— Да, да… все готово, — отвечала домоправительница, радуясь, что снова видит свою молодую хозяйку в хорошем настроении. Она такая славная, слишком хороша для такого человека, как Хироаки, но так уж устроен мир. Никто в ее положении не посмел бы требовать большего.
— Пойди посмотри, чтобы кухарка приготовила утку как полагается. В прошлый раз в подливке было мало приправ на вкус мэцукэ. Иди… иди же, он вот-вот придет!
Старуха побежала по коридору на кухню, стараясь исполнить приказания хозяйки: уж конечно, кухарка сделает все, чтобы угодить госпоже. Ведь главный инспектор лично выбрал кухарку, как всю остальную прислугу, так кто же она такая, чтобы сомневаться в умении этой женщины?
Когда она несколько минут спустя вернулась из кухни, мэцукэ как раз входил в дом со своей свитой. Завидев ее, он отпустил телохранителей и поманил ее к себе.
— Никому не говорила о зелье? — шепнул Хироаки, устремив на домоправительницу ястребиный взгляд.
— Нет, господин. Молчу.
— Хорошо ли себя чувствует твоя хозяйка? Врачи часто говорят то, что мы хотим от них услышать. Мне нужна правда.
— Госпожа Айко совершенно оправилась и очень рада снова видеть вас, господин.
— Никаких последствий от зелья?
— Никаких. — Его взгляд пугал ее; казалось, он видит ее насквозь. — Она молода, господин, и быстро поправилась. Когда-нибудь у нее будут дети.
— Нет, никаких детей. Мне не нужны бастарды и выродки. Поняла? И если опять забеременеет, сообщи сразу. Понадобится — еще раз сделаешь так, чтобы прервать беременность.
— Как пожелаете, господин. Только прикажите.
— Да, да, знаю. Ну где же она?
— В гостиной, господин.
— Проследи, чтобы накормили моих людей. — И он жестом приказал ей уйти.
Хироаки повесил плащ на крючок в стене, отложил длинный меч у двери, а Айко крадучись прошла по коридору, зажимая рот руками, чтобы удержать мучительный крик, который подступил к горлу. Омерзительные слова, которые она только что услышала, вынести невозможно.
Но как только она прошла по коридору и скользнула в гостиную, ужасная потребность в безжалостном возмездии охватила ее. Как он мог… человек, которому она отдала всю себя… как мог он обращаться с ней так жестоко? Неужели у него нет ни милосердия, ни нежности, раз он мог отнять у нее самое дорогое? Ведь она отдала ему все.
Глубоко дыша, она заставила себя внешне успокоиться, опустилась на колени, склонила голову, как он ожидает, заняв позу преданной женщины, приветствующей своего возлюбленного.
Отодвинулась раздвижная дверь, и Айко робко подняла голову, заставив себя улыбнуться, хотя для этого потребовались все ее силы.
— А, моя малышка. Какая ты красивая сегодня. Оправилась от своего несчастья? — Главный инспектор подошел к ней, поднял с пола и привлек к себе.
Обхватив его за талию и чувствуя при этом, как ненависть в ней крепнет, она подняла к нему лицо, всем своим видом изображая радость.
— Вполне здорова, господин. Как вы и хотели.
— Как того хотели боги, малышка. И теперь, когда ты снова здорова, в мире стало светлее, — ласково сказал он.
— В моем мире стало светлее, господин, когда вы вернулись в него.
— Обязанности мои обременительны, милочка, — сказал он с театральным вздохом.
На самом деле последнее время он чуть не потерпел крушение и теперь отчаянно заметал следы своей многострадальной и неудачной погони за принцессой. Пришлось успокоить Ёсивару; ниндзя получили назначение в отдаленные провинции, докуда злые языки не дойдут, а те, что занимались поисками принцессы Отари, уже казнены, чтобы умолкнуть навеки. Но все кончилось хорошо; старшие советники в неведении относительно его жестоких неудач.
— Ну что ж, господин, сегодня ночью вы можете хорошо отдохнуть. Позвольте мне проверить, приготовлены ли ваши любимые вина. Садитесь к жаровне и согрейтесь. Я скоро вернусь.
С медовой улыбкой она подвела его к мягкой подушке перед жаровней. План отмщения уже вырисовывался у нее в голове. Перед тем как выскользнуть из комнаты, она послала ему улыбку, фальшивую, намекающую на будущие наслаждения.
Хироаки откинулся на подушки и вытащил трубку. Именно так и следует обращаться с мужчиной — с почтительностью и, пожалуй, благоговейно. Замечательно, в Айко он нашел маленькую рабыню… преданную, соблюдающую приличия, а ее источающая росу маленькая щелка цвета киновари так восхитительно узка!
Он разжег трубку и глубоко затянулся. Все идет как должно.
Как-то раз, в самом начале их связи Айко решила, что главный инспектор бросил ее, и в глубоких муках страсти и отчаяния купила у аптекаря яд, решившись покончить с собой. Но Хироаки тогда вернулся, принес красивые подарки, объяснил, что ее страхи необоснованны, и пообещал присылать любовные стихи, когда вновь будет долго занят.
И все мысли об уходе из жизни мгновенно испарились.
Но склянка с ядом, спрятанная в ящичке, осталась. Айко не вспоминала о ней.
До сих пор.
Пробежав по коридору, она влетела в свою туалетную комнату, отпустила служанку и подошла к шкафчику, где хранила веера. Став перед ним на колени, она выдвинула ящичек, пошарила под свертками, обернутыми в тонкие дорогие ткани, и вытащила склянку.
Без малейшего колебания она сунула склянку себе за оби[17] и поднялась на ноги. Она и не знала, что может чувствовать такую ненависть. Что может задумать убийство, совершенно не ощущая ни вины, ни угрызений совести. Но ведь раньше ей не приходилось терять ребенка. Ребенка, которого она хотела так отчаянно, ребенка, которого она любила бы и нянчила и который отвечал бы ей любовью. Ребенка, которого отнял у нее по самым корыстным, себялюбивым причинам человек, лишенный сочувствия и человечности. Человек, у которого нет сердца.
Она дрожала — от ярости, а не от страха — и, замерев, усилием воли окутала себя пеленой спокойствия. Ей потребуется собранность, чтобы довести этот спектакль до конца; у нее нет иллюзий относительно того, какая участь ждет ее после того, как главного инспектора найдут у нее в доме мертвым.
Но она встретит смерть хладнокровно, уничтожив чудовище, которое убило ее дитя.
Как он посмел, спокойно думала она, открывая дверь в коридор.
