Страница:
Результатом их размышлений, которые шли параллельными, но далекими друг от друга путями, была возросшая неловкость, с какой Адам и Джиллиан встретились утром. Адам уже сидел, жуя хлеб и сыр, и на его лице была черная туча, когда она вошла в зал. Увидев Адама, Джиллиан сразу остановилась. Оба на мгновение застыли. Потом Адам медленно поднялся.
– Идите сюда, леди Джиллиан, – сказал он. Джиллиан охватила паника. Голос принадлежал Адаму, но интонация – Саэру. Долгий опыт научил Джиллиан, что убегать бесполезно – спрятаться было негде. Побелев, как мел, она двинулась вперед. Однако ударов не последовало. Скамья была отодвинута все с той же вежливостью и затем придвинута на место.
«Она уже знает, что я разгадал ее попытку», – подумал Адам. На мгновение решительность изменила ему. Побелевшее лицо и испуганные глаза Джиллиан тронули его сердце. Но только на мгновение. Если она действительно намеревалась поймать его в ловушку, а разоблачение могло вызвать такой страх и бледность, то она попытается сделать это еще раз, если не дать ей ясно понять, что он не станет терпеть это.
– Пора нам понять друг друга, – сказал он. – Я захватил Тарринг и намерен удерживать его. Я человек короля Генриха, и ничто не заставит меня нарушить присягу.
Джиллиан уставилась на него, ничего не понимая. Самой заветной мечтой ее сердца было то, чтобы Адам оставался в Тарринге, и она не понимала, как его присяга связана со всем этим.
– Вы понимаете меня? – прогремел он.
– Я понимаю ваши слова, милорд, – запинаясь, произнесла Джиллиан, – но не понимаю, почему вы обращаетесь с этим ко мне. Я добровольно сдала вам замок, хотя, как вы знаете, не имела на это право, так как он уже не мой. А что до вашей присяги, то, какое отношение она имеет ко мне?
Адам раздраженно сжал губы, хотя в душе не переставал восхищаться Джиллиан. Умная ведьма – ничего не отрицает, не лжет, но и ни в чем не признается.
– Какое это имеет отношение к вам? Я полагаю, вы предпочли бы видеть меня человеком Людовика, а не Генриха. Разве не вы сказали, что де Серей… – Адам не нашел в себе силы сказать «ваш муж», – уехал, чтобы привести против нас войска? Однако Людовик направился в совершенно противоположном направлении, к землям моего брата Джеффри. Вот я и думаю, не служило ли ваше предупреждение лишь средством заставить нас застрять здесь, развязав руки Людовику?
Глаза Джиллиан от удивления распахнулись.
– Я вам в точности передала то, что Осберт сказал мне, – возразила она, но голос ее был слабый. До нее дошло, что сомнение, отразившееся на лице Адама вчера, могло и не быть связано с ее добродетельностью или отсутствием таковой.
– Что он сказал вам? – рявкнул Адам. – Вы имеете в виду, полагаю, что он сказал вам для передачи нам?
– Я не знаю, – пробормотала Джиллиан, потрясенная такой возможностью, которая никогда не приходила ей в голову. – Я имею в виду, что он не говорил передать вам эти слова, но, вполне возможно, рассчитывал на это. Он знает, что я ненавижу его, я не делала из этого тайны. Он знает, что я готова на что угодно, чтобы навредить ему. Он такой хитрый, такой скользкий, что вполне мог обмануть меня, надеясь, что я повторю ложь вам.
Адаму вдруг полегчало. Это было слово «скользкий». Он мог представить женщину, которая говорит, что ненавидит любимого мужчину, чтобы содействовать его интересам, но называть любимого «скользким», по его мнению, было невозможно ни по каким мотивам. Джиллиан могла бы сказать «жестокий» или «грубый», в таких словах есть какая-то сила, но слово «скользкий» исключает какую-либо привязанность.
Лицо Джиллиан под его пристальным взглядом зарделось, а губы скривились почти в оскал, какой только может себе позволить приличная женщина.
– Мерзавец! – прошептала она скорее про себя. – Это все ложь, – она подняла глаза на Адама. – Он сказал, что вы чудовище и что вы убьете меня. Это была ложь. Он сказал, что вы беспощадно перережете всех воинов и слуг, а женщин отдадите солдатам. И это была ложь. Очень может быть, что он солгал и насчет своей поездки к Людовику. Он, должно быть, знал, что вы без причины не причините мне вреда. Он рассчитывал, что я перескажу вам его слова, и когда станет ясно, что я ввела вас в заблуждение, вы убьете меня и тем самым сделаете его, моего наследника, хозяином Тарринга.
Всеми фибрами души Адаму хотелось поверить ей. Если бы он не так жаждал этого, сомневаться в искренности слов Джиллиан было бы невозможно. Но он не доверял даже самому себе. Раз попавшись, как ему казалось, Адам был теперь слишком насторожен.
– Если это правда, – сказал он, с трудом выдавливая слова, – почему же он не убил вас сам? Вы не проведете меня во второй раз, леди Джиллиан. Если де Серей не собирался звать Людовика на помощь, куда же он отправился? И зачем? Возможно ли, что он отправился собирать людей Невилля, чтобы попытаться отвоевать Тарринг?
Джиллиан совершенно пропустила мимо ушей сарказм, звучавший в вопросе Адама. Злость отпустила ее, и на лице отразилась надежда.
– Неужели вы думаете, что он мог совершить такую глупость? – пробормотала она.
Этот вопрос привел Адама в такое же замешательство, как смутили Джиллиан его первые слова.
– Что вы имеете в виду под словом «глупость»? – отрывисто произнес он. – К кому же отправляться за помощью, как не к вассалам и кастелянам?
– Но они ненавидят Осберта, – ответила Джиллиан. – Он был груб и высокомерен с ними, когда они заезжали навестить Гилберта.
– Вот как? – подозрительно спросил Адам. – Но если они терпели это тогда, почему это стало нетерпимым для них теперь?
– Тогда был жив Саэр, – сказала Джиллиан. – Они никогда не присягали Осберту.
Однако мысли ее уже витали в другом месте. Выражение лица Адама сейчас точно повторяло вчерашнее. Она поняла, что Адам подозревал ее в политической измене, а вовсе не в супружеской. Она едва не улыбнулась от облегчения, но здравый смысл удержал ее от этого. Джиллиан было все равно, будь королем Англии хоть Великий Турок. Если бы это устраивало Адама, она нашла бы это превосходной идеей, однако чувствовала, что не стоит позволять Адаму понять, насколько ей это безразлично. Это вряд ли согласовывалось с его представлениями о «приличной» женщине. Не могла она и дать ему понять, что охотно переметнется от Людовика к Генриху, если только он захочет. А если она скажет, что всегда была предана только Генриху, он все равно не поверит…
– Люди Невилля согласились с правлением Саэра? Почему?
Голос Адама оторвал Джиллиан от ее раздумий. Она усилием воли переключила мозг на его вопросы. Первым ее порывом было закричать: «Я женщина. Как я могу знать такие вещи?». Но этот ответ лишь усилил бы презрение Адама к ней либо просто убедил бы его, что она лжет и, следовательно, лгала во всем остальном. Джиллиан напрягла мозг, собирая воедино обрывки разговоров, которые ей приходилось слышать, намеки, которыми обменивались Саэр и Осберт в ее присутствии.
– Саэр был силен, и они думали, что у него есть покровители в окружении Людовика. Я не могу быть уверенной, конечно, но мне кажется, они боялись, что у них отнимут земли, раз их господин умер, а бедный Гилберт был совершенно беспомощен.
– Значит, вы думаете, что они тверды в своей преданности Людовику? – спросил Адам.
Вопрос был задан спокойно, почти безразлично. Либо это мало интересовало Адама, либо это была еще одна проверка. Ни то, ни другое не имело значения для Джиллиан. Сэр Ричард был добр к ней. Джиллиан не хотелось говорить ничего такого, что могло бы навредить ему. Она знала только одно, в чем человека упрекнуть нельзя и что делало поступки сэра Ричарда вполне приемлемыми.
– Не думаю, что это так, – отрицательно покачала головой Джиллиан. – Я не знаю, кого они поддерживают и поддерживают ли вообще кого бы то ни было. Вассалы и кастеляны Гилберта – хорошие люди и следовали его воле.
Сказав это, Джиллиан ясно увидела и свой собственный путь. Ее отец был вассалом Джона. У нее были все основания оказаться на стороне Генриха, невзирая на то, что она совершенно не знала Англии. Не имело значения, поверит ли ей сразу Адам. Было бы, наверное, даже лучше, если бы не поверил. Это заставит его внимательнее приглядеться к ней, а чем ближе он к ней будет присматриваться, тем больше ей это будет нравиться. В конце концов, ему придется поверить, что она лояльна по отношению к его партии, поскольку, по правде говоря, она всем сердцем и душой готова была поддержать любую партию, к которой принадлежал он.
– Итак, – как хлыстом, хлестнул Адам, – вы знаете людей Невилля.
Адам был уверен, что она готовит следующую западню. Глаза ее засияли ярче, и он мог видеть, как она сдерживала улыбку.
– Разумеется, я знаю их, хотя и не всех. Четверо приезжали на мою свадьбу с Гилбертом.
– Но не на вашу свадьбу с де Серей? Зарождавшаяся улыбка и блеск в глазах померкли.
– Я не знаю, – прошептала Джиллиан. – Я уже говорила вам, что была не в себе. Кто-то взял мою руку, чтобы поставить мою метку на экземплярах договора, и, может быть… Я точно не помню, но мне кажется, что кто-то толкнул мою голову, чтобы я кивнула, когда потребовалось подтвердить согласие. О нет, я не думаю, что сэр Ричард мог быть здесь. Я говорила ему о своем страхе перед Осбертом, и он сам видел, как жесток был Осберт по отношению к бедному Гилберту. Я не могу поверить, что он способен участвовать в том, что непременно принял бы за насилие.
– Вы именно так выходили замуж? – спросил Адам сдавленным голосом.
– Я думаю, что так, – ответила Джиллиан, отчаянно сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. – Я не помню, я же сказала вам.
Это было настоящее. Сомнения сомнениями, но Адам не мог поверить, что чувства, которые Джиллиан раскрывала последние полчаса, были притворством. Она ненавидела де Серей и была очень больна в течение примерно недели после смерти ее первого мужа. Накануне Джейми, Тостиг и Олберик осторожно допросили прислугу, так что Адам уже знал некоторые факты, окружавшие смерть Невилля. Джиллиан смотрела в пол, крепко сжав ладони. Адам, не раздумывая, положил свои руки поверх ее.
– Вам больше не нужно бояться де Серей, – сказал он ласково. – Он больше никогда не появится рядом с вами – обещаю вам.
Джиллиан подняла глаза, блестевшие от выступивших слез. Губы ее задрожали. Не в силах сопротивляться влечению, Адам потянулся вперед. Губы Джиллиан раздвинулись, голова ее потянулась вверх. Затем, сообразив, что происходит, она отпрянула и отвернулась.
– Как вы можете обещать такое? – спросила она дрожащим голосом. – Сейчас-то вы здесь, но я не такая дура, чтобы не понимать, что у вас есть и другие земли, и другие обязанности… к королю Генриху, например. Рано или поздно, даже если не возникнут личные дела, король призовет вас, и вы уйдете. Возможно, вы постараетесь оставить меня в надежных руках, но пока я жена Осберта…
– Я никогда не даю пустых обещаний, – сказал Адам, но голос его был очень холоден.
– Почему вы рассердились? – воскликнула Джиллиан, слишком напуганная резкой переменой в голосе и поведении Адама, чтобы осторожничать.
– Вам должно быть ясно, какой я идиот, – рявкнул Адам, – поскольку вы уже дважды провели меня, заставив распустить язык, когда мне следовало бы помалкивать, но не думаете же вы, что я такой уж дурак, чтобы не понимать, что попался в хитрую западню? Не спешите радоваться. Вы не получите того, на что рассчитывали. Вы не свяжете меня обещанием, которое вырвали, чтобы заставить меня нарушить клятву.
Джиллиан смотрела на него в испуганном изумлении.
– Я никогда и не думала об этом, – запротестовала она, когда поняла, в чем ее обвиняет Адам. – Это вы утверждаете, что я на стороне Людовика. Вы ведь даже не спрашивали меня. Людовик для меня – ничто. Я не клялась ему ни в чем. Я ему ничем не обязана.
– Саэр де Серей был его человеком.
– Саэр убил моего отца, и я была отдана ему под опеку. Вы полагаете, у меня есть какие-то причины любить Саэра? – выпалила Джиллиан, поддавшись сильнейшему за многие годы приступу гнева. – Он не выдавал меня замуж, чтобы выдоить досуха земли моего отца. Потом он привез меня сюда и выдал за безумного калеку, – гнев ее отступил, и глаза снова наполнились слезами. – Бедный Гилберт! Он, во всяком случае, был ласков со мной, – слезы не покатились. Приступ ярости высушил их. – Но Саэр не знал об этом. Он не огорчился бы, если бы Гилберт оказался буйным сумасшедшим, сдирающим мне мясо с костей. Что я должна была чувствовать к Саэру, кроме радости от его смерти? Как, я должна относиться к его клятвам и долгу?
Адам неотрывно смотрел на нее. Жар гнева раскалил ее, темные глаза светились красным светом, и у Адама было ощущение, что, если он коснется ее пальцами, то обожжется. Он много раз видел разъяренных женщин, его мать быстро приходила в буйство, но гнев Джиллиан был другим. Это не вспышка из искры, как загорается сухой хворост, который быстро выгорает. Это было похоже на огонь в камине, сильный и яркий, который почти невозможно погасить. Джиллиан не орала и не размахивала руками. Голос ее был тихий, но жаркий, как ненависть в ее глазах.
– Я ничего не знаю о Людовике и еще меньше о Генрихе, – продолжала она, несколько поостыв, – но мой отецвассалом короля Джона.
– Джона? – переспросил Адам. – Где земли вашего отца?
– Возле Шоне. Точно не знаю. Саэр очень старался, чтобы я не знала, что именно принадлежит мне.
Это было очень похоже на правду, но гораздо важнее было то, как Джиллиан говорила о своих землях. Саэр «не выдавал ее замуж, чтобы выдоить их насухо»; Саэр «старался, чтобы она не знала, что принадлежит ей». Значит, если она не беспокоилась об Осберте, а теперь Адам был почти уверен, что это правда, и не связана с Людовиком, что было еще сомнительно, но возможно, тогда ясно, что она расставила свои ловушки для него ради своих земель. Адам был доволен. Он не собирался оспаривать собственнические инстинкты женщины. Они казались ему справедливыми и разумными, поскольку так же вели бы себя его мать и сестра.
Адаму оставалось понять, зачем же Джиллиан все-таки расставила свои ловушки. Он мог завладеть ее собственностью не иначе, как, убив ее и де Серей, но она явно не подозревала его в намерениях причинить ей вред. Он возьмет с Тарринга только то, что причитается, чтобы восполнить ущерб, нанесенный Саэром городу и населению, и возместить расходы на эту экспедицию. Но такой уж срочной нужды в средствах он не испытывает, и всю компенсацию можно было бы организовать так, чтобы не нанести ущерба собственности Джиллиан.
Внезапно его осенило. Джиллиан хотела, чтобы он заставил людей Невилля повиноваться ей. Адам не подумал об этом первым делом потому, что ни его мать, ни Джоанна не нуждались в помощи, чтобы добиться повиновения своих вассалов, но Джиллиан была в ином положении. Поместья не принадлежали ей по праву крови. Она была чужестранкой, женой законного наследника, не имея даже ребенка, чтобы закрепить подданство. В придачу ко всем ее трудностям мелкие землевладельцы в эти времена искали поддержки сильных господ, которые могли бы привести армию, чтобы помочь им в быстро меняющейся обстановке гражданской войны. Джиллиан понимала это. И она намекнула ему на это, когда объяснила, почему люди Невилля приняли покровительство Саэра.
Глаза Адама, обращенные на Джиллиан, в одно мгновение наполнились весельем и восхищением. Несколько улыбок и нежных слов, один-два поцелуя, может, и больше – недорогая цена за то, чтобы воспользоваться его людьми и его могуществом и подчинить себе своих вассалов и кастелянов. В конце концов, она была уже замужем, и терять ей было нечего. Адам поперхнулся, пытаясь сдержать смех. Его мать высоко оценила бы маневр Джиллиан. Он не мог даже упрекнуть Джиллиан в скупости. Бедняжка, после старшего де Серей, нанявшего целую армию для нападения на Кемп, и младшего, укравшего то, что осталось, у нее не было ни гроша, ни даже простенького колечка, которое она могла бы продать, чтобы оплатить услуги наемников.
– Прекратим это фехтование, – весело произнес Адам. – Я готов поверить, что вы не любили и не любите де Серей, ни отца, ни сына. Я скажу вам также, что ничто не заставит меня отправиться во Францию, чтобы попытаться востребовать для вас ваши земли, и что, когда меня призовет король, я действительно уйду, что бы вы там ни говорили. Однако я сдержу данное вам обещание. Более того, я с удовольствием приму меры, чтобы люди Невилля признали вас своей правительницей.
– Признали меня? – задохнулась Джиллиан, вытаращив глаза так, что они едва не выскочили из орбит. – Но…
– Уверяю вас, вам не нужно изображать передо мной в этом деле саму невинность! – воскликнул Адам, опять раздражаясь. – Я считаю совершенно разумным, что, поскольку земли оставлены вам и других наследников нет, вы желаете управлять ими самостоятельно. Все было бы намного проще, если бы вы сказали напрямую, чего хотите от меня, вместо того чтобы водить меня за нос… ну, ладно, оставим это.
Раз Адам считал разумным, что она будет управлять землями, то Джиллиан решила, что она будет управлять ими, даже если это погубит ее. Но оставалось несколько практических вопросов, которых Адам не коснулся.
– Есть одна проблема, – сказала она ровным, насколько могла, голосом. – Люди хотят иметь сильного вождя. Тарринг разворован начисто, как вы знаете. Я не могу нанять хорошего военачальника. Вы же не думаете, что я могу надеть доспехи и повести людей?
Последний вопрос был задан совершенно серьезно, и голос Джиллиан слегка дрогнул, когда она говорила. Было бы совершенным безумием, если бы Адам думал такое, но не меньшим безумием казалось Джиллиан и то, что он ожидал от нее самостоятельного управления поместьями Гилберта. Фактически она так далеко в свое будущее еще и не заглядывала. Она думала только о сегодняшнем дне, надеясь, что Адам останется в Тарринге, не способная даже предположить, что будет с нею, когда ему придется уехать.
– Не нужно этого сарказма, – недовольно ответил Адам. – Я знаю, что моя мать когда-то повела армию в Уэльс, но даже она не додумалась надеть доспехи и ввязаться в бой. Полагаю, что, если я потребую от людей принести клятву вам, мне придется пообещать им мое и моей семьи покровительство.
Возможно, вдруг поняла Джиллиан, очень возможно, что будет и будущее, а не только эти несколько дней. Если Адам прикажет людям Гилберта защищать ее и повиноваться ей, и они не подчинятся, он придет наказать их. Они будут помнить это. Кроме того, если кто-либо еще придет угрожать ей, Адам тоже придет отогнать врага. В любом случае сохранялось главное: Адам придет!
– Как я могу отблагодарить вас? – нерешительно пробормотала Джиллиан. – У меня нет ничего… Ничего.
– Я делаю это не для вас, – строго и очень неубедительно проговорил Адам. – Я делаю это по причине, которая вам может не понравиться, но с которой вам придется примириться. Если я предложу военное руководство и защиту людям Невилля, они должны будут вернуться под знамена короля Генриха. Я потребую, чтобы вы принесли присягу мне, а через нее – королю, если вы хотите сохранить свои земли, и признали, что именно Генрих, а не Людовик дает и подтверждает ваше право на них. Если Людовик появится в этих местах, ваши вассалы и кастеляны должны оказать сопротивление, и они не останутся в одиночестве. Они получат необходимую помощь.
Джиллиан принесла бы присягу хоть дьяволу, прикажи ей это Адам.
– За себя я согласна, – пылко ответила она, сверкая глазами, и щеки ее заалели от надежды и энтузиазма. – Но вправе ли я? – с беспокойством спросила она. – В соответствии с брачным договором я отдала свои права Осберту.
– Я уже говорил вам, что реальное обладание – девять десятых закона, – уверил ее Адам.
Однако это ее не успокоило.
– Обладание мной так же, как и Таррингом, – уточнила Джиллиан. – Если какой-нибудь хитростью Осберт захватит меня, когда вы уедете, а он хитер, как змея, не будут ли люди вынуждены подчиниться ему либо по моему согласию, вытянутому из меня силой, как силой меня заставили согласиться с замужеством, либо даже из опасения за мою жизнь, и тем самым нарушить присягу? – она слепо смотрела в пространство. Будущего все-таки не было. – Пока жив Осберт… – прошептала она. – Я не могу быть в безопасности, пока жив Осберт.
Адам посмотрел на нее, и во рту у него пересохло, а руки похолодели. Уверившись, что Джиллиан – сильная женщина и, отчаянно сопротивляясь намерениям Адама, играет свою роль, он не понял, что она была просто испугана. Ему показалось, что она предлагает ему убить ее мужа. Он проглотил комок. Если Осберт действительно обращался с ней так, как она говорила, он заслуживал смерти. «Однако, если ненависть привела Джиллиан к намерению убить своего второго мужа, может быть, жадность привела ее к намерению убить первого? – осторожно предупредил себя Адам. – С этой женщиной нужно быть предельно осторожным».
8
– Идите сюда, леди Джиллиан, – сказал он. Джиллиан охватила паника. Голос принадлежал Адаму, но интонация – Саэру. Долгий опыт научил Джиллиан, что убегать бесполезно – спрятаться было негде. Побелев, как мел, она двинулась вперед. Однако ударов не последовало. Скамья была отодвинута все с той же вежливостью и затем придвинута на место.
«Она уже знает, что я разгадал ее попытку», – подумал Адам. На мгновение решительность изменила ему. Побелевшее лицо и испуганные глаза Джиллиан тронули его сердце. Но только на мгновение. Если она действительно намеревалась поймать его в ловушку, а разоблачение могло вызвать такой страх и бледность, то она попытается сделать это еще раз, если не дать ей ясно понять, что он не станет терпеть это.
– Пора нам понять друг друга, – сказал он. – Я захватил Тарринг и намерен удерживать его. Я человек короля Генриха, и ничто не заставит меня нарушить присягу.
Джиллиан уставилась на него, ничего не понимая. Самой заветной мечтой ее сердца было то, чтобы Адам оставался в Тарринге, и она не понимала, как его присяга связана со всем этим.
– Вы понимаете меня? – прогремел он.
– Я понимаю ваши слова, милорд, – запинаясь, произнесла Джиллиан, – но не понимаю, почему вы обращаетесь с этим ко мне. Я добровольно сдала вам замок, хотя, как вы знаете, не имела на это право, так как он уже не мой. А что до вашей присяги, то, какое отношение она имеет ко мне?
Адам раздраженно сжал губы, хотя в душе не переставал восхищаться Джиллиан. Умная ведьма – ничего не отрицает, не лжет, но и ни в чем не признается.
– Какое это имеет отношение к вам? Я полагаю, вы предпочли бы видеть меня человеком Людовика, а не Генриха. Разве не вы сказали, что де Серей… – Адам не нашел в себе силы сказать «ваш муж», – уехал, чтобы привести против нас войска? Однако Людовик направился в совершенно противоположном направлении, к землям моего брата Джеффри. Вот я и думаю, не служило ли ваше предупреждение лишь средством заставить нас застрять здесь, развязав руки Людовику?
Глаза Джиллиан от удивления распахнулись.
– Я вам в точности передала то, что Осберт сказал мне, – возразила она, но голос ее был слабый. До нее дошло, что сомнение, отразившееся на лице Адама вчера, могло и не быть связано с ее добродетельностью или отсутствием таковой.
– Что он сказал вам? – рявкнул Адам. – Вы имеете в виду, полагаю, что он сказал вам для передачи нам?
– Я не знаю, – пробормотала Джиллиан, потрясенная такой возможностью, которая никогда не приходила ей в голову. – Я имею в виду, что он не говорил передать вам эти слова, но, вполне возможно, рассчитывал на это. Он знает, что я ненавижу его, я не делала из этого тайны. Он знает, что я готова на что угодно, чтобы навредить ему. Он такой хитрый, такой скользкий, что вполне мог обмануть меня, надеясь, что я повторю ложь вам.
Адаму вдруг полегчало. Это было слово «скользкий». Он мог представить женщину, которая говорит, что ненавидит любимого мужчину, чтобы содействовать его интересам, но называть любимого «скользким», по его мнению, было невозможно ни по каким мотивам. Джиллиан могла бы сказать «жестокий» или «грубый», в таких словах есть какая-то сила, но слово «скользкий» исключает какую-либо привязанность.
Лицо Джиллиан под его пристальным взглядом зарделось, а губы скривились почти в оскал, какой только может себе позволить приличная женщина.
– Мерзавец! – прошептала она скорее про себя. – Это все ложь, – она подняла глаза на Адама. – Он сказал, что вы чудовище и что вы убьете меня. Это была ложь. Он сказал, что вы беспощадно перережете всех воинов и слуг, а женщин отдадите солдатам. И это была ложь. Очень может быть, что он солгал и насчет своей поездки к Людовику. Он, должно быть, знал, что вы без причины не причините мне вреда. Он рассчитывал, что я перескажу вам его слова, и когда станет ясно, что я ввела вас в заблуждение, вы убьете меня и тем самым сделаете его, моего наследника, хозяином Тарринга.
Всеми фибрами души Адаму хотелось поверить ей. Если бы он не так жаждал этого, сомневаться в искренности слов Джиллиан было бы невозможно. Но он не доверял даже самому себе. Раз попавшись, как ему казалось, Адам был теперь слишком насторожен.
– Если это правда, – сказал он, с трудом выдавливая слова, – почему же он не убил вас сам? Вы не проведете меня во второй раз, леди Джиллиан. Если де Серей не собирался звать Людовика на помощь, куда же он отправился? И зачем? Возможно ли, что он отправился собирать людей Невилля, чтобы попытаться отвоевать Тарринг?
Джиллиан совершенно пропустила мимо ушей сарказм, звучавший в вопросе Адама. Злость отпустила ее, и на лице отразилась надежда.
– Неужели вы думаете, что он мог совершить такую глупость? – пробормотала она.
Этот вопрос привел Адама в такое же замешательство, как смутили Джиллиан его первые слова.
– Что вы имеете в виду под словом «глупость»? – отрывисто произнес он. – К кому же отправляться за помощью, как не к вассалам и кастелянам?
– Но они ненавидят Осберта, – ответила Джиллиан. – Он был груб и высокомерен с ними, когда они заезжали навестить Гилберта.
– Вот как? – подозрительно спросил Адам. – Но если они терпели это тогда, почему это стало нетерпимым для них теперь?
– Тогда был жив Саэр, – сказала Джиллиан. – Они никогда не присягали Осберту.
Однако мысли ее уже витали в другом месте. Выражение лица Адама сейчас точно повторяло вчерашнее. Она поняла, что Адам подозревал ее в политической измене, а вовсе не в супружеской. Она едва не улыбнулась от облегчения, но здравый смысл удержал ее от этого. Джиллиан было все равно, будь королем Англии хоть Великий Турок. Если бы это устраивало Адама, она нашла бы это превосходной идеей, однако чувствовала, что не стоит позволять Адаму понять, насколько ей это безразлично. Это вряд ли согласовывалось с его представлениями о «приличной» женщине. Не могла она и дать ему понять, что охотно переметнется от Людовика к Генриху, если только он захочет. А если она скажет, что всегда была предана только Генриху, он все равно не поверит…
– Люди Невилля согласились с правлением Саэра? Почему?
Голос Адама оторвал Джиллиан от ее раздумий. Она усилием воли переключила мозг на его вопросы. Первым ее порывом было закричать: «Я женщина. Как я могу знать такие вещи?». Но этот ответ лишь усилил бы презрение Адама к ней либо просто убедил бы его, что она лжет и, следовательно, лгала во всем остальном. Джиллиан напрягла мозг, собирая воедино обрывки разговоров, которые ей приходилось слышать, намеки, которыми обменивались Саэр и Осберт в ее присутствии.
– Саэр был силен, и они думали, что у него есть покровители в окружении Людовика. Я не могу быть уверенной, конечно, но мне кажется, они боялись, что у них отнимут земли, раз их господин умер, а бедный Гилберт был совершенно беспомощен.
– Значит, вы думаете, что они тверды в своей преданности Людовику? – спросил Адам.
Вопрос был задан спокойно, почти безразлично. Либо это мало интересовало Адама, либо это была еще одна проверка. Ни то, ни другое не имело значения для Джиллиан. Сэр Ричард был добр к ней. Джиллиан не хотелось говорить ничего такого, что могло бы навредить ему. Она знала только одно, в чем человека упрекнуть нельзя и что делало поступки сэра Ричарда вполне приемлемыми.
– Не думаю, что это так, – отрицательно покачала головой Джиллиан. – Я не знаю, кого они поддерживают и поддерживают ли вообще кого бы то ни было. Вассалы и кастеляны Гилберта – хорошие люди и следовали его воле.
Сказав это, Джиллиан ясно увидела и свой собственный путь. Ее отец был вассалом Джона. У нее были все основания оказаться на стороне Генриха, невзирая на то, что она совершенно не знала Англии. Не имело значения, поверит ли ей сразу Адам. Было бы, наверное, даже лучше, если бы не поверил. Это заставит его внимательнее приглядеться к ней, а чем ближе он к ней будет присматриваться, тем больше ей это будет нравиться. В конце концов, ему придется поверить, что она лояльна по отношению к его партии, поскольку, по правде говоря, она всем сердцем и душой готова была поддержать любую партию, к которой принадлежал он.
– Итак, – как хлыстом, хлестнул Адам, – вы знаете людей Невилля.
Адам был уверен, что она готовит следующую западню. Глаза ее засияли ярче, и он мог видеть, как она сдерживала улыбку.
– Разумеется, я знаю их, хотя и не всех. Четверо приезжали на мою свадьбу с Гилбертом.
– Но не на вашу свадьбу с де Серей? Зарождавшаяся улыбка и блеск в глазах померкли.
– Я не знаю, – прошептала Джиллиан. – Я уже говорила вам, что была не в себе. Кто-то взял мою руку, чтобы поставить мою метку на экземплярах договора, и, может быть… Я точно не помню, но мне кажется, что кто-то толкнул мою голову, чтобы я кивнула, когда потребовалось подтвердить согласие. О нет, я не думаю, что сэр Ричард мог быть здесь. Я говорила ему о своем страхе перед Осбертом, и он сам видел, как жесток был Осберт по отношению к бедному Гилберту. Я не могу поверить, что он способен участвовать в том, что непременно принял бы за насилие.
– Вы именно так выходили замуж? – спросил Адам сдавленным голосом.
– Я думаю, что так, – ответила Джиллиан, отчаянно сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. – Я не помню, я же сказала вам.
Это было настоящее. Сомнения сомнениями, но Адам не мог поверить, что чувства, которые Джиллиан раскрывала последние полчаса, были притворством. Она ненавидела де Серей и была очень больна в течение примерно недели после смерти ее первого мужа. Накануне Джейми, Тостиг и Олберик осторожно допросили прислугу, так что Адам уже знал некоторые факты, окружавшие смерть Невилля. Джиллиан смотрела в пол, крепко сжав ладони. Адам, не раздумывая, положил свои руки поверх ее.
– Вам больше не нужно бояться де Серей, – сказал он ласково. – Он больше никогда не появится рядом с вами – обещаю вам.
Джиллиан подняла глаза, блестевшие от выступивших слез. Губы ее задрожали. Не в силах сопротивляться влечению, Адам потянулся вперед. Губы Джиллиан раздвинулись, голова ее потянулась вверх. Затем, сообразив, что происходит, она отпрянула и отвернулась.
– Как вы можете обещать такое? – спросила она дрожащим голосом. – Сейчас-то вы здесь, но я не такая дура, чтобы не понимать, что у вас есть и другие земли, и другие обязанности… к королю Генриху, например. Рано или поздно, даже если не возникнут личные дела, король призовет вас, и вы уйдете. Возможно, вы постараетесь оставить меня в надежных руках, но пока я жена Осберта…
– Я никогда не даю пустых обещаний, – сказал Адам, но голос его был очень холоден.
– Почему вы рассердились? – воскликнула Джиллиан, слишком напуганная резкой переменой в голосе и поведении Адама, чтобы осторожничать.
– Вам должно быть ясно, какой я идиот, – рявкнул Адам, – поскольку вы уже дважды провели меня, заставив распустить язык, когда мне следовало бы помалкивать, но не думаете же вы, что я такой уж дурак, чтобы не понимать, что попался в хитрую западню? Не спешите радоваться. Вы не получите того, на что рассчитывали. Вы не свяжете меня обещанием, которое вырвали, чтобы заставить меня нарушить клятву.
Джиллиан смотрела на него в испуганном изумлении.
– Я никогда и не думала об этом, – запротестовала она, когда поняла, в чем ее обвиняет Адам. – Это вы утверждаете, что я на стороне Людовика. Вы ведь даже не спрашивали меня. Людовик для меня – ничто. Я не клялась ему ни в чем. Я ему ничем не обязана.
– Саэр де Серей был его человеком.
– Саэр убил моего отца, и я была отдана ему под опеку. Вы полагаете, у меня есть какие-то причины любить Саэра? – выпалила Джиллиан, поддавшись сильнейшему за многие годы приступу гнева. – Он не выдавал меня замуж, чтобы выдоить досуха земли моего отца. Потом он привез меня сюда и выдал за безумного калеку, – гнев ее отступил, и глаза снова наполнились слезами. – Бедный Гилберт! Он, во всяком случае, был ласков со мной, – слезы не покатились. Приступ ярости высушил их. – Но Саэр не знал об этом. Он не огорчился бы, если бы Гилберт оказался буйным сумасшедшим, сдирающим мне мясо с костей. Что я должна была чувствовать к Саэру, кроме радости от его смерти? Как, я должна относиться к его клятвам и долгу?
Адам неотрывно смотрел на нее. Жар гнева раскалил ее, темные глаза светились красным светом, и у Адама было ощущение, что, если он коснется ее пальцами, то обожжется. Он много раз видел разъяренных женщин, его мать быстро приходила в буйство, но гнев Джиллиан был другим. Это не вспышка из искры, как загорается сухой хворост, который быстро выгорает. Это было похоже на огонь в камине, сильный и яркий, который почти невозможно погасить. Джиллиан не орала и не размахивала руками. Голос ее был тихий, но жаркий, как ненависть в ее глазах.
– Я ничего не знаю о Людовике и еще меньше о Генрихе, – продолжала она, несколько поостыв, – но мой отецвассалом короля Джона.
– Джона? – переспросил Адам. – Где земли вашего отца?
– Возле Шоне. Точно не знаю. Саэр очень старался, чтобы я не знала, что именно принадлежит мне.
Это было очень похоже на правду, но гораздо важнее было то, как Джиллиан говорила о своих землях. Саэр «не выдавал ее замуж, чтобы выдоить их насухо»; Саэр «старался, чтобы она не знала, что принадлежит ей». Значит, если она не беспокоилась об Осберте, а теперь Адам был почти уверен, что это правда, и не связана с Людовиком, что было еще сомнительно, но возможно, тогда ясно, что она расставила свои ловушки для него ради своих земель. Адам был доволен. Он не собирался оспаривать собственнические инстинкты женщины. Они казались ему справедливыми и разумными, поскольку так же вели бы себя его мать и сестра.
Адаму оставалось понять, зачем же Джиллиан все-таки расставила свои ловушки. Он мог завладеть ее собственностью не иначе, как, убив ее и де Серей, но она явно не подозревала его в намерениях причинить ей вред. Он возьмет с Тарринга только то, что причитается, чтобы восполнить ущерб, нанесенный Саэром городу и населению, и возместить расходы на эту экспедицию. Но такой уж срочной нужды в средствах он не испытывает, и всю компенсацию можно было бы организовать так, чтобы не нанести ущерба собственности Джиллиан.
Внезапно его осенило. Джиллиан хотела, чтобы он заставил людей Невилля повиноваться ей. Адам не подумал об этом первым делом потому, что ни его мать, ни Джоанна не нуждались в помощи, чтобы добиться повиновения своих вассалов, но Джиллиан была в ином положении. Поместья не принадлежали ей по праву крови. Она была чужестранкой, женой законного наследника, не имея даже ребенка, чтобы закрепить подданство. В придачу ко всем ее трудностям мелкие землевладельцы в эти времена искали поддержки сильных господ, которые могли бы привести армию, чтобы помочь им в быстро меняющейся обстановке гражданской войны. Джиллиан понимала это. И она намекнула ему на это, когда объяснила, почему люди Невилля приняли покровительство Саэра.
Глаза Адама, обращенные на Джиллиан, в одно мгновение наполнились весельем и восхищением. Несколько улыбок и нежных слов, один-два поцелуя, может, и больше – недорогая цена за то, чтобы воспользоваться его людьми и его могуществом и подчинить себе своих вассалов и кастелянов. В конце концов, она была уже замужем, и терять ей было нечего. Адам поперхнулся, пытаясь сдержать смех. Его мать высоко оценила бы маневр Джиллиан. Он не мог даже упрекнуть Джиллиан в скупости. Бедняжка, после старшего де Серей, нанявшего целую армию для нападения на Кемп, и младшего, укравшего то, что осталось, у нее не было ни гроша, ни даже простенького колечка, которое она могла бы продать, чтобы оплатить услуги наемников.
– Прекратим это фехтование, – весело произнес Адам. – Я готов поверить, что вы не любили и не любите де Серей, ни отца, ни сына. Я скажу вам также, что ничто не заставит меня отправиться во Францию, чтобы попытаться востребовать для вас ваши земли, и что, когда меня призовет король, я действительно уйду, что бы вы там ни говорили. Однако я сдержу данное вам обещание. Более того, я с удовольствием приму меры, чтобы люди Невилля признали вас своей правительницей.
– Признали меня? – задохнулась Джиллиан, вытаращив глаза так, что они едва не выскочили из орбит. – Но…
– Уверяю вас, вам не нужно изображать передо мной в этом деле саму невинность! – воскликнул Адам, опять раздражаясь. – Я считаю совершенно разумным, что, поскольку земли оставлены вам и других наследников нет, вы желаете управлять ими самостоятельно. Все было бы намного проще, если бы вы сказали напрямую, чего хотите от меня, вместо того чтобы водить меня за нос… ну, ладно, оставим это.
Раз Адам считал разумным, что она будет управлять землями, то Джиллиан решила, что она будет управлять ими, даже если это погубит ее. Но оставалось несколько практических вопросов, которых Адам не коснулся.
– Есть одна проблема, – сказала она ровным, насколько могла, голосом. – Люди хотят иметь сильного вождя. Тарринг разворован начисто, как вы знаете. Я не могу нанять хорошего военачальника. Вы же не думаете, что я могу надеть доспехи и повести людей?
Последний вопрос был задан совершенно серьезно, и голос Джиллиан слегка дрогнул, когда она говорила. Было бы совершенным безумием, если бы Адам думал такое, но не меньшим безумием казалось Джиллиан и то, что он ожидал от нее самостоятельного управления поместьями Гилберта. Фактически она так далеко в свое будущее еще и не заглядывала. Она думала только о сегодняшнем дне, надеясь, что Адам останется в Тарринге, не способная даже предположить, что будет с нею, когда ему придется уехать.
– Не нужно этого сарказма, – недовольно ответил Адам. – Я знаю, что моя мать когда-то повела армию в Уэльс, но даже она не додумалась надеть доспехи и ввязаться в бой. Полагаю, что, если я потребую от людей принести клятву вам, мне придется пообещать им мое и моей семьи покровительство.
Возможно, вдруг поняла Джиллиан, очень возможно, что будет и будущее, а не только эти несколько дней. Если Адам прикажет людям Гилберта защищать ее и повиноваться ей, и они не подчинятся, он придет наказать их. Они будут помнить это. Кроме того, если кто-либо еще придет угрожать ей, Адам тоже придет отогнать врага. В любом случае сохранялось главное: Адам придет!
– Как я могу отблагодарить вас? – нерешительно пробормотала Джиллиан. – У меня нет ничего… Ничего.
– Я делаю это не для вас, – строго и очень неубедительно проговорил Адам. – Я делаю это по причине, которая вам может не понравиться, но с которой вам придется примириться. Если я предложу военное руководство и защиту людям Невилля, они должны будут вернуться под знамена короля Генриха. Я потребую, чтобы вы принесли присягу мне, а через нее – королю, если вы хотите сохранить свои земли, и признали, что именно Генрих, а не Людовик дает и подтверждает ваше право на них. Если Людовик появится в этих местах, ваши вассалы и кастеляны должны оказать сопротивление, и они не останутся в одиночестве. Они получат необходимую помощь.
Джиллиан принесла бы присягу хоть дьяволу, прикажи ей это Адам.
– За себя я согласна, – пылко ответила она, сверкая глазами, и щеки ее заалели от надежды и энтузиазма. – Но вправе ли я? – с беспокойством спросила она. – В соответствии с брачным договором я отдала свои права Осберту.
– Я уже говорил вам, что реальное обладание – девять десятых закона, – уверил ее Адам.
Однако это ее не успокоило.
– Обладание мной так же, как и Таррингом, – уточнила Джиллиан. – Если какой-нибудь хитростью Осберт захватит меня, когда вы уедете, а он хитер, как змея, не будут ли люди вынуждены подчиниться ему либо по моему согласию, вытянутому из меня силой, как силой меня заставили согласиться с замужеством, либо даже из опасения за мою жизнь, и тем самым нарушить присягу? – она слепо смотрела в пространство. Будущего все-таки не было. – Пока жив Осберт… – прошептала она. – Я не могу быть в безопасности, пока жив Осберт.
Адам посмотрел на нее, и во рту у него пересохло, а руки похолодели. Уверившись, что Джиллиан – сильная женщина и, отчаянно сопротивляясь намерениям Адама, играет свою роль, он не понял, что она была просто испугана. Ему показалось, что она предлагает ему убить ее мужа. Он проглотил комок. Если Осберт действительно обращался с ней так, как она говорила, он заслуживал смерти. «Однако, если ненависть привела Джиллиан к намерению убить своего второго мужа, может быть, жадность привела ее к намерению убить первого? – осторожно предупредил себя Адам. – С этой женщиной нужно быть предельно осторожным».
8
Знай Джиллиан, чем занимался Осберт с тех пор, как покинул ее, она боялась бы гораздо меньше. Осберт на самом деле был не столько хитер, сколько глуп. Он ошибочно принимал учтивость, с какой обращались с его отцом, за страх и чувство признательности. Людовик всегда был благосклонен ко всем просьбам Саэра потому, что то, о чем просил его Саэр, ничего принцу не стоило – лишь его имя и печать на пергаментах, дающих права на то, чтоему самому не принадлежало. Осберт же просил большего, и потому Людовик встретил его столь же вежливо, но гораздо менее благосклонно. Хотя Людовик не отверг жалобу Осберта напрямую, он ограничился лишь более чем туманными обещаниями.
Не зная, что делать дальше, Осберт присоединился к армии Людовика. После первого разочарования, однако, Осберт оказался доволен своим выбором. Он предоставил своим людям добывать хлеб насущный воровством или разбоем и тем самым избавился от обузы. Для себя он довольно легко занимал в долг деньги, представляясь хозяином Тарринга. Благодаря отцу его приглашали во многие французские дома. Никто не придавал особенного значения тому, что его изгнали с земли. Это было довольно обычным явлением в условиях гражданской войны. Это даже ввело его в круг таким же образом обиженных джентльменов, у некоторых он нашел сочувствие.
Однако вскоре Осберт обнаружил, что его новое положение влечет за собой не только удовольствия. На третий день похода был предпринят штурм Хертфорда, и, к ужасу Осберта, ему было предложено повести своих людей лично. Он не мог отказаться напрямую. Отказ мог заставить Людовика взять назад свое обещание и отказать в помощи. Потея и дрожа, Осберт согласился. Ему в жизни не приходилось лазать по штурмовым лестницам. Когда же он готов был начать подъем – несколько позже других штурмовых отрядов, – одна из лестниц по соседству была отброшена от стены защитниками. Медленно, почти грациозно она поднялась вертикально, а затем упала назад, сбрасывая кричавших от ужаса людей. Осберт, пораженный страхом более верно, чем каким-нибудь копьем, упал ниц и затих.
К счастью для Осберта, штурм оказался безуспешным, и ему не пришлось объяснять свое отсутствие в сражении на стене. Удача продолжала улыбаться ему – через несколько дней замок пал. Осберт надеялся, что Людовик на месяц-два остановится, чтобы как следует отпраздновать свою победу. Этой надежде не суждено было осуществиться. Людовик был достаточно умен, чтобы ковать железо, пока оно горячо, и за одним успехом последовали другие. Однако каждый раз, когда Людовик выпускал своих солдат на грабежи, он наживал себе все новых врагов; каждый раз, когда он брал замок и отказывался вернуть его английскому хозяину – если тот воевал на его стороне, отдавая его одному из своих французских приспешников, он терял опору. Никто не верил, что Людовика удастся полностью вытеснить без борьбы, но он собственными действиями ослаблял свои позиции в Англии.
В это же время в пути находился еще один вооруженный отряд. Когда Катберт и его солдаты, по уговору с Джиллиан, покинули Тарринг, они направились прямо на север, намереваясь добраться до Лондона, где было больше надежд найти работу. Однако, когда они прибыли туда, основная часть армии Людовика уже собралась вокруг Хертфорда, а те французские рыцари, которые остались, не нуждались в наемниках. Еще хуже было то, что на Катберта и его солдат французы поглядывали с настороженностью и презрением. Один из французов, которому Катберт предложил свои услуги, посоветовал поискать работу у английских перебежчиков, которые только и смогут понять свинячье хрюканье еголюдей.
Разочарованный и напуганный, поскольку был уроженцем Сассекса и прослужил в этом графстве большую часть своей жизни, а в Лондоне даже те, кто говорил по-английски, говорили с другим акцентом, Катберт решил посоветоваться со старейшими членами своего отряда. Оказалось, что они тоже не большие охотники до приключений и связаны крепкими корнями с Сассексом. Одни предложили немедленно вернуться в Сассекс, другие, оскорбленные отношением французов, хотели пробиваться на запад и наняться к какому-нибудь стороннику короля Генриха.
Не зная, что делать дальше, Осберт присоединился к армии Людовика. После первого разочарования, однако, Осберт оказался доволен своим выбором. Он предоставил своим людям добывать хлеб насущный воровством или разбоем и тем самым избавился от обузы. Для себя он довольно легко занимал в долг деньги, представляясь хозяином Тарринга. Благодаря отцу его приглашали во многие французские дома. Никто не придавал особенного значения тому, что его изгнали с земли. Это было довольно обычным явлением в условиях гражданской войны. Это даже ввело его в круг таким же образом обиженных джентльменов, у некоторых он нашел сочувствие.
Однако вскоре Осберт обнаружил, что его новое положение влечет за собой не только удовольствия. На третий день похода был предпринят штурм Хертфорда, и, к ужасу Осберта, ему было предложено повести своих людей лично. Он не мог отказаться напрямую. Отказ мог заставить Людовика взять назад свое обещание и отказать в помощи. Потея и дрожа, Осберт согласился. Ему в жизни не приходилось лазать по штурмовым лестницам. Когда же он готов был начать подъем – несколько позже других штурмовых отрядов, – одна из лестниц по соседству была отброшена от стены защитниками. Медленно, почти грациозно она поднялась вертикально, а затем упала назад, сбрасывая кричавших от ужаса людей. Осберт, пораженный страхом более верно, чем каким-нибудь копьем, упал ниц и затих.
К счастью для Осберта, штурм оказался безуспешным, и ему не пришлось объяснять свое отсутствие в сражении на стене. Удача продолжала улыбаться ему – через несколько дней замок пал. Осберт надеялся, что Людовик на месяц-два остановится, чтобы как следует отпраздновать свою победу. Этой надежде не суждено было осуществиться. Людовик был достаточно умен, чтобы ковать железо, пока оно горячо, и за одним успехом последовали другие. Однако каждый раз, когда Людовик выпускал своих солдат на грабежи, он наживал себе все новых врагов; каждый раз, когда он брал замок и отказывался вернуть его английскому хозяину – если тот воевал на его стороне, отдавая его одному из своих французских приспешников, он терял опору. Никто не верил, что Людовика удастся полностью вытеснить без борьбы, но он собственными действиями ослаблял свои позиции в Англии.
В это же время в пути находился еще один вооруженный отряд. Когда Катберт и его солдаты, по уговору с Джиллиан, покинули Тарринг, они направились прямо на север, намереваясь добраться до Лондона, где было больше надежд найти работу. Однако, когда они прибыли туда, основная часть армии Людовика уже собралась вокруг Хертфорда, а те французские рыцари, которые остались, не нуждались в наемниках. Еще хуже было то, что на Катберта и его солдат французы поглядывали с настороженностью и презрением. Один из французов, которому Катберт предложил свои услуги, посоветовал поискать работу у английских перебежчиков, которые только и смогут понять свинячье хрюканье еголюдей.
Разочарованный и напуганный, поскольку был уроженцем Сассекса и прослужил в этом графстве большую часть своей жизни, а в Лондоне даже те, кто говорил по-английски, говорили с другим акцентом, Катберт решил посоветоваться со старейшими членами своего отряда. Оказалось, что они тоже не большие охотники до приключений и связаны крепкими корнями с Сассексом. Одни предложили немедленно вернуться в Сассекс, другие, оскорбленные отношением французов, хотели пробиваться на запад и наняться к какому-нибудь стороннику короля Генриха.