- Ну, в чем дело? Несчастный случай может произойти с каждым, разве нет? - поглядев на меня, насмешливо хмыкнул он.
В ответ я изо всех сил съездил ему по физиономии. Нос под костяшками пальцев хрустнул, хлынула кровь, глаза закатились, и мой противник начал медленно оседать на землю. Я удержал его одной рукой, а второй, еще до того как успел вмешаться полицейский, привел личико парня в такое состояние, что он надолго сохранит воспоминания о нашей встрече. Кто-то из зевак восхищенно крикнул: "Оле!" - как на бое быков. Постовой, вцепившись в мои плечи, с трудом оторвал меня от противника.
- Вы что, хотите его прикончить? - задыхаясь, спросил он.
Я отпустил водилу, и тот упал на землю, как тряпичная кукла. Полицейский - еще совсем юный - побледнел от волнения. Он долго смотрел на раненого, которого кто-то из сердобольных зрителей пытался привести в чувство, и наконец дрожащим голосом сказал:
- Это вам дорого обойдется!
- Если бы ему удалось отправить меня к праотцам, это обошлось бы еще дороже!
Паренек буквально подскочил на месте.
- Он хотел убить вас?
Тут в разговор вмешалась женщина, чей крик, без всяких сомнений, спас мне жизнь.
- Верно-верно! Я все видела!
Все это совершенно превосходило и компетенцию, и умственные возможности бедняги полицейского. Поэтому он поднял на ноги уже потихоньку приходившую в себя мою жертву и устроил рядом с собой на заднем сиденье, а мне велел взять руль. Свидетельница устроилась возле меня, и так, всей компанией, мы поехали в комиссариат Пуресы, где господа полицейские, охраняющие покой в Триане, мирно дремали под сенью Санта-Анна.
В полицейском участке все заговорили разом, устроив невообразимый шум, так что местному комиссару пришлось установить спокойствие, заорав еще громче, чем все мы, вместе взятые. Постовой доложил, что видел лишь машину, стоявшую на Пахес-дель-Коро не слева, как положено, а справа, и кучку любопытных. Подойдя поближе, он разглядел, что какой-то тип с остервенением лупит другого. Но тут опять с величайшим пылом в разговор встряла женщина, видевшая развитие драмы с начала до конца, и полицейским волей-неволей пришлось ее выслушать. Свидетельница назвалась Кармен Муньос, прислугой у сеньора Гонсалеса-и-Паральта, живущего в доме на улице Падре Марчениа. Она возвращалась к себе на калле* Эвангелиста, закончив дневные труды, как вдруг с угла Пахес-дель-Коро заметила, как бульвар пересекла машина и помчалась прямо на вон того сеньора (Кармен Муньос кивнула в мою сторону), а он, бедняжка, шел себе спокойно, ни о чем не догадываясь. Ну вот, она и закричала изо всех сил и теперь благодарит Святую Деву, подающую Надежду, за то, что та помогла ей спасти христианина от верной гибели. Свидетельница в высшей степени одобряла трепку, которую я устроил этому шоферу, едва не отправившему человека в мир иной без покаяния. Начав говорить, сеньора Муньос никак не могла остановиться, и комиссару в конце концов пришлось стукнуть по столу, дабы остановить поток ее мстительного красноречия. В свою очередь водитель сказал, что его зовут Педро Эрнандес, определенных занятий он не имеет, а живет в верхней части улицы Кастилья. Машину он одолжил у приятеля. По словам Эрнандеса, внезапное недомогание помешало ему справиться с управлением. Парень якобы помнил лишь, что, теряя сознание, он хотел остановить машину, но вместо тормоза нажал, видимо, на акселератор. Эрнандес заявил еще, что глубоко сожалеет о происшествии и твердо намерен немедленно сходить к врачу - не только из-за нанесенных мной ран, но, главное, выяснить, не страдает ли он какой-нибудь болезнью, при которой категорически не рекомендуется водить машину. Комиссар живейшим образом посоветовал ему никогда больше не садиться за руль. Тем не менее наглец-водила заметил, что совершенно не понимает причин такого зверского избиения. При этом он с мерзкой ухмылкой поглядывал на меня - даром что нос распух, а глаза почти не открывались. Он-то отлично знал, что у меня нет и тени сомнений в намеренности покушения.
______________
* Улица (исп.). - Примеч. перев.
Со мной комиссар разговаривал особенно сурово. Поглядев на бумаги, он заметил, что я приобрел во Франции довольно странные привычки и, если моя жертва сочтет нужным подать жалобу (а он, комиссар, от души советует так и сделать), мне придется отвечать перед судом за тяжкие телесные повреждения. Однако, к величайшему удивлению полицейских, Педро Эрнандес отказался. Он заявил, что, вероятно, моя нервозность объясняется пережитым страхом, а потому согласен забыть об инциденте, если я оплачу ему лечение.
И что мне еще оставалось делать, кроме как поблагодарить? Заговори я о попытке убийства, никто бы мне не поверил, кроме, возможно, Кармен Муньос, но кто бы посчитался с ее мнением? Комиссара обуревали противоречивые чувства: с одной стороны, раздражение, что его побеспокоили просто так, с другой - он явно испытывал облегчение от того, что не надо заводить дело и возиться с лишними бумажками. Поэтому он ограничился коротким, но энергичным внушением, адресованным главным образом мне, и выпроводил нас из участка. Больше всех такой конец разочаровал милейшую Кармен Муньос - та уже видела себя героиней приключения, которое по крайней мере на несколько дней прославило бы ее на весь квартал.
На тротуаре мы с Эрнандесом остановились и молча поглядели друг другу в глаза. Наконец, уже садясь в машину, мой противник решился:
- Вам придется заплатить куда дороже, сеньор... Счетом от врача вы не отделаетесь...
- Кто тебе приказал меня сбить?
Парень пожал плечами и взялся за руль.
- Наслаждайтесь воздухом Севильи, сеньор, - бросил он, уже трогаясь с места. - Говорят, те, кто здесь умирает, особенно сожалеют, что никогда больше не увидят этого города!
Я с легкой тревогой думаю, что скажет обо мне Клиф Андерсон, когда я сообщу ему, что менее чем за сорок восемь часов дважды привлек к своей особе внимание полиции, хотя он строжайшим образом приказал мне действовать незаметно. Правда, это все же не моя вина, что меня пытались убить при всем честном народе. Вот только Клиф не слишком интересуется доводами логики, когда она противоречит его инструкциям.
