Екатерина Вильмонт. Девственная селедка

   – Да ладно, успею еще. Бабусь, а тебе может помочь чего надо, ты говори.
   – Да не надо. Я и сама еще справляюсь, спасибо, вот Георгий Иванович с тяжелой работой помогает.
   – Ой, а телевизор-то у вас когда-нибудь будет?
   – Обещают все. Да только и без телевизора жить можно, а то, говорят, в городах-то скоро уж дети родиться перестанут, родители все телевизор смотрят…
   Ева засмеялась, поцеловала бабушку. В этот момент раздался стук в дверь и тут же дверь распахнулась и в дом влетела Шурка, старая подружка, румяная от мороза.
   – Евка, приехала! Ой, какая ледащая стала, мамоньки мои. Баба Варя, что ж это делается, кожа да кости. Так замуж никогда не выйдешь!
   – Много ты понимаешь, сейчас худые в моде, чем тощее, тем лучше, – засмеялась Ева, обрадовавшись подруге детства.
   – Да ну, скажешь тоже… Мужик не собака, на кости не бросается.
   – Так в Москве мужики тоже за модой следят!
   – Да ладно врать-то! – хохотала подружка. – Евка, а пошли вечером в клуб. Там кино сегодня, хорошее, говорят.
   – Какое? Может, я видела уже?
   – Не запомнила я название! Но вроде индийское.
   – Ох, не люблю я индийское! Чуть что поют и пляшут.
   – Ну и чего? А мне нравится… А может, там и не индийское… Ну, давай сходим.
   – Черт с тобой! А танцы будут?
   – Какие танцы? С кем у нас танцевать-то? Ой, Евка, ты знаешь, Вальку Скуратова домой в цинковом гробу привезли.
   – Из Афганистана, да? – перешла на шепот Ева.
   – Не знаю, говорят… Но тишком. Боятся. Парней совсем не осталось. Ев, а в Москве-то на танцы ходишь?
   – Нет. Некогда мне. Правда, в институте в самодеятельности участвую. Пою в ансамбле.
   – Да? А в институте парней-то много?
   – Хватает.
   – А у тебя никто еще не завелся?
   – Да нет…
   – Ой, баб Варя, мы пойдем погуляем, ладно?
   – Да идите, сороки!
   Девушки оделись и выбежали на улицу.
   – Ой, а воздух-то какой тут!
   – А чего воздух? Воздух он везде воздух!
   – Да, попробовала бы ты… В Москве знаешь сколько машин, заводов, фабрик…
   – Ладно, про это я и сама знаю! Ты мне лучше про парня своего расскажи.
   – Да я не знаю, чего рассказывать…
   – А все. Ты же знаешь, я никому никогда…
   – Нет, правда, мы только недавно познакомились.
   – Было уже чего?
   – Чего?
   – Сама что ль не понимаешь?
   – Честно? Было.
   – Ой, и как?
   – Да ничего особенного… Даже неприятно сначала. А потом ничего… Мне, Шур, девчонки наши книжку одну дали, американскую…
   – Про что? – с придыханием спросила Шурка.
   – Ой, Шур, там такие вещи… Тетка одна все в подробностях описывает, как и чего надо делать женщине, чтобы доставить удовольствие мужику и самой тоже чтоб приятно было.
   – Ну, мужику, известно как угодить, ноги раздвинуть и не рыпаться.
   Ева захохотала.
   – По той книжке выходит, что рыпаться как раз очень сильно надо. Это одна часть, а вторая наоборот, что мужику делать…
   – Евка, расскажи!
   – Ну вот еще… Я тебе расскажу, а здешний мужик еще чего доброго тебя прибьет…
   – А ты эту науку пробовала?
   – Нет пока… Я стесняюсь. Надо привыкнуть.
   – Господи, да чего ж там такое? Хоть на ушко шепни. Интересно же…
   Ева и в самом деле шепнула ей что-то на ушко.
   – Тьфу, с ума сошла? Гадость какая! Да я лучше умру… Стыдобища…
   В этот момент Ева увидела идущего им навстречу Георгия Ивановича.
   – Ой, здрасьте, Иваныч! – крикнула Шурка.
   – Привет, девушки.