Как он посмел лишить ее жизнь всякого смысла? Когда она вернулась в спальню, кровь в ее жилах была как лед, нервы спокойны. Она сохраняла полную невозмутимость.
— Все в порядке, — безмятежно сообщила она, входя в комнату. — Вина скоро принесут, — добавила она, как если бы на самом деле только что разговаривала с кем-то из прислуги. — Не хотите ли выкурить еще трубочку? — Она улыбнулась. — Или, может быть, чаю? У меня есть печенье, которое вы любите.
— Как хочешь, детка, — пробормотал Хироаки, очарованный ее покорностью. — Пожалуй, чай будет приятнее выпить.
Айко занялась приготовлением чая; она поставила на поднос печенье, улыбаясь Хироаки и рассказывая о том, чем занималась днем; ее спокойный голос убаюкивал его, и он погрузился в приятную дрему. Прежде чем достать склянку, она оглянулась через плечо, но его глаза были полузакрыты, из трубки у него в руке вился дымок. И она вернулась к своему монологу, описывая, как вчера к вечеру ходила погулять в императорский сад — одна капля, кого встретила там и с кем поболтала — две капли, запорошенные снегом сосны, извилистые тропинки — третья капля, чтобы уж наверняка, в каком состоянии там пруд, который наполовину замерз, а лебедей перевели в их зимние домики…
Добавив щепоть жасминовых лепестков, чтобы придать чаю аромат, она повернулась с подносом в руках и поставила его на маленький столик перед Хироаки.
— Испробуйте печенье, господин. Кухарка все готовила специально для вас. — И она протянула ему красивое лаковое блюдо.
Он угостился, а она поставила перед ним пиалу с чаем и тоже взяла обсыпанное розовым сахаром печенье. Изящно откусывая его, она заговорила о том, как скучала по нему, а он в это время ел.
— Надеюсь, вскоре ваши обязанности не потребуют от вас беспрерывной занятости, — вежливо проговорила она.
— Человек такого положения, как я, всегда нужен, кошечка. Не многие способны принимать ответственные решения. — Он отложил на блюдо остатки печенья и взял пиалу с чаем. — А ты не будешь пить чай? — спросил он.
Его любезность столь необычна, что Айко мгновенно насторожилась. Пока вновь не обрела бесстрастность и хладнокровие, которые помогли ей сохранять невозмутимое спокойствие до сего момента.
— Когда доем печенье, господин. Печенье с розовым сахаром — мое любимое. — Она улыбнулась и изящно откусила еще кусочек.
Хироаки поднес пиалу к губам и остановился.
— Как приятно — жасмин, — пробормотал он и сделал глоток.
Сердце у нее сильно забилось, но она боялась не за себя, а за возможную неудачу. Ей хотелось, чтобы он сразу умер.
Чайная пиала маленькая, еще три глотка — и она пуста.
Она старалась, чтобы голос ее и улыбка оставались прежними, и продолжала излагать ему прозаические подробности своей жизни. Она похвалила цветы, которые он ей прислал, сказала, как высоко ценит его заботливость.
— Мне особенно понравились лилии, такие нежные. Вам нехорошо, господин? Вы побледнели. Не хотите ли, я укрою вас, если вам холодно? — И, поднявшись, она принесла стеганое одеяло и накинула ему на плечи.
— Сейчас пройдет, — пробормотал он, с силой выдохнув воздух и пытаясь сесть прямее, чтобы уменьшить стеснение в груди.
— Вы так усердно трудились, господин. Отдых пойдет вам на пользу. Лягте вот на эту подушку, — мягко предложила она, подсовывая подушку ему под голову.
— Ты славная детка, — прошептал он; дышать ему становилось все труднее.
— Благодарю вас. Закройте глаза и усните.
То ли что-то в ее голосе заставило его насторожиться, то ли он распознал действие яда, поскольку много раз приказывал применить его, но его глаза широко раскрылись от ужаса, и он попытался встать.
— Нет, — сказала она нежным голосом, сопровождая свои слова сильным толчком. — Вы никуда не пойдете.
Он открыл рот, чтобы позвать на помощь, но она рукой зажала ему рот.
— Напрасно вы убили моего ребенка, — сказала она, надавливая рукой что есть мочи, всей тяжестью своего тела. — Совсем напрасно так со мной поступили.
Он тяжело дышал. Но она, не отнимая руки, завалила его в подушки и глядела, как он умирает, как лицо его становится красным, потом синим, потом багровым, по мере того как легкие отказывались служить ему. Она взирала на все это, как могла бы смотреть на течение реки.
Она оцепенела.
Он отнял у нее жизнь.
И теперь, когда его не стало, она просто ждала, когда его люди уведут ее.
Когда наконец раздался стук в дверь, безжизненным голосом, не поворачиваясь, она только и сказала:
— Войдите.
Человек, стоявший на пороге, быстро оценил ситуацию и, сделав собственные выводы, быстро задвинул дверь. Оказавшись в комнате, где тишина пахла смертью, он раздумывал, как лучше поступить. Дама либо парализована, либо в шоке.
— Вы меня слышите, госпожа?
Голос его звучал незнакомо — в нем не было резкости, и Айко удивленно повернулась.
— Мы вам поможем. Понимаете, что я говорю?
— Кто вы? — Свой голос она услышала неожиданно четко и успокоилась, словно восстала из мертвых. Она почувствовала, как воля к жизни крепнет в ней.
— Друг.
Она уже готова была сказать «нет, это не так», но произнесла совсем другие слова:
— Как вы можете помочь? Его люди теперь заберут меня и убьют.
— Мы сами убьем его людей и вынесем тела.
Она ощутила тепло, разливающееся по всему ее телу, и сердце в ней ожило,
— Вы сделаете это для меня?
— И для моего хозяина. Он назначил хорошую цену за голову Хироаки.
— Как и многие.
— Слишком многие, не сосчитаешь, госпожа. Его смерть никто не станет оплакивать. Даже семья.
— Я перед вами в долгу.
— Нет, госпожа, вы избавили нас от многих забот. Оставайтесь здесь, пока я не вернусь. Вам ничто не грозит. Дом окружен моими людьми.
Айко сидела неподвижно, пока приглушенные звуки драки раздавались за стенами комнат, странно уверенная в возможностях этого незнакомца; она счастлива, что долг ее перед нерожденным ребенком выплачен.
Эта скотина мертва.
А она жива.
Боги ее пожалели.
Когда подручный Юкиё вернулся, только и сказал:
— Мы покидаем вас, госпожа. — И отошел в сторону, пропуская двух человек, которые унесли труп Хироаки. — Главного инспектора найдут на дороге на Киото вместе с его людьми, убитыми разбойниками. Со слугами договорились — они будут молчать. Если вас будут допрашивать, не тревожьтесь. Никто не узнает, что он был сегодня в вашем доме. Даю слово.