Я, конечно, записал номер машины Эрнандеса, но пытаться разыскивать ее истинного владельца бесполезно. Лажолет не так наивен, чтобы дать одному из наемных убийц машину, по которой можно было бы добраться если не до него самого, то хоть до кого-то из его ближайшего окружения. А мелкая рыбешка меня не интересует. Я приехал в Севилью вовсе не для того, чтобы очистить ее от шантрапы, нет, для меня главное - обнаружить цепочку, по которой наркотики текут из Испании в Соединенные Штаты. И то, что меня так ожесточенно преследуют, даже не скрываясь, белым днем, на глазах изумленной публики, доказывает правоту Эскуариса. Похоже, Севилья и вправду занимает важное место в махинациях Лажолета, и, судя по тому, как он спешит со мной разделаться, мое присутствие здесь все более и более нежелательно. Почему? Надо думать, я приехал в самый неподходящий момент - в ближайшее время они собираются отправить груз по назначению и вовсе не жаждут, чтобы я стал свидетелем. В отличие от нападения в Ла Пальма то, что произошло на Пахес-дель-Коро, меня успокоило. Теперь я не сомневался, что накануне остался в живых отнюдь не по воле нападавшего, и, если Лажолет так спешит, значит, считает меня крайне опасным субъектом. Вот и все. С романтическими иллюзиями покончено, Пепе. Теперь придется держаться настороже двадцать четыре часа в сутки.
Скорее всего, я больше не увижу Эрнандеса, равно как и второго убийцу наркомана с жуткими глазами. Надо полагать, в распоряжении Лажолета достаточно народу, чтобы подослать ко мне еще незнакомого бандита с приказом навсегда избавить Севилью от моего присутствия. Само собой, не очень-то веселенькая перспектива! Но, в конце концов, такая уж у меня работа. А кроме того, от судьбы все равно не уйдешь - чему быть, того не миновать. Два раза покушения сорвались, так почему бы не сорваться и третьему? Во всяком случае, народная мудрость - на моей стороне.
Решив пока ничего не предпринимать, я остановился передохнуть на площади Кубы. Когда-то, мальчишкой, я приходил сюда глазеть, как, пропуская грузы, открывается и закрывается проход по мосту Сан-Тельмо. Именно здесь я впервые понял, что мир простирается далеко за пределы пригородов Севильи, и аромат приключений защекотал мне ноздри. Скажи кто-нибудь тогда малышу Пепе, что он поедет в Америку, мальчуган расхохотался бы прямо в глаза, и однако двадцать лет спустя я вернулся из той самой Америки на площадь Кубы искать приключений в родном городе. Круг замкнулся.
Проходя мимо больницы Санта-Каридад на калле Темпрадо, я невольно подумал, что без вмешательства Кармен Муньос лежать бы мне сейчас тут, на больничной койке, а то и в морге. Ласковый прием блудного сына, ничего не скажешь! Рут и Алонсо будут долго потешаться, узнав, как тепло соотечественники встретили меня в родном городе!
Зато на площади Сан-Фернандо я вздохнул с облегчением - гостиница "Сесил-Ориент" стала для меня своего рода спасительной гаванью. Хотя бы в ближайшие несколько часов меня не потревожат ни убийцы, ни полиция. Увы, я ошибся, ибо первый, кого я увидел в холле, был комиссар Фернандес. По-моему, этот тип уж слишком навязчив. В первую минуту, надеясь, что, возможно, он меня не заметил, я почувствовал острое искушение удрать, но, судя по тому, как старательно комиссар отводил глаза, стало ясно, как тщетны мои надежды. А впрочем, возможно, он явился сюда не из-за меня... И все же, когда я проходил мимо, Фернандес встал.
- Добрый вечер, сеньор Моралес...
- Добрый вечер, господин комиссар. Вы, случайно, не меня ждете?
- О, это далеко не случайность! Представьте себе, сеньор Моралес, ни один человек в Севилье сейчас не интересует меня больше, чем вы!
- Это что, комплимент?
- Честно говоря, не знаю...
Оба мы улыбаемся с самым любезным видом, но ни того, ни другого такая чисто внешняя вежливость нисколько не обманывает.
- Вы позволите угостить вас рюмкой хереса, сеньор комиссар?
- Я пришел сюда не затем, чтобы пить, сеньор Моралес.
- Правда?
Я вижу, как он стискивает зубы.
- Да, я хотел просить вас уделить мне немного времени, сеньор Моралес.
- Просить? Вы что же, пришли сюда как частное лицо?
- Совершенно верно, сеньор... и только от вас одного зависит, чтобы разговор не принял официального характера.
- И что я должен для этого сделать?
- Просто согласиться на мою просьбу.
Разумеется, я мог бы послать его ко всем чертям, но это значило бы нажить нового врага, и к тому же очень серьезного, а сейчас я чувствовал, что Фернандес еще не составил определенного мнения на мой счет. Я несколько нарочито поклонился.
- Я почту за честь, если вы согласитесь зайти ко мне в номер, сеньор комиссар.
Фернандес в тон мне отвешивает поклон.
- О, напротив, сеньор Моралес, это я почту за честь сопровождать вас.
В номере он с той же изысканной вежливостью спрашивает разрешения закурить сигару и, опустившись в кресло, вкрадчиво говорит:
- Я позволил себе побеспокоить вас здесь, сеньор Моралес, только потому, что мне стало известно о происшествии в Триане...
- Да, я и в самом деле едва не попал в серьезную аварию.
- Вам ужасно не везет... Вчера на вас напали, а сегодня чуть не сбила машина... Две попытки убийства за столь короткий срок - это уж слишком. Вы не находите?
Я немного принужденно смеюсь.
- Ну, в Триане произошел обыкновенный несчастный случай...
- Однако полицейскому, который помешал вам добить неловкого водителя, вы дали совсем другое объяснение. Так ведь?
- Не стоит преувеличивать, господин комиссар! Я готов признать, что вел себя слишком грубо, хотя и сам не понимаю почему...
- О, об этом нетрудно догадаться, сеньор!.. Просто вы отлично поняли, что вас в очередной раз хотели прикончить.
Фернандес помолчал, но я благоразумно воздержался от возражений.
- Так кто же так упорно стремится лишить вас жизни, сеньор Моралес? продолжал полицейский. - И... почему?
Этот Фернандес становится все обременительнее. И как убедить его оставить меня в покое?
- Не сердитесь на меня, сеньор комиссар, но, по-моему, вы несколько сгущаете краски. В Ла Пальма мне хотел обчистить карманы самый обыкновенный вор, а только что - я просто чуть не попал под машину человека, который за рулем потерял сознание. Обычная невезуха... Неприятно, конечно, но это еще не трагедия.
- Кстати, о невезухе... вас ведь вполне могли бы обвинить в убийстве.
- Меня?
- Кажется, вы колотили этого... больного с невиданной жестокостью. А ведь водителю стало плохо... вероятно, у него слабое сердце... Удивительно, как это вы не убили его с первого удара! Вы не согласны со мной?
- Боже мой! Если вдуматься...
- В таком случае, сеньор, вам придется признать, что никакого приступа у водителя не было и он просто-напросто хотел вас убить.