   Он скользнул по ним взглядом, а Ева вдруг опять ощутила странную дрожь в ногах.
   – Это ссыльный у нас тут…
   – Знаю, он к нам нынче заходил.
   – Да, бабка твоя его привечает… Филипповы его в избу пустили, а сами в Омск подались к сыну. К нему наши мужики сперва привязываться стали… Ну, по пьяни… Он Саньку Лещева так отделал… Тут они хотели в мусорку его сдать, а он ведь раз в неделю сам туда мотается, отмечаться, оно ему надо? Он остальным мужикам водки выставил, они и угомонились, а Лещеву одному кто поверит? Да он и сам к мусорам не пойдет… А баб наших Иваныч к себе не подпускает. В шею гонит. Говорят, у него в районе одна есть…
   Эти слова почему-то были очень неприятны Еве.
   Глупость какая… Зачем мне сдался этот хмурый старый мужик? Лагерник… У меня же есть Тоник… Он красивый, молодой, перспективный, из хорошей семьи и он меня любит…
   – Евка, ты чего столбом стала? Айда в клуб, глянем, что за кино.
   – Слушай, Шур…
   Но в этот момент к ним подскочила Зойка Духовских.
   – О, москвичка пожаловала! Как дела-то?
   – Привет, Зой. Дела лучше всех.
   – Что-то я гляжу, ты в своей Москве вовсе отощала. По радио говорили, у вас с продуктами перебои…
   – Мне хватает.
   – Зой, а Евка говорит, в Москве нынче тощие в моде.
   – И чего? Мало ль какие у них моды, а у нас своя.
   Зойка была пухлая, румяная, кровь с молоком. Говорили, за ней зам. прокурора района ухлестывает. Правда, он женатый, с двумя детьми. Но при катастрофической нехватке здоровых мужиков и это было достижением. Правда, отец Зойки, прослышав про этот роман, чуть шкуру с нее не спустил. Но зам. прокурора поговорил с ним по-свойски. Тот притих, но запил…
   Все это Шурка рассказала Еве по дороге в клуб.
   Увидав написанную от руки афишку «Блондинка за углём», Ева явственно ощутила пропасть, отделившую охваченную перестроечной эйфорией полуголодную Москву от этой заброшенной деревни со смешным названием Половинка, где она прожила шесть лет, с девяти до пятнадцати. Однако пяти лет в Москве хватило, чтобы пропасть показалась непреодолимой… Никогда бы сюда не приезжала, если бы не бабушка. Вот, если поженимся с Платоном, заберу бабушку в Москву, ей тут тяжело одной… Хорошо, хоть этот ссыльный помогает… Но он ведь может скоро уехать, все к тому идет, политических, наверное, скоро всех отпустят.
   – Ну что, Евка, ты это кино смотрела?
   – Ага.
   – Ну и как?
   – Мне не понравилось.
   – Почему?
   – Не понравилось и все! – отрезала Ева.
   – А мне стоит сходить?
   – Сходи! Там артисты хорошие, – обрадовалась Ева, ей вдруг стало скучно с Шуркой. Лучше дома посижу, бабушка обещала шанежек напечь, с картошкой, ее любимых. Может Иваныч придет… С ним, по крайней мере, есть о чем поговорить.
   – Ой, а как же ты?
   – Да нормально, я учебники почитаю, мне надо…
   – Евка, нешто ты и вправду доктором будешь?
   – Буду, если не лениться.
   – Ой, какая ты стала…
   – Какая?
   – Сознательная чересчур! Вон даже про парня своего не рассказала…
   – Так рассказывать пока нечего.
   – Как это нечего, коли ты с ним уже… того…
   – О таких вещах не рассказывают.
   – Дура ты! – вдруг рассердилась Шурка.
   – Ну и ладно! Дура так дура. Пока, – Ева повернулась и побежала домой. Снег под старыми валенками скрипел весело и радостно, словно обещая, что все у нее будет хорошо.
 
   2007 год
   Номер у Родиона был в коттедже «с видом на сад», вернее на чудную зеленую лужайку, с маленькой открытой террасой, где стояли плетеные кресла, столик и сушилка для плавок и полотенец. Кроме того возле террасы стоял шезлонг. Над ним раскинула ветви старая олива.
