Страница:
Вечер сиял великолепием, хоть и похолодало, но в чистом воздухе прозрачно светилась надкушенная луна и небольшое количество звезд. Сквер находился прямо перед моим пансионом. Два подростка на скамейке справа прикрывали ладонями огоньки своих сигарет. Курение — это одна из тех вещей, которая помогает им почувствовать себя взрослыми. Не знают, глупые, что юность и так пролетит слишком быстро. Я прошла мимо них к фасаду собора с его огромным круглым окном, забранным резной каменной розеткой. Камень призрачно мерцал в свете уличных фонарей, не столько приветливо, сколь импозантно. Двери собора были заперты. А что же будет, если верующий ощутит духовный кризис после десяти часов вечера? Дьявол наверняка успеет до утра забрать его душу. Я посмотрела на часы: 9.28. Сначала послышались шаги. Шаги по брусчатке мостовой. Повернувшись, я смотрела, как он приближается. В длинном пальто с поясом и темных начищенных туфлях, ну вылитый Жан-Поль Бельмондо. Это шло ему. Он остановился в нескольких ярдах от меня. Я подумала, подавать ли ему руку, но уверенности в том, что рукопожатие кому-то из нас двоих доставит удовольствие, у меня не было.
— Добрый вечер, Ханна. Я так рад, что вы согласились прийти.
Он был явно смущен. Но и чувство вины тоже шло его красоте. А я, хоть и не мстительна, порадовалась, что он испытывает неловкость.
— Может, пройдемся? Я припарковался на соседней улице.
Мы шли неторопливо, но не разговаривали. Машина его оказалась больше, чем я ожидала, она была новой и сияющей. Он открыл передо мной переднюю дверь. Внутри пахло новой кожей. Он заметил, что я это заметила.
— Виноват. Мне эту машину предоставили на службе.
Усадив меня, он сел за руль, вставил ключ в замок зажигания и тут же включил музыку. Зазвучали виолончели и скрипки. Вивальди. И только после этого, повернув ко мне голову, спросил:
— Может, мы оставим все разговоры до ресторана? Это не очень далеко. Что вы на это скажете?
И мне вдруг подумалось, что для такого выдержанного человека он что-то слишком сильно нервничает. Но, возможно, мне это только кажется.
— Согласна.
Мы выезжали из города мимо множества запертых на все замки дверей, за которыми добропорядочные жители Санлиса попивали свое вечернее винцо с водичкой и смотрели по телевизору рекламу йогурта. Не проехав и мили, мы оказались в полной темноте, только узкие пучки света от фар освещали загородное шоссе. Я взглянула на него. Все свое внимание он сосредоточил на дороге, но мой взгляд все же почувствовал и мельком улыбнулся, будто говоря, что рад меня видеть. А может, за этой улыбкой стояло нечто совсем иное?
Трудно общаться двоим, если один знает что-то, о чем другой пока не ведает. И когда я вспоминаю об этом теперь, больше всего меня поражает тот факт, что я ведь с самого начала, с той самой минуты, как услышала его голос на другом конце провода, обо всем начала догадываться. С чего бы еще мне затевать всю эту пошлую шпионскую игру, пряча улики в чужой подушке? Но как здорово навострился человек оправдывать себя, мол, обстоятельства так сложились… А вообще-то, если не лгать себе, то надо признать, что я просто все проворонила, позволив себя одурачить, ибо поверила в то, во что мне хотелось верить, вопреки тому, что было прямо у меня под носом. Увы, поняла я это лишь в тот момент, когда машина начала совершать плавный поворот. Мне ли не узнать этого места? Ведь так свежи еще воспоминания о вчерашней велосипедной прогулке. Я до сих пор помню, как ветер трепал мои волосы, когда я съезжала с холма по дороге, ведущей к ажурным кованым воротам. И сейчас, когда все это, словно в дурном сне, повторялось, до меня наконец дошло, во что я вляпалась. Нечто вроде религиозного озарения, как всегда, несколько запаздывающего осознания происходящего, будто на тебя, недостойную, соизволил упасть ослепительный луч небесного света. Кроме того, это озарение сопровождалось звуковым эффектом: металлически клацнули автоматические запоры дверей, блокировав их. И на этот раз, когда наши с ним взгляды встретились, в них была правда— и одна только правда.
Можно безрассудно вывернуть руль, хотя уже были видны открытые ворота. Предприми я такую попытку, нас, вероятно, выбросило бы с дороги, что наверняка нанесло бы повреждения новой машине. Но если бы даже я умудрилась угробить только его, а не себя, то куда же здесь, спрашивается, мне было бежать? К счастью, я этого не сделала, ибо в эту минуту мое внимание было полностью поглощено вариантами возможного развития событий. Мелькали tableaux vivants[33] из недавней истории— ну, прямо спектакль… Акт первый: полчаса, проведенные мною возле дежурной в холле «Авиации Бельмона», во время которых некто изучал меня на экране монитора охранного устройства. Акт второй: человек по имени Дэвид сидит в баре и старательно делает вид, что не смотрит на меня. Акт третий: тот же человек позволяет мне пригласить его на ужин, вследствие чего получает возможность сказать все, с чем считает нужным меня ознакомить, а потом, под весьма невразумительным предлогом, смывается. Акт четвертый — самый зловещий — беседа с прославленным героем войны, а потом— с его благоверной, которая говорит чуть больше дозволенного. Эпилог — сцена у собора: женщина со слегка подкрашенными ресницами стоит в сквере провинциального городка, ее разум помутнен предвкушением плотских наслаждений…
Когда теперь мне удастся позвонить Фрэнку?
Авто остановилось на середине подъездной аллеи. Из дома уже бежал к нам человек, несмотря на свои угрожающие габариты, весьма легкий на ногу. Я, сцепив пальцы, обхватила этим замком колено. Бывший пилот клацнул автоматическими дверными запорами, после чего повернулся ко мне. Он заметил мои накрепко сцепленные руки и то, что я ничем не выказываю негодования. Чувствовалось, что он благодарен мне за то, что я решила вести себя спокойно.
— Посмотрите на все это с моей точки зрения. Вы хотели встретиться с Жюлем, Жюль хотел встретиться с вами. Это был самый рациональный способ помочь вам встретиться. Но вы ни за что не согласились бы поехать со мной, если бы я доложил вам об этом сразу.
Один из тех случаев, когда испытываешь благодарность даже за вежливые извиненьица. Ладно. Хорошо. Как только схлынет с моих щек непрошеный румянец, не премину воспользоваться сложившейся ситуацией.