Она верила ему, словно его устами вещал сам Амида. Она обратилась к нему:
— Трудно найти слова благодарности за то, что вы сделали. Я признательна вам от всего сердца.
— Мой хозяин услышит о вашей благодарности. — Он поклонился изящно и утонченно. И через мгновение исчез.
В ту ночь по улицам Эдо медленно тащилась повозка. Такэо держал вожжи, а груз сопровождала кучка нищих. Никто не стал бы их останавливать и даже подходить к ним близко, ибо «эта» — каста неприкасаемых. «Эта» вывозили покойников и чистили отхожие места — всегда по ночам, чтобы никто не мог оскорбиться их видом.
Пока они медленно тащились к Токайдо — большаку, который вел в Киото, — у Такэо было время поразмыслить, как наилучшим образом распорядиться большой суммой полученных за кровь денег. Может, стоит купить имение в своей префектуре или начать собственное дело. Он сможет на деньги, что заплатил ему Юкиё за голову Хироаки, даже жениться на дочери богатого купца.
Хотя пришлось долго ждать, когда главный инспектор снова посетит свою любовницу. Нанявшись на конюшню у Айко, Такэо слишком долго пришлось чистить стойла и исполнять другую грязную работу. Он уже почти передумал и решил составить иной план, когда наконец узнал о прибытии Хироаки.
Такэо немедленно приказал своим людям занять позиции.
Хотя кто бы мог подумать, что его миссию возьмет на себя скромная хозяйка дома. Он пожал плечами. Это доказывает только одно — как бывает обманчива внешность.
Госпожа Айко, наверное, заслужила часть наградных денег, думал он. Придется послать ей сколько-нибудь с запиской, объясняющей, откуда поступил неожиданный доход, и сделать это в таких выражениях, чтобы на нее не пало никаких подозрений.
С другой стороны, она очень хорошенькая малышка. Лучше он доставит ей деньги лично…
Глава 24
— Пойди посмотри, чтобы кухарка приготовила утку как полагается. В прошлый раз в подливке было мало приправ на вкус мэцукэ. Иди… иди же, он вот-вот придет!
Старуха побежала по коридору на кухню, стараясь исполнить приказания хозяйки: уж конечно, кухарка сделает все, чтобы угодить госпоже. Ведь главный инспектор лично выбрал кухарку, как всю остальную прислугу, так кто же она такая, чтобы сомневаться в умении этой женщины?
Когда она несколько минут спустя вернулась из кухни, мэцукэ как раз входил в дом со своей свитой. Завидев ее, он отпустил телохранителей и поманил ее к себе.
— Никому не говорила о зелье? — шепнул Хироаки, устремив на домоправительницу ястребиный взгляд.
— Нет, господин. Молчу.
— Хорошо ли себя чувствует твоя хозяйка? Врачи часто говорят то, что мы хотим от них услышать. Мне нужна правда.
— Госпожа Айко совершенно оправилась и очень рада снова видеть вас, господин.
— Никаких последствий от зелья?
— Никаких. — Его взгляд пугал ее; казалось, он видит ее насквозь. — Она молода, господин, и быстро поправилась. Когда-нибудь у нее будут дети.
— Нет, никаких детей. Мне не нужны бастарды и выродки. Поняла? И если опять забеременеет, сообщи сразу. Понадобится — еще раз сделаешь так, чтобы прервать беременность.
— Как пожелаете, господин. Только прикажите.
— Да, да, знаю. Ну где же она?
— В гостиной, господин.
— Проследи, чтобы накормили моих людей. — И он жестом приказал ей уйти.
Хироаки повесил плащ на крючок в стене, отложил длинный меч у двери, а Айко крадучись прошла по коридору, зажимая рот руками, чтобы удержать мучительный крик, который подступил к горлу. Омерзительные слова, которые она только что услышала, вынести невозможно.
Но как только она прошла по коридору и скользнула в гостиную, ужасная потребность в безжалостном возмездии охватила ее. Как он мог… человек, которому она отдала всю себя… как мог он обращаться с ней так жестоко? Неужели у него нет ни милосердия, ни нежности, раз он мог отнять у нее самое дорогое? Ведь она отдала ему все.
Глубоко дыша, она заставила себя внешне успокоиться, опустилась на колени, склонила голову, как он ожидает, заняв позу преданной женщины, приветствующей своего возлюбленного.
Отодвинулась раздвижная дверь, и Айко робко подняла голову, заставив себя улыбнуться, хотя для этого потребовались все ее силы.
— А, моя малышка. Какая ты красивая сегодня. Оправилась от своего несчастья? — Главный инспектор подошел к ней, поднял с пола и привлек к себе.
Обхватив его за талию и чувствуя при этом, как ненависть в ней крепнет, она подняла к нему лицо, всем своим видом изображая радость.
— Вполне здорова, господин. Как вы и хотели.
— Как того хотели боги, малышка. И теперь, когда ты снова здорова, в мире стало светлее, — ласково сказал он.
— В моем мире стало светлее, господин, когда вы вернулись в него.
— Обязанности мои обременительны, милочка, — сказал он с театральным вздохом.
На самом деле последнее время он чуть не потерпел крушение и теперь отчаянно заметал следы своей многострадальной и неудачной погони за принцессой. Пришлось успокоить Ёсивару; ниндзя получили назначение в отдаленные провинции, докуда злые языки не дойдут, а те, что занимались поисками принцессы Отари, уже казнены, чтобы умолкнуть навеки. Но все кончилось хорошо; старшие советники в неведении относительно его жестоких неудач.
— Ну что ж, господин, сегодня ночью вы можете хорошо отдохнуть. Позвольте мне проверить, приготовлены ли ваши любимые вина. Садитесь к жаровне и согрейтесь. Я скоро вернусь.
С медовой улыбкой она подвела его к мягкой подушке перед жаровней. План отмщения уже вырисовывался у нее в голове. Перед тем как выскользнуть из комнаты, она послала ему улыбку, фальшивую, намекающую на будущие наслаждения.
Хироаки откинулся на подушки и вытащил трубку. Именно так и следует обращаться с мужчиной — с почтительностью и, пожалуй, благоговейно. Замечательно, в Айко он нашел маленькую рабыню… преданную, соблюдающую приличия, а ее источающая росу маленькая щелка цвета киновари так восхитительно узка!
Он разжег трубку и глубоко затянулся. Все идет как должно.
