Екатерина Гринева. Хранитель тайн, или Сброшенная маска

   Еще вчера перед сном я наметила программу дел на сегодня. Мне нужно было непременно встретиться с Василенко и спросить, в каком состоянии расследование убийства моей семьи. А потом… я собиралась встретиться с Володей Иванниковым. Женой Володьки мечтал видеть меня отец. Он давно дружил с его отцом, о котором говорил как о «порядочном мужике». Володьку он знал с пеленок, и как-то по негласной семейной традиции нас «поженили» еще в раннем возрасте.
   Я не звонила ему ни разу за эти полтора года. Я бежала от прошлого, а Володька был неотъемлемой частью этого прошлого…
   Я тряхнула волосами, прежде мне надо было встретиться с Василенко и прояснить кое-какие вопросы… Правда, я совершенно не знала, как он отреагирует на мое появление и захочет ли вообще со мной разговаривать.
   В ящике тумбочки в комнате, которая по-прежнему была моей, хотя я жила отдельно, я нашла старую телефонную книжку и ключи от моей квартиры. Ключи я сразу убрала в свою сумку подальше: съезжу как-нибудь потом, а телефонную книжку взяла в руки и стала искать телефон Василенко.
   Василенко долго молчал в трубку, когда я позвонила ему и попросила об аудиенции.
   – Соколовская, ты?
   – Я. – Мой голос против воли прозвучал очень робко и смущенно.
   – Где тебя черти носили?! Где ты отсиживалась? Ты вообще с головой или как?
   – С головой.
   – Пощады не жди. Просто выпорю.
   Василенко за эти полтора года постарел… На висках появилась седина, а лоб прорезали вертикальные морщины. Отец всегда уважал Василенко и называл «настоящим мужиком».
   Вкратце я рассказала Василенко версию, которую уже озвучила Богданову и Шашковой.
   Выслушав, полковник уставился в окно, а потом снова перевел взгляд на меня.
   – Соколовская! Я бы тебя… – И он махнул рукой.
   – Я понимаю…
   – Ни черта ты не понимаешь! – взвился Олег Петрович. – Ты хоть о родных подумала? Ты могла пролить свет на это дело, а ты – в кусты… О других совсем не думаешь, только о себе, любимой! Не одной тебе плохо было после случившегося!
   – Я не могла ничего сказать. Меня там не было!
   – Как не было? – растерялся Василенко. – Вы же все вместе выехали…
   Мозги лихорадочно забурлили.
   – Нет. – Для большей убедительности я тряхнула головой. – Не вместе. Мы хотели выехать вместе, но поссорились, и поэтому я решила вообще не ехать с ними. Понимаете? Поэтому я ничего и не могу сказать об этом… происшествии. – Слово «убийство» мне почему-то было трудно выговорить вслух.
   – Ничего не понимаю. – Теперь пришла очередь полковника крутить головой. – Вы же ехали вместе, – повторил он.
   – Да с чего вы это вообще взяли?
   – Саша сказал. Он мне позвонил перед тем как выехать и сказал: «Вот всей семьей собираемся ехать на дачу».
   Вздох застрял в груди, а выдохнуть не было сил. Если я сейчас срочно что-то не придумаю, мне конец, кранты!
   – Мы хотели выехать, но не выехали… А зачем папа звонил вам?
   – Этого я тебе не скажу. И не пытай. Профессиональная тайна. Но если ты врешь…
   – Не вру.
   – Ты понимаешь, что в твоих интересах говорить правду?!
   – Все так и есть, как я сказала, – настаивала я на своей версии. – А что с расследованием?
   – Висяк! – коротко рубанул полковник. – Свидетелей нет. – Есть подозрение, что это банда подростков. Но опять же повторяю – никаких свидетелей нет. Странное дело – дорога была почти пустынна. И в такое-то время! Перед Новым годом!
   «Каких подростков?! – чуть не вырвалось у меня. – Хороши подростки, они выглядели как бойцы спецназа!»
   – Где мои похоронены? – тихо спросила я.
   – Ты не знаешь?! Ну, Ксения… На Вышнегорском они похоронены… Всем Лариса Степановна занималась.
