Дженнифер Кауфман. Любовница Фрейда

   Марта сообщила, что скоро должна идти к врачу – снова дали о себе знать желудочные колики, разлилась желчь, и вообще она чувствует себя неважно. Самое время, поскольку Минна слышала приглушенное шебуршение за плинтусом в кухне, но скорее умерла бы, чем сказала сестре, что в доме, вероятно, завелась крыса. Марта объявила бы на кухне бессрочный карантин, и им недели две пришлось бы выслушивать жуткие истории о «черной смерти» – чуме. Минна просто поставит пару ловушек, и этого будет достаточно. Но все-таки это был не ее дом.
   Впервые поселившись на Берггасе, 19, она полагала, что это ненадолго. И даже сейчас, обычно к вечеру, прекращала беготню по дому и обдумывала свое будущее, кружа над бесплодными возможностями, будто гриф над падалью.
   Минна могла бы плюнуть на гордость, сесть в поезд и уехать в Гамбург, чтобы жить с матерью. Боже упаси! В лучшем случае их отношения можно было бы описать, как холодные, и зависеть от нее было немыслимо. Или она могла бы опять пойти в гувернантки или компаньонки. Но это снова бессмысленный труд раба с ужасным расписанием на всю неделю и половиной дня выходных в воскресенье после двенадцати. Хотя таким образом она сумеет содержать себя.
   На этом месте рассуждений виски начинали пульсировать, и, опасаясь, что начнется мигрень, Минна безмолвно исчезала в кухне и заваривала чай, наблюдая, как кружатся чаинки на дне чашки.
   Куда еще податься? Был брат Эли, который эмигрировал в Нью-Йорк. Можно попросить его одолжить ей денег до Нью-Йорка, но начать все сначала в другой стране без мужа и друзей страшно.
   А Марта полагала, что Минна должна устроить свою судьбу с пожилым холостяком или вдовцом, выбранным семьей. С тем самым, с которым она познакомилась прошлой зимой. Хорошо одетый, в сюртуке, с сигарой, украшенной золотым ободком. Или с другим – грузным торговцем галантереей, с восковой бледностью и венозными руками. Он был лет на двадцать старше, медлителен и упрям, зато богат. В любом случае брак по расчету, размышляла Минна, браком считаться не может. Она знала женщин, вышедших замуж по выбору семьи за «весьма респектабельного», выбранного наудачу человека.
   Кто-то, конечно, возразит, что ничего нет плохого в том, чтобы жить в удобном, хорошо обставленном доме, с каретой и двумя лошадьми, с часто обновляемой одеждой и человеком, который за все это платит. Минна вспомнила подругу детства Элзи – хрупкую, пугливую, бессловесную девушку, купившую пистолет утром после брака по расчету. Она зарядила его, спрятала под накидкой и поехала на вокзал, где просидела весь день, обдумывая самоубийство. Вскоре все-таки вернулась домой и спрятала заряженный пистолет в тумбочку у постели. Элзи призналась Минне: она предупредила мужа, чтобы тот больше никогда не появлялся в спальне. И он не появлялся.
   Вот если бы Минне стать более непритязательной с годами и менее деятельной, она бы не оказалась в таком положении. Но сейчас надо постараться не падать духом и какое-то время пожить здесь, чтобы разделить с сестрой ее тяжкую ношу.

Глава 6

   В три часа дня Минна уселась на ступеньках в коридоре. День ее измучил, ноги гудели. Она отчаянно хотела уйти из дома. Каждый звук снаружи манил – четырехчетвертное стаккато копыт лошадей, влекущих кареты, звонки трамваев, приглушенные разговоры пешеходов. В конце концов она подошла к фрау Жозефине и предложила ей повести здоровых детей в зоопарк. Плату там не брали, к тому же императорский зверинец расширился, появился загон для бизонов. Дневная служанка может присмотреть за Мартином и Анной.
   Когда все устроилось, Минна решила пройтись. Она напудрилась и слегка нарумянилась, коснувшись пуховкой шеи и горла, капнула пару капель розовой воды на руки, застегнула доверху серый плащ и закрепила шпильками украшенную перьями шляпу. Она собиралась пройти к Пратеру^[10] и заглянуть в городскую библиотеку, поскольку ей не терпелось взять несколько приличных книг, но когда она шла через вестибюль, то услышала голос Фрейда:
   – Это ты, Минна?