Мы оба помолчали. Я плохо представлял себе, что можно возразить, а комиссар чувствовал, что загнал меня в угол. Право же, этот Фернандес почти пугал меня, но я невольно проникался к нему симпатией. Очень люблю умных и честных полицейских. Но мне ничего другого не оставалось, как прикинуться дурачком.
- Да, конечно... если посмотреть на дело под таким углом зрения... А знаете, сеньор комиссар, вы меня всерьез встревожили!
Он взглянул на меня с такой иронией, что я невольно покраснел. А комиссар, словно не заметив моих слов, спросил:
- И теперь, когда вы поняли, как обстоит дело, надо думать, подадите жалобу?
Вот жучина! Нет, такой ни за что не оставит меня в покое.
- Я уже говорил вам, сеньор комиссар, что не хочу связываться с испанским правосудием. Я приехал в Севилью не затем, чтобы создавать вам лишние трудности.
- Ах да, верно, прошу прощения. Я запамятовал о благотворном влиянии Святой недели... Вы и представить себе не можете, сеньор Моралес, как я счастлив видеть, что ваше редкостное благочестие утихомиривает страсти! Ведь ваша жертва там, в Триане, тоже не пожелала жаловаться! Узнай об этом господин архиепископ Севильский, он бы гордился вами. Но я не священник, а потому не склонен верить, будто небо имеет хоть какое-то влияние на души преступников... А кроме того, я, как ни странно, знаю Педро Эрнандеса.
- Да?
- Очень опасный тип... Позвольте заметить, сеньор Моралес, у вас престранные знакомые...
- Знакомые? Это уж слишком! Я, что ли, искал с ними встречи?
- Согласен, но... зато они искали встречи с вами. Следовательно, вы их интересуете. А почему?
- Буду рад, если вы сумеете мне это объяснить.
Фернандес с большим достоинством встал.
- Положитесь на меня, сеньор, я сделаю все возможное, чтобы удовлетворить ваше любопытство.
Он пристально поглядел мне в глаза.
- Педро Эрнандес - торговец наркотиками, а я ненавижу тех, кто так или иначе связан с наркотиками, откуда бы эти люди ни приехали. Слышите, сеньор Моралес? Не-на-ви-жу! - отчеканил комиссар.
- И вы совершенно правы, но я не понимаю, почему...
- О, разумеется! Моя ненависть продиктована тем, что эти люди опасны для общества, но в конце концов мне всегда удается их обезвредить. Спокойной ночи, сеньор Моралес.
И полицейский вышел так быстро, что я даже не успел его проводить. Да, видать, этот Фернандес здорово осложнит мне работу... Решительно, я добиваюсь все более выдающихся успехов! Мало того, что сразу же привлек внимание полиции, теперь еще вывел ее на след торговцев наркотиками! Можно не сомневаться, что, узнав об этом, Клиф Андерсон быстро прервет мой андалусский отпуск. Разве что Лажолет первым поставит точку на моем путешествии.
Мария дель Дульсе Номбре работала в "Агнце Спасителя" на площади Куна, довольно крупном магазине, специализировавшемся на торговле готовым платьем, но продававшем и просто ткани. Я приехал немного раньше и, делая вид, будто разглядываю витрины, пытался сквозь стекло увидеть девушку. Само собой, я вел себя как школьник, но не испытывал при этом ни тени раскаянья, лишь воспоминание о Рут еще вызывало легкую тоску. Хотя, если хорошенько подумать, больно мне было не оттого, что исчезла романтическая привязанность к жене Алонсо, нет, просто я прощался с юностью, которую она символизировала. Там, на берегах Потомака, я мог бы поклясться, что на свете нет ничего прекраснее белокурых волос и бело-розовой кожи; но здесь, на берегу Гвадалквивира, ко мне вернулись прежние, естественные склонности, и я с радостью признал в глубине души, что позолоченная андалусским солнцем кожа севильянки куда милее и ближе сердцу.
- Я вижу, вы приехали заблаговременно, сеньор?
Я резко обернулся. Хуан. Он не улыбался и явно следил за моей реакцией.
- Я плохо помнил, во сколько мне назначили встречу... Но вы-то какими судьбами оказались здесь так рано?
Он пожал плечами.
- О, я целыми днями брожу по Куне, Сьерпес, Альварес Кинтеро и Тетуану... Мария появится не раньше, чем через полчаса...
- Ну, значит, мы вполне успеем промочить горло.
В самом низу Сьерпес, у Кампаны, есть небольшой тупичок. Туда, в старинное кафе тореро, я и повел Хуана. Мы сели за столик, и я заказал мансанилыо и тапас*. Судя по всему, я не вызывал у парня особого доверия. Надеясь умаслить Хуана, я сказал, как завидую ему, что он остался в Севилье, и как жалею, что уехал из родного города. Хуан хмуро выслушал мои излияния, не проронив ни слова. Упоминать о его сестре я не рискнул, но парень сам завел разговор на эту тему.
______________
* Закуски. - Примеч. авт.
- Сеньор Моралес, почему вы решили пригласить нас с сестрой ужинать?
- Потому что это доставит мне большое удовольствие.
Ответ сбил Хуана с толку. Он явно не ожидал такой прямоты.
- Я не понимаю, что вы имеете в виду, сеньор, - честно признался он.
Мне пришлось рассказать, с каким волнением я снова увидел Севилью, Ла Пальма и дом, где когда-то жил. Я напомнил, что очень любил его отца, и поклялся, что Пако, увидев нас всех вместе, был бы безумно счастлив. Удар попал в цель. Как все андалусцы, Хуан немедленно складывал оружие, как только противник призывал на помощь небо и тени усопших.
- А я-то воображал, будто у вас дурные намерения насчет моей сестры... И мне это ужасно не понравилось!
Я возразил с тем большим жаром, что ничуть не лукавил. Мария, бесспорно, не из тех, кто согласится стать подружкой на час. Эти слова его тронули, и парень пробормотал, что сестра для него - все на свете. Конечно, он хочет, чтобы Мария нашла хорошего мужа, и, желательно, богатого. Тогда они наконец покончат с нуждой, терзающей обоих с самого раннего детства, но, по правде говоря, даже не представлял себе, что станется с ним самим без сестры.
Выходя из кафе на встречу с Марией, оба мы были настроены на самый дружелюбный лад. Из сбивчивых объяснений и уклончивых ответов Хуана я понял, что большую часть своих более чем случайных заработков парень извлекает из мелких операций на черном рынке или оказывая небольшие услуги всяким важным шишкам (правда, он старательно воздерживался от уточнений и не стал объяснять, к какому кругу принадлежат его клиенты). Сообразительный, энергичный и ловкий, Хуан казался типичным андалусцем тех времен, когда футбол еще не начал вытеснять из сердец юношей страсти к тавромахии и каждый юнец просто не мог мечтать ни о чем другом, как о судьбе тореро. Если мне понадобится помощник, пожалуй, лучшего не найдешь.