   Лариса Степановна была двоюродной сестрой отца.
   – Сама Лариса умерла через восемь месяцев. И тетку тоже не навестила ни разу…
   «Если бы ты знал, как мне было страшно», – думала я про себя. Холодный снег и резкие крики, и это черное звездное небо, и вопль матери, и тело Темки, упавшего на дорогу, и эти глаза, смотревшие из-под прорези маски… Это был ужас, сковавший мой позвоночник, я не могла ни говорить, ни пошевелиться… Я не могла вернуться в город… Может быть, я делаю глупость, что возвращаюсь, но это мой сознательный выбор. Я вернулась, чтобы поставить точку в этой истории, я не хочу больше бежать неизвестно от кого. Я вернулась, и я останусь здесь до конца. До самого конца, каким бы он ни был!
   – Я пойду… – Я встала, резко отодвинув стул.
   – Постой! Я все-таки хочу с тобой поговорить. Но, может, позже. Мне нужна от тебя некоторая информация. Давай встретимся на днях и обговорим все.
   – Хорошо.
   Я задела рукой край стола, и раскрытая сумка соскользнула с плеча. Содержимое ее вывалилось на стол Василенко, и я поморщилась.
   – Извините…
   – Ничего страшного. – Внезапно Василенко выхватил двумя пальцами брелок с вензелем и уставился на него.
   – Откуда у тебя эта вещь?
   – Случайно нашла.
   – Соколовская! – взревел полковник, и глаза у него стали внезапно красными, как будто налились кровью. – Ты мне не заливай! Я тебя саму в кутузку щас отправлю!
   – Я… его нашла… около моего дома… сегодня…
   – Около дома?
   – Да, а что в этом… брелоке особенного?
   – Особенного? Это служебная информация, Соколовская. Но тебе, так уж и быть, скажу, чтобы ты поняла, овца эдакая, всю важность и серьезность этой информации – такой брелок мы нашли возле тела одной убитой девушки. Убитой, заметь, недавно. Соображаешь?
   – Это брелок того самого маньяка, который объявился в городе?
   – Откуда ты знаешь? – ответил вопросом на вопрос Василенко и при этом сморщился так, будто у него болели зубы.
   – Одна знакомая рассказала.
   – Типун на язык твоей знакомой, ты, я смотрю, быстро в курс дела вошла. Не успела объявиться, воскреснуть из небытия – как уже все городские сплетни назубок знаешь… Шустра девица!
   – А что вы знаете об этом маньяке?
   – Сначала: что ты знаешь об этом? – указал он на брелок.
   – Я его нашла около дома.
   – Иди! – махнул рукой Василенко. – Освежишь память, и тогда добро пожаловать. Хоть нам с тобой все равно встретиться придется в ближайшее время. Телефончик мне свой оставь. Домашний, как я понимаю, без изменения. Ты где живешь?
   – В квартире родителей.
   – Понятно… диктуй мобильный.
   Я продиктовала и вышла на улицу, чувствуя, как у меня дрожат руки.
   Все как-то закручивалось совсем не так, как я думала…
   И еще Вышнегорское кладбище… Надо съездить туда. В ближайшее время. Обязательно…
   – Простите меня! – сказала я вслух. – Пожалуйста, простите за все!
 
   Вышнегорское кладбище было самым старым в нашем городе и самым «заслуженным». Я съездила на кладбище и положила на могилы родных цветы. «Простите меня, – прошептала я, – пожалуйста, простите». Потом резко развернулась и ушла, ни разу не оглянувшись.
   Не заезжая домой, я позвонила Иванникову, и мы с ним договорились встретиться в кафе «Лукоморье». Я приехала раньше его и, сев за столик, заказала кофе. Наконец я увидела Володьку. Он шел с большим букетом роз и широко улыбался.
   – Ксюша!
   Я встала, Володя схватил меня за руки и расцеловал в обе щеки.
   – Ты? – И он шутливо ущипнул меня за руку.
   – Я! Я!