   – Да, Зигмунд. Я ухожу. Тебе что-нибудь надо?
   – Нет, но я тоже подышал бы воздухом. Можно с тобой?
   – Конечно, – ответила она, слегка поколебавшись.
   Фрейд подхватил пальто, шляпу и последовал за ней на улицу, вдыхая всей грудью, будто свежий воздух был пропитан ароматическими веществами. Минна призналась себе, что ощутила неловкость, когда он обычным жестом взял ее под руку, будто они супруги и вышли прогуляться. Она отстранилась под предлогом, что нужно поправить шляпку, и опять подумала, что не понимает, почему ей неудобно находиться рядом с Зигмундом.
   Однако день сиял великолепием, и Минна наслаждалась им от души. Она не сказала Зигмунду, куда собиралась пойти, а он не спрашивал. Зигмунд стремительно вел ее через лабиринты заполненных людьми узких улиц, ведущих к Рингштрассе, минуя кварталы высоких жилых домов, магазины с приоткрытыми дверьми и кафе, где владельцы вытирали столы и ставили стулья. Повозки и кареты наводнили проспекты, готическая башня собора Святого Стефана, сердца столицы, была окутана романтическим свечением.
   Фрейд ускорил шаги, и они приблизились к центру. Он вынул из жилета сигару и, отрезав кончик, зажег. Потом потянул Минну в узкий проулок. «Почему бы не идти медленнее?» – подумала она. Он мчался, петляя, как беглец. Густой румянец покрыл ее щеки в попытке угнаться за ним. Минна слишком тепло оделась сегодня. Обычно она носила девять-десять слоев одежды: панталоны, корсет, шерстяные чулки поверх хлопчатобумажных, хлопковый корсаж, нижнюю юбку, лиф, блузу, юбку, пальто. И высокие ботинки, чересчур тесные, созданные для женщин без пальцев на ногах.
   Как может человек так нестись и так много курить? Они остановились перед греческой колоннадой парламента. Минна наклонилась, отстегнула верхние пуговицы на ботинках и быстро выпрямилась, не обращая внимания на головокружение.
   – Видишь? – спросил Зигмунд. – Эта венская версия Акрополя – модель новой больницы для душевнобольных. Что ты думаешь?
   – Ну, это…
   – Полная пародия!
   Он имел в виду Ам-Штайнхоф – психиатрический госпиталь, который возводился в нескольких милях от города. Зигмунд рассказал Минне о шестидесяти корпусах для пациентов с различными болезнями – излечимыми, неизлечимыми, для полупомешанных, для больных с неврозами, для буйных, сифилитиков и уголовников.
   – Вдобавок планируется провести трамвай, разбить сады, построить свинарник, конюшни, часовню и, конечно, кладбище. А современного там – лишь архитектура, лечение старо, как мир, просто иной вид тюремного заключения.
   – А твои коллеги участвуют?
   – Нет. Всем заправляет какой-то американец Бриггс. Бесконечное финансирование цемента, и почти ничего для неврологических исследований.
   Он объяснил, что в заведениях подобного рода, если пациент уже заклеймен как «хронический сумасшедший», с ним может случиться что угодно. Доктора могут, не задумываясь, удалить любую часть тела, если полагают, что это и есть причина болезни, – щитовидку, зубы, миндалины, часть мозга. Они ставят больных под душ, чтобы излечить депрессию, заражают малярией слабоумных, неделями держат несчастных в ванне. И пичкают их опием, барбитуратами, бромидами и слабительным.
   Минне его обвинения казались слишком мрачными – все-таки это прогресс по сравнению со Средневековьем, когда пациентов в лечебницах приковывали к стенам или держали в комнатах, похожих на пещеры с маленьким окошком для пищи. Она даже слышала истории про «воскресные зрелища», когда зеваки платили охране, чтобы посмотреть на слабоумных в естественной среде обитания.
   Она сказала, что имеет кое-какое представление о современном лечении психических больных.
   – Мою последнюю хозяйку, баронессу Вульф, лечили от депрессии электротерапией Эрба. Я наблюдала, как пропускали ток сквозь разные части тела. Зрелище малоприятное.
   – Ага, аккумуляторная.
