Страница:
Календулов, как истинный ученый, не побрезговал обрывком бумажки. Для него важно было содержание, а не форма.
– «Течение с образованием волн разрежения, – вполголоса бормотал он, читая каракули Чемоданова, – при обтекании угла сверхзвуковым потоком»… Очень интересно, очень… Вы кандидатский минимум сдали?
– А как же, – легко солгал я, уверенный в том, что документ о сдаче минимума, как и диплом об окончании вуза, я куплю в ближайшие дни.
Календулов принялся просматривать вторую страницу диссертации.
– Придется все делать задним числом, – говорил он тихо и невнятно, словно самому себе. – Я поговорю с заведующим кафедрой, чтобы утвердил тему… И попрошу, чтобы назначил меня вашим руководителем. Не возражаете?
Я понял, что прозвучал намек: пора заявить о своих возможностях и намерениях.
– Ну что вы! – воскликнул я, в уме прикидывая, сколько предложить Календулову. – Я очень даже рад. Вот только диссертация слабовата. Я не строю никаких иллюзий и совершенно уверен в провале…
– Ну, зачем же так? – встал на мою защиту Календулов и повернул голову в мою сторону. Глазки его были очень подвижны, вот только смотрели они на что угодно, но только не на меня. – Слава богу, что вы взялись за работу, довели ее до конца! Кто сейчас диссертации пишет? Силой никого не заставишь!
– Поймите меня правильно, – начал я приближаться к акту сделки. – Меня интересует только конечная цель. Я должен стать кандидатом наук, хотя, возможно, и не заслуживаю этого.
– Вы что? – не слишком горячо возмутился Календулов. – Почему вы сразу так унижаете себя? Может быть, это великолепная работа!
– Это совершенно бездарная работа, – заверил я.
– Я хочу лично удостовериться в этом, – ответил он.
– Сколько я вам буду должен? – спросил я.
Календулов поднял на меня возмущенный взгляд.
– Еще раз так скажете, – негромко, но выразительно произнес он, – я откажусь быть вашим руководителем.
Я оставил Календулову номер своего мобильного телефона и поехал в фирму. Там пообедал, покрутился немного и под видом того, что должен проводить в Домодедово оптовиков из Узбекистана, слинял. Директор не знал, что с узбеками я распрощался еще вчера, и потому возражать не стал.
Затем я зарулил к себе в Новогиреево, чтобы проконтролировать бригаду с Украины, которая делала ремонт в моей новой квартире.
– Тут у нас малэнька проблема, хозяин, – сказал мне бригадир с белыми от мела усами и красными от водки глазами. – Бильярдный стол, выбачаюсь, на запчасти розибраты нияк не можлыво. Там тильки одна доска три на два метра. Так шо нам придется заносить его разом. Может, мы сначала занесем, а уж потим двери навесим?
Я ходил по комнатам, в которых гулким эхом отзывались мои шаги и мат рабочих, зачищающих шкуркой потолок.
– Бильярдный стол отпадает, – сказал я бригадиру, который безотрывно следовал за мной.
– Шо значит отпадает? – не понял он.
– Я передумал. Вместо бильярдной будет кабинет.
– Во как! – с пониманием произнес бригадир и покачал головой. – Кабинет – цэ дило серьезное. Мабуть, вам потрибно головой часто думать, на то и кабинет нужен… Добре! Я хлопцам скажу, чтоб починали двери навешивать.
Я и сам не мог понять, почему вдруг передумал устраивать в самой большой комнате бильярдную. Диссертация незаметно, но радикально меняла меня, вынуждая отказываться от прежних взглядов на жизнь. А в самом деле, на кой черт мне бильярдная? Собирать в ней толпы таких же бездельников, как и я, чтобы кичиться друг перед другом своим умением тыкать палкой по шарам?
Выйдя на улицу, я понял, что больше мне ехать некуда и пришло время усмирить свою обиду и позвонить Насте.
Трубку поднял профессор.
– Да, Настя дома, – ответил он. – Позвать?
Пока он ходил за Настей, я думал, как бы не признать себя виноватым, но не смог придумать подходящих слов. Кто звонит первым, тот оправдывается, и никуда от этого не денешься.
– Она сказала, что занята, – ответил Аристарх Софронович через пару минут.
– Занята? – удивился я. Настя еще никогда не выказывала свою обиду в столь резкой форме. – А чем она занята?
– Книгу читает.
Через сорок минут я был у нее дома. Открыл, как я и предполагал, профессор. Я с порога вручил ему бутылку французского вина, упаковку голландского табака и английскую подставку для курительной трубки из красного дерева. Пока Аристарх Софронович рассматривал подарки, я проскользнул в комнату Насти.
Она в самом деле читала. Причем лежа на диване под пледом. Оранжевый свет от торшера уютно освещал ее маленький мир. Я отметил, что Настя выглядит намного лучше, чем утром, чего нельзя было сказать о ее отношении ко мне. Она даже не взглянула на меня.
Я подошел к ней на цыпочках. Настя перевернула страницу, наморщила лобик и с деланым интересом прицепила взгляд к строчкам. Я опустил ей на грудь тряпичного игрушечного кота. Она не отреагировала.
– Куда ты пропала? – как о чем-то заурядном, спросил я, опускаясь в кресло. – Я искал тебя по всем дворам, у людей спрашивал – ты как в воду канула.
Настя медленно опустила книгу на кота и холодным взглядом посмотрела на меня. Мне показалось, что ее глаза полны слез.
– Ты меня искал? – переспросила она. – Плохо искал.
– Плохо? – нарочито возмутился я. – А где ты должна была меня ждать? В подъезде. На крайний случай – у машины. А ты где ждала?
– Я не могла стоять у подъезда рядом с наглыми подростками! – в моем тоне ответила Настя. – Они ругались матом и приставали ко мне с грязными намеками! Мне пришлось отойти к заводскому забору. Там я тебя и ждала.
– Честное слово, я тебя не видел, – поклялся я.
– Целый час я там простояла! Думала, не уйду живой. Потом шла через лес. За мной увязались какие-то подозрительные типы. Я бежала, сломала каблук…
Жалость к этой слабой и беззащитной девушке наполнила меня до краев. Я вскочил с кресла, сел на край дивана и взял ее руку. Она была горячей, будто девушку лихорадило.
– Прости меня, – произнес я, признавшись самому себе, что искал Настю недостаточно настойчиво. – Прости меня!