   Солнца не было, и купаться он не пошел. Разобрал вещи и посмотрел на часы. До встречи с друзьями за ужином оставалось еще полчаса.
   И вдруг он увидел, что по лужайке идет этот парень, хахаль Лали, в мокрых плавках. Родиону показалось, что он направляется к нему. Выяснять отношения, что ли? Он напрягся. Но нет, парень его попросту не замечал.
   – Лали! – крикнул он.
   – Я тут! – раздался ее голос… с соседней террасы.
   – Зря ты не пошла купаться. Вода роскошная!
   – Я утром пойду.
   – Ну уж нет, я утром буду спать!
   – Немедленно надень сухие трусы. Свежо, еще простудишь свое хозяйство.
   Ишь ты, заботится, злобно подумал Родион. И очень явственно представил себе ее в объятиях этого юного жеребца. Он ушел в комнату и плотно закрыл раздвижную дверь. А то еще услышишь ненароком их любовные стоны… Тьфу! Пойду лучше посмотрю территорию, пока совсем не стемнело. Однако, взглянув на себя в зеркало, он решил, что надо бы побриться. Он знал, что Вавочка терпеть не может небритых мужиков. А он нежно любил жену старого друга.
   Через десять минут, свежевыбритый и даже нарядный, он вышел через другую дверь и нос к носу столкнулся с Лали.
   – О, мы соседи? – спросила она.
   – Видимо, да! – обрадовался он тому, что секс с юным красавцем вряд ли занял бы так мало времени. То есть можно, конечно, управиться и куда быстрее, но она была так безмятежна, так аккуратно прибрана, да и глаза не те…
   Надо было что-то говорить.
   – Простите ради бога, а где здесь народ питается?
   – В главном корпусе.
   – Спасибо. А вы не туда направляетесь?
   – Нет, я пойду позже.
   – Тогда простите, я вас оставлю, меня ждут друзья.
   Ему пришлось уйти. Она опять была в черном платье без рукавов с ниткой бирюзы на шее, отчего глаза казались бирюзовыми.
   Черт возьми, какая женщина… Высший класс. Это тебе, Родя, не Верка, той цена два гроша в базарный день… Какое счастье, что я ее не взял сюда… Хотел бы я знать, этот хахаль с ней в одном номере живет?
   – Родька! – кинулась к нему Вавочка. – Я заснула, вас дожидаясь! Что ж вы, мерзавцы такие, меня не разбудили?
   – Вавочка, прости! Выглядишь потрясающе! Загорелая, молодая, глаза блестят!
   У входа в главный корпус отеля сверкала витрина ювелирного магазинчика. Вавочка задержалась возле нее.
   – С ума сойти, мы тут уже пять дней, утром и вечером два раза ходим на кормежку и всякий раз она пялится на эту витрину.
   – Значит, надо ей тут что-нибудь купить, – рассмеялся Родион.
   – Так она не носит драгоценности.
   – Тогда зачем пялится?
   – Поди спроси. Женщина!
   – Слушай, Олег, Лали оказалась моей соседкой.
   – Да?
   Но тут Вавочка оторвалась от витрины.
   – Ой, простите, мальчики!
   – Что ты там высматривала? – решился спросить Родион.
   – Да ничего, просто красиво… – чуть смущенно улыбнулась Вавочка.
   Они увидели, как из лифта вышел юный любовник Лали, в джинсах и голубой рубашке.
   – Петь, ну сколько тебя ждать! – навстречу ему поднялся молодой парень в очках.
   – Прости, старик, но я точен. Это ты пришел раньше. Ладно. Погнали!
   Молодые люди выбежали из холла и через минуту уже садились в машину, на которой Лали привезла Родиона и Олега из города.
   Он оставил ее одну и уехал с приятелем в город, на гулянки, это совершенно очевидно. Так всегда бывает, когда женщина связывается с парнем намного моложе себя, мстительно подумал Родион.
   После ужина друзья уселись в баре. Погода была чудесная, столики стояли на свежем воздухе.
   – Родя, ты почему такой задумчивый? – спросила Вавочка.
   – Да просто устал, рейс-то был утренний, ночь практически не спал… Ничего, высплюсь и завтра буду как огурчик.
   И тут он увидел Лали. Она подошла к столику довольно далеко от них, села и сделала какой-то знак официанту. Вид у нее был вполне спокойный. Непохоже, что она страдает от отсутствия этого альфонса… Может, он ей надоел уже? Может, надо брать быка за рога?
   – Вавочка, прости, но я просто обязан пригласить к нам эту даму, она привезла нас с Родькой из города…
   – Какую даму?
   – Лали.
   – Да? – загорелась Вавочка. – Что ж ты мне сразу не сказал? Конечно, поди пригласи ее.
   Настоящий друг, подумал Родион. Он видел как Олег подошел к ее столику. Она улыбнулась ему. Но на его предложение ответила отказом. Покачала головой, еще раз улыбнулась. Олег поцеловал ей руку и вернулся к их столику.
   – Мадам не соизволила? – обиженно проговорила Вавочка.
   – Увы! – развел руками Олег.
   – Чем мотивировала?
   – Да ничем. Просто поблагодарила и отказалась. Не мог же я особенно настаивать. Она поняла, что мы хотим как-то ее отблагодарить… Вот, собственно, и все. Знаешь, Вавочка, меня что-то здорово клонит в сон. Может, пойдем уже?
   – Идите, ребята, я расплачусь.
   – Ну что ж, пойдем, Олежек, я тогда телевизор посмотрю. Спокойной ночи, Родя.
   – Сладких снов, красавица.
   Они ушли. Надо завтра же купить Олегу торт. А мальчишка, похоже, живет в главном корпусе. Отдельно. Он встал и направился к ее столику.
 
   1987 год
   Утром Ева спросила:
   – Бабусь, а Георгий Иванович что, не придет сегодня?
   – А тебе зачем?
   – Он интересный человек… И еще мне его жалко.
   – Ой, гляди, девка, не пара он тебе.
   – Да что ты, бабусь! Я просто по-человечески… ты ж вот тоже его жалеешь…
   – Мне можно, я старая. А он нынче в район пошел, ему ж в милиции отмечаться надо. Да и баба у него там…
   – А, понятно. Бабусь, а научи меня твои оладушки печь. Вкусные уж очень.
   – Зачем это? – засмеялась бабка. – Кого кормить-то думаешь?
   – Подружек там, ну и Платона…
   – Ишь ты… А у тебя часом карточки его нет?
   – Есть, – покраснела вдруг Ева.
   – Покажешь?
   Ева вытащила из сумки учебник, где между страничками лежала цветная фотография Платона. Она рада была переменить тему, а то и так почти выдала себя.
   – Вот, бабусь, смотри.
   Варвара Семеновна обтерла руки полотенцем и взяла фотографию.
   – Ишь какой… Красивенький… Любезный… Гладкий… А он работает, учится?
   – Работает. Он экономист-международник.
   – А это что еще за зверь такой? Что делает?
   – Я, бабусь, сама не знаю. Вроде занимается международной экономикой.
   – Зарабатывает хорошо?
   – Я не спрашивала.
   – Ну а с родными он тебя знакомил?
   – Нет пока.
   – Любит он тебя?
   – Говорит…
   – Ой, девка, будь поосторожнее с таким… На него небось бабы вешаются. Неспокойно мне что-то…
   – Почему, бабусь?
   – Да мать твоя шалавая разве углядит за тобой?
   – Бабусь, мне уж двадцать лет, я взрослая.
   – Вот замуж выйдешь, тогда и будешь взрослая.
   – А если я вообще замуж не выйду? – звонко рассмеялась Ева.
   – Это как? В девках останешься? Не приведи господь. С мужем-то хорошо жить, сладко, особливо ежели любимый…
   Значит, я Платона не люблю? Никакой сладости я пока не почувствовала. Правда, говорят, это приходит с возрастом.
   – Но без мужа – ни-ни. Последнее дело, по рукам пойдешь. Как мать твоя беспутная. Тьфу!
   – Неправда, мама хорошая, и муж у нее теперь хороший.
   – Значит, скоро бросит ее.
   – Бабусь, зачем ты так?
   – А чего ж она к матери мужа-то не привезла показать? Даже и не сообщила, что замуж вышла.
   – Она на тебя обижена.