   Минна помнила тошнотворный запах хлорки и спирта, доносившийся из приоткрытой двери в комнату, где под стеклянным куполом сверкали блестящие медные диски огромных электрических разрядных устройств. На стенах висели все виды диковинных аппаратов, используемых для шоковой терапии тяжелобольных пациентов, страдающих необычными психическими расстройствами. Минна полагала, что это ужасно, но устроилась на стуле в приемной рядом с женщиной, чьего сына только что поместили в лечебницу. Он поджег диван, утверждая, будто внутри прячется его отец.
   – Я жаловался много раз, возражая против подобного лечения, – произнес Фрейд, – поскольку я убежден, что терапия Эрба не помогает больным с нервными расстройствами, максимум – дает частичное улучшение. И как чувствует себя твоя хозяйка?
   – Она застрелилась.
   – Серьезно?
   – Нет, но хотелось бы, – сказала Минна с кривой усмешкой, будто они смеялись шутке, известной только им двоим.
   Фрейд посмотрел на нее, следя за мимикой, его глаза сузились.
   – На самом деле электротерапия и иные варварские методы просто не работают. Когда я учился в Париже у доктора Шарко, самым лучшим средством считалась гипнотерапия, но вскоре я осознал, что и она малоэффективна.
   Минна помнила, что десять лет назад Фрейд ездил в Париж учиться у знаменитого французского невролога.
   – Я всегда думала, что утверждения о целительности гипноза притянуты за уши, – заметила она. – Но, по крайней мере, ты пожил в Париже.
   – Да, только и пользы, – улыбнулся он. – Вначале казалось, что гипноз работает. Мы вводили больных в транс и получали обнадеживающие результаты. Но со временем выяснилось, что мы выдавали желаемое за действительное. Не всякого больного можно загипнотизировать, некоторые просто не поддаются внушению. Ты, например, как я полагаю.
   – Почему ты так решил?
   – Просто догадка. Может, попробуем как-нибудь? – предложил он и нежно положил руку Минне на поясницу, помогая обойти лужу. – В любом случае, даже когда лечение было эффективным, симптомы обычно повторялись. И это ввергало в уныние. Здоровье больных почти не улучшалось. Ночные кошмары, глухота, дефекты речи, паралич – множество симптомов. Но когда я вернулся в Вену, то обнаружил, что наиболее эффективный терапевтический метод находился у меня под самым носом. Необходимо заставить пациента рассказать о себе.
   – Честно говоря, Зигмунд, это звучит настолько просто, даже не верится, что результаты могут быть столь потрясающими.
   – Да, в теории это просто, но на практике сложнее. Мои коллеги имели дело с истерией, с точки зрения неврологии, и зашли в тупик. Я же наблюдал больных, сражающихся с депрессией, бредовым состоянием, сменой настроения, фобиями и маниями, – и тоже ничего не помогало. Но когда я просил пациентов лечь на кушетку и вспомнить прошлое – жестоких отцов, равнодушных матерей, детские травмы, все, что проникло в их подсознание помимо цензуры сознания, – застарелые тревоги и самые жуткие воспоминания извергались из их нутра. Затем, снимая кожуру слой за слоем, наблюдая, интерпретируя и догадываясь, можно открыть, что вызвало симптомы. И таким образом искоренить их.
   – Зигмунд, это похоже на катарсис. Освободить больного, заставив его обсуждать прошлое.
   – Именно, кушетка – моя лаборатория.
   – А можно я на минуту позволю себе выступить в качестве адвоката дьявола? – спросила Минна, подняв указательный палец.
   Фрейд снисходительно улыбнулся. В конце концов, этим-то она ему и нравилась.
   – Почему они соглашаются лечь и беседовать с незнакомым человеком, посвящая его в свои самые интимные мысли, страшные секреты и даже извращения?
   – Люди, которые на протяжении многих лет испытывали сильные боли, сделают все, если уверуют, что это поможет. И как только они начинают говорить, то не могут остановиться. Их воспоминания овладевают ими, и они начинают понимать то, что подавлялось долгие годы. В темных закоулках человеческой жизни тоже есть смысл, и в этом смысле заключена надежда.
   Минне хотелось, чтобы Зимгмунд продолжил разговор. Она хотела услышать о его пациентах. Конкретные примеры. Конкретные результаты. Сказать ему, что его открытия чрезвычайно значительны и гуманны. Ведь если Зигмунд прав, то прежнее лечение устарело. И ему подвластно изменить ход истории.
   – Хорошо, когда есть с кем поговорить, – произнес он, пристально глядя на нее. – С тем, кто понимает. Мои коллеги считают, что я отправился в поход на ветряные мельницы. Так думает и Марта.