Не успели мы подойти к "Божьему агнцу", как появилась Мария. Девушка очень обрадовалась, увидев нас вместе. И я повел их ужинать в ресторан "Кристина" в парке того же названия. Еще ни разу в жизни молодые люди не видели такой роскоши. Сначала они держались немного скованно, чувствуя, что их бедная одежда не очень гармонирует с окружающей средой и может вызвать насмешливое любопытство, но мало-помалу риохийское вино сняло напряжение, и мои спутники снова превратились в жизнерадостных детей, а я провел в их обществе один из лучших вечеров в жизни.
Потом я проводил новых друзей в Ла Пальма. Я уже называл обоих по имени, а они, из уважения к возрасту, величали меня доном Хосе. Наконец, оставшись один и вдыхая полной грудью теплый и пронизанный светом ночной воздух, я всеми фибрами души почувствовал себя частицей этой страны, этого города. Мудрость и осторожность требовали поискать такси, а не тащиться на площадь Сан-Фернандо пешком, давая таким образом наемникам Лажолета новую возможность расправиться со мной. Но честь севильянца не позволяла допустить, чтобы какой-то выходец из Канады навязывал свои законы здесь, у меня дома. И я лишь снова пожалел, что приехал безоружным, а потом, напевая "Эль Эмигранте", песню, которую нам только что играли в "Кристине", направился в сторону крытого рынка. Там я почуял первый сигнал тревоги: при моем приближении две тени скользнули под портик благоухающего специями здания. Я замедлил шаг и вышел на середину улицы. Но те, кого я принял за врагов, были просто влюбленными и сами испугались, что идет полицейский. Избегая старинных улочек, ведущих к церкви Спасителя, я пошел вдоль Лараны, спустился в Кампану и вышел на Сьерпес, оттуда - на площадь Сан-Франциско и, миновав ратушу, оказался на площади Сан-Фернандо. Так я благополучно достиг безопасного порта.
СТРАСТНАЯ СРЕДА
Разбудил меня громкий стук в дверь. Из осторожности я сначала спросил, кто это, и, лишь узнав, что на мое имя пришла телеграмма, решился приоткрыть дверь. Я твердо решил впредь постоянно держаться настороже и больше не попадать впросак. На телеграмме стояла подпись моего парижского "патрона", но лаконизм сообщения выдавал манеру Клифа Андерсона: "Испания. Севилья. Гостиница "Сесил-Ориент". Моралесу. - Продолжайте искать клиента. - Посылаем новые образцы товара. - Бижар". Самое скверное в посланиях Клифа - то, что он слишком любит сжатый слог, и нисколько не заботится, поймут его или нет. Ну что означают эти "новые образцы"? Разумеется, человек посторонний (не важно, враг или просто равнодушный), прочитав такую телеграмму, не почерпнет никаких полезных для себя сведений. Беда лишь, что и адресат обычно оказывается в подобном положении, а это уже гораздо неприятнее. Правда, для меня сейчас имело значение только одно: Клиф не отзывает меня обратно, в Вашингтон. Ну а насчет остального: поживем - увидим. Начав бриться, я невольно рассмеялся. Ну что за прелесть этот Андерсон! "Продолжайте искать клиента"! А, каково? Только на сей раз у меня такое ощущение, что, вопреки всем правилам торговли, сами клиенты ищут меня...
В любом уголке света я вряд ли бы согласился играть роль затравленной мыши, за которой охотится целая стая котов. Ощущение временной беспомощности и вполне естественного страха испортили бы мне цвет лица и заставили взирать на будущее в довольно мрачном свете. Но в Севилье мне было наплевать и на Лажолета, и на его убийц, и на мерзкий характер Андерсона, и на ребусы, которые он посылает мне через Париж. Главное - я в Севилье, и стоит восхитительная погода. А еще - у меня свидание с Марией дель Дульсе Номбре. Все остальное не имеет значения.
А о встрече я договорился вчера в "Кристине", воспользовавшись тем, что Хуан на минутку отлучился и оставил нас вдвоем.
- Мария... Я бы очень хотел увидеться с вами завтра... но наедине...
Девушка покраснела до корней волос.
- Дон Хосе!
- Я хочу сказать вам кое-что важное...
- Разве вы не можете сделать это при моем брате?
На мгновение я растерялся, не понимая, то ли она действительно дурочка, то ли прикидывается, но, должно быть, у меня был такой ошарашенный вид, что Мария рассмеялась.
- Я догадываюсь, что во Франции женщины куда свободнее, чем у нас... Здесь, дон Хосе, девушки не встречаются наедине с едва знакомыми мужчинами...
- То есть как это "едва знакомыми"? Да мы увиделись впервые больше двадцати лет назад!
Мария снова рассмеялась.
- Честно говоря, об этом я не подумала!.. Но что, если узнает Хуан?
- Не узнает.
- Мне не хотелось бы его обманывать.
- Молчание - вовсе не обман.
Хуан уже возвращался, но, чтобы добраться до нашего столика, ему надо было перейти через весь зал.
- Вот он! Решайтесь же, Мария...
Девушка, еще немного поколебавшись, потупила глаза.
- В два часа я пойду смотреть на пасо Девы Армагурской...
Да, только в Испании девушки назначают свидание в церкви!
Я проснулся очень поздно, вновь обретя привычки типичного андалусца. Здесь не любят обременять себя строгим расписанием. Поэтому, когда я вышел из "Сесил-Ориента", было уже заполдень. Для начала я решил выпить аперитив в кафе на углу улиц Веласкеса и Караваса. Официант принес мне рюмку хереса и две креветки под майонезом и оставил размышлять о том, в каком незавидном положении я оказался. Во-первых, я по-прежнему даже не представлял, каким образом добраться до Лажолета, так что проще всего, пожалуй, было подождать нового нападения и попытаться поймать очередного убийцу. А уж потом я так или иначе заставлю его говорить. Но как и где? Во-вторых, ситуацию осложняли подозрения Фернандеса - тот явно принимал меня за какого-нибудь короля наркобизнеса и ждал малейшей оплошности, чтобы застукать с поличным. Кроме того, не стоило забывать о Марии и Хуане. Имел ли я право впутывать их в свои приключения? Я никогда не прощу себе, если Лажолету вздумается в пику мне навредить этим двум несчастным. Но, с другой стороны, у меня не хватало мужества отказаться от Марии. Нечего и пытаться себя обманывать - я полюбил Марию дель Дульсе Номбре. В конце концов, Рут уже устроила свою жизнь, так почему бы и мне не сделать то же самое? Но согласится ли Мария поехать со мной в Штаты? Как она расстанется с братом? Честно говоря, я плохо представлял Хуана в Вашингтоне, где ужасно не любят легкомысленного отношения к жизни. Положа руку на сердце, лучше бы Клиф меня отозвал - так было бы лучше для всех.
В ответ я изо всех сил съездил ему по физиономии. Нос под костяшками пальцев хрустнул, хлынула кровь, глаза закатились, и мой противник начал медленно оседать на землю. Я удержал его одной рукой, а второй, еще до того как успел вмешаться полицейский, привел личико парня в такое состояние, что он надолго сохранит воспоминания о нашей встрече. Кто-то из зевак восхищенно крикнул: "Оле!" - как на бое быков. Постовой, вцепившись в мои плечи, с трудом оторвал меня от противника.
- Вы что, хотите его прикончить? - задыхаясь, спросил он.
Я отпустил водилу, и тот упал на землю, как тряпичная кукла. Полицейский - еще совсем юный - побледнел от волнения. Он долго смотрел на раненого, которого кто-то из сердобольных зрителей пытался привести в чувство, и наконец дрожащим голосом сказал:
- Это вам дорого обойдется!
- Если бы ему удалось отправить меня к праотцам, это обошлось бы еще дороже!
Паренек буквально подскочил на месте.
- Он хотел убить вас?
Тут в разговор вмешалась женщина, чей крик, без всяких сомнений, спас мне жизнь.
- Верно-верно! Я все видела!
Все это совершенно превосходило и компетенцию, и умственные возможности бедняги полицейского. Поэтому он поднял на ноги уже потихоньку приходившую в себя мою жертву и устроил рядом с собой на заднем сиденье, а мне велел взять руль. Свидетельница устроилась возле меня, и так, всей компанией, мы поехали в комиссариат Пуресы, где господа полицейские, охраняющие покой в Триане, мирно дремали под сенью Санта-Анна.
В полицейском участке все заговорили разом, устроив невообразимый шум, так что местному комиссару пришлось установить спокойствие, заорав еще громче, чем все мы, вместе взятые. Постовой доложил, что видел лишь машину, стоявшую на Пахес-дель-Коро не слева, как положено, а справа, и кучку любопытных. Подойдя поближе, он разглядел, что какой-то тип с остервенением лупит другого. Но тут опять с величайшим пылом в разговор встряла женщина, видевшая развитие драмы с начала до конца, и полицейским волей-неволей пришлось ее выслушать. Свидетельница назвалась Кармен Муньос, прислугой у сеньора Гонсалеса-и-Паральта, живущего в доме на улице Падре Марчениа. Она возвращалась к себе на калле* Эвангелиста, закончив дневные труды, как вдруг с угла Пахес-дель-Коро заметила, как бульвар пересекла машина и помчалась прямо на вон того сеньора (Кармен Муньос кивнула в мою сторону), а он, бедняжка, шел себе спокойно, ни о чем не догадываясь. Ну вот, она и закричала изо всех сил и теперь благодарит Святую Деву, подающую Надежду, за то, что та помогла ей спасти христианина от верной гибели. Свидетельница в высшей степени одобряла трепку, которую я устроил этому шоферу, едва не отправившему человека в мир иной без покаяния. Начав говорить, сеньора Муньос никак не могла остановиться, и комиссару в конце концов пришлось стукнуть по столу, дабы остановить поток ее мстительного красноречия. В свою очередь водитель сказал, что его зовут Педро Эрнандес, определенных занятий он не имеет, а живет в верхней части улицы Кастилья. Машину он одолжил у приятеля. По словам Эрнандеса, внезапное недомогание помешало ему справиться с управлением. Парень якобы помнил лишь, что, теряя сознание, он хотел остановить машину, но вместо тормоза нажал, видимо, на акселератор. Эрнандес заявил еще, что глубоко сожалеет о происшествии и твердо намерен немедленно сходить к врачу - не только из-за нанесенных мной ран, но, главное, выяснить, не страдает ли он какой-нибудь болезнью, при которой категорически не рекомендуется водить машину. Комиссар живейшим образом посоветовал ему никогда больше не садиться за руль. Тем не менее наглец-водила заметил, что совершенно не понимает причин такого зверского избиения. При этом он с мерзкой ухмылкой поглядывал на меня - даром что нос распух, а глаза почти не открывались. Он-то отлично знал, что у меня нет и тени сомнений в намеренности покушения.
______________
* Улица (исп.). - Примеч. перев.
Со мной комиссар разговаривал особенно сурово. Поглядев на бумаги, он заметил, что я приобрел во Франции довольно странные привычки и, если моя жертва сочтет нужным подать жалобу (а он, комиссар, от души советует так и сделать), мне придется отвечать перед судом за тяжкие телесные повреждения. Однако, к величайшему удивлению полицейских, Педро Эрнандес отказался. Он заявил, что, вероятно, моя нервозность объясняется пережитым страхом, а потому согласен забыть об инциденте, если я оплачу ему лечение.
И что мне еще оставалось делать, кроме как поблагодарить? Заговори я о попытке убийства, никто бы мне не поверил, кроме, возможно, Кармен Муньос, но кто бы посчитался с ее мнением? Комиссара обуревали противоречивые чувства: с одной стороны, раздражение, что его побеспокоили просто так, с другой - он явно испытывал облегчение от того, что не надо заводить дело и возиться с лишними бумажками. Поэтому он ограничился коротким, но энергичным внушением, адресованным главным образом мне, и выпроводил нас из участка. Больше всех такой конец разочаровал милейшую Кармен Муньос - та уже видела себя героиней приключения, которое по крайней мере на несколько дней прославило бы ее на весь квартал.
На тротуаре мы с Эрнандесом остановились и молча поглядели друг другу в глаза. Наконец, уже садясь в машину, мой противник решился:
- Вам придется заплатить куда дороже, сеньор... Счетом от врача вы не отделаетесь...
- Кто тебе приказал меня сбить?
Парень пожал плечами и взялся за руль.
- Наслаждайтесь воздухом Севильи, сеньор, - бросил он, уже трогаясь с места. - Говорят, те, кто здесь умирает, особенно сожалеют, что никогда больше не увидят этого города!
Я с легкой тревогой думаю, что скажет обо мне Клиф Андерсон, когда я сообщу ему, что менее чем за сорок восемь часов дважды привлек к своей особе внимание полиции, хотя он строжайшим образом приказал мне действовать незаметно. Правда, это все же не моя вина, что меня пытались убить при всем честном народе. Вот только Клиф не слишком интересуется доводами логики, когда она противоречит его инструкциям.