   – Ну и замечательно. – Он сел, с шумом отодвинув стул. – Где ты, краса моя, хоронилась? Не подумала о своем старом друге? – Он резко подался вперед. – Куда это годится?! Хоть бы звякнула или весточку подала: мол, так и так, все в порядке, но по известным причинам не могу пока приехать.
   – Так сложились обстоятельства.
   – Так захотела ты, – оборвал он меня, прищурившись и окидывая мужским оценивающим взглядом. Мне от этого было ни жарко ни холодно. Ну, пялится мужик, и пусть пялится! Наверное, я здорово разочаровала отца тем, что не вышла за Володю Иванникова. Отец так хотел видеть его зятем, а меня женой. «С Володькой ты будешь как за каменной стеной, – говорил отец. – Крепкий, надежный парень. Его отца я знаю сто лет. И вообще – семья из нашего теста. Понимаешь, в браке это очень важно. Ты слишком молода, чтобы знать это. Но так и есть. Поверь мне, старику». – «Ты не старик, – возражала я. – Ты у меня самый умный и красивый». – «Спасибо, конечно, за это… – улыбался он, – но насчет Володи ты все-таки подумай. Крепко».
   Володя не был физическим уродом или человеком с какими-либо бросающимися в глаза недостатками. Но вместе с тем, когда мы с ним поцеловались пару раз, я ничего не испытала и осталась этим страшно разочарована. Ни отвращения, ни влечения. С таким же успехом я могла целоваться с фонарным столбом. «У тебя просто на него не стоит», – однажды цинично усмехнулась Муська, когда я рассказала ей о своем давнем ухажере. «Наверное», – взмахнула я рукой, прогоняя сигаретный дым. «Так что не парься, твой Володя – не твой тип мужчины. У тебя с ним физиологическая несовместимость». – «Скорее всего, ты права», – сказала я, погружаясь в очередную книжку – лав-стори. Там все было по-настоящему – любовь-морковь и розы-слезы.
   А Вреда громко чихнула в знак подтверждения моих слов.
   Теперь «не мой тип» мужика сидел напротив и внимательно разглядывал меня.
   – Может, теперь посвятишь меня в некоторые аспекты твоей биографии? Куда ты драпанула, да еще так надолго? Полтора года где-то отсиживалась…
   Я рассказала ему то же, что и всем, и он повертел головой.
   – Ну позвонить хоть могла?! – чуть не заорал он.
   – Тише, – одернула я его. – На нас смотрят.
   – А… плевать. Ты лучше скажи – мы что, не были друзьями? Друзьями? – переспросил он, глядя мне в глаза.
   – Друзьями – были, – подтвердила я.
   – Вот-вот. Хотя, если честно, я надеялся на большее… – усмехнулся он. – Но, видимо, зря!
   – Володь! Зачем все портить и начинать сначала? – поморщилась я. – Кажется, мы обо всем уже договорились. И давным-давно.
   – Не обо всем, – многозначительно сказал он. – Есть такой афоризм: «Времена меняются, а с ними и люди». Ты могла изменить свои взгляды.
   – Этого не случилось.
   – Жаль!
   Я не стала спорить.
   Мы заказали по салату и бокалу вина.
   – Ты живешь у себя?
   – У родителей!
   – Вот как! И не страшно?
   – А чего бояться-то?
   – Пока тебя не было, у нас маньяк объявился. Жутко охочий до молодых девушек. Третье убийство произошло недавно – улик никаких и версий тоже.
   – Это официальная точка зрения?
   – Какая разница, официальная или моя. У меня свои источники есть. Понимаешь? – понизил он голос. – А ты живешь одна в таких хоромах. Где логика-то?
   – И что ты предлагаешь? – Я отпила вино и поморщилась. На мой вкус, оно было слишком кислым.
   – Поживи у меня. – И он накрыл своей рукой мою. – Ты будешь под защитой – никаких проблем. Мне тоже будет спокойней.
   – Все взялись за мою защиту, – рассмеялась я. – Одновременно.
   – Кто еще? – нахмурился Володька.
   – Богданов!