Она позволила мне поцеловать ее руку, но не более. Видимо, испытания, которые ей пришлось пережить сегодня, оказались для нее чересчур серьезными. Я знал ее уже три месяца, и она часто удивляла меня неприспособленностью к суровой жизни и неумением сопротивляться обстоятельствам. Но благодаря именно этим качествам я с ней и познакомился.
Это было поздним ноябрьским вечером. Я задержался в офисе и вышел на улицу в десятом часу. Не успел я подойти к машине, как откуда-то из темноты ко мне подошла миловидная девушка в легком не по сезону плаще и с непокрытой головой. В руке она держала футляр для скрипки. Девушка озябла настолько, что ее зубы выбивали чечетку. «Извините, – сказала она. – Вы не могли бы проводить меня до метро? В этом переулке не горит ни один фонарь, а мне кажется, что там хохочут пьяные парни».
Провожать незнакомую девушку по темным переулкам у меня не было никакого желания. Я достаточно осмотрительный и осторожный человек, чтобы безоглядно пуститься на такую авантюру. В газетах каждый день писали про очень милых девушек, которые заманивали состоятельных мужчин в темные подворотни. Но испуганное и немного наивное личико незнакомки меня настолько обворожило, что я предложил ей доехать до метро на моей машине.
Она согласилась, что сразу сняло с нее все подозрения. Я включил печку и, растягивая время, поехал к метро медленно и по большому кругу. Девушка отогрела руки и открыла футляр. «Я больше не могу ходить на эти занятия, – сказала она. – Надо искать репетитора ближе к дому… Хорошо, что скрипка не промокла, не то папа прибил бы меня». – «Ваш папа антиквар?» – спросил я, кинув взгляд на скрипку. «Нет, – охотно ответила она. – Мой папа академик, доктор филологии. Но это не мешает ему ругать меня самыми обидными словами. А мама, которая могла бы меня защитить, давно умерла».
В общем, я довез ее до дома, в самый центр, хотя мне надо было в Выхино. Мы не расстались. Настя пригласила меня к себе попить чаю. А я взял да и согласился. И в тот же вечер я понял, что я хочу иметь именно такую жену. Но только через три месяца я понял, каким хотел бы видеть мужа своей дочери Аристарх Софронович.
– Ты диссертацию привез? – спросила Настя.
– Да, она уже у моего научного руководителя.
– Заплатил ему?
– Пытался, но он отказался от денег.
– Это плохо, – ответила она, откинула книжку вместе с котом в сторону, энергично поднялась с дивана и приблизилась ко мне. Глаза ее горели огнем и жаждой деятельности. – Имей в виду, пока ты не получишь диплом кандидата наук, отцу о диссертации – ни слова!
– Само собой! – пообещал я.
Глава 5
Глава 6
– «Течение с образованием волн разрежения, – вполголоса бормотал он, читая каракули Чемоданова, – при обтекании угла сверхзвуковым потоком»… Очень интересно, очень… Вы кандидатский минимум сдали?
– А как же, – легко солгал я, уверенный в том, что документ о сдаче минимума, как и диплом об окончании вуза, я куплю в ближайшие дни.
Календулов принялся просматривать вторую страницу диссертации.
– Придется все делать задним числом, – говорил он тихо и невнятно, словно самому себе. – Я поговорю с заведующим кафедрой, чтобы утвердил тему… И попрошу, чтобы назначил меня вашим руководителем. Не возражаете?
Я понял, что прозвучал намек: пора заявить о своих возможностях и намерениях.
– Ну что вы! – воскликнул я, в уме прикидывая, сколько предложить Календулову. – Я очень даже рад. Вот только диссертация слабовата. Я не строю никаких иллюзий и совершенно уверен в провале…
– Ну, зачем же так? – встал на мою защиту Календулов и повернул голову в мою сторону. Глазки его были очень подвижны, вот только смотрели они на что угодно, но только не на меня. – Слава богу, что вы взялись за работу, довели ее до конца! Кто сейчас диссертации пишет? Силой никого не заставишь!
– Поймите меня правильно, – начал я приближаться к акту сделки. – Меня интересует только конечная цель. Я должен стать кандидатом наук, хотя, возможно, и не заслуживаю этого.
– Вы что? – не слишком горячо возмутился Календулов. – Почему вы сразу так унижаете себя? Может быть, это великолепная работа!
– Это совершенно бездарная работа, – заверил я.
– Я хочу лично удостовериться в этом, – ответил он.
– Сколько я вам буду должен? – спросил я.
Календулов поднял на меня возмущенный взгляд.
– Еще раз так скажете, – негромко, но выразительно произнес он, – я откажусь быть вашим руководителем.
Я оставил Календулову номер своего мобильного телефона и поехал в фирму. Там пообедал, покрутился немного и под видом того, что должен проводить в Домодедово оптовиков из Узбекистана, слинял. Директор не знал, что с узбеками я распрощался еще вчера, и потому возражать не стал.
Затем я зарулил к себе в Новогиреево, чтобы проконтролировать бригаду с Украины, которая делала ремонт в моей новой квартире.
– Тут у нас малэнька проблема, хозяин, – сказал мне бригадир с белыми от мела усами и красными от водки глазами. – Бильярдный стол, выбачаюсь, на запчасти розибраты нияк не можлыво. Там тильки одна доска три на два метра. Так шо нам придется заносить его разом. Может, мы сначала занесем, а уж потим двери навесим?
Я ходил по комнатам, в которых гулким эхом отзывались мои шаги и мат рабочих, зачищающих шкуркой потолок.
– Бильярдный стол отпадает, – сказал я бригадиру, который безотрывно следовал за мной.
– Шо значит отпадает? – не понял он.
– Я передумал. Вместо бильярдной будет кабинет.
– Во как! – с пониманием произнес бригадир и покачал головой. – Кабинет – цэ дило серьезное. Мабуть, вам потрибно головой часто думать, на то и кабинет нужен… Добре! Я хлопцам скажу, чтоб починали двери навешивать.
Я и сам не мог понять, почему вдруг передумал устраивать в самой большой комнате бильярдную. Диссертация незаметно, но радикально меняла меня, вынуждая отказываться от прежних взглядов на жизнь. А в самом деле, на кой черт мне бильярдная? Собирать в ней толпы таких же бездельников, как и я, чтобы кичиться друг перед другом своим умением тыкать палкой по шарам?
Выйдя на улицу, я понял, что больше мне ехать некуда и пришло время усмирить свою обиду и позвонить Насте.
Трубку поднял профессор.
– Да, Настя дома, – ответил он. – Позвать?
Пока он ходил за Настей, я думал, как бы не признать себя виноватым, но не смог придумать подходящих слов. Кто звонит первым, тот оправдывается, и никуда от этого не денешься.
– Она сказала, что занята, – ответил Аристарх Софронович через пару минут.
– Занята? – удивился я. Настя еще никогда не выказывала свою обиду в столь резкой форме. – А чем она занята?
– Книгу читает.
Через сорок минут я был у нее дома. Открыл, как я и предполагал, профессор. Я с порога вручил ему бутылку французского вина, упаковку голландского табака и английскую подставку для курительной трубки из красного дерева. Пока Аристарх Софронович рассматривал подарки, я проскользнул в комнату Насти.
Она в самом деле читала. Причем лежа на диване под пледом. Оранжевый свет от торшера уютно освещал ее маленький мир. Я отметил, что Настя выглядит намного лучше, чем утром, чего нельзя было сказать о ее отношении ко мне. Она даже не взглянула на меня.
Я подошел к ней на цыпочках. Настя перевернула страницу, наморщила лобик и с деланым интересом прицепила взгляд к строчкам. Я опустил ей на грудь тряпичного игрушечного кота. Она не отреагировала.
– Куда ты пропала? – как о чем-то заурядном, спросил я, опускаясь в кресло. – Я искал тебя по всем дворам, у людей спрашивал – ты как в воду канула.
Настя медленно опустила книгу на кота и холодным взглядом посмотрела на меня. Мне показалось, что ее глаза полны слез.
– Ты меня искал? – переспросила она. – Плохо искал.
– Плохо? – нарочито возмутился я. – А где ты должна была меня ждать? В подъезде. На крайний случай – у машины. А ты где ждала?
– Я не могла стоять у подъезда рядом с наглыми подростками! – в моем тоне ответила Настя. – Они ругались матом и приставали ко мне с грязными намеками! Мне пришлось отойти к заводскому забору. Там я тебя и ждала.
– Честное слово, я тебя не видел, – поклялся я.
– Целый час я там простояла! Думала, не уйду живой. Потом шла через лес. За мной увязались какие-то подозрительные типы. Я бежала, сломала каблук…
Жалость к этой слабой и беззащитной девушке наполнила меня до краев. Я вскочил с кресла, сел на край дивана и взял ее руку. Она была горячей, будто девушку лихорадило.
– Прости меня, – произнес я, признавшись самому себе, что искал Настю недостаточно настойчиво. – Прости меня!
Она позволила мне поцеловать ее руку, но не более. Видимо, испытания, которые ей пришлось пережить сегодня, оказались для нее чересчур серьезными. Я знал ее уже три месяца, и она часто удивляла меня неприспособленностью к суровой жизни и неумением сопротивляться обстоятельствам. Но благодаря именно этим качествам я с ней и познакомился.
Это было поздним ноябрьским вечером. Я задержался в офисе и вышел на улицу в десятом часу. Не успел я подойти к машине, как откуда-то из темноты ко мне подошла миловидная девушка в легком не по сезону плаще и с непокрытой головой. В руке она держала футляр для скрипки. Девушка озябла настолько, что ее зубы выбивали чечетку. «Извините, – сказала она. – Вы не могли бы проводить меня до метро? В этом переулке не горит ни один фонарь, а мне кажется, что там хохочут пьяные парни».
Провожать незнакомую девушку по темным переулкам у меня не было никакого желания. Я достаточно осмотрительный и осторожный человек, чтобы безоглядно пуститься на такую авантюру. В газетах каждый день писали про очень милых девушек, которые заманивали состоятельных мужчин в темные подворотни. Но испуганное и немного наивное личико незнакомки меня настолько обворожило, что я предложил ей доехать до метро на моей машине.
Она согласилась, что сразу сняло с нее все подозрения. Я включил печку и, растягивая время, поехал к метро медленно и по большому кругу. Девушка отогрела руки и открыла футляр. «Я больше не могу ходить на эти занятия, – сказала она. – Надо искать репетитора ближе к дому… Хорошо, что скрипка не промокла, не то папа прибил бы меня». – «Ваш папа антиквар?» – спросил я, кинув взгляд на скрипку. «Нет, – охотно ответила она. – Мой папа академик, доктор филологии. Но это не мешает ему ругать меня самыми обидными словами. А мама, которая могла бы меня защитить, давно умерла».
В общем, я довез ее до дома, в самый центр, хотя мне надо было в Выхино. Мы не расстались. Настя пригласила меня к себе попить чаю. А я взял да и согласился. И в тот же вечер я понял, что я хочу иметь именно такую жену. Но только через три месяца я понял, каким хотел бы видеть мужа своей дочери Аристарх Софронович.
– Ты диссертацию привез? – спросила Настя.
– Да, она уже у моего научного руководителя.
– Заплатил ему?
– Пытался, но он отказался от денег.
– Это плохо, – ответила она, откинула книжку вместе с котом в сторону, энергично поднялась с дивана и приблизилась ко мне. Глаза ее горели огнем и жаждой деятельности. – Имей в виду, пока ты не получишь диплом кандидата наук, отцу о диссертации – ни слова!
– Само собой! – пообещал я.
Глава 5
Www.rifa.ru
Директор свел меня с заказчиком из Сыктывкара, которого я в ресторане раскрутил на контракт. На этой сделке я немного заработал, о чем немедленно доложил Насте. Она, как всегда, отнеслась к моим финансовым удачам равнодушно, заметив при этом, что деньги в отличие от кандидатской диссертации не способствуют приближению счастливого дня свадьбы.
Я с ней согласился, но все же подумал о том, что после замужества даже самые духовно обогащенные особы почему-то резко переводят свой интерес в материально-финансовую область.
Календулов не звонил уже третий день. Думаю, он пребывал в очень плохом настроении в связи с моей диссертацией. Видимо, сутками напролет ломал голову над тем, как бы этот бездарный и антинаучный бред протолкнуть к защите, чтобы получить от меня деньги. «Ничего, – думал я, – пусть трудится. А то привык, наверное, взятки лопатой загребать и при этом ничего не делать».
– Какой-то ты странный в последнее время, – заметил директор, когда зашел ко мне в кабинет и застукал меня читающим «Справочник по физике для поступающих в вузы».
– Кандидатскую пишу, – ответил я, улыбаясь, чтобы невозможно было понять – правду я говорю или шучу.
– Кандидатскую? – удивился директор. Выдернув из моих рук справочник, он посмотрел на обложку. – По-моему, старина, тебе пора в отпуск.
