Две горячие головы разом метнулись на крота. Тот лишь схватил землероек за хвосты, повернул и стукнул друг об друга.
   — Спасибо, господа. Кто-нибудь еще хочет попытаться?
   Еще один отчаянный борец прыгнул ему на спину и сомкнул лапы на шее противника. Гурт протянул лапу за спину, слегка ущипнул землеройку за хвост, потом резко дернул — и противник плюхнулся на землю. Улыбаясь и покачивая головой, крот-чемпион уселся рядом с Дотти.
   — Хурр-хурр-хурр. Хитрый он зверь, но это против правил. Пусть полежит, отдохнет… Подумает о поведении…
   Дотти восхищенным взглядом смотрела на крота:
   — Слушай, Гурт, научи меня, а? Пожалуйста!
   — Ну так… как откажешь такой милашке… Да хоть этим же вечером и начнем…
   Дотти подмигнула лорду Броктри:
   — Вот как действует неотразимая роковая красота!
   До вечера они провели время в лагере землероек и приняли приглашение Гренн остаться на ночлег. Вокруг Груба и Гурта постоянно толпились землеройки, упрашивая их остаться подольше. У шумных землероек Дотти чувствовала себя как дома. Лорда Броктри пришлось уламывать довольно долго, но в конце концов он сдался. Барсук не хотел признаваться, но он привязался к малышу-ежонку и не хотел с ним расставаться. Он нарочно напустил на себя суровый вид, когда Кеглюн залез на плечи лорда и оседлал рукоять громадного меча.
   — Слезь оттуда, негодник. Все плечи отсидел, как скала неподъемная, сил больше нет тебя таскать.
   — Если ты плогонишь Кеклюна, он отлубит тебе голову этим большим мечом, здоловенный глубиян!
   — Ну ладно, испугал, сиди уж тогда, Кеглюн-Наглюн… Только держись подальше от лезвия, чума неуемная.
   — Блоктли, пошли по ягоды!
   — Великие Сезоны, чего еще тебе вздумается? Какие тебе ягоды вдруг понадобились?
   — Сла-адкие ягоды любит Кеклюн.
   Груб и Лог-а-Лог Гренн сидели под навесом, потягивая землероечное пиво и посмеиваясь над спорящей странной парочкой.
   — Надо же, как этот малыш гнет в баранку нашего железного лорда, — заметил Груб.
   Гренн подлила одуванчиковой лопуховки себе и Гурту.
   — Лорд Броктри рассказал мне о своих снах. Сдается, крупные неприятности происходят в Саламандастроне.
   Дотти потягивала охлажденный в реке напиток.
   — Может быть, так оно и есть. Ведь лорды барсуки не такие, как мы. Они отмечены судьбой и видят странные вещи.
   Вождь землероек сидела, закусив губу, и неподвижно глядела перед собой. Груб потянул ее за лапу:
   — Скажи, Гренн, ты ведь хочешь идти с нами, так?
   Она встала и выпрямилась:
   — Землеройкам Гуосим пора чем-то заняться. Еда, борьба, споры… Мы слишком засиделись на одном месте.
   Нам необходимо какое-нибудь дело. Если вы нас возьмете, мы пойдем с вами.
   Все четверо хлопнули лапами, а Гурт пошевелил когтями и вежливо спросил:
   — Извините мое невежество, Гренн, почему вы называете своих землероек Гуосим?
   Гренн с удовольствием пояснила:
   — Так называется партизанский союз землероек. Меня называют Лог-а-Лог, потому что это титул всех племенных вождей землероек. Мы — бродяги и отважные воины, всегда помогаем добрым зверям бороться со злом. Все землеройки Гуосим также дают присягу помогать друг другу в бою.
   — Вы хорошие товарищи, Гуосим, — кивнул Гурт.
   Вернулся лорд Броктри. В обеих лапах он держал кучу маленьких жестких груш, которые ссыпал наземь, прежде чем ссадить с себя Кеглюна. Барсук вздохнул:
   — Ягод не нашли, но этот маленький Обнаглюн заметил дикие груши, сладкие, но жесткие как камень. Заставил все-таки набрать!
   Кеглюн уселся на лапу Броктри:
   — Ничего, землойки холошо готовят.
   Гренн подобрала и попробовала грушу.