   – Этому простительно. Ксань! Я правду говорю – чего ты будешь там киснуть. Опасно ведь. Стал бы я просто так пургу гнать. У меня кое-какие данные имеются насчет этого психа. Во всяком случае, свою жену я бы без присмотра точно не оставил.
   – Я не твоя жена! – И тут же пожалела о вырвавшихся словах. Лицо Иванникова перекосилось.
   – Не моя. Но моя подруга, и я в некотором роде несу за тебя ответственность…
   Я решила сменить тему.
   – Ты лучше расскажи, что у вас творится в городе. У меня есть информация, что полный беспредел.
   – А твои источники информации – спившаяся Шашкова, подруга Сосницкого? Вот и все твои источники. Я не прав?
   – Ну хорошо… Шашкова. И что? Она не права?
   – Доля правды в ее словах есть. Но я бы на месте Сосницкого рот ее зашил суровыми нитками. Негоже языком болтать налево и направо. Все-таки это государственные дела, а не старых бабок на завалинке.
   – Вов! С каких это пор ты стал патриотом государственных дел?
   – С тех пор, как вошел в комиссию по модернизации города. У нас большие планы…
   – Перекачивания денег, – закончила я.
   – Нет, с тобой решительно невозможно разговаривать. Доела? Тогда пошли?
   – Куда?
   – На кудыкину гору! На свежий воздух. Тебя устраивает?
   Иванников расплатился, и мы вышли на улицу – уже вечерело, и небо приобрело мрачно-синий оттенок.
   – И куда теперь?
   – Погуляем в парке – ты не против? Я тебя, может быть, на свидание приглашаю. Сто лет мы с тобой нигде не гуляли.
   – Свидание у нас уже было в ресторане.
   – Разве это свидание? Так, посиделки обычные. – И он решительно взял меня за локоть.
   А мне хотелось вырваться и убежать… Мы пошли краем парка. В нем было уже довольно безлюдно. Парк был старый: разросшиеся деревья с толстыми стволами, кусты. Фонари горели неярко; в парке было почти темно, и я вздрогнула.
   Мое движение не укрылось от Володи.
   – Ты чего? – Этот жест он истолковал по-своему. – Замерзла? – и притянул меня к себе. Внутри его рук было тесно и неуютно. Я засопела и вырвалась.
   – Колючка! – И он потрепал меня по голове. – Слушай! – Он внезапно остановился и встал на одно колено. – Выходи за меня замуж, а? Ну чего ты сторонишься, ей-богу! И отец твой хотел этого.
   Только этого ко всем моим проблемам мне не хватало. Это был запрещенный прием – удар ниже пояса. Где-то в глубине души я подозревала, что рано или поздно все кончится именно так. Ну не сможет он долго держаться! Но я никак не думала, что это произойдет при первой же нашей встрече.
   – Ксань! Умоляю! Ну чего тянуть. Я чуть концы не отдал, когда ты исчезла. Я думал, что вообще… умерла…
   – Что-то ты не похож на убитого горем человека, – не удержалась я. – Округлился, залоснился.
   – Что ты об этом знаешь? Ксань! Ни-че-го. – И он прижал мои руки к своей груди…
   – Не надо!
   – Подумай!
   – Когда надумаю – скажу. И не нужно меня провожать.
   Дома я ревела целый час, запершись в ванной, я была одна, и никто помешать мне или постучать в дверь не мог. Я плакала, потому что в эту минуту поняла, что никогда не полюблю Володьку. А он, вероятно, лучшее, что меня могло ждать в жизни. Он был положительным героем во всех отношениях. А мне уже было все-таки двадцать пять лет. Сейчас замуж торопятся с восемнадцати выскочить. И не так важно собственное желание, как мнение окружающих, которые считают, что замужняя женщина – это прежде всего женщина востребованная. А замужество – тот же рынок и котировки на бирже. Нужный ты продукт или нет.
