Эллисон Харлан. Красотка Мэгги Деньгоочи

   Костнер не двигался, он просто смотрел на машину... и все замерли.
   Автомат смотрел на Костнера.
   Три голубых глаза.
   Во время второго выигрыша его снова пронзил разряд тока, и когда барабаны остановились, с полосок опять смотрели три голубых глаза. Костнер уже понял, что это нечто большее, чем везение, ибо никто другой этих глаз не видел.
   Поэтому он просто стоял перед машиной и ждал. Автомат говорил с ним. Внутри черепа, где никогда, кроме него, никого не было, кто-то двигался и говорил с ним. Девушка. Прекрасная девушка. Ее звали Мэгги, и она говорила с ним.
   Я ждала тебя. Я ждала тебя очень давно, Костнер. Как, ты думаешь, почему ты выиграл джекпот? Потому что я ждала тебя, и я хочу тебя. Ты выиграешь их все. Потому что я хочу тебя, потому что ты мне нужен. Люби меня, я Мэгги, и мне очень одиноко. Люби меня.
   Костнер так долго смотрел на игровой автомат, что его взгляд врос во взгляд трех голубых глаз на полосках джекпота. Он знал, что никто кроме него не может видеть этих глаз, не может слышать голос, и вообще никто кроме него не знает про Мэгги.
   Он был для нее всем. Он был ее вселенной.
   Костнер вставил в щель еще один серебряный доллар. Управляющий смотрел на него, механик смотрел на него, менеджер зала игровых автоматов смотрел на него, три девушки, меняющие деньги, смотрели на него, не говоря уже об игроках, многие из которых смотрели, не вставая со своих мест.
   Барабаны завертелись, ручка с треском вернулась в исходное положение, через секунду барабаны остановились, двадцать серебряных долларов-жетонов со звоном посыпались в ящик, а какая-то женщина за столом с крэпом истерически захохотала.
   И как безумный зашелся гонг.
   Управляющий залом подошел к Костнеру и негромко произнес:
   - Мистер Костнер, нам потребуется около пятнадцати минут, чтобы привести машину в порядок. Надеюсь, вы понимаете.
   Двое рабочих сняли "Вождя" с подставки и утащили в мастерскую в дальнем конце казино.
   В ожидании результата менеджер развлекал Костнера историями про багорщиков, которые прячут в одежде хитроумные магниты, о мастерах бумеранга с пружинами в рукавах, о мошенниках с крошечными сверлами и проволочками, которым ничего не стоит незаметно просверлить в автомате дырку. При этом он неизменно повторял, что Костнер должен его понять.
   Но Костнер знал, что менеджер зала сам ничего не понимает.
   Когда "Вождя" принесли на место, один из механиков сказал:
   - Все в порядке. Внутрь никто не лазил. Работает отлично.
   Голубые глаза исчезли с полосок джекпота.
   Костнер знал, что они вернутся.
   Ему выплатили выигрыш.
   Он сыграл еще раз. Потом еще. И еще. За ним установили наблюдение. Он выиграл еще раз. И еще.
   И еще.
   Собралась огромная толпа. С быстротой молнии слух разнесся вначале по кварталу, потом по всему центру Лас-Вегаса, по всем казино, где игра не прекращается круглый год и круглые сутки. Люди устремились в отель посмотреть на потрепанного игрока с усталыми карими глазами. Толпу было не остановить. Люди валили, привлеченные запахом успеха, который исходил от Костнера потрескивающими электрическими разрядами.
   А он выигрывал. Снова и снова. Тридцать восемь тысяч долларов. Три голубых глаза упорно смотрели на него с полосок джекпота. Ее избранник выигрывал. Мэгги Деньгоочи.
   Наконец руководство казино решило переговорить с Костнером. "Вождя" в очередной раз сняли для осмотра специалистами компании, а Костнера пригласили в главный офис.
   Лицо владельца казино показалось Костнеру смутно знакомым. Где он мог его видеть? По телевизору? В газетах?
   - Мистер Костнер, меня зовут Жюль Хартсхорн.
   - Приятно познакомиться.
   - Вам вроде как неплохо везет сегодня?
   - Я долго проигрывал.
   -Вы понимаете, что подобная удача исключена?
   - В нее трудно поверить, мистер Хартсхорн.
   - Мне тоже. Мы твердо убеждены, что происходит одно из двух. Либо машина вышла из строя и нам не удается это определить, либо вы являетесь искуснейшим багорщиком, каких только приходилось встречать.
   - Я не мошенничаю.
   - Как видите, мистер Костнер, я улыбаюсь. А улыбаюсь я вашей наивности. Вы допускаете, что я поверю вам на слово? Я бы с радостью кивнул и согласился: мол, разумеется, вы не обманываете... Только выиграть тридцать восемь тысяч долларов за девятнадцать джекпотов подряд на одной машине невозможно! Подобное не имеет даже математической вероятности, мистер Костнер. Скорее три черные планеты врежутся в наше солнце в течение следующих двадцати минут. Это так же невозможно, как если бы Пентагон, Китай и Кремль нажали ядерные кнопки в одну и ту же микросекунду. Это абсолютно исключено, мистер Костнер. И тем не менее это произошло.
   - Мне очень жаль.
   - Не думаю.
   - Вы правы. Мне нужны деньги.
   - Кстати, для чего, мистер Костнер?
   - Честно говоря, еще не решил.
   - Понятно. Хорошо, мистер Костнер, давайте подойдем к делу с другой стороны. Я не могу запретить вам играть, и если вы будете выигрывать и дальше, я обязан буду вам заплатить. И я не собираюсь посылать за вами небритых головорезов. Наши чеки принимаются везде. Лучшее, на что я надеюсь, мистер Костнер, - это приток посетителей. Сейчас здесь собрался весь Лас-Вегас, все ждут, когда вы опустите в автомат очередной доллар. Это не покроет мои убытки, если вы будете выигрывать дальше, но и не повредит. О вас мечтает потереться каждый неудачник в этом городе. Я хочу попросить вас о небольшой услуге.
   - Постараюсь не отказать, учитывая вашу щедрость.
   - Шутите?
   - Простите. Так что вы хотели?
   - Чтобы вы поспали часов десять.
   - А вы за это время еще раз посмотрите автомат?
   -Да.
   - Если я собираюсь выигрывать дальше, подобный шаг был бы с моей стороны ошибкой. Вы поменяете все потроха в автомате, и я не выиграю ни цента, даже если всажу в него все тридцать восемь тысяч.
   - Мы имеем лицензию штата Невада, мистер Костнер.
   - Я тоже из хорошей семьи. Но посмотрите на меня. Бродяга с тридцатью восемью тысячами долларов в кармане.
   - С машиной ничего не сделают, мистер Костнер.
   - Тогда зачем вам десять часов?
   - Ее надо тщательно перебрать в заводских условиях. Мы должны устранить все неполадки, вроде усталости металла или сточенного зубца в шестеренке, дабы подобное не повторилось на остальных машинах. К тому же это лишнее время для распространения слухов. Толпа нам на руку. Многие из этих ротозеев здесь застрянут, и я постараюсь за их счет хоть немного покрыть связанные с вами расходы.
   - Мне поверить вам на слово?
   - Мы будем долго работать и после вашего ухода, мистер Костнер.
   - Только если я перестану выигрывать.
   - Хорошее замечание, - улыбка Хартсхорна больше напоминала судорогу.
   - Так что спорить вроде и не о чем?
   - У меня к вам было только одно предложение. Если вы хотите вернуться в зал, я не имею права вас задерживать.
   - И бандиты меня не пошерстят?
   - Простите?
   - Я сказал, и банди...
   - У вас несколько странная манера изъясняться. Я вас не понимаю.
   - Конечно, вы меня не понимаете.
   - Перестаньте читать "Нэшнл Инквайр". Вы имеете дело с законным бизнесом. Я просто попросил вас об одолжении.
   - Отлично, мистер Хартсхорн. Я не спал трое суток. Десять часов мне не повредят.
   - Я распоряжусь, чтобы вам предоставили тихую комнату на верхнем этаже. И... спасибо, мистер Костнер.
   - Не тревожьтесь.
   - Боюсь, это невозможно.
   - За последнее время произошло много невозможных вещей.
   Костнер повернулся уходить, когда Хартсхорн закурил и произнес:
   - Кстати, мистер Костнер...
   Костнер остановился.
   -Да?
   Все плыло, в ушах стоял страшный звон. Хартсхорн дрожал на периферии зрения, как молния в прерии. Как воспоминание, которое хочется забыть. Как хныканье и мольба в голосе Мэгги, зазвучавшем в клетках его мозга. Голос Мэгги. Все еще здесь... еще говорит...
   Они хотят нас разлучить.
   Костнер не мог думать ни о чем, кроме обещанных десяти часах сна. Неожиданно это стало важнее денег, важнее забвения, важнее всего. Хартсхорн что-то говорил, но Костнер его не слышал. Слух пропал, теперь он мог только видеть, как шевелятся резиновые губы владельца казино. Костнер потряс головой, желая хоть как-то привести себя в чувство.
   Перед ним стояло с полдюжины Хартсхорнов, то сливаясь в одного, то расползаясь по всей комнате. И голос Мэгги.
   Здесь тепло. И одиноко. Если ты придешь ко мне, нам будет хорошо. Пожалуйста, приходи быстрее.
   - Мистер Костнер?
   Голос Хартсхорна долетал издалека, казалось, он говорит через плотную бархатную завесу. Костнер из последних сил собрался. Усталые глаза с трудом различали предметы.
   - А вы слышали, что произошло с этой машиной шесть недель назад? Весьма примечательная история.
   - А именно?
   - Девушка, играя на ней, умерла.
   - От чего?
   - Сердечный приступ. В тот самый момент, когда она потянула за рукоятку. Мгновенная смерть. Рухнула на пол - и конец.
   Некоторое время Костнер молчал. Ему очень хотелось спросить, какого цвета были глаза девушки, но он боялся, что Хартсхорн скажет: "Голубые".
   Он стоял, держась за ручку двери.
   - Похоже, вам крупно не везет с этой машиной, а? Хартсхорн загадочно улыбнулся:
   - Ситуация может повториться.
   Костнер почувствовал, как сжались его челюсти.
   - Хотите сказать, если я умру, большим невезением это не будет?
   Улыбка Хартсхорна превратилась в навсегда припечатанный к лицу иероглиф.
   - Советую вам хорошо выспаться, мистер Костнер.
   Во сне она пришла к нему. Длинные шелковистые бедра и мягкий золотой пух, на руках.; голубые, словно из прошлого, глаза, затуманенные, как лавандовое поле, упругое тело, единственное тело, когда-либо принадлежащее Женщине. К нему пришла Мэгги.
   Здравствуй, я странствую так давно...
   - Кто ты? - удивленно спросил Костнер. Он стоял на холодной равнине или это плато? Вокруг них, а может, вокруг него одного, кружил ветер. Она была прелестна, он видел ее очень хорошо - или через дымку? Голос у нее был глубокий и сильный - или нежный и теплый, как расцветший ночью жасмин?
   Я Мэгги. Я люблю тебя. Я ждала тебя.
   - У тебя голубые глаза.
   Да. Они любят.
   - Ты очень красивая.
   Спасибо. (С женским кокетством.)
   - Но почему я? Почему это произошло со мной?
   Ты девушка, которая... которой стало плохо...
   Я - Мэгги. А тебя я выбрала потому, что я тебе нужна. Ты ведь так давно одинок.
   Тогда Костнер понял. Прошлое развернулось перед его взором, и он увидел себя. Он всегда был одинок. Даже ребенком, несмотря на добрых и заботливых родителей, которые не имели ни малейшего представления о том, кто он такой, кем он хочет стать и в чем его дар. Из-за этого он убежал, еще подростком, и с тех пор он всегда один и всегда в дороге. Года, месяцы, дни, часы... а он все один. Случались временные привязанности, основанные на еде, сексе или внешнем сходстве.
   Но не было человека, к которому он хотел бы прильнуть, прижаться и кому он хотел бы принадлежать.
   Так было до Сюзи, с которой пришел свет. Он открыл для себя аромат и запах наступающей весны. Он смеялся, по-настоящему смеялся и знал, что теперь все будет хорошо. Он излил на нее всего себя, он отдал ей все надежды, все тайны, все нежные мечты; и она приняла его; впервые в жизни он почувствовал, что значит иметь свое место в этом мире, иметь дом в сердце другого человека.
   Они прожили довольно долго. Он помогал ей, воспитывал сына от первого брака, о котором Сюзи не говорила никогда. А потом вернулся ее муж. Сюзи знала, что рано или поздно он к ней вернется. Существо темное и безжалостное, с отвратительным характером, но Сюзи принадлежала ему с самого начала, и Костнер понял, что служил для нее лишь перевалочной базой, кошельком, которым она пользовалась, пока не вернулся в родное гнездо ее бродячий ужас. Она попросила его уйти.
   Сломленный и ограбленный изнутри, как, только может быть ограблен мужчина, Костнер ушел без скандала, ибо сопротивление было высосано из него. Он двинул на Запад, добрался до Лас-Вегаса, где окончательно опустился на дно. И нашел
   Мэгги. Во сне он нашел голубоглазую Мэгги.
   Я хочу, чтобы ты принадлежал мне. Я люблю тебя. Ее слова как гроза бушевали в мозгу Костнера. Она была его, наконец-то кто-то особенный принадлежал только ему.
   - Я могу тебе доверять? Я всегда боялся верить. Особенно женщинам. Всегда. Но я хочу верить. Мне так нужно, чтобы кто-то был рядом... Это я, навсегда. Навсегда. Ты можешь мне верить. И она пришла к нему. Тело доказало правду ее слов лучше любых слов. Они встретились на продуваемой всеми ветрами равнине мысли, и он любил ее самозабвенно и счастливо, как никогда никого не любил раньше. Она слилась с ним, вошла в него, растворилась в его крови, его мыслях, его тоске, и он вышел из этого слияния чистым и гордым.
   - Да, я могу тебе верить, я хочу тебя, я твой, - прошептал Костнер, лежа рядом с ней в туманном и беззвучном сне..- Я - твой.
   Она улыбнулась улыбкой спокойствия и освобождения; так улыбаются женщины, верящие своему мужчине. И Костнер проснулся.
   "Вождя" установили на место. Публику пришлось отгородить вельветовыми шнурами. Несколько человек сыграли на автомате, но джекпот не выпадал.
   Костнер вошел в казино, и охрана засуетилась.
   Пока он спал, его одежду перетрясли в поисках проволочек и прочих приспособлений для багрения. Ничего.
   Он подошел к автомату и долго смотрел на него. Хартсхорн был там же.
   - Устали? - мягко заметил владелец казино, глядя в измученные карие глаза Костнера.
   - Есть немного, - Костнер попытался улыбнуться, но улыбка не получилась. - Мне приснился странный сон... Про девушку... - Он решил не продолжать.
   Хартсхорн улыбался. Жалостной, участливой и понимающей улыбкой.
   - В этом городе очень много девушек. Учитывая ваш выигрыш, у вас не должно быть проблем.
   Костнер кивнул, вставил в щель первый доллар и потянул ручку.
   Барабаны завертелись так яростно, что Костнер растерялся. Неожиданно все накренилось, живот скрутило от обжигающей боли, голова на длинной и тонкой шее щелкнула, и все, что было за глазами, выгорело. Раздался страшный скрежет раздираемого металла, рассекаемого экспрессом воздуха, визг, словно сотню мелких животных разодрали на части и выпустили из живых кишки, невыносимая боль, завывание ночного ветра, срывающего пепел с вулканических гор. И тонкий, всхлипывающий голос, уносимый в ослепительный свет:
   Свобода! Свобода! Ад или рай, неважно! Свобода!
   Песнь души, вырвавшейся из вечного заточения, крик джинна, освобожденного из темной бутылки.
   В этот момент влажной беззвучной пустоты Костнер увидел, как барабаны со щелчком выставились в последнюю комбинацию.
   Один, два, три. Голубые глаза.
   Только вот обналичить чеки ему уже не придется.
   Толпа испустила единый крик ужаса, когда он боком завалился на лицо. Последнее одиночество...
   "Вождя" унесли. Он приносил несчастье. Игроки требовали убрать автомат из казино. Так что его демонтировали. И возвратили на заводпроизводитель с категорическим требованием переплавить на металлолом. Никто, кроме оператора печи-плавильни, куда через секунду должен был быть сброшен автомат, не догадался посмотреть на последнюю комбинацию "Вождя".
   - Глянь-ка. Вот чудеса, - сказал оператор кочегару и показал на три стеклянных окошка.
   - Ни разу не видел такого джекпота, - согласился кочегар. - Три глаза. Наверное, старая модель.
   - Да, встречаются очень старые игры, - проворчал оператор и уложил автомат на ведущий в печь конвейер.
   - Надо же, три глаза. Как тебе такое? Три карих глаза. - С этими словами он двинул рычаг, и "Вождь" пополз к ревущему аду плавильни.
   Три карих глаза.
   Три очень усталых карих глаза. Три попавших в ловушку карих глаза. Три очень обманутых карих глаза.
   Встречаются очень старые игры.