   — Малыш прав. У нас остались сладкие каштаны с прошлой осени. Если их приготовить с этими грушами, получится очень вкусная фруктово-ореховая смесь. То, что надо в дальнем походе.
   Броктри обрадовался решению Гренн присоединиться к нему и сразу же изменил планы:
   — Ну, тогда нечего тут рассиживаться. Я за то, чтобы свернуть лагерь и с утра отправиться в путь.
   Груб возразил:
   — Эй, на палубе, суши весла! Ты голосуешь за уход. А здесь я, Гурт, Дотти, Гренн и сотня землероек. Если мы захотим еще денек-другой поотлеживать бока, то у нас, пожалуй, больше голосов.
   Глаза лорда Броктри ясно говорили, что его не так легко уломать. Взмахнув своим боевым мечом, он всадил клинок в землю.
   — А сейчас я объясню правила голосования. Один лорд барсук имеет сто голосов, его меч несет в себе еще сто. С этим ты согласен, друг?
   Груб перевел глаза с меча на лорда. Солнечный свет отражался от меча и играл в глазах барсука, придавая им жутковатое выражение. Груб несколько нервно улыбнулся своему большому другу:
   — Против большинства голосов никак не возразишь. Голосование окончено, так? Завтра утром и снимаемся.

КНИГА ВТОРАЯ.
ПРИ ДВОРЕ КОРОЛЯ БАХВАЛА ИЛИ КОРОЛЕВА ДОТТИ

15
 
   Дикие вопли Резвого разбудили белок. Юкка сердито протерла глаза и решительно направилась к пляшущему зайцу. За ней поспешала Руро. Юкка вложила камень в пращу.
   — Кажется, пора навсегда успокоить этого длинноухого крикуна.
   Руро положила лапу на плечо атаманши:
   — Может, лучше его пожалеть, чем сердиться на старого дурака. Он с голоду совсем свихнулся. Резвый, приляг, друг. Я тебе корешков наковыряю, погрызешь, а?
   Но заяц продолжал свои прыжки.
   — Какие корешки! Думаете, я свихнулся? Гляньте-ка, гляньте! Вон там, во, во!
   Руро всмотрелась в светающую даль. Она увидела стволы и кроны.
   — Ну да, деревья. Приятно, конечно… Тень…
   Резвый в нетерпении снова подпрыгнул.
   — Деревья? Лопухи вы косматохвостые! Знак, знак из проклятых стихов! — вот что там говорится! Ваши молодые глаза должны видеть лучше моих. И… с голоду я почти ничего не различаю, рябит в глазах… голодное усыхание глаз, болезнь такая… Но я все равно вижу знак, во!
   Юкка призвала зайца к порядку:
   — Тогда прекрати куролесить, как пьяная жаба, и по кажи его нам.
   Старый заяц покосился на заряженную пращу и несколько поутих.
   — Вон там, смотрите вдоль моей вытянутой лапы. Ну, теперь видите две высокие серебристые ели, а? Все нижние ветви срублены, а вверху в развилках укреплен по перечный тонкий ствол, во…
   Юкка кивнула:
   — Да, теперь вижу.
   Заяц хлопнул себя по лбу.
   — Спасибо усам моего дедушки! А не кажется ли вам, что эта поперечина не случайно там оказалась? Ну, еще поднапрягите мозги, белки! Это же буква «Н»1. И она означает: «ЗАЯЦ». Гром и молния, доходит до вас наконец?
   — Ну, хорошо, хорошо. Я очень рада, что ты знаешь, как ты называешься, — сухо откликнулась Юкка. — Руро, сворачиваем лагерь, снимаемся и следуем к этому знаку сразу же, сейчас.
   Заяц посеменил за ними, бормоча:
   — Счастье, что он не белка. Как бы он выгибал деревья по форме первой буквы слова «белка»? Ох, желудок у меня сейчас приклеится к позвоночнику и больше не отклеится. Ох-ох, совсем я усох!
   К счастью, старый заяц совсем не усох, и утро еще не превратилось в полноценный день, когда они подошли к деревьям. Груд задумчиво уставился на гигантский знак. Зато Резвый увидел на поляне съедобную черемшу и рванул к еде, сметая всех на своем пути. Он ел, ел и ел. Потом приступил к колокольчикам, фиалкам, цикорию и наткнулся на небольшую яблоню. К белкам он вернулся уже к полудню, обнаружив их спящими в тени деревьев. Резвый, выпучив глаза, подошел к отдыхающему отряду, все еще жуя яблоки. Кислый сок стекал по щекам и капал с усов.
   Он хлюпал, чавкал, плевался черенками и листочками.
   — Спите, да? Я бы тоже, пожалуй, прикорнул, во…
   Он присел, как бы нехотя растянулся — и мгновенно заснул.
   Когда Юкка проснулась, тени уже удлинялись. Она растолкала Руро и Беддла.
   — Надо бы до вечера еще продвинуться. Куда теперь?
   Руро вытащила свиток коры, торчавший из одеяния зайца.
   — Тут говорится: «Трижды у Щучьего брода дернуть за шнур изволь». Что бы это могло означать?
   Юкка глянула на тени:
   — Северо-восток до сих пор служил нам верой и правдой. В этом направлении и продолжим путь. Беддл, поднимай всех. Брод — это хорошо. Это свежая вода. — Она повернулась к старому зайцу и без излишних нежностей разбудила его несколькими пинками. — Просыпайся, пустозвон. Или мы оставим тебя здесь.
   Резвый проснулся, но сразу же скрючился из-за сильной боли в животе. Об этом сразу узнал весь лагерь, потому что заяц огласил окрестности воплями и причитаниями:
   — Ой-ой-ой-ой-ой-ой! Уффф! Аххх! Умираю! Опоздали мы к этому леску. Умирает ваш старый товарищ. Схороните меня здесь, да поскорее. О-о-о-о-о-о-о! «Болезнь путешественника» называется эта хворь.
   — Ох, Резвый, ты весь зеленый! Сдается мне, ты уже одной ногой в Темных Лесах.
   Заяц стряхнул листву с ушей.
   — Ой! Темные Леса! Ой-ой-ой! Бедный мой животик!
   Руро улыбнулась и сжала плечо зайца:
   — Что-нибудь съел лишнее по неосторожности?
   Резвый возмущенно выпрямился, но тут же снова сложился пополам:
   — Может, в каком-нибудь яблоке и оказался червячок.
   Беддл подмигнул Руро:
   — Может, вспомнишь, в каком? Ты объел всю яблоню, и все до одного яблоки кислые, как щавель. От этого помереть пара пустяков.
   Юкка раздраженно вздохнула и оперлась на свое обоюдоострое копье.
   — Руро, сделай что-нибудь для этого пустоголового дурня, не зимовать же здесь!
   Резвый сидел, опершись спиной о ствол дерева, обеими лапами обхватив живот. Он крепко закрыл глаза и рот, но перед этим предупредил:
   — Я не буду глотать эту мерзость. Вы хотите меня убить на месте?
   Каждая из белок пожертвовала несколькими каплями воды. В старом железном боевом шлеме Руро вскипятила воду и на медленном огне заварила чернокорень, истод, цветы алканы и два желтоватых гриба-пылевика. От булькающей смеси разносился ужасный запах. Руро сняла шлем с огня, и Юкка обратилась к Беддлу и Груду:
   — Подержите этого обжору. Руро, заставь его выпить все, до последней капли.
   Беддл и Груд крепко схватили зайца за голову, еще несколько белок навалились на туловище, уселись на лапы. Беддл защемил зайцу обе ноздри. Пациент крепился, но рот все же пришлось открыть, чтобы не задохнуться. И сразу раздался дикий вопль:
   — Убивааааают! Зайцеубийство! Арг-гульп…
   Руро влила отвар в заячью глотку под удовлетворенным взглядом Юкки. Резвый пытался извиваться и вырываться, но без толку. Руро влила в рот, как и было велено, все до последней капли и отпрыгнула, когда сразу после этого заяц затрясся всем телом.
   — Все вон! Прочь от него!
   Резвый вскочил, уши торчком, хвост трясся мелкой дрожью, глаза вылупленные, челюсти скрипят… Несчастный метнулся в лес, на бегу выкрикивая самые страшные ругательства.
   Очень скоро он приковылял обратно, со слабой улыбкой.
   — Не-е-е-е, я еще живой, хвостатики…
   Суровый голос прогудел из-за деревьев:
   — Прекрати-и-ить! Только троньте этого кролика, и я вас всех уложу на месте!
   В землю между Резвым и Юккой вонзился односторонний боевой топор, и мгновенно лагерь заполонили ежи. Их вожак, казавшийся еще больше из-за кучи листьев и травы, нанизанных на иглы для маскировки, шагнул мимо Юкки и вытащил свой топор. В другой лапе он держал щит из березовой коры, усиленный раковинами. Еж свирепо оглядел белок и возмущенно запыхтел:
   — Мыши хвостатые! Я не потерплю, хулиганы, чтобы вы издевались над ежом… и даже над кроликом… мучили и травили…
   Резвый вежливо прикоснулся к его иглам:
   — Э-э… извините, друг, но я — заяц, а они…
   — А тебя кто спрашивает? — зарычал на него еж. — Чего суешься, когда держит слово барон Драко Колючий? Хочешь фаршем стать?
   Резвый осторожно отвел от своего носа боевой топор.
   — Извините, барон, не надо меня этой штукой… я еще немного слаб… Я только хочу объяс…
   Барон Драко взбешенно затряс топором и завопил:
   — Закрой рот, кролик! Я не терплю возражений от своих ежей и тем более не потерплю от тебя. Ты что, замолчишь, только если я тебе оттяпаю рот вместе с головой?
   Другие ежи дружно забарабанили топорами по своим щитам и заорали, стараясь перекричать друг друга:
   — Хо-хо-хо, наш барон дело говорит!
   — Смахнуть кролику голову!
   Вперед пробилась маленькая жилистая ежиха. Она выхватила топор из лапы барона, ловко взмахнула им и оттяпала кусок одной из игл на голове вождя. Она вопила слабее остальных ежей резким, высоким голосом:
   — Высунь уши из-под игл и послушай, что тебе пытается сказать кролик!
   Барон сразу успокоился. Воткнув в рот отрубленный ежихой кусок иглы, он стал жевать его, как зубочистку.
   — Мирклворт, ты меня позоришь перед моими воинами…— Он пригнулся, потому что ежиха снова взмахнула топором.
   — Я тебя позорю? Ты сам себя позоришь каждый раз, как только начнешь «держать слово»! — Она повернулась к зайцу и зашептала: — Тебе слово. Только ори погромче, как только сможешь. Тогда они услышат, даже кролика.
   Заяц завопил изо всей мочи. К его удивлению, толпа ежей затихла и прислушалась.
   — Я — заяц, слышите, заяц, во! Эти белки — мои друзья! Они не мучили меня, а лечили, вот и все! Не надо никого рубить в фарш, ребята, во как!
   Чтобы переорать зайца, барон зыкнул так, что у косого заложило уши.
   — Что ж ты сразу не сказал просто и ясно, чтобы не было всей этой неразберихи?
   Мирклворт, жена барона, еще разок взмахнула топором и отрубила конец еще одной иглы.
   — Потому что ты ему не дал рта раскрыть, муравьиная голова!
   Барон мрачно подобрал и эту иглу, тоже сунув ее в рот, рядом с первой. Ежиха вытащила у него иглы изо рта и бросила наземь:
   — Прекрати, Драко. Ты себя так целиком съешь. При гласи лучше всех на мешанку из смородины со сливами.
   Белки с зайцем с радостью приняли приглашение. Все устремились за бароном, но старый заяц, поняв, кто здесь задает тон, элегантной, хотя и еще нетвердою походкой направился к ежихе.
   — Позвольте сопроводить вас, сударыня. Прелестная ежиха не должна шествовать в одиночку.
   Племя барона Драко было известно как Ералаш. Жили они в полной неразберихе, лагерь был временным. Но угощение оказалось первоклассным. Гости сидели рядком на давно упавшем гнилом стволе вяза и зачерпывали из объемистых мисок смесь, щедро политую сладким кленовым сиропом.
   — Вы должны нас извинить, — мимоходом заметила Мирклворт, — лагерь наш немного неряшлив. Конечно, у нас не всегда так, правда, Драко?
   Барон облизнулся и фыркнул:
   — Надеюсь, надеюсь… хотя, между друзьями, небольшой кавардак — это пустяк.
   Юкка подвинулась, чтобы уступить дорогу жуку, выбирающемуся из бревна, на котором сидели гости.
   — М-да, совсем небольшой. Лагерь их выглядит как поле боя посреди мусорной свалки, — едва слышно заметила она сидевшему с ней рядом зайцу.
   Везде валялись отрубленные иглы, разбитые миски, объедки, очистки и всякая всячина, о которой даже упоминать не хочется. Резвый кашлянул и завел беседу, чтобы кто-нибудь не обратил внимания на замечание Юкки.
   — Гм… Значит, вы здесь лишь временно?
   Мирклворт пожухлым щавелевым листом смахнула крошки и капли с подола и с аппетитом сжевала этот лист.
   — Мы тут в поисках нашего малыша, Кеглюна. Удрал, непоседа… Я хочу сказать, что милый крошка потерялся. От уж сколько дней о нем ни слуху ни духу резвый добавил волнения:
   — Но мы совсем недавно встретили двух ежей, звали их Травун и Камышун, и эти ежи тоже искали малыша, которого они сами нашли и который от них снова сбежал, во как… Так что мы тоже посматривали по сторонам, нет ли где вашего Кеглюна, во. Не беспокойтесь, он обязательно найдется.
   Барону удалось наконец высвободить миску из цепких лап товарища и всунуть на ее место пустую. Тот сразу же плюхнулся в добычу носом.
   — Если его кто-нибудь не проглотил, маленького негодяя. Вторая причина нашего путешествия — конкурс.
   О, да вы тоже, должно быть, здесь из-за этого!
   Старый заяц отодвинул миску. Ее сразу же подхватил один из ежей и начал тщательно вылизывать.
   — Что за конкурс, барон? Я впервые слышу…
   — А-а-а, — с понимающим видом протянул барон Драко и несколько раз пихнул в бок спящего ежа. — Ты, соня, дай мне лучше ту конкурсную штуковину!
   Еж начал рыться в своих иголках, бормоча спросонья:
   — Куда ж я засунил ее… то есть засунял… нет, поклал!
   Ага, вот она!
   Зайцу протянули страшно перепачканный кусок коры. Резвый стряхнул с нее мусор, отковырял прилипшие куски предыдущих трапез и прочитал вслух:
 
На состязание и бой
Мой вызов принимай любой.
Отца и сына, мать и дочь
Отделать я совсем не прочь.
В бою я па смех подниму
Всех вместе и по одному.
Любого я отколочу,
А после и обхохочу.
И никому меня давно
Перебахвалить не дано!
 
   Юкка Праща почесала в затылке, обратившись к старому зайцу:
   — Похоже, этот король о себе особого мнения. А ведь это с ним тебе придется иметь дело. Неспроста он, должно быть, бросил вызов. Тебе потребуется изрядная доля везения.
   Мирклворт ткнула зайца грязной лапой:
   — Хе, ты хочешь принять вызов… А не слишком ли тебе много сезонов?
   Резвый хлопнул себя сначала по макушке, потом ударил в грудь:
   — Мадам, в горах лежит снег, но в сердце моем весна! Я должен принять вызов, чтобы привести армию в Саламандастрон. Нам нужен этот Хвастун-Бахвал-как-его-там, нужны его зайцы. Поэтому я должен бросить перчатку, во!
   Барон Драко, не переставая жевать, поднял голову. Сладкая смесь капала не только с морды, но и с игл на его голове.
   — И я должен… бросить… это самое… Рукав… рукавицу…
   — Но как же так, сэр, — удивился заяц. — Ведь вы — барон ежей. Как же вы можете быть королем зайцев?
   Драко пожал плечами и сцапал миску у еще одного подвернувшегося под лапу ежа.
   — А-а, зайцы, ежи — какая разница? Я прирожденный вождь, железная рука. Строг, но справедлив. А что если мы объединим силы в поисках этого короля Бахвала? Я понятия не имею, где его искать.
   Даже не подумав посоветоваться с Юккой, заяц вытащил кусок коры со стишками.
   — Отлично, барон, вместе будет веселее. Один в поле не воин, во. Вот послушайте эти указания. «Трижды у Щучьего брода дернуть за шнур изволь». Это вам что-нибудь говорит, сэр?
   Драко поскреб голову меж обрубками игл.
   — Ну это стихи! Слова смешно составлены вместе, как будто в песне, только что ж ты ее не спел?
   Очень довольный своей сообразительностью, барон откинулся назад — и тут же свалился на спину, чему маленькая жена его помогла ощутимым толчком.
   — Да ну его, этого дурачка! — фыркнула она. — У камня мозгов больше. Похоже, я представляю, где это. Наши разведчики недавно нашли тут местечко, как раз перед впадением речки в большую реку. Там мелко, брод, стало быть.
   Юкка подхватила свое короткое копье:
   — Ты отведешь нас туда, ежиха?
   Не обращая внимания на пыхтение и ворчание мужа, Мирклворт заорала в толпу:
   — Ежи-и-и-и-и! С якоря сниматься! Ячка, Шанка! От ведете нас к вашему броду, если дорогу найдете! Шевели иголками! Драко, ты тут остаешься, что ли?
   Объединенный отряд ежей и белок продвигался по виляющей в полумраке между толстыми стволами деревьев тропе. Лишь изредка солнечные лучи проникали до самой земли. Вокруг висела тишина, нарушаемая спором идущих сзади Юкки и Резвого. Белку возмущало поведение зайца, и она не собиралась этого скрывать:
   — Следовало бы у меня спросить, хотят ли белки идти с этими колючими неряхами. Ты сам не лучше этих ежей раз поступаешь так с нами после того, как мы прошли с тобой весь этот путь.
   Резвый все еще недолюбливал Юкку. Кроме того, сейчас он чувствовал себя намного лучше и рвался поспорить.
   — Фу ты, ну ты! У нас в Саламандастроне говорят: «Не нравится — перетерпится». Надо же, прошли со мной весь этот путь! А я вас и не просил. Можете со мой распроститься, во. Возвращайтесь в свой уютный сосновый лесок. Только в нем уже, наверное, полным-полно синемордых бандитов. А я вам пожелаю всего наилучшего, во как. Атаманша белок недобро оскалила зубы:
   — Нам не надо твоих добрых пожеланий, старый. Ты обвинил меня в трусости, и я докажу тебе, что ни я, ни мои воины не трусы. Мы пройдем с тобой весь путь, где бы он ни закончился.
   Заяц презрительно скривил губы:
   — О да, весь путь. Ох, месть! Ох, честь! Что вы знаете о чести? Знаменитая Юкка Праща! Да вы из-за добычи, за трофеями пошли со мной, во… Эти ежи, вишь ли, неряхи. Да вы ничем не лучше. Они честнее и порядочнее вас, во как!
   Бросая косые взгляды друг на друга, они продолжили путь в молчании.
16
   Лорд Каменная Лапа всматривался и вслушивался в проход возле пещеры. Они с Медункой менялись в карауле, но происшествий не было. Когда барсук вернулся в пещеру, зайцы толпились вокруг Брамвила, призывая его что-то вспомнить.
   — Ну же, приятель, напрягись! Как его, говоришь, звали, того зайчонка?
   — Представь себе, как все это происходило…
   Старый Брамвил выглядел смущенным. Он умоляюще смотрел на окружающих.
   — Ну-у-у, вы сами можете припомнить!
   Все зафыркали:
   — Да ты что! Нас тогда еще на свете не было!
   Каменная Лапа подошел к ним. Обняв Брамвила за костлявые плечи, он обратился к остальным:
   — Спокойно, друзья! Что тут у вас происходит?
   — Брамвил может вспомнить, как отсюда выбраться!
   — Но вот беда, старик взял да и позабыл все, что знал! Барсук укоризненно посмотрел на говорившего:
   — Многое может забыть заяц, дожив до зимних сезонов. Не донимайте Брамвила. Что ж он может сделать с природой? Так ведь, старина?
   Брамвил стукнул слабой старою лапой себя по лбу:
   — Вот они, где-то здесь, старые стишки, считалка-скакалка, которой нас учила нянька. Но как ни стараюсь, не могу вспомнить. Хотя помню, что называлась она как-то вроде «Раз в темную берлогу»… или что-то вроде того…
   Каменная Лапа в раздумье поскреб свои полосы:
   — Да, да, помню я твою няню. Серьезная была особа.
   Я эту считалку сам бубнил, когда крутил веревку маленьким зайчихам. А они прыгали. Вот что, друг, мы сейчас присядем спокойненько за стаканчиком эля и кусочком сыра. Вместе вспомним, а Блинч будет записывать. Медунка, твоя очередь караулить. Блинч, возьми кусок угля и плоский камень, а остальные — идите отдыхать и нам с Брамвилом не мешайте.
   Торлип прижал ухо к толстой дубовой двери камеры, в которой заперли пленных зайцев. Он внимательно вслушивался в звуки, доносящиеся снаружи, но сильно мешала жирная, голодная старая зайчиха Унылла, оплакивающая отсутствие пищи:
   — Ох, увы и ах, да за что ж напасть такая… Если б ты, старушка Ухопарус, да и Торлип тоже, не рыпались, не перечили бы этому Трынну, был бы нам хоть какой-никакой кусочек пожевать, мех с ушами удержать. В жизни так не голодала. Ой, живот болит-режет. Что за время сейчас? Как раз за полдень, во… я бы как раз уписывала предобеденную закусочку. Вафельки кленово-розовые, ватрушечки с клубничкой, чаю мятного… А теперь у нас ни корки хлеба, ни глотка воды на всю компанию. И сколько это еще продлится? Голод — не шуточки!
   Торлип сбросил монокль из глаза. Его терпение истощалось от бесконечного причитания Уныллы. Обычно сдержанный и вежливый, тут он буркнул под нос:
   — Завыла Унылла! — и резко повернулся к зайчихе. — Вы не хотите дать передышку своему языку? Все могло обернуться гораздо хуже.
   Унылла возмущенно фыркнула:
   — Хуже? Куда уж хуже, сэр!
   Торлип ткнул лапой вниз:
   — Ну, для начала, нас могли запереть в погребе, в полной темноте. Конечно, у нас нет пищи, но мы все же видим дневной свет. — Он указал на круглую дыру окошка.
   Ухопарус согласно кивнула:
   — Прекрасный вид на море. Должно быть, Транн боялся, что в погребе нас найдут и освободят лорд Каменная Лапа и наши зайцы.
   Унылла высунула голову из окна. Камера находилась довольно высоко. Пляж внизу казался узкой желтой полоской, от которой начиналась, теряясь на горизонте в дымке, бескрайняя ширь моря.
   — Может, внизу было бы как раз лучше. Отсюда точно не удерешь.
   Подойдя к окну, Торлип убедился в ее правоте.
   — Да, мэм, вы абсолютно правы. А теперь помолчите, пожалуйста, я попытаюсь что-нибудь подслушать.
   Два капитана-крысы беседовали в комнате как раз под камерой зайцев. Устрашающий отлучился, а Роаг и Кош-марина, уверенные в том, что Унгатт-Транн далеко, обсуждали положение войска.
   — Нашим солдатушкам нужна дикая уйма жратвы, Роаг, забота немалая…
   — Наш великий не дурак, он это понимает. Завтра флот снимается и уходит в море рыбачить. Патрули лазят по скалам, ищут птичьи яйца.
   — Пустая трата времени. Ни птиц не найдут, ни яиц. Часть мы перебили еще на подходе, остальные улетели прочь. Я все же не вижу, откуда возьмется такая куча продуктов.
   — Да мало ли возможностей! Пошлют нас в глубь страны на фуражировку. А покуда нам и здесь неплохо, у погребов старого барсука. Неплохие у него припасы, а?
   — Да, мне тоже нравятся. Пойдем-ка вниз. Могущественный все еще занят поисками полосатого пса и его команды. Ох, что он с ними сделает, когда поймает… Не хотела бы я быть на их месте… Смертью долгой и мучительной, ты ведь Транна знаешь…
   — Могущественный посадил пленных косых там, вверху, на диету. Не даст жрать, пока кто-нибудь из них не расколется и не выдаст хозяина.
   — Может, никто не расколется, он и сам его найдет. И тогда им тоже не поздоровится.
   — Да, тогда они будут не нужны. Медленно и мучительно, да, медленно и мучительно, ха!
   Затихшие зайцы в камере наверху слышали каждое слово капитанов. Когда те удалились, зайцы все еще сидели загипнотизированные. Послышался горький вздох Уныллы: