовав, как первобытный ужас перед неотвратимым оковывает ее тело саднящим ледяным дыханием, Джованна отступила на шаг от корзины. И вовремя. Крышка корзины вдруг подскочила вверх, плоды разлетелись и покатились по полу. Раздалось резкое шипение, и огромный клубок черного змеиного тела, блистая чешуей, выскочил из корзины и бросился к ногам Джованны.
   Джованна отскочила в сторону, но немного опоздала. Челюсти змеи сомкнулись на подошве ее сапога, да с такой силой, что молодая женщина едва не потеряла равновесие. Облачко яда брызнуло с изогнутых клыков чудовища. Прозрачная смертоносная жидкость заструилась по ноге герцогини. Вырвав ногу из пасти змеи, Джованна сумела увернуться от второго укуса и бросилась к стене, туда, где стояли в амфорах египетские мечи. Только сейчас, когда способность соединять отдельные мечущиеся в мозгу слова в мысли снова вернулась к ней, Джованна смогла осознать, кто находится перед ней. О, это был не мирный, мудрый и преданный, как пес, пифон, священное животное Карфагена, хотя на мгновение ошеломленной Джованне показалось, что мир перевернулся и по какой-то причине, неизвестной ей, вернейший и нежнейший друг ее пифон, спаситель и защитник, превратился в опасного убийцу. О, нет! Черно-серебристое существо, собравшее половину своего гибкого тела в кольца на полу, а верхнюю часть вознесшее до уровня плеча Джованны было… пустынной сирийской коброй, невероятно сильной, толстой и способной обогнать в скорости даже скачущую во весь опор лошадь. Ее капюшон раздулся круглым пузырем, и взору Джованны отчетливо предстали узоры широких черных и белых полос на нем. Как страшная черная лилия смерти, голова кобры качалась на стебле, уставившись на жертву холодными бусинками глаз.
   Быстро оглядев комнату, Джованна поняла, что кобра находится как раз в самом центре помещения, отделяя ее и от единственной двери и от Таны, которая пребывала после принятия лекарства в глубоком сне, даже не подозревая о том, что происходит вокруг. Больше всего Джованна боялась сейчас, что Тана проснется и, увидев змею, закричит, а того хуже – сделает какие-нибудь резкие движения. Даже если просто пошевелится, повернется во сне. Тогда кобра перекинется на нее, на ее совершенно нагое тело, прикрытое только опахалами из перьев… «Не проснись, Тана, не проснись, – молила про себя Джованна. – Гарсиа, где же Гарсиа?..» – стучало у нее в голове, и она не знала, каких святых ей просить о своем спасении.
   Полагаясь только на себя, Джованна тихонько протянула руку к агатовой амфоре, стремясь достать бронзовый меч. Кобра тут же бросилась на нее, и тонкие ниточки яда протянулись в воздухе с кончиков ее клыков. Стиснув зубы, чтобы не закричать от ужаса, Джованна снова отскочила назад. Змея быстро поднялась и опять встала напротив, совсем близко. Затем нижняя часть ее тела развернулась. Кобра начала медленно скользить по полу, высоко держа свою голову и не отрывая от лица Джованны своих ужасных маленьких глазенок.
   Джованна почувствовала, что она не может пошевелиться, ноги ее подкашиваются, а зрение мутиться, память ускользает. Вот-вот она упадет на пол в склизкие ядовитые объятия к своему палачу. Из последних сил борясь с гипнозом, Джованна собрала волю…
   Но в этот момент дверь комнаты за спиной кобры открылась. На пороге появился капитан Гарсиа. Джованна мимикой показала ему, мол, не подходи близко. Но выхватив из– за пояса кинжал с вензелем де Бор-джиа на рукоятке, де Армес со всей силы ударил им кобре в шею, в середину развернутого капюшона. Такой удар сходу убивал человека, как бывало уже не раз. И на какое-то время змея неподвижно растянулась на полу. Но только лишь Джованна пошевелилась, кобра снова поднялась, как стрела, выпушенная из боевого лука, и устремилась к герцогине.
   Гарсиа бросился на помощь, но чуть-чуть опоздал. Опершись на хвост, кобра прыгнула на свою жертву. Ее челюсти раскрылись так широко, что брызги яда летели с ее клыков, образуя прозрачное бледное облачко.
   Джованна ринулась в сторону.
   Кобра промахнулась и плашмя распростерлась у ног герцогини. И тут дочь герцога де Борджиа решительно прыгнула змее на шею, прижав голову чудовища к полу. Тело кобры стало биться и извиваться вокруг ног Джованны. Призвав все свое мужество, Джованна терпела ее отвратительные объятия. Главное – не шелохнуться, не дать освободиться голове, повторяла она про себя как заклятье, тогда кобра снова нанесет смертельный удар. Воспользовавшись ситуацией, капитан де Армес подбежал к Джованне и, запустив руки в самую середину извивающегося клубка, старался нащупать горло змеи. Наконец он схватил-змею за шею и сжал ее обеими руками.
   – Поймал, я поймал ее! – прохрипел он, и Джо-ванна наконец смогла отскочить в сторону. Гарсиа поднялся на ноги, изо всех сил сжимая руками шею змеи. Черный чешуйчатый хвост бился вокруг него. Сила кобры была ужасна, и капитан не мог удержать ее. Она постепенно высвобождала свою страшную клыкастую голову и выскальзывала из его рук.
   – К столу, прижми ее к столу! – забыв о Тане, крикнула Джованна капитану.
   С огромным трудом удерживая кобру, Гарсиа совершил несколько шагов к небольшому сголику у кровати и прижал голову змеи к краю его золоченой поверхности. Кобра сильно ударила хвостом. Изящные алебастровые вазы с изображениями лотосов, бронзовое полированное зеркало Клеопатры на ножках из слоновой кости, агатовые и яшмовые сосуды, стоявшие на столе, с грохотом повалились на пол.
   Джованна молниеносно выхватила из амфоры бронзовый египетский меч и ударила им по чешуйчатому телу змеи. Но хребет кобры оказался очень мощным. Почувствовав боль, змея удвоила усилия. Холодная змеиная кровь заструилась со стола вниз. Напрягая все силы, герцогине пришлось распиливать мечом крепкую змеиную кость.
   Наконец голова чудовища повисла на куске кожи. Но несмотря на это, клыки в его пасти то вставали, то опускались и беспрестанно сочились смертоносным ядом. Тварь забилась в предсмертных судорогах, извиваясь чудовищными кольцами, то сжимаясь в клубок, то разворачиваясь.
   Схватив Джованну за плечи, Гарсиа оттащил ее подальше от мечущейся кобры.
   – С тобой все в порядке? – спросил он встрево-женно, осматривая ее. – Нет ли яда на коже и глазах?
   – Нет, нет, ничего, а ты? – ответила Джованна слегка заикаясь. Голос не слушался, ее колтил озноб. – Пифон на месте?
   – Да, госпожа. С ним все в порядке.
   – Слава Богу.
   Чудовище совершило еще несколько отвратительных пируэтов на полу и наконец затихло, простершись по всей длине зала.
   – Сдохла? – спросила, затаив дыхание, Джованна.
   Вытащив шпагу из ножен, Гарсиа приблизился к лежащей неподвижно змее и проткнул ею хвост. Реакции не последовало.
   – Сдохла, – с облегчением вздохнул он. Закрыв лицо руками, Джованна разрыдалась. Не смея прикоснуться к ней, капитан де Армес несколько мгновений смотрел на нее, затем обнял и прижал ее голову к своей груди.
   – Что же вы наделали, госпожа? – тихо говорил он ей. – Что же вы наделали… Зачем вы отдали гелиотроп?.. Но ничего, де Ридфор дорого заплатит за все. Это он прислал нам «подарок». Я видел его прислужника в красной чалме, со всех ног удиравшего с галеры. Ничего, госпожа, успокойтесь. Сейчас я позову матросов, они уберут эту гадкую тварь. Снимут с нее шкуру, выпотрошат, нафаршируют пряностями и бананом, а потом… зажарят. А мы с вами откушаем на обед печеной кобры и запьем ее превосходным вином назло Ридфору. Пожалуй, это будет повкуснее, чем даже хвост крокодила, которым вас бывало потчевал в Лазурном замке Маршал де Аре. Успокойтесь, госпожа. Моя дорогая госпожа…
   – Да, да, спасибо тебе… – Джованна по-детски, кулачками, вытирала слезы.
   Гарсиа позвал матросов. По его приказу они унесли кобру и отдали ее повару.
   В это время, глубоко вздохнув, Тана открыла глаза. Не поворачивая головы, она с удивлением осмотрела египетские рисунки на плафоне.
   – Где я? – спросила она, приподнимаясь на локте. – Неужели дома? И что сейчас, день или ночь?
   – Ты на моей галере, ты в безопасности. – Смертельно бледная от только что пережитого ужаса Джованна тем не менее сразу успокоилась и, смахнув последние слезы, подошла к девушке. – Как ты чувствуешь себя, Тана?
   – Очень легко. Так легко, что кажется у меня выросли за спиной крылья, и я порхаю по небу. Госпожа, я так счастлива! Если бы вы знали, что они хотели сделать со мной! – Тана попыталась встать босыми ногами на пол, но Гарсиа не позволил ей:
   – Тебе надо лежать, – строго остановил он ее. На самом деле он боялся, что ковры в комнате еще не успели поменять, и на них оставалось немало змеиного яда. Вставать на них босиком было бы весьма рискованно. – Я перенесу тебя в другую комнату. Госпожа, – обратился он к Джованне, – вам необходимо сменить одежду.
   – А что случилось? – непонимающе оглянулась вокруг Тана.
   – Ничего, ничего девочка. Просто мы промокли, – поспешила успокоить ее Джованна.
   Гарсиа поднял Тану вместе с одеялом из перьев с постели и направился в соседнюю комнату, небольшой уютный будуар, убранный в древнеримском духе. Внезапно из-под стола выкатилась мертвая голова змеи с оскаленными клыками, которую еще не успели убрать. Тана взвизгнула.
   – Это всего лишь украшение, – постаралась уверить девушку Джованна и, скрывая отвращение и страх, пнула голову чудовища носком сапога. Целый фонтан яда брызнул вверх, так что Джованна едва успела отдернуть обнаженные кисти рук.
   Гарсиа стремительно вынес кричащую от ужаса Тану в другую комнату. Джованна последовала за ним, приказав матросам тщательно обследовать помещение, корзину с фруктами выбросить за борт – мало ли кто там еще притаился, дожидаясь удобного случая, – переменить все ковры и покрывала. Сама же она поспешила в «убежище Ганнибала», чтобы умыться и переодеться.
   Как и говорил Гарсиа, черный пифон, по счастью, оказался цел и невредим. На время охранявший его матрос вышел из помещения вместе корзиной, пока госпожа переодевалась, а затем снова вернулся на место и занял свой пост. Джованна скатала свою одежду в куль и приказала матросам сжечь ее на берегу вместе с костюмом капитана де Армеса, который передаст им его чуть позже. Затем она вернулась в римский будуар.
   Чтобы девушка поскорее забыла, что ей довелось увидеть, Гарсиа рассказывал Тане о своем путешествии в Америку. По лицу самого капитана, как обычно, бледному и невозмутимому, трудно было даже предположить, какую страшную борьбу за жизнь своей госпожи ему только что пришлось вести. Стены комнаты, обитые алым бархатом, пестрели жизнерадостными изображениями мифологических сцен: терракотовые амуры, стройные белокурые эфебы резвились среди цветов на берегу водоема с молодыми людьми в патрицианских хламидах, застегнутых камеями, и горделивыми девами в перламутровых пеплумах с золотыми поясами. Свод будуара подпирали две порфировые колонны. С потолка и со стен низко свисали горящие лампады. У окна, выходящего на палубу, длинными занавесями спускались с плафона пурпурные полотна, воспроизводящие штандарты легендарных легионов Цезаря. В глубине этой небольшой полукруглой залы в куще рассаженных в вазах тонколистых растений, полулежала мраморная нимфа. Из склоненной урны богиня тихонько лила струйку воды в небольшой бассейн перед ней. Вдоль стен комнаты тянулись мраморные древнеримские скамьи, покрытые подушками. Впереди нимфы стояло три глубоких кресла, затянутых розовым индийским шелком, вышитым цветами.
   Уже одетая в прозрачную газовую тунику Тана сидела на среднем из них, кутаясь в свое страусовое одеяло. Когда Джованна вошла, она радостно потянулась к ней.
   – Я, правда, думала, госпожа, когда открыла глаза, что оказалась в детстве, – радостно защебетала она, – у себя дома во дворце в Каире. Знаете, в стране, где я родилась, нет ни рассветов, ни сумерек. Ночь опускается внезапно, и иссиня-голубой день следует за днем золотым, когда все дремлет под палящими лучами раскаленного, как свинец, солнца. Я только что видела в мелькавших передо мной картинах в моем путешествии по волнам сна, как яркий свет падает с бледного неба на землю, истомленную жарой, а за стенами древнего сада вокруг разрушенного дворца, где когда-то жили мои предки, все еще цветут акации, мимозы и фараоновы смоковницы, совсем такие, как они запомнились мне с детства. А вдали, на горизонте встает высокая цепь Ливийских гор, розоватых с сапфировыми тенями… Как давно я не была дома, в Каире, – она тихонько всхлипнула. – Мне все так странно в этой северной стране! Здесь ночь такая же светлая, как день, а солнце светит тускло и совсем не греет…