Он послал за ней одного из своих помощников. Затем, когда тот вернулся и сказал, что нигде не мог ее найти, Грифус сам пошел звать дочь. Он пошел прямо в ее комнату, но, несмотря на его стук, Роза не отвечала.
   Позвали слесаря крепости, слесарь открыл дверь, но Грифус не нашел Розы, так же как Роза в свое время не нашла тюльпана.
   — Роза в этот момент въезжала в Роттердам. Поэтому-то Грифус не нашел ее и в кухне, так же как и в комнате, не нашел он ее и в саду, так же как и в кухне.
   Можно себе представить ярость, в какую пришел Грифус, когда, обежав окрестности, он узнал, что дочь его наняла лошадь и уехала, как истая искательница приключений, не сказав никому, куда она едет.
   Взбешенный Грифус поднялся к ван Берле, ругал его, угрожал ему, перевернул вверх дном весь его бедный скарб, обещал посадить его в карцер, в подземелье, грозил голодом, розгами.
   Корнелиус даже не слушал, что говорил тюремщик, позволял себя ругать, поносить, грозить себе, оставаясь мрачным, неподвижным, неспособным ни к каким ощущениям, глухой ко всяким страхам.
   После того, как Грифус в поисках Розы тщетно обошел все места, он стал искать Якоба и, не найдя его, так же как он не нашел своей дочери, он и заподозрил его в похищении молодой девушки.
   Однако же Роза, сделав остановку на два часа в Роттердаме, вновь двинулась в путь. В тот же вечер она остановилась в Дельфте, где и переночевала, на другое утро прибыла в Гаарлем на четыре часа позднее, чем туда прибыл Бокстель.
   Раньше всего Роза попросила проводить ее к председателю общества цветоводов, к господину ван Систенсу.
   Она застала этого достойного гражданина в таком состоянии, что мы обязаны его описать, чтобы не изменить нашему Долгу художника и историка.
   Председатель составлял доклад комитету общества.
   Доклад он писал на большом листе бумаги самым изысканным почерком, на какой был способен.
   Роза попросила доложить о себе; но ее простое хотя и звучное имя Роза Грифус — не было известно председателю, и Розе было отказано в приеме.
   В Голландии, стране шлюзов и плотин, трудно пробраться куда-либо без разрешения.
   Но Роза не отступала Она взяла на себя миссию и поклялась себе самой не падать духом ни перед отказом, ни перед грубостями, ни перед оскорблениями.
   — Доложите председателю, — сказала она, — что я хочу говорить с ним о черном тюльпане.
   Эти слова, не менее магические, чем известные «Сезам, отворись» из «Тысячи и одной ночи», послужили ей пропуском; благодаря этим словам она прошла в кабинет председателя ван Систенса, который галантно вышел к ней навстречу.
   Это был маленький, хрупкий мужчина, очень похожий на стебель цветка, голова его походила на чашечку, две висящих руки напоминали два удлиненных листка тюльпана У него была привычка слегка покачиваться, что еще больше дополняло его сходство с тюльпаном, колеблемым дуновением ветра.
   Мы уже говорили, что его звали ван Систенс.
   — Мадемуазель, — воскликнул он, — вы говорите, что пришли от имени черного тюльпана?
   Для председателя общества цветоводов Tulipa nigra был первоклассной величиной и в качестве короля тюльпанов мог посылать своих послов.
   — Да, сударь, — ответила Роза, — во всяком случае я пришла, чтобы поговорить с вами о нем.
   — Он в полном здравии? — спросил ван Систенс с нежной почтительной улыбкой.
   — Увы, сударь, — ответила Роза, — это мне неизвестно.
   — Как, значит, с ним случилось какое-нибудь несчастье?
   — Да, сударь, очень большое несчастье, но не с ним, а со мной.
   — Какое?
   — У меня его украли.
   — У вас украли черный тюльпан?
   — Да, сударь.
   — А вы знаете, кто?
