Джон Ронсон
Психопат-тест

   Посвящается Аните Бхумкар (1966—2009),
   которая так любила жизнь со всеми ее безумствами.

1
Отсутствующая часть головоломки обнаружена

   Это история о безумии. Она начинается с одной странной встречи в кафе «Коста» в Блумсбери, в центре Лондона. Именно в «Косту» частенько наведываются невропатологи, так как факультет неврологии Лондонского университета расположен прямо за углом. И вот одна дама из числа этих невропатологов как раз и заворачивает за упомянутый угол на Саутгемптон-роуд, несколько застенчиво помахивая мне рукой. Ее зовут Дебора Тальми. Такие, как Дебора, целыми днями просиживают в лаборатории и не привыкли к встречам с журналистами в кафе и обсуждению загадочных историй. Она привела с собой высокого небритого молодого человека, у него вид настоящего интеллектуала.
   Они сели за столик.
   – Меня зовут Дебора, – сказала она.
   – А меня Джон, – отозвался я.
   – А меня Джеймс, – сообщил молодой человек.
   – Итак, – произнес я, – вы принесли то, что обещали?
   Дебора кивнула. Потом молча подала мне пакет. Я открыл его, повертел в руках и заметил:
   – Очень красиво.
 
   В июле Дебора получила странную посылку. Она обнаружила ее в своей почтовой ячейке. Обратный адрес – «Гётеборг, Швеция». Кто-то написал на пухлом конверте: «Расскажу подробнее, когда вернусь!». Однако отправитель посылки не назвал своего имени.
   В пакете находилась книга. Всего сорок две страницы, двадцать одна из них, то есть каждая вторая, была совершенно пуста. Однако все, что касалось полиграфии – бумага, иллюстрации, печать, – выглядело просто роскошно. Обложку украшал изысканный и несколько жутковатый рисунок – две руки, рисующие друг друга. Дебора сразу же узнала в изображении репродукцию «Рисующих рук» Марша Эшера.
   Автором книги значился некий «Джо К.» (вероятно, отсылка к Йозефу К. Кафке или анаграмма английского слова «джоук», то бишь «шутка»). Называлась книга «Бытие или Ничто», что было несомненной аллюзией к сартровскому сочинению 1943 года «Бытие и Ничто». Кто-то тщательно вырезал ножницами страницу с выходными данными книги: дата публикации, подробности относительно авторских прав, номер ISBN и т. д. – то есть все возможные зацепки. На обложке была приклеена записка с предупреждением: «Внимание! Перед тем как начать читать книгу, внимательно ознакомьтесь с письмом профессору Хофштадтеру. Удачи!»
   Дебора пролистала книгу. Перед ней явно была какая-то головоломка, которую нужно разгадать – зашифрованные стихи, страницы с удаленными словами, и т. п. Она вновь взглянула на конверт с надписью «Расскажу подробнее, когда вернусь!». В тот момент один из ее коллег был в Швеции, и, хотя он явно не относился к числу тех, кто способен на подобные сюрпризы, Дебора сделала вполне логичный вывод, что посылка от него.
   Но вскоре упомянутый коллега вернулся, Дебора спросила его о пресловутой посылке, и, как выяснилось, он ничего о ней не знал.
   Ситуация заинтриговала Дебору. Она зашла в Интернет и обнаружила, что она не одна такая.
 