   За все эти полтора года я была как будто выпотрошена изнутри. И у меня было всего два секс-эпизода за все это время… краткие и незначительные. Первый вообще даже не стоил и упоминания. Просто я слишком много выпила, и парень, который пригласил меня за столик, казался мне симпатичным и милым. И мне хотелось, чтобы меня приласкали и утешили. Мы пошли ко мне домой; предварительно я позвонила Муське и поставила ее в известность о своем приходе с кавалером. Та понимающе хмыкнула, и к нашему приходу дом был пуст, не считая кошки. Секс был бурным, торопливым, как бы впопыхах. Словно у нас было ограниченное время и нам нужно уложиться, как по секундомеру. После секса парень смотрел в сторону и молчал; потом попросил у меня сигареты и выпивку. Я видела, что ему неловко и хочется уйти. Я не стала его задерживать. На прощание он кивнул и скатился с крыльца, растворившись в плотном темном вечере.
   Следующий эпизод был совсем другим. Это случилось в ноябре… Осень всегда была моим самым любимым временем года. Не сентябрьская осень – ясная и звонко светлая, вся как разноцветная матрешка, и не октябрьская – с постоянными дождями и мрачным небом. Я любила тяжелую ноябрьскую осень. Когда воздух был гулко-холодным, вечера таинственными, бездонными. И ветер – по-разбойничьи залихватский – «нас не догонишь»… Я любила в ноябре ходить без перчаток – мне нравилось, когда руки замерзали, – я совала их в карманы, но холод проникал и туда. Зато когда приходила домой, то живительное тепло медленно обволакивало меня изнутри и разливалось по телу. И в этот миг я ощущала себя живой…
   Этого парня я приметила сразу – он сидел в углу и молча курил. Перед ним стояли рюмка водки и мясной салат. У него были грубые узловатые руки и тяжелый взгляд, прошивающий насквозь. И когда этот взгляд прошил меня, я остановилась, как в столбняке, и, спихнув работу на Жору, ушла покурить. Он вышел за мной и тоже стал курить. Мы молчали и почти не разговаривали. Только односложные слова-ответы. Ты здесь работаешь? Да. Осень в этом году ранняя. Да… Мое «да» было как камешки в пропасть. Потом мы, не сговариваясь, прильнули друг к другу и отошли за здание. Я потянула его в тесную кладовку, где нас никто не мог найти. И там, в тесноте, при неплотно закрытой двери, откуда врывался остро-холодный воздух, он торопливо стягивал с меня колготки… Моя разгоряченная кожа соприкасалась с холодным ноябрьским воздухом. Пахло прелыми листьями и сырой землей: недавно прошел дождик…
   И когда все закончилось, мы стояли, прильнув друг к другу, наши сердца гулко стучали, и оба мы знали: больше мы никогда не встретимся и этот эпизод – чистая случайность, но из тех случайностей, которые будут помниться долго, если не всю жизнь.
   И это была вся моя «личная жизнь» за полтора года!
   …С Володькой у меня было бы совсем по-другому. Да, меня не тянет к нему, но мне с ним будет спокойно… твердила я себе и кусала губы. Но я прекрасно понимала, что этот довод – хлипкий и неубедительный. И что недавняя встреча в кафе словно перечеркнула всю мою жизнь. Я могла обманывать себя как угодно, но передо мной все время вставали светло-зеленые глаза… и я слышала тягучий, ленивый с хрипотцой голос. От одного этого воспоминания у меня пересыхало во рту и начинала кружиться голова. И у него брелок! Что это значит?! Найду ли я его в нашем городе – или это бесполезное занятие и приехала я сюда зря?.. Впечатлений было много – еще больше вопросов. Вопросы, на которые мне предстояло найти ответы. И в ближайшее время! Зачем Богданов заходил ко мне? А сам об этом ничего не сказал! Почему рядом с убитой маньяком девушкой нашли такой брелок… Кто кладет цветы на могилу родителей?.. Были еще старые колко-неудобные вопросы: почему я осталась жива, и наконец, самый главный – кто все это сделал? Зачем? Василенко мог бы немного приоткрыть завесу тайны: ему отец звонил незадолго до гибели, но он не расколется. Профессиональная тайна, с раздражением подумала я. Мент хреновый! Считает, что мне нельзя ничего говорить! В такие моменты я была безумно зла, зла на саму себя, за то, что бессильна перед обстоятельствами и не могу развернуть их в свою сторону.