   – На обиженных воду возят! И где такое видано, чтобы на мать родную обижаться? Ладно, заболталась я с тобой тут. Ты вот что, девка, к курям наведайся, может яичко свеженькое скушаешь.
   Ева поняла, что бабка не хочет продолжать разговор.
   Целый день Ева, сама себе удивляясь, ждала возвращения Георгия Ивановича. Но он так и не появился. Небось заночевал у своей… – вдруг с ненавистью подумала Ева. А чего я бешусь, мне-то что? Тянет меня к нему… Бабка вот говорит, с любимым сладко… Почему-то мне кажется, что с ним было бы сладко… А почему? Где ему до Платона… Нет, надо выбить эту дурь из башки… Хотя причем тут башка?
   На другое утро она проснулась поздно. Прислушалась. На кровать вскочил бабусин кот Чалдон. Пушистый красавец. Бабуся запрещала ему на кровать прыгать, а Ева наоборот, привечала, а котище и рад, ластится, мурлычет.
   – Хороший, хороший, котяра, умный, ты чего, голодный небось? – Ева вскочила в одной рубашке и налила коту молока.
   – Бабусь! – позвала Ева, но тут же вспомнила, что бабка еще вечером предупредила, что пойдет с утра в сельсовет.
   На столе в кухне стояла тарелка, прикрытая мисочкой. Ева приподняла миску. Там горкой лежали оладушки. Ева и себе налила молока, достала банку с медом, помазала оладушки. Ох, как вкусно. Она даже не присела, так ей хотелось есть, просто одной коленкой встала на стул. Бабушка не одобрила бы такого – в одной рубашке, нечесаная, неумытая… В сенях вдруг раздался топот. Ева замерла.
   – Можно, Варвара Семеновна?
   Дверь отворилась. На пороге стоял Георгий Иванович.
   У Евы от смущения ноги отнялись. Она ощутила, что он буквально раздел ее взглядом.
   – Ой, простите… – пробормотала она. – Я сейчас…
   – Не смущайтесь… Вы такая красивая… Настоящая Ева…
   Он сделал шаг к ней. Но вдруг отвернулся.
   – Простите, ради бога простите, – и как ошпаренный выбежал из дома.
   – Ты чего так сияешь, а? – спросила бабушка, застав внучку за учебниками. – Покушала?
   – Да, бабусь, спасибо.
   – Так чего радуешься?
   – Не знаю, хорошо мне тут у тебя, бабусь…
   – Да оно видно, вон уж щечки не такие проваленные… Ничего, я тут тебя откормлю. – Бабушка погладила ее по голове. – Волосы у тебя хороши, у меня в молодости такие ж были… Ты их только не стриги, не вздумай!
   – Ой, я хотела, даже в парикмахерскую пошла, а тетка-мастер и говорит: нет, такую красотищу резать не буду. Ну я и ушла. Но с ними столько возни, сохнут долго и вообще…
   – И не думай, девка! Мужики любят длинные волосы, любого спроси. А у вас в Москве, говорят, это редкость большая. Молодые, они глупые, хотят быть как все, а уж ты мне поверь, лучше быть на особицу.
   – Ой, бабусь, в Москве длинноволосых тоже хватает.
   – Да видала я в кино, они там все больше с распущенными волосами-то ходят. Это срам.
   – Почему?
   – Да пойми… это ж все равно что голой при людях ходить. Бабу голую да с распущенными волосами только муж должен видеть.
   – Это, бабусь, пережитки!
   Опять в дверь постучали.
   – Варвара Семеновна!
   – Заходи, заходи, мил человек.
   Это опять был Георгий Иванович. На Еву он не смотрел.
   – Вот, Варвара Семеновна, забрал я вашу справку, как обещал. И пряников мятных купил.
   – Спасибо, спасибо тебе, Иваныч. Чаю хочешь? С пряничками, а?
   – Да нет, спасибо, я пойду, наверное…
   – Нет, мил человек, ты уж попей с нами чайку-то… Мы, Евушка, с Георгием Иванычем очень мятные пряники уважаем. Особливо ежели свеженькие. Поставь стаканы-то. Да вареньица достань.
   Бабушка налила всем чаю, откусила кусочек пряника.
   – Ох, хорошо… В Москве-то у вас такие пряники есть?