   — О, я подозреваю, но не решаюсь еще обвинять.
   — Но ведь это же легко проверить.
   — Каким образом?
   — С тех пор, как его у вас украли, вор не успел далеко уехать.
   — Почему он не успел далеко уехать?
   — Да потому, что я его видел не больше, как два часа тому назад.
   — Вы видели черный тюльпан? — воскликнула девушка, бросившись к ван Систенсу.
   — Так же, как я вижу вас, мадемуазель.
   — Но где же?
   — У вашего хозяина, по-видимому.
   — У моего хозяина?
   — Да Вы не служите у господина Исаака Бокстеля?
   — Я?
   — Да, вы?
   — Но за кого вы меня принимаете, сударь?
   — Но за кого вы меня сами принимаете?
   — Сударь, я вас принимаю за того, кем вы, надеюсь, и являетесь на самом деле, то есть за достопочтенного господина ван Систенса, бургомистра города Гаарлема и председателя общества цветоводов.
   — И вы ко мне пришли?
   — Я пришла сказать вам, сударь, что у меня украли мой черный тюльпан.
   — Итак, ваш тюльпан — это тюльпан господина Бокстеля? Тогда вы плохо объясняетесь, мое дитя; тюльпан украли не у вас, а у господина Бокстеля.
   — Я вам повторяю, сударь, что я не знаю, кто такой господин Бокстель, и что я в первый раз слышу это имя.
   — Вы не знаете, кто такой господин Бокстель, и вы тоже имели черный тюльпан?
   — Как, разве есть еще один черный тюльпан? — спросила Роза, задрожав.
   — Да, есть тюльпан господина Бокстеля.
   — Какой он собой?
   — Черный, черт побери!
   — Без пятен?
   — Без одного пятнышка, без единой точечки!
   — И этот тюльпан у вас? Он здесь?
   — Нет, но он будет здесь, так как я должен его выставить перед комитетом раньше, чем премия будет утверждена.
   — Сударь, — воскликнула Роза, — этот Исаак Бокстель, этот Исаак Бокстель, который выдает себя за владельца черного тюльпана…
   — И который в действительности является им…
   — Сударь, этот человек худой?
   — Да.
   — Лысый?
   — Да.
   — С блуждающим взглядом?
   — Как будто так.
   — Беспокойный, сгорбленный, с кривыми ногами?
   — Да, действительно, вы черту за чертой рисуете портрет Бокстеля.
   — Сударь, не был ли тюльпан в белом фаянсовом горшке с желтоватыми цветами?
   — Ах, что касается этого, то я менее уверен, я больше смотрел на мужчину, чем на горшок.
   — Сударь, это мой тюльпан, это тот тюльпан, который у меня украли!
   Сударь, это мое достояние! Сударь, я пришла за ним к вам, я пришла за ним сюда!
   — О, о, — заметил ван Систенс, смотря на Розу, — вы пришли сюда за тюльпаном господина Бокстеля. Черт побери, да вы смелая бабенка!
   — Сударь, — сказала Роза, несколько смущенная таким обращением, — я не говорю, что пришла за тюльпаном господина Бокстеля, я сказала, что пришла требовать свой тюльпан.
   — Ваш?
   — Да, тот, который я лично посадила и лично вырастила.
   — Ну, тогда ступайте к господину Бокстелю в гостиницу «Белый Лебедь» и улаживайте дело с ним. Что касается меня, то, так как спор этот кажется мне таким же трудным для решения, как тот, который был вынесен на суд царя Соломона, на мудрость которого я не претендую, то я удовольствуюсь тем, что составлю свой доклад, констатирую существование черного тюльпана и назначу премию тому, кто его взрастил. Прощайте, дитя мое.
   — О, сударь, сударь! — настаивала Роза.
   — Только, дитя мое, — продолжал ван Систенс, — так как вы красивы, так как вы молоды, так как вы еще не совсем испорчены, выслушайте мой совет. Будьте осторожны в этом деле, потому что у нас есть суд и тюрьма в Гаарлеме; больше того, мы очень щепетильны во всем, Что касается чести тюльпанов Идите, дитя мое, идите. Господин Исаак Бокстель, гостиница «Белый Лебедь».
   И господин ван Систенс, снова взяв свое прекрасное перо, стал продолжать прерванный доклад.


Глава 26

Один из членов общества цветоводов


   Роза вне себя, почти обезумевшая от радости и страха при мысли, что черный тюльпан найден, направилась в гостиницу «Белый Лебедь» в сопровождении своего лодочника, здорового парня-фрисландца, способного в одиночку справиться с десятью Бокстелями.
   В дороге лодочник был посвящен в суть дела, и он не отказался от борьбы, если бы это понадобилось Ему внушили, что в этом случае он только должен быть осторожен с тюльпаном.
   Дойдя до гостиницы, Роза вдруг остановилась. Ее внезапно осенила мысль.
   — Боже мой, — прошептала она, — я сделала ужасную ошибку, — я, быть может, погубила и Корнелиуса, и тюльпан, и себя. Я подняла тревогу, я вызвала подозрение. Я ведь только женщина; эти люди могут объединиться против меня, и тогда я погибла. О, если бы погибла только я одна, это было бы полбеды, но Корнелиус, но тюльпан…
   Она на минуту задумалась.
   «А что, если я приду к Бокстелю, и окажется, что я не знаю его, если этот Бокстель не мой Якоб, если это другой любитель, который тоже вырастил черный тюльпан, или если мой тюльпан был похищен не тем, кого я подозреваю, или уже перешел в другие руки Если я узнаю не человека, а только мой тюльпан, чем я докажу, что этот тюльпан принадлежит мне?
   С другой стороны, если я узнаю в этом обманщике Якоба, как знать, что тогда произойдет. Тюльпан может завянуть, пока мы будем его оспаривать.
   О, что же мне делать? Как поступить? Ведь дело идет о моей жизни, о жизни бедного узника, который, быть может, умирает сейчас».
   В это время с конца Большого Рынка донесся сильный шум и гам Люди бежали, двери раскрывались, одна только Роза оставалась безучастной к волнению толпы.
   — Нужно вернуться к председателю, — прошептала она.
   — Вернемся, — сказал лодочник.
   Они пошли по маленькой уличке, которая привела их прямо к дому господина ван Систенса; а тот прекрасным пером и прекрасным почерком продолжал писать свой доклад.
   Всюду по дороге Роза только и слышала разговоры о черном тюльпане и о премии в сто тысяч флоринов.
   Новость облетела уже весь город.
   Розе стоило немало трудов вновь проникнуть к ван Систенсу, который, однако, как и в первый раз, был очень взволнован, когда услышал магические слова «черный тюльпан».
   Но, когда он узнал Розу, которую он мысленно счел сумасшедшей или еще хуже, он страшно обозлился и хотел прогнать ее Роза сложила руки и с искренней правдивостью, проникавшей в душу, сказала:
   — Сударь, умоляю вас, не отталкивайте меня; наоборот, выслушайте, что я вам скажу, и если вы не сможете восстановить истину, то, по крайней мере, у вас не будет угрызений совести из-за того, что вы приняли участие в злом деле.
   Ван Систенс дрожал он нетерпения, Роза уже второй раз отрывала его от работы, которая вдвойне льстила его самолюбию и как бургомистра и как председателя общества цветоводов.
   — Но мой доклад, мой доклад о черном тюльпане!
   — Сударь, — продолжала Роза с твердостью невинности и правоты, — сударь, если вы меня не выслушаете, то ваш доклад будет основываться на преступных или ложных данных. Я вас умоляю, сударь, вызовите сюда этого господина Бокстеля, который, по-моему, является Якобом, и я клянусь богом, что, если не узнаю ни тюльпана, ни его владельца, то не стану оспаривать права на владение тюльпаном.
   — Черт побери, недурное предложение! — сказал ван Систенс.
   — Что вы этим хотите сказать?
   — Я вас спрашиваю, а если вы и узнаете их, что это докажет?
   — Но, наконец, — сказала с отчаянием Роза, — вы же честный человек, сударь. Неужели вы дадите премию тому, который не только не вырастил сам тюльпана, но даже украл его?
   Быть может, убедительный тон Розы проник в сердце ван Систенса, и он хотел более мягко ответить бедной девушке, но в этот момент с улицы послышался сильный шум. Этот шум казался простым усилением того шума, который Роза уже слышала на улице, но не придавала ему значения, и который не мог заставить ее прервать свою горячую мольбу.
   Шумные приветствия потрясли дом.
   Господин ван Систенс прислушался к приветствиям, которых Роза раньше совсем не слышала, а теперь приняла просто за шум толпы.
   — Что это такое? — воскликнул бургомистр — Что это такое? Возможно ли это? Хорошо ли я слышал!
   И он бросился в прихожую, не обращая больше никакого внимания на Розу и оставив ее в своем кабинете.
   В прихожей ван Систенс с изумлением увидел, что вся лестница вплоть до вестибюля заполнена народом.
   По лестнице поднимался молодой человек, окруженный или, вернее, сопровождаемый толпой, просто одетый в лиловый бархатный костюм, шитый серебром С гордой медлительностью поднимался он по каменным ступеням, сверкающим своей белизной и чистотой Позади него шли два офицера, один моряк, другой кавалерист.
   Ван Систенс, пробравшись в середину перепуганных слуг, поклонился, почти простерся перед новым посетителем, виновником всего этого шума.
   — Монсеньер, — воскликнул он, — монсеньер! Ваше высочество у меня!
   Какая исключительная честь для моего скромного дома!
   — Дорогой господин ван Систенс, — сказал Вильгельм Оранский с тем спокойствием, которое заменяло ему улыбку, — я истинный голландец, — я люблю воду, пиво и цветы, иногда даже и сыр, вкус которого так ценят французы; среди цветов я, конечно, предпочитаю тюльпаны. В Лейдене до меня дошел слух, что Гаарлем, наконец, обладает черным тюльпаном, и, убедившись, что это правда, хотя и невероятная, я приехал узнать о нем к председателю общества цветоводов.
   — О, монсеньер, монсеньер, — сказал восхищенный ван Систенс, — какая честь для общества, если его работы находят поощрение со стороны вашего высочества!
   — Цветок здесь? — спросил принц, пожалевший, вероятно, что сказал лишнее.
   — Увы, нет, монсеньер, у меня его здесь нет.
   — Где же он?
   — У его владельца.
   — Кто этот владелец?
   — Честный цветовод города Дордрехта.
   — Дордрехта?
   — Да.
   — А как его зовут?
   — Бокстель.
   — Где он живет?
   — В гостинице «Белый Лебедь» Я сейчас за ним пошлю, и если ваше высочество окажет мне честь и войдет в мою гостиную, то он, зная, что монсеньер здесь, поторопится и сейчас же принесет свой тюльпан монсеньеру.
   — Хорошо, посылайте за ним.
   — Хорошо, ваше высочество Только…
   — Что?
   — О, ничего существенного, монсеньер.
   — В этом мире все существенно, господин ван Систенс.
   — Так, вот, монсеньер, возникает некоторое затруднение.
   — Какое?
   — На этот тюльпан уже предъявляют свои права какие-то узурпаторы.
   Правда, он стоит сто тысяч флоринов.
   — Неужели?
   — Да, монсеньер, узурпаторы, обманщики.
   — Но ведь это же преступление, господин ван Систенс!
   — Да, ваше высочество.
   — А у вас есть доказательства этого преступления?
   — Нет, монсеньер, виновница…
   — Виновница?
   — Я хочу сказать, что особа, которая выдвигает свои права на тюльпан, находится в соседней комнате.
   — Там? А какого вы о ней мнения, господин ван Систенс?
   — Я думаю, монсеньер, что приманка в сто тысяч флоринов соблазнила ее.
   — И она предъявляет свои права на тюльпан?
   — Да, монсеньер.
   — А что говорит в доказательство своих требований?
   — Я только хотел было ее допросить, как ваше высочество изволили прибыть.
   — Выслушаем ее, господин ван Систенс, выслушает ее. Я ведь верховный судья в государстве Я выслушаю дело и вынесу приговор.
   — Вот нашелся и царь Соломон, — сказал, поклонившись, ван Систенс и повел принца в соседнюю комнату.
   Принц, сделав несколько шагов, вдруг остановился и сказал:
   — Идите впереди меня и называйте меня просто господином.
   Они вошли в кабинет.
   Роза продолжала стоять на том же месте, у окна, и смотрела в сад.
   — А, фрисландка, — заметил принц, увидев золотой убор и красную юбку Розы.
   — Роза повернулась на шум, но она еле заметила принца, который уселся в самом темном углу комнаты Понятно, что все ее внимание было обращено на ту важную особу, которую звали ван Систенс, а не на скромного человека, следовавшего за хозяином дома и не имевшего, по всей вероятности, громкого имени.
   Скромный человек взял с полки книгу и сделал знак Систенсу начать допрос.
   Ван Систенс, также по приглашению человека в лиловом костюме, начал допрос, счастливый и гордый той высокой миссией, которую ему поручили.
   — Дитя мое, вы обещаете мне сказать истину, только истину об этом тюльпане?
   — Я вам обещаю.
   — Хорошо, тогда рассказывайте в присутствии этого господина. Господин — член нашего общества цветоводства.
   — Сударь, — молвила Роза, — что я вам могу еще сказать, кроме уже сказанного мною?
   — Ну, так как же?
   — Я опять обращаюсь к вам с той же просьбой.
   — С какой?
   — Пригласите сюда господина Бокстеля с его тюльпаном; если я его не признаю своим, я откровенно об этом скажу; но если я его узнаю, я буду требовать его возвращения. Я буду требовать, даже если бы для этой цели мне пришлось пойти к его высочеству штатгальтеру с доказательством в руках.
   — Так у вас есть доказательства, прекрасное дитя?
   — Бог — свидетель моего права на тюльпан, и он даст мне в руки доказательства.
   Ван Систенс обменялся взглядом с принцем, который с первых же слов Розы стал напрягать свою память. Ему казалось, что он уже не в первый раз слышит этот голос.
   Один из офицеров ушел за Бокстелем.
   Ван Систенс продолжал допрос.
   — На чем же вы основываете, — спросил он, — утверждение, что черный тюльпан принадлежит вам?
   — Да очень просто, на том, что я его лично сажала и выращивала в своей комнате.
   — В вашей комнате? А где находится ваша комната?
   — В Левештейне.
   — Вы из Левештейна?
   — Я дочь тюремщика крепости.
   Принц сделал движение, которое как будто говорило: «Ах, да, теперь я припоминаю».
   И, притворяясь углубленным в книгу, он с еще большим вниманием, чем раньше, стал наблюдать за Розой.
   — А вы любите цветы? — продолжал ван Систенс.
   — Да, сударь.
   — Значит, вы ученая цветоводка?
   Роза колебалась один момент, затем самым трогательным голосом сказала:
   — Господа, ведь я говорю с благородными людьми?
   Тон ее голоса был такой искренний, что и ван Систенс и принц одновременно ответили утвердительным кивком головы.
   — Ну, тогда я вам скажу. Ученая цветоводка не я, не я, нет. Я только бедная девушка из народа, бедная фрисландская крестьянка, которая еще три месяца назад не умела ни читать, ни писать. Нет, тюльпан был выращен не мною лично.
   — Кем же он был выращен?
   — Одним несчастным заключенным в Левештейне.
   — Заключенным в Левештейне? — сказал принц.
   При звуке этого голоса Роза вздрогнула.
   — Значит, государственным преступником, — продолжал принц, — так как в Левештейне заключены только государственные преступники.
   И он снова принялся читать или, по крайней мере, притворился, что читает.
   — Да, — прошептала, дрожа, Роза, — да, государственным преступником, Ван Систенс побледнел, услышав такое признание при подобном свидетеле.
   — Продолжайте, — холодно сказал Вильгельм председателю общества цветоводов.
   — О, сударь, — промолвила Роза, обращаясь к тому, кого она считала своим настоящим судьей, — я должна признаться в очень тяжелом преступлении.
   — Да, действительно, — сказал ван Систенс, — государственные преступники в Левештейне должны содержаться в большой тайне.
   — Увы, сударь.
   — А из ваших слов можно заключить, что вы воспользовались вашим положением, как дочь тюремщика, и общались с ними, чтобы вместе выращивать цветы.
   — Да, сударь, — растерявшись прошептала Роза, — да, я должна признаться, что виделась с ним ежедневно.
   — Несчастная — воскликнул ван Систенс.
   Принц поднял голову и посмотрел на испугавшуюся Розу и побледневшего председателя.
   — Это, — сказал он своим четким, холодным тоном, — это не касается членов общества цветоводов; они должны судить черный тюльпан, а не касаться государственных преступлений Продолжайте, девушка, продолжайте.
   Ван Систенс красноречивым взглядом поблагодарил от имени тюльпанов нового члена общества цветоводов.
   Роза, ободренная подобным обращением незнакомца, рассказала все, что произошло в течение последних трех месяцев, все, что она сделала, все, что она выстрадала. Она говорила о суровостях Грифуса, об уничтожении им первой луковички, об отчаянии заключенного, о предосторожностях, которые она приняла, чтобы вторая луковичка расцвела, о терпении заключенного, о его скорби во время разлуки; как он хотел уморить себя голодом в отчаянии, что ничего не знает о своем тюльпане; об его радости, когда они помирились и, наконец, об их обоюдном отчаянии, когда они увидели, что у них украли черный тюльпан через час после того, как он распустился.
   Все это было рассказано с глубокой искренностью, которая, правда, оставила бесстрастным принца, если судить по его внешнему виду, но произвела глубокое впечатление на ван Систенса.
   — Но, — сказал принц, — вы ведь только недавно знакомы с этим заключенным?
   Роза широко раскрыла глаза и посмотрела на незнакомца, который отклонился в тень, избегая ее взгляда.
   — Почему, сударь? — спросила она.
   — Потому что прошло только четыре месяца, как тюремщик и его дочь поселились в Левештейне.
   — Да, это правда, сударь.
   — А может быть, вы и просили о перемещении вашего отца только для того, чтобы следовать за каким-нибудь заключенным, которого переводили из Гааги в Левештейн?
   — Сударь, — сказала, покраснев. Роза.
   — Кончайте, — сказал Вильгельм.
   — Я сознаюсь, я знала заключенного в Гааге.
   — Счастливый заключенный! — заметил улыбаясь Вильгельм.
   В это время вошел офицер, который был послан за Бокстелем, и доложил, что тот, за кем он был послан, следует за ним с тюльпаном.


Глава 27

Третья луковичка


   Едва офицер успел доложить о приходе Бокстеля, как тот уже вошел в гостиную ван Систенса в сопровождении двух людей, которые в ящике внесли драгоценный предмет и поставили его на стол.
   Принц, извещенный о том, что принесли тюльпан, вышел из кабинета, прошел в гостиную, полюбовался цветком, ничего не сказал, вернулся в кабинет и молча занял свое место в темном углу, куда он сам поставил себе кресло.
   Роза, трепещущая, бледная, полная страха, ждала, чтобы ее тоже пригласили посмотреть тюльпан.
   Она услышала голос Бокстеля.
   — Это он! — воскликнула она.
   Принц сделал ей знак, чтобы она взглянула сквозь приоткрытую дверь в гостиную.
   — Это мой тюльпан! — закричала Роза. — Это он, я его узнаю! О, мой бедный Корнелиус!
   И она залилась слезами.
   Принц поднялся, подошел к двери и стоял там некоторое время так, что свет падал прямо на него.
   Роза остановила на нем свой взгляд. Теперь она была совершенно уверена, что видит этого незнакомца не в первый раз.
   — Господин Бокстель, — сказал принц, — войдите-ка сюда.
   Бокстель стремительно вбежал и очутился лицом к лицу с Вильгельмом Оранским.
   — Ваше высочество! — воскликнул он, отступая.
   — «Ваше высочество»! — повторила ошеломленная Роза.
   При этом восклицании, которое раздалось слева от него, Бокстель повернулся и заметил Розу.
   Увидев ее, завистник вздрогнул всем телом, как от прикосновения к Вольтову столбу.
   — А, — пробормотал про себя принц, — он смущен.
   Но Бокстель сделал колоссальное усилие и овладел собой.
   — Господин Бокстель, — обратился к нему Вильгельм, — вы, кажется, открыли тайну выращивания черного тюльпана?
   — Да, монсеньер, — ответил несколько смущенным голосом Бокстель.
   Правда, эту тревогу могло вызвать волнение, которое почувствовал садовод при неожиданной встрече с Вильгельмом.
   — Но вот, — продолжал принц, — молодая девушка, которая также утверждает, что она открыла эту тайну.
   Бокстель презрительно улыбнулся и пожал плечами.
   Вильгельм следил за всеми его движениями с видимым любопытством.
   — Итак, вы не знаете эту молодую девушку? — спросил принц.
   — Нет, монсеньер.
   — А вы, молодая девушка, знаете господина Бокстеля?
   — Нет, я не знаю господина Бокстеля, но я знаю господина Якоба.
   — Что вы хотите этим сказать?
   — Я хочу сказать, что тот, кто называет себя Исааком Бокстелем, в Левештейне именовал себя Якобом.
   — Что вы скажете на это, господин Бокстель?
   — Я говорю, монсеньер, что эта девушка лжет.
   — Вы отрицаете, что были когда-нибудь в Левештейне?
   Бокстель колебался: принц своим пристальным, повелительно-испытующим взглядом мешал ему лгать.
   — Я не могу отрицать того, что я был в Левештейне, монсеньер, но я отрицаю, что я украл тюльпан.
   — Вы украли его у меня, украли из моей комнаты! — воскликнула возмущенная Роза.
   — Я это отрицаю.
   — Послушайте, отрицаете ли вы, что выслеживали меня в саду в тот день, когда я обрабатывала грядку, в которую я должна была посадить тюльпан? Отрицаете ли вы, что выслеживали меня в саду в тот день, когда я притворилась, что сажаю его? Не бросились ли вы тогда к тому месту, где надеялись найти луковичку? Не рылись ли вы руками в земле, но, слава богу, напрасно, ибо это была только моя уловка, чтобы узнать ваши намерения? Скажите, вы отрицаете все это?
   Бокстель не счел нужным отвечать на эти многочисленные вопросы.
   И, оставив начатый спор с Розой, он обратился к принцу:
   — Вот уже двадцать лет, — сказал он, — как я культивирую тюльпаны в Дордрехте, и я приобрел в этом искусстве даже некоторую известность.
   Один из моих тюльпанов занесен в каталог под громким названием. Я посвятил его королю португальскому. А теперь выслушайте истину. Эта девушка знала, что я вырастил черный тюльпан, и в сообщничестве со своим любовником, который имеется у нее в крепости Левештейн, разработала план, чтобы разорить меня, присвоив себе премию в сто тысяч флоринов, которую я надеюсь получить благодаря вашей справедливости.