«Вот и хорошо! – подумал я, когда директор вышел. – Информация уже засела у него в голове. Когда я объявлю ему, что стал кандидатом наук, он, по идее, не должен слишком удивиться. Обязательно вспомнит, что про диссертацию я как-то уже ему говорил».
Но куда важнее было убедить в своем кандидатстве будущего тестя. Чтобы подготовить его к перевариванию большой лжи, для начала надо было прикормить маленькой ложью. С этой целью я позвонил ему и попросил заказать мне в библиотеке Академии наук отчеты о последних исследованиях в области газовой динамики. Аристарх Софронович был весьма удивлен моей просьбой и вежливо поинтересовался, на кой ляд преуспевающему спекулянту столь высокие научные труды. Проявляя скромность, я уклончиво ответил, что слишком суеверен для того, чтобы раскрыть эту тайну сейчас.
На четвертый день ожидания звонка от Календулова я уже был готов выложить за кандидатский диплом две тысячи долларов. На мой взгляд, за такие деньги Календулов самолично мог бы написать для меня гарантированный «проходняк».
На исходе четвертых суток я уже стал подумывать о том, что, пожалуй, соглашусь заплатить две с половиной тысячи. Я стоял в очереди на обмывку колес, чтобы загнать машину в гараж, как вдруг в кармане запиликал мобильник. У меня даже мысли не было, что в столь позднее время может позвонить Календулов, тем не менее это был именно он.
У меня даже сердце просело от волнения, словно диссертацию действительно писал я и от ее качества зависела моя дальнейшая карьера.
– Сергей Васильевич, – приглушенным голосом сказал Календулов. – Мы могли бы завтра встретиться с вами?
– Да, конечно, – ответил я, напряженно думая о том, как изящнее спросить о сумме.
– Тогда я буду ждать вас в десять утра.
На этом пришлось разговор закончить. Я так и не нашел подходящих слов, чтобы выяснить, сколько же он намерен с меня содрать. «Ладно, – подумал я. – Три тысячи – и ни цента больше! На этой сумме буду стоять до последнего! Иначе Настя обойдется мне слишком дорого».
Утром, несмотря на километровые пробки, я без опоздания приехал в академию. Календулов встречал меня в вестибюле. Едва я увидел его лицо, то сразу понял, что диссертация произвела на него шокирующее впечатление. Павел Герасимович смотрел на меня так, как ученый смотрит в микроскоп. Он крепко пожал мне руку, задержав ее в своей ладони больше, чем следовало бы. Мне показалось, что он готовит себя к трудной процедуре объявления суммы.
– Давайте пройдем в буфет, – предложил он. – Студенты сейчас на занятиях, и там никого нет.
Я оставил пальто в гардеробе, чтобы он не подумал, будто у меня во внутренних карманах спрятан диктофон. Пусть говорит со мной откровенно и прямо. Я способен трезво оценить все его доводы.
Мы зашли в буфет. Я взял два кофе и бутерброды с бужениной. Календулов, наверное, очень нервничал, поэтому с жадностью накинулся на бутерброды. Я терпеливо ждал, когда он все прожует и заговорит.
– Скажите, – начал он, оторвавшись от чашки и переведя дух. – А вы сами написали эту диссертацию?
– Увы, – ответил я, с трудом сохраняя естественное выражение на лице.
– Вы удивительно скромный человек, – произнес Календулов. – По-моему, вы даже не представляете, что написали.
Я смотрел на Календулова уже с некоторым подозрением. С чего это он так странно заговорил?
– Такой молодой, – не без зависти сказал он, прижимая к губам салфетку. – Сколько вам лет?
– Скоро будет тридцать.
– Тридцать лет! – вздохнул Календулов. – Прекрасный возраст. Я хочу вас от души поздравить.
Он нес что-то не то. Человек, который намеревался урвать как можно больше денег, говорил бы с точностью до наоборот: что я уже немолодой, и лучшие годы прошли для меня даром, и ничего хорошего впереди меня не ждет.
– Я вас не совсем понимаю, – сказал я. – С чем вы хотите меня поздравить?
– С диссертацией! С прекрасной диссертацией!
Я смотрел на Календулова, как на умалишенного. Он меня разыгрывает? Или грубо льстит? Но зачем? Какая ему от этого выгода?
– Вы уверены, что она прекрасная? – с сомнением произнес я.
– Безусловно уверен! – ответил Календулов. – И не только я. Я долго не звонил вам по той причине, что дал посмотреть вашу работу двум ведущим специалистам в области аэродинамики. И они очень высоко ее оценили.
Я смотрел на лицо Календулова, пытаясь намертво ухватить его взгляд, но мне это не удавалось. Было похоже, что я ловил кепкой лягушку на лугу. Я шлеп, а она прыг. Я шлеп, а она прыг.
«Что ж это получается, – думал я с таким чувством, будто Календулов принимал меня за другого человека. Собственно, так оно и было – он принимал меня за физика. – Это что же Чемоданов накалякал такое? Супердиссертацию? И сам об этом не знает?»
Жесткий скептицизм сидел во мне. К своему несчастью, я был слеп и не мог составить собственное мнение о диссертации. Календулов мог заявить, что моя диссертация – это бред сивой кобылы, и я принял бы его оценку с той же неспособностью ее опровергнуть.
– Вы даже не представляете, как я рад! – продолжал Календулов. – Увы, теперь очень редко удается встретить молодых и талантливых ребят. Все таланты ушли в бизнес. Наука осиротела и превратилась в нищенку. А вы – самородок. Вы являете собой тот самый случай, когда человек сам не знает, насколько талантлив и образован…
Кажется, мое лицо начала заливать краска стыда.
– Вы совершенно не нуждаетесь в моей помощи. Вашу диссертацию не надо проталкивать, не надо заранее подкупать ученый совет, обрабатывать особо ретивых оппонентов. Ваша диссертация уже просто сама летит на утверждение! Ее даже слегка придержать надо, как молодого коня.
Я был совершенно сбит с толку. Такого поворота событий я никак не ожидал и не испытывал радости. В моем сценарии была заложена слабая, никому не нужная, практически дебильная диссертация, написанная пожизненным неудачником. И эта диссертация при помощи мощных финансовых вливаний должна была проскочить ВАК[2], родить мне «корочку», а затем бесследно сгинуть в мусорной корзине. И чем меньше людей были бы посвящены в ее содержание, тем спокойнее я козырял бы дипломом кандидата наук перед будущим тестем. Талантливая диссертация создавала мне лишние проблемы. Она слишком высвечивала мою личность и превозносила мое имя. Это был тот редкий случай, когда реклама пошла бы мне во вред.
– По-моему, – произнес я, уставившись на черное донышко чашки, – вы меня перехвалили. Признаться, я не слишком старался, когда писал ее. Тяп-ляп, лишь бы сплавить, лишь бы протолкнуть…
– Это тем более характеризует вас как талантливого ученого, – прервал меня Календулов. – Могу представить, что бы вы написали, если бы очень постарались. Это был бы настоящий фурор в научном мире!
Под стол провалиться со стыда, и только!
– Меня беспокоит, – сказал я, демонстративно глянув на часы, – что защита диссертации может надолго затянуться.
– Нет! – категорически возразил Календулов. – Мы все сделаем достаточно быстро. Есть только одно «но»…
Он выждал паузу, глядя на мой галстук. «Сейчас как скажет, что необходимо провести дискуссию с академиками по газовой динамике с моим участием в прямом эфире телевидения, – подумал я. – Вот народ потешится!»
Лицо Календулова приняло виноватое выражение, с каким просят деньги в метро «нездешние» люди.
– Диссертацию надо чуть-чуть доработать.
Хрен редьки не слаще! Я даже скривился, как от боли.
– А без доработки никак нельзя? – с надеждой в голосе спросил я.
Календулов отрицательно покачал головой:
– Я понимаю, что вы заняты, что у вас нет времени. Но это очень, очень нужно! Вы испекли замечательный пирог. Но осталось добавить последнюю изюминку, последнее маковое зернышко!
– А вы уверены, что игра стоит свеч? – проявил я занудливость. – А если все-таки диссертация достойна лишь мусорной корзины? Какой смысл ковыряться в ней, тратить время?
Календулов откинулся на спинку стула и сложил свои волосатые ручки на животике.
– Какой же вы все-таки скептик! – покачал он головой. – Да ваша диссертация уже в Интернете на сайте академии! И ее читает весь мир!
– Что? В Интернете? – повторил я и прикусил язык. Ох, круто дело развернулось!
– Да! – обрадовался моему удивлению Календулов. – Можете убедиться сами. Откройте наш сайт. Три «дабл ю» – точка – РИФА – точка – «ру».
Отказаться было невозможно. Да и с какой стати я должен был отказываться? Это только вызвало бы ненужные вопросы и подозрения. Молодой и перспективный ученый, какого я из себя корчил, просто обязан был с радостью взяться за «последнее маковое зернышко»!
– Что там надо доработать? – смиренно спросил я.
– В том месте, где вы ссылаетесь на дифференциальное уравнение Эйлера и переходите к уравнению Бернулли…
Он минут пять что-то говорил на совершенно непонятном мне языке, пока я не перебил его.
– Знаете что, – сказал я. – Мне трудно сориентироваться без текста, и голова сейчас ничего не варит. Если вам нетрудно, напишите все это на листочке.
– Хорошо! – согласился Календулов. – Я все подробно изложу и оставлю листок на вахте.
Мы пожали друг другу руки, и я с облегчением вышел вон.
Я с ней согласился, но все же подумал о том, что после замужества даже самые духовно обогащенные особы почему-то резко переводят свой интерес в материально-финансовую область.
Календулов не звонил уже третий день. Думаю, он пребывал в очень плохом настроении в связи с моей диссертацией. Видимо, сутками напролет ломал голову над тем, как бы этот бездарный и антинаучный бред протолкнуть к защите, чтобы получить от меня деньги. «Ничего, – думал я, – пусть трудится. А то привык, наверное, взятки лопатой загребать и при этом ничего не делать».
– Какой-то ты странный в последнее время, – заметил директор, когда зашел ко мне в кабинет и застукал меня читающим «Справочник по физике для поступающих в вузы».
– Кандидатскую пишу, – ответил я, улыбаясь, чтобы невозможно было понять – правду я говорю или шучу.
– Кандидатскую? – удивился директор. Выдернув из моих рук справочник, он посмотрел на обложку. – По-моему, старина, тебе пора в отпуск.
«Вот и хорошо! – подумал я, когда директор вышел. – Информация уже засела у него в голове. Когда я объявлю ему, что стал кандидатом наук, он, по идее, не должен слишком удивиться. Обязательно вспомнит, что про диссертацию я как-то уже ему говорил».
Но куда важнее было убедить в своем кандидатстве будущего тестя. Чтобы подготовить его к перевариванию большой лжи, для начала надо было прикормить маленькой ложью. С этой целью я позвонил ему и попросил заказать мне в библиотеке Академии наук отчеты о последних исследованиях в области газовой динамики. Аристарх Софронович был весьма удивлен моей просьбой и вежливо поинтересовался, на кой ляд преуспевающему спекулянту столь высокие научные труды. Проявляя скромность, я уклончиво ответил, что слишком суеверен для того, чтобы раскрыть эту тайну сейчас.
На четвертый день ожидания звонка от Календулова я уже был готов выложить за кандидатский диплом две тысячи долларов. На мой взгляд, за такие деньги Календулов самолично мог бы написать для меня гарантированный «проходняк».
На исходе четвертых суток я уже стал подумывать о том, что, пожалуй, соглашусь заплатить две с половиной тысячи. Я стоял в очереди на обмывку колес, чтобы загнать машину в гараж, как вдруг в кармане запиликал мобильник. У меня даже мысли не было, что в столь позднее время может позвонить Календулов, тем не менее это был именно он.
У меня даже сердце просело от волнения, словно диссертацию действительно писал я и от ее качества зависела моя дальнейшая карьера.
– Сергей Васильевич, – приглушенным голосом сказал Календулов. – Мы могли бы завтра встретиться с вами?
– Да, конечно, – ответил я, напряженно думая о том, как изящнее спросить о сумме.
– Тогда я буду ждать вас в десять утра.
На этом пришлось разговор закончить. Я так и не нашел подходящих слов, чтобы выяснить, сколько же он намерен с меня содрать. «Ладно, – подумал я. – Три тысячи – и ни цента больше! На этой сумме буду стоять до последнего! Иначе Настя обойдется мне слишком дорого».
Утром, несмотря на километровые пробки, я без опоздания приехал в академию. Календулов встречал меня в вестибюле. Едва я увидел его лицо, то сразу понял, что диссертация произвела на него шокирующее впечатление. Павел Герасимович смотрел на меня так, как ученый смотрит в микроскоп. Он крепко пожал мне руку, задержав ее в своей ладони больше, чем следовало бы. Мне показалось, что он готовит себя к трудной процедуре объявления суммы.
– Давайте пройдем в буфет, – предложил он. – Студенты сейчас на занятиях, и там никого нет.
Я оставил пальто в гардеробе, чтобы он не подумал, будто у меня во внутренних карманах спрятан диктофон. Пусть говорит со мной откровенно и прямо. Я способен трезво оценить все его доводы.
Мы зашли в буфет. Я взял два кофе и бутерброды с бужениной. Календулов, наверное, очень нервничал, поэтому с жадностью накинулся на бутерброды. Я терпеливо ждал, когда он все прожует и заговорит.
– Скажите, – начал он, оторвавшись от чашки и переведя дух. – А вы сами написали эту диссертацию?
– Увы, – ответил я, с трудом сохраняя естественное выражение на лице.
– Вы удивительно скромный человек, – произнес Календулов. – По-моему, вы даже не представляете, что написали.
Я смотрел на Календулова уже с некоторым подозрением. С чего это он так странно заговорил?
– Такой молодой, – не без зависти сказал он, прижимая к губам салфетку. – Сколько вам лет?
– Скоро будет тридцать.
– Тридцать лет! – вздохнул Календулов. – Прекрасный возраст. Я хочу вас от души поздравить.
Он нес что-то не то. Человек, который намеревался урвать как можно больше денег, говорил бы с точностью до наоборот: что я уже немолодой, и лучшие годы прошли для меня даром, и ничего хорошего впереди меня не ждет.
– Я вас не совсем понимаю, – сказал я. – С чем вы хотите меня поздравить?
– С диссертацией! С прекрасной диссертацией!
Я смотрел на Календулова, как на умалишенного. Он меня разыгрывает? Или грубо льстит? Но зачем? Какая ему от этого выгода?
– Вы уверены, что она прекрасная? – с сомнением произнес я.
– Безусловно уверен! – ответил Календулов. – И не только я. Я долго не звонил вам по той причине, что дал посмотреть вашу работу двум ведущим специалистам в области аэродинамики. И они очень высоко ее оценили.
Я смотрел на лицо Календулова, пытаясь намертво ухватить его взгляд, но мне это не удавалось. Было похоже, что я ловил кепкой лягушку на лугу. Я шлеп, а она прыг. Я шлеп, а она прыг.
«Что ж это получается, – думал я с таким чувством, будто Календулов принимал меня за другого человека. Собственно, так оно и было – он принимал меня за физика. – Это что же Чемоданов накалякал такое? Супердиссертацию? И сам об этом не знает?»
Жесткий скептицизм сидел во мне. К своему несчастью, я был слеп и не мог составить собственное мнение о диссертации. Календулов мог заявить, что моя диссертация – это бред сивой кобылы, и я принял бы его оценку с той же неспособностью ее опровергнуть.
– Вы даже не представляете, как я рад! – продолжал Календулов. – Увы, теперь очень редко удается встретить молодых и талантливых ребят. Все таланты ушли в бизнес. Наука осиротела и превратилась в нищенку. А вы – самородок. Вы являете собой тот самый случай, когда человек сам не знает, насколько талантлив и образован…
Кажется, мое лицо начала заливать краска стыда.
– Вы совершенно не нуждаетесь в моей помощи. Вашу диссертацию не надо проталкивать, не надо заранее подкупать ученый совет, обрабатывать особо ретивых оппонентов. Ваша диссертация уже просто сама летит на утверждение! Ее даже слегка придержать надо, как молодого коня.
Я был совершенно сбит с толку. Такого поворота событий я никак не ожидал и не испытывал радости. В моем сценарии была заложена слабая, никому не нужная, практически дебильная диссертация, написанная пожизненным неудачником. И эта диссертация при помощи мощных финансовых вливаний должна была проскочить ВАК[2], родить мне «корочку», а затем бесследно сгинуть в мусорной корзине. И чем меньше людей были бы посвящены в ее содержание, тем спокойнее я козырял бы дипломом кандидата наук перед будущим тестем. Талантливая диссертация создавала мне лишние проблемы. Она слишком высвечивала мою личность и превозносила мое имя. Это был тот редкий случай, когда реклама пошла бы мне во вред.
– По-моему, – произнес я, уставившись на черное донышко чашки, – вы меня перехвалили. Признаться, я не слишком старался, когда писал ее. Тяп-ляп, лишь бы сплавить, лишь бы протолкнуть…
– Это тем более характеризует вас как талантливого ученого, – прервал меня Календулов. – Могу представить, что бы вы написали, если бы очень постарались. Это был бы настоящий фурор в научном мире!
Под стол провалиться со стыда, и только!
– Меня беспокоит, – сказал я, демонстративно глянув на часы, – что защита диссертации может надолго затянуться.
– Нет! – категорически возразил Календулов. – Мы все сделаем достаточно быстро. Есть только одно «но»…
Он выждал паузу, глядя на мой галстук. «Сейчас как скажет, что необходимо провести дискуссию с академиками по газовой динамике с моим участием в прямом эфире телевидения, – подумал я. – Вот народ потешится!»
Лицо Календулова приняло виноватое выражение, с каким просят деньги в метро «нездешние» люди.
– Диссертацию надо чуть-чуть доработать.
Хрен редьки не слаще! Я даже скривился, как от боли.
– А без доработки никак нельзя? – с надеждой в голосе спросил я.
Календулов отрицательно покачал головой:
– Я понимаю, что вы заняты, что у вас нет времени. Но это очень, очень нужно! Вы испекли замечательный пирог. Но осталось добавить последнюю изюминку, последнее маковое зернышко!
– А вы уверены, что игра стоит свеч? – проявил я занудливость. – А если все-таки диссертация достойна лишь мусорной корзины? Какой смысл ковыряться в ней, тратить время?
Календулов откинулся на спинку стула и сложил свои волосатые ручки на животике.
– Какой же вы все-таки скептик! – покачал он головой. – Да ваша диссертация уже в Интернете на сайте академии! И ее читает весь мир!
– Что? В Интернете? – повторил я и прикусил язык. Ох, круто дело развернулось!
– Да! – обрадовался моему удивлению Календулов. – Можете убедиться сами. Откройте наш сайт. Три «дабл ю» – точка – РИФА – точка – «ру».
Отказаться было невозможно. Да и с какой стати я должен был отказываться? Это только вызвало бы ненужные вопросы и подозрения. Молодой и перспективный ученый, какого я из себя корчил, просто обязан был с радостью взяться за «последнее маковое зернышко»!
– Что там надо доработать? – смиренно спросил я.
– В том месте, где вы ссылаетесь на дифференциальное уравнение Эйлера и переходите к уравнению Бернулли…
Он минут пять что-то говорил на совершенно непонятном мне языке, пока я не перебил его.
– Знаете что, – сказал я. – Мне трудно сориентироваться без текста, и голова сейчас ничего не варит. Если вам нетрудно, напишите все это на листочке.
– Хорошо! – согласился Календулов. – Я все подробно изложу и оставлю листок на вахте.
Мы пожали друг другу руки, и я с облегчением вышел вон.
Глава 6
Началось!
Я сидел перед экраном компьютера и шлепал по клавишам. Секретарша Зоя принесла мне кофе, но уйти не торопилась. Села напротив, закинула ногу за ногу.
– Что ты там ищешь? – спросила она.
– Да где-то тут мою диссертацию поместили, – сказал я будничным голосом.
– Диссертацию? – удивилась Зоя, встала, подошла ко мне, заглянула через плечо.
Я перелистывал рубрики. Моя фамилия нигде не значилась. «Может, он напутал чего?» – подумал я и щелкнул по надписи «Разработки молодых ученых академии». И тут сразу увидел знакомый заголовок: «Течение с образованием волн разрежения…»
Мое сердце заколотилось столь сильно, что я испугался, как бы Зоя от стука не оглохла.
– Вот она, – сказал я голосом уставшего от симпозиумов и научных конференций физика.
– Правда? – Зоя изобразила неискренний восторг и склонилась еще ниже. Теперь ее волосы щекотали мне щеку. – А где фамилия?
Фамилии в самом деле не было. Наверное, так было принято – труды соискателей выставлять как общие наработки академии. Мне было даже лучше оставаться инкогнито, чтобы не слишком светиться в научном мире.
– А ты разве что-то понимаешь в физике? – нежно проворковала мне на ухо Зоя, едва не касаясь его губами.
«А ты думала, что только в сексе?» – мысленно ответил я ей. Стоило пару раз сказать Зойке откровенный комплимент, как она стала вести себя в моем кабинете как в собственной спальне.
– Да я в физике с детства души не чаю! – заявил я. – Трехкратный победитель межрайонных и общеевропейских физических олимпиад!
– Правда? – ахнула Зоя. – А я и не знала.
– Так-то, голубушка! – завершил я саморекламу и хлопнул ладонью по столу. – Все, извини! У меня сейчас важная встреча.
Зоя заметно приуныла и вышла. В фирме я слыл среди сотрудниц женихом номер один. Длинноногих «вешалок» у нас было предостаточно, выбирай не хочу. Работали у нас дочери военных, рабочих, бизнесменов, осужденных и даже негров. Но не было ни одной дочери академика, умеющей играть на скрипке. Потому мое сердце было закрыто для сотрудниц наглухо.
Так я и сказал Насте, когда мы, лежа в постели, курили и строили планы на будущее. В старую двухкомнатную хрущевку, доставшуюся мне от родителей, я Настю никогда не приглашал – там было слишком тоскливо. А в новой квартире все еще громыхал ремонт. Потому я использовал любой повод, чтобы заскочить к Насте в гости. Особенно мне нравилось бывать у нее в те вечера, когда профессор задерживался на симпозиумах.
– Мне придется снова ехать к Чемоданову, – сказал я.
– Зачем? – отрывисто спросила Настя, гася окурок в пепельнице.
– Научный руководитель требует какой-то абзац дописать.
– А сам не можешь? – то ли серьезно, то ли издеваясь, спросила Настя.
– Да там одни формулы Бельмондо фон де Фюнеса! На всю диссертацию всего два слова по-русски: «тема» и «содержание».
– Он может снова потребовать деньги, – предположила Настя.
– Ну дам я ему еще десять баксов, пусть подавится! – отмахнулся я.
Тут в дверь позвонили. Я почему-то почувствовал себя героем популярных анекдотов и едва не кинулся к шкафу. Настя накинула халат, нахмурилась и пробормотала: «Кого еще там принесло?» Она вышла и плотно прикрыла за собой дверь. Я одевался и смотрел в окно, за которым синели сумерки. Тут мне на ум пришел тихий и печально-лирический вывод. Я могу многое. Могу купить квартиру, сделать в ней евроремонт. Могу слетать с Настей в Египет, могу купить ей платье в самом дорогом и престижном бутике. Но никакие деньги не наделят меня способностью самолично написать и защитить диссертацию. А как, должно быть, прекрасен творческий процесс! Какой восторг, какой экстаз испытывает автор, когда слышит восхищенные отклики и признание силы своего ума! И он полон удовлетворения, полон сладкой усталости, и происходит удивительное единение личности с мировым научно-техническим прогрессом…
Я услышал за дверью приглушенные голоса – один женский, а другой мужской. «А какой общий метраж? – вещал женский голос. – А эти окна куда выходят, на север или на юг?» Настя что-то отвечала, но настолько тихо, что я не разобрал ни слова. «Окна у вас деревянные, – тараторила невидимая женщина, – а это плохо. Сейчас, знаете, пластиковые в моде!» – «Пластиковые мы всегда успеем поставить, – вторил ей мужской голос. – Главное, чтобы соседи нормальные были. Не заливают?» – «Так сколько вы за нее просите?» – перебил женский голос.
Настя ответила, но еще более тихо. Затем голоса стихли, а через минуту хлопнула дверь. Может, я чего-то не расслышал, но такие разговоры обычно ведутся при продаже квартиры. Этот вывод меня слегка обескуражил.
Когда Настя зашла в комнату, я ее первым делом спросил:
– Вы разве продаете квартиру?
– Они ошиблись, – ответила Настя, снова забираясь под одеяло. – Им на два этажа ниже… А ты не подслушивай!
– Я не подслушивал, – ответил я, пожимая плечами. – Но вы так орали, что дверь вибрировала.
Настя тотчас перевела разговор на другую тему, но это маленькое событие крепко запало мне в голову и не вываливалось оттуда, пока не произошло еще, на мой взгляд, более странное событие.
Я возвращался к себе домой, на старую квартиру, как запиликал мобильный. Было уже поздно для деловых звонков, и я нежно промурлыкал в трубку в полной уверенности, что это Настя:
– Да, малыш, слушаю тебя!
В трубке раздался шорох, скрип, затем незнакомый мужской голос произнес:
– К сожалению, это не малыш.
– А кто это?
Ошибки с абонентами на сотовой связи особенно неприятны, потому что за них приходится платить.
– Не отключай телефон, – посоветовал голос. – Я твой друг.
– Короче можно? – спросил я, испытывая не совсем приятные чувства от общения с незнакомцем, интонация которого не предвещала хороших новостей.
– Ты еще не защитился? – вкрадчиво поинтересовался голос.
– Что ты там ищешь? – спросила она.
– Да где-то тут мою диссертацию поместили, – сказал я будничным голосом.
– Диссертацию? – удивилась Зоя, встала, подошла ко мне, заглянула через плечо.
Я перелистывал рубрики. Моя фамилия нигде не значилась. «Может, он напутал чего?» – подумал я и щелкнул по надписи «Разработки молодых ученых академии». И тут сразу увидел знакомый заголовок: «Течение с образованием волн разрежения…»
Мое сердце заколотилось столь сильно, что я испугался, как бы Зоя от стука не оглохла.
– Вот она, – сказал я голосом уставшего от симпозиумов и научных конференций физика.
– Правда? – Зоя изобразила неискренний восторг и склонилась еще ниже. Теперь ее волосы щекотали мне щеку. – А где фамилия?
Фамилии в самом деле не было. Наверное, так было принято – труды соискателей выставлять как общие наработки академии. Мне было даже лучше оставаться инкогнито, чтобы не слишком светиться в научном мире.
– А ты разве что-то понимаешь в физике? – нежно проворковала мне на ухо Зоя, едва не касаясь его губами.
«А ты думала, что только в сексе?» – мысленно ответил я ей. Стоило пару раз сказать Зойке откровенный комплимент, как она стала вести себя в моем кабинете как в собственной спальне.
– Да я в физике с детства души не чаю! – заявил я. – Трехкратный победитель межрайонных и общеевропейских физических олимпиад!
– Правда? – ахнула Зоя. – А я и не знала.
– Так-то, голубушка! – завершил я саморекламу и хлопнул ладонью по столу. – Все, извини! У меня сейчас важная встреча.
Зоя заметно приуныла и вышла. В фирме я слыл среди сотрудниц женихом номер один. Длинноногих «вешалок» у нас было предостаточно, выбирай не хочу. Работали у нас дочери военных, рабочих, бизнесменов, осужденных и даже негров. Но не было ни одной дочери академика, умеющей играть на скрипке. Потому мое сердце было закрыто для сотрудниц наглухо.
Так я и сказал Насте, когда мы, лежа в постели, курили и строили планы на будущее. В старую двухкомнатную хрущевку, доставшуюся мне от родителей, я Настю никогда не приглашал – там было слишком тоскливо. А в новой квартире все еще громыхал ремонт. Потому я использовал любой повод, чтобы заскочить к Насте в гости. Особенно мне нравилось бывать у нее в те вечера, когда профессор задерживался на симпозиумах.
– Мне придется снова ехать к Чемоданову, – сказал я.
– Зачем? – отрывисто спросила Настя, гася окурок в пепельнице.
– Научный руководитель требует какой-то абзац дописать.
– А сам не можешь? – то ли серьезно, то ли издеваясь, спросила Настя.
– Да там одни формулы Бельмондо фон де Фюнеса! На всю диссертацию всего два слова по-русски: «тема» и «содержание».
– Он может снова потребовать деньги, – предположила Настя.
– Ну дам я ему еще десять баксов, пусть подавится! – отмахнулся я.
Тут в дверь позвонили. Я почему-то почувствовал себя героем популярных анекдотов и едва не кинулся к шкафу. Настя накинула халат, нахмурилась и пробормотала: «Кого еще там принесло?» Она вышла и плотно прикрыла за собой дверь. Я одевался и смотрел в окно, за которым синели сумерки. Тут мне на ум пришел тихий и печально-лирический вывод. Я могу многое. Могу купить квартиру, сделать в ней евроремонт. Могу слетать с Настей в Египет, могу купить ей платье в самом дорогом и престижном бутике. Но никакие деньги не наделят меня способностью самолично написать и защитить диссертацию. А как, должно быть, прекрасен творческий процесс! Какой восторг, какой экстаз испытывает автор, когда слышит восхищенные отклики и признание силы своего ума! И он полон удовлетворения, полон сладкой усталости, и происходит удивительное единение личности с мировым научно-техническим прогрессом…
Я услышал за дверью приглушенные голоса – один женский, а другой мужской. «А какой общий метраж? – вещал женский голос. – А эти окна куда выходят, на север или на юг?» Настя что-то отвечала, но настолько тихо, что я не разобрал ни слова. «Окна у вас деревянные, – тараторила невидимая женщина, – а это плохо. Сейчас, знаете, пластиковые в моде!» – «Пластиковые мы всегда успеем поставить, – вторил ей мужской голос. – Главное, чтобы соседи нормальные были. Не заливают?» – «Так сколько вы за нее просите?» – перебил женский голос.
Настя ответила, но еще более тихо. Затем голоса стихли, а через минуту хлопнула дверь. Может, я чего-то не расслышал, но такие разговоры обычно ведутся при продаже квартиры. Этот вывод меня слегка обескуражил.
Когда Настя зашла в комнату, я ее первым делом спросил:
– Вы разве продаете квартиру?
– Они ошиблись, – ответила Настя, снова забираясь под одеяло. – Им на два этажа ниже… А ты не подслушивай!
– Я не подслушивал, – ответил я, пожимая плечами. – Но вы так орали, что дверь вибрировала.
Настя тотчас перевела разговор на другую тему, но это маленькое событие крепко запало мне в голову и не вываливалось оттуда, пока не произошло еще, на мой взгляд, более странное событие.
Я возвращался к себе домой, на старую квартиру, как запиликал мобильный. Было уже поздно для деловых звонков, и я нежно промурлыкал в трубку в полной уверенности, что это Настя:
– Да, малыш, слушаю тебя!
В трубке раздался шорох, скрип, затем незнакомый мужской голос произнес:
– К сожалению, это не малыш.
– А кто это?
Ошибки с абонентами на сотовой связи особенно неприятны, потому что за них приходится платить.
– Не отключай телефон, – посоветовал голос. – Я твой друг.
– Короче можно? – спросил я, испытывая не совсем приятные чувства от общения с незнакомцем, интонация которого не предвещала хороших новостей.
– Ты еще не защитился? – вкрадчиво поинтересовался голос.