   Я вспомнила Муську и решила позвонить ей. Все-таки мне ее здорово не хватало! Я уже привыкла к ней и считала ее кем-то вроде сестры. Теперь она – там, а я – здесь…
   Я набрала Муськин номер. Трубку она взяла сразу.
   – Ксюха? Ты?
   – Кто же еще!
   – Как ты там?
   – Ничего. А ты?
   Голос Муськи был невеселым.
   – Ничего. Тружусь. Скучаю по тебе.
   – Взаимно. Как, Вазген нашел новую официантку?
   – Была у нас одна – продержалась два дня, и уволили ее. Руки не из того места у нее растут. Да еще с Вазгеном умудрилась поцапаться. Слушай, Ксань! Тут тобой какой-то хмырь интересовался, разыскивал.
   – Что ему было надо?
   – Не знаю.
   – Ну спасибо, Мусь, что сказала.
   – Да не за что! Ты когда к нам приедешь – навестить?
   – Пока не знаю, – честно сказала я. – Дел навалом. Как сделаю – так приеду. Я и сама хотела бы вернуться к вам. Но пока никак. Всей душой рвусь… – и это была почти правда. Я действительно соскучилась по Муське.
   – Ладно! Пойду спать. Голова как чугунная. Спасибо, что позвонила.
   – Спокойной ночи!
   – Тебе тоже спокойной ночи! Будь осторожна! Прошу тебя! Я, конечно, не знаю всех твоих дел, но чует мое сердце… опасные они очень. Аккуратно, Ксань! Обещаешь?
   – Обещаю, ты тоже себя береги! – Я повесила трубку, потом медленно побрела на кухню и поставила кипятить чайник.
   Я обхватила голову руками. Это было странное наваждение – по-другому ничего объяснить я бы и не смогла. Туман, гипноз – назвать можно было как угодно – и все попадало в точку… И такое случилось со мной впервые в жизни. Сладкий обморок, в который я была готова упасть в любое время… И этот парень – убийца, расстрелявший мою семью? Просто с ума можно сойти от таких поворотов судьбы!..
   Может быть, и правда – выйти за Иванникова и стать примерной женой! Выполнить, так сказать, последнюю волю отца. Я вздохнула и, пригладив руками волосы, пошла спать.
 
   На следующий день Василенко позвонил и назначил мне встречу в кафе «Русский богатырь». Я хорошо знала это кафе – оно имело солидную репутацию, и ходили туда по большей части серьезные люди для деловых переговоров. Василенко был в гражданском. Увидев меня, он кивнул и сделал жест, приглашающий сесть за столик. Мебель в кафе была темно-коричневая, немного мрачноватая, но подходившая этому заведению и людям, которые в основном сюда приходили. Вокруг каждого столика был кожаный диван и ширма, что придавало этому месту еще большую загадочность и конспиративность. Я заказала себе холодную воду с лимоном. Василенко – пиво. Беседовали мы с ним примерно полтора часа. Он самым подробным образом расспрашивал меня о времени перед убийством. Не было ли каких-то подозрительных звонков, был ли отец чем-то озабочен в последнее время. И так далее. В этот момент я пожалела, что проводила с родителями не так много времени. Меня захлестнула собственная взрослая жизнь, и я стремилась доказать всем свою самостоятельность. Наверное, многие через это прошли, но, думаю, не у каждого была такая развязка. С Темкой я общалась еще меньше и ничего по этому поводу вообще сказать не могла. Я работала, ходила на свидания с Володей Иванниковым. Частенько вырывалась в Москву – к своим однокашникам. Разговаривать нам особо было не о чем, но, встречаясь, мы делали вид, что нам жутко весело, и мы тусовались по клубам и модным барам. Поэтому информацию, которую от меня ждали, я предоставить не могла. Василенко тоже это понимал и время от времени бросал на меня досадливые взгляды. Он-то думал, что я – ценный свидетель, который поможет продвинуться следствию, но я не оправдывала его ожиданий, и его интерес ко мне заметно остыл. Кроме того, у меня на языке вертелся вопрос насчет последнего разговора Василенко с отцом. Несколько раз я пыталась задать его, но он останавливал меня холодным взглядом. Словом, наш разговор не принес нам обоим никакого удовлетворения, и мы расстались, недовольные друг другом. Василенко попросил меня сообщить, если я вспомню какие-нибудь детали.