   – Все получатели – невропатологи? – спросил я.
   – Нет, – ответила Дебора. – Среди них действительно много невропатологов. Но был один астрофизик с Тибета. И богослов из Ирана.
   – Все они – ученые, – заметил Джеймс.
   Все получили посылки тем же манером, что и Дебора – большой плотный конверт из Гётеборга с надписью «Расскажу подробнее, когда вернусь!». Теперь получатели встречались на блогах, пытаясь совместно разгадать шифр.
   Возможно, предположил один из них, книгу следует рассматривать как христианскую аллегорию, «даже исходя из загадочных слов «Расскажу подробнее, когда вернусь!» (Совершенно очевидная отсылка ко второму пришествию Христа.) Создается впечатление, что автор (авторы) бросает (бросают) вызов сартровскому атеизму с его «Бытие и Ничто».
   С этим соглашалась и исследовательница в области психологии восприятия Сара Олред, которая говорила: «У меня сложилось мнение – правда, пока еще весьма туманное, – что наша история есть не что иное, как некий маркетинговый – или рекламный – ход какой-то религиозной организации, цель которой состоит в том, чтобы выставить идиотами ученых/исследователей/философов/интеллектуалов».
   Другие возражали: «Фактор дороговизны исключает маркетинговую теорию, если только вся кампания изначально не основывается на том, что их тщательно отобранные адресаты станут рассуждать о загадочной книге в онлайне».
   Большинство получателей полагали, что ответ каким-то таинственным образом связан лично с ними. Ведь именно их выбрали в качестве адресатов. Здесь явно должна была прослеживаться определенная закономерность. Но какая? Возможно, все эти люди много лет назад присутствовали на одной конференции? Или их отбирают на какой-то важный пост в некой секретной организации?..
   Один австралийский получатель книги написал: «Может быть, первый, кому удастся разгадать шифр, и получит работу?».
   Очевидным оставалось лишь одно – некий гений, работающий в одиночку, или организация, как-то связанная с Гётеборгом, составила настолько сложную головоломку, что даже умные и образованные ученые не способны ее разгадать. Возможно, ее нельзя расшифровать потому, что код не полный. Может быть, в нем отсутствует какая-то существенная часть. Кто-то предложил «подержать письмо над лампой или испробовать на нем пары йода. Не исключено, что использовалась какая-то тайнопись с помощью другого типа чернил».
   Однако никакой тайнописи не обнаружили.
   Все были на грани того, чтобы признать свое поражение. Но если это настолько хитрая головоломка, что ее не в силах разгадать ученые, то, вероятно, им сумеет помочь кто-то менее интеллектуально утонченный, например, частный детектив или журналист? Дебора начала наводить справки. Ей нужен был достаточно любознательный и хваткий репортер, которого заинтересовала бы их загадка.
   Они перебрали уже несколько имен.
   И вот тогда-то знакомый Деборы по имени Джеймс сказал:
   – А как насчет Джона Ронсона?
* * *
   В тот день, когда от Деборы пришло электронное письмо с приглашением появиться в кафе «Коста», я пребывал в состоянии глубочайшей депрессии. Перед тем я брал интервью у человека по имени Дейв Маккей, являвшегося харизматическим лидером небольшой австралийской религиозной секты под названием «Христиане Иисуса» и незадолго до моего интервью обратившегося к членам секты с призывом пожертвовать одной из своих почек незнакомым больным людям. Поначалу все шло хорошо, и у нас с Дейвом завязалась оживленная беседа. Он производил впечатление обаятельного, хотя и несколько эксцентричного человека, и мне сразу же удалось собрать неплохой материал для статьи – к примеру, его комично-идиотские и в то же время остроумные высказывания. Однако когда я позволил себе предположить, что коллективное давление, источником которого является Маккей, может стать причиной того, что кто-то из наиболее внушаемых членов его группы решится пожертвовать своей почкой, Дейв буквально взорвался и прислал мне сообщение: мол, в качестве урока лично мне он приостанавливает свою кампанию пожертвований. Пусть люди, жизнь которых зависела от успеха данной кампании, умрут, и их смерть будет на моей совести.
   Меня расстроила судьба этих несчастных людей, но одновременно обрадовало то, что Дейв прислал такое безумное сообщение – оно идеально вписывалось в мою статью. Я сказал журналисту, работавшему со мной, что Маккей производит впечатление совершенного психопата (о психопатах я, по сути, ничего толком не знал, но предполагал, что они должны быть похожи на Дейва). Журналист процитировал его. Через несколько дней Маккей прислал электронное письмо: «Ваша характеристика меня как психопата – грубое оскорбление, унижающее мое достоинство. Я уже обратился к адвокату, и он полагает, что у меня имеются все основания подать на вас в суд. Ваша неприязнь не дает вам никакого права оскорблять меня и унижать мое достоинство».
   Именно из-за этого послания я и пребывал в панике в тот день, когда получил письмо от Деборы.
 
   Я поделился своими проблемами с женой Элен:
   – Мне так нравилось брать интервью, встречаться с разными людьми. И вот теперь все рухнуло. Дейв Маккей собирается подавать на меня в суд.
   – Что происходит? – крикнул мой сын Джоэль, входя в комнату. – Почему здесь все орут?
   – Я совершил идиотскую ошибку: назвал человека психопатом, чем страшно разозлил его.
   – И что он намерен делать? – спросил Джоэль.
   На мгновение все замолчали.
   – Ничего, – сказал я.
   – Но если он не намерен ничего предпринимать против нас, почему ты так беспокоишься? – спросил Джоэль.
   – Беспокоюсь из-за того, что рассердил его, – ответил я. – Очень не люблю расстраивать и сердить людей…
   – Лжешь, – отрезал Джоэль, прищурившись. – Мне хорошо известно, с какой легкостью ты расстраиваешь и злишь окружающих. Итак, что ты от меня скрываешь?
   – Я сказал тебе все, – ответил я.
   – Он что-то собирается против нас предпринять? – спросил Джоэль.
   – Нет! – ответил я. – Нет-нет! Он ничего не собирается делать! Совершенно определенно.
   – Мы в опасности?! – заорал Джоэль.
   – Нет абсолютно никакой опасности, – крикнул я ему в ответ. – Он просто собирается подать на нас в суд. Просто хочет отсудить у меня деньги.
   – Боже!.. – выдохнул Джоэль.
 
   Я послал Дейву электронное письмо с извинениями.
   – Спасибо, Джон, – ответил он практически тут же. – Теперь я стал тебя уважать гораздо больше. Надеюсь, когда-нибудь, если нам доведется встретиться снова, мы даже попробуем стать друзьями.
   Я сделал вывод, что в который уже раз переживал из-за ерунды…
 
   Я просмотрел входящие электронные письма и обнаружил одно от Деборы Тальми, где она изложила историю о том, как несколько ученых по всему миру получили по почте загадочную посылку. От одного из друзей, читавшего мои книги, женщина узнала, что я люблю распутывать странные и необычные ситуации. Заканчивалось ее письмо словами: «Мне кажется, поиск разгадки этой удивительной истории может быть необыкновенно увлекательным. Эта история напоминает триллер или игру в альтернативную реальность, в которой все мы пешки. Разослав загадочную посылку ученым, неизвестные пробудили в нас исследовательский инстинкт. Однако сама я не могу отыскать ответ. Очень надеюсь, что вы возьметесь за это дело».
 
   И вот теперь мы сидели в кафе «Коста»; я вертел в руках книгу, а Дебора внимательно смотрела на нее.
   – По сути, кому-то понадобилось привлечь внимание ученых, – сказала Дебора, – причем весьма странным и даже загадочным образом. Интересно узнать, зачем? Полагаю, вся эта кампания слишком сложна и изощренна, чтобы за ней стоял кто-то один. С помощью книги до нас пытаются донести какую-то информацию. Вопрос: какую именно? Я бы очень хотела узнать, кто и зачем отправил эту посылку, но у меня нет таланта сыщика.
   – Н-ну… – пробормотал я, продолжая рассматривать книгу.
   Потом я сделал глоток кофе и произнес:
   – Попробую…
 
   Я сказал Деборе и Джеймсу, что хотел бы начать расследование с осмотра их рабочих мест. И особенно той почтовой ячейки, в которой Дебора обнаружила посылку. Они с Джеймсом украдкой переглянулись, словно бы говоря: «Необычное место для начала расследования, но кто осмелится поставить под сомнение методы великих сыщиков?..»
   Не исключаю, что их взгляд мог означать что-то другое. Например: «Вряд ли осмотр нашего кабинета имеет какой-то смысл. И вообще, странно, что он намерен этим заняться. Остается надеяться, что мы не ошиблись в своем выборе и что он не воспользуется возможностью осмотреть наши рабочие помещения для каких-то своих, не совсем благовидных целей».
   Если в их взгляде действительно содержалась подобная мысль, то они были совершенно правы, ибо я и в самом деле хотел осмотреть их рабочие места с некой тайной мыслью – благовидной или нет, не мне судить.
 
   Психологический факультет Лондонского университета, где работал Джеймс, располагался в жутко уродливом панельном здании неподалеку от Рассел-сквер. На выцветших фотографиях 60-х – 70-х годов прошлого столетия, развешанных по стенам коридоров, были изображены дети, привязанные ремнями к страшного вида приборам. Ребятишки на этих снимках с наивным восторгом смотрели в камеру, словно их фотографировали на пляже.
   Некоторое время назад руководство решило немного «оживить» это крайне непривлекательное помещение, перекрасив стены коридора в ярко-желтый цвет. К данному способу обратились, как выяснилось, потому что туда часто приводят детей с целью тестирования их интеллектуальных способностей, и кто-то решил, что желтый цвет такого веселого оттенка способен успокоить несчастных малышей. Правда, меня продолжали одолевать сомнения. Здание, в котором я находился, имело настолько мрачно-отталкивающий вид, что любые подобные «усовершенствования» напоминали приклеивание красного носа к трупу, каковой после упомянутой процедуры следовало считать Рональдом Макдаком.
   Я заглянул в кабинеты. В каждом из них какой-нибудь невропатолог или психолог сидел, сгорбившись, над своим столом, сосредоточенно размышляя над проблемами, связанными с работой мозга. В одном из кабинетов, как мне сообщили, находился человек из Уэльса, обладавший способностью узнавать каждую из своих овец в лицо, но при этом не умевший различать лица человеческие. Он не узнавал не только своей жены, но даже собственной физиономии в зеркале. Подобное патологическое состояние носит название «просопагнозия» – слепота на лица. Больные обречены на то, чтобы постоянно и без всякого злого умысла оскорблять своих коллег, соседей, мужей и жен, равнодушно проходя мимо них на улице. А люди ведь все равно обижаются, даже если прекрасно знают, что проявленная по отношению к ним невежливость – результат психического расстройства, а не осознанного намерения. Неприязненные же чувства имеют тенденцию распространяться.
   В другом кабинете другой невропатолог занимался случаем, имевшим место в июле 1996 года, когда некий врач, в прошлом пилот ВВС Великобритании, пролетал над полем, затем повернул обратно, пролетел над ним снова минут через пятнадцать и вдруг заметил, что посреди поля образовался большой круг. Казалось, материализовался буквально из ничего. Круг занимал площадь в десять акров и состоял из ста пятидесяти кружков меньшего диаметра. Он получил название «Джулия Сет» и стал самым знаменитым в истории феномена «кругов на полях». Его изображения начали наносить на майки, плакаты, ему посвящались целые конференции. К тому времени движение энтузиастов «кругов на полях» уже потихоньку шло на спад. Становилось все более очевидным, что подобные круги создают не пришельцы из космоса, а художники-концептуалисты – глубокой ночью при помощи деревянных досок и веревок. Однако «Джулия Сет» появился в самом прямом смысле из ничего в течение пятнадцатиминутного промежутка между двумя пролетами самолета над полем.
   Невропатолог в этом кабинете пытался выяснить, почему мозг пилота отказался замечать круг во время первого полета. Ведь он был там и раньше, его сделали накануне ночью художники-концептуалисты из группы «Сатана».
   В третьем кабинете я увидел женщину, у которой на полке лежала книга «Маленькая мисс Умница». Дама показалась мне жизнерадостной, веселой и очень симпатичной.
   – Кто это? – спросил я у Джеймса.
   – Эсси Вайдинг, – ответил он.
   – И что она исследует?
   – Психопатов, – сказал Джеймс.
   Я заглянул в кабинет к Эсси. Она заметила нас, улыбнулась и помахала нам рукой.
   – Должно быть, это опасно, – заметил я.
   – О ней рассказывают одну историю, – произнес Джеймс. – Как-то она беседовала с психопатом. Эсси продемонстрировала ему фотографию чьего-то испуганного лица и попросила определить эмоции того человека. Психопат ответил, что не знает, что такое эмоция, но добавил: именно такое выражение появлялось перед смертью на лицах тех людей, которых он убивал.
 
   Я проследовал дальше по коридору. Потом вдруг остановился и обернулся на кабинет Эсси Вайдинг. До того момента меня не слишком интересовали психопаты, и я подумал: возможно, мне стоит познакомиться с одним из них. Мне показался чрезвычайно интересным тот факт, что существуют люди, психическое состояние которых – по крайней мере, по словам Джеймса, – делает их настолько страшными, что они начинают походить на какое-нибудь злобное инопланетное существо из фантастического фильма. У меня в памяти сохранились смутные воспоминания о рассуждениях каких-то психологов относительно того, что психопаты численно преобладают на самом верху социальной лестницы, в мире крупного бизнеса и политики – там, где патологический недостаток эмпатии воспринимается скорее как достоинство. На самом ли деле это так? Эсси помахала мне рукой. Нет, решил я, окунаться в мир психопатов слишком рискованно, тем более для меня, страдающего от частых депрессий. Я помахал Эсси в ответ и отправился дальше.
 
   Здание Центра нейровизуализации Лондонского университета, где работала Дебора, находилось прямо за углом, на Куин-сквер. Оно было оборудовано клетками Фарадея и томографами, за которыми трудились идиотического вида ребята в майках, словно срисованные с комиксов. Благодаря их нелепому облику даже суперсовременные устройства вокруг становились менее устрашающими.
   «Наша цель заключается в том, – говорилось на веб-сайте центра, – чтобы понять, как мысль и восприятие рождаются из работы мозга и как в названных процессах возникают сбои при неврологических и психиатрических заболеваниях».
   Мы подошли к почтовому ящику Деборы. Я внимательно его осмотрел и какое-то время стоял, задумчиво кивая головой. Дебора кивала мне в ответ. Мы смотрели друг на друга.
   Настал момент рассказать ей, зачем я решил проникнуть к ним на кафедру. Дело было в том, что уровень невротического напряжения у меня в последние месяцы просто зашкаливал. Ни о какой нормальной жизни говорить не приходилось. Нормальные люди не пребывают в почти постоянном состоянии паники. Нормальные люди не чувствуют себя так, словно изнутри их пытается убить током живущий в утробе младенец, вооруженный миниатюрным электрошокером. У нормальных людей не возникает ощущения, будто в них время от времени тычут электрическим стрекалом. Поэтому план, который я целый день с самого момента нашей встречи в кафе держал в голове, сводился к тому, чтобы направить беседу на мою измученную психику и, возможно, получить от Деборы помощь. Но она все еще была преисполнена восторга по поводу того, что я так легко согласился раскрыть загадку «Бытия или Ничто», и у меня не хватило духу упомянуть о своей маленькой проблеме из опасения испортить ей настроение.
   И вот теперь я понял, что наступила решающая минута: другого шанса у меня не будет. Дебора видела, что я пристально смотрю на нее и явно намерен сказать нечто важное.
   – Итак… – начала она.
   Наступила короткая пауза. Я смотрел на Дебору.
   – Хорошо. Сообщу вам, как у меня продвигаются дела, – наконец произнес я.
 
   Тесный самолет компании «Райанэр», выполнявший утренний шестичасовой рейс на Гётеборг, был забит до отказа и вызывал тяжелое клаустрофобическое чувство. Я попытался засунуть руку в карман брюк, чтобы достать блокнот и записать план ближайших действий, но нога безнадежно застряла под откидным столиком, заваленным остатками завтрака. Тем не менее мне необходимо было спланировать свое поведение в Гётеборге, а для этого требовался блокнот. Память у меня уже совсем не та, какой была когда-то. Теперь я частенько выхожу из дома с решительным видом, но спустя какое-то время замедляю шаг, а потом останавливаюсь в полной растерянности. В подобные мгновения у меня в мозгу все покрывается каким-то туманом и перепутывается. Когда-нибудь я так же, как и мой отец, лишусь памяти, и тогда мне уже будет не до книг. Да уж, ничего не поделаешь, надо копить на черный день…
   Я попытался протянуть руку, чтобы почесать ногу. И не смог. Она застряла. Она застряла, черт подери! Она, черт подери
   – И-и!.. – вскрикнул я совершенно непроизвольно. Нога дернулась, ударив по столику. Мой сосед с ужасом взглянул на меня. Но я ведь просто издал вопль, причем издал его случайно. Я уставился прямо перед собой, на моем лице застыло выражение легкого испуга, смешанного с изумлением. Даже не подозревал, что внутри у меня обитают такие странные безумные звуки…
 
   В Гётеборге я уже имел «нить» – имя и рабочий адрес человека, который мог располагать сведениями о «Джо К». Звали его Петер Нордлунд. Хотя ни в одной из посылок, отправленных ученым, не было никаких намеков на ее источник – то есть имен возможных авторов и отправителей, – однако глубоко в архивах шведской библиотеки мне удалось отыскать упоминание о «Петере Нордлунде» как о переводчике на английский язык «Бытия или Ничто». Поиск в Интернете не дал больше никаких результатов – только адрес компании в Гётеборге, с которой он был как-то связан.
   Если, как подозревали многие из получателей посылок, за этой дорогой таинственной кампанией, устроенной непонятно ради каких целей (религиозная пропаганда? скрытый маркетинг? охота за талантами?), стояла некая группа, то Петер Нордлунд оставался единственной ниточкой, с помощью которой я мог надеяться распутать клубок. Однако я не стал извещать его о своем приезде, опасаясь, что он скроется или сообщит о моем прибытии представителям той тайной организации, которая стоит за «Бытием или Ничто». А они, возможно, сумеют каким-то способом мне помешать. Как бы то ни было, я полагал, что самым правильным будет явиться к Петеру Нордлунду без приглашения. И решил рискнуть. Но все мое путешествие было одним сплошным риском. Ведь часто переводчики живут и работают на большом расстоянии от своих заказчиков, и Петер Нордлунд мог вообще ничего не знать.
 
   Некоторые из получателей посылки считали, что «Бытие или Ничто» представляет собой головоломку, которая не может быть правильно расшифрована, потому что она не полна. И после недельного знакомства с книгой я вынужден был с этим согласиться. Каждая страница представляла собой загадку, разгадать которую казалось невозможным.
   В примечании в самом начале книги говорилось, что рукопись была «обнаружена» в углу заброшенной железнодорожной станции: «Она лежала на открытом месте и была всем хорошо видна, но я оказался единственным достаточно любопытным субъектом, кто решил ее поднять».
   Затем следовали краткие афоризмы:
   Мое мышление – моя мускулатура.
   АЛЬБЕРТ ЭЙНШТЕЙН
   Я – замкнутый круг.
   ДУГЛАС ХОФШТАДТЕР
   Жизнь – веселое приключение.
   ДЖО К
   В книге была всего двадцать одна не пустая страница – при том, что некоторые страницы содержали всего по одному предложению. На странице восемнадцать, например, имелась лишь следующая сентенция: «На шестой день после того, как я прекратил писать книгу, я сел в точке В и написал книгу».
   Издание выглядело чрезвычайно дорогим, здесь использовались бумага и типографская краска высочайшего качества. На одной из страниц я обнаружил яркую разноцветную и очень красивую репродукцию бабочки. Подобная штука должна была обойтись ее создателям весьма и весьма недешево.
   Как оказалось, отсутствующая деталь головоломки вовсе не была записана невидимыми чернилами, а представляла собой нечто совершенно иное. На тринадцатой странице каждого экземпляра имелось аккуратно прорезанное отверстие. Несколько слов отсутствовало. А не мог ли ключ к разгадке находиться в этих исчезнувших словах?
 
   В гётеборгском аэропорту я взял напрокат машину. Этот запах – запах только что вымытого перед сдачей внаем автомобиля – всегда вызывает у меня воспоминания о былых расследованиях и приключениях. Мне вспомнились недели, которые я провел за выслеживанием конспиролога Дэвида Икке, выдвинувшего теорию, согласно которой тайными правителями мира являются гигантские ящерицы-вампиры-педофилы, приносящие в жертву детей и способные принимать человеческий облик. История была просто потрясающая. И она начиналась точно так же, как и нынешняя – с запаха только что вымытого и взятого в прокат автомобиля.
   Пользуясь устройством спутниковой навигации, я проехал мимо парка аттракционов Лисеберг, мимо стадиона, на котором следующим вечером должна была петь Мадонна, и поехал дальше – по направлению к деловому району города. Я почему-то полагал, что офис Петера Нордлунда должен находиться где-то там, но навигатор потребовал резко повернуть налево, и в результате я очутился на тенистой улице, в конце которой находилось гигантское здание белого цвета.
   Там, по мнению навигатора, был конечный пункт моего назначения.
   Я подошел к парадной двери и нажал кнопку звонка. На звонок вышла женщина в спортивных брюках.
   – Это офис Петера Нордлунда? – спросил я.
   – Он здесь живет, – ответила она.
   – О, извините, а он сейчас дома?
   – Сегодня работает с пациентами, – сказала женщина. Она говорила с сильным американским акцентом.
   – Он врач? – спросил я.
   – Психиатр.
   Мы еще немного постояли на пороге и поговорили. Женщина сказала, что зовут ее Лили и что она жена Петера. Они с детства дружили (Петер учился в школе в Америке) и думали поселиться в ее родном штате, в Калифорнии, но тут умер дядя Петера, от которого Петер унаследовал этот большой дом, и они просто не могли устоять перед таким соблазном.