Как-то раз, в самом начале их связи Айко решила, что главный инспектор бросил ее, и в глубоких муках страсти и отчаяния купила у аптекаря яд, решившись покончить с собой. Но Хироаки тогда вернулся, принес красивые подарки, объяснил, что ее страхи необоснованны, и пообещал присылать любовные стихи, когда вновь будет долго занят.
И все мысли об уходе из жизни мгновенно испарились.
Но склянка с ядом, спрятанная в ящичке, осталась. Айко не вспоминала о ней.
До сих пор.
Пробежав по коридору, она влетела в свою туалетную комнату, отпустила служанку и подошла к шкафчику, где хранила веера. Став перед ним на колени, она выдвинула ящичек, пошарила под свертками, обернутыми в тонкие дорогие ткани, и вытащила склянку.
Без малейшего колебания она сунула склянку себе за оби[17] и поднялась на ноги. Она и не знала, что может чувствовать такую ненависть. Что может задумать убийство, совершенно не ощущая ни вины, ни угрызений совести. Но ведь раньше ей не приходилось терять ребенка. Ребенка, которого она хотела так отчаянно, ребенка, которого она любила бы и нянчила и который отвечал бы ей любовью. Ребенка, которого отнял у нее по самым корыстным, себялюбивым причинам человек, лишенный сочувствия и человечности. Человек, у которого нет сердца.
Она дрожала — от ярости, а не от страха — и, замерев, усилием воли окутала себя пеленой спокойствия. Ей потребуется собранность, чтобы довести этот спектакль до конца; у нее нет иллюзий относительно того, какая участь ждет ее после того, как главного инспектора найдут у нее в доме мертвым.
Но она встретит смерть хладнокровно, уничтожив чудовище, которое убило ее дитя.
Как он посмел, спокойно думала она, открывая дверь в коридор.
Как он посмел лишить ее жизнь всякого смысла? Когда она вернулась в спальню, кровь в ее жилах была как лед, нервы спокойны. Она сохраняла полную невозмутимость.
— Все в порядке, — безмятежно сообщила она, входя в комнату. — Вина скоро принесут, — добавила она, как если бы на самом деле только что разговаривала с кем-то из прислуги. — Не хотите ли выкурить еще трубочку? — Она улыбнулась. — Или, может быть, чаю? У меня есть печенье, которое вы любите.
— Как хочешь, детка, — пробормотал Хироаки, очарованный ее покорностью. — Пожалуй, чай будет приятнее выпить.
Айко занялась приготовлением чая; она поставила на поднос печенье, улыбаясь Хироаки и рассказывая о том, чем занималась днем; ее спокойный голос убаюкивал его, и он погрузился в приятную дрему. Прежде чем достать склянку, она оглянулась через плечо, но его глаза были полузакрыты, из трубки у него в руке вился дымок. И она вернулась к своему монологу, описывая, как вчера к вечеру ходила погулять в императорский сад — одна капля, кого встретила там и с кем поболтала — две капли, запорошенные снегом сосны, извилистые тропинки — третья капля, чтобы уж наверняка, в каком состоянии там пруд, который наполовину замерз, а лебедей перевели в их зимние домики…
Добавив щепоть жасминовых лепестков, чтобы придать чаю аромат, она повернулась с подносом в руках и поставила его на маленький столик перед Хироаки.
— Испробуйте печенье, господин. Кухарка все готовила специально для вас. — И она протянула ему красивое лаковое блюдо.
Он угостился, а она поставила перед ним пиалу с чаем и тоже взяла обсыпанное розовым сахаром печенье. Изящно откусывая его, она заговорила о том, как скучала по нему, а он в это время ел.
— Надеюсь, вскоре ваши обязанности не потребуют от вас беспрерывной занятости, — вежливо проговорила она.
— Человек такого положения, как я, всегда нужен, кошечка. Не многие способны принимать ответственные решения. — Он отложил на блюдо остатки печенья и взял пиалу с чаем. — А ты не будешь пить чай? — спросил он.
Его любезность столь необычна, что Айко мгновенно насторожилась. Пока вновь не обрела бесстрастность и хладнокровие, которые помогли ей сохранять невозмутимое спокойствие до сего момента.
— Когда доем печенье, господин. Печенье с розовым сахаром — мое любимое. — Она улыбнулась и изящно откусила еще кусочек.
Хироаки поднес пиалу к губам и остановился.
— Как приятно — жасмин, — пробормотал он и сделал глоток.
Сердце у нее сильно забилось, но она боялась не за себя, а за возможную неудачу. Ей хотелось, чтобы он сразу умер.
Чайная пиала маленькая, еще три глотка — и она пуста.
Она старалась, чтобы голос ее и улыбка оставались прежними, и продолжала излагать ему прозаические подробности своей жизни. Она похвалила цветы, которые он ей прислал, сказала, как высоко ценит его заботливость.
— Мне особенно понравились лилии, такие нежные. Вам нехорошо, господин? Вы побледнели. Не хотите ли, я укрою вас, если вам холодно? — И, поднявшись, она принесла стеганое одеяло и накинула ему на плечи.
— Сейчас пройдет, — пробормотал он, с силой выдохнув воздух и пытаясь сесть прямее, чтобы уменьшить стеснение в груди.
— Вы так усердно трудились, господин. Отдых пойдет вам на пользу. Лягте вот на эту подушку, — мягко предложила она, подсовывая подушку ему под голову.
— Ты славная детка, — прошептал он; дышать ему становилось все труднее.
— Благодарю вас. Закройте глаза и усните.
То ли что-то в ее голосе заставило его насторожиться, то ли он распознал действие яда, поскольку много раз приказывал применить его, но его глаза широко раскрылись от ужаса, и он попытался встать.
— Нет, — сказала она нежным голосом, сопровождая свои слова сильным толчком. — Вы никуда не пойдете.
Он открыл рот, чтобы позвать на помощь, но она рукой зажала ему рот.
— Напрасно вы убили моего ребенка, — сказала она, надавливая рукой что есть мочи, всей тяжестью своего тела. — Совсем напрасно так со мной поступили.
Он тяжело дышал. Но она, не отнимая руки, завалила его в подушки и глядела, как он умирает, как лицо его становится красным, потом синим, потом багровым, по мере того как легкие отказывались служить ему. Она взирала на все это, как могла бы смотреть на течение реки.
Она оцепенела.
Он отнял у нее жизнь.
И теперь, когда его не стало, она просто ждала, когда его люди уведут ее.
Когда наконец раздался стук в дверь, безжизненным голосом, не поворачиваясь, она только и сказала:
— Войдите.
Человек, стоявший на пороге, быстро оценил ситуацию и, сделав собственные выводы, быстро задвинул дверь. Оказавшись в комнате, где тишина пахла смертью, он раздумывал, как лучше поступить. Дама либо парализована, либо в шоке.
— Вы меня слышите, госпожа?
Голос его звучал незнакомо — в нем не было резкости, и Айко удивленно повернулась.
— Мы вам поможем. Понимаете, что я говорю?
— Кто вы? — Свой голос она услышала неожиданно четко и успокоилась, словно восстала из мертвых. Она почувствовала, как воля к жизни крепнет в ней.
— Друг.
Она уже готова была сказать «нет, это не так», но произнесла совсем другие слова:
— Как вы можете помочь? Его люди теперь заберут меня и убьют.
— Мы сами убьем его людей и вынесем тела.
Она ощутила тепло, разливающееся по всему ее телу, и сердце в ней ожило,
— Вы сделаете это для меня?
— И для моего хозяина. Он назначил хорошую цену за голову Хироаки.
— Как и многие.
— Слишком многие, не сосчитаешь, госпожа. Его смерть никто не станет оплакивать. Даже семья.
— Я перед вами в долгу.
— Нет, госпожа, вы избавили нас от многих забот. Оставайтесь здесь, пока я не вернусь. Вам ничто не грозит. Дом окружен моими людьми.
Айко сидела неподвижно, пока приглушенные звуки драки раздавались за стенами комнат, странно уверенная в возможностях этого незнакомца; она счастлива, что долг ее перед нерожденным ребенком выплачен.
Эта скотина мертва.
А она жива.
Боги ее пожалели.
Когда подручный Юкиё вернулся, только и сказал:
— Мы покидаем вас, госпожа. — И отошел в сторону, пропуская двух человек, которые унесли труп Хироаки. — Главного инспектора найдут на дороге на Киото вместе с его людьми, убитыми разбойниками. Со слугами договорились — они будут молчать. Если вас будут допрашивать, не тревожьтесь. Никто не узнает, что он был сегодня в вашем доме. Даю слово.
Она верила ему, словно его устами вещал сам Амида. Она обратилась к нему:
— Трудно найти слова благодарности за то, что вы сделали. Я признательна вам от всего сердца.
— Мой хозяин услышит о вашей благодарности. — Он поклонился изящно и утонченно. И через мгновение исчез.
В ту ночь по улицам Эдо медленно тащилась повозка. Такэо держал вожжи, а груз сопровождала кучка нищих. Никто не стал бы их останавливать и даже подходить к ним близко, ибо «эта» — каста неприкасаемых. «Эта» вывозили покойников и чистили отхожие места — всегда по ночам, чтобы никто не мог оскорбиться их видом.
Пока они медленно тащились к Токайдо — большаку, который вел в Киото, — у Такэо было время поразмыслить, как наилучшим образом распорядиться большой суммой полученных за кровь денег. Может, стоит купить имение в своей префектуре или начать собственное дело. Он сможет на деньги, что заплатил ему Юкиё за голову Хироаки, даже жениться на дочери богатого купца.
Хотя пришлось долго ждать, когда главный инспектор снова посетит свою любовницу. Нанявшись на конюшню у Айко, Такэо слишком долго пришлось чистить стойла и исполнять другую грязную работу. Он уже почти передумал и решил составить иной план, когда наконец узнал о прибытии Хироаки.
Такэо немедленно приказал своим людям занять позиции.
Хотя кто бы мог подумать, что его миссию возьмет на себя скромная хозяйка дома. Он пожал плечами. Это доказывает только одно — как бывает обманчива внешность.
Госпожа Айко, наверное, заслужила часть наградных денег, думал он. Придется послать ей сколько-нибудь с запиской, объясняющей, откуда поступил неожиданный доход, и сделать это в таких выражениях, чтобы на нее не пало никаких подозрений.
С другой стороны, она очень хорошенькая малышка. Лучше он доставит ей деньги лично…
Глава 24
Первый день в Гонконге был солнечным и ярким. Хью собирался повести Тама осматривать город, а его пассажиры пытались найти семью Сунскоку. Юкиё уже вошел в контакт со своими коллегами на побережье и теперь ждал вестей.
Зная, что в этой торговой столице Востока можно в самое короткое время купить целый гардероб, Хью, сидя утром за завтраком, предложил Тама заняться этим.
— Хотите сказать, я плохо одета? — отозвалась она с насмешливой искоркой в глазах.
— Ни в коем случае. Мой халат пошит из очень хорошего шелка. Но нужно одеть тех, кто гол. Отправляясь в город, вам следует вместо крестьянского маскарада присмотреть себе наряды, и я оплачу.
— А вы, конечно же, знаете лавку, где торгуют дамской одеждой.
— Слыхал кое-что, — сказал он.
— Вот как.
— Ни к чему говорить таким тоном. Как правило, я покупаю не женскую одежду. — Это предполагало отношения некоторого рода, пусть даже редкие.
— А вам не нужно ничего оплачивать. У меня есть золото.
И целое состояние в виде жемчуга, который она намеревалась продать в Европе, о чем он знал.
— Но мне бы хотелось купить для вас что-нибудь. С вашего разрешения. Не одежду, так что-нибудь еще. В знак… — он улыбнулся, — моей признательности.
— Если мы обсуждаем знаки признательности, Хью-сан, то именно вы заслуживаете большого подарка. В соответствии с вашими габаритами, — усмехнулась она. — Но при этом, — добавила она уже ласковее, — вы галантны. Сегодня утром я кончила чуть ли не десять раз. Чего бы вам хотелось?
— Не тратьте деньги, дорогая. Они вам пригодятся, когда начнете создавать свою армию.
— Но не сегодня же утром, Хью-сан. Могу я подумать о чем-то приятном?
Внезапно в ее словах он уловил упрек и укорил себя за невежливость. Он решил исправиться:
— Можете думать о приятном еще несколько недель, дорогая. И еще дольше, если захотите. — Главное, ему не нравилась мысль о том, что она вернется и встретится со своими врагами. — Давайте заключим пакт: до конца плавания только удовольствие.
— Согласна, — сказала она с улыбкой. — Так скажите же мне, Хью-сан, где находится это заведение, в котором я могу одеться как европейская женщина?
В тот первый день в Гонконге Тама надела японское кимоно, которое ей одолжила Сунскоку, потому что Хью не позволил ей надеть ее бумажную рубаху и штаны.
И они вышли из экипажа, сделав первую остановку перед заведением портнихи.
«Лавка француженки» — как ее называли все, кроме ее владелицы, которая, цепляясь за воспоминания о Париже, назвала свою лавку «Ле Рю Руайяль», то есть «Королевская улица», — находилась в прекрасном особняке на Пике. Ходили слухи, что Жардин Матсон сплоховала в молодости и что сын ее, который теперь распоряжался в лавке, скорее походил на шотландца, чем на француза. Но по-французски он говорил без всякого акцента, как и на десятке других языков, и, когда Хью вошел в лавку, держа под руку Тама, Джеймс Деларош приветствовал его с американским произношением.
Тама взглянула на Хью:
— Я думала, вы здесь не бывали.
— Может быть, один раз, уже давно, — пробормотал он, встретившись глазами с Джеймсом и многозначительно подняв брови.
— А как поживает мистер Макдугал? — осведомился Джеймс, быстро переводя разговор на нейтральную тему, чтобы соответствовать ситуации. — Понравились ли его жене платья, которые он ей купил?
— Я в этом уверен, — ответил Хью, поблагодарив его улыбкой, поскольку жена, о которой шла речь, была супругой одного германского посланника. Нельзя сказать, что в то утро он говорил Тама только ложь. Он действительно редко покупал туалеты для дам. Но Эльза упросила его так мило и один раз затащила его сюда, он был бы скотиной, если бы отказался. — Этой леди нужен небольшой гардероб на время нашего плавания, — сказал он бодрым деловым голосом. — И, к несчастью, мы торопимся.
Хью обошелся без представлений, и это было довольно обычным делом. Многие мужчины, которые приходили сюда под ручку с дамой, говорили о них двусмысленно по вполне очевидным причинам. Джеймс улыбнулся.
— Я уверен, мы сможем кое-что вам подобрать.
Хотя у капитана был экзотический вкус в смысле женщин, эта была особенно необычна, — бледная и изящная, как редкостная орхидея, и кимоно у нее из очень дорогой парчи.
Тама не собиралась фамильярничать с торговцем и потому не удивилась, что их не познакомили.
— Пожалуйста, покажите, что носят женщины на Западе, — сказала она. — Я мало что знаю о моде. Что-нибудь шелковое, как мне кажется.
Джеймс указал на столик с книгами образцов и предложил обоим сесть.
— Эти издания нам присылают из Парижа каждый месяц, — заметил он. — Что бы вы ни выбрали, будете на высоте моды.
Пролистав несколько журналов, Тама посмотрела на Хью, спрашивая совета.
— Как вам вот это? — спросила она, указывая на дневное платье цвета розовых пионов, и он кивнул. — А это? — Бледно-желтое вечернее платье, на которое он также кивнул. — А это? — Она указала на костюм для верховой езды оливкового цвета.
— Это для верховой езды, — сказал он.
— А я буду ездить верхом?
Он помолчал, подыскивая какой-нибудь нейтральный ответ, который ясно бы показал, что в дальнейшем их жизненные пути расходятся. Но вдруг осознал, что ему хочется, чтобы она ездила верхом только с ним, а не с кем-то еще.
— Я в этом уверен, — любезно сказал он, вовремя себя пришпорив. Но, представив себе Тама в этом великолепном бархате в Булонском лесу, быстро перестроил свои планы. — Я стану сопровождать вас, когда вы будете ездить верхом, — предложил он.
— Как вы добры.
Наивная, она сказала это с такой искренностью, что он почувствовал угрызения совести. Хотя секундой позже он напомнил себе, что ни один из них не обнаруживал неопытность и неосведомленность.
— Буду очень рад, дорогая, — пробормотал он, пуская в ход свой обманчивый легкий шарм.
Она посмотрела на него из-под ресниц и разразилась серебряным смехом:
— Мы оба будем очень рады, я полагаю, Хью-сан. А мужчины носят бархат, когда ездят верхом?
— Я — нет.
— Вот как. А мне можно?
— Для женщины это великолепно.
— Для любой?
Он рассмеялся.
— Нет, только для одной. — И он сказал, посмотрев на Джеймса, причем улыбка все еще светилась в его глазах: — Нам также понадобятся сапоги для верховой езды. Из зеленой кожи.
— Прекрасно. Желает ли леди шляпку с пером или без?
— Шляпу? Нет, никаких шляп, — возразила Тама. — Как она будет держаться?
— Шляпу, Джеймс. — Хью повернулся к Тама. — Я вам покажу. Если хотите быть одетой по моде, шляпа необходима. Жена вашего брата Комея шляпы носит.
Глаза Джеймса Делароша на мгновение широко раскрылись, а потом сузились. Значит, это принцесса Отари. Ее брат, принц, прожил полгода в здешней колонии, прежде чем отплыть во Францию.
— В Европе дамам принято носить шляпки, — вежливо заметил Джеймс.
— Какой странный обычай. А что, если я не хочу?
Если принцесса так же богата, как ее брат, думал Джеймс, они могут себе позволить одеваться как угодно. Хотя принц Комей очень много покупал у него. И был влюблен в свою жену, что для Востока необычно. Как и для прочего мира, где правят бал деньги.
Тама листала журнал, все больше теряя интерес к моде.
— Выберите что-нибудь для меня сами, Хью-сан. Все выглядит таким узким, тесным и неуместным. — Она улыбнулась и стала подниматься.
— Если леди будет так любезна и позволит нашей служащей снять с нее мерку… — сказал Джеймс, поманив одну из девушек-приказчиц.
Когда та увела Тама, Хью отбросил от себя модный журнал.
— Решите вы насчет платьев, Джеймс. Я полагаюсь на ваш вкус. Дюжину платьев, если у вас хватит швей, чтобы сшить их за два дня. Иначе мы возьмем столько, сколько сумеете изготовить. Счет пошлите моему банкиру. Как обычно.
— Да, конечно. А вы знаете, кто она? — быстро пробормотал Джеймс, не зная, известно ли капитану, кто его пассажирка. Капитан имел склонность вести свои дела с необычайной беспечностью.
Хью взглянул на Джеймса Делароша с подозрением. Ведь они так недавно спаслись от Хироаки, к тому же он знал, что на Востоке можно купить всех и вся.
— Как вы узнали, кто она? — холодно спросил он.
— Ее брат много покупал у нас, когда жил здесь. Я узнал имя. Оно необычное… — брови его поднялись, — царственное. За голову обоих назначена цена, я слышал.
— Полагаю, как только мы уйдем, вы сразу забудете, что видели ее.
— Разумеется. Я просто хотел, чтобы вы знали, что слухи уже распространились. Мое дело таково, что я предпочитаю никогда не помнить ничего лишнего. Вы это знаете. Но разумнее было бы никуда с ней не показываться, пока не отчалите. Богатство Отари пробуждает в людях алчность.
— Вот почему ее семья все еще вне закона, хотя многие кланы уже получили прощение.
— Презренный металл соблазняет, капитан. Еще с библейских времен.
— Спасибо за предупреждение. Я думал, мы вне пределов досягаемости ее врагов.
— Не забывайте оглядываться через плечо. Я вам по-дружески советую.
— Есть кто-то, кого следует остерегаться в особенности?
Джеймс улыбнулся — капитан не относится к тем персонам, с кем можно шутить.
— Насколько мне известно, германский посланник ведет переговоры с новым японским правительством о постройке железной дороги. И сооружении порта.
— Муж Эльзы?
— Никто иной. Как вам известно, жена ему обходится дорого. И еще посланнику требуются дополнительные средства, чтобы… на расходы добавочного домашнего хозяйства.
— Хотите сказать, на любовницу?
— Ну конечно. Посланник получит определенную долю от предоставленных контрактов — сейчас идут переговоры о процентах между ним и министром иностранных дел Японии. Если он получит еще и награду за принцессу Отари… — Джеймс пожал плечами на свой галльский манер. — Вы понимаете, что я имею в виду, говоря, что вам не следует себя обнаруживать.
— Не говоря уже о том, что нет необходимости в визите Эльзы на корабль.
— И это тоже, — лукаво добавил Джеймс.
— Принцесса оплатила свой проезд на моем пароходе. — Голос Хью ровный и мягкий.
— Понятно. — Лицо у Джеймса доброжелательное. — Ничего другого я и не подразумевал. Вы бизнесмен. Я бизнесмен. Мы оба заняты бизнесом.
Хью проверил, нет ли кого-нибудь поблизости, и когда взгляд его снова устремился на Джеймса, в его глазах сквозила серьезность.
— Я с удовольствием заплачу за сведения, касающиеся принцессы, которые вы можете предоставить, занимаясь вашим… э-э… бизнесом. — Джеймс родился и вырос в Гонконге. Если он кого-то не знал, значит, этот человек того не стоил. — Назовите любую цену, — заявил он.
Зная, что в этой торговой столице Востока можно в самое короткое время купить целый гардероб, Хью, сидя утром за завтраком, предложил Тама заняться этим.
— Хотите сказать, я плохо одета? — отозвалась она с насмешливой искоркой в глазах.
— Ни в коем случае. Мой халат пошит из очень хорошего шелка. Но нужно одеть тех, кто гол. Отправляясь в город, вам следует вместо крестьянского маскарада присмотреть себе наряды, и я оплачу.
— А вы, конечно же, знаете лавку, где торгуют дамской одеждой.
— Слыхал кое-что, — сказал он.
— Вот как.
— Ни к чему говорить таким тоном. Как правило, я покупаю не женскую одежду. — Это предполагало отношения некоторого рода, пусть даже редкие.
— А вам не нужно ничего оплачивать. У меня есть золото.
И целое состояние в виде жемчуга, который она намеревалась продать в Европе, о чем он знал.
— Но мне бы хотелось купить для вас что-нибудь. С вашего разрешения. Не одежду, так что-нибудь еще. В знак… — он улыбнулся, — моей признательности.
— Если мы обсуждаем знаки признательности, Хью-сан, то именно вы заслуживаете большого подарка. В соответствии с вашими габаритами, — усмехнулась она. — Но при этом, — добавила она уже ласковее, — вы галантны. Сегодня утром я кончила чуть ли не десять раз. Чего бы вам хотелось?
— Не тратьте деньги, дорогая. Они вам пригодятся, когда начнете создавать свою армию.
— Но не сегодня же утром, Хью-сан. Могу я подумать о чем-то приятном?
Внезапно в ее словах он уловил упрек и укорил себя за невежливость. Он решил исправиться:
— Можете думать о приятном еще несколько недель, дорогая. И еще дольше, если захотите. — Главное, ему не нравилась мысль о том, что она вернется и встретится со своими врагами. — Давайте заключим пакт: до конца плавания только удовольствие.
— Согласна, — сказала она с улыбкой. — Так скажите же мне, Хью-сан, где находится это заведение, в котором я могу одеться как европейская женщина?
В тот первый день в Гонконге Тама надела японское кимоно, которое ей одолжила Сунскоку, потому что Хью не позволил ей надеть ее бумажную рубаху и штаны.
И они вышли из экипажа, сделав первую остановку перед заведением портнихи.
«Лавка француженки» — как ее называли все, кроме ее владелицы, которая, цепляясь за воспоминания о Париже, назвала свою лавку «Ле Рю Руайяль», то есть «Королевская улица», — находилась в прекрасном особняке на Пике. Ходили слухи, что Жардин Матсон сплоховала в молодости и что сын ее, который теперь распоряжался в лавке, скорее походил на шотландца, чем на француза. Но по-французски он говорил без всякого акцента, как и на десятке других языков, и, когда Хью вошел в лавку, держа под руку Тама, Джеймс Деларош приветствовал его с американским произношением.
Тама взглянула на Хью:
— Я думала, вы здесь не бывали.
— Может быть, один раз, уже давно, — пробормотал он, встретившись глазами с Джеймсом и многозначительно подняв брови.
— А как поживает мистер Макдугал? — осведомился Джеймс, быстро переводя разговор на нейтральную тему, чтобы соответствовать ситуации. — Понравились ли его жене платья, которые он ей купил?
— Я в этом уверен, — ответил Хью, поблагодарив его улыбкой, поскольку жена, о которой шла речь, была супругой одного германского посланника. Нельзя сказать, что в то утро он говорил Тама только ложь. Он действительно редко покупал туалеты для дам. Но Эльза упросила его так мило и один раз затащила его сюда, он был бы скотиной, если бы отказался. — Этой леди нужен небольшой гардероб на время нашего плавания, — сказал он бодрым деловым голосом. — И, к несчастью, мы торопимся.
Хью обошелся без представлений, и это было довольно обычным делом. Многие мужчины, которые приходили сюда под ручку с дамой, говорили о них двусмысленно по вполне очевидным причинам. Джеймс улыбнулся.
— Я уверен, мы сможем кое-что вам подобрать.
Хотя у капитана был экзотический вкус в смысле женщин, эта была особенно необычна, — бледная и изящная, как редкостная орхидея, и кимоно у нее из очень дорогой парчи.
Тама не собиралась фамильярничать с торговцем и потому не удивилась, что их не познакомили.
— Пожалуйста, покажите, что носят женщины на Западе, — сказала она. — Я мало что знаю о моде. Что-нибудь шелковое, как мне кажется.
Джеймс указал на столик с книгами образцов и предложил обоим сесть.
— Эти издания нам присылают из Парижа каждый месяц, — заметил он. — Что бы вы ни выбрали, будете на высоте моды.
Пролистав несколько журналов, Тама посмотрела на Хью, спрашивая совета.
— Как вам вот это? — спросила она, указывая на дневное платье цвета розовых пионов, и он кивнул. — А это? — Бледно-желтое вечернее платье, на которое он также кивнул. — А это? — Она указала на костюм для верховой езды оливкового цвета.
— Это для верховой езды, — сказал он.
— А я буду ездить верхом?
Он помолчал, подыскивая какой-нибудь нейтральный ответ, который ясно бы показал, что в дальнейшем их жизненные пути расходятся. Но вдруг осознал, что ему хочется, чтобы она ездила верхом только с ним, а не с кем-то еще.
— Я в этом уверен, — любезно сказал он, вовремя себя пришпорив. Но, представив себе Тама в этом великолепном бархате в Булонском лесу, быстро перестроил свои планы. — Я стану сопровождать вас, когда вы будете ездить верхом, — предложил он.
— Как вы добры.
Наивная, она сказала это с такой искренностью, что он почувствовал угрызения совести. Хотя секундой позже он напомнил себе, что ни один из них не обнаруживал неопытность и неосведомленность.
— Буду очень рад, дорогая, — пробормотал он, пуская в ход свой обманчивый легкий шарм.
Она посмотрела на него из-под ресниц и разразилась серебряным смехом:
— Мы оба будем очень рады, я полагаю, Хью-сан. А мужчины носят бархат, когда ездят верхом?
— Я — нет.
— Вот как. А мне можно?
— Для женщины это великолепно.
— Для любой?
Он рассмеялся.
— Нет, только для одной. — И он сказал, посмотрев на Джеймса, причем улыбка все еще светилась в его глазах: — Нам также понадобятся сапоги для верховой езды. Из зеленой кожи.
— Прекрасно. Желает ли леди шляпку с пером или без?
— Шляпу? Нет, никаких шляп, — возразила Тама. — Как она будет держаться?
— Шляпу, Джеймс. — Хью повернулся к Тама. — Я вам покажу. Если хотите быть одетой по моде, шляпа необходима. Жена вашего брата Комея шляпы носит.
Глаза Джеймса Делароша на мгновение широко раскрылись, а потом сузились. Значит, это принцесса Отари. Ее брат, принц, прожил полгода в здешней колонии, прежде чем отплыть во Францию.
— В Европе дамам принято носить шляпки, — вежливо заметил Джеймс.
— Какой странный обычай. А что, если я не хочу?
Если принцесса так же богата, как ее брат, думал Джеймс, они могут себе позволить одеваться как угодно. Хотя принц Комей очень много покупал у него. И был влюблен в свою жену, что для Востока необычно. Как и для прочего мира, где правят бал деньги.
Тама листала журнал, все больше теряя интерес к моде.
— Выберите что-нибудь для меня сами, Хью-сан. Все выглядит таким узким, тесным и неуместным. — Она улыбнулась и стала подниматься.
— Если леди будет так любезна и позволит нашей служащей снять с нее мерку… — сказал Джеймс, поманив одну из девушек-приказчиц.
Когда та увела Тама, Хью отбросил от себя модный журнал.
— Решите вы насчет платьев, Джеймс. Я полагаюсь на ваш вкус. Дюжину платьев, если у вас хватит швей, чтобы сшить их за два дня. Иначе мы возьмем столько, сколько сумеете изготовить. Счет пошлите моему банкиру. Как обычно.
— Да, конечно. А вы знаете, кто она? — быстро пробормотал Джеймс, не зная, известно ли капитану, кто его пассажирка. Капитан имел склонность вести свои дела с необычайной беспечностью.
Хью взглянул на Джеймса Делароша с подозрением. Ведь они так недавно спаслись от Хироаки, к тому же он знал, что на Востоке можно купить всех и вся.
— Как вы узнали, кто она? — холодно спросил он.
— Ее брат много покупал у нас, когда жил здесь. Я узнал имя. Оно необычное… — брови его поднялись, — царственное. За голову обоих назначена цена, я слышал.
— Полагаю, как только мы уйдем, вы сразу забудете, что видели ее.
— Разумеется. Я просто хотел, чтобы вы знали, что слухи уже распространились. Мое дело таково, что я предпочитаю никогда не помнить ничего лишнего. Вы это знаете. Но разумнее было бы никуда с ней не показываться, пока не отчалите. Богатство Отари пробуждает в людях алчность.
— Вот почему ее семья все еще вне закона, хотя многие кланы уже получили прощение.
— Презренный металл соблазняет, капитан. Еще с библейских времен.
— Спасибо за предупреждение. Я думал, мы вне пределов досягаемости ее врагов.
— Не забывайте оглядываться через плечо. Я вам по-дружески советую.
— Есть кто-то, кого следует остерегаться в особенности?
Джеймс улыбнулся — капитан не относится к тем персонам, с кем можно шутить.
— Насколько мне известно, германский посланник ведет переговоры с новым японским правительством о постройке железной дороги. И сооружении порта.
— Муж Эльзы?
— Никто иной. Как вам известно, жена ему обходится дорого. И еще посланнику требуются дополнительные средства, чтобы… на расходы добавочного домашнего хозяйства.
— Хотите сказать, на любовницу?
— Ну конечно. Посланник получит определенную долю от предоставленных контрактов — сейчас идут переговоры о процентах между ним и министром иностранных дел Японии. Если он получит еще и награду за принцессу Отари… — Джеймс пожал плечами на свой галльский манер. — Вы понимаете, что я имею в виду, говоря, что вам не следует себя обнаруживать.
— Не говоря уже о том, что нет необходимости в визите Эльзы на корабль.
— И это тоже, — лукаво добавил Джеймс.
— Принцесса оплатила свой проезд на моем пароходе. — Голос Хью ровный и мягкий.
— Понятно. — Лицо у Джеймса доброжелательное. — Ничего другого я и не подразумевал. Вы бизнесмен. Я бизнесмен. Мы оба заняты бизнесом.
Хью проверил, нет ли кого-нибудь поблизости, и когда взгляд его снова устремился на Джеймса, в его глазах сквозила серьезность.
— Я с удовольствием заплачу за сведения, касающиеся принцессы, которые вы можете предоставить, занимаясь вашим… э-э… бизнесом. — Джеймс родился и вырос в Гонконге. Если он кого-то не знал, значит, этот человек того не стоил. — Назовите любую цену, — заявил он.