   – Олег Сергеевич! А как насчет того поджога торгового центра? – спросила я. – Нашли виновных?
   Василенко нахмурился.
   – Раскрыли это дело вскорости. Можно сказать, по горячим следам. Парочка гастарбайтеров баловалась. Ну и добаловались ребятки. До тюрьмы. Вкатили им срок – мало не покажется. Десять лет лишения свободы.
   – А… – начала я и запнулась.
   – Ты что-то хотела спросить? – поинтересовался Василенко.
   – Ничего. Просто так.
   После разговора с Василенко позвонил Володька.
   – Привет! Ты где?
   – В Караганде.
   – А если серьезно?
   – На улице.
   – Точнее не скажешь? Хочу к тебе подъехать.
   Я вздохнула. Видеть Володьку мне не особо хотелось, но ведь пристанет как репей – и не отвертишься.
   – Хорошо. – Я продиктовала адрес кафе и принялась ждать. В ожидании Иванникова я заказала кофе и посмотрела на улицу. Внезапно вспомнила о Темке и его друзьях. И еще о девушке, с которой он нас так и не познакомил. А теперь уже никогда и не познакомит… Как ее звали? Наташа? Надя? Что-то на букву «Н». Может быть, друзья Темки подскажут. Я знала только одного закадычного Темкиного друга, Никиту Терехина, и поэтому, недолго думая, набрала его номер. Он был у меня в телефонной книжке. Никита откликнулся не сразу. Была плохая слышимость, и в трубке все время трещало.
   – Алло! Кто это?
   – Ксения Соколовская.
   Возникла пауза.
   – Что за идиотские шуточки? – И на том конце повесили трубку.
   Ну да, ну да! Как же я не подумала, что мое возвращение с того света могут воспринять как дурную шутку!
   Я перезвонила снова. Трубку не брали.
   «Идиот! – в сердцах бросила я. – Настоящий идиот!»
   Я встала и подошла к барной стойке. Сунув бармену двести рублей, я набрала номер Никиты с барменского мобильного. Прежде чем Терехин повесил трубку, я торопливо проговорила:
   – Никит! Это действительно я. Пожалуйста, не вешай трубку. Мне с тобой нужно поговорить.
   Пауза была еще длиннее, чем в первый раз.
   – Это правда? Ксения Соколовская? – Его голос звучал очень неуверенно.
   – Никит! Это действительно я. Если ты еще сомневаешься в этом, я тебе напомню. Вы с Темкой как-то раз взяли машину отца без спросу, когда вам было по шестнадцать лет, и куролесили на ней по городу, пока вас не сцапал патруль и вы не попали в кутузку. И отец поехал вас вызволять…
   – Ксюха! Довольно! – Голос у Терехина дрогнул. – Я все понял. Как ты живой-то осталась?
   – Это долгая история. Но если мы встретимся, я тебе все расскажу.
   – Естественно. Я сейчас на работе – после пяти освобождаюсь и в твоем распоряжении.
   Я посмотрела на часы.
   – Тогда в половине шестого в сквере Героев. Около памятника.
   – Есть! Буду как штык!
   Я нажала на отбой и ощутила в горле комок. Да, встреча с Терехиным – старым Темкиным другом – будет непростой. И вообще мое появление в родном городе действительно стало казаться возвращением с того света. Я чувствовала себя здесь чужой и ничего не могла с этим поделать.
 
   Володька явился с огромным букетом лилий. Ну не может он без этого обойтись!
   – То лилии, то розы. Забаловал ты меня. – Мое лицо озарила улыбка.
   – Ухаживаю, и, надеюсь, красиво. – Он был доволен моими словами и ответил радостной улыбкой.
   – Спасибо. – Я уткнулась в лилии – от них шел тонкий нежный запах – как от речной воды в июне. – Как дела? – спросили мы в унисон и рассмеялись. Я подняла голову и посмотрела на Володю.
   – Ах, ах, – негромко засмеялся он.
   – Что такое? – Я нахмурила брови и непонимающе посмотрела на него.
   – У тебя весь нос желтый от пыльцы. Держи носовой платок. – Он полез в карман пиджака и извлек оттуда светло-бежевый платок в клеточку.
   – Спасибо. – Я достала из сумочки маленькое зеркальце от Dior, которое мне когда-то подарил Володя, и протерла кончик носа платком.
   – Пользуешься моим подарком?
   – Да, очень нужная вещь, без нее девушке никак, – он, видимо, хотел сделать акцент на том, что я ношу именно его подарок.
   – Да, и правда никуда, особенно если часто нюхаешь лилии.
   – Это точно, – и мы опять засмеялись. Я старалась взять с ним легкий игривый тон, только чтобы он не стал опять делать мне предложение или чего-то в этом роде. Володя был мне старым другом, и я хотела и дальше сохранить его для себя в этом качестве.
   – Так о чем мы говорили? – спросил Володя.
   – Да вроде пока ни о чем.
   – А, вспомнил, я хотел у тебя спросить, чем занималась сегодня.
   – Встречалась с Василенко.
   – И? – подобрался Иванников.
   – Расспрашивал меня о… родителях. Об их настроении накануне гибели и обо всем прочем. Ну что обычно спрашивают в таких случаях – не был ли чем взволнован, не поступали ли письма с угрозами или странные телефонные звонки… – я осеклась. – Извини, даже говорить об этом не могу… – Неожиданно я расплакалась и, взяв со стола бумажную салфетку, промокнула ею глаза. – Я, когда побывала на кладбище, наконец поняла, что все, понимаешь? Все! Их больше никогда не будет. Пока я не увидела эти могилы – сознание отказывалось верить в то, что они мертвы. Я, конечно, все понимала, но… Знаешь, говорят, что невозможно поверить, пока не потрогаешь или не увидишь, так вот, я увидела, раньше казалось, что неправда. Вот здесь. – Я постучала себя по лбу. – Я отказывалась верить в это. Потому я и бежала из города – хотя в тот момент не могла отдавать себе в этом отчет. Просто мне хотелось убежать ото всего, в том числе и от смерти своих родных…
   Володя накрыл мою руку своей.
   – Перестань.
   Он нежно вытер мне салфеткой глаза.
   – Рева-корова. Не надо.
   – Нет, надо. Там… я была как окаменелой, а сейчас отхожу.
   – Поехали ко мне, – без всяких предисловий предложил он мне. – Просто посидим и поговорим.
   – Посидим? – подняла я вверх брови.
   Он усмехнулся.
   – Ну хорошо. Поговорим. Тебя так устраивает? Я хочу утешить любимую девушку. Как тебе такая постановка вопроса?
   – Не надо, правда, не надо. Не начинай наш разговор сначала. Я ценю тебя как друга… и точка.
   Мы прошлись по улице. Разговор не клеился, и я понимала почему. Я не могла дать своему старому другу того, что он хотел: любви, нежности, внимания. Не могла. Внезапно я остановилась напротив него.
   – Мне пора. – И я отвела взгляд в сторону.
   – Куда-то торопишься? – спросил он, нахмурившись.
   – Обещала Шашковой сегодня приехать пораньше. У нее какие-то проблемы.
   – Доведет тебя до ручки эта сплетница. Языком лишний раз почесать, и все ее проблемы.
   – Она не сплетница. Ну, я побежала.
   – Беги. Ты всегда от меня бежишь! – усмехнулся Иванников. В его голосе чувствовалась горечь, он понимал, что я от него действительно сбегаю.
   – Нет. Я правда тороплюсь. Завтра позвоню…
   Я ушла, ощущая на своей спине тяжелый Володькин взгляд.
 
   На встречу с Тереховым я опоздала. Он стоял около памятника Героям Великой Отечественной войны и вертел головой в разные стороны. При виде меня на его лице появилось озадаченное выражение, и он сложил губы трубочкой. Я подошла ближе.