— Напротив, Дэвид, — или я должна называть вас Даниелем Дэвю? — я благодарна вам за то, что вы меня подвезли. Особенно учитывая то, как страшно, должно быть, вы устали. Ведь это не шутка — слетать до Токио и обратно за тридцать часов. От человека неподготовленного это потребовало бы сверхчеловеческих усилий. Впрочем, возможно, это всего лишь одно из чудес «Авиации Бельмона».
Глава 13
— Добрый вечер, Ханна. Я так рад, что вы согласились прийти.
Он был явно смущен. Но и чувство вины тоже шло его красоте. А я, хоть и не мстительна, порадовалась, что он испытывает неловкость.
— Может, пройдемся? Я припарковался на соседней улице.
Мы шли неторопливо, но не разговаривали. Машина его оказалась больше, чем я ожидала, она была новой и сияющей. Он открыл передо мной переднюю дверь. Внутри пахло новой кожей. Он заметил, что я это заметила.
— Виноват. Мне эту машину предоставили на службе.
Усадив меня, он сел за руль, вставил ключ в замок зажигания и тут же включил музыку. Зазвучали виолончели и скрипки. Вивальди. И только после этого, повернув ко мне голову, спросил:
— Может, мы оставим все разговоры до ресторана? Это не очень далеко. Что вы на это скажете?
И мне вдруг подумалось, что для такого выдержанного человека он что-то слишком сильно нервничает. Но, возможно, мне это только кажется.
— Согласна.
Мы выезжали из города мимо множества запертых на все замки дверей, за которыми добропорядочные жители Санлиса попивали свое вечернее винцо с водичкой и смотрели по телевизору рекламу йогурта. Не проехав и мили, мы оказались в полной темноте, только узкие пучки света от фар освещали загородное шоссе. Я взглянула на него. Все свое внимание он сосредоточил на дороге, но мой взгляд все же почувствовал и мельком улыбнулся, будто говоря, что рад меня видеть. А может, за этой улыбкой стояло нечто совсем иное?
Трудно общаться двоим, если один знает что-то, о чем другой пока не ведает. И когда я вспоминаю об этом теперь, больше всего меня поражает тот факт, что я ведь с самого начала, с той самой минуты, как услышала его голос на другом конце провода, обо всем начала догадываться. С чего бы еще мне затевать всю эту пошлую шпионскую игру, пряча улики в чужой подушке? Но как здорово навострился человек оправдывать себя, мол, обстоятельства так сложились… А вообще-то, если не лгать себе, то надо признать, что я просто все проворонила, позволив себя одурачить, ибо поверила в то, во что мне хотелось верить, вопреки тому, что было прямо у меня под носом. Увы, поняла я это лишь в тот момент, когда машина начала совершать плавный поворот. Мне ли не узнать этого места? Ведь так свежи еще воспоминания о вчерашней велосипедной прогулке. Я до сих пор помню, как ветер трепал мои волосы, когда я съезжала с холма по дороге, ведущей к ажурным кованым воротам. И сейчас, когда все это, словно в дурном сне, повторялось, до меня наконец дошло, во что я вляпалась. Нечто вроде религиозного озарения, как всегда, несколько запаздывающего осознания происходящего, будто на тебя, недостойную, соизволил упасть ослепительный луч небесного света. Кроме того, это озарение сопровождалось звуковым эффектом: металлически клацнули автоматические запоры дверей, блокировав их. И на этот раз, когда наши с ним взгляды встретились, в них была правда— и одна только правда.
Можно безрассудно вывернуть руль, хотя уже были видны открытые ворота. Предприми я такую попытку, нас, вероятно, выбросило бы с дороги, что наверняка нанесло бы повреждения новой машине. Но если бы даже я умудрилась угробить только его, а не себя, то куда же здесь, спрашивается, мне было бежать? К счастью, я этого не сделала, ибо в эту минуту мое внимание было полностью поглощено вариантами возможного развития событий. Мелькали tableaux vivants[33] из недавней истории— ну, прямо спектакль… Акт первый: полчаса, проведенные мною возле дежурной в холле «Авиации Бельмона», во время которых некто изучал меня на экране монитора охранного устройства. Акт второй: человек по имени Дэвид сидит в баре и старательно делает вид, что не смотрит на меня. Акт третий: тот же человек позволяет мне пригласить его на ужин, вследствие чего получает возможность сказать все, с чем считает нужным меня ознакомить, а потом, под весьма невразумительным предлогом, смывается. Акт четвертый — самый зловещий — беседа с прославленным героем войны, а потом— с его благоверной, которая говорит чуть больше дозволенного. Эпилог — сцена у собора: женщина со слегка подкрашенными ресницами стоит в сквере провинциального городка, ее разум помутнен предвкушением плотских наслаждений…
Когда теперь мне удастся позвонить Фрэнку?
Авто остановилось на середине подъездной аллеи. Из дома уже бежал к нам человек, несмотря на свои угрожающие габариты, весьма легкий на ногу. Я, сцепив пальцы, обхватила этим замком колено. Бывший пилот клацнул автоматическими дверными запорами, после чего повернулся ко мне. Он заметил мои накрепко сцепленные руки и то, что я ничем не выказываю негодования. Чувствовалось, что он благодарен мне за то, что я решила вести себя спокойно.
— Посмотрите на все это с моей точки зрения. Вы хотели встретиться с Жюлем, Жюль хотел встретиться с вами. Это был самый рациональный способ помочь вам встретиться. Но вы ни за что не согласились бы поехать со мной, если бы я доложил вам об этом сразу.
Один из тех случаев, когда испытываешь благодарность даже за вежливые извиненьица. Ладно. Хорошо. Как только схлынет с моих щек непрошеный румянец, не премину воспользоваться сложившейся ситуацией.
— Напротив, Дэвид, — или я должна называть вас Даниелем Дэвю? — я благодарна вам за то, что вы меня подвезли. Особенно учитывая то, как страшно, должно быть, вы устали. Ведь это не шутка — слетать до Токио и обратно за тридцать часов. От человека неподготовленного это потребовало бы сверхчеловеческих усилий. Впрочем, возможно, это всего лишь одно из чудес «Авиации Бельмона».