Я, конечно, записал номер машины Эрнандеса, но пытаться разыскивать ее истинного владельца бесполезно. Лажолет не так наивен, чтобы дать одному из наемных убийц машину, по которой можно было бы добраться если не до него самого, то хоть до кого-то из его ближайшего окружения. А мелкая рыбешка меня не интересует. Я приехал в Севилью вовсе не для того, чтобы очистить ее от шантрапы, нет, для меня главное - обнаружить цепочку, по которой наркотики текут из Испании в Соединенные Штаты. И то, что меня так ожесточенно преследуют, даже не скрываясь, белым днем, на глазах изумленной публики, доказывает правоту Эскуариса. Похоже, Севилья и вправду занимает важное место в махинациях Лажолета, и, судя по тому, как он спешит со мной разделаться, мое присутствие здесь все более и более нежелательно. Почему? Надо думать, я приехал в самый неподходящий момент - в ближайшее время они собираются отправить груз по назначению и вовсе не жаждут, чтобы я стал свидетелем. В отличие от нападения в Ла Пальма то, что произошло на Пахес-дель-Коро, меня успокоило. Теперь я не сомневался, что накануне остался в живых отнюдь не по воле нападавшего, и, если Лажолет так спешит, значит, считает меня крайне опасным субъектом. Вот и все. С романтическими иллюзиями покончено, Пепе. Теперь придется держаться настороже двадцать четыре часа в сутки.
Скорее всего, я больше не увижу Эрнандеса, равно как и второго убийцу наркомана с жуткими глазами. Надо полагать, в распоряжении Лажолета достаточно народу, чтобы подослать ко мне еще незнакомого бандита с приказом навсегда избавить Севилью от моего присутствия. Само собой, не очень-то веселенькая перспектива! Но, в конце концов, такая уж у меня работа. А кроме того, от судьбы все равно не уйдешь - чему быть, того не миновать. Два раза покушения сорвались, так почему бы не сорваться и третьему? Во всяком случае, народная мудрость - на моей стороне.
Решив пока ничего не предпринимать, я остановился передохнуть на площади Кубы. Когда-то, мальчишкой, я приходил сюда глазеть, как, пропуская грузы, открывается и закрывается проход по мосту Сан-Тельмо. Именно здесь я впервые понял, что мир простирается далеко за пределы пригородов Севильи, и аромат приключений защекотал мне ноздри. Скажи кто-нибудь тогда малышу Пепе, что он поедет в Америку, мальчуган расхохотался бы прямо в глаза, и однако двадцать лет спустя я вернулся из той самой Америки на площадь Кубы искать приключений в родном городе. Круг замкнулся.
Проходя мимо больницы Санта-Каридад на калле Темпрадо, я невольно подумал, что без вмешательства Кармен Муньос лежать бы мне сейчас тут, на больничной койке, а то и в морге. Ласковый прием блудного сына, ничего не скажешь! Рут и Алонсо будут долго потешаться, узнав, как тепло соотечественники встретили меня в родном городе!
Зато на площади Сан-Фернандо я вздохнул с облегчением - гостиница "Сесил-Ориент" стала для меня своего рода спасительной гаванью. Хотя бы в ближайшие несколько часов меня не потревожат ни убийцы, ни полиция. Увы, я ошибся, ибо первый, кого я увидел в холле, был комиссар Фернандес. По-моему, этот тип уж слишком навязчив. В первую минуту, надеясь, что, возможно, он меня не заметил, я почувствовал острое искушение удрать, но, судя по тому, как старательно комиссар отводил глаза, стало ясно, как тщетны мои надежды. А впрочем, возможно, он явился сюда не из-за меня... И все же, когда я проходил мимо, Фернандес встал.
- Добрый вечер, сеньор Моралес...
- Добрый вечер, господин комиссар. Вы, случайно, не меня ждете?
- О, это далеко не случайность! Представьте себе, сеньор Моралес, ни один человек в Севилье сейчас не интересует меня больше, чем вы!
- Это что, комплимент?
- Честно говоря, не знаю...
Оба мы улыбаемся с самым любезным видом, но ни того, ни другого такая чисто внешняя вежливость нисколько не обманывает.
- Вы позволите угостить вас рюмкой хереса, сеньор комиссар?
- Я пришел сюда не затем, чтобы пить, сеньор Моралес.
- Правда?
Я вижу, как он стискивает зубы.
- Да, я хотел просить вас уделить мне немного времени, сеньор Моралес.
- Просить? Вы что же, пришли сюда как частное лицо?
- Совершенно верно, сеньор... и только от вас одного зависит, чтобы разговор не принял официального характера.
- И что я должен для этого сделать?
- Просто согласиться на мою просьбу.
Разумеется, я мог бы послать его ко всем чертям, но это значило бы нажить нового врага, и к тому же очень серьезного, а сейчас я чувствовал, что Фернандес еще не составил определенного мнения на мой счет. Я несколько нарочито поклонился.
- Я почту за честь, если вы согласитесь зайти ко мне в номер, сеньор комиссар.
Фернандес в тон мне отвешивает поклон.
- О, напротив, сеньор Моралес, это я почту за честь сопровождать вас.
В номере он с той же изысканной вежливостью спрашивает разрешения закурить сигару и, опустившись в кресло, вкрадчиво говорит:
- Я позволил себе побеспокоить вас здесь, сеньор Моралес, только потому, что мне стало известно о происшествии в Триане...
- Да, я и в самом деле едва не попал в серьезную аварию.
- Вам ужасно не везет... Вчера на вас напали, а сегодня чуть не сбила машина... Две попытки убийства за столь короткий срок - это уж слишком. Вы не находите?
Я немного принужденно смеюсь.
- Ну, в Триане произошел обыкновенный несчастный случай...
- Однако полицейскому, который помешал вам добить неловкого водителя, вы дали совсем другое объяснение. Так ведь?
- Не стоит преувеличивать, господин комиссар! Я готов признать, что вел себя слишком грубо, хотя и сам не понимаю почему...
- О, об этом нетрудно догадаться, сеньор!.. Просто вы отлично поняли, что вас в очередной раз хотели прикончить.
Фернандес помолчал, но я благоразумно воздержался от возражений.
- Так кто же так упорно стремится лишить вас жизни, сеньор Моралес? продолжал полицейский. - И... почему?
Этот Фернандес становится все обременительнее. И как убедить его оставить меня в покое?
- Не сердитесь на меня, сеньор комиссар, но, по-моему, вы несколько сгущаете краски. В Ла Пальма мне хотел обчистить карманы самый обыкновенный вор, а только что - я просто чуть не попал под машину человека, который за рулем потерял сознание. Обычная невезуха... Неприятно, конечно, но это еще не трагедия.
- Кстати, о невезухе... вас ведь вполне могли бы обвинить в убийстве.
- Меня?
- Кажется, вы колотили этого... больного с невиданной жестокостью. А ведь водителю стало плохо... вероятно, у него слабое сердце... Удивительно, как это вы не убили его с первого удара! Вы не согласны со мной?
- Боже мой! Если вдуматься...
- В таком случае, сеньор, вам придется признать, что никакого приступа у водителя не было и он просто-напросто хотел вас убить.
Мы оба помолчали. Я плохо представлял себе, что можно возразить, а комиссар чувствовал, что загнал меня в угол. Право же, этот Фернандес почти пугал меня, но я невольно проникался к нему симпатией. Очень люблю умных и честных полицейских. Но мне ничего другого не оставалось, как прикинуться дурачком.
- Да, конечно... если посмотреть на дело под таким углом зрения... А знаете, сеньор комиссар, вы меня всерьез встревожили!
Он взглянул на меня с такой иронией, что я невольно покраснел. А комиссар, словно не заметив моих слов, спросил:
- И теперь, когда вы поняли, как обстоит дело, надо думать, подадите жалобу?
Вот жучина! Нет, такой ни за что не оставит меня в покое.
- Я уже говорил вам, сеньор комиссар, что не хочу связываться с испанским правосудием. Я приехал в Севилью не затем, чтобы создавать вам лишние трудности.
- Ах да, верно, прошу прощения. Я запамятовал о благотворном влиянии Святой недели... Вы и представить себе не можете, сеньор Моралес, как я счастлив видеть, что ваше редкостное благочестие утихомиривает страсти! Ведь ваша жертва там, в Триане, тоже не пожелала жаловаться! Узнай об этом господин архиепископ Севильский, он бы гордился вами. Но я не священник, а потому не склонен верить, будто небо имеет хоть какое-то влияние на души преступников... А кроме того, я, как ни странно, знаю Педро Эрнандеса.
- Да?
- Очень опасный тип... Позвольте заметить, сеньор Моралес, у вас престранные знакомые...
- Знакомые? Это уж слишком! Я, что ли, искал с ними встречи?
- Согласен, но... зато они искали встречи с вами. Следовательно, вы их интересуете. А почему?
- Буду рад, если вы сумеете мне это объяснить.
Фернандес с большим достоинством встал.
- Положитесь на меня, сеньор, я сделаю все возможное, чтобы удовлетворить ваше любопытство.
Он пристально поглядел мне в глаза.
- Педро Эрнандес - торговец наркотиками, а я ненавижу тех, кто так или иначе связан с наркотиками, откуда бы эти люди ни приехали. Слышите, сеньор Моралес? Не-на-ви-жу! - отчеканил комиссар.
- И вы совершенно правы, но я не понимаю, почему...
- О, разумеется! Моя ненависть продиктована тем, что эти люди опасны для общества, но в конце концов мне всегда удается их обезвредить. Спокойной ночи, сеньор Моралес.
И полицейский вышел так быстро, что я даже не успел его проводить. Да, видать, этот Фернандес здорово осложнит мне работу... Решительно, я добиваюсь все более выдающихся успехов! Мало того, что сразу же привлек внимание полиции, теперь еще вывел ее на след торговцев наркотиками! Можно не сомневаться, что, узнав об этом, Клиф Андерсон быстро прервет мой андалусский отпуск. Разве что Лажолет первым поставит точку на моем путешествии.
Мария дель Дульсе Номбре работала в "Агнце Спасителя" на площади Куна, довольно крупном магазине, специализировавшемся на торговле готовым платьем, но продававшем и просто ткани. Я приехал немного раньше и, делая вид, будто разглядываю витрины, пытался сквозь стекло увидеть девушку. Само собой, я вел себя как школьник, но не испытывал при этом ни тени раскаянья, лишь воспоминание о Рут еще вызывало легкую тоску. Хотя, если хорошенько подумать, больно мне было не оттого, что исчезла романтическая привязанность к жене Алонсо, нет, просто я прощался с юностью, которую она символизировала. Там, на берегах Потомака, я мог бы поклясться, что на свете нет ничего прекраснее белокурых волос и бело-розовой кожи; но здесь, на берегу Гвадалквивира, ко мне вернулись прежние, естественные склонности, и я с радостью признал в глубине души, что позолоченная андалусским солнцем кожа севильянки куда милее и ближе сердцу.
- Я вижу, вы приехали заблаговременно, сеньор?
Я резко обернулся. Хуан. Он не улыбался и явно следил за моей реакцией.
- Я плохо помнил, во сколько мне назначили встречу... Но вы-то какими судьбами оказались здесь так рано?
Он пожал плечами.
- О, я целыми днями брожу по Куне, Сьерпес, Альварес Кинтеро и Тетуану... Мария появится не раньше, чем через полчаса...
- Ну, значит, мы вполне успеем промочить горло.
В самом низу Сьерпес, у Кампаны, есть небольшой тупичок. Туда, в старинное кафе тореро, я и повел Хуана. Мы сели за столик, и я заказал мансанилыо и тапас*. Судя по всему, я не вызывал у парня особого доверия. Надеясь умаслить Хуана, я сказал, как завидую ему, что он остался в Севилье, и как жалею, что уехал из родного города. Хуан хмуро выслушал мои излияния, не проронив ни слова. Упоминать о его сестре я не рискнул, но парень сам завел разговор на эту тему.
______________
* Закуски. - Примеч. авт.
- Сеньор Моралес, почему вы решили пригласить нас с сестрой ужинать?
- Потому что это доставит мне большое удовольствие.
Ответ сбил Хуана с толку. Он явно не ожидал такой прямоты.
- Я не понимаю, что вы имеете в виду, сеньор, - честно признался он.
Мне пришлось рассказать, с каким волнением я снова увидел Севилью, Ла Пальма и дом, где когда-то жил. Я напомнил, что очень любил его отца, и поклялся, что Пако, увидев нас всех вместе, был бы безумно счастлив. Удар попал в цель. Как все андалусцы, Хуан немедленно складывал оружие, как только противник призывал на помощь небо и тени усопших.
- А я-то воображал, будто у вас дурные намерения насчет моей сестры... И мне это ужасно не понравилось!
Я возразил с тем большим жаром, что ничуть не лукавил. Мария, бесспорно, не из тех, кто согласится стать подружкой на час. Эти слова его тронули, и парень пробормотал, что сестра для него - все на свете. Конечно, он хочет, чтобы Мария нашла хорошего мужа, и, желательно, богатого. Тогда они наконец покончат с нуждой, терзающей обоих с самого раннего детства, но, по правде говоря, даже не представлял себе, что станется с ним самим без сестры.
Выходя из кафе на встречу с Марией, оба мы были настроены на самый дружелюбный лад. Из сбивчивых объяснений и уклончивых ответов Хуана я понял, что большую часть своих более чем случайных заработков парень извлекает из мелких операций на черном рынке или оказывая небольшие услуги всяким важным шишкам (правда, он старательно воздерживался от уточнений и не стал объяснять, к какому кругу принадлежат его клиенты). Сообразительный, энергичный и ловкий, Хуан казался типичным андалусцем тех времен, когда футбол еще не начал вытеснять из сердец юношей страсти к тавромахии и каждый юнец просто не мог мечтать ни о чем другом, как о судьбе тореро. Если мне понадобится помощник, пожалуй, лучшего не найдешь.
Не успели мы подойти к "Божьему агнцу", как появилась Мария. Девушка очень обрадовалась, увидев нас вместе. И я повел их ужинать в ресторан "Кристина" в парке того же названия. Еще ни разу в жизни молодые люди не видели такой роскоши. Сначала они держались немного скованно, чувствуя, что их бедная одежда не очень гармонирует с окружающей средой и может вызвать насмешливое любопытство, но мало-помалу риохийское вино сняло напряжение, и мои спутники снова превратились в жизнерадостных детей, а я провел в их обществе один из лучших вечеров в жизни.
Потом я проводил новых друзей в Ла Пальма. Я уже называл обоих по имени, а они, из уважения к возрасту, величали меня доном Хосе. Наконец, оставшись один и вдыхая полной грудью теплый и пронизанный светом ночной воздух, я всеми фибрами души почувствовал себя частицей этой страны, этого города. Мудрость и осторожность требовали поискать такси, а не тащиться на площадь Сан-Фернандо пешком, давая таким образом наемникам Лажолета новую возможность расправиться со мной. Но честь севильянца не позволяла допустить, чтобы какой-то выходец из Канады навязывал свои законы здесь, у меня дома. И я лишь снова пожалел, что приехал безоружным, а потом, напевая "Эль Эмигранте", песню, которую нам только что играли в "Кристине", направился в сторону крытого рынка. Там я почуял первый сигнал тревоги: при моем приближении две тени скользнули под портик благоухающего специями здания. Я замедлил шаг и вышел на середину улицы. Но те, кого я принял за врагов, были просто влюбленными и сами испугались, что идет полицейский. Избегая старинных улочек, ведущих к церкви Спасителя, я пошел вдоль Лараны, спустился в Кампану и вышел на Сьерпес, оттуда - на площадь Сан-Франциско и, миновав ратушу, оказался на площади Сан-Фернандо. Так я благополучно достиг безопасного порта.
СТРАСТНАЯ СРЕДА
Разбудил меня громкий стук в дверь. Из осторожности я сначала спросил, кто это, и, лишь узнав, что на мое имя пришла телеграмма, решился приоткрыть дверь. Я твердо решил впредь постоянно держаться настороже и больше не попадать впросак. На телеграмме стояла подпись моего парижского "патрона", но лаконизм сообщения выдавал манеру Клифа Андерсона: "Испания. Севилья. Гостиница "Сесил-Ориент". Моралесу. - Продолжайте искать клиента. - Посылаем новые образцы товара. - Бижар". Самое скверное в посланиях Клифа - то, что он слишком любит сжатый слог, и нисколько не заботится, поймут его или нет. Ну что означают эти "новые образцы"? Разумеется, человек посторонний (не важно, враг или просто равнодушный), прочитав такую телеграмму, не почерпнет никаких полезных для себя сведений. Беда лишь, что и адресат обычно оказывается в подобном положении, а это уже гораздо неприятнее. Правда, для меня сейчас имело значение только одно: Клиф не отзывает меня обратно, в Вашингтон. Ну а насчет остального: поживем - увидим. Начав бриться, я невольно рассмеялся. Ну что за прелесть этот Андерсон! "Продолжайте искать клиента"! А, каково? Только на сей раз у меня такое ощущение, что, вопреки всем правилам торговли, сами клиенты ищут меня...
В любом уголке света я вряд ли бы согласился играть роль затравленной мыши, за которой охотится целая стая котов. Ощущение временной беспомощности и вполне естественного страха испортили бы мне цвет лица и заставили взирать на будущее в довольно мрачном свете. Но в Севилье мне было наплевать и на Лажолета, и на его убийц, и на мерзкий характер Андерсона, и на ребусы, которые он посылает мне через Париж. Главное - я в Севилье, и стоит восхитительная погода. А еще - у меня свидание с Марией дель Дульсе Номбре. Все остальное не имеет значения.
А о встрече я договорился вчера в "Кристине", воспользовавшись тем, что Хуан на минутку отлучился и оставил нас вдвоем.
- Мария... Я бы очень хотел увидеться с вами завтра... но наедине...
Девушка покраснела до корней волос.
- Дон Хосе!
- Я хочу сказать вам кое-что важное...
- Разве вы не можете сделать это при моем брате?
На мгновение я растерялся, не понимая, то ли она действительно дурочка, то ли прикидывается, но, должно быть, у меня был такой ошарашенный вид, что Мария рассмеялась.
- Я догадываюсь, что во Франции женщины куда свободнее, чем у нас... Здесь, дон Хосе, девушки не встречаются наедине с едва знакомыми мужчинами...
- То есть как это "едва знакомыми"? Да мы увиделись впервые больше двадцати лет назад!
Мария снова рассмеялась.
- Честно говоря, об этом я не подумала!.. Но что, если узнает Хуан?
- Не узнает.
- Мне не хотелось бы его обманывать.
- Молчание - вовсе не обман.
Хуан уже возвращался, но, чтобы добраться до нашего столика, ему надо было перейти через весь зал.
- Вот он! Решайтесь же, Мария...
Девушка, еще немного поколебавшись, потупила глаза.
- В два часа я пойду смотреть на пасо Девы Армагурской...
Да, только в Испании девушки назначают свидание в церкви!
Я проснулся очень поздно, вновь обретя привычки типичного андалусца. Здесь не любят обременять себя строгим расписанием. Поэтому, когда я вышел из "Сесил-Ориента", было уже заполдень. Для начала я решил выпить аперитив в кафе на углу улиц Веласкеса и Караваса. Официант принес мне рюмку хереса и две креветки под майонезом и оставил размышлять о том, в каком незавидном положении я оказался. Во-первых, я по-прежнему даже не представлял, каким образом добраться до Лажолета, так что проще всего, пожалуй, было подождать нового нападения и попытаться поймать очередного убийцу. А уж потом я так или иначе заставлю его говорить. Но как и где? Во-вторых, ситуацию осложняли подозрения Фернандеса - тот явно принимал меня за какого-нибудь короля наркобизнеса и ждал малейшей оплошности, чтобы застукать с поличным. Кроме того, не стоило забывать о Марии и Хуане. Имел ли я право впутывать их в свои приключения? Я никогда не прощу себе, если Лажолету вздумается в пику мне навредить этим двум несчастным. Но, с другой стороны, у меня не хватало мужества отказаться от Марии. Нечего и пытаться себя обманывать - я полюбил Марию дель Дульсе Номбре. В конце концов, Рут уже устроила свою жизнь, так почему бы и мне не сделать то же самое? Но согласится ли Мария поехать со мной в Штаты? Как она расстанется с братом? Честно говоря, я плохо представлял Хуана в Вашингтоне, где ужасно не любят легкомысленного отношения к жизни. Положа руку на сердце, лучше бы Клиф меня отозвал - так было бы лучше для всех.