– Ногам на асфальте не слишком горячо? – крикнул Линли.
– Ужасно горячо, – весело подтвердила Дебора, – Я хотела, чтобы Саймон понес меня. У него был выбор: я или Пич, и он предпочел Пич.
– Единственный выход – развод, – посоветовал Линли.
Супруги подошли к нему, и Пич, узнав его, стала извиваться, требуя, чтобы ее поставили на землю, там она подпрыгнула и снова стала проситься на руки. Собака лаяла, махала хвостом и подпрыгнула еще несколько раз, пока Линли здоровался за руку с Сент-Джеймсом и обнимался с Деборой.
– Привет, Деб, – сказал он ей в волосы, когда она прижалась головой к его груди.
– О, Томми… – Она отступила на шаг и подняла с земли таксу. Собака продолжала крутиться, лаять и требовать, чтобы на нее обратили внимание, – Ты выглядишь чудесно. Я так тебе рада. Скажи, Саймон, правда Томми отлично выглядит?
– Почти так же хорошо, как и его машина, – Сент-Джеймс пошел взглянуть на «хили эллиот». Восхищенно присвистнув, он спросил: – Ты специально на ней приехал, чтобы все ахнули? Боже, какой красавец! Тысяча девятьсот сорок восьмого года выпуска?
Сент-Джеймс всегда был любителем старинных автомобилей, он и сам ездил на старом «MG», специально приспособленном для его искалеченной левой ноги. Это был классический автомобиль с независимой передней подвеской, примерно 1955 года выпуска, но возраст «хили эллиот» и форма кузова делали машину Линли редким зрелищем. Сент-Джеймс покачал головой – волосы у него, как всегда, слишком отросли, Дебора наверняка каждый день твердит, что ему пора подстричься, – и тяжело вздохнул.
– Где ты его откопал?
– В Эксетере, – ответил Линли, – Увидел объявление. Один несчастный чуть ли не всю жизнь потратил на его восстановление, но жена расценила машину как соперницу…
– И кто ее может обвинить? – язвительно заметила Дебора.
– …и не отстала от него, пока он ее не продал.
– Полное безумие, – пробормотал Сент-Джеймс.
– Ну вот, и я оказался очень кстати. Выложил наличные, и «хили эллиот» мой.
– Знаешь, мы побывали в Рейнлаг-Гарденс, говорили о новых возможностях усыновления, – сказал Сент-Джеймс, – Мы сейчас как раз оттуда. Но знаешь что? Ну их, этих младенцев! Я бы лучше удочерил эту машину.
Линли рассмеялся.
– Саймон! – возмутилась Дебора.
– Мужчины – это мужчины, милая, – сказал ей Сент-Джеймс и снова обратился к Линли, – Ты давно вернулся, Томми? Заходи. Мы сейчас в саду говорили о «Пиммсе». Присоединишься?
– Для чего и жить летом? – ответил Линли.
Он последовал за ними в дом, там Дебора опустила собаку на пол, и Пич направилась к кухне, как и положено таксам, вечно ищущим еду.
– Две недели назад, – ответил Линли на вопрос Сент-Джеймса.
– Две недели назад? – возмутилась Дебора, – И ты не позвонил? Томми, а кто-нибудь еще знает, что ты вернулся?
– Дентон не забил упитанного тельца для соседей, если ты об этом, – сухо ответил Линли, – Но это по моей просьбе. Он бы нанял самолеты для воздушной рекламы, если б я ему позволил.
– Должно быть, он рад, что ты дома. Мы счастливы, что ты вернулся. Ты должен быть дома.
Дебора быстро пожала ему руку и окликнула отца. Бросив босоножки возле вешалки, она сказала через плечо:
– Попрошу папу сделать нам «Пиммс», – и пошла в том же направлении, что и собака, – вниз, в кухню, находившуюся с обратной стороны дома.
Линли посмотрел ей вслед. Он позабыл, что значит быть рядом с женщиной, которую хорошо знал. Дебора Сент-Джеймс ничуть не была похожа на Хелен, однако не уступала ей в энергии и живости. Это понимание больно его кольнуло, и он невольно вздохнул.
– Давай выйдем, – предложил Сент-Джеймс.
Старый друг прекрасно его понимал.
– Спасибо, – пробормотал Линли.
Они уселись под декоративной вишней, где вокруг стола стояли потертые плетеные стулья. Вскоре к ним присоединилась Дебора. Она принесла поднос, на котором стоял кувшин с «Пиммсом», ведерко со льдом и бокалы с букетиками огуречной травы[24]. За Деборой увязалась Пич, а следом явился большой серый кот Сент-Джеймсов, Аляска, и сразу стал подкрадываться к газону в поисках воображаемых грызунов.
Возле них шумел летний Челси: слышался рев отдаленных машин, несущихся по набережной, в кустах чирикали воробьи, в соседнем саду перекликались люди. В воздухе запахло барбекю, а солнце по-прежнему жарило землю.
– У меня был неожиданный посетитель, – сказал Линли. – Исполняющая обязанности суперинтенданта Изабелла Ардери.
Он рассказал им о сути ее визита, о просьбе Ардери и о своей нерешительности.
– Что ты станешь делать? – спросил Сент-Джеймс, – Знаешь, Томми, наверное, уже пора.
Линли перевел взгляд на цветы, росшие у подножия старой кирпичной стены, ограждавшей сад. Кто-то – наверное, Дебора – очень хорошо о них заботился, возможно используя воду, оставшуюся после мытья посуды. В этом году цветы выглядели лучше, чем в прошлом, были пышными и яркими.
– Мне удалось разобраться с детской в Хоунстоу и с одеждой Хелен, остававшейся там. Но я не могу смотреть на ее вещи в Лондоне. Две недели назад, когда вернулся, казалось, что готов. Выяснилось, что нет, – Он отхлебнул «Пиммс» и посмотрел на стену, увитую лиловым клематисом, – Они до сих пор здесь, в шкафу и в комоде. В ванной тоже: косметика, флаконы с духами. Щетка, на которой остались ее волосы… Они у нее были темные, с отдельными каштановыми прядями.
– Да, – сказал Сент-Джеймс.
Линли услышал в его голосе страшную тоску, которую Сент-Джеймс не мог выразить словами, считая, что горе Линли неизмеримо сильнее. И это несмотря на то, что Сент-Джеймс тоже очень любил Хелен и когда-то даже хотел на ней жениться.
– О господи, Саймон, – начал было он, но Сент-Джеймс его перебил:
– Тебе нужно время.
– Это так, – подтвердила Дебора, глядя между ними.
Линли знал, что она тоже понимает. И подумал о том, как один безумный акт насилия затронул множество людей, в том числе их троих, кто сидел сейчас в летнем саду, не решаясь произнести ее имя.
Отворилась дверь цокольного этажа, в котором находилась кухня, и все трое повернули головы, ожидая, кто оттуда выйдет. Это оказался отец Деборы, он давно управлял домашним хозяйством и был помощником Сент-Джеймса. Линли подумал было, что он хочет к ним присоединиться, но Джозеф Коттер сказал дочери:
– К нам тут еще гости, детка. Вот я и подумал… – Он взглянул на Линли.
– Прошу вас, никому не отказывайте из-за меня, Джозеф! – воскликнул Линли.
– Это понятно, – сказал Коттер и взглянул на Дебору, – Просто я подумал: вдруг его сиятельство не захочет…
– Почему? Кто это? – спросила Дебора.
– Детектив-сержант Хейверс, – ответил Коттер, – Не знаю, чего она хочет, детка, но она спрашивает тебя.
Последним человеком, которого Барбара ожидала увидеть в саду дома Сент-Джеймса, был ее прежний напарник. Тем не менее это был он, и ей потребовалась лишь секунда, чтобы понять: изумительная машина на улице наверняка принадлежит ему. Что ж, так и должно быть. Он соответствовал автомобилю, а автомобиль – ему.
Линли выглядел гораздо лучше, чем два месяца назад, когда она видела его в Корнуолле. Тогда он заглушал свои страдания длинным походом по побережью. Сейчас у него был скорее умиротворенный вид.
– Сэр, вы ненадолго или совсем вернулись?
– В настоящий момент я просто вернулся, – улыбнулся Линли.
Барбара была разочарована и знала, что ее лицо выдало это.
– Ну что ж, – сказала она, – шаг за шагом. Вы закончили свой корнуоллский поход?
– Да. Инцидентов больше не было.
Дебора предложила Барбаре «Пиммс». Барбара с удовольствием выпила бы бокальчик или хотя бы вылила его содержимое себе на голову, потому что пекло стояло страшное. Она изжарилась в своей новой одежде и проклинала инспектора Ардери за то, что та подвергла критике ее манеру одеваться. Для такой погоды лучше подходят полотняные штаны и свободная футболка, а не юбка, колготки и строгая блузка, ради которых ей пришлось совершить еще один поход с Хадией. В этот раз все получилось быстрее: Хадия настаивала, а Барбара уступала. Барбара благодарила бога лишь за то, что юная подруга не заставила ее купить блузку с бантом.
– Нет, я на службе, – ответила Деборе Барбара, – Я к вам с полицейским визитом.
– Вот как? – Дебора бросила взгляд на мужа и снова посмотрела на Барбару, – Так вы хотите поговорить с Саймоном?
– На самом деле с вами.
Возле стола был и четвертый стул, и Барбара на него уселась. Она чувствовала на себе взгляд Линли и понимала, о чем он думает, потому что хорошо его знала.
– Это я вроде как по приказу. Вернее, мне очень серьезно посоветовали. Иначе ни за что бы этого не сделала, – призналась она Линли.
– А! То-то я смотрю. И по чьему вроде как приказу?
– Новой претендентки на место Уэбберли. Ей не слишком понравилось, как я выгляжу. Непрофессионально, так она сказала и посоветовала мне заняться шопингом.
– Понимаю.
– Это женщина из Мейдстона. Изабелла Ардери. Она была…
– Следователем в деле по поджогу.
– Вы помните. Отлично. Это была ее идея, что я должна выглядеть… так, как выгляжу.
– Понимаю. Прошу прощения, Барбара, но у вас… – Линли был слишком вежлив, чтобы продолжить, но Барбара поняла.
– Макияж? – спросила она, – Он что, потек у меня по лицу? Это из-за жары, к тому же я понятия не имею, как эту чертову замазку накладывать…
– Вы чудесно выглядите, Барбара, – перебила ее Дебора.
Барбара прекрасно понимала, что это просто дружеская поддержка, ведь сама Дебора ничего не сделала со своей веснушчатой кожей. А пышные рыжие кудри, в отличие от волос Барбары, украшали ее даже сейчас, когда совсем растрепались.
– Спасибо, – сказала Барбара, – Я выгляжу как клоун, а будет еще хуже. Да ладно, хватит об этом.
Она сняла с плеча сумку, положила ее на колени и, оттопырив нижнюю губу, подула вверх, охлаждая себе лицо. Под мышкой у нее был свернутый в трубочку второй постер «Фотопортрета года». Он укатился к стене спальни Джемаймы Хастингс, и Барбара заметила его, когда закрыла дверь, чтобы получше осмотреть комнату. Свет с улицы позволил ей рассмотреть и портрет, и то, что под ним написано. Эта надпись и привела Барбару в Челси.
– У меня здесь кое-что есть, и я хочу, чтобы вы на это посмотрели, – Она развернула перед Деборой постер.
Дебора улыбнулась, увидев его.
– Вы ходили в Портретную галерею на выставку?
И она стала рассказывать Линли о том, что он пропустил, пока его не было в Лондоне, о конкурсе фотографов, на котором сделанный ею портрет вошел в число шести снимков, предназначенных для маркетинга.
– Он до сих пор в галерее, – сказала Дебора, – Я не выиграла. Конкурс был сумасшедший. Но было чудесно оказаться в числе шестидесяти финалистов, чьи портреты повесили в галерее, а этот снимок, – Дебора кивнула на фотографию, – поместили на постеры и открытки. Их будут продавать в магазине подарков. Я была вне себя от счастья, правда, Саймон?
– Деборе звонили, – подтвердил Сент-Джеймс, – Люди хотели увидеть ее работу.
– Он слишком добр, – рассмеялась Дебора, – Всего-то и был один звонок. Человек спрашивал, не хочу ли я сделать снимки еды для кулинарной книги, которую пишет его жена.
– Мне кажется, хорошее предложение, – заметила Барбара, – Хотя все, что касается еды…
– Отличная работа, Дебора, – Линли наклонился вперед, чтобы рассмотреть постер, – Кто модель?
– Ее зовут Джемайма Хастингс, – ответила Барбара и обратилась к Деборе: – Как вы с ней познакомились?
– Через Сидни, сестру Саймона. Я искала модель для конкурса и думала сначала, что возьму Сидни, тем более что она модель. Сделала несколько снимков, но результат получился слишком профессиональным, тем же, что делает Сидни, позируя перед камерой. Она показывает одежду, а не себя. В общем, мне не понравилось, и я стала искать кого-то другого, и вдруг Сидни приводит ко мне Джемайму, – Дебора нахмурилась, очевидно догадываясь о чем-то, и осторожно спросила: – А в чем дело, Барбара?
– Боюсь, что ваша модель убита. Этот постер был в ее комнате.
– Убита? – переспросила Дебора, а Линли и Сент-Джеймс насторожились, – Убита, Барбара? Когда? Где?
Барбара рассказала. Ее собеседники переглянулись.
– Что? Вам что-то известно? – спросила Барбара.
Ей ответила Дебора:
– Абни-Парк, вот где я сделала эту фотографию, – Она указала на пострадавшего от погодных условий мраморного льва, голова которого заполняла кадр слева от модели, – Это один из могильных памятников. До съемок Джемайма ни разу не была на этом кладбище. Она сама нам сказала.
– Нам?
– Сидни тоже ходила. Ей хотелось посмотреть.
– Понятно. Значит, она снова туда поехала, – сказала Барбара, – Я о Джемайме.
Она уточнила некоторые детали, чтобы получить полную картину, а затем спросила у Саймона:
– Где она сейчас? Нам нужно с ней поговорить.
– Сидни? Она живет в Бетнал-Грин, возле Коламбия-роуд.
– Возле цветочного рынка, – подсказала Дебора.
– Со своим последним приятелем, – сухо заметил Саймон, – Мама, не говоря уже о Сид, надеется, что это ее последний приятель, но, честно говоря, плохо верится.
– Она предпочитает темноволосых и опасных, – сказала Дебора мужу.
– Начиталась романов в переходном возрасте. Да, я это знаю.
– Мне нужен ее адрес, – подступила к нему Барбара.
– Надеюсь, вы не думаете, что Сид…
– Вы знаете правила. Не выпускай ничего из виду, и все такое.
Барбара скрутила постер в трубочку и оглядела всех троих. Здесь явно происходило что-то еще.
– Кроме той первой встречи и съемок вы виделись с Джемаймой?
– Она приходила на открытие выставки в Национальной портретной галерее, – ответила Дебора, – Туда пригласили всех моделей.
– Там что-нибудь случилось?
Дебора взглянула на мужа, словно ища подсказки. Он покачал головой и пожал плечами.
– Не знаю даже… Кажется, Сид выпила слишком много шампанского, но она пришла с мужчиной, который проводил ее домой. Вот и все, пожалуй…
– Мужчина? Вы знаете его имя?
– Забыла. Не думала, что это понадобится… Саймон, ты не помнишь?
– Помню только, что он был темноволосым. Запомнил в основном из-за… – Он колебался, явно не желая заканчивать свою мысль.
Барбара сделала это за него:
– Из-за Сидни? Вы сказали, что ей нравятся брюнеты, да?
Белле Макхаггис еще не доводилось присутствовать при опознании тела. Она, конечно, видела мертвецов. В случае с покойным мистером Макхаггисом она даже переместила тело, прежде чем набрала номер 999: не хотела пятнать репутацию несчастного человека. Но в морге возле стола, на котором лежит накрытое простыней тело, ей бывать еще не приходилось. Сейчас она была более чем готова как-то посодействовать, лишь бы отогнать от себя мучившие ее образы.
Джемайма Хастингс – не оставалось ни малейшего сомнения в том, что это Джемайма, – лежала на каталке, ее шея была обернута несколькими слоями марли, напоминавшей шарф, словно покойную защищали от царившего в помещении холода. Из этого Белла сделала вывод, что девушке распороли горло, и она спросила, правильно ли она поняла. Ответ пришел ей в форме вопроса: «Вы узнаете?..» – «Да», – быстро ответила Белла. Конечно же, это Джемайма. Она поняла это в ту же минуту, когда в дом к ней пришла женщина-полицейский и уставилась на постер. Эта женщина – Белла не помнила ее имени – не сумела сохранить бесстрастного выражения на лице, и Белла поняла, что девушка на кладбище и в самом деле ее пропавшая жиличка.
В стремлении забыть обо всем Белла развила активную деятельность. Она могла бы пойти на горячую йогу, однако подумала, что работа – лучшее лекарство. Работа сотрет из ее памяти ужасную картину – бедную мертвую Джемайму на холодной стальной каталке. Белла подготовит комнату Джемаймы для нового жильца, тем более что копы увезли все ее пожитки. Белла желала поскорее поселить нового человека, хотя вынуждена была признать, что с женщиной ей не слишком повезло. Тем не менее ей снова хотелось поселить женщину. Ей нравилось ощущение равновесия, которое придавала ее дому женщина, хотя по сравнению с мужчинами женщины более сложные существа, и в процессе рассуждений она спросила себя, не сделать ли проще и не взять ли еще одного мужчину, чтобы молодые люди перестали прихорашиваться. Прихорашивались и чистили перышки – вот что они делали, бессознательно, как петухи, как павлины, как все мужские особи на земле. Брачный танец «заметь меня» Белла находила забавным, но она поняла, что ей стоит подумать, не станет ли всем легче, если она уберет из дома соответствующий объект.
Вернувшись из морга, Белла поместила в окне столовой объявление «Сдается комната» и позвонила в газету бесплатных объявлений с просьбой поместить объявление. Затем она отправилась в комнату Джемаймы и принялась за тщательную уборку. Многочисленные коробки с ее вещами были уже вывезены из дома, поэтому Белле не пришлось долго трудиться. Она пропылесосила комнату, поменяла постельное белье, до блеска натерла мебель и вымыла окно – Белла особенно гордилась чистотой своих окон, – затем вынула из ящиков комода старые пакеты с отдушкой и положила в них новые, сняла занавески, отодвинула от стен все предметы мебели и пропылесосила углы. Никто, думала Белла, не может так превосходно привести комнату в порядок.
Затем она перешла в ванную. Обычно она заставляла жильцов убирать за собой это помещение, но сейчас у нее должен был появиться новый человек, и нужно было вынуть из ящиков и снять с полок все, что принадлежало Джемайме и что не увезла с собой полиция. Они вывезли отсюда не все, так как не все, что там стояло, принадлежало Джемайме, и Белла принялась убирать ванную, а потому и нашла – но не в ящике Джемаймы, а в верхнем ящике другого жильца – любопытный предмет, который не должен был там находиться.
Это был результат теста на беременность. Белла узнала его, как только увидела. Чего она не поняла, так это каков результат, поскольку сама она, уже вышедшая из детородного возраста, конечно, никогда не делала такого теста. Ее собственные дети, давно уехавшие в Детройт и в Буэнос-Айрес, заявляли ей о своем грядущем появлении в старомодной манере: Беллу тошнило по утрам почти сразу после соития, да и само соитие совершалось традиционным способом, большое вам за это спасибо, мистер Макхаггис. Потому-то Белла, вынув из ящика инкриминирующую пластиковую полоску, не поняла, о чем сообщает индикатор. Голубая линия. Что это значит? Негативный ответ? Позитивный? Надо это выяснить. К тому же нужно было понять, что делает этот тест в ящике другого жильца, потому что вряд ли он принес его домой с праздничного ужина или, что более вероятно, после непростого разговора за чашкой кофе с будущей матерью. Если женщина, с которой у него были отношения, забеременела и представила ему свидетельство этого, зачем бы ему понадобилось сохранить этот тест? Памятный подарок? Да уж, будущий младенец всегда становится подарком на память. Нет, разумнее было предположить, что тест на беременность принадлежит Джемайме. А если он находится не среди ее вещей, не в ее комнате, значит, была причина. Для этого было несколько возможностей, но одна, которую Белла не хотела обдумывать, заключалась в том, что двое ее жильцов морочили ей голову в отношении того, что между ними происходило.
Черт побери! Но как же правила? Ведь они у нее повсюду! Все жильцы подписали договор, она заставила их внимательно прочитать все выставленные ею условия и поставить свою подпись. Неужели молодые люди настолько легкомысленны, что не могут удержаться и снимают трусы при первой возможности, несмотря на четкие правила относительно взаимоотношений с другими жильцами? Похоже, что так и есть. С кем-то ей придется поговорить.
Белла начала мысленно готовиться к разговору, но тут внизу, у входной двери, прозвенел звонок. Она собрала все свои чистящие принадлежности, сняла перчатки и поспешила вниз по лестнице. Звонок прозвенел еще раз, и она крикнула: «Иду!» Отворила дверь и обнаружила на пороге девушку, у ног которой стоял рюкзак. Девушка с надеждой посмотрела на Беллу. По внешности она явно не была англичанкой, а когда она заговорила, Белла подумала, что она из какой-то страны вроде бывшей Чехословакии, в языке которой много длинных слов, состоящих практически из одних согласных. Белла не смогла бы выговорить ни одного такого слова, да она и не пыталась.
– У вас есть комната? – Девушка махнула рукой в сторону окна столовой, – Я увидела ваше объявление…
Белла хотела сказать, что у нее есть комната, но как насчет соблюдения правил, мисс? Внезапно ее внимание привлекло движение на тротуаре: кто-то прятался за растущими в палисаднике кустами, среди множества бачков для вторичной переработки отходов. Это была женщина, одетая, несмотря на жару, в строгий шерстяной костюм, в шарфике с ярким рисунком (ее чертова торговая марка!), сложенном в виде ленты и поддерживающем копну крашеных рыжих волос.
– Эй, вы! – крикнула ей Белла, – Я сейчас вызову колов! Вам сто раз было сказано не подходить к этому дому! Моему терпению пришел конец!
Независимо от того, сколько времени на это уйдет – а Барбара Хейверс многое могла сказать на этот счет, – выхода у нее не было: ей предстояла встреча с сестрой Саймона Сент-Джеймса, но не в таком же виде, с потеками косметики на потном лице! Итак, вместо того чтобы сразу отправиться из Челси в Бетнал-Грин, Барбара сначала заехала домой, на Чок-Фарм-роуд. Она отскребла лицо, облегченно выдохнула и решила пойти на компромисс – чуть-чуть добавила румян. Затем сменила одежку – да здравствуют хлопчатобумажные брюки и футболка! – и, восстановив свой обычный небрежный образ, приготовилась к встрече с Сидни Сент-Джеймс.
Разговор с Сидни, однако, состоялся не тотчас. На пороге своего крошечного коттеджа Барбара услышала, что откуда-то сверху ее зовет Хадия:
– Привет, привет, Барбара! – словно сто лет ее не видела, – Миссис Силвер научила меня сегодня полировать серебро! – восторженно прокричала Хадия.
Барбара пошла на звук голоса и увидела девочку. Та высовывалась из окна третьего этажа Большого дома.
– Для этого мы используем пекарский порошок, Барбара, – объявила она, повернула голову, как будто в квартире ей что-то сказали, и затем поправилась: – Нет, Барбара, соду. По правде говоря, у миссис Силвер нет никакого серебра, но мы чистим ее столовые приборы, и они начинают сиять. Правда, здорово? Барбара, почему ты не надела свою новую юбку?
– Вечер, детка. Можно ходить без формы.
– А ты… – Внимание Хадии было отвлечено чем-то, что находилось вне поля зрения Барбары, потому что она вдруг закричала: – Папа! Папа! Привет! Привет! Можно, я пойду домой?
В ее голосе прозвучало еще больше энтузиазма, чем при виде старшей подруги, и Барбара задумалась, так ли уж девочка радуется обретению еще одного «хозяйственного навыка», как это называет миссис Силвер. Все лето они крахмалили белье, гладили, стирали пыль, пылесосили, уничтожали ржавчину в мойках и унитазах, изучали тысячи возможностей использования уксусной эссенции, и всему этому Хадия послушно внимала, а потом демонстрировала свои умения либо Барбаре, либо отцу. Но роза познания «хозяйственных навыков» поблекла, да разве могло быть иначе? Хадия была слишком вежливой, чтобы высказывать претензии пожилой женщине, но кто бы сейчас осудил ее за то, что она с радостью встретила избавление от скучного занятия?
Слышно было, как с улицы что-то сказал Таймулла Ажар. Хадия приветственно махнула Барбаре и исчезла в квартире, а Барбара пошла по огибающей дом дорожке мимо беседки, источающей запах жасмина, и увидела отца Хадии, входящего в ворота. В одной руке он нес несколько продуктовых сумок, а в другой – поношенный кожаный портфель.
– Чистят серебро, – сказала ему Барбара вместо приветствия, – Я и не знала, что сода придает блеск. А вы?
Ажар засмеялся.
– Эта добрая женщина – кладезь хозяйственных премудростей. Если бы я готовил Хадию к роли домохозяйки, то лучшего инструктора не нашел бы. Кстати, она уже научилась печь лепешки. Я вам не говорил? – Он поднял руку с продуктовыми сумками, – Приходите к нам на ужин, Барбара. Будет курица-джалфрези и рис-пилау[25]. Помнится, – он сверкнул зубами, и Барбара молча поклялась себе, что в ближайшее время пойдет к дантисту, – это ваши любимые блюда.
Барбара сказала соседу, что приглашение очень соблазнительное, однако ее призывает долг.
– Ухожу прямо сейчас.
Оба повернулись, заслышав стук открывающейся двери старого дома. Хадия, громко топая, сбежала по ступеням, по пятам за ней следовала миссис Силвер, высокая и костлявая, в глухом переднике. От Хадии Барбара знала, что у Шейлы Силвер целый гардероб передников, не только каждодневных, но и праздничных. У нее были рождественские, пасхальные передники, передники для празднования Хеллоуина, передники для встречи Нового года, передники для дня рождения и передники, отмечающие все – от ночи Гая Фокса до злосчастного дня свадьбы Чарльза и Дианы. К каждому из этих передников полагался свой тюрбан. Барбаре стало известно, что тюрбаны сделаны из посудных полотенец руками самой миссис Силвер, и она не сомневалась, что в числе «хозяйственных навыков», которые освоит Хадия, будет и умение изготавливать тюрбаны.
Хадия рванулась к отцу, и Барбара помахала всем на прощание рукой. Последнее, что она увидела: Хадия обнимает Ажара за стройную талию, а неуклюжая миссис Силвер ковыляет вслед за девочкой, вероятно вспомнив еще какую-то информацию насчет соды.
В машине Барбара вспомнила, который час, и решила, что только отчаянный спурт позволит ей добраться в Бетнал-Грин до наступления ночи. Она помчалась по городу и выехала в Бетнал-Грин с Оулд-стрит. С годами эти места изменились мало, поскольку молодые служащие не могли позволить себе арендовать жилье в центральных районах Лондона, и они селились во все расширяющемся круге, охватывающем городские районы, ранее считавшиеся нежелательными для проживания. Район Бетнал-Грин был сочетанием старого и нового: магазины, торгующие сари, перемежались с компьютерными центрами, а этнические заведения, предлагающие услуги вроде татуировки хной, соседствовали с агентствами недвижимости, предоставляющими жилье для растущих семей.
Сидни жила на Квител-стрит. Здесь стояли кирпичные дома ленточной застройки с простыми фасадами. Двухэтажные здания формировали южную сторону треугольника, в центре которого была общая территория под названием Джезус-Грин. В отличие от множества маленьких городских парков эта территория не запиралась на замок, и хотя ее окружала чугунная ограда, типичная для лондонских площадей, ограда эта доходила лишь до пояса, а ворота стояли нараспашку, допуская любого на широкую лужайку и к пруду, затененному раскидистыми деревьями. Дети шумно играли на лужайке, возле которой Барбара припарковала свой старый «мини». В одном углу семейство устроило пикник, а в другом гитарист развлекал очаровательную юную особу. Сюда хорошо было сбежать от жары.
Сидни откликнулась на стук в дверь, и Барбара попыталась отрешиться от ощущения резкого контраста, которое обычно испытывала в присутствии младшей сестры Сент-Джеймса. Сидни была высокой, стройной, у нее были скулы натурального происхождения, так что в отличие от других женщин ей незачем было ложиться ради этого под нож хирурга. Волосы у нее были такие же черные и блестящие, как у брата, и такие же, как у брата, глаза – сегодня голубые, а завтра серые. На ней были брюки-капри, подчеркивавшие длину ног, растущих от ушей. Топ открывал ее руки, загорелые, как и все остальное тело. Снимая большие круглые серьги, Сидни сказала:
– Ужасно горячо, – весело подтвердила Дебора, – Я хотела, чтобы Саймон понес меня. У него был выбор: я или Пич, и он предпочел Пич.
– Единственный выход – развод, – посоветовал Линли.
Супруги подошли к нему, и Пич, узнав его, стала извиваться, требуя, чтобы ее поставили на землю, там она подпрыгнула и снова стала проситься на руки. Собака лаяла, махала хвостом и подпрыгнула еще несколько раз, пока Линли здоровался за руку с Сент-Джеймсом и обнимался с Деборой.
– Привет, Деб, – сказал он ей в волосы, когда она прижалась головой к его груди.
– О, Томми… – Она отступила на шаг и подняла с земли таксу. Собака продолжала крутиться, лаять и требовать, чтобы на нее обратили внимание, – Ты выглядишь чудесно. Я так тебе рада. Скажи, Саймон, правда Томми отлично выглядит?
– Почти так же хорошо, как и его машина, – Сент-Джеймс пошел взглянуть на «хили эллиот». Восхищенно присвистнув, он спросил: – Ты специально на ней приехал, чтобы все ахнули? Боже, какой красавец! Тысяча девятьсот сорок восьмого года выпуска?
Сент-Джеймс всегда был любителем старинных автомобилей, он и сам ездил на старом «MG», специально приспособленном для его искалеченной левой ноги. Это был классический автомобиль с независимой передней подвеской, примерно 1955 года выпуска, но возраст «хили эллиот» и форма кузова делали машину Линли редким зрелищем. Сент-Джеймс покачал головой – волосы у него, как всегда, слишком отросли, Дебора наверняка каждый день твердит, что ему пора подстричься, – и тяжело вздохнул.
– Где ты его откопал?
– В Эксетере, – ответил Линли, – Увидел объявление. Один несчастный чуть ли не всю жизнь потратил на его восстановление, но жена расценила машину как соперницу…
– И кто ее может обвинить? – язвительно заметила Дебора.
– …и не отстала от него, пока он ее не продал.
– Полное безумие, – пробормотал Сент-Джеймс.
– Ну вот, и я оказался очень кстати. Выложил наличные, и «хили эллиот» мой.
– Знаешь, мы побывали в Рейнлаг-Гарденс, говорили о новых возможностях усыновления, – сказал Сент-Джеймс, – Мы сейчас как раз оттуда. Но знаешь что? Ну их, этих младенцев! Я бы лучше удочерил эту машину.
Линли рассмеялся.
– Саймон! – возмутилась Дебора.
– Мужчины – это мужчины, милая, – сказал ей Сент-Джеймс и снова обратился к Линли, – Ты давно вернулся, Томми? Заходи. Мы сейчас в саду говорили о «Пиммсе». Присоединишься?
– Для чего и жить летом? – ответил Линли.
Он последовал за ними в дом, там Дебора опустила собаку на пол, и Пич направилась к кухне, как и положено таксам, вечно ищущим еду.
– Две недели назад, – ответил Линли на вопрос Сент-Джеймса.
– Две недели назад? – возмутилась Дебора, – И ты не позвонил? Томми, а кто-нибудь еще знает, что ты вернулся?
– Дентон не забил упитанного тельца для соседей, если ты об этом, – сухо ответил Линли, – Но это по моей просьбе. Он бы нанял самолеты для воздушной рекламы, если б я ему позволил.
– Должно быть, он рад, что ты дома. Мы счастливы, что ты вернулся. Ты должен быть дома.
Дебора быстро пожала ему руку и окликнула отца. Бросив босоножки возле вешалки, она сказала через плечо:
– Попрошу папу сделать нам «Пиммс», – и пошла в том же направлении, что и собака, – вниз, в кухню, находившуюся с обратной стороны дома.
Линли посмотрел ей вслед. Он позабыл, что значит быть рядом с женщиной, которую хорошо знал. Дебора Сент-Джеймс ничуть не была похожа на Хелен, однако не уступала ей в энергии и живости. Это понимание больно его кольнуло, и он невольно вздохнул.
– Давай выйдем, – предложил Сент-Джеймс.
Старый друг прекрасно его понимал.
– Спасибо, – пробормотал Линли.
Они уселись под декоративной вишней, где вокруг стола стояли потертые плетеные стулья. Вскоре к ним присоединилась Дебора. Она принесла поднос, на котором стоял кувшин с «Пиммсом», ведерко со льдом и бокалы с букетиками огуречной травы[24]. За Деборой увязалась Пич, а следом явился большой серый кот Сент-Джеймсов, Аляска, и сразу стал подкрадываться к газону в поисках воображаемых грызунов.
Возле них шумел летний Челси: слышался рев отдаленных машин, несущихся по набережной, в кустах чирикали воробьи, в соседнем саду перекликались люди. В воздухе запахло барбекю, а солнце по-прежнему жарило землю.
– У меня был неожиданный посетитель, – сказал Линли. – Исполняющая обязанности суперинтенданта Изабелла Ардери.
Он рассказал им о сути ее визита, о просьбе Ардери и о своей нерешительности.
– Что ты станешь делать? – спросил Сент-Джеймс, – Знаешь, Томми, наверное, уже пора.
Линли перевел взгляд на цветы, росшие у подножия старой кирпичной стены, ограждавшей сад. Кто-то – наверное, Дебора – очень хорошо о них заботился, возможно используя воду, оставшуюся после мытья посуды. В этом году цветы выглядели лучше, чем в прошлом, были пышными и яркими.
– Мне удалось разобраться с детской в Хоунстоу и с одеждой Хелен, остававшейся там. Но я не могу смотреть на ее вещи в Лондоне. Две недели назад, когда вернулся, казалось, что готов. Выяснилось, что нет, – Он отхлебнул «Пиммс» и посмотрел на стену, увитую лиловым клематисом, – Они до сих пор здесь, в шкафу и в комоде. В ванной тоже: косметика, флаконы с духами. Щетка, на которой остались ее волосы… Они у нее были темные, с отдельными каштановыми прядями.
– Да, – сказал Сент-Джеймс.
Линли услышал в его голосе страшную тоску, которую Сент-Джеймс не мог выразить словами, считая, что горе Линли неизмеримо сильнее. И это несмотря на то, что Сент-Джеймс тоже очень любил Хелен и когда-то даже хотел на ней жениться.
– О господи, Саймон, – начал было он, но Сент-Джеймс его перебил:
– Тебе нужно время.
– Это так, – подтвердила Дебора, глядя между ними.
Линли знал, что она тоже понимает. И подумал о том, как один безумный акт насилия затронул множество людей, в том числе их троих, кто сидел сейчас в летнем саду, не решаясь произнести ее имя.
Отворилась дверь цокольного этажа, в котором находилась кухня, и все трое повернули головы, ожидая, кто оттуда выйдет. Это оказался отец Деборы, он давно управлял домашним хозяйством и был помощником Сент-Джеймса. Линли подумал было, что он хочет к ним присоединиться, но Джозеф Коттер сказал дочери:
– К нам тут еще гости, детка. Вот я и подумал… – Он взглянул на Линли.
– Прошу вас, никому не отказывайте из-за меня, Джозеф! – воскликнул Линли.
– Это понятно, – сказал Коттер и взглянул на Дебору, – Просто я подумал: вдруг его сиятельство не захочет…
– Почему? Кто это? – спросила Дебора.
– Детектив-сержант Хейверс, – ответил Коттер, – Не знаю, чего она хочет, детка, но она спрашивает тебя.
Последним человеком, которого Барбара ожидала увидеть в саду дома Сент-Джеймса, был ее прежний напарник. Тем не менее это был он, и ей потребовалась лишь секунда, чтобы понять: изумительная машина на улице наверняка принадлежит ему. Что ж, так и должно быть. Он соответствовал автомобилю, а автомобиль – ему.
Линли выглядел гораздо лучше, чем два месяца назад, когда она видела его в Корнуолле. Тогда он заглушал свои страдания длинным походом по побережью. Сейчас у него был скорее умиротворенный вид.
– Сэр, вы ненадолго или совсем вернулись?
– В настоящий момент я просто вернулся, – улыбнулся Линли.
Барбара была разочарована и знала, что ее лицо выдало это.
– Ну что ж, – сказала она, – шаг за шагом. Вы закончили свой корнуоллский поход?
– Да. Инцидентов больше не было.
Дебора предложила Барбаре «Пиммс». Барбара с удовольствием выпила бы бокальчик или хотя бы вылила его содержимое себе на голову, потому что пекло стояло страшное. Она изжарилась в своей новой одежде и проклинала инспектора Ардери за то, что та подвергла критике ее манеру одеваться. Для такой погоды лучше подходят полотняные штаны и свободная футболка, а не юбка, колготки и строгая блузка, ради которых ей пришлось совершить еще один поход с Хадией. В этот раз все получилось быстрее: Хадия настаивала, а Барбара уступала. Барбара благодарила бога лишь за то, что юная подруга не заставила ее купить блузку с бантом.
– Нет, я на службе, – ответила Деборе Барбара, – Я к вам с полицейским визитом.
– Вот как? – Дебора бросила взгляд на мужа и снова посмотрела на Барбару, – Так вы хотите поговорить с Саймоном?
– На самом деле с вами.
Возле стола был и четвертый стул, и Барбара на него уселась. Она чувствовала на себе взгляд Линли и понимала, о чем он думает, потому что хорошо его знала.
– Это я вроде как по приказу. Вернее, мне очень серьезно посоветовали. Иначе ни за что бы этого не сделала, – призналась она Линли.
– А! То-то я смотрю. И по чьему вроде как приказу?
– Новой претендентки на место Уэбберли. Ей не слишком понравилось, как я выгляжу. Непрофессионально, так она сказала и посоветовала мне заняться шопингом.
– Понимаю.
– Это женщина из Мейдстона. Изабелла Ардери. Она была…
– Следователем в деле по поджогу.
– Вы помните. Отлично. Это была ее идея, что я должна выглядеть… так, как выгляжу.
– Понимаю. Прошу прощения, Барбара, но у вас… – Линли был слишком вежлив, чтобы продолжить, но Барбара поняла.
– Макияж? – спросила она, – Он что, потек у меня по лицу? Это из-за жары, к тому же я понятия не имею, как эту чертову замазку накладывать…
– Вы чудесно выглядите, Барбара, – перебила ее Дебора.
Барбара прекрасно понимала, что это просто дружеская поддержка, ведь сама Дебора ничего не сделала со своей веснушчатой кожей. А пышные рыжие кудри, в отличие от волос Барбары, украшали ее даже сейчас, когда совсем растрепались.
– Спасибо, – сказала Барбара, – Я выгляжу как клоун, а будет еще хуже. Да ладно, хватит об этом.
Она сняла с плеча сумку, положила ее на колени и, оттопырив нижнюю губу, подула вверх, охлаждая себе лицо. Под мышкой у нее был свернутый в трубочку второй постер «Фотопортрета года». Он укатился к стене спальни Джемаймы Хастингс, и Барбара заметила его, когда закрыла дверь, чтобы получше осмотреть комнату. Свет с улицы позволил ей рассмотреть и портрет, и то, что под ним написано. Эта надпись и привела Барбару в Челси.
– У меня здесь кое-что есть, и я хочу, чтобы вы на это посмотрели, – Она развернула перед Деборой постер.
Дебора улыбнулась, увидев его.
– Вы ходили в Портретную галерею на выставку?
И она стала рассказывать Линли о том, что он пропустил, пока его не было в Лондоне, о конкурсе фотографов, на котором сделанный ею портрет вошел в число шести снимков, предназначенных для маркетинга.
– Он до сих пор в галерее, – сказала Дебора, – Я не выиграла. Конкурс был сумасшедший. Но было чудесно оказаться в числе шестидесяти финалистов, чьи портреты повесили в галерее, а этот снимок, – Дебора кивнула на фотографию, – поместили на постеры и открытки. Их будут продавать в магазине подарков. Я была вне себя от счастья, правда, Саймон?
– Деборе звонили, – подтвердил Сент-Джеймс, – Люди хотели увидеть ее работу.
– Он слишком добр, – рассмеялась Дебора, – Всего-то и был один звонок. Человек спрашивал, не хочу ли я сделать снимки еды для кулинарной книги, которую пишет его жена.
– Мне кажется, хорошее предложение, – заметила Барбара, – Хотя все, что касается еды…
– Отличная работа, Дебора, – Линли наклонился вперед, чтобы рассмотреть постер, – Кто модель?
– Ее зовут Джемайма Хастингс, – ответила Барбара и обратилась к Деборе: – Как вы с ней познакомились?
– Через Сидни, сестру Саймона. Я искала модель для конкурса и думала сначала, что возьму Сидни, тем более что она модель. Сделала несколько снимков, но результат получился слишком профессиональным, тем же, что делает Сидни, позируя перед камерой. Она показывает одежду, а не себя. В общем, мне не понравилось, и я стала искать кого-то другого, и вдруг Сидни приводит ко мне Джемайму, – Дебора нахмурилась, очевидно догадываясь о чем-то, и осторожно спросила: – А в чем дело, Барбара?
– Боюсь, что ваша модель убита. Этот постер был в ее комнате.
– Убита? – переспросила Дебора, а Линли и Сент-Джеймс насторожились, – Убита, Барбара? Когда? Где?
Барбара рассказала. Ее собеседники переглянулись.
– Что? Вам что-то известно? – спросила Барбара.
Ей ответила Дебора:
– Абни-Парк, вот где я сделала эту фотографию, – Она указала на пострадавшего от погодных условий мраморного льва, голова которого заполняла кадр слева от модели, – Это один из могильных памятников. До съемок Джемайма ни разу не была на этом кладбище. Она сама нам сказала.
– Нам?
– Сидни тоже ходила. Ей хотелось посмотреть.
– Понятно. Значит, она снова туда поехала, – сказала Барбара, – Я о Джемайме.
Она уточнила некоторые детали, чтобы получить полную картину, а затем спросила у Саймона:
– Где она сейчас? Нам нужно с ней поговорить.
– Сидни? Она живет в Бетнал-Грин, возле Коламбия-роуд.
– Возле цветочного рынка, – подсказала Дебора.
– Со своим последним приятелем, – сухо заметил Саймон, – Мама, не говоря уже о Сид, надеется, что это ее последний приятель, но, честно говоря, плохо верится.
– Она предпочитает темноволосых и опасных, – сказала Дебора мужу.
– Начиталась романов в переходном возрасте. Да, я это знаю.
– Мне нужен ее адрес, – подступила к нему Барбара.
– Надеюсь, вы не думаете, что Сид…
– Вы знаете правила. Не выпускай ничего из виду, и все такое.
Барбара скрутила постер в трубочку и оглядела всех троих. Здесь явно происходило что-то еще.
– Кроме той первой встречи и съемок вы виделись с Джемаймой?
– Она приходила на открытие выставки в Национальной портретной галерее, – ответила Дебора, – Туда пригласили всех моделей.
– Там что-нибудь случилось?
Дебора взглянула на мужа, словно ища подсказки. Он покачал головой и пожал плечами.
– Не знаю даже… Кажется, Сид выпила слишком много шампанского, но она пришла с мужчиной, который проводил ее домой. Вот и все, пожалуй…
– Мужчина? Вы знаете его имя?
– Забыла. Не думала, что это понадобится… Саймон, ты не помнишь?
– Помню только, что он был темноволосым. Запомнил в основном из-за… – Он колебался, явно не желая заканчивать свою мысль.
Барбара сделала это за него:
– Из-за Сидни? Вы сказали, что ей нравятся брюнеты, да?
Белле Макхаггис еще не доводилось присутствовать при опознании тела. Она, конечно, видела мертвецов. В случае с покойным мистером Макхаггисом она даже переместила тело, прежде чем набрала номер 999: не хотела пятнать репутацию несчастного человека. Но в морге возле стола, на котором лежит накрытое простыней тело, ей бывать еще не приходилось. Сейчас она была более чем готова как-то посодействовать, лишь бы отогнать от себя мучившие ее образы.
Джемайма Хастингс – не оставалось ни малейшего сомнения в том, что это Джемайма, – лежала на каталке, ее шея была обернута несколькими слоями марли, напоминавшей шарф, словно покойную защищали от царившего в помещении холода. Из этого Белла сделала вывод, что девушке распороли горло, и она спросила, правильно ли она поняла. Ответ пришел ей в форме вопроса: «Вы узнаете?..» – «Да», – быстро ответила Белла. Конечно же, это Джемайма. Она поняла это в ту же минуту, когда в дом к ней пришла женщина-полицейский и уставилась на постер. Эта женщина – Белла не помнила ее имени – не сумела сохранить бесстрастного выражения на лице, и Белла поняла, что девушка на кладбище и в самом деле ее пропавшая жиличка.
В стремлении забыть обо всем Белла развила активную деятельность. Она могла бы пойти на горячую йогу, однако подумала, что работа – лучшее лекарство. Работа сотрет из ее памяти ужасную картину – бедную мертвую Джемайму на холодной стальной каталке. Белла подготовит комнату Джемаймы для нового жильца, тем более что копы увезли все ее пожитки. Белла желала поскорее поселить нового человека, хотя вынуждена была признать, что с женщиной ей не слишком повезло. Тем не менее ей снова хотелось поселить женщину. Ей нравилось ощущение равновесия, которое придавала ее дому женщина, хотя по сравнению с мужчинами женщины более сложные существа, и в процессе рассуждений она спросила себя, не сделать ли проще и не взять ли еще одного мужчину, чтобы молодые люди перестали прихорашиваться. Прихорашивались и чистили перышки – вот что они делали, бессознательно, как петухи, как павлины, как все мужские особи на земле. Брачный танец «заметь меня» Белла находила забавным, но она поняла, что ей стоит подумать, не станет ли всем легче, если она уберет из дома соответствующий объект.
Вернувшись из морга, Белла поместила в окне столовой объявление «Сдается комната» и позвонила в газету бесплатных объявлений с просьбой поместить объявление. Затем она отправилась в комнату Джемаймы и принялась за тщательную уборку. Многочисленные коробки с ее вещами были уже вывезены из дома, поэтому Белле не пришлось долго трудиться. Она пропылесосила комнату, поменяла постельное белье, до блеска натерла мебель и вымыла окно – Белла особенно гордилась чистотой своих окон, – затем вынула из ящиков комода старые пакеты с отдушкой и положила в них новые, сняла занавески, отодвинула от стен все предметы мебели и пропылесосила углы. Никто, думала Белла, не может так превосходно привести комнату в порядок.
Затем она перешла в ванную. Обычно она заставляла жильцов убирать за собой это помещение, но сейчас у нее должен был появиться новый человек, и нужно было вынуть из ящиков и снять с полок все, что принадлежало Джемайме и что не увезла с собой полиция. Они вывезли отсюда не все, так как не все, что там стояло, принадлежало Джемайме, и Белла принялась убирать ванную, а потому и нашла – но не в ящике Джемаймы, а в верхнем ящике другого жильца – любопытный предмет, который не должен был там находиться.
Это был результат теста на беременность. Белла узнала его, как только увидела. Чего она не поняла, так это каков результат, поскольку сама она, уже вышедшая из детородного возраста, конечно, никогда не делала такого теста. Ее собственные дети, давно уехавшие в Детройт и в Буэнос-Айрес, заявляли ей о своем грядущем появлении в старомодной манере: Беллу тошнило по утрам почти сразу после соития, да и само соитие совершалось традиционным способом, большое вам за это спасибо, мистер Макхаггис. Потому-то Белла, вынув из ящика инкриминирующую пластиковую полоску, не поняла, о чем сообщает индикатор. Голубая линия. Что это значит? Негативный ответ? Позитивный? Надо это выяснить. К тому же нужно было понять, что делает этот тест в ящике другого жильца, потому что вряд ли он принес его домой с праздничного ужина или, что более вероятно, после непростого разговора за чашкой кофе с будущей матерью. Если женщина, с которой у него были отношения, забеременела и представила ему свидетельство этого, зачем бы ему понадобилось сохранить этот тест? Памятный подарок? Да уж, будущий младенец всегда становится подарком на память. Нет, разумнее было предположить, что тест на беременность принадлежит Джемайме. А если он находится не среди ее вещей, не в ее комнате, значит, была причина. Для этого было несколько возможностей, но одна, которую Белла не хотела обдумывать, заключалась в том, что двое ее жильцов морочили ей голову в отношении того, что между ними происходило.
Черт побери! Но как же правила? Ведь они у нее повсюду! Все жильцы подписали договор, она заставила их внимательно прочитать все выставленные ею условия и поставить свою подпись. Неужели молодые люди настолько легкомысленны, что не могут удержаться и снимают трусы при первой возможности, несмотря на четкие правила относительно взаимоотношений с другими жильцами? Похоже, что так и есть. С кем-то ей придется поговорить.
Белла начала мысленно готовиться к разговору, но тут внизу, у входной двери, прозвенел звонок. Она собрала все свои чистящие принадлежности, сняла перчатки и поспешила вниз по лестнице. Звонок прозвенел еще раз, и она крикнула: «Иду!» Отворила дверь и обнаружила на пороге девушку, у ног которой стоял рюкзак. Девушка с надеждой посмотрела на Беллу. По внешности она явно не была англичанкой, а когда она заговорила, Белла подумала, что она из какой-то страны вроде бывшей Чехословакии, в языке которой много длинных слов, состоящих практически из одних согласных. Белла не смогла бы выговорить ни одного такого слова, да она и не пыталась.
– У вас есть комната? – Девушка махнула рукой в сторону окна столовой, – Я увидела ваше объявление…
Белла хотела сказать, что у нее есть комната, но как насчет соблюдения правил, мисс? Внезапно ее внимание привлекло движение на тротуаре: кто-то прятался за растущими в палисаднике кустами, среди множества бачков для вторичной переработки отходов. Это была женщина, одетая, несмотря на жару, в строгий шерстяной костюм, в шарфике с ярким рисунком (ее чертова торговая марка!), сложенном в виде ленты и поддерживающем копну крашеных рыжих волос.
– Эй, вы! – крикнула ей Белла, – Я сейчас вызову колов! Вам сто раз было сказано не подходить к этому дому! Моему терпению пришел конец!
Независимо от того, сколько времени на это уйдет – а Барбара Хейверс многое могла сказать на этот счет, – выхода у нее не было: ей предстояла встреча с сестрой Саймона Сент-Джеймса, но не в таком же виде, с потеками косметики на потном лице! Итак, вместо того чтобы сразу отправиться из Челси в Бетнал-Грин, Барбара сначала заехала домой, на Чок-Фарм-роуд. Она отскребла лицо, облегченно выдохнула и решила пойти на компромисс – чуть-чуть добавила румян. Затем сменила одежку – да здравствуют хлопчатобумажные брюки и футболка! – и, восстановив свой обычный небрежный образ, приготовилась к встрече с Сидни Сент-Джеймс.
Разговор с Сидни, однако, состоялся не тотчас. На пороге своего крошечного коттеджа Барбара услышала, что откуда-то сверху ее зовет Хадия:
– Привет, привет, Барбара! – словно сто лет ее не видела, – Миссис Силвер научила меня сегодня полировать серебро! – восторженно прокричала Хадия.
Барбара пошла на звук голоса и увидела девочку. Та высовывалась из окна третьего этажа Большого дома.
– Для этого мы используем пекарский порошок, Барбара, – объявила она, повернула голову, как будто в квартире ей что-то сказали, и затем поправилась: – Нет, Барбара, соду. По правде говоря, у миссис Силвер нет никакого серебра, но мы чистим ее столовые приборы, и они начинают сиять. Правда, здорово? Барбара, почему ты не надела свою новую юбку?
– Вечер, детка. Можно ходить без формы.
– А ты… – Внимание Хадии было отвлечено чем-то, что находилось вне поля зрения Барбары, потому что она вдруг закричала: – Папа! Папа! Привет! Привет! Можно, я пойду домой?
В ее голосе прозвучало еще больше энтузиазма, чем при виде старшей подруги, и Барбара задумалась, так ли уж девочка радуется обретению еще одного «хозяйственного навыка», как это называет миссис Силвер. Все лето они крахмалили белье, гладили, стирали пыль, пылесосили, уничтожали ржавчину в мойках и унитазах, изучали тысячи возможностей использования уксусной эссенции, и всему этому Хадия послушно внимала, а потом демонстрировала свои умения либо Барбаре, либо отцу. Но роза познания «хозяйственных навыков» поблекла, да разве могло быть иначе? Хадия была слишком вежливой, чтобы высказывать претензии пожилой женщине, но кто бы сейчас осудил ее за то, что она с радостью встретила избавление от скучного занятия?
Слышно было, как с улицы что-то сказал Таймулла Ажар. Хадия приветственно махнула Барбаре и исчезла в квартире, а Барбара пошла по огибающей дом дорожке мимо беседки, источающей запах жасмина, и увидела отца Хадии, входящего в ворота. В одной руке он нес несколько продуктовых сумок, а в другой – поношенный кожаный портфель.
– Чистят серебро, – сказала ему Барбара вместо приветствия, – Я и не знала, что сода придает блеск. А вы?
Ажар засмеялся.
– Эта добрая женщина – кладезь хозяйственных премудростей. Если бы я готовил Хадию к роли домохозяйки, то лучшего инструктора не нашел бы. Кстати, она уже научилась печь лепешки. Я вам не говорил? – Он поднял руку с продуктовыми сумками, – Приходите к нам на ужин, Барбара. Будет курица-джалфрези и рис-пилау[25]. Помнится, – он сверкнул зубами, и Барбара молча поклялась себе, что в ближайшее время пойдет к дантисту, – это ваши любимые блюда.
Барбара сказала соседу, что приглашение очень соблазнительное, однако ее призывает долг.
– Ухожу прямо сейчас.
Оба повернулись, заслышав стук открывающейся двери старого дома. Хадия, громко топая, сбежала по ступеням, по пятам за ней следовала миссис Силвер, высокая и костлявая, в глухом переднике. От Хадии Барбара знала, что у Шейлы Силвер целый гардероб передников, не только каждодневных, но и праздничных. У нее были рождественские, пасхальные передники, передники для празднования Хеллоуина, передники для встречи Нового года, передники для дня рождения и передники, отмечающие все – от ночи Гая Фокса до злосчастного дня свадьбы Чарльза и Дианы. К каждому из этих передников полагался свой тюрбан. Барбаре стало известно, что тюрбаны сделаны из посудных полотенец руками самой миссис Силвер, и она не сомневалась, что в числе «хозяйственных навыков», которые освоит Хадия, будет и умение изготавливать тюрбаны.
Хадия рванулась к отцу, и Барбара помахала всем на прощание рукой. Последнее, что она увидела: Хадия обнимает Ажара за стройную талию, а неуклюжая миссис Силвер ковыляет вслед за девочкой, вероятно вспомнив еще какую-то информацию насчет соды.
В машине Барбара вспомнила, который час, и решила, что только отчаянный спурт позволит ей добраться в Бетнал-Грин до наступления ночи. Она помчалась по городу и выехала в Бетнал-Грин с Оулд-стрит. С годами эти места изменились мало, поскольку молодые служащие не могли позволить себе арендовать жилье в центральных районах Лондона, и они селились во все расширяющемся круге, охватывающем городские районы, ранее считавшиеся нежелательными для проживания. Район Бетнал-Грин был сочетанием старого и нового: магазины, торгующие сари, перемежались с компьютерными центрами, а этнические заведения, предлагающие услуги вроде татуировки хной, соседствовали с агентствами недвижимости, предоставляющими жилье для растущих семей.
Сидни жила на Квител-стрит. Здесь стояли кирпичные дома ленточной застройки с простыми фасадами. Двухэтажные здания формировали южную сторону треугольника, в центре которого была общая территория под названием Джезус-Грин. В отличие от множества маленьких городских парков эта территория не запиралась на замок, и хотя ее окружала чугунная ограда, типичная для лондонских площадей, ограда эта доходила лишь до пояса, а ворота стояли нараспашку, допуская любого на широкую лужайку и к пруду, затененному раскидистыми деревьями. Дети шумно играли на лужайке, возле которой Барбара припарковала свой старый «мини». В одном углу семейство устроило пикник, а в другом гитарист развлекал очаровательную юную особу. Сюда хорошо было сбежать от жары.
Сидни откликнулась на стук в дверь, и Барбара попыталась отрешиться от ощущения резкого контраста, которое обычно испытывала в присутствии младшей сестры Сент-Джеймса. Сидни была высокой, стройной, у нее были скулы натурального происхождения, так что в отличие от других женщин ей незачем было ложиться ради этого под нож хирурга. Волосы у нее были такие же черные и блестящие, как у брата, и такие же, как у брата, глаза – сегодня голубые, а завтра серые. На ней были брюки-капри, подчеркивавшие длину ног, растущих от ушей. Топ открывал ее руки, загорелые, как и все остальное тело. Снимая большие круглые серьги, Сидни сказала:
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента