Страница:
Терзая сонные глаза и ожидая стука в дверь.
Когда мужа Лил демобилизовали,
Я ей сказала сама, прямо, без никаких:
ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА
Альберт скоро вернется, приведи себя в порядок.
Он спросит, куда ты девала деньги, что он тебе
Оставил на зубы. Да-да. Я сама же слыхала.
Не дури. Лил, выдери все и сделай вставные.
Он же сказал: смотреть на тебя не могу.
И я не могу, говорю, подумай об Альберте,
Он угробил три года в окопах, он хочет пожить,
Не с тобой, так другие найдутся, - сказала я.
- Вот как? - сказала она. - Еше бы, - сказала я",
Ну так спасибо, - сказала она, - договаривай до конца.
ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА
Не хочешь, делай что хочешь, - сказала я.
Раз ты не сумеешь, другие сумеют.
Но, если он тебя бросит, так не без причины.
Стыдись, говорю я, ты стала развалиной.
(А ей всего тридцать один.)
- А что я могу, - говорит она и мрачнеет, -
Это все от таблеток, тех самых, ну, чтобы...
(У нее уже пятеро, чуть не загнулась от Джорджа.)
Аптекарь сказал, все пройдет, а оно не прошло.
- Ну и дура же ты, - сказала я.
Скажем, Альберт тебя не оставит, - сказала я, -
Так на черта ж ты замужем, если не хочешь рожать?
ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА
В воскресенье Альберт вернулся, у них был
горячий окорок,
И меня позвали к обеду, пока горячий...
ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА
ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА
Добрночи, Билл. Добрночи, Лу. Добрночи, Мей,
Добрночи. Угу. Добрночи.
Доброй ночи, леди, доброй ночи, прекрасные
леди, доброй вам ночи.
Речной шатер опал; последние пальцы листьев
Цепляются за мокрый берег. Ветер
Пробегает неслышно по бурой земле. Нимфы ушли.
Милая Темза, тише, не кончил я песнь мою.
На реке ни пустых бутылок, ни пестрых оберток,
Ни носовых платков, ни коробков, ни окурков,
Ни прочего реквизита летних ночей. Нимфы ушли.
И их друзья, шалопаи, наследники директоров Сити,
Тоже ушли и адресов не оставили.
У вод леманских сидел я и плакал...
Милая Темза, тише, не кончил я песнь мою,
Милая Темза, тише, ибо негромко я и недолго пою.
Ибо в холодном ветре не слышу иных вестей,
Кроме хихиканья смерти и лязга костей.
Сквозь травы тихо кравшаяся крыса
Тащилась скользким брюхом по земле,
А я удил над выцветшим каналом
За газовым заводом в зимний вечер
И думал о царе, погибшем брате,
И о царе отце, погибшем прежде.
В сырой низине белые тела,
С сухой мансарды от пробежки крысьей
Порою донесется стук костей.
А за спиною, вместо новостей,
Гудки машин: весной в такой машине
К девицам миссис Портер ездит Суини.
Ах, льет сиянье месяц золотой
На миссис Портер с дочкой молодой
Что моют ноги содовой водой
Et О ces voix d'enfants, chantant dans la coupole! {*}
{* "И о эти голоса детей, под куполом поющих!" (франц.) - последняя
строка сонета П. Вершена "Парсифаль", написанного под впечатлением
одноименной оперы Вагнера. Хор детей поет у Вагнера во время церемонии
омовения ног, предшествующей завершению поисков Грааля.}
Щелк щелк щелк.
Упрек упрек упрек
Осиленной так грубо.
Терей
Призрачный город
В буром тумане зимнего полудня
Мистер Евгенидис, купец из Смирны, -
Небритость, полный карман коринки,
Стоимость-страхование-фрахт, Лондон, -
Пригласил на вульгарном французском
Отобедать в отеле "Кеннон-стрит",
После - уик-энд в "Метрополе".
В лиловый час, когда глаза и спины
Из-за конторок поднимаются, когда людская
Машина в ожидании дрожит, как таксомотор, -
Я, Тиресий, пророк, дрожащий меж полами,
Слепой старик со сморщенною женской грудью.
В лиловый час я вижу, как с делами
Разделавшись, к домам влекутся люди,
Плывет моряк, уже вернулась машинистка,
Объедки прибраны, консервы на столе.
Белье рискует за окно удрать,
Но все же сушится, пока лучи заката не потухли,
А на диване (по ночам кровать) -
Чулки, подвязки, лифчики и туфли.
Я, старикашка с дряблой женской грудью,
Все видя, не предвижу новостей -
Я сам имел намеченных гостей.
Вот гость, прыщавый страховой агент,
Мальчишка с фанаберией в манере,
Что о плебействе говорит верней, чем
Цилиндр - о брэдфордском миллионере.
Найдя, что время действовать настало,
Он сонную от ужина ласкает,
Будя в ней страсть, чего она нимало
Не отвергает и не привлекает.
Взвинтясь, он переходит в наступленье,
Ползущим пальцам нет сопротивленья,
Тщеславие не видит ущемленья
В объятиях без взаимного влеченья.
(А я, Тиресий, знаю наперед
Все, что бывает при таком визите -
Я у фиванских восседал ворот
И брел среди отверженных в Аиде.)
Отеческий прощальный поцелуй,
И он впотьмах на лестницу выходит...
Едва ли зная об его уходе,
Она у зеркала стоит мгновенье;
В мозгу полувозникло что-то, вроде
"Ну, вот и все", - и выдох облегченья,
Когда в грехе красавица, она,
По комнате бредя, как бы спросонья,
Рукой поправит прядь, уже одна,
И что-то заведет на граммофоне.
"Музыка подкралась по воде"
По Стрэнду, вверх по Куин-Виктория-стрит.
О Город, город, я порою слышу
Перед пивной на Лоуэр-Темз-стрит
Приятное похныкиванье мандолины,
А за стеной кричат, стучат мужчины -
То заседают в полдень рыбаки; а за другой стеной
Великомученика своды блещут несказанно
По-ионийски золотом и белизной.
Дегтем и нефтью
Потеет река
Баржи дрейфуют
В зыби прилива
Красные паруса
Терпеливо
Ждут облегчающего ветерка.
Бревна плывут
Возле бортов
К Гринвичу
Мимо Острова Псов.
Вейалала лейа
Валлала лейалала
Елизавета и Лестер
В ладье с кормой
В виде раззолоченной
Раковины морской
Красный и золотой
Играет прилив
Линией береговой
Юго-западный ветер
Несет по теченью
Колокольный звон
Белые башни
Вейалала лейа
Валлала лейалала
"Место рожденья - Хайбери. Место растленья
Ричмонд. Трамваи, пыльные парки,
В Ричмонде я задрала колени
В узкой байдарке".
"Ногами я в Мургейте, а под ногами
Сердце. Я не кричала.
После он плакал. Знаете сами.
Клялся начать жить сначала".
"В Маргейте возле пляжа.
Я связь ничего
С ничем.
Обломки грязных ногтей не пропажа.
Мои старики, они уж не ждут совсем
Ничего".
ла ла
Я путь направил в Карфаген
Горящий горящий горящий
О Господи Ты выхватишь меня
О Господи Ты выхватишь
горящий
Флеб, финикиец, две недели как мертвый,
Крики чаек забыл и бегущие волны,
И убытки и прибыль.
Морские теченья,
Шепча, ощипали кости, когда он, безвольный
После бури, вздымаясь и погружаясь,
Возвращался от зрелости к юности.
Ты,
Иудей или эллин под парусом у кормила,
Вспомни о Флебе: и он был исполнен силы
и красоты.
После факельных бликов на потных лицах
После холодных молчаний в садах
После терзаний на пустошах каменистых
Слез и криков на улицах и площадях
Тюрьмы и дворца и землетрясенья
Грома весны над горами вдали
Он что жил ныне мертв
Мы что жили теперь умираем
Набравшись терпенья
Нет здесь воды всюду камень
Камень и нет воды и в песках дорога
Дорога которая вьется все выше в горы
Горы эти из камня и нет в них воды
Была бы вода мы могли бы напиться
На камне мысль не может остановиться
Пот пересох и ноги уходят в песок
О если бы только была вода средь камней
Горы гнилозубая пасть не умеет плевать
Здесь нельзя ни лежать ни сидеть ни стоять
И не найдешь тишины в этих горах
Но сухой бесплодный гром без дождя
И не найдешь уединенья в этих горах
Но красные мрачные лица с ухмылкой усмешкой
Из дверей глинобитных домов
О если бы тут вода
А не камни
О если бы камни
И также вода
И вода
Ручей
Колодец в горах
О если бы звон воды
А не пенье цикад
И сухой травы
Но звон капели на камне
Словно дрозд-отшельник поет на сосне
Чок-чок дроп-дроп кап-кап-кап
Но нет здесь воды
Кто он, третий, вечно идущий рядом с тобой?
Когда я считаю, нас двое, лишь ты да я,
Но, когда я гляжу вперед на белеющую дорогу,
Знаю, всегда кто-то третий рядом с тобой,
Неслышный, в плаще, и лицо закутал,
И я не знаю, мужчина то или женщина,
- Но кто он, шагающий рядом с тобой?
Что за звук высоко в небе
Материнское тихое причитанье
Что за орды лица закутав роятся
По бескрайним степям спотыкаясь о трещины почвы
В окружении разве что плоского горизонта
Что за город там над горами
Разваливается в лиловом небе
Рушатся башни
Иерусалим Афины Александрия
Вена Лондон
Призрачный
С ее волос распущенных струится
Скрипичный шорох колыбельный звук
Нетопырей младенческие лица
В лиловый час под сводом крыльев стук
Нетопыри свисают книзу головами
И с башен опрокинутых несется
Курантов бой покинутое время
И полнят голоса пустоты и иссякшие колодцы.
В этой гнилостной впадине меж горами
Трава поет при слабом свете луны
Поникшим могилам возле часовни -
Это пустая часовня, жилище ветра,
Окна разбиты, качается дверь.
Сухие кости кому во вред?
Лишь петушок на флюгере
Ку-ка-реку ку-ка-реку
При блеске молний. И влажный порыв,
Приносящий дождь.
Ганг обмелел, и безвольные листья
Ждали дождя, а черные тучи
Над Гимавантом {*} сгущались вдали.
{* Гимавант - священная гора в Гималаях.}
Замерли джунгли, сгорбясь в молчанье.
И тогда сказал гром
ДА
Датта: что же мы дали?
Друг мой, кровь задрожавшего сердца,
Дикую смелость гибельного мгновенья
Чего не искупишь и веком благоразумия
Этим, лишь этим существовали
Чего не найдут в некрологах наших
В эпитафиях, затканных пауками
Под печатями, взломанными адвокатом
В опустевших комнатах наших
ДА
Даядхвам: я слышал, как ключ
Однажды в замке повернулся однажды
Каждый в тюрьме своей думает о ключе
Каждый тюрьму себе строит думами о ключе
Лишь ночью на миг эфирное колыханье
Что-то будит в поверженном Кориолане.
ДА
Дамьята: {*} лодка весело
{* Датта, даядхвам, дамьята - дай, сочувствуй, владей (санскр.).}
Искусной руке моряка отвечала
В море спокойно, и сердце весело
Могло бы ответить на зов и послушно забиться
Под властной рукой
Я сидел у канала
И удил, за спиною - безводная пустошь
Наведу ли я в землях моих порядок?
Лондонский мост рушится рушится рушится
Poi s'ascose nel foco che gli affirm {*}
Quando fiam uti chelidon {**} - О ласточка ласточка
Le Prince d'Aquitaine a la tour abolie {***}
Обрывками этими я укрепил свои камни
Так я вам это устрою.
Иеронимо снова безумен.
Датта. Даядхвам. Дамьята.
Шанти шанти шанти {****}
{* "И скрылся там, где скверну жжет пучина" (Данте, "Чистилище", XXVI,
с. 148) - повествовательное заключение монолога Арнальда Даньеля (см. прим.
к "Пепельной Среде").
** Обрывок строки из заключительной строфы в анонимной латинской поэме
II или III в. н. э. "Канун Венериного дня". После описания готовящихся
торжеств весеннего праздника любви поэт вопрошает: "Когда же придет моя
весна? Когда же я стану ласточкой, голос обретшей?".
*** "Аквитанский принц у разрушенной башни" - вторая строка сонета
французского поэта Жерара де Нерваля "Рыцарь, лишенный наследства" (сборник
"Химеры"). Нерваль отождествляет себя с изгнанным принцем, потомком
трубадуров. Разрушенная башня (карта из колоды таро) в сонете - символ
несчастной судьбы.
**** "Мир, который превыше всякого ума" (санскр.) - рефрен
"Упанишад", также слова из послания ап. Павла к филиппийцам.}
Перевод А. Сергеева
Посвящается Эзре Паунду,
Il miglior fabbro
А то еше видал я Кумскую Сивиллу в бутылке.
Дети ее спрашивали: "Сивилла, чего ты хочешь?"
а она в ответ: "Хочу умереть".
Петроний, "Сатирикон".
I. Погребение мертвых
Жестокий месяц апрель возрождает
Подснежник из мертвой земли, смешивает
Желанья и память, бередит
Сонные корни весенним дождем.
Зима согревала нас, покрывала
Землю снегом забвенья, оставляла
Капельку жизни иссохшим клубням.
Лето нас удивило потоками ливня
Над Штарнбергерзее; мы переждали под колоннадой
И пошли по залитой солнечным светом аллее
в "Хофгартен"
Пили там кофе и почти целый час проболтали.
Bin gar keine Russian, stamm' aus Litauen, echt deutsch.
А когда я в детстве гостила в доме кузена
Эрцгерцога, тот пригласил меня покататься
на санках,
А я испугалась. "Мари, - сказал он тогда, -
Покрепче держись, Мари". И помчались мы вниз.
В горах ощущаешь свободу.
По ночам я часто читаю, а зимой уезжаю на юг.
Какие корни проросли сквозь груду камня, каких
Растений продираются побеги? Сын человеческий,
Ты ни сказать, ни угадать того не можешь, ибо
Нагроможденье только образов несвязных ты познал
В краю, где от всепожирающего солнца
Укрытия сухое древо не дает, сверчок не утешает,
Из камня там не выжать капли влаги. Лишь
Под этой рыжею скалою тень найдешь
(Приди же в тень под рыжую скалу),
Я покажу тебе здесь то, что непохоже
На тень твою, спешащую вслед за тобою по утрам,
Или на тень твою, тебя встречающую на закате,
И ты увидишь ужас - прах в горсти.
Frisch went der Wind
Der Heimat zu
Mein Irisch Kind,
Wo Weitest du?
"Ты преподнес мне гиацинты год назад впервые,
И девушкою с гиацинтами меня прозвали".
- Когда той ночью возвращались мы из сада,
Ты шла с охапкою цветов, и в волосах твоих
сверкали капли,
Я ж из себя ни слова выдавить не мог и ничего
не видел - был
Ни жив, ни мертв, не зная ничего,
Глядел я в сердце света, в тишину.
Oed' und leer das Meer.
Мадам Созострис, знаменитая гадалка,
Ангиною больна, однако,
Она, слывущая мудрейшей женщиной в Европе,
С коварною колодой карт не расстается. "Вот
Карта ваша - утонувший моряк из Финикии
(Глядите: стали перлами глаза);
Вот Беладонна, Повелительница Скал
И Повелительница обстоятельств,
А вот - Трехжезлый, следом - Колесо,
За ним - Торговец одноглазый, вот - Пустышка -
Товар, который на спине несет он,
Сие увидеть не дано мне. Что-то не найду
Повешенного. Страшитесь смерти от воды.
Теперь я вижу только толпы людей, шагающих
по кругу".
- Благодарю. - Скажите милой миссис Эквитон,
Что гороскоп я принесу сама,
Сейчас во всем необходима осторожность.
О город-призрак:
Под бурой пеленой тумана зимним утром
Поток толпы на лондонский стремится мост,
Я и не знал, что смерть взяла столь многих.
Короткие прерывистые вздохи,
И каждый под ноги себе глядит.
Поток стремится вверх и вниз вдоль по
Кинг-Вильям-Стрит
Туда, где отмеряет время Сент Мэри Вулнот,
И вот мертвящим звуком бьет удар девятый.
Я вдруг знакомца увидал и крикнул: "Стетсон!
Сражались вместе мы на корабле при Милах!
Скажи, тобой зарытый год назад в саду
Мертвец пророс ли? Зацветет весною?
А может, поразили внезапные морозы это ложе?
Ты Пса, гляди, не подпускай к нему, не то друг
человека
Опять когтями землю разгребет!
Ты! hypocrite lecteur! - mon semblamble, - mon frere!"
II. Игра в шахматы
Как трон, средь мрамора сверкало Кресло,
Она здесь восседала средь зеркал
С пилястрами, увитыми лозою,
Златой Эрот выглядывал из-за
Ветвей (крылом закрыл глаза другой);
Удваивались семисвечников огни,
Свет отражался от зеркал и падал
На стол, ему навстречу блеск алмазный
Шел от атласной роскоши футляров.
Откупоренные флаконы из
Слоновой кости и стекла цветного
Таили странный, сложный аромат, -
Тревоживший и бередивший чувства,
Он одурманивал, а свежий воздух
Струился из окна и продлевал
Свечное пламя, вознося клубы
Под потолок, где смешивался дым
С орнаментами и резьбой кессонов.
Аквариум огромный, окаймленный
Каменьями цветными, весь блистал
Огнем и зеленью, и медью - в этом
Печальном свете плыл резной дельфин.
Как будто пасторальный вид в окне -
Картина над доской каминной, где
Изображалось превращенье Филомелы,
Поруганной царем фракийским зверски,
И вот она рыдает, соловей
Пустыню вечным пеньем наполняет,
Как будто целый мир ушам нечистым
Кричит: "Фьюить - Фьюить - Фьюить".
Со стен в глаза бросались и другие
Обломки времени, что извивались,
Вопили, комнату сдушив в объятьях.
По лестнице прошаркали шаги.
Пылал камин, бросая свет на пряди
Ее волос, как языки огня,
Под гребнем вившихся, чтоб раскалить
Слова и в дикой ярости затихнуть.
"Под вечер расшалились нервы. Нервы.
Побудь со мной. Скажи хоть слово. Слово.
О чем ты думаешь? О чем? Скажи!
Я никогда того не знала. Ну о чем ты?"
"Я думаю, мы на крысьей тропе,
Где кости свои мертвецы растеряли".
"Что там за шум?"
"Под дверью ветер воет".
"О чем шумит, о чем так воет ветер?"
"Да все о том же - ни о чем".
"Ты
Ничего не знаешь? Ты ничего не видишь?
Ничего
Не помнишь?"
"Нет, помню:
Стали перлами глаза".
"Ты жив иль нет? Неужто голова твоя пуста?"
"Однако
Ох Ох Ох Уж эти мне Шекспи-ки-ровские штучки
Так элегантно, так умно".
"Что же мне делать? Что же делать?
На улицу что ль выскочить в таком вот виде,
С растрепанными волосами? Что нам делать
завтра?
И вообще что делать?
Горячий душ с утра,
Коль будет дождь, машину подадут в четыре.
Мы будем в шахматы играть,
Тереть глаза, не знающие сна,
И стука в дверь, как прежде, дожидаться".
Когда демобилизовали мужа Лил,
Я ей сказала в лоб, без обиняков:
Прошу Поторопиться: Время
Альберт вернется скоро, пора бы за собою
последить.
Он спросит, что с деньгами стало, которые
при мне оставил он тебе на зубы.
"Давай-ка, вырви эти, Лил, - сказал он, -
И вставь нормальные, а то смотреть, ей-богу,
тошно".
"Подумай о бедняге, - я сказала. - Альберт
Четыре года вшей кормил, ему, конечно, хочется
пожить,
Не будет радости с тобою - так с другими".
"Ах вот как?" - говорит она. А я в ответ: "Да, так
и будет".
Она мне: "Буду знать, кому сказать спасибо". И
как-то странно на меня взглянула.
"Не хочешь - как хочешь. Продолжай в том же духе,
Его отобьют, - говорю, - и пиши пропало.
Если Альберт бросит тебя, знай, что сама виновата.
Стыдись, я сказала, ты выглядишь, как старуха
(А ей только тридцать один)".
"Что теперь делать, - сказала она с кислым видом. -
Все от таблеток, я принимала их, чтобы вытравить
это...
(У нее уже пятеро, когда Джорджа рожала, чуть не
загнулась.)
Аптекарь сказал, что это совсем безвредно, а со
мной вот что стало".
"Дура ты, - сказала я ей. - Набитая дура,
Для чего ты за него выходила, коли не хочешь
рожать?"
Прошу Поторопиться: Время
Прошу Поторопиться: Время
Альберт в воскресенье вернулся, и у них было жаркое,
Они позвали меня на обед, торопили, чтоб не остыло...
Прошу Поторопиться: Время
Прошу Поторопиться: Время
Спокночи, Билл. Спокночи, Лу. Спокночи, Мэй.
Спокночи.
Спокойной ночи, дамы, милые дамы, Спокойной
вам ночи.
III. Огненная проповедь
Речной шатер снесли, и кисти последних листьев
Цепляются за скользкий мокрый берег. Нимфы
удалились.
О Темза милая, пока я песнь пою, смири теченье.
В реке не видно ни пустых бутылок, ни окурков,
Ни носовых платков из шелка, ни оберток, ни
других
Свидетельств летних вечеринок. Нимфы удалились.
А с ними их дружки, бездельники, сынки
директоров из Сити
Исчезли, не оставив адресов.
У вод Лемана я сидел и плакал...
О Темза милая, пока я песнь пою, смири теченье,
О Темза милая, негромким и недолгим будет пенье.
Когда порыв ударит ледяной,
Ехидный смех и лязг костей услышу за спиной.
В траве чуть слышно крыса прошуршала,
На берег брюхо скользкое втащив,
У вод безжизненного я сидел канала,
Удил за газовым заводом в зимний вечер,
Грустя о том, что брат-король погиб,
А перед ним король, отец мой, умер.
Белеет груда голых тел в низине,
На чердаке сухом скрежещут крысы
По сваленным костям который год.
Порою по весне мотор взревет
И загудит клаксон машины -
То к миссис Портер едет Суини.
Ах, льет лучи луна, блистая,
У миссис Портер дочка молодая,
Они в растворе соды ножки моют в мае.
Et О ces voix d'enfants, chantant dans la coupole!
Грех грех грех
Фьюить фьюить фьюить
Поруганная зверски
Терей
О город-призрак,
Под бурой пеленой тумана в зимний полдень
Купец из Смирны мистер Евгенидис,
Небрит, с карманами, набитыми коринкой,
Все документы наготове: свободная торговля,
Лондон,
Сказал мне на французском просторечье,
Что приглашает в "Кэннон-стрит Отель"
На ленч, затем уик-энд, конечно, в "Метрополе".
В лиловый сумеречный час, когда спина и взгляд
От стула и конторки оторвутся, а человечий
двигатель дрожит
И ждет, как ждет такси, стуча мотором,
Я, Тиресий,
Мятущийся между своих двух жизней, я, слепой
Старик с обвислой женской грудью, вижу,
Как сумеречный час лиловый вновь ведет домой
Из плаванья матроса, и под крышу
Свою вернулась секретарша: разожгла
Плиту, готовит ужин, достает консервы.
А за окном полощется белье,
Трепещет на ветру, рискуя вниз сорваться,
Бельем завален и диван (кровать ее) -
Чулки, бюстгальтер, пара комбинаций.
А я, старик с увядшими сосцами,
Увидел все и предсказал конец:
Сам принимал таких гостей - юнец
Прыщавый - страховой агент, однако
Самоуверен и нахален до предела,
Как будто без него все страховое дело, -
Как брэдфордский миллионер без фрака.
Она устала, ужин завершен,
Он полагает, можно без опаски
Начать игру, ее ласкает он,
Она бесстрастно терпит эти ласки.
Он распалился: вот уж в наступленье
Идут, преграды не встречая, руки,
Он словно рад ее бесстрастью, лени -
Не ропщет самолюбие от скуки.
(А я перестрадал все наперед,
Как будто сам на том диване был,
Когда мужа Лил демобилизовали,
Я ей сказала сама, прямо, без никаких:
ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА
Альберт скоро вернется, приведи себя в порядок.
Он спросит, куда ты девала деньги, что он тебе
Оставил на зубы. Да-да. Я сама же слыхала.
Не дури. Лил, выдери все и сделай вставные.
Он же сказал: смотреть на тебя не могу.
И я не могу, говорю, подумай об Альберте,
Он угробил три года в окопах, он хочет пожить,
Не с тобой, так другие найдутся, - сказала я.
- Вот как? - сказала она. - Еше бы, - сказала я",
Ну так спасибо, - сказала она, - договаривай до конца.
ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА
Не хочешь, делай что хочешь, - сказала я.
Раз ты не сумеешь, другие сумеют.
Но, если он тебя бросит, так не без причины.
Стыдись, говорю я, ты стала развалиной.
(А ей всего тридцать один.)
- А что я могу, - говорит она и мрачнеет, -
Это все от таблеток, тех самых, ну, чтобы...
(У нее уже пятеро, чуть не загнулась от Джорджа.)
Аптекарь сказал, все пройдет, а оно не прошло.
- Ну и дура же ты, - сказала я.
Скажем, Альберт тебя не оставит, - сказала я, -
Так на черта ж ты замужем, если не хочешь рожать?
ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА
В воскресенье Альберт вернулся, у них был
горячий окорок,
И меня позвали к обеду, пока горячий...
ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА
ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА
Добрночи, Билл. Добрночи, Лу. Добрночи, Мей,
Добрночи. Угу. Добрночи.
Доброй ночи, леди, доброй ночи, прекрасные
леди, доброй вам ночи.
Речной шатер опал; последние пальцы листьев
Цепляются за мокрый берег. Ветер
Пробегает неслышно по бурой земле. Нимфы ушли.
Милая Темза, тише, не кончил я песнь мою.
На реке ни пустых бутылок, ни пестрых оберток,
Ни носовых платков, ни коробков, ни окурков,
Ни прочего реквизита летних ночей. Нимфы ушли.
И их друзья, шалопаи, наследники директоров Сити,
Тоже ушли и адресов не оставили.
У вод леманских сидел я и плакал...
Милая Темза, тише, не кончил я песнь мою,
Милая Темза, тише, ибо негромко я и недолго пою.
Ибо в холодном ветре не слышу иных вестей,
Кроме хихиканья смерти и лязга костей.
Сквозь травы тихо кравшаяся крыса
Тащилась скользким брюхом по земле,
А я удил над выцветшим каналом
За газовым заводом в зимний вечер
И думал о царе, погибшем брате,
И о царе отце, погибшем прежде.
В сырой низине белые тела,
С сухой мансарды от пробежки крысьей
Порою донесется стук костей.
А за спиною, вместо новостей,
Гудки машин: весной в такой машине
К девицам миссис Портер ездит Суини.
Ах, льет сиянье месяц золотой
На миссис Портер с дочкой молодой
Что моют ноги содовой водой
Et О ces voix d'enfants, chantant dans la coupole! {*}
{* "И о эти голоса детей, под куполом поющих!" (франц.) - последняя
строка сонета П. Вершена "Парсифаль", написанного под впечатлением
одноименной оперы Вагнера. Хор детей поет у Вагнера во время церемонии
омовения ног, предшествующей завершению поисков Грааля.}
Щелк щелк щелк.
Упрек упрек упрек
Осиленной так грубо.
Терей
Призрачный город
В буром тумане зимнего полудня
Мистер Евгенидис, купец из Смирны, -
Небритость, полный карман коринки,
Стоимость-страхование-фрахт, Лондон, -
Пригласил на вульгарном французском
Отобедать в отеле "Кеннон-стрит",
После - уик-энд в "Метрополе".
В лиловый час, когда глаза и спины
Из-за конторок поднимаются, когда людская
Машина в ожидании дрожит, как таксомотор, -
Я, Тиресий, пророк, дрожащий меж полами,
Слепой старик со сморщенною женской грудью.
В лиловый час я вижу, как с делами
Разделавшись, к домам влекутся люди,
Плывет моряк, уже вернулась машинистка,
Объедки прибраны, консервы на столе.
Белье рискует за окно удрать,
Но все же сушится, пока лучи заката не потухли,
А на диване (по ночам кровать) -
Чулки, подвязки, лифчики и туфли.
Я, старикашка с дряблой женской грудью,
Все видя, не предвижу новостей -
Я сам имел намеченных гостей.
Вот гость, прыщавый страховой агент,
Мальчишка с фанаберией в манере,
Что о плебействе говорит верней, чем
Цилиндр - о брэдфордском миллионере.
Найдя, что время действовать настало,
Он сонную от ужина ласкает,
Будя в ней страсть, чего она нимало
Не отвергает и не привлекает.
Взвинтясь, он переходит в наступленье,
Ползущим пальцам нет сопротивленья,
Тщеславие не видит ущемленья
В объятиях без взаимного влеченья.
(А я, Тиресий, знаю наперед
Все, что бывает при таком визите -
Я у фиванских восседал ворот
И брел среди отверженных в Аиде.)
Отеческий прощальный поцелуй,
И он впотьмах на лестницу выходит...
Едва ли зная об его уходе,
Она у зеркала стоит мгновенье;
В мозгу полувозникло что-то, вроде
"Ну, вот и все", - и выдох облегченья,
Когда в грехе красавица, она,
По комнате бредя, как бы спросонья,
Рукой поправит прядь, уже одна,
И что-то заведет на граммофоне.
"Музыка подкралась по воде"
По Стрэнду, вверх по Куин-Виктория-стрит.
О Город, город, я порою слышу
Перед пивной на Лоуэр-Темз-стрит
Приятное похныкиванье мандолины,
А за стеной кричат, стучат мужчины -
То заседают в полдень рыбаки; а за другой стеной
Великомученика своды блещут несказанно
По-ионийски золотом и белизной.
Дегтем и нефтью
Потеет река
Баржи дрейфуют
В зыби прилива
Красные паруса
Терпеливо
Ждут облегчающего ветерка.
Бревна плывут
Возле бортов
К Гринвичу
Мимо Острова Псов.
Вейалала лейа
Валлала лейалала
Елизавета и Лестер
В ладье с кормой
В виде раззолоченной
Раковины морской
Красный и золотой
Играет прилив
Линией береговой
Юго-западный ветер
Несет по теченью
Колокольный звон
Белые башни
Вейалала лейа
Валлала лейалала
"Место рожденья - Хайбери. Место растленья
Ричмонд. Трамваи, пыльные парки,
В Ричмонде я задрала колени
В узкой байдарке".
"Ногами я в Мургейте, а под ногами
Сердце. Я не кричала.
После он плакал. Знаете сами.
Клялся начать жить сначала".
"В Маргейте возле пляжа.
Я связь ничего
С ничем.
Обломки грязных ногтей не пропажа.
Мои старики, они уж не ждут совсем
Ничего".
ла ла
Я путь направил в Карфаген
Горящий горящий горящий
О Господи Ты выхватишь меня
О Господи Ты выхватишь
горящий
Флеб, финикиец, две недели как мертвый,
Крики чаек забыл и бегущие волны,
И убытки и прибыль.
Морские теченья,
Шепча, ощипали кости, когда он, безвольный
После бури, вздымаясь и погружаясь,
Возвращался от зрелости к юности.
Ты,
Иудей или эллин под парусом у кормила,
Вспомни о Флебе: и он был исполнен силы
и красоты.
После факельных бликов на потных лицах
После холодных молчаний в садах
После терзаний на пустошах каменистых
Слез и криков на улицах и площадях
Тюрьмы и дворца и землетрясенья
Грома весны над горами вдали
Он что жил ныне мертв
Мы что жили теперь умираем
Набравшись терпенья
Нет здесь воды всюду камень
Камень и нет воды и в песках дорога
Дорога которая вьется все выше в горы
Горы эти из камня и нет в них воды
Была бы вода мы могли бы напиться
На камне мысль не может остановиться
Пот пересох и ноги уходят в песок
О если бы только была вода средь камней
Горы гнилозубая пасть не умеет плевать
Здесь нельзя ни лежать ни сидеть ни стоять
И не найдешь тишины в этих горах
Но сухой бесплодный гром без дождя
И не найдешь уединенья в этих горах
Но красные мрачные лица с ухмылкой усмешкой
Из дверей глинобитных домов
О если бы тут вода
А не камни
О если бы камни
И также вода
И вода
Ручей
Колодец в горах
О если бы звон воды
А не пенье цикад
И сухой травы
Но звон капели на камне
Словно дрозд-отшельник поет на сосне
Чок-чок дроп-дроп кап-кап-кап
Но нет здесь воды
Кто он, третий, вечно идущий рядом с тобой?
Когда я считаю, нас двое, лишь ты да я,
Но, когда я гляжу вперед на белеющую дорогу,
Знаю, всегда кто-то третий рядом с тобой,
Неслышный, в плаще, и лицо закутал,
И я не знаю, мужчина то или женщина,
- Но кто он, шагающий рядом с тобой?
Что за звук высоко в небе
Материнское тихое причитанье
Что за орды лица закутав роятся
По бескрайним степям спотыкаясь о трещины почвы
В окружении разве что плоского горизонта
Что за город там над горами
Разваливается в лиловом небе
Рушатся башни
Иерусалим Афины Александрия
Вена Лондон
Призрачный
С ее волос распущенных струится
Скрипичный шорох колыбельный звук
Нетопырей младенческие лица
В лиловый час под сводом крыльев стук
Нетопыри свисают книзу головами
И с башен опрокинутых несется
Курантов бой покинутое время
И полнят голоса пустоты и иссякшие колодцы.
В этой гнилостной впадине меж горами
Трава поет при слабом свете луны
Поникшим могилам возле часовни -
Это пустая часовня, жилище ветра,
Окна разбиты, качается дверь.
Сухие кости кому во вред?
Лишь петушок на флюгере
Ку-ка-реку ку-ка-реку
При блеске молний. И влажный порыв,
Приносящий дождь.
Ганг обмелел, и безвольные листья
Ждали дождя, а черные тучи
Над Гимавантом {*} сгущались вдали.
{* Гимавант - священная гора в Гималаях.}
Замерли джунгли, сгорбясь в молчанье.
И тогда сказал гром
ДА
Датта: что же мы дали?
Друг мой, кровь задрожавшего сердца,
Дикую смелость гибельного мгновенья
Чего не искупишь и веком благоразумия
Этим, лишь этим существовали
Чего не найдут в некрологах наших
В эпитафиях, затканных пауками
Под печатями, взломанными адвокатом
В опустевших комнатах наших
ДА
Даядхвам: я слышал, как ключ
Однажды в замке повернулся однажды
Каждый в тюрьме своей думает о ключе
Каждый тюрьму себе строит думами о ключе
Лишь ночью на миг эфирное колыханье
Что-то будит в поверженном Кориолане.
ДА
Дамьята: {*} лодка весело
{* Датта, даядхвам, дамьята - дай, сочувствуй, владей (санскр.).}
Искусной руке моряка отвечала
В море спокойно, и сердце весело
Могло бы ответить на зов и послушно забиться
Под властной рукой
Я сидел у канала
И удил, за спиною - безводная пустошь
Наведу ли я в землях моих порядок?
Лондонский мост рушится рушится рушится
Poi s'ascose nel foco che gli affirm {*}
Quando fiam uti chelidon {**} - О ласточка ласточка
Le Prince d'Aquitaine a la tour abolie {***}
Обрывками этими я укрепил свои камни
Так я вам это устрою.
Иеронимо снова безумен.
Датта. Даядхвам. Дамьята.
Шанти шанти шанти {****}
{* "И скрылся там, где скверну жжет пучина" (Данте, "Чистилище", XXVI,
с. 148) - повествовательное заключение монолога Арнальда Даньеля (см. прим.
к "Пепельной Среде").
** Обрывок строки из заключительной строфы в анонимной латинской поэме
II или III в. н. э. "Канун Венериного дня". После описания готовящихся
торжеств весеннего праздника любви поэт вопрошает: "Когда же придет моя
весна? Когда же я стану ласточкой, голос обретшей?".
*** "Аквитанский принц у разрушенной башни" - вторая строка сонета
французского поэта Жерара де Нерваля "Рыцарь, лишенный наследства" (сборник
"Химеры"). Нерваль отождествляет себя с изгнанным принцем, потомком
трубадуров. Разрушенная башня (карта из колоды таро) в сонете - символ
несчастной судьбы.
**** "Мир, который превыше всякого ума" (санскр.) - рефрен
"Упанишад", также слова из послания ап. Павла к филиппийцам.}
Перевод А. Сергеева
Посвящается Эзре Паунду,
Il miglior fabbro
А то еше видал я Кумскую Сивиллу в бутылке.
Дети ее спрашивали: "Сивилла, чего ты хочешь?"
а она в ответ: "Хочу умереть".
Петроний, "Сатирикон".
I. Погребение мертвых
Жестокий месяц апрель возрождает
Подснежник из мертвой земли, смешивает
Желанья и память, бередит
Сонные корни весенним дождем.
Зима согревала нас, покрывала
Землю снегом забвенья, оставляла
Капельку жизни иссохшим клубням.
Лето нас удивило потоками ливня
Над Штарнбергерзее; мы переждали под колоннадой
И пошли по залитой солнечным светом аллее
в "Хофгартен"
Пили там кофе и почти целый час проболтали.
Bin gar keine Russian, stamm' aus Litauen, echt deutsch.
А когда я в детстве гостила в доме кузена
Эрцгерцога, тот пригласил меня покататься
на санках,
А я испугалась. "Мари, - сказал он тогда, -
Покрепче держись, Мари". И помчались мы вниз.
В горах ощущаешь свободу.
По ночам я часто читаю, а зимой уезжаю на юг.
Какие корни проросли сквозь груду камня, каких
Растений продираются побеги? Сын человеческий,
Ты ни сказать, ни угадать того не можешь, ибо
Нагроможденье только образов несвязных ты познал
В краю, где от всепожирающего солнца
Укрытия сухое древо не дает, сверчок не утешает,
Из камня там не выжать капли влаги. Лишь
Под этой рыжею скалою тень найдешь
(Приди же в тень под рыжую скалу),
Я покажу тебе здесь то, что непохоже
На тень твою, спешащую вслед за тобою по утрам,
Или на тень твою, тебя встречающую на закате,
И ты увидишь ужас - прах в горсти.
Frisch went der Wind
Der Heimat zu
Mein Irisch Kind,
Wo Weitest du?
"Ты преподнес мне гиацинты год назад впервые,
И девушкою с гиацинтами меня прозвали".
- Когда той ночью возвращались мы из сада,
Ты шла с охапкою цветов, и в волосах твоих
сверкали капли,
Я ж из себя ни слова выдавить не мог и ничего
не видел - был
Ни жив, ни мертв, не зная ничего,
Глядел я в сердце света, в тишину.
Oed' und leer das Meer.
Мадам Созострис, знаменитая гадалка,
Ангиною больна, однако,
Она, слывущая мудрейшей женщиной в Европе,
С коварною колодой карт не расстается. "Вот
Карта ваша - утонувший моряк из Финикии
(Глядите: стали перлами глаза);
Вот Беладонна, Повелительница Скал
И Повелительница обстоятельств,
А вот - Трехжезлый, следом - Колесо,
За ним - Торговец одноглазый, вот - Пустышка -
Товар, который на спине несет он,
Сие увидеть не дано мне. Что-то не найду
Повешенного. Страшитесь смерти от воды.
Теперь я вижу только толпы людей, шагающих
по кругу".
- Благодарю. - Скажите милой миссис Эквитон,
Что гороскоп я принесу сама,
Сейчас во всем необходима осторожность.
О город-призрак:
Под бурой пеленой тумана зимним утром
Поток толпы на лондонский стремится мост,
Я и не знал, что смерть взяла столь многих.
Короткие прерывистые вздохи,
И каждый под ноги себе глядит.
Поток стремится вверх и вниз вдоль по
Кинг-Вильям-Стрит
Туда, где отмеряет время Сент Мэри Вулнот,
И вот мертвящим звуком бьет удар девятый.
Я вдруг знакомца увидал и крикнул: "Стетсон!
Сражались вместе мы на корабле при Милах!
Скажи, тобой зарытый год назад в саду
Мертвец пророс ли? Зацветет весною?
А может, поразили внезапные морозы это ложе?
Ты Пса, гляди, не подпускай к нему, не то друг
человека
Опять когтями землю разгребет!
Ты! hypocrite lecteur! - mon semblamble, - mon frere!"
II. Игра в шахматы
Как трон, средь мрамора сверкало Кресло,
Она здесь восседала средь зеркал
С пилястрами, увитыми лозою,
Златой Эрот выглядывал из-за
Ветвей (крылом закрыл глаза другой);
Удваивались семисвечников огни,
Свет отражался от зеркал и падал
На стол, ему навстречу блеск алмазный
Шел от атласной роскоши футляров.
Откупоренные флаконы из
Слоновой кости и стекла цветного
Таили странный, сложный аромат, -
Тревоживший и бередивший чувства,
Он одурманивал, а свежий воздух
Струился из окна и продлевал
Свечное пламя, вознося клубы
Под потолок, где смешивался дым
С орнаментами и резьбой кессонов.
Аквариум огромный, окаймленный
Каменьями цветными, весь блистал
Огнем и зеленью, и медью - в этом
Печальном свете плыл резной дельфин.
Как будто пасторальный вид в окне -
Картина над доской каминной, где
Изображалось превращенье Филомелы,
Поруганной царем фракийским зверски,
И вот она рыдает, соловей
Пустыню вечным пеньем наполняет,
Как будто целый мир ушам нечистым
Кричит: "Фьюить - Фьюить - Фьюить".
Со стен в глаза бросались и другие
Обломки времени, что извивались,
Вопили, комнату сдушив в объятьях.
По лестнице прошаркали шаги.
Пылал камин, бросая свет на пряди
Ее волос, как языки огня,
Под гребнем вившихся, чтоб раскалить
Слова и в дикой ярости затихнуть.
"Под вечер расшалились нервы. Нервы.
Побудь со мной. Скажи хоть слово. Слово.
О чем ты думаешь? О чем? Скажи!
Я никогда того не знала. Ну о чем ты?"
"Я думаю, мы на крысьей тропе,
Где кости свои мертвецы растеряли".
"Что там за шум?"
"Под дверью ветер воет".
"О чем шумит, о чем так воет ветер?"
"Да все о том же - ни о чем".
"Ты
Ничего не знаешь? Ты ничего не видишь?
Ничего
Не помнишь?"
"Нет, помню:
Стали перлами глаза".
"Ты жив иль нет? Неужто голова твоя пуста?"
"Однако
Ох Ох Ох Уж эти мне Шекспи-ки-ровские штучки
Так элегантно, так умно".
"Что же мне делать? Что же делать?
На улицу что ль выскочить в таком вот виде,
С растрепанными волосами? Что нам делать
завтра?
И вообще что делать?
Горячий душ с утра,
Коль будет дождь, машину подадут в четыре.
Мы будем в шахматы играть,
Тереть глаза, не знающие сна,
И стука в дверь, как прежде, дожидаться".
Когда демобилизовали мужа Лил,
Я ей сказала в лоб, без обиняков:
Прошу Поторопиться: Время
Альберт вернется скоро, пора бы за собою
последить.
Он спросит, что с деньгами стало, которые
при мне оставил он тебе на зубы.
"Давай-ка, вырви эти, Лил, - сказал он, -
И вставь нормальные, а то смотреть, ей-богу,
тошно".
"Подумай о бедняге, - я сказала. - Альберт
Четыре года вшей кормил, ему, конечно, хочется
пожить,
Не будет радости с тобою - так с другими".
"Ах вот как?" - говорит она. А я в ответ: "Да, так
и будет".
Она мне: "Буду знать, кому сказать спасибо". И
как-то странно на меня взглянула.
"Не хочешь - как хочешь. Продолжай в том же духе,
Его отобьют, - говорю, - и пиши пропало.
Если Альберт бросит тебя, знай, что сама виновата.
Стыдись, я сказала, ты выглядишь, как старуха
(А ей только тридцать один)".
"Что теперь делать, - сказала она с кислым видом. -
Все от таблеток, я принимала их, чтобы вытравить
это...
(У нее уже пятеро, когда Джорджа рожала, чуть не
загнулась.)
Аптекарь сказал, что это совсем безвредно, а со
мной вот что стало".
"Дура ты, - сказала я ей. - Набитая дура,
Для чего ты за него выходила, коли не хочешь
рожать?"
Прошу Поторопиться: Время
Прошу Поторопиться: Время
Альберт в воскресенье вернулся, и у них было жаркое,
Они позвали меня на обед, торопили, чтоб не остыло...
Прошу Поторопиться: Время
Прошу Поторопиться: Время
Спокночи, Билл. Спокночи, Лу. Спокночи, Мэй.
Спокночи.
Спокойной ночи, дамы, милые дамы, Спокойной
вам ночи.
III. Огненная проповедь
Речной шатер снесли, и кисти последних листьев
Цепляются за скользкий мокрый берег. Нимфы
удалились.
О Темза милая, пока я песнь пою, смири теченье.
В реке не видно ни пустых бутылок, ни окурков,
Ни носовых платков из шелка, ни оберток, ни
других
Свидетельств летних вечеринок. Нимфы удалились.
А с ними их дружки, бездельники, сынки
директоров из Сити
Исчезли, не оставив адресов.
У вод Лемана я сидел и плакал...
О Темза милая, пока я песнь пою, смири теченье,
О Темза милая, негромким и недолгим будет пенье.
Когда порыв ударит ледяной,
Ехидный смех и лязг костей услышу за спиной.
В траве чуть слышно крыса прошуршала,
На берег брюхо скользкое втащив,
У вод безжизненного я сидел канала,
Удил за газовым заводом в зимний вечер,
Грустя о том, что брат-король погиб,
А перед ним король, отец мой, умер.
Белеет груда голых тел в низине,
На чердаке сухом скрежещут крысы
По сваленным костям который год.
Порою по весне мотор взревет
И загудит клаксон машины -
То к миссис Портер едет Суини.
Ах, льет лучи луна, блистая,
У миссис Портер дочка молодая,
Они в растворе соды ножки моют в мае.
Et О ces voix d'enfants, chantant dans la coupole!
Грех грех грех
Фьюить фьюить фьюить
Поруганная зверски
Терей
О город-призрак,
Под бурой пеленой тумана в зимний полдень
Купец из Смирны мистер Евгенидис,
Небрит, с карманами, набитыми коринкой,
Все документы наготове: свободная торговля,
Лондон,
Сказал мне на французском просторечье,
Что приглашает в "Кэннон-стрит Отель"
На ленч, затем уик-энд, конечно, в "Метрополе".
В лиловый сумеречный час, когда спина и взгляд
От стула и конторки оторвутся, а человечий
двигатель дрожит
И ждет, как ждет такси, стуча мотором,
Я, Тиресий,
Мятущийся между своих двух жизней, я, слепой
Старик с обвислой женской грудью, вижу,
Как сумеречный час лиловый вновь ведет домой
Из плаванья матроса, и под крышу
Свою вернулась секретарша: разожгла
Плиту, готовит ужин, достает консервы.
А за окном полощется белье,
Трепещет на ветру, рискуя вниз сорваться,
Бельем завален и диван (кровать ее) -
Чулки, бюстгальтер, пара комбинаций.
А я, старик с увядшими сосцами,
Увидел все и предсказал конец:
Сам принимал таких гостей - юнец
Прыщавый - страховой агент, однако
Самоуверен и нахален до предела,
Как будто без него все страховое дело, -
Как брэдфордский миллионер без фрака.
Она устала, ужин завершен,
Он полагает, можно без опаски
Начать игру, ее ласкает он,
Она бесстрастно терпит эти ласки.
Он распалился: вот уж в наступленье
Идут, преграды не встречая, руки,
Он словно рад ее бесстрастью, лени -
Не ропщет самолюбие от скуки.
(А я перестрадал все наперед,
Как будто сам на том диване был,