Страница:
– Прошу прощения, – произнес он. – Кто-то меня запер. Я надеялся только, что мне не придется провести здесь еще одну ночь.
Он снова улыбнулся, невозмутимо надел пиджак, сложил газету и направился к лестнице.
– Благодарю за то, что вызволили меня.
Он был наделен мрачноватой, байроновской красотой. Анна-Софи читала стихи лорда Байрона и других английских поэтов. Самообладание незнакомца восхищало ее.
– Месье, объясните, что вы здесь делаете? – начала она.
– Все вещи целы? – забеспокоился Энрон.
В разговор вмешался сторож, враждебно настроенный к незнакомцу. Анна-Софи понимала, что месье Мартен чувствует себя виноватым – за то, что не сторожит склад и по ночам.
– Объясните, месье, что вы здесь делаете?
Не отвечая, незнакомец начал спускаться по лестнице, маскируя поспешность рассчитанным спокойствием.
Помедлив секунду, Анна-Софи оглядела помещение. Ее сердце забилось сильнее. Ею овладело разочарование. Таинственный гость уходил. Значит, больше они о нем ничего не узнают. На полу валялись картонная коробка из-под жареного картофеля, апельсиновые корки, салфетка. Наверное, он пробыл здесь несколько дней, а малую нужду справлял в керамическую стойку для зонтов, прикрывая ее блюдом, чтобы приглушить острую аммиачную вонь.
Когда она и Энрон спустились, двое полицейских уже держали американца за предплечья, месье Мартен что-то объяснял, бурно жестикулируя, а американец сердито возражал ему на сносном французском.
– Если бы я от кого-то скрывался, меня здесь уже не было бы, верно? – оправдывался он, и в его голосе сквозили раздражение и, как показалось Анне-Софи, страх. Услышав это, она раскаялась в том, что выдала незнакомца.
Потом полицейские куда-то повели его, и никто не мог объяснить почему. Судя по всему, полицейские были не из тех, что обычно следили за порядком на Блошином рынке, а те, которые осматривали труп месье Будерба. Когда американца уводили, он оглянулся через плечо и окинул Анну-Софи взглядом, значение которого она так и не смогла истолковать. Он упрекал ее? Или умолял? В этом беглом взгляде чувствовались поэзия, страдание и интимность.
Анна-Софи не была лишена присущей французам склонности сочувствовать жертвам бюрократии и равнодушия, людям, подозреваемым в преступлении, страдающим от грубости полицейских. Такое сочувствие и великодушие – нравственная роскошь, которой в Америке уже не сыщешь, сказал бы Тим. Но откуда ему это знать? Он всю жизнь провел во Франции.
И вот, став виновницей ареста американца, Анна-Софи вдруг испытала желание вырвать его из лап полиции, для начала заявив, что она вовсе не возражает против его пребывания на складе. Возмущенные, хлесткие фразы, адресованные полицейским, проносились у нее в голове. Но поскольку излить негодование на тех, кто увел незнакомца, было невозможно, она обрушилась на тех полицейских, которые по-прежнему торчали возле опечатанного склада месье Будерба. Ей объяснили, что они тут ни при чем. Им не известно, куда увели американца.
Негодование Анны-Софи подхлестывалось тем, что она невольно оказалась пособницей полиции. Она попыталась исправить положение.
– Как свидетельница и соседка, уверяю вас, – она была готова поручиться, что американец только что оказался на месте преступления и не имел к нему никакого отношения; ни она, ни ее коллеги ничуть не встревожились, обнаружив его на складе, – ничего не пропало.
Полицейские нетерпеливо выслушали взволнованную, миловидную молодую женщину в короткой клетчатой юбке, не скрывающей стройные ноги, и в платке от Эрмес с рисунком стремян и пряжек. Сержант помог ей прикурить сигарету, коснувшись ее пальцев, и заверил, что они никак не связаны с арестом незнакомца, что этим занимается совсем другое подразделение, которое охотилось за ним несколько дней.
– Мадемуазель не следует винить себя.
– Какая разница, – отозвалась безутешная Анна-Софи.
Глава 18
Глава 19
Он снова улыбнулся, невозмутимо надел пиджак, сложил газету и направился к лестнице.
– Благодарю за то, что вызволили меня.
Он был наделен мрачноватой, байроновской красотой. Анна-Софи читала стихи лорда Байрона и других английских поэтов. Самообладание незнакомца восхищало ее.
– Месье, объясните, что вы здесь делаете? – начала она.
– Все вещи целы? – забеспокоился Энрон.
В разговор вмешался сторож, враждебно настроенный к незнакомцу. Анна-Софи понимала, что месье Мартен чувствует себя виноватым – за то, что не сторожит склад и по ночам.
– Объясните, месье, что вы здесь делаете?
Не отвечая, незнакомец начал спускаться по лестнице, маскируя поспешность рассчитанным спокойствием.
Помедлив секунду, Анна-Софи оглядела помещение. Ее сердце забилось сильнее. Ею овладело разочарование. Таинственный гость уходил. Значит, больше они о нем ничего не узнают. На полу валялись картонная коробка из-под жареного картофеля, апельсиновые корки, салфетка. Наверное, он пробыл здесь несколько дней, а малую нужду справлял в керамическую стойку для зонтов, прикрывая ее блюдом, чтобы приглушить острую аммиачную вонь.
Когда она и Энрон спустились, двое полицейских уже держали американца за предплечья, месье Мартен что-то объяснял, бурно жестикулируя, а американец сердито возражал ему на сносном французском.
– Если бы я от кого-то скрывался, меня здесь уже не было бы, верно? – оправдывался он, и в его голосе сквозили раздражение и, как показалось Анне-Софи, страх. Услышав это, она раскаялась в том, что выдала незнакомца.
Потом полицейские куда-то повели его, и никто не мог объяснить почему. Судя по всему, полицейские были не из тех, что обычно следили за порядком на Блошином рынке, а те, которые осматривали труп месье Будерба. Когда американца уводили, он оглянулся через плечо и окинул Анну-Софи взглядом, значение которого она так и не смогла истолковать. Он упрекал ее? Или умолял? В этом беглом взгляде чувствовались поэзия, страдание и интимность.
Анна-Софи не была лишена присущей французам склонности сочувствовать жертвам бюрократии и равнодушия, людям, подозреваемым в преступлении, страдающим от грубости полицейских. Такое сочувствие и великодушие – нравственная роскошь, которой в Америке уже не сыщешь, сказал бы Тим. Но откуда ему это знать? Он всю жизнь провел во Франции.
И вот, став виновницей ареста американца, Анна-Софи вдруг испытала желание вырвать его из лап полиции, для начала заявив, что она вовсе не возражает против его пребывания на складе. Возмущенные, хлесткие фразы, адресованные полицейским, проносились у нее в голове. Но поскольку излить негодование на тех, кто увел незнакомца, было невозможно, она обрушилась на тех полицейских, которые по-прежнему торчали возле опечатанного склада месье Будерба. Ей объяснили, что они тут ни при чем. Им не известно, куда увели американца.
Негодование Анны-Софи подхлестывалось тем, что она невольно оказалась пособницей полиции. Она попыталась исправить положение.
– Как свидетельница и соседка, уверяю вас, – она была готова поручиться, что американец только что оказался на месте преступления и не имел к нему никакого отношения; ни она, ни ее коллеги ничуть не встревожились, обнаружив его на складе, – ничего не пропало.
Полицейские нетерпеливо выслушали взволнованную, миловидную молодую женщину в короткой клетчатой юбке, не скрывающей стройные ноги, и в платке от Эрмес с рисунком стремян и пряжек. Сержант помог ей прикурить сигарету, коснувшись ее пальцев, и заверил, что они никак не связаны с арестом незнакомца, что этим занимается совсем другое подразделение, которое охотилось за ним несколько дней.
– Мадемуазель не следует винить себя.
– Какая разница, – отозвалась безутешная Анна-Софи.
Глава 18
ГОСТЬЯ
Попрощавшись с мадам Экс, взволнованная неловким, постыдным чувством вины и своей неприглядной ролью в аресте несчастного американца, Анна-Софи зашла к мяснику и всецело сосредоточилась на том, что купить к ужину. У мясника она взяла полкило телятины, решив приготовить тушеное мясо, у зеленщика – молодую морковь, репу и пригоршню мелких луковиц. Тушеная телятина под белым соусом удавалась ей лучше всего, испортить это блюдо было практически невозможно, и кроме того, его обожал Тим. На ужин она решила подать вареный рис и клубнику на десерт – с сахаром, но без сливок. Отличный ужин, после которого они займутся любовью. Эти два вида деятельности тесно связаны и в жизни, и в литературе – как в книгах Эстеллы д’Аржель, где практичная англичанка мадам Фостер не рекомендовала злоупотреблять сливками или специями, утверждая, что это отразится на сексуальных отношениях.
Но почему? Это напомнило Анне-Софи целый отрывок из романа «Плоды», самый унизительный из всех, в котором ее мать пустилась в пространные рассуждения о том, что она называла «женственными сливками», и с похвальной дотошностью сравнила их запах не только с ароматом моря, но и с запахом несвежей трески, тем самым на долгие годы поколебав уверенность Анны-Софи в себе и в действенности гигиенических процедур – ей было восемнадцать, когда она впервые прочла «Плоды»…
Она понимала, что просто оттягивает минуту, когда ей придется сообщить девушке из отеля «Мистраль», что ее друг найден и вновь потерян и что он, вероятно, в полиции. Анна-Софи считала, что должна сразу же отправиться в отель, но не смогла заставить себя сделать это. Поэтому она так изумилась, увидев Делию в своей гостиной.
– Кто-то пытался вломиться ко мне в номер! – объяснила Делия уверенным голосом. – Понимаю, это похоже на паранойю, но вчера ночью я видела, как поворачивается ручка моей двери, а на улице под окнами все время стоял один и тот же человек. Вот Тим и привез меня сюда.
– Наверное, кто-то просто ошибся дверью, – успокоила ее Анна-Софи. – Будем надеяться на лучшее. Со мной такое случалось во время поездок на юг. У меня есть свои секреты, как запирать дверь.
Пока Анна-Софи готовила ужин, Делия сидела в гостиной.
Тим появился в половине восьмого и налил обеим по бокалу портвейна. Он удержался от вопросов, когда Анна-Софи рассказала об аресте американца, о том, какую роль она сыграла в этом событии, и о том, как всю неделю ей казалось, что кто-то прячется на складе – возможно, Габриель. Она никак не объяснила, почему до сих пор молчала об этом. Наверное, из любопытства, из желания узнать, что будет дальше, или из боязни показаться смешной выдумщицей, а может, в попытке уберечь незнакомца. Или из нежелания помочь американке – впрочем, Анна-Софи надеялась, что в этом ее никто не заподозрит.
– А если он и вправду опасный убийца, меня наградят медалью! – со смехом заключила она – эта мысль казалась ей чудовищно нелепой.
Но Делия, похоже, не поняла, что ее собеседница просто шутит: ее глаза наполнились слезами, голос зазвенел от ярости.
– Я так и знала, что он не просто ушел и бросил меня! – воскликнула она. – Он не говорит по-французски, срок действия его обратного билета ограничен, он…
– Он отлично говорит по-французски! – возразила Анна-Софи. – Тим разузнает, где он сейчас находится.
Анна-Софи старательно сняла пену с кипящего бульона, в котором уже варилась нарезанная кубиками телятина.
– Почему же вы не сказали ему, где я? – спросила Делия.
– Потому что об этом он знал.
– Надо найти для него адвоката, – настаивала Делия. – Как это здесь делается? Надо ли позвонить в американское консульство? Даже если я вскоре получу паспорт, я не смогу бросить Габриеля…
Она тараторила без умолку, ее лицо исказила почти болезненная гримаса. Анна-Софи положила в бульон морковь и остальные овощи и приготовилась выслушать рассказ Делии.
Ночь после убийства, вторая ночь, проведенная во Франции, была еще свежа в памяти Делии. Было уже поздно, ей не спалось, когда Габриель вошел к ней в комнату и сел на кровать. Больше в номере сидеть было не на чем, если не считать жесткого стула, и Делия села рядом с Габриелем. События минувшего дня потрясли его сильнее, чем Делию, – это она поняла по тому, каким невидящим взглядом он смотрел в угол, как болезненно хмурился.
– Черт, за что же его убили? Кто это сделал?
Место убийства выглядело жутко, но его растерянность и негодование нельзя было объяснить только этой причиной. Делия видела, что он вздыхает и хмурится не потому, что в нем проснулись сострадание и гуманизм. Его лоб покрылся потом, как от страха.
– Кто? Гейб, скажи мне.
– Не знаю. Я ничего не знаю!
– Это убийство имеет какое-то отношение к тебе?
– Ко мне? С какой стати? – удивился он. – Но он мертв, а я должен был встретиться с ним и заключить сделку.
Ошибиться было невозможно: Габриеля терзал страх. Родившись вдали от Америки, он, несомненно, повидал немало ужасов, и теперь они воскресли в его памяти. Но Делия ранее ни с чем подобным не сталкивалась, потому и не слишком нервничала. Да, зрелище было ужасным; она понимала, что никогда его не забудет, однако ощущение нереальности, невозможности происходящего не позволило ей в полной мере испытать животный страх.
Ей пришлось утешать Габриеля. Она не стала рассказывать Анне-Софи и Тиму об остальном. О том, как вдруг они поцеловались. Его поцелуи имели вкус горького раскаяния, страха и тайны. Ей стало страшно от его серьезности, от того, как крепко он стиснул ее плечи. Лихорадочный шепот Габриеля вызвал у нее ощущение, будто она его единственный маяк в бурном море, омывающем их со всех сторон. Он был такой сильный. Его брови почти сошлись на переносице, черные глаза казались непроницаемыми, как у корсара из стихотворения, которое в детстве так нравилось Делии. И как она раньше не разглядела эту неистовую натуру под маской торговца книгами? Значит, их давно связывали не только дружба и дух товарищества, не только общие планы на поездку? А потом они разделись, и дух товарищества перерос в нечто большее. Эта ночь стала самой чудесной в жизни Делии.
Теперь, оглядываясь назад, она понимала, что он до смерти перепугался и что эти поцелуи были его средством борьбы со страхом. Она много раз перебирала все его слова, пытаясь понять, что с ним стряслось, что все это значит и что теперь с ними будет.
– Мы можем позвонить мадам Крей, – предложила Анна-Софи, которой овладели боязливый трепет и азарт – оттого, что она приютила у себя беглянку, жертву домыслов полицейских, тем самым искупая свою вину за поимку американца. – Она не откажется помочь вам. Тим говорит, что ее дом не так далеко от Парижа. Наверное, вы сможете пожить там.
Делия вздохнула. В ней вновь нарастала паника. Прежде она думала, что ей, законопослушной американке, ничто не грозит, кроме разве что возможных ограблений на автостоянках. А теперь ее разыскивает полиция, она нарушила приказ французских полицейских и агентов ФБР не покидать отель в стране, языка которой она не знала, где у нее не осталось денег. Так она оказалась дома у совершенно незнакомой женщины. А может, разумнее было бы сидеть в отеле? Несмотря на мрачную атмосферу, пыль в углах, чьи-то чужие пальцы на дверной ручке, было что-то успокаивающее в самом отеле, его безликости, в правилах, согласно которым она не имела права унести с собой вещи Габриеля, в женщине за стойкой, неутомимых горничных, которым, впрочем, было почти нечего делать.
Делия вдруг поняла, что очутилась в худшем положении, чем в отеле, – потому что ее привезли туда, где ее никто не найдет, в какую-то парижскую квартиру, ни адреса, ни номера телефона которой она не знала.
Молодая пара, устроив Делию Сэдлер на диване, улеглась в спальне, но спали они беспокойно. Анна-Софи проснулась в час ночи. Тим занял почти всю кровать. Есть что-то чуждое в присутствии другого человека на твоей территории, в принадлежащей тебе постели. И так будет всю жизнь… Усилием воли Анна-Софи отогнала предательские мысли. Тим работал над интересной статьей о почти одновременном похищении нескольких старинных манускриптов, в которых речь шла о конце света. Когда приближается конец света, приятно спать в одной постели с сильным мужчиной.
Анна-Софи слышала, что в Америке кровати огромные, что они бывают даже круглыми. Однажды они с Тимом обсуждали, какой кроватью им следует обзавестись – обычной французской шириной в 140 сантиметров, как та, на которой они лежали сейчас, или более современной, шириной 150 сантиметров? Остановились на последней – или даже побольше, в 160 сантиметров, хотя купить такие простыни во Франции труднее, чем в Америке… Но с чего вдруг она вспомнила об этом?
Расследуя кражу, Тим мог бы отправиться в Испанию, посетить монастыри, откуда были украдены манускрипты, – наверное, похитители притворились монахами, проникли в монастырь и сбежали оттуда с добычей. Анна-Софи не хотела походить на глупых, неуверенных в себе жен, которые возражают против длительных деловых поездок своих мужей. Никогда не спрашивай мужчину, где он был, учила графиня Рибемон из книги «Наперекор стихиям».
Поднимаясь на второй этаж склада на Блошином рынке, Анна-Софи чувствовала себя Пандорой, которая долго не решалась открыть, а потом все-таки открыла ящик с бедами и болезнями. В этом ящике оказались угрызения совести, которые Анна-Софи испытала, увидев, что полиция арестовала молодого американца, похожего на Байрона, раздражение, с которым она пыталась протестовать, заявляя, что у нее нет к нему никаких претензий, но ничего не добилась, и вот теперь – необходимость взять под свою опеку молодую американку, накормить ее ужином и уложить на диване, таким образом нарушив распоряжение полиции и, вероятно, совершив преступление. Эти мысли мучили ее до двух часов ночи, пока она наконец не заснула.
Тим проснулся в четыре часа и попытался вспомнить недавний сон. Он был близок с какой-то красавицей… в разгар дня, в номере отеля… И как только сновидение обрело зыбкую форму в его памяти, он припомнил, что в открытое окно дул жаркий ветер, откуда-то доносилась музыка. А потом ему вдруг пришло в голову, что такие сны предосудительны – ведь он собирается жениться. Ибо его партнершей была пышнотелая и смуглая Клара Холли, а не розовая и стройная Анна-Софи. Неужели он – живое доказательство ужасной фрейдистской гипотезы о том, что жена никогда не бывает объектом желания?
Но спящая Анна-Софи пробудила в нем сначала нежность, а потом и желание. К сожалению, она держалась скованно, боясь, что их услышит гостья, но все-таки они могли бы заняться любовью. Какое, черт возьми, им дело до Делии? Каким образом он, Тим, должен искать ее друга, несмотря на твердую веру Анны-Софи в то, что он на это способен? Тим понял, что больше уже не уснет. А потом Анна-Софи соблазнительно пошевелилась и вздохнула, будто просыпаясь. Тим погладил ее висок, потом робко коснулся груди. В полусне она потянулась к нему и что-то зашептала. Все получится, если они будут действовать бесшумно, чтобы не разбудить гостью.
Делия никогда не считала себя ханжой, но во Франции ей пришлось слишком часто сталкиваться с сексом, с людьми, занимающимися им в кабинках туалетов и в соседней комнате. Разумеется, в четыре часа ночи она не спала, еще не приспособившись к разнице во времени. Ей объясняли, что понадобится день на каждый час разницы – следовательно, всего девять суток. И верно: она пробыла во Франции уже неделю, но по-прежнему просыпалась в четыре часа ночи, а в четыре часа дня ее клонило в сон. Из соседней комнаты отчетливо доносились шорох упавшего одеяла, размеренные глухие удары соприкасающихся тел, сдавленные смешки, вздохи.
Люди занимались любовью в двух шагах от нее, ей было неудобно лежать на чужом диване, пользоваться чужой ванной, где стояли чужие зубные щетки, флаконы с полосканием для рта и прочие вещи. Узнать о том, что стало с Габриелем, она не могла без посторонней помощи. «Пожалуйста, не бросай меня», – попросил он вроде бы беспечным тоном, но всерьез. Он перепугался: торговца с Блошиного рынка убили. Надвигалось что-то зловещее. Но если женская дружба и решимость способны спасти Габриеля, она готова призвать их на помощь.
Но почему? Это напомнило Анне-Софи целый отрывок из романа «Плоды», самый унизительный из всех, в котором ее мать пустилась в пространные рассуждения о том, что она называла «женственными сливками», и с похвальной дотошностью сравнила их запах не только с ароматом моря, но и с запахом несвежей трески, тем самым на долгие годы поколебав уверенность Анны-Софи в себе и в действенности гигиенических процедур – ей было восемнадцать, когда она впервые прочла «Плоды»…
Она понимала, что просто оттягивает минуту, когда ей придется сообщить девушке из отеля «Мистраль», что ее друг найден и вновь потерян и что он, вероятно, в полиции. Анна-Софи считала, что должна сразу же отправиться в отель, но не смогла заставить себя сделать это. Поэтому она так изумилась, увидев Делию в своей гостиной.
– Кто-то пытался вломиться ко мне в номер! – объяснила Делия уверенным голосом. – Понимаю, это похоже на паранойю, но вчера ночью я видела, как поворачивается ручка моей двери, а на улице под окнами все время стоял один и тот же человек. Вот Тим и привез меня сюда.
– Наверное, кто-то просто ошибся дверью, – успокоила ее Анна-Софи. – Будем надеяться на лучшее. Со мной такое случалось во время поездок на юг. У меня есть свои секреты, как запирать дверь.
Пока Анна-Софи готовила ужин, Делия сидела в гостиной.
Тим появился в половине восьмого и налил обеим по бокалу портвейна. Он удержался от вопросов, когда Анна-Софи рассказала об аресте американца, о том, какую роль она сыграла в этом событии, и о том, как всю неделю ей казалось, что кто-то прячется на складе – возможно, Габриель. Она никак не объяснила, почему до сих пор молчала об этом. Наверное, из любопытства, из желания узнать, что будет дальше, или из боязни показаться смешной выдумщицей, а может, в попытке уберечь незнакомца. Или из нежелания помочь американке – впрочем, Анна-Софи надеялась, что в этом ее никто не заподозрит.
– А если он и вправду опасный убийца, меня наградят медалью! – со смехом заключила она – эта мысль казалась ей чудовищно нелепой.
Но Делия, похоже, не поняла, что ее собеседница просто шутит: ее глаза наполнились слезами, голос зазвенел от ярости.
– Я так и знала, что он не просто ушел и бросил меня! – воскликнула она. – Он не говорит по-французски, срок действия его обратного билета ограничен, он…
– Он отлично говорит по-французски! – возразила Анна-Софи. – Тим разузнает, где он сейчас находится.
Анна-Софи старательно сняла пену с кипящего бульона, в котором уже варилась нарезанная кубиками телятина.
– Почему же вы не сказали ему, где я? – спросила Делия.
– Потому что об этом он знал.
– Надо найти для него адвоката, – настаивала Делия. – Как это здесь делается? Надо ли позвонить в американское консульство? Даже если я вскоре получу паспорт, я не смогу бросить Габриеля…
Она тараторила без умолку, ее лицо исказила почти болезненная гримаса. Анна-Софи положила в бульон морковь и остальные овощи и приготовилась выслушать рассказ Делии.
Ночь после убийства, вторая ночь, проведенная во Франции, была еще свежа в памяти Делии. Было уже поздно, ей не спалось, когда Габриель вошел к ней в комнату и сел на кровать. Больше в номере сидеть было не на чем, если не считать жесткого стула, и Делия села рядом с Габриелем. События минувшего дня потрясли его сильнее, чем Делию, – это она поняла по тому, каким невидящим взглядом он смотрел в угол, как болезненно хмурился.
– Черт, за что же его убили? Кто это сделал?
Место убийства выглядело жутко, но его растерянность и негодование нельзя было объяснить только этой причиной. Делия видела, что он вздыхает и хмурится не потому, что в нем проснулись сострадание и гуманизм. Его лоб покрылся потом, как от страха.
– Кто? Гейб, скажи мне.
– Не знаю. Я ничего не знаю!
– Это убийство имеет какое-то отношение к тебе?
– Ко мне? С какой стати? – удивился он. – Но он мертв, а я должен был встретиться с ним и заключить сделку.
Ошибиться было невозможно: Габриеля терзал страх. Родившись вдали от Америки, он, несомненно, повидал немало ужасов, и теперь они воскресли в его памяти. Но Делия ранее ни с чем подобным не сталкивалась, потому и не слишком нервничала. Да, зрелище было ужасным; она понимала, что никогда его не забудет, однако ощущение нереальности, невозможности происходящего не позволило ей в полной мере испытать животный страх.
Ей пришлось утешать Габриеля. Она не стала рассказывать Анне-Софи и Тиму об остальном. О том, как вдруг они поцеловались. Его поцелуи имели вкус горького раскаяния, страха и тайны. Ей стало страшно от его серьезности, от того, как крепко он стиснул ее плечи. Лихорадочный шепот Габриеля вызвал у нее ощущение, будто она его единственный маяк в бурном море, омывающем их со всех сторон. Он был такой сильный. Его брови почти сошлись на переносице, черные глаза казались непроницаемыми, как у корсара из стихотворения, которое в детстве так нравилось Делии. И как она раньше не разглядела эту неистовую натуру под маской торговца книгами? Значит, их давно связывали не только дружба и дух товарищества, не только общие планы на поездку? А потом они разделись, и дух товарищества перерос в нечто большее. Эта ночь стала самой чудесной в жизни Делии.
Теперь, оглядываясь назад, она понимала, что он до смерти перепугался и что эти поцелуи были его средством борьбы со страхом. Она много раз перебирала все его слова, пытаясь понять, что с ним стряслось, что все это значит и что теперь с ними будет.
– Мы можем позвонить мадам Крей, – предложила Анна-Софи, которой овладели боязливый трепет и азарт – оттого, что она приютила у себя беглянку, жертву домыслов полицейских, тем самым искупая свою вину за поимку американца. – Она не откажется помочь вам. Тим говорит, что ее дом не так далеко от Парижа. Наверное, вы сможете пожить там.
Делия вздохнула. В ней вновь нарастала паника. Прежде она думала, что ей, законопослушной американке, ничто не грозит, кроме разве что возможных ограблений на автостоянках. А теперь ее разыскивает полиция, она нарушила приказ французских полицейских и агентов ФБР не покидать отель в стране, языка которой она не знала, где у нее не осталось денег. Так она оказалась дома у совершенно незнакомой женщины. А может, разумнее было бы сидеть в отеле? Несмотря на мрачную атмосферу, пыль в углах, чьи-то чужие пальцы на дверной ручке, было что-то успокаивающее в самом отеле, его безликости, в правилах, согласно которым она не имела права унести с собой вещи Габриеля, в женщине за стойкой, неутомимых горничных, которым, впрочем, было почти нечего делать.
Делия вдруг поняла, что очутилась в худшем положении, чем в отеле, – потому что ее привезли туда, где ее никто не найдет, в какую-то парижскую квартиру, ни адреса, ни номера телефона которой она не знала.
Молодая пара, устроив Делию Сэдлер на диване, улеглась в спальне, но спали они беспокойно. Анна-Софи проснулась в час ночи. Тим занял почти всю кровать. Есть что-то чуждое в присутствии другого человека на твоей территории, в принадлежащей тебе постели. И так будет всю жизнь… Усилием воли Анна-Софи отогнала предательские мысли. Тим работал над интересной статьей о почти одновременном похищении нескольких старинных манускриптов, в которых речь шла о конце света. Когда приближается конец света, приятно спать в одной постели с сильным мужчиной.
Анна-Софи слышала, что в Америке кровати огромные, что они бывают даже круглыми. Однажды они с Тимом обсуждали, какой кроватью им следует обзавестись – обычной французской шириной в 140 сантиметров, как та, на которой они лежали сейчас, или более современной, шириной 150 сантиметров? Остановились на последней – или даже побольше, в 160 сантиметров, хотя купить такие простыни во Франции труднее, чем в Америке… Но с чего вдруг она вспомнила об этом?
Расследуя кражу, Тим мог бы отправиться в Испанию, посетить монастыри, откуда были украдены манускрипты, – наверное, похитители притворились монахами, проникли в монастырь и сбежали оттуда с добычей. Анна-Софи не хотела походить на глупых, неуверенных в себе жен, которые возражают против длительных деловых поездок своих мужей. Никогда не спрашивай мужчину, где он был, учила графиня Рибемон из книги «Наперекор стихиям».
Поднимаясь на второй этаж склада на Блошином рынке, Анна-Софи чувствовала себя Пандорой, которая долго не решалась открыть, а потом все-таки открыла ящик с бедами и болезнями. В этом ящике оказались угрызения совести, которые Анна-Софи испытала, увидев, что полиция арестовала молодого американца, похожего на Байрона, раздражение, с которым она пыталась протестовать, заявляя, что у нее нет к нему никаких претензий, но ничего не добилась, и вот теперь – необходимость взять под свою опеку молодую американку, накормить ее ужином и уложить на диване, таким образом нарушив распоряжение полиции и, вероятно, совершив преступление. Эти мысли мучили ее до двух часов ночи, пока она наконец не заснула.
Тим проснулся в четыре часа и попытался вспомнить недавний сон. Он был близок с какой-то красавицей… в разгар дня, в номере отеля… И как только сновидение обрело зыбкую форму в его памяти, он припомнил, что в открытое окно дул жаркий ветер, откуда-то доносилась музыка. А потом ему вдруг пришло в голову, что такие сны предосудительны – ведь он собирается жениться. Ибо его партнершей была пышнотелая и смуглая Клара Холли, а не розовая и стройная Анна-Софи. Неужели он – живое доказательство ужасной фрейдистской гипотезы о том, что жена никогда не бывает объектом желания?
Но спящая Анна-Софи пробудила в нем сначала нежность, а потом и желание. К сожалению, она держалась скованно, боясь, что их услышит гостья, но все-таки они могли бы заняться любовью. Какое, черт возьми, им дело до Делии? Каким образом он, Тим, должен искать ее друга, несмотря на твердую веру Анны-Софи в то, что он на это способен? Тим понял, что больше уже не уснет. А потом Анна-Софи соблазнительно пошевелилась и вздохнула, будто просыпаясь. Тим погладил ее висок, потом робко коснулся груди. В полусне она потянулась к нему и что-то зашептала. Все получится, если они будут действовать бесшумно, чтобы не разбудить гостью.
Делия никогда не считала себя ханжой, но во Франции ей пришлось слишком часто сталкиваться с сексом, с людьми, занимающимися им в кабинках туалетов и в соседней комнате. Разумеется, в четыре часа ночи она не спала, еще не приспособившись к разнице во времени. Ей объясняли, что понадобится день на каждый час разницы – следовательно, всего девять суток. И верно: она пробыла во Франции уже неделю, но по-прежнему просыпалась в четыре часа ночи, а в четыре часа дня ее клонило в сон. Из соседней комнаты отчетливо доносились шорох упавшего одеяла, размеренные глухие удары соприкасающихся тел, сдавленные смешки, вздохи.
Люди занимались любовью в двух шагах от нее, ей было неудобно лежать на чужом диване, пользоваться чужой ванной, где стояли чужие зубные щетки, флаконы с полосканием для рта и прочие вещи. Узнать о том, что стало с Габриелем, она не могла без посторонней помощи. «Пожалуйста, не бросай меня», – попросил он вроде бы беспечным тоном, но всерьез. Он перепугался: торговца с Блошиного рынка убили. Надвигалось что-то зловещее. Но если женская дружба и решимость способны спасти Габриеля, она готова призвать их на помощь.
Глава 19
В ДОМЕ МАДАМ ДЮБАРРИ
В конце концов все они заснули, а проснувшись утром в пятницу, первым делом стали решать, как поступить с гостьей из Орегона. Анна-Софи, как всегда раздражительная после бессонной ночи, настаивала на том, что Делия должна немедленно отправиться к Кларе Крей. Не без своих тайных соображений – он был очарован самим Креем и его красавицей женой – Тим счел предложение Анны-Софи разумным. К его удивлению, Делия решительно воспротивилась.
– Я не вправе навязываться ей. Напрасно я вообще ей позвонила. Мне вдруг вспомнилось, что, хотя я попросила помощи у Клары, я ни разу не бывала у ее матери, а ведь миссис Холли живет по соседству с моей матерью. Я знала, что миссис Холли уже стара и не выходит из дома, потому что раньше она все время сидела в библиотеке, когда бы я там ни появилась. А потом она перестала приходить. Я спросила о ней у библиотекаря, и он объяснил, что теперь за книгами для миссис Холли приезжает Кристал Уилсон.
Делия упрекала себя за то, что ни разу не навестила миссис Холли, хотя и понимала, что человек, прикованный к дому, нуждается в общении. Порой она бывала такой черствой!
– Но Габриель оставил мне телефонный номер Клары, и в панике я позвонила ей.
– Он знал телефон Клары?
– Не знаю откуда. Если вдуматься, это довольно странно, – согласилась Делия. – Габриель оставил мне номер, и теперь я понимаю, что он не собирался возвращаться.
Мило нахмурившись, Анна-Софи протянула Делии телефон. Слегка удивленная, Клара все же пригласила Делию к себе, а Тим вызвался отвезти ее сегодня же утром. Пока Тим договаривался с Кларой о времени приезда, у него сложилось впечатление, что она будет рада видеть его – в ее голосе проскальзывали почти интимные нотки. Анна-Софи сразу заметила, что Тиму не терпится еще раз посетить роскошный замок.
– Я поеду с вами, – решила она. Чтобы Делия понимала их, Анна-Софи и Тим говорили между собой по-английски. – Я умираю от желания увидеть замок, а может, и самого Сержа Крея!
Они доели тосты с маслом – американскую привычку так завтракать Анна-Софи переняла у Тима – и быстро собрались в дорогу, направившись к дому Крея по тихой лесной дороге, ведущей через Сен-Клу, к любимому теннисному клубу Тима. Несмотря на волнение, Делия с удовольствием разглядывала деревья, на которых кое-где еще трепетали золотистые листья, пушистый ковер опавшей листвы, живописные и чистенькие пригороды Парижа. Ее угрюмость сменилась улыбкой, исчезло легкое недоверие, к которому уже привыкли ее спутники.
Большой дом Креев возвышался возле деревни Этан-ла-Рейн, в конце аллеи, засаженной ровными рядами деревьев. Как и прежде, Клара сама открыла дверь и тепло приветствовала гостей, хотя Анну-Софи встретила не слишком радушно. Анна-Софи заметила, что Клара украдкой посматривает на Делию, – неужели прежде она не замечала ее хромоты? От кофе гости отказались, поэтому Клара сразу предложила проводить Делию в ее комнату. Особняк ошеломил Делию размерами и атмосферой старины, и неудивительно – ведь во Франции ей больше ничего не удалось увидеть.
– Хотите осмотреть весь дом? – предложила Клара.
Анна-Софи охотно согласилась. Тим хотел было сопровождать дам, но в это время появился Крей в шлепанцах и свитере.
– Нам надо поговорить, – заявил Крей Тиму, даже не поздоровавшись. – Пойдемте наверх.
Поднимаясь по лестнице, оба мужчины услышали, как Анна-Софи громко восхищается историей замка – явно в расчете на Делию.
– Подумать только! Сама Дюбарри! А где была ее спальня? Бедняжка! Знаете, что с ней случилось? Ей отрубили голову, хотя она была не надменной выскочкой и предательницей, а просто красивой женщиной. И даже когда она сблизилась с королем, она помнила свое происхождение!
Клара негромко рассказывала о том, как они с Сержем приводили замок в порядок, реставрировали лестничные перила, отскребали краску и штукатурку, чтобы вернуть комнатам прежний вид, оборудовали ванную, заменяли лепнину и резные панели.
– А это комната моего сына, – услышал Тим, поднимаясь по ступеням вслед за Креем. – Он учится в Англии.
Тим впервые подумал о Кларе как о матери. Представить в этой роли Анну-Софи ему было нелегко, хотя ему и предстояло стать виновником подобных перемен в ее жизни. Время от времени мысли о таких последствиях брака посещали его, вызывая легкое недовольство.
– Сама Дюбарри! – послышался оживленный возглас Анны-Софи. – Представляю, как она спускалась по этой лестнице!
А потом со двора донеслись другие голоса и хлопанье дверец автомобилей. Из окна кабинета Крея Тим увидел компанию мужчин, приехавших на двух машинах.
Клара вместе с Делией и Анной-Софи поднялась на третий этаж, в уютную комнатку с обоями в цветочек и зеркальными шкафами. Увидев ее, Делия просияла, надеясь, что вскоре в ее жизни наступят перемены к лучшему. Она принялась немедленно распаковывать свои немногочисленные вещи и хотя продолжала сетовать и твердить, что надо что-то делать, уже понимала, что делать ей больше нечего.
Ее спутницам сразу стало ясно, что здесь, в роскошном особняке, Делия почувствует себя уютнее и спокойнее, чем в дешевом второсортном отеле. Но Делия еще не успела увидеть Эйфелеву башню, Елисейские поля и Лувр, особенно Лувр. Она причитала, что, вполне возможно, она покинет Францию, так и не осмотрев ни одной из достопримечательностей Парижа и не попробовав ни единого французского блюда – не считая сандвича с сыром и яйцом из ресторана возле отеля.
Анна-Софи положила сумочку с вещами Делии на туалетный столик.
– Как мило! Восемнадцатый век, – заметила Анна-Софи, окинув взглядом эксперта туалетный столик.
– Серж – завсегдатай блошиных рынков, – объяснила Клара Холли. – Там его никто не узнает. Все вещи он покупает именно на толкучке, все люстры в бальных залах и ресторанах в фильме «Королева Каролина» – оттуда. А вы его смотрели?
– Да, tr?s bien, superbe, – подтвердила Анна-Софи.
– Нет, не смотрела, – солгала Делия. Она сама не знала, почему не сказала правду – может, из нежелания восхищаться фильмом или признавать более чем тесную связь Клары с изысканным миром кино и денег на случай, если Клара считает, что именно поэтому Делия позвонила ей в первый раз.
– После завершения съемок мы перевезли весь этот великолепный реквизит сюда, в наш дом, – продолжала Клара. – Наверное, и прежде эти вещи украшали какой-нибудь старинный особняк, потом были проданы и в конце концов вернулись туда, где им место. Но за реставрацию в строгом смысле слова мы даже не брались. Ни к чему становиться рабом прошлого… – Она произносила эти слова равнодушно, точно давным-давно отрепетированную речь, услышанную от кого-то другого, скорее всего от мужа.
Услышав шум подъехавших машин, Клара выглянула в окно.
– Охотники! – воскликнула она.
Анна-Софи поначалу не поняла, почему в голосе Клары прозвучало разочарование. Она была знакома с членами местного охотничьего клуба, в том числе с президентом, месье Крепеном. Предоставив Делии возможность устраиваться на новом месте, Анна-Софи спустилась вслед за Кларой вниз, вышла во двор и оживленно поприветствовала вновь прибывших. Она и не знала, что Антуан де Персан увлекается охотой, – семью Персан она знала по Парижу. Сам Антуан прибыл вместе с товарищами в зеленых фетровых шляпах. По-видимому, месье Персан только что вернулся из города, поскольку был в деловом костюме и плаще от Барберри с непременным шарфом.
Услышав голоса во дворе, Крей нахмурился и встал, жестом предложив Тиму следовать за ним. Когда они спустились, Анна-Софи уже весело болтала с мужчинами в желтых куртках с зелеными воротниками, нетерпеливо посматривающими в сторону леса. Помимо прочих достоинств, Тима восхищали общительность Анны-Софи, ее талант запоминать имена и фамилии без каких-либо корыстных целей, абсолютная непринужденность и умение тактично представляться тем, кто ее не помнил.
– Это делегация из мэрии, – мрачно объяснила Клара мужу. Тим еще не знал историю их конфликта с мэром. – Завтра начинается сезон охоты на мелкую дичь, вот они и решили поговорить с тобой.
Крей раздраженно фыркнул.
– А я думал, ты уже все уладила. – Он обошел жену и, хрустя гравием, направился к группе охотников, поглядывающих на его лес. Тим сразу заметил среди них человека, с которым Клара так дружески беседовала в баре теннисного клуба, – рослого, лысоватого, одетого в отличие от остальных в деловой костюм. Похоже, Клара тоже сразу ощутила его присутствие: ее прекрасное лицо залил румянец смущения, резко контрастирующий с маской отчужденности, которую привык видеть на нем Тим. Но возможно, она покраснела потому, что муж был слишком резок с ней в присутствии посторонних.
– Оказывается, и вы охотник, месье! – кокетливо улыбнулась Анна-Софи, обращаясь к тому же самому мужчине – очевидно, ее знакомому.
– Но отнюдь не закоренелый убийца животных, – отозвался мужчина, по-отечески целуя Анну-Софи и поглядывая в сторону Клары. – Я ничуть не огорчусь, если нам так и не удастся выследить оленя. Мне просто нравится гулять по лесу. Как поживает ваша матушка?
– Я не вправе навязываться ей. Напрасно я вообще ей позвонила. Мне вдруг вспомнилось, что, хотя я попросила помощи у Клары, я ни разу не бывала у ее матери, а ведь миссис Холли живет по соседству с моей матерью. Я знала, что миссис Холли уже стара и не выходит из дома, потому что раньше она все время сидела в библиотеке, когда бы я там ни появилась. А потом она перестала приходить. Я спросила о ней у библиотекаря, и он объяснил, что теперь за книгами для миссис Холли приезжает Кристал Уилсон.
Делия упрекала себя за то, что ни разу не навестила миссис Холли, хотя и понимала, что человек, прикованный к дому, нуждается в общении. Порой она бывала такой черствой!
– Но Габриель оставил мне телефонный номер Клары, и в панике я позвонила ей.
– Он знал телефон Клары?
– Не знаю откуда. Если вдуматься, это довольно странно, – согласилась Делия. – Габриель оставил мне номер, и теперь я понимаю, что он не собирался возвращаться.
Мило нахмурившись, Анна-Софи протянула Делии телефон. Слегка удивленная, Клара все же пригласила Делию к себе, а Тим вызвался отвезти ее сегодня же утром. Пока Тим договаривался с Кларой о времени приезда, у него сложилось впечатление, что она будет рада видеть его – в ее голосе проскальзывали почти интимные нотки. Анна-Софи сразу заметила, что Тиму не терпится еще раз посетить роскошный замок.
– Я поеду с вами, – решила она. Чтобы Делия понимала их, Анна-Софи и Тим говорили между собой по-английски. – Я умираю от желания увидеть замок, а может, и самого Сержа Крея!
Они доели тосты с маслом – американскую привычку так завтракать Анна-Софи переняла у Тима – и быстро собрались в дорогу, направившись к дому Крея по тихой лесной дороге, ведущей через Сен-Клу, к любимому теннисному клубу Тима. Несмотря на волнение, Делия с удовольствием разглядывала деревья, на которых кое-где еще трепетали золотистые листья, пушистый ковер опавшей листвы, живописные и чистенькие пригороды Парижа. Ее угрюмость сменилась улыбкой, исчезло легкое недоверие, к которому уже привыкли ее спутники.
Большой дом Креев возвышался возле деревни Этан-ла-Рейн, в конце аллеи, засаженной ровными рядами деревьев. Как и прежде, Клара сама открыла дверь и тепло приветствовала гостей, хотя Анну-Софи встретила не слишком радушно. Анна-Софи заметила, что Клара украдкой посматривает на Делию, – неужели прежде она не замечала ее хромоты? От кофе гости отказались, поэтому Клара сразу предложила проводить Делию в ее комнату. Особняк ошеломил Делию размерами и атмосферой старины, и неудивительно – ведь во Франции ей больше ничего не удалось увидеть.
– Хотите осмотреть весь дом? – предложила Клара.
Анна-Софи охотно согласилась. Тим хотел было сопровождать дам, но в это время появился Крей в шлепанцах и свитере.
– Нам надо поговорить, – заявил Крей Тиму, даже не поздоровавшись. – Пойдемте наверх.
Поднимаясь по лестнице, оба мужчины услышали, как Анна-Софи громко восхищается историей замка – явно в расчете на Делию.
– Подумать только! Сама Дюбарри! А где была ее спальня? Бедняжка! Знаете, что с ней случилось? Ей отрубили голову, хотя она была не надменной выскочкой и предательницей, а просто красивой женщиной. И даже когда она сблизилась с королем, она помнила свое происхождение!
Клара негромко рассказывала о том, как они с Сержем приводили замок в порядок, реставрировали лестничные перила, отскребали краску и штукатурку, чтобы вернуть комнатам прежний вид, оборудовали ванную, заменяли лепнину и резные панели.
– А это комната моего сына, – услышал Тим, поднимаясь по ступеням вслед за Креем. – Он учится в Англии.
Тим впервые подумал о Кларе как о матери. Представить в этой роли Анну-Софи ему было нелегко, хотя ему и предстояло стать виновником подобных перемен в ее жизни. Время от времени мысли о таких последствиях брака посещали его, вызывая легкое недовольство.
– Сама Дюбарри! – послышался оживленный возглас Анны-Софи. – Представляю, как она спускалась по этой лестнице!
А потом со двора донеслись другие голоса и хлопанье дверец автомобилей. Из окна кабинета Крея Тим увидел компанию мужчин, приехавших на двух машинах.
Клара вместе с Делией и Анной-Софи поднялась на третий этаж, в уютную комнатку с обоями в цветочек и зеркальными шкафами. Увидев ее, Делия просияла, надеясь, что вскоре в ее жизни наступят перемены к лучшему. Она принялась немедленно распаковывать свои немногочисленные вещи и хотя продолжала сетовать и твердить, что надо что-то делать, уже понимала, что делать ей больше нечего.
Ее спутницам сразу стало ясно, что здесь, в роскошном особняке, Делия почувствует себя уютнее и спокойнее, чем в дешевом второсортном отеле. Но Делия еще не успела увидеть Эйфелеву башню, Елисейские поля и Лувр, особенно Лувр. Она причитала, что, вполне возможно, она покинет Францию, так и не осмотрев ни одной из достопримечательностей Парижа и не попробовав ни единого французского блюда – не считая сандвича с сыром и яйцом из ресторана возле отеля.
Анна-Софи положила сумочку с вещами Делии на туалетный столик.
– Как мило! Восемнадцатый век, – заметила Анна-Софи, окинув взглядом эксперта туалетный столик.
– Серж – завсегдатай блошиных рынков, – объяснила Клара Холли. – Там его никто не узнает. Все вещи он покупает именно на толкучке, все люстры в бальных залах и ресторанах в фильме «Королева Каролина» – оттуда. А вы его смотрели?
– Да, tr?s bien, superbe, – подтвердила Анна-Софи.
– Нет, не смотрела, – солгала Делия. Она сама не знала, почему не сказала правду – может, из нежелания восхищаться фильмом или признавать более чем тесную связь Клары с изысканным миром кино и денег на случай, если Клара считает, что именно поэтому Делия позвонила ей в первый раз.
– После завершения съемок мы перевезли весь этот великолепный реквизит сюда, в наш дом, – продолжала Клара. – Наверное, и прежде эти вещи украшали какой-нибудь старинный особняк, потом были проданы и в конце концов вернулись туда, где им место. Но за реставрацию в строгом смысле слова мы даже не брались. Ни к чему становиться рабом прошлого… – Она произносила эти слова равнодушно, точно давным-давно отрепетированную речь, услышанную от кого-то другого, скорее всего от мужа.
Услышав шум подъехавших машин, Клара выглянула в окно.
– Охотники! – воскликнула она.
Анна-Софи поначалу не поняла, почему в голосе Клары прозвучало разочарование. Она была знакома с членами местного охотничьего клуба, в том числе с президентом, месье Крепеном. Предоставив Делии возможность устраиваться на новом месте, Анна-Софи спустилась вслед за Кларой вниз, вышла во двор и оживленно поприветствовала вновь прибывших. Она и не знала, что Антуан де Персан увлекается охотой, – семью Персан она знала по Парижу. Сам Антуан прибыл вместе с товарищами в зеленых фетровых шляпах. По-видимому, месье Персан только что вернулся из города, поскольку был в деловом костюме и плаще от Барберри с непременным шарфом.
Услышав голоса во дворе, Крей нахмурился и встал, жестом предложив Тиму следовать за ним. Когда они спустились, Анна-Софи уже весело болтала с мужчинами в желтых куртках с зелеными воротниками, нетерпеливо посматривающими в сторону леса. Помимо прочих достоинств, Тима восхищали общительность Анны-Софи, ее талант запоминать имена и фамилии без каких-либо корыстных целей, абсолютная непринужденность и умение тактично представляться тем, кто ее не помнил.
– Это делегация из мэрии, – мрачно объяснила Клара мужу. Тим еще не знал историю их конфликта с мэром. – Завтра начинается сезон охоты на мелкую дичь, вот они и решили поговорить с тобой.
Крей раздраженно фыркнул.
– А я думал, ты уже все уладила. – Он обошел жену и, хрустя гравием, направился к группе охотников, поглядывающих на его лес. Тим сразу заметил среди них человека, с которым Клара так дружески беседовала в баре теннисного клуба, – рослого, лысоватого, одетого в отличие от остальных в деловой костюм. Похоже, Клара тоже сразу ощутила его присутствие: ее прекрасное лицо залил румянец смущения, резко контрастирующий с маской отчужденности, которую привык видеть на нем Тим. Но возможно, она покраснела потому, что муж был слишком резок с ней в присутствии посторонних.
– Оказывается, и вы охотник, месье! – кокетливо улыбнулась Анна-Софи, обращаясь к тому же самому мужчине – очевидно, ее знакомому.
– Но отнюдь не закоренелый убийца животных, – отозвался мужчина, по-отечески целуя Анну-Софи и поглядывая в сторону Клары. – Я ничуть не огорчусь, если нам так и не удастся выследить оленя. Мне просто нравится гулять по лесу. Как поживает ваша матушка?