   Ураган женщин в кринолинах пронеся мимо, отбросив их в сторону, следом прогрохотал омнибус, а затем двуколка заглушили голоса пешеходов вокруг них. Минна смотрела, как Фрейд вынимает еще одну сигару из кармана. Он закурил, а она наблюдала за группой студентов, бесцельно бродившей по парку через дорогу.
   Голова у Минны шла кругом, но она не решалась сказать больше. Смущенно наклонилась, чтобы снова поправить ботинок. Теперь ее донимала водянка на лодыжке. Минна села на ближайшую скамью, пытаясь ослабить причиняющие боль шнурки. Фрейд глядел, как дневной свет нежно переливался в ее волосах.
   – На что ты смотришь? – спросила Минна.
   – На тебя.

Глава 7

   Несколько дней спустя, пока детьми занималась гувернантка, Минна решила посетить лекцию Зигмунда в университете. В конце концов, он сам ее приглашал, и хотя больше не упоминал об этом, она не сомневалась, что приглашение в силе.
   Венский университет в пятнадцати минутах ходьбы от дома, и она вполне успеет, если не станет задерживаться. Минна пересекла окаймленную деревьями Рингштрассе, возле здания парламента свернула за угол и пошла мимо неоготических зданий престижного квартала неподалеку от ратуши. Было все так же не по сезону тепло, и, пока она добралась до университета, ее платье взмокло от пота, а шляпка съехала набок.
   Несколько минут Минна бродила по студенческому городку, разыскивая медицинский факультет. Массивные университетские здания будто нарочно внушали ей страх своими громадными размерами. Особенно пугали гигантские претенциозные скульптуры персонажей греческой мифологии, установленные повсюду во славу сего благородного центра либерального образования. Пришлось подойти к группе студентов, чтобы спросить дорогу, и вскоре Минна нашла нужное здание. С трудом отворив тяжелую дверь, она собралась с духом и поднялась по лестнице в лекционный зал на втором этаже. Когда она вошла, Фрейд уже начал лекцию.
   Аудитория была набита до отказа. Молодые люди стояли даже в проходах, многие были в темных сюртуках и ермолках. Общеизвестно, что большинство студентов-медиков были евреи, как и венские врачи. Кстати, личный врач императора вместе с Фрейдом состоял в организации Бнай-Брит, к ней же принадлежал и главный военный хирург Австрии.
   Фрейд стоял на подиуме, его голос эхом разлетался по залу. Он казался расслабленным и даже веселым. Фрейд не обладал ни властным голосом, ни какой-то особенно внушительной внешностью. И все же, когда он говорил, Минна испытывала на себе его странный, поразительный магнетизм. Она заметила, что сейчас Зигмунд остроумнее, увереннее, и речь его исполнена неодолимой силы, словно воскресная проповедь евангелического священника. Лекция только началась, а студенты уже отложили конспекты, завороженные его анекдотами и шутками, которые, скорее всего, потом будут неоднократно пересказываться в кафе. В ее глазах он был великолепен.
   – Мне вспоминается одна пара, кажется, я уже упоминал о ней. Эту семью терзали разнообразные противоречивые чувства и ошибочно интерпретируемые сигналы. И вот после недели общения с ними мне казалось, что мы совершили некий прорыв, но тут, – он сделал мелодраматическую паузу, – жена заявляет мужу: «Когда кто-то из нас умрет, я уеду в Париж».
   Под дружный хохот студентов Минна пробиралась по залу, ища свободное место.
   – Но я отвлекся. Как мы уже говорили на прошлой неделе, невроз есть прямое следствие отклонений в сексуальной жизни, и я считаю, что сексуальная подавленность является ключом к пониманию как невротических расстройств, так и человеческого поведения в целом.
   Кто-то хихикнул. Теперь Фрейд приступил к изложению сути своего доклада под названием «Исследования истерии», посвященного сексуальной подавленности и ее воздействию на человека.
   – Господа, я собираюсь спровоцировать у вас удивление. Такова моя цель.
   Он считал, что в совершенстве владеет собой, но его лицо живо реагировало на малейшие перемены настроения. То Фрейд сверлил студентов свирепым взглядом, то веселился и словно обнимал аудиторию, посвящая ее в некое заветное знание.
   – Мы не способны противостоять травматическим воспоминаниям нашего прошлого, воспоминания эти неизменно имеют сексуальную природу. Самые впечатляющие наши достижения запятнаны животной сущностью нашего естества. Такова наша судьба. И если вы сочтете, что это открытие, сделанное мной в одиночку, открытие мрачное, то будете совершенно правы. Уничтожающая сила, лежащая в основе моей теории, воздействием своим сравнима с эпидемией чумы.
   Студенты заерзали на стульях, улыбаясь. Они уже привыкли к гиперболам Фрейда.
   – Мы, человеческие существа, инфицированы нашим прошлым. Сложность для вас, друзья мои, состоит в том, чтобы понять эту революционную теорию и использовать ее в будущем для исцеления многих пациентов с ошибочным диагнозом.
   Минна улыбнулась украдкой. Эта определенность пронизывала его письма к ней многие годы. Предвечернее солнце сочилось сквозь длинные узкие окна, Минна освободилась от тяжелого пальто и стянула серые кожаные перчатки. Стараясь быть незаметной – дело нелегкое, ведь на медицинский факультет принимали только мужчин, – она держала пальто в одной руке и сумочку в другой и, вытягивая шею, пыталась высмотреть свободное сиденье. Молодой человек слева заметил ее и, удивившись поначалу, вежливо встал и предложил ей свое место. Минна поблагодарила и села, избавившись наконец от широкополой шляпы с пером (наверное, для такого случая она выбрала не самый удачный головной убор). Ей не хотелось толкаться в проходе, создавая суматоху. И так уже студенты начали перешептываться о том, что «в классе дама». Фрейд продолжал рассказывать о происхождении своей теории.
   – Все началось с пациентки по имени Анна О. двадцати одного года, дочери состоятельной четы из Вены, которая обратилась к моему коллеге, доктору Йозефу Брейеру по поводу необъяснимого паралича правой руки. Несколько недель спустя симптомы усугубились. Постоянный кашель, онемение в конечностях, бред и даже неспособность говорить на родном языке. Доктор Брейер диагностировал истерию и применил лечение гипнозом, но оно не подействовало.
   Зигмунд говорит так же, как писал Минне в своих письмах – ясно, убедительно, очень подробно, и, к ее удивлению, он ни разу не заглянул в свои записи.
   – Анну посещали глубоко трагические, но прекрасные фантазии и болезненные дневные сновидения. В одном из них змея пыталась напасть на ее больного отца, когда Анна сидела у его постели. Она попыталась убить змею, но не смогла двинуть правой рукой. Пальцы превратились в маленьких змеенышей, а потом всю руку парализовало. А теперь я расскажу вам суть открытия, – объявил Фрейд, спускаясь с подиума.
   Он явно смаковал свое влияние на слушателей. В аудитории воцарилось молчание, его низкий баритон эхом отражался в обшитых деревом стенах.
   – Анна начала пересказывать свои сновидения и преследующие ее страхи по-английски, но все я вам пересказывать не стану, не дождетесь, – произнес Фрейд, отмахнувшись от засмеявшихся студентов. – Потом ее симптомы ослабли и практически исчезли. В чем причина исцеления? Истерические больные страдают от своих воспоминаний. Воспоминаний о трагических происшествиях, случившихся в глубоком детстве и, повторюсь, имеющих сексуальную природу. Но рассказы о них, или, как очаровательно назвала это Анна, «прочистка дымохода», помогают изгнать демонов.
   Минна представляла, до чего нелепой поначалу может показаться теория, утверждающая, будто неврозы возникают на сексуальной почве. Но теперь, выслушав его аргументацию, она была заинтригована. А Фрейд перешел к анализу других случаев и теорий.
   Минна понимала, что он оттачивает свое мастерство общения с аудиторией, в огромной степени опираясь на литературу, философию, науку, осознание различия полов и таинства взаимоотношений между людьми. Он был далеко не красавцем, но когда говорил, его слова и жестикуляция подкупали и притягивали, вызывая восторг, заставляя сердца молодых людей биться сильнее. Минна видела это по их глазам. В воздухе витала атмосфера творчества, Фрейд открывал перед слушателями новые возможности, оригинальные способы мышления. Заставлял их смеяться. Их завораживали его странности, противоречивый нрав и… величие.
   Воздух становился совсем спертым в этом мужском святилище. Минна стянула шаль. Она бросила взгляд на кафедру, и Фрейд улыбнулся, кивнув ей. Она поймала его взгляд. Как ей хотелось заморозить в своем сознании это неожиданное и тайное удовольствие. Лишь на мгновение встретились их глаза, но ей показалось, будто это заставило его умолкнуть. Огромный лекционный зал, заполненный студентами, вдруг стал для нее таким же уединенным, как небольшая комната, где накрыт обеденный стол на двоих.
   Лекция длилась два часа. Фрейд описывал встревоженных пациентов, которые приходили к нему с травматическими историями о сексуальных фантазиях, сновидениях и чувством вины за недопустимое поведение. Рассказал о юноше, имевшем связь с проституткой и проявлявшем впоследствии неестественные, параноидальные симптомы. О молодой женщине, подвергшейся нападению со стороны отца и страдавшей истерией и нервными срывами. О людях с параличом конечностей, нервным кашлем, головными болями, речевыми расстройствами, ужасающими галлюцинациями. Количество симптомов и психических состояний, возникших в результате сексуальной травмы, просто поражало. Больные были настолько возбудимы, что им приходилось прописывать хлоралгидрат, морфин и хлороформ от бессонницы, или же им надевали металлические браслеты на руки и на ноги и подвергали электротерапии.
   После лекции Минна наблюдала, как студенты, многие из которых казались такими юными, что вполне бы сошли за хористов из «Венского хора мальчиков», проталкивались вперед и, окружив Фрейда, засыпали вопросами. Временами зал оглашали взрывы хохота, а Минна медленно двигалась к задней двери. Она была уже почти у порога, спиной к подиуму, когда почувствовала на себе чей-то взгляд.
   – Фройляйн Бернайс, – позвал Фрейд, и звук его голоса внезапно покрыл гомон в зале, – не будете ли вы так любезны задержаться на минутку?
   Минна обернулась и кивнула. Она уже надела пальто, перчатки и шляпу, и ей было неловко и жарко. Стоя у дверей, она переминалась с ноги на ногу. Фрейд сошел с подиума, закурив сигару, и едкий запах дыма потянулся в ее сторону.
   – Надеюсь, я не заставил вас скучать…
   Мгновение Минна колебалась, высказывать ли свои впечатления, но потом, как обычно, решила ковать железо, пока горячо:
   – Вы полностью владели залом, студенты вас обожают, должна признать, но к вашему утверждению, что все проявления истерии возникают на сексуальной почве, они отнеслись… несколько скептически.
   Он окинул ее оценивающим взглядом.
   – Нет, моя дорогая. Я сказал вовсе не это. Первопричину истерии надо искать в сексуальности.
   – Наверное, я прослушала.
   – В это трудно поверить, – усмехнулся Фрейд.
   – Во всяком случае, вы же не станете отрицать, что порой истерии возникают в результате страха, смерти или отказа.
   – Я достаточно ясно изложил свои доводы.
   – Видимо, я запуталась, – промолвила Минна, и слова ее прозвучали не так уверенно, как она хотела. – Тот ваш больной – двенадцатилетний мальчик, который отказывался есть… совершенно ясно, что он подвергся насилию. Причину и следствие легко сопоставить. Но в других случаях будет сложно найти связь.
   – «Сложно» не означает «невозможно».
   – То есть исключений никаких?
   – Никаких, достойных внимания, – ответил Фрейд, наклоняясь к ней поближе. – Кое-кто скажет, что я стою на позиции доктрины.
   – Вероятно.
   – И он будет… что? – игриво спросил Фрейд.
   – Неоправданно суров, мой друг.
   – Правильный ответ.
   – Я так и думала, – улыбнулась она, собираясь уходить.
   – Подожди! – попросил он, как-то странно глядя на нее.
   Минна ждала, что Зигмунд добавит еще один пункт для подкрепления своей аргументации, но вместо этого он спросил, не будет ли она свободна сегодня ближе к вечеру. Минна удивленно приподняла брови, но тут же вспомнила, что этим вечером, как и всеми прочими субботними вечерами, Фрейд играет в тарок^[11] с тремя коллегами по больнице. Один из партнеров заболел и в последний момент прислал свои сожаления и извинения. Очевидно, у него случился не просто кашель, а осложненная бронхиальная инфекция.
   – Собственно, друг мой, это Марта предложила. Она напомнила мне, как ты ловко управляешься с картами и легко могла бы заменить недостающего игрока.
   Минна припомнила, как в студенческие годы они играли в карты за столиком в кофейне.