Глава 13
Они поместили меня в летний домик за конюшнями, в комнату, где жила Кэролайн. Умышленно, конечно. Через спинку кровати переброшено полотенце, а в вазочке на комоде красуется букетик свежих цветов. Представляю, как эта тонкогубая особа аранжирует букетик, сметает пыль со всех поверхностей и жужжит себе под нос легкую мелодию из очередной мыльной оперы, готовя мне темницу. Хотелось схватить вазу и шандарахнуть ею о дверь, но нет, не стоит доставлять им такого удовольствия. Им, может, того и надо, чтобы меня прорвало, но я буду сохранять спокойствие.
Сначала осмотр. Раз уж я сюда попала, надо посмотреть, нельзя ли отсюда выбраться. Начнем с очевидного, затем перейдем к импровизациям. Раздвинув жалюзи на окне спальни, я увидела узкий балкончик, который давал возможность спрыгнуть с высоты двенадцати, а то и всех пятнадцати футов на бетон, подстеленный вам внизу. И если я могла рискнуть, отделавшись переломом костей, то беременная женщина, в отличие от меня, такого себе никогда не позволила бы. В ванной тоже было окошко, но очень маленькое и на большой высоте. Двери, естественно, заперты. Я окликнула кого-то, кто мог бы находиться за дверью, просто так, для уверенности. В ответ раздалось глухое ворчание. Мистер Мускулистый, кто же еще… Когда он войдет, неся мне чашку какао, можно пощекотать его бицепсы и удрать, пока он будет смеяться.
Нет, Ханна, не смешно.
Я села на кровать и стала ждать. Было только начало одиннадцатого. Что теперь? Они что ж, вздумали оставить меня тут на ночь? На их месте я бы так и сделала. Бросить тебя безо всяких объяснений в узилище, чтобы ты за ночь осознала всю свою беспомощность и утром была бы помягче с тем, кто к тебе войдет. Ну ладно, я, пожалуй, подыграю им в этом. Если придется торчать здесь до утра, то можно и поспать.
Забравшись на постель, я села по-турецки и сфокусировала все свое внимание на диких цветах в этой их симпатичной вазочке. Ни о чем не думай, не двигайся, и ты обретешь равновесие. Я сделала несколько глубоких вдохов и долгих выдохов. Но образ Модести Блэз, не к месту возникший в сознании, заставил меня плюнуть на всю эту дребедень. Я всегда с подозрением относилась к женщинам, которые прячут в своих прическах кинжалы и стилеты и умудряются пережить последствия изнасилования с помощью медитаций. На моем месте она, вероятно, взломала бы замок, вырубила бы охранника и, прокравшись в опочивальню Дэвю, кастрировала бы его, чтобы утром подать тарелку с его яйцами на завтрак Бельмону. Впрочем, я бы ее не осудила. Это было бы малость покруче, нежели пытаться протаранить дверь миниатюрной вазочкой с мелкими цветочками. Я легла на спину и уставилась в потолок. Вспомнила, что забыла сообщить Кэт номер своего телефона, вспомнила о седовласой хозяйке пансиона, которой было заплачено вперед и которая, вследствие этого, даже не поинтересовалась, куда я пошла. Потом, закрыв глаза, я стала думать об Англии.
Похоже, было уже за полночь, когда послышался характерный звук отпираемого замка и дверь отворилась. Честно говоря, увидев Даниеля Дэвю, я удивилась. На его месте я поручила бы эту работу кому-нибудь другому. По его виду не скажешь, что он переполнен счастьем. У меня есть своя теория относительно злодеев. Люди они, в большинстве своем, изнуренные муками совести, подобными зубной боли, кроме того, у них вечно скверное настроение, ибо они зачастую лишены благодати покаяния. Я встала ему навстречу. За его спиной в дверном проеме маячил телохранитель, принявший позу боевой готовности. Готов защищать хозяина до последней капли крови. Вопрос, от кого? Дэвю направился ко мне. Я невольно отступила на шаг. Он остановился.
— Ну, Ханна, вы меня удивляете, — сказал он по-английски. — Кажется, я от вас же слышал, что вы не из пугливых.
— Я солгала. И потом, тогда я была в приличной компании.
Он слегка отстранился влево, будто позволяя камню, брошенному в него, пролететь мимо.
— Жюль готов встретиться с вами.
— Жюль? — переспросила я, дивясь тому, как быстро наши официальные обращения превратились в дружески-фамильярные. — Он что, все еще держится? Как видно, не так уж и болен, как хочет показать.
— Полагаю, нелишним будет нам с вами переговорить до того, как вы встретитесь с ним.
— Зачем? Осталось что-то еще, что вы забыли мне о нем рассказать? Несколько сиротских приютов и больниц, которые он облагодетельствовал? Дети третьего мира, которых он спонсирует?
Он покачал головой.
— Я говорил правду, Ханна. Любой бизнес-журналист мог бы рассказать вам про него то же самое.
— Кто бы подумал! Тупой, ничем не выдающийся человечек, — сказала я по-французски, чтобы Мускулистый у дверей понимал, о чем мы толкуем. — И уж давно, в силу естественных причин, не дамский угодник. Но продолжайте, Даниель, продолжайте. Кстати, вы, вероятно, вошли в колонки светской хроники единственно из-за умения со вкусом одеваться. Лучше, конечно, порасспросить об этом ваших знакомых дам. Кроме, естественно, той единственной, от которой ответа уже не дождаться. А я бы спросила у нее, не была ли ее беременность подарочком для вашего дядюшки? Хотя странно. Заполучив свою веточку на фамильном древе, вы, как мне кажется, предпочли бы, чтобы старик оставался бездетным.
— Не будьте ехидной, Ханна, это вам не идет. Видели бы вы, как ему не понравилось мое предположение. И все же, как ни крути, он был прав. Это чистое ехидство. К тому же дешевое ехидство, показывающее, как я взбешена. Слишком круто для борьбы с помощью медитации. Я села на кровать.
— Итак. О чем вам желательно поговорить? Причем сразу должна вам сказать, что у меня их нет. Но вы, должно быть, успели уже проверить мою сумочку и убедились в этом сами.
— Я понимаю ваш гнев, Ханна, — проговорил он, вновь переходя на английский. — Если бы подобное произошло со мной, я бы тоже взбесился. Но у меня, надеюсь, нашлось бы достаточно выдержки, чтобы не позволять гневу управлять мною. Нам необходимо узнать друг о друге побольше. Вы все время такая разная. Это поразительно. — Он помолчал. — Я и сам не думал, что так обрадуюсь нашей встрече. Вам бы сейчас было гораздо хуже, если бы я тогда согласился… Ну, вы понимаете, о чем речь, — сказал он тихо. — И все же я…
— Пожалуйста, Даниель, оставьте это, здесь не исповедальня. Каждый католик, которого я знала, так или иначе лгал. Как всякий истинный католик, я знаю цену правды и лжи. Давайте просто займемся делом и поскорее покончим с этим. Хорошо?
— Хорошо. В таком случае, если вы готовы, я провожу вас к Жюлю. Остальное вы узнаете от него.
— А где гарантия, что на этот раз он будет говорить мне правду?
— Какие гарантии, Ханна? Ведь вы сами стремились к встрече и разговору с ним, разве не так? Если это вас подбодрит, то знайте, я сказал ему, что в прошлую встречу он недооценил вас, отчего возникли только лишние трудности. Так мы идем?
Это, конечно, не того сорта предложение, от которого можно было отказаться. Я встала. Он стоял между мною и дверью. Я должна была обойти его, чтобы выйти. Проход он мне оставил слишком узкий, но я хотела дать ему понять, что это меня не смущает. И все-таки он оказался очень близко ко мне, так близко, что я чувствовала его запах, чувствовала его всего. Почему нет?.. Но мир переполнен мужчинами, глядя на которых можно только радоваться, что не переспала с ними. Да и с каких пор это стало проблемой? Забодай тебя черт, подумала я, протискиваясь мимо него. Но в этот самый момент он схватил мое запястье. Тогда я повернулась к нему, и с минуту мы стояли, в упор глядя друг на друга. Я не столько услышала, сколько шкурой почуяла, что Мускулистый за моей спиной сделал шаг вперед.
— Позвольте пройти, — процедила я сквозь зубы, но и сама слышала, как предательски дрогнул мой голос. Он не пошевелился. Моя кожа под его пальцами начала ныть. Он, должно быть, заметил это по выражению моего лица и ослабил зажим, хотя не настолько, чтобы мне можно было освободить руку. Вдруг я почувствовала, что это властный мужской призыв, и была так потрясена, что не успела внутренне защититься. Это вспыхнуло между нами как бензин, в животе у меня что-то содрогнулось, сладостно и в то же время мучительно. Я ощутила стыд и неистовство. Но также и возмущение. Разум и тело— лучшие друзья и давнишние враги. В какой-то момент я поняла, что мое сопротивление вот-вот рухнет. Хорошо хоть, что на этот раз признание было взаимным. И он знал, что я знаю это. Вдруг он выпустил мою руку, и его голос, когда он заговорил, дрожал почти так же, как мой.
— Хочу вам напомнить, Ханна, что мы оба просто выполняем свою работу. И вы первая сказали, что только это заставляет вас выступать против неприятеля.
Не глядя на него, я направилась к дверям. Охранник перекрыл мне путь.
— Все в порядке, Морис, пропусти даму. Мускулистый отступил, и я, пройдя мимо него, спустилась по ступенькам и вышла из домика.
Снаружи оказалось очень холодно. Мы трое, двигаясь гуськом, поспешили к боковому входу в особняк. Там преданный вассал покинул нас, поторопившись, как видно, в кухню, где его наверняка ждала миска картошки с мясом и добрая кружка пива. Мы остановились в прихожей. Он ждал. Я прошла первая, он за мной следом. У лестницы я остановилась. Не очень ясно было, куда идти дальше. Тогда он прошел вперед, указывая мне путь.
Мы поднялись на два лестничных пролета и миновали длинный коридор. Он остановился у одной из дверей и постучал в нее. Оттуда послышался ворчливый голос. Мы вошли.
Почивающий на лаврах прежней славы — так охарактеризовала мне его хозяйка пансиона, в котором я остановилась. Помещение, в котором я оказалась, было библиотекой с теми самыми высокими окнами, плотно закрытыми жалюзи, которые я видела на фасаде. Комната хорошо освещена люстрой и настенными лампами. Ряды книг тянулись от пола до потолка, но старинная кожа их корешков давно поблекла от времени и плохой вентиляции. Достойная компания для владельца дома. Он сидел в большом покойном кресле у камина, увенчанного высохшими цветами, напоминавшими о теплых временах, когда цвет их был свеж и ярок. Прибыв со службы, этот человек облачился в домашнее, в пару вельветовых штанов и великоватую для него домашнюю куртку. Одежка эта, похоже, была куплена еще до того, как он начал хворать и худеть. Выглядел он болезненным стариком, каким и являлся. Интересно, сколько немцев поубивал он во время войны? Христианские воины против язычников. Хотя каждый знает, что не все крестоносцы были хорошими парнями.
— Добрый вечер, мисс Вульф. Надеюсь, ваше путешествие не доставило вам неудобств. Не изволите ли присесть?
Кто-то, видно, постарался расставить мебель соответствующим образом: одно кресло стояло возле кресла хозяина, а другое — напротив. Я старалась держаться независимо и, прежде чем сесть, осмотрелась. Среди предметов, попавших в поле моего зрения, находился столик, на котором лежала моя сумочка, а рядом пачечка открыток с репродукциями Дега. Я живо представила себе, как обыскивают мою комнатенку в пансионе, как некто склоняется над моей постелью, прощупывает мои подушки… Но как, в самом деле, они разузнали, где я остановилась? Очевидно, все это просто droit de seigneur[34], феодальные пережитки, благодаря которым господин поместья властвовал также и над людьми. Странно, что я не предусмотрела этого.
— Мой секретарь сообщил мне, что вы желаете встретиться со мной. Простите, что заставил вас ждать. У меня случилась пропажа, но я возвратил ее в свое владение. — Он выдерживал паузу. Я смотрела на открытки и ничего не говорила.
Тогда он продолжил: — Могу я предложить вам выпить? У меня имеется немного превосходнейшего коньяка, но сам я, увы, теперь не могу побаловать себя им. Однако мне приятно смотреть, как он радует других.
Я не прочь была и согласиться, хотя бы для поддержания их игры, но было уже очень поздно, я действительно здорово устала. К тому же у меня были серьезные опасения, и выяснить, что к чему, мне хотелось намного больше, нежели выпить.
— Нет, мсье, благодарю, но я, пожалуй, воздержусь.
— Как скажете, мисс Вульф. Даниель, друг мой, будь любезен, попроси Матильду присоединиться к нам.
Мы оба проводили его взглядом, затем сидели и просто смотрели друг на друга. Первым молчание прервал он.
— Полагаю, мисс Вульф, настал момент расставить точки над i, не так ли? Должен сразу признаться, что в прошлый раз был с вами недостаточно откровенен. И все же мне не особо нравятся люди, которые вторгаются на мою территорию и крадут то, что является моей собственностью.
Я с трудом проглотила комок, застрявший в горле.
— И я не настолько безумна, чтобы упорствовать и лгать дальше, так что мы, признав, что квиты, сумеем, возможно, прийти к какому-то соглашению.
Герой нации пристально смотрел на меня, но я выдержала его взгляд. Затем он кивнул. Я даже заметила промелькнувшую по его лицу тень улыбки.
— Очень хорошо. Должен признаться, что мне пришлось выслушать Даниеля. Вчера он посоветовал мне сказать вам всю правду, полагая, что это поможет вам разобраться во всей этой трагической истории.
Он слегка переместил в кресле свое тело, как человек, который давно уже сидит в одном положении и члены которого затекли.
— Итак, с чего мы начнем? Я решил пригласить сюда свою супругу, дабы вы не подумали, что ее выдают за менее здорового человека, чем она есть на самом деле. Надеюсь также, что присутствие второго действующего лица позволит вам с большим доверием отнестись к моим словам, поскольку это лицо может подтвердить или опровергнуть мои показания.
Я кивнула, и он продолжал:
— Однако до того как она придет, мне хотелось бы сказать вам одну вещь. Вы должны знать, что даже теперь я не намерен сообщать вам всю правду. Я человек общественный, но моя личная жизнь важна лишь для меня, а поскольку дело, расследуемое вами, имеет отношение к моей частной жизни, то некоторые обстоятельства мне не хотелось бы открывать до конца. Но вы принуждаете меня к этому. Вы и ваш клиент. Она, насколько мне известно, женщина почтенного возраста, не имевшая собственных детей. Представляю, как удручающе подействовала на нее смерть Кэролайн. В этом отношении, в каком-то смысле, мы разделяем общую печальную участь. А теперь, если не возражаете, давайте подождем прихода Матильды.
Он откинулся в кресле и положил руки на длинные подлокотники, чем-то напоминая скульптуру Джакометти. Выходит, он знал о существовании мисс Патрик? Или это всего лишь его догадка, основанная на каком-нибудь замечании Кэролайн? В любом случае сведений об этой женщине было ему достаточно, чтобы понять ее желание как можно больше узнать о трагическом конце приемной дочери, хотя бы для того, чтобы легче было засыпать по ночам. Я отчетливо вспомнила ее; остывший чай в тонкой фарфоровой чашечке из дорогого сервиза и эта стоическая предсмертная грация. Он прав, подумала я, у них очень много общего. Разница лишь в сексуальных возможностях. Богатый старик может позволить себе купить красивую молодую женушку. Старуха же обречена в этом плане на одиночество. Молчание длилось, но не тяготило ни его, ни меня. Огромные напольные часы мерно отстукивали секунды. Я утешалась мыслью, что моложе его и что впереди у меня долгая жизнь. Это вселяло в меня оптимизм и смиряло с его нежеланием говорить всю правду. В конце концов, всей его правды и не перескажешь. Да и сама правда к тому же вещь настолько сильная, а подчас и жестокая, что способна убивать людей.
Так прошло несколько минут, и вот Матильда совершила свой выход. Она была в длинном шелковом платье и матерчатых шлепанцах, которые смотрелись на ней выходными вечерними туфельками. Она кивнула мне, полуулыбка тронула ее губы, затем приблизилась к мужу, наклонилась и поцеловала его в лоб. В этом было больше дочернего, нежели супружеского, и послушания больше, чем любви. Она села в кресло, стоявшее рядом с ним, и, быстро взглянув на меня, надолго уставилась в пол. Эта поза и полуопущенный взор совсем не шли ей, но размышлять об этом у меня не было времени. Когда Бельмон заговорил, голос его звучал ровно и сильно. Так говорят люди, которые привыкли, что их слушают.
— Я начну не с оправдания обманов, а с их устранения. Впрочем, их было меньше, чем вы думаете. Вам уже стало известно, что Кэролайн покинула нас не летом, как я утверждал при первой нашей встрече, а в январе. Но мы не настаивали на ее отъезде. Это было ее собственное решение. Правильнее было бы сказать, что она уехала вопреки нашему желанию. Это два основных уточнения. Дальнейшее касается того, о чем мы с вами не говорили.
Хозяин поместья помолчал, будто собираясь с мыслями. Я его не торопила. Супруга его оставалась недвижной, продолжая смотреть в пол.
— Вы, мисс Вульф, должны уяснить себе, что я не очень здоровый человек. Фактически, хотя я и рад был бы поверить своим оптимистически настроенным докторам, жить мне осталось не так уж много. Детей, как вы знаете, у меня теперь нет. Даниель наверняка поведал вам трагическую историю гибели моего сына, и я уже говорил вам об обстоятельствах своего настоящего брака, которые нас обоих повергают в величайшую грусть. Мы с Матильдой страстно хотели родить ребенка. Для меня, естественно, второе дитя никогда не возместило бы потерю первого сына, но я позволил себе верить, что его появление в какой-то степени уменьшило бы горечь утраты. Вы молоды и вряд ли способны понять, что это могло для меня значить, но все же попытайтесь войти в мое положение. Желание… да что там желание, просто насущная необходимость, оставить после себя маленькое существо, созданное тобою, дать жизнь новому человеку, находясь, в сущности, на краю могилы… Да нет, в вашем возрасте это трудно понять, ведь у вас еще все впереди. А у меня практически не осталось никакого будущего.
И вновь последовала пауза, гнетущее молчание, которое, впрочем, не тяготило меня. Не хотелось мне торопить этого человека с рассказом. Пусть оно идет, как идет.
— Естественно, — наконец заговорил он, — мы решили что-нибудь предпринять, Усыновление было возможно, но юридически этому немало препятствовал мой возраст. Несомненно, что с моим влиянием можно было преодолеть все эти бюрократические препоны. Но мне, повторю, было страшно важно, чтобы ребенок был моим не только по документам, но и биологически. Я старомодный человек, мисс Вульф. Боюсь, что природное отцовство значит для меня слишком много. Я хотел, чтобы ребенок, который получит мое имя, был бы моим ребенком. Мой ребенок. Я бы все отдал, чтобы это дитя родила мне Матильда, но есть вещи, которых не купишь ни за какие деньги… И все же одна возможность оставалась, хотя и не так легко было одному из супругов решиться на это и дать свое согласие. Я, как вы понимаете, имею в виду приглашение суррогатной матери. Это было моим последним шансом…
Сначала осмотр. Раз уж я сюда попала, надо посмотреть, нельзя ли отсюда выбраться. Начнем с очевидного, затем перейдем к импровизациям. Раздвинув жалюзи на окне спальни, я увидела узкий балкончик, который давал возможность спрыгнуть с высоты двенадцати, а то и всех пятнадцати футов на бетон, подстеленный вам внизу. И если я могла рискнуть, отделавшись переломом костей, то беременная женщина, в отличие от меня, такого себе никогда не позволила бы. В ванной тоже было окошко, но очень маленькое и на большой высоте. Двери, естественно, заперты. Я окликнула кого-то, кто мог бы находиться за дверью, просто так, для уверенности. В ответ раздалось глухое ворчание. Мистер Мускулистый, кто же еще… Когда он войдет, неся мне чашку какао, можно пощекотать его бицепсы и удрать, пока он будет смеяться.
Нет, Ханна, не смешно.
Я села на кровать и стала ждать. Было только начало одиннадцатого. Что теперь? Они что ж, вздумали оставить меня тут на ночь? На их месте я бы так и сделала. Бросить тебя безо всяких объяснений в узилище, чтобы ты за ночь осознала всю свою беспомощность и утром была бы помягче с тем, кто к тебе войдет. Ну ладно, я, пожалуй, подыграю им в этом. Если придется торчать здесь до утра, то можно и поспать.
Забравшись на постель, я села по-турецки и сфокусировала все свое внимание на диких цветах в этой их симпатичной вазочке. Ни о чем не думай, не двигайся, и ты обретешь равновесие. Я сделала несколько глубоких вдохов и долгих выдохов. Но образ Модести Блэз, не к месту возникший в сознании, заставил меня плюнуть на всю эту дребедень. Я всегда с подозрением относилась к женщинам, которые прячут в своих прическах кинжалы и стилеты и умудряются пережить последствия изнасилования с помощью медитаций. На моем месте она, вероятно, взломала бы замок, вырубила бы охранника и, прокравшись в опочивальню Дэвю, кастрировала бы его, чтобы утром подать тарелку с его яйцами на завтрак Бельмону. Впрочем, я бы ее не осудила. Это было бы малость покруче, нежели пытаться протаранить дверь миниатюрной вазочкой с мелкими цветочками. Я легла на спину и уставилась в потолок. Вспомнила, что забыла сообщить Кэт номер своего телефона, вспомнила о седовласой хозяйке пансиона, которой было заплачено вперед и которая, вследствие этого, даже не поинтересовалась, куда я пошла. Потом, закрыв глаза, я стала думать об Англии.
Похоже, было уже за полночь, когда послышался характерный звук отпираемого замка и дверь отворилась. Честно говоря, увидев Даниеля Дэвю, я удивилась. На его месте я поручила бы эту работу кому-нибудь другому. По его виду не скажешь, что он переполнен счастьем. У меня есть своя теория относительно злодеев. Люди они, в большинстве своем, изнуренные муками совести, подобными зубной боли, кроме того, у них вечно скверное настроение, ибо они зачастую лишены благодати покаяния. Я встала ему навстречу. За его спиной в дверном проеме маячил телохранитель, принявший позу боевой готовности. Готов защищать хозяина до последней капли крови. Вопрос, от кого? Дэвю направился ко мне. Я невольно отступила на шаг. Он остановился.
— Ну, Ханна, вы меня удивляете, — сказал он по-английски. — Кажется, я от вас же слышал, что вы не из пугливых.
— Я солгала. И потом, тогда я была в приличной компании.
Он слегка отстранился влево, будто позволяя камню, брошенному в него, пролететь мимо.
— Жюль готов встретиться с вами.
— Жюль? — переспросила я, дивясь тому, как быстро наши официальные обращения превратились в дружески-фамильярные. — Он что, все еще держится? Как видно, не так уж и болен, как хочет показать.
— Полагаю, нелишним будет нам с вами переговорить до того, как вы встретитесь с ним.
— Зачем? Осталось что-то еще, что вы забыли мне о нем рассказать? Несколько сиротских приютов и больниц, которые он облагодетельствовал? Дети третьего мира, которых он спонсирует?
Он покачал головой.
— Я говорил правду, Ханна. Любой бизнес-журналист мог бы рассказать вам про него то же самое.
— Кто бы подумал! Тупой, ничем не выдающийся человечек, — сказала я по-французски, чтобы Мускулистый у дверей понимал, о чем мы толкуем. — И уж давно, в силу естественных причин, не дамский угодник. Но продолжайте, Даниель, продолжайте. Кстати, вы, вероятно, вошли в колонки светской хроники единственно из-за умения со вкусом одеваться. Лучше, конечно, порасспросить об этом ваших знакомых дам. Кроме, естественно, той единственной, от которой ответа уже не дождаться. А я бы спросила у нее, не была ли ее беременность подарочком для вашего дядюшки? Хотя странно. Заполучив свою веточку на фамильном древе, вы, как мне кажется, предпочли бы, чтобы старик оставался бездетным.
— Не будьте ехидной, Ханна, это вам не идет. Видели бы вы, как ему не понравилось мое предположение. И все же, как ни крути, он был прав. Это чистое ехидство. К тому же дешевое ехидство, показывающее, как я взбешена. Слишком круто для борьбы с помощью медитации. Я села на кровать.
— Итак. О чем вам желательно поговорить? Причем сразу должна вам сказать, что у меня их нет. Но вы, должно быть, успели уже проверить мою сумочку и убедились в этом сами.
— Я понимаю ваш гнев, Ханна, — проговорил он, вновь переходя на английский. — Если бы подобное произошло со мной, я бы тоже взбесился. Но у меня, надеюсь, нашлось бы достаточно выдержки, чтобы не позволять гневу управлять мною. Нам необходимо узнать друг о друге побольше. Вы все время такая разная. Это поразительно. — Он помолчал. — Я и сам не думал, что так обрадуюсь нашей встрече. Вам бы сейчас было гораздо хуже, если бы я тогда согласился… Ну, вы понимаете, о чем речь, — сказал он тихо. — И все же я…
— Пожалуйста, Даниель, оставьте это, здесь не исповедальня. Каждый католик, которого я знала, так или иначе лгал. Как всякий истинный католик, я знаю цену правды и лжи. Давайте просто займемся делом и поскорее покончим с этим. Хорошо?
— Хорошо. В таком случае, если вы готовы, я провожу вас к Жюлю. Остальное вы узнаете от него.
— А где гарантия, что на этот раз он будет говорить мне правду?
— Какие гарантии, Ханна? Ведь вы сами стремились к встрече и разговору с ним, разве не так? Если это вас подбодрит, то знайте, я сказал ему, что в прошлую встречу он недооценил вас, отчего возникли только лишние трудности. Так мы идем?
Это, конечно, не того сорта предложение, от которого можно было отказаться. Я встала. Он стоял между мною и дверью. Я должна была обойти его, чтобы выйти. Проход он мне оставил слишком узкий, но я хотела дать ему понять, что это меня не смущает. И все-таки он оказался очень близко ко мне, так близко, что я чувствовала его запах, чувствовала его всего. Почему нет?.. Но мир переполнен мужчинами, глядя на которых можно только радоваться, что не переспала с ними. Да и с каких пор это стало проблемой? Забодай тебя черт, подумала я, протискиваясь мимо него. Но в этот самый момент он схватил мое запястье. Тогда я повернулась к нему, и с минуту мы стояли, в упор глядя друг на друга. Я не столько услышала, сколько шкурой почуяла, что Мускулистый за моей спиной сделал шаг вперед.
— Позвольте пройти, — процедила я сквозь зубы, но и сама слышала, как предательски дрогнул мой голос. Он не пошевелился. Моя кожа под его пальцами начала ныть. Он, должно быть, заметил это по выражению моего лица и ослабил зажим, хотя не настолько, чтобы мне можно было освободить руку. Вдруг я почувствовала, что это властный мужской призыв, и была так потрясена, что не успела внутренне защититься. Это вспыхнуло между нами как бензин, в животе у меня что-то содрогнулось, сладостно и в то же время мучительно. Я ощутила стыд и неистовство. Но также и возмущение. Разум и тело— лучшие друзья и давнишние враги. В какой-то момент я поняла, что мое сопротивление вот-вот рухнет. Хорошо хоть, что на этот раз признание было взаимным. И он знал, что я знаю это. Вдруг он выпустил мою руку, и его голос, когда он заговорил, дрожал почти так же, как мой.
— Хочу вам напомнить, Ханна, что мы оба просто выполняем свою работу. И вы первая сказали, что только это заставляет вас выступать против неприятеля.
Не глядя на него, я направилась к дверям. Охранник перекрыл мне путь.
— Все в порядке, Морис, пропусти даму. Мускулистый отступил, и я, пройдя мимо него, спустилась по ступенькам и вышла из домика.
Снаружи оказалось очень холодно. Мы трое, двигаясь гуськом, поспешили к боковому входу в особняк. Там преданный вассал покинул нас, поторопившись, как видно, в кухню, где его наверняка ждала миска картошки с мясом и добрая кружка пива. Мы остановились в прихожей. Он ждал. Я прошла первая, он за мной следом. У лестницы я остановилась. Не очень ясно было, куда идти дальше. Тогда он прошел вперед, указывая мне путь.
Мы поднялись на два лестничных пролета и миновали длинный коридор. Он остановился у одной из дверей и постучал в нее. Оттуда послышался ворчливый голос. Мы вошли.
Почивающий на лаврах прежней славы — так охарактеризовала мне его хозяйка пансиона, в котором я остановилась. Помещение, в котором я оказалась, было библиотекой с теми самыми высокими окнами, плотно закрытыми жалюзи, которые я видела на фасаде. Комната хорошо освещена люстрой и настенными лампами. Ряды книг тянулись от пола до потолка, но старинная кожа их корешков давно поблекла от времени и плохой вентиляции. Достойная компания для владельца дома. Он сидел в большом покойном кресле у камина, увенчанного высохшими цветами, напоминавшими о теплых временах, когда цвет их был свеж и ярок. Прибыв со службы, этот человек облачился в домашнее, в пару вельветовых штанов и великоватую для него домашнюю куртку. Одежка эта, похоже, была куплена еще до того, как он начал хворать и худеть. Выглядел он болезненным стариком, каким и являлся. Интересно, сколько немцев поубивал он во время войны? Христианские воины против язычников. Хотя каждый знает, что не все крестоносцы были хорошими парнями.
— Добрый вечер, мисс Вульф. Надеюсь, ваше путешествие не доставило вам неудобств. Не изволите ли присесть?
Кто-то, видно, постарался расставить мебель соответствующим образом: одно кресло стояло возле кресла хозяина, а другое — напротив. Я старалась держаться независимо и, прежде чем сесть, осмотрелась. Среди предметов, попавших в поле моего зрения, находился столик, на котором лежала моя сумочка, а рядом пачечка открыток с репродукциями Дега. Я живо представила себе, как обыскивают мою комнатенку в пансионе, как некто склоняется над моей постелью, прощупывает мои подушки… Но как, в самом деле, они разузнали, где я остановилась? Очевидно, все это просто droit de seigneur[34], феодальные пережитки, благодаря которым господин поместья властвовал также и над людьми. Странно, что я не предусмотрела этого.
— Мой секретарь сообщил мне, что вы желаете встретиться со мной. Простите, что заставил вас ждать. У меня случилась пропажа, но я возвратил ее в свое владение. — Он выдерживал паузу. Я смотрела на открытки и ничего не говорила.
Тогда он продолжил: — Могу я предложить вам выпить? У меня имеется немного превосходнейшего коньяка, но сам я, увы, теперь не могу побаловать себя им. Однако мне приятно смотреть, как он радует других.
Я не прочь была и согласиться, хотя бы для поддержания их игры, но было уже очень поздно, я действительно здорово устала. К тому же у меня были серьезные опасения, и выяснить, что к чему, мне хотелось намного больше, нежели выпить.
— Нет, мсье, благодарю, но я, пожалуй, воздержусь.
— Как скажете, мисс Вульф. Даниель, друг мой, будь любезен, попроси Матильду присоединиться к нам.
Мы оба проводили его взглядом, затем сидели и просто смотрели друг на друга. Первым молчание прервал он.
— Полагаю, мисс Вульф, настал момент расставить точки над i, не так ли? Должен сразу признаться, что в прошлый раз был с вами недостаточно откровенен. И все же мне не особо нравятся люди, которые вторгаются на мою территорию и крадут то, что является моей собственностью.
Я с трудом проглотила комок, застрявший в горле.
— И я не настолько безумна, чтобы упорствовать и лгать дальше, так что мы, признав, что квиты, сумеем, возможно, прийти к какому-то соглашению.
Герой нации пристально смотрел на меня, но я выдержала его взгляд. Затем он кивнул. Я даже заметила промелькнувшую по его лицу тень улыбки.
— Очень хорошо. Должен признаться, что мне пришлось выслушать Даниеля. Вчера он посоветовал мне сказать вам всю правду, полагая, что это поможет вам разобраться во всей этой трагической истории.
Он слегка переместил в кресле свое тело, как человек, который давно уже сидит в одном положении и члены которого затекли.
— Итак, с чего мы начнем? Я решил пригласить сюда свою супругу, дабы вы не подумали, что ее выдают за менее здорового человека, чем она есть на самом деле. Надеюсь также, что присутствие второго действующего лица позволит вам с большим доверием отнестись к моим словам, поскольку это лицо может подтвердить или опровергнуть мои показания.
Я кивнула, и он продолжал:
— Однако до того как она придет, мне хотелось бы сказать вам одну вещь. Вы должны знать, что даже теперь я не намерен сообщать вам всю правду. Я человек общественный, но моя личная жизнь важна лишь для меня, а поскольку дело, расследуемое вами, имеет отношение к моей частной жизни, то некоторые обстоятельства мне не хотелось бы открывать до конца. Но вы принуждаете меня к этому. Вы и ваш клиент. Она, насколько мне известно, женщина почтенного возраста, не имевшая собственных детей. Представляю, как удручающе подействовала на нее смерть Кэролайн. В этом отношении, в каком-то смысле, мы разделяем общую печальную участь. А теперь, если не возражаете, давайте подождем прихода Матильды.
Он откинулся в кресле и положил руки на длинные подлокотники, чем-то напоминая скульптуру Джакометти. Выходит, он знал о существовании мисс Патрик? Или это всего лишь его догадка, основанная на каком-нибудь замечании Кэролайн? В любом случае сведений об этой женщине было ему достаточно, чтобы понять ее желание как можно больше узнать о трагическом конце приемной дочери, хотя бы для того, чтобы легче было засыпать по ночам. Я отчетливо вспомнила ее; остывший чай в тонкой фарфоровой чашечке из дорогого сервиза и эта стоическая предсмертная грация. Он прав, подумала я, у них очень много общего. Разница лишь в сексуальных возможностях. Богатый старик может позволить себе купить красивую молодую женушку. Старуха же обречена в этом плане на одиночество. Молчание длилось, но не тяготило ни его, ни меня. Огромные напольные часы мерно отстукивали секунды. Я утешалась мыслью, что моложе его и что впереди у меня долгая жизнь. Это вселяло в меня оптимизм и смиряло с его нежеланием говорить всю правду. В конце концов, всей его правды и не перескажешь. Да и сама правда к тому же вещь настолько сильная, а подчас и жестокая, что способна убивать людей.
Так прошло несколько минут, и вот Матильда совершила свой выход. Она была в длинном шелковом платье и матерчатых шлепанцах, которые смотрелись на ней выходными вечерними туфельками. Она кивнула мне, полуулыбка тронула ее губы, затем приблизилась к мужу, наклонилась и поцеловала его в лоб. В этом было больше дочернего, нежели супружеского, и послушания больше, чем любви. Она села в кресло, стоявшее рядом с ним, и, быстро взглянув на меня, надолго уставилась в пол. Эта поза и полуопущенный взор совсем не шли ей, но размышлять об этом у меня не было времени. Когда Бельмон заговорил, голос его звучал ровно и сильно. Так говорят люди, которые привыкли, что их слушают.
— Я начну не с оправдания обманов, а с их устранения. Впрочем, их было меньше, чем вы думаете. Вам уже стало известно, что Кэролайн покинула нас не летом, как я утверждал при первой нашей встрече, а в январе. Но мы не настаивали на ее отъезде. Это было ее собственное решение. Правильнее было бы сказать, что она уехала вопреки нашему желанию. Это два основных уточнения. Дальнейшее касается того, о чем мы с вами не говорили.
Хозяин поместья помолчал, будто собираясь с мыслями. Я его не торопила. Супруга его оставалась недвижной, продолжая смотреть в пол.
— Вы, мисс Вульф, должны уяснить себе, что я не очень здоровый человек. Фактически, хотя я и рад был бы поверить своим оптимистически настроенным докторам, жить мне осталось не так уж много. Детей, как вы знаете, у меня теперь нет. Даниель наверняка поведал вам трагическую историю гибели моего сына, и я уже говорил вам об обстоятельствах своего настоящего брака, которые нас обоих повергают в величайшую грусть. Мы с Матильдой страстно хотели родить ребенка. Для меня, естественно, второе дитя никогда не возместило бы потерю первого сына, но я позволил себе верить, что его появление в какой-то степени уменьшило бы горечь утраты. Вы молоды и вряд ли способны понять, что это могло для меня значить, но все же попытайтесь войти в мое положение. Желание… да что там желание, просто насущная необходимость, оставить после себя маленькое существо, созданное тобою, дать жизнь новому человеку, находясь, в сущности, на краю могилы… Да нет, в вашем возрасте это трудно понять, ведь у вас еще все впереди. А у меня практически не осталось никакого будущего.
И вновь последовала пауза, гнетущее молчание, которое, впрочем, не тяготило меня. Не хотелось мне торопить этого человека с рассказом. Пусть оно идет, как идет.
— Естественно, — наконец заговорил он, — мы решили что-нибудь предпринять, Усыновление было возможно, но юридически этому немало препятствовал мой возраст. Несомненно, что с моим влиянием можно было преодолеть все эти бюрократические препоны. Но мне, повторю, было страшно важно, чтобы ребенок был моим не только по документам, но и биологически. Я старомодный человек, мисс Вульф. Боюсь, что природное отцовство значит для меня слишком много. Я хотел, чтобы ребенок, который получит мое имя, был бы моим ребенком. Мой ребенок. Я бы все отдал, чтобы это дитя родила мне Матильда, но есть вещи, которых не купишь ни за какие деньги… И все же одна возможность оставалась, хотя и не так легко было одному из супругов решиться на это и дать свое согласие. Я, как вы понимаете, имею в виду приглашение суррогатной матери. Это было моим последним шансом…