   – Бывают, только все больше черствые.
   – А у нас в районе в пекарне один ссыльный пекарь их делает… Секрет знает, они долго не черствеют. Так знаешь, его хотели обратно в лагерь закатать, из зависти. Неймется людям, ежели кто-то что-то лучше делает. Технолог начал его гнобить, нарушение технологии, то, се, но он ничего, отбился, правда, жена второго секретаря райкома помогла, ее детишки очень уж те пряники обожают.
   Ева не могла оторвать взгляда от рук Иваныча. Глаз он на нее не поднимал. Между ними вдруг словно возникла тайна, о которой никто не должен был догадаться.
   – Вот, Георгий Иваныч, ты скажи моей дурище, чтобы волосы-то не стригла.
   – Что? – словно очнулся от забытья сосед.
   – Да вон она косу отрезать хочет. А я говорю, не смей!
   – Да, вы правы, жалко, красивые волосы… – пробормотал он. – Жалко, очень жалко. – Он вдруг поднял глаза. Еве показалось, что они стали совсем темными, хотя только что были голубыми.
   – Да ладно, уговорили! – с торжеством засмеялась она, чувствуя, что победила, наповал сразила этого мощного немолодого мужика.
   Зачем он мне, думала она ночью. Незачем, а все равно приятно. Ей было радостно и весело.
   Ева пробыла у бабки еще девять дней, но Георгия Ивановича больше ни разу не видела. Он не заходил в бабке, не появлялся во дворе.
   На четвертый день Ева не выдержала.
   – Бабусь, а чего это Иваныча не видно? – как бы между прочим спросила она.
   – В район ушел. К бабе своей. Да еще какие-то бумаги ему пришли, вроде к лету освободится. А тебе чего? Нешто глаз на него положила?
   – Да ты что, бабусь? – ахнула Ева. – Просто был человек и вдруг нету. А глаз ты знаешь на кого я положила…
   – Да уж, справный малый, не Иванычу чета.
   – Вот именно!
 
   2007 год
   – Лали, вы позволите?
   – Садитесь, – не слишком приветливо отозвалась она.
   – Спасибо. Такой чудный вечер сегодня…
   – Я здесь уже несколько дней и все вечера такие.
   – Это приятно.
   – Да.
   Она не стремилась поддерживать беседу. Достала сигарету из пачки. Он схватил со столика зажигалку.
   – Вы красиво курите.
   – Спасибо. Я думала вы скажете другое…
   – Что именно?
   – Что курить вредно и еще, что целовать курящую женщину, все равно что пепельницу.
   – Боже! Я произвожу такое кошмарно-пошлое впечатление?
   – Да, пожалуй, нет, – засмеялась она. От улыбки ее лицо буквально расцветало.
   – Я хотел сказать совсем-совсем другое, но, боюсь, это все-таки тоже будет банальность.
   – Попытайтесь.
   – Нет, пожалуй не буду. А скажите лучше, почему вам показалось, что мы знакомы?
   – Шутки памяти, ничего больше.
   Она опять умолкла. Только что ему почудилось, что она готова с ним флиртовать, но видимо обманулся.
   – Лали, а почему вы одна?
   – В каком смысле?
   – Ну, вы днем были с этим юношей…
   – А вечером без юноши, только и всего.
   – Ох, как с вами трудно.
   – Да. Со мной трудно. И если вы решили за мной приударить, то должна сразу честно предупредить – бесполезно. Только время потеряете.
   – А я не спешу.
   И он пристально посмотрел ей в глаза, включая на полную мощность свое мужское обаяние.
   Но на нее, похоже, это не действовало.
   – А почему, позвольте спросить? Из-за этого мальчика?
   Она вдруг фыркнула.
   – Представьте себе.
   – Но зачем такой очаровательной женщине сидеть вечером одной в баре, пить вполне мужской коктейль и отшивать возможных поклонников, тогда как юноша развлекается в городе и неизвестно еще…
   – Вы хотели сказать, неизвестно еще с кем, да?
   – Именно.
   – Я должна ответить на эту тираду?
   – Хотелось бы.
   – Хорошо. Потому что мальчикам в девятнадцать лет следует на отдыхе развлекаться.
   – Но… Разве вас это не… унижает?
   – Унижает? Да почему?
   Она уже вывела его из терпения.
   – Потому что вы намного старше, а он… он же ваш любовник, а вы готовы мириться с его свободой?
   Она вдруг начала хохотать.
   – Чему вы смеетесь? Что я такого сказал?
   – А с чего вы взяли, что он мой любовник? Бред! Это мой сын!
   – Сын? – поперхнулся коктейлем Родион.
   – Представьте себе, сын.
   – А почему он зовет вас по имени?
   – Сейчас это называется прикол. Он так прикалывается. Помните днем, когда я примеряла жакетку, он меня отозвал в сторонку?
   – Ну?
   – Он мне шепнул: мам, давай поприкалываемся над этим дядькой, он явно на тебя запал.
   – Правда? У меня гора с плеч… Но послушайте, Лали, сколько же вам лет? Мне и в голову не могло прийти, что у вас такой сын…
   – Мне сорок один год. Хотя задавать такие вопросы…
   – Знаю, простите, не удержался. Но тогда за этим неприличным вопросом следует другой, возможно, еще более неприличный.
   – Да?
   – Если этот парень ваш сын, почему вы не оставляете мне шансов? Боитесь сына? Он проболтается вашему мужу?
   – Мой муж умер полтора года назад.
   – Простите.
   – Я любила его, по-настоящему любила, и была с ним безмерно счастлива. А паллиативы мне не нужны. Я понятно объяснила?
   – Более чем. Лали, простите, я ничего не знал, я не хотел вас обидеть, боже упаси. Обещаю вам – никаких ухаживаний, никаких поползновений… Но просто общаться мы можем? Как друзья?
   – Какие ж мы друзья? Это любовь бывает с первого взгляда, а дружба…
   – И дружба с первого взгляда тоже бывает, поверьте мне. Вот взять хотя бы Олега… Мы встретились в студенческом лыжном лагере, попали в одну комнату, посмотрели друг на друга и тут же сдружились. У нас такое совпадение, мы так понимаем друг друга… Давайте попробуем.
   – И как мы будем пробовать? – улыбнулась она. Он вдруг понравился ей. В нем есть обаяние.
   – Ну, для начала я вам представлюсь. Родион Николаевич Шахрин. Журналист. Не женат и это истинная правда, а не курортный трюк. Живу в Москве, в трехкомнатной квартире на Кутузовском, которая досталась мне от родителей. Отец умер десять лет назад, а мама – три года. Ну а вы?
   – Сведения исчерпывающие. – В ее глазах что-то мелькнуло. Но он не понял, что. – А я пока считаю, что и так многое о себе рассказала.
   – Как угодно даме.
   – Ну что ж, Родион Николаевич, спокойной ночи.
   Она вытащила из сумочки кошелек.
   – Позвольте…
   – Нет, не позволю. – Она достала из кошелька несколько монет и оставила на столе.
   – Погодите, Лали, мы же соседи, я вас провожу.
   Она хотела отказаться, но он обезоруживающе улыбнулся.
   – Извините, но кажется, все немного не так…
   – То есть?
   – Я ж только приехал и боюсь, что в темноте могу заблудиться. Честное слово, это не уловка…
   – Так и быть!
 
   1987 год
   Пришла весна. Близилась сессия. У Евы голова уже шла кругом от бесконечного корпения над учебниками. К тому же она неважно себя чувствовала. Платон сделал ей предложение почти сразу по возвращении ее от бабки. Она раздумывала. Его это уязвляло.
   – Знаешь, Тоник, я так не хочу. Надо мне познакомиться с твоими родителями, чтобы все как у людей… А вдруг я им не понравлюсь?
   – Ну и что? Это же я на тебе женюсь.
   – Нет, так нельзя.
   Подружка Женька развопилась:
   – Ты больная? Такой парень! Такая семья!
   – Я именно не знаю, какая семья.
   – Да какая, хрен, разница! Главное, выйти замуж!
   – Нет, главное…
   – А что, что главное?
   – Нет, так, ничего…
   Ева никому, даже Женьке, не сказала ни слова про странного, старого – целых сорок лет ему! – мужика. Да и говорить-то, собственно, нечего было. Но время шло, Платон настаивал и она сказала: