Эти два указа произвели всеобщее неудовольствие. Указ о двадцатой части доходов с недвижимой собственности не нравился дворянству, духовенству и государственным чинам провинций. Указ же о займе пятидесяти миллионов был тягостен для народа.
   Эти неудовольствия обнаруживались в разных видах в течение времени с 1750 по 1756 год. К этому общему взгляду мы присоединим некоторые частные подробности, дополняющие историю этих шести лет.
   Одно из частных событий, наиболее забавлявшее двор своей оригинальностью, было неожиданное бракосочетание герцогини Буффлер с герцогом Люксембургским. 28 июня Людовик XV был в Бельвю у маркизы Помпадур; герцог Люксембургский приехал туда же просить его почтить своей подписью контракт, содержавший в себе условия вступления его в брак с герцогиней Буффлер.
   Буффлер, овдовевшая три года тому назад, явилась при дворе в 1734 году; она сделалась придворной дамой около того времени, как Людовик XV разошелся с королевой; будучи любезна, очаровательна, прелестна, она вскоре заняла видное место в бесчинном обществе Шуази.
   Г. де Трессан песней своей прибавил новую знаменитость этой уже весьма замечательной знаменитости. Песня г. де Трессана начиналась следующим куплетом:
   Quand Boufflers parut a la cour, On crut voir la mere d'Amour, Chacun s'empressait de lui plaire, Et chacun 1'avait a son tour.
   Когда Буффлер явилась при дворе, Все ею, как Венерой, любовались, Вельможи все ей нравиться старались, И всякий с ней бывал наедине.
   Маркиза Буффлер певала эту песню наравне с другими; только, дойдя до последнего стиха, обыкновенно говорила:
   — Право, не помню, как дальше.
   Скажем теперь, каким образом устроилась эта свадьба, которую хотели праздновать на другой день.
   За несколько дней перед тем г-жа де Буффлер, соскучившись вдовством, которое, впрочем, она замечала менее, чем всякий иной, приехала к герцогу Люксембургскому, который давно уже был ее обожателем.
   — Г. маршал, — сказала она, входя к герцогу, — в эту ночь мне пришла в голову одна мысль.
   — Какая, герцогиня?
   — Та, что вам надобно на мне жениться.
   — К чему это? В том положении, в каком мы находимся, мне кажется, что мы давно уже вступили в супружество.., или почти что вступили.
   — Это правда; потому-то я и предлагаю вам на мне жениться не для этого, а для того, чтоб называться маршальшей; титул благообразный.., он мне нравится; притом же если вы мне дадите этот титул, то и я вам дам другой; если вы сделаете меня маршальшей, то я вас сделаю начальником гвардии.
   — Э! Что же вы не сказали мне этого сразу, любезная герцогиня! А когда же контракт?
   — Я приеду к вам сегодня вечером с моим нотариусом.
   — Итак, сегодня ввечеру?
   — Сегодня ввечеру.
   Для подписания этого-то контракта приглашал Людовика XV герцог Люксембургский, и он подписал его.
   Чрез восемь дней герцог Люксембургский действительно получил должность начальника гвардии, остававшуюся незанятой по смерти маршала д'Аркура.
   1 ноября 1750 года король учредил военное дворянство, приобретаемое по праву не только теми, которые дослужатся до генеральского чина в его армии, но и теми, которые дослужатся до капитана, если только их отец и дед служили в этом же чине:
   Patre et avo militibus.
   Это была достойная похвалы отмена того последнего права, которое имел первый разбогатевший откупщик, — покупать себе дворянство за деньги.
   10 декабря умер маршал граф Саксонский в своем замке Шамбор, который подарил ему король; он ввел в армию новую теорию, основывавшуюся на воинственном характере французского народа; она состояла в том, что успех сражения почти всегда должен был находиться в руках пехоты.
   — В руках французов, — говаривал маршал, — ружье есть только рукоятка штыка.
   Так как по причине веры, исповедуемой маршалом графом Саксонским, король не мог оказать ему таких же погребальных почестей, какие были оказаны Тюренну, то он приказал похоронить его в Страсбурге и все расходы на перевоз тела, приготовление могилы и надгробного памятника отнести на счет королевской казны.
   Пигалю поручено было сделать памятник победителю при Фонтенуа и Року, и он исполнил это поручение. Маршал умер пятидесяти четырех лет от роду. 22 января 1751 года король основал военное училище, в котором должны были иметь бесплатно помещение, стол и воспитание пятьсот французских дворян, преимущественно таких, отцы которых умерли на службе короля или служат еще в армии; это было дополнением идеи об учреждении Дома Инвалидов; только Людовик XIV начал с конца.
   12 сентября того же года супруга дофина родила герцога Бургундского.
   По случаю этих родов король сложил четыре миллиона податей, а город Париж выдал замуж шестьсот девушек.
   Этому примеру последовала и маркиза Помпадур: она обвенчала за один раз всех взрослых девушек в своих имениях; таким образом, было заключено более семисот браков; при виде этого Монмартель, казначей короля, устроил еще триста браков.
   Столько же девушек выдали замуж цехи и общины в провинциях, равно как и особы, желавшие сделать удовольствие королю и маркизе Помпадур, — так что две тысячи браков были плодом этих счастливых родов супруги дофина.
   Президент Леви, автор исторического журнала Людовика XVI, вычислил, что эти две тысячи браков в четырнадцать лет могут доставить государству пятнадцать тысяч человек против настоящей цифры народонаселения.
   Само собой разумеется, что по случаю такого большого числа браков — причем каждая чета новобрачных получила от города в приданое шестьсот ливров
   — не обошлось без песенок. Для образца мы приведем здесь одну из них, из которой можно будет видеть, что припев: «Веселитесь, бедняки!» (vivent les gueux!) — не есть изобретение, или, лучше сказать, дар пера знаменитого Беранже:
   Deux cents ecus sont les dottes De ces tendrons, Y compris habits et cottes Et violons; Saus pates de Perigueux:
   Vivent les gueux!
   Qu'il serait beau, ce me semble Voir en unjour, Tant d'amants unis ensemble Faire a 1'Amour Un sacrifice joyeux!
   Vivent les gueux!
   Pour completer cette fete, De 1'Opera, Notre prevot, bonne tete, Regal era Ce bataillon d amoureux Vivent les gueux'
   Сотни две экю с приданым Получают голубки, И к камзолам и к кафтанам Причисляются гудки, Без паштетов перигорских Веселитесь, бедняки!
   Как для глаз всегда прекрасно Видеть, как с огнем в крови Столько любящих согласно Отдают божку любви Эту радостную жертву!
   Веселитесь, бедняки!
   Чтоб закончить этот праздник, Этот гвалт и шумный час, Старшина, лихой проказник, Угостит на славу нас, Пир задаст для всей толпы Веселитесь, бедняки!
   4 февраля 1752 года умер в Сент-Женевьеве герцог Орлеанский, куда он несколько лет тому назад удалился, сжегши прекраснейшие картины своей галереи потому только, что они представляли нагих женщин 29 июня умер в Риме знаменитый кардинал Альберони Это тот самый, с которым мы познакомились по случаю заговора Целламара и который готов был сжечь всю Европу, чтоб сделать Испанию таким сильным государством, каким она сделалась впоследствии Действительно, в минуту его смерти Испания владела Королевством Обеих Сицилий, которое он занял войсками, и герцогствами Пармским и Пьяченцким, которых он требовал для нее 28 февраля 1753 года умерла герцогиня Менская.
   23 августа 1754 года супруга дофина родила сына, который получил имя герцога Беррийского и который впоследствии сделается королем под именем Людовика XVI.
   Смерть Монтескье , Ловендаля и принца Домбского суть важнейшие события остальной части 1755 года.
   1756 год, в продолжение которого под покровительством герцога Орлеанского распространяется во Франции прививание оспы, особенно наполнен событиями Канадской войны.
   В продолжение этих шести лет могущество маркизы Помпадур не только не уменьшилось, но еще более увеличилось. Это потому, что с жадностью к деньгам, в которой можно упрекнуть фаворитку, она соединяла в себе все великие качества. Она обладала теми благородными и артистическими чувствованиями, которых вовсе не имел король.
   Несчастные и ученые находили в ней сильную опору. Чрез нее Вольтер принят был ко двору, чрез нее получил он должность камер-юнкера, которую продал за шестьсот тысяч ливров; чрез нее он держится при дворе, несмотря на свои шалости и вольнодумства. Не раз он принужден бывал искать спасения в бегстве, скрываться то у госпожи де Шателе, то у герцогини Менской; но как только наступало благоприятное время, как только на устах короля появлялась улыбка, подобно солнечному лучу из-за грозных туч, маркиза снова призывала беглеца, и он снова писал стихи в честь короля, которого ненавидел, и в честь фаворитки, которую презирал. Вольтер ставит в это время на сцене свою «Семирамиду», она падает; он бежит в Пруссию пред представлением «Катилины», трагедии, имевшей успех, и, как человек, всегда алчущий славы, или, лучше сказать, молвы, заставляет д'Аламбера сказать про него:
   — Вот человек, у которого славы на миллион, а он хочет приобрести ее еще на копейку!
   И все это потому, что наука составляет для маркизы большое вспомогательное средство сохранить власть свою над Людовиком XV, который скучает все более и более.
   Людовик XV страдает болезнью, от которой нет лекарства, — разочарованием. Взгляните на портрет Людовика XV, написанный художником Ванлоо; он верен в ту эпоху, до которой мы дошли; на нем король сохранил еще черты молодости, которая проходит для него; но, достигнув двух третей своего зрелого возраста, он начинает уже замечать, что старость к нему приближается. Еще лоб у него если не широк, то по крайней мере благороден и высок; голубые глаза его еще так блестят под черными веками, так изящно открыты под безукоризненными его бровями; нос, по которому легко узнать потомка Бурбонов; на устах тонкая и умная улыбка, наследие Савойского дома; и что же! рассмотрите со вниманием этот лоб, эти глаза, эти уста; поищите в этом труде живописца выражение, которое он хотел скрыть, и во всем вы найдете усталость.., изнеможение. У ног этого портрета недостает только пустой чаши, чтоб представить эмблему разочарования.
   Этого-то короля надо было забавлять, чего бы то ни стоило. Поэтому больше для него, нежели для маркизы Помпадур, воздвигается по какой-то фантастической программе замок Бельвю. «Устройте мне сады Ариостовой Альцины», — сказала маркиза Помпадур художнику Буше, и Буше принялся за дело. Помпадур купила золото, мрамор и порфир; Лемуан обтесал все это; и Лемуан вместе с Буше вдвоем устроили это жилище феи…
   Людовик XV, видя все эти старания угодить ему, улыбается, дает маркизе Помпадур табурет, сажает ее возле королевы, заставляет принцесс целовать ее в лоб — ее, дочь любовницы фермера Турнегама, — женщины, которой после ее смерти сочинена была следующая эпитафия:
   Ci-git qui sortit du fumier Et, pour faire fortune entiere, Vendit son honneur au fermier Et sa fille au proprietaire.
   Лежит здесь та, которая родилась Из грязи и, чтоб в счастье жить всегда, Продать свою честь фермщику решилась, А дочь свою вельможе продала.
   Ее, дочь Пуассона, который был осужден на виселицу и который однажды за роскошным ужином, разгорячась вином и будучи расположенным говорить правду, развалясь в своем кресле, сказал:
   — Знаете ли, чему я смеюсь? Тому, что все мы окружены здесь таким блеском и великолепием! Чужестранец, войдя сюда, право, принял бы нас за принцев; а между тем, вы, г. де Монмартель, — сын целовальника; вы, г. де ла Валетт, — сын продавца уксуса; ты. Буре, — сын лакея; а я, да что говорить, все знают, чей я сын!
   И не для одной Помпадур Людовик XV нарушал законы придворного этикета; у нее был брат, которому он дал титул маркиза де Вандьера и которого Морпа назвал по-своему — маркизом д'Авантиер. Надобно было ему переменить это имя, бывшее поводом к такой насмешке, и его назвали маркизом Мариньи, а чтоб этот прелестный ее братец был действительно похож на маркиза, то его сделают со временем секретарем ордена; он получит голубую ленту, которая заменит все доказательства. Такая милость не осталась по крайней мере совсем бесполезной: маркиз занимался живописью, геометрией и архитектурой. В девятнадцать лет он имел главный надзор за публичными зданиями; и что же! в те лета, в которые другой думал бы только о том, чтоб наслаждаться плодами этой милости, он понял, что надобно было заслужить ее. Он, вместе с Суффло, Кошеном и Лебланом, отправился в Италию, пробыл там два года и возвратился если не отличным художником, то по крайней мере отличным ценителем художественных произведений. Маркизом Мариньи его сделали при самом его отправлении.
   — Хорошо! — говорил он. — Французы назвали меня маркизом д'Авантиер (d'Avanlhier), итальянцы будут называть меня маркизом де Мариньи (des Mariniers); это естественно, потому что я родился Пуассоном (Poisson) …
   — Государь, — сказал он однажды королю, — я не могу понять, что со мною сделалось; мне стоит только уронить свой носовой платок, и двадцать голубых лент наклоняются, чтоб поднять его!
   По возвращении своем из Италии он совершенно посвятил себя художествам; он выхлопотал академии архитектуры от короля грамоту; основал училище римской архитектуры. Впоследствии маркиз Мариньи вызывается даже окончить Лувр, просит поместить в нем библиотеку, собрание медалей и музей древностей; в особенности он хочет устроить в нем квартиры художникам, чтоб художники имели свой, как он выражался, дворец, т.е. богатое, роскошное помещение.
   И что же!.. Живи только его сестра, и он все это сделал бы!
   В ожидании исполнения своих планов он учреждает публичную выставку картин в большой Луврской галерее; составляет большую коллекцию картин Рубенса; покупает у Пико за пенсион в десять тысяч ливров секрет, как переводить произведение живописи, не изменяя его, с одного полотна на другое. Таким образом он спасает от погибели образцовое произведение Андреа дель Сарто и «Святого Михаила» Рафаэлева.
   Правда, что в продолжение этого времени сестра его также занималась различными учреждениями и нововведениями; но они далеко не заслуживали такого уважения.
   Она взяла себе в голову, бедная женщина, что обязанность, выполнение которой даже госпожа де Ментенон считала невозможным, т.е. обязанность забавлять человека, которого ничто в жизни не занимает, заслуживала по всей справедливости какой-нибудь папской индульгенции. Вследствие этого она изобрела Олений парк (Parc-aux-Gerfs).
   В первый раз фаворитка возымела мысль устроить для своего обожателя сераль.
   Но она, эта умная маркиза, знала, что ее обожатель-король был раб привычки и что разнообразие было для него развлечением, нисколько для нее не опасным.
   Но что же это такое было — Олений парк? Багдадский или самаркандский гарем, из которого раба, удостоившись один раз разделить ложе своего повелителя, была тотчас изгоняема. Те, которые лишались в нем только своей чести, получали за это награду; им назначалось приданое, и с этим приданым они легко выходили замуж за какого-нибудь мещанина или фермера; те же, которые делались матерями, утешались тем, что детей их выводили в люди по духовной или по военной части.
   Итак, маркизу Помпадур мало беспокоили эти минутные рабыни, потому что она оставалась любимой султаншей, или, по крайней мере, Шехеразадой, долженствовавшей своим умом, искусством и сказками забавлять султана в продолжение тысячи и одной ночи.

Глава 2

Англия и Франция. — Разрыв. — Г. де Жюмонвиль, — Вашингтон. — Гг. Вильяр и Контркер. — Атака французских судов английской эскадрой, — Объявление войны. — Планы Англии. — Г. Диескау. — Г. де Монкальм. — Взятие Минорки герцогом Ришелье. — Торжественный въезд его в Париж. — Мария-Терезия и маркиза Помпадур. — Аббат Берни, — Он заступает место Руйллье. — Договор между Англией и Пруссией. — Союз Франции с Австрией. — Кончина Фонтенеля.
   Ровно за сто лет пред сим Англия и Франция, эти два старинных врага, начали приготовляться к продолжению на море войны, которую на суше вели они между собой уже пять столетий и которая, как мы видели, кончилась в 1745 году сражением при Фонтенуа.
   Бросим взгляд на карту мира в 1750 году и покажем обширность владений как той, так и другой державы в эту эпоху.
   За сто лет тому назад Англия имела в Индии только пять торговых пунктов: Бомбей, Бежапур, Мадрас, Калькутту и Чандернагор.
   В Северной Америке ей принадлежали Новая Земля и прибрежная полоса, простирающаяся от Акадии до Флориды.
   Единственным ее владением в Багамском проливе были Лукайские острова; на Малых Антильских — город Барбуд.
   В американском заливе — остров Ямайка.
   Наконец, Англия не имела в тропическом океане для стоянки кораблей другого места, кроме острова Св. Елены.
   Франция, напротив, вдвое превосходила ее и на суше и на островах.
   Она владела всей линией крепостей, построенных Вобаном, которые составляют ключ к Нидерландам и простираются от Филиппсбурга до Дюнкирхена. Войска ее занимали Корсику, и по договору 1748 года она приобрела протекторское влияние на Геную, Модену, Парму, Пьяченцу и Гуасталлу.
   Как государство колониальное, она владела всеми Антильскими островами; ее колонии в Акадии, Канаде и Луизиане расширялись со дня на день все более. Ей принадлежали: Квебек, Монреаль, Мобиль и Новый Орлеан; укрепления Фонтене, Сен-Шарль, Пьер и Морпа воздвигались почти в одно время на Канадских озерах. Укрепление Ла-Рен господствовало над рекой Ассенибуанов. Она имела на Уйнипегских озерах укрепления Дофин и Бурбон. В Африке ей принадлежали Сенегал и Горея; она имела, кроме того, колонии на острове Мадагаскаре и местом стоянки своих кораблей Индию, в которой владела островами Франции, Бурбона, Св. Марии и Родриго.
   Рассмотрим теперь причины нового разрыва Франции с Англией.
   По Утрехтскому договору Англия получила часть Акадии. Границы уступленных Англии земель и земель, удержанных Францией, были худо определены, так что один участок земли оставался спорным.
   На этом-то участке земли, право собственности на который было более нежели сомнительно, англичане выстроили крепость Ла-Несессите; они поместили в ней довольно сильный гарнизон и начальство над ним вверили майору Вашингтону. Тогда командующий французскими войсками на р. Огайо генерал Контркер приказал Жюмонвилю, одному из своих офицеров, отправиться в крепость Ла-Несессите с письмом, в котором французский командир просил майора Вашингтона не нарушать незаконным завладением этого участка земли мира между двумя государствами и удалиться на те английские земли, которые не подлежали никакому спору. Жюмонвиль взял тридцать человек команды и отправился в путь; но вдруг в небольшом расстоянии от крепости началась ружейная пальба, и Жюмонвиль заметил, что он окружен неприятелем. Тогда он один становится между нападающими и небольшим своим отрядом, которому приказывает остановиться; дает рукой знак и, будучи принят за парламентера, начинает читать письмо. Но при первых его словах сделан из ружей второй залп, и он падает мертвым вместе с восемью из своих солдат; остальные двадцать два человека были взяты в плен; спасся только один Канадец, который и принес командиру известие об этом нарушении народного права. Между тем как Канадец шел с известием к генералу Контркеру, майор Вашингтон отдал такие приказания, какие бы он отдал во время открытой войны: став во главе четырехсот человек, он пошел на французские аванпосты. Пройдя несколько миль, он был уведомлен одним туземцем, что на него идет многочисленное войско с намерением отметить за убийство Жюмонвиля.
   И действительно, это был де Вильяр, брат убитого, получивший от командира поручение наказать убийц его брата и заставить возвратить пленных. Майор Вашингтон отступил в крепость и там ожидал французов.
   Вильяр осадил крепость; Вашингтон после энергического защищения, будучи тесним еще с большей энергией, принужден был сдаться. Капитуляция, которая была выгоднее для англичан, нежели они могли ожидать, гласила, что гарнизон отступит на свою землю без всякого особенного дела и притом со своим оружием и обозом.
   Смерть Жюмонвиля была признана за умышленное убийство; майор Вашингтон, со своей стороны, обязался отослать назад французских пленных, которые были уже отправлены в Бостон. Но странное дело! Число этих двадцати двух человек уменьшилось до семи, и не могли добиться, куда девались остальные пятнадцать.
   Этот Вашингтон был тот самый Вашингтон, которому Франция, всегда незлопамятная, впоследствии оказала свою помощь во время войны за независимость.
   Убийство было совершено 24 мая 1754 года; взятие же крепости последовало 3 июля того же года.
   Франция потребовала от лондонского кабинета удовлетворения; но, как и всегда, лондонский кабинет дал уклончивый ответ. Вскоре после этого в Париже узнали, что, несмотря на то что война объявлена не была, английские военные корабли, дабы ускорить развязку сомнительного положения и начать действовать на море, — так как Фридрих намерен был действовать на суше, — захватили не только купеческие, но даже и военные французские корабли без всякого предуведомления.
   Эти враждебные действия начались в проливе Новой Земли, то есть в тех же странах, где случилось событие, о котором мы уже рассказали.
   3 июня 1755 года, через год после смерти Жюмонвиля, адмирал Боскавен, начальствуя английской эскадрой, состоявшей из тринадцати военных кораблей, встретился с французскими кораблями «Альцид» и «Лилия», подошел к ним с дружеским, по-видимому, расположением, но вдруг окружил их и атаковал.
   «Альцид» находился под командой капитана Моккара, а «Лилия» — под командой капитана Лоржериля. Эти два корабля составляли часть эскадры генерала Дюбуа де ла Мотта.
   Предлогом к нападению было высокомерное требование адмирала Боскавена, чтобы французы салютовали английскому флагу, от исполнения которого оба капитана отказались. После геройского сопротивления оба корабля были взяты.
   Спустя несколько дней корабль «Надежда», плававший под белым флагом, подвергся также нападению. Г. де Дувилль, командовавший им, сражался как лев и, будучи отвезен в Лондон, объявил, что считает себя не пленником цивилизованной нации, но рабом шайки морских разбойников.
   Эти три события могли быть приписаны нечаянному случаю, как и событие, которое англичане назвали нечаянным убиением Жюмонвиля; но по капитуляции крепости Ла-Несессите последнее было признано убийством, совершенным с намерением.
   Однако же все еще надеялись посредством переговоров получить удовлетворение за это двойное нарушение народного права. Между тем в Версале получено известие, что в продолжение истекшего месяца семьдесят четыре судна, шедшие с французских островов, пять кораблей, нагруженных двумя тысячами негров, двадцать шесть судов с товарами и провизией для французских островов, одно судно, шедшее в Крым, два корабля индийской компании, один — шедший в Сенегал, а другой — возвращавшийся с семьюдесятью новоземельцами, два судна, возвращавшиеся с китовой ловли, двадцать два судна с провизией, шедшие в Канаду или возвращавшиеся оттуда, двадцать семь береговых судов, плававших по берегам Франции и в колониях, — всего триста кораблей — были захвачены англичанами.
   Таким образом, вследствие этого богатого морского улова около девяти тысяч французских пленных находилось в Англии.
   Статс-секретарем иностранных дел в Лондоне был в то время Генрих Фоке, сделавшийся впоследствии лордом Голландом; это был личный враг Франции, сын которого Карл Фоке сделался еще злейшим и в особенности еще опаснейшим ее врагом.
   Когда Версальский кабинет, опровергнув все его доказательства, спрашивал, как могли во время мира совершаться деяния, подобные тем, которые мы привели выше, Генрих Фоке на то отвечал, «что военное состояние между нациями не всегда бывает следствием действительных сражений, но следствием некоторых мер, показывающих враждебное расположение; что вооружение Франции было всем известно; что она приготовляла большие эскадры и беспрестанно перевозила свои войска в Канаду; что при таких обстоятельствах английское правительство должно было заботиться только о собственных своих выгодах и сильно действовать для того, чтобы сохранить достоинство нации».
   За этим гордым ответом последовала нота, дышавшая еще более невыносимой гордостью: в ней Фоке требовал, чтобы французский флот был немедленно обезоружен, чтоб дюнкирхенские укрепления были срыты, и что после этого он даст объяснения насчет канадских дел и вообще насчет дел Северной Америки.
   Г. де Руйллье отвечал от имени короля, «что случившееся было не что иное, как система морского разбойничества в большом размере, недостойного цивилизованного народа; что Англия захватила не только корабли французского короля, но и корабли купеческие, на сумму более тридцати миллионов, и что Версальский кабинет требует немедленного вознаграждения за этот враждебный поступок».
   После отказа, сделанного английским правительством, де Мирпуа, французский посланник в Англии, потребовал свои паспорты: война была объявлена.
   Вскоре замыслы Англии не замедлили обнаружиться. Через месяц после морского сражения, в котором «Альцид» и «Лилия» были побеждены многочисленностью неприятеля, на Огайо, близ крепости Дюкен, последовало столкновение между французами и англичанами, находившимися под предводительством генерала Браддока. Разбив англичан совершенно, умертвив их офицеров, овладев их магазинами и провизией, французы нашли инструкцию, данную генералу от Лондонского кабинета; эта инструкция, судя по времени, когда она была дана, доказывала, что среди совершенного мира английское правительство сделало все приготовления, чтоб перейти границы Акадии и завладеть большей частью французских колоний в Америке. Главный план состоял в том, чтоб послать сильные эскадры, которые бы преградили французам вход в реку Св. Лаврентия, между тем как четыре армии напали бы на французские колонии с тыла. Частное поручение генералу Браддоку в этом плане состояло в том, чтобы взять крепость Дюкен и идти вверх по реке Огайо для соединения чрез озеро Эри с г. Ширлеем, ожидавшим его в Шоажане с пятью тысячами человек войска, с вооруженными судами и одним осадным орудием. Соединившись, они бы должны были действовать вместе, взять Ниагару и Фронтенак. В продолжение этого времени полковник Джонсон мог бы овладеть фортом Фредерик, озером Шамплен, рекой Ришелье и взять, таким образом, весною город Монреаль; между тем как другая английская армия проникла бы по реке Св. Иоанна до Квебека.