Энн Перри. Скандал на Белгрейв-сквер

   Когда музыка смолкла, Шарлотта, присев в реверансе, поблагодарила лорда и извинилась за то, что вынуждена вернуться к своим обязанностям хозяйки. Среди гостей она заметила Джека и, одарив его мимолетной улыбкой, присоединилась к дамам, которые, насколько было ей известно, имели значительное влияние в высших сферах. Именно сейчас Шарлотта решила использовать ценные инструкции, данные ей сестрой.
   Поскольку она была не совсем сведуща в таких темах оживленного разговора, как последние новинки моды – да и скромный бюджет Питтов не способствовал этому, – Шарлотта тут же решила, что беседовать об этом будет столь же болезненно для нее, как сыпать соль на рану. С другой стороны, она также не была в курсе того, кто за кем ухаживает, кто кого отверг или обидел, или же, наоборот, полюбил и какая новая пьеса в каком театре ставится. Поэтому Шарлотта избрала хитроумную тактику и, пустив в ход все свое обаяние, начала сама задавать вопросы и с подкупающей искренностью и жадным вниманием выслушивала чужие суждения. Хотя это решительно противоречило ее характеру и натуре, она все же решилась на эту уловку – и, кажется, та удалась.
   – Неужели? – восклицала Шарлотта, широко открывая глаза, когда худая дама, сверкая сапфирами, излагала свое мнение о последней драме, идущей в одном из театров на Хеймаркете. – О, расскажите нам о спектакле как можно более подробно. Из ваших уст все звучит так живо и увлекательно.
   Довольную комплиментами леди не пришлось просить дважды. Ей явно не понравилась пьеса, и теперь ей не терпелось убедить всех в бесспорности своих суждений.
   – Я отнюдь не ханжа, поверьте мне, – горячо заявила она. – И, смею думать, способна оценить по достоинству литературу разных направлений. Но это копание в себе, в собственных пороках и греховных желаниях! Последующее возмездие, когда грех наказан, отнюдь не извиняет всего, что нам показывают на сцене. Все, что мы видим, справедливо вызывает негодование.
   – Боже милостивый! – Шарлотта была поражена и заинтригована. – Неужели они осмелились показать все это на сцене?
   Глаза леди округлились еще больше.
   – Дорогая миссис Питт, именно это сказала и я.
   Мимо прошел смеющийся молодой человек, на его руке повисла раскрасневшаяся хихикающая девушка.
   – Я рада, что не взяла в театр свою дочь, – взволнованно поддержала разговор другая леди. Она не могла скрыть дрожи, охватившей ее от великого возмущения. – Представляете, я собиралась взять ее с собой! Ведь хорошая пьеса так обогащает. Молодая девушка должна быть образованной, возвышенной, уметь поддерживать беседу, не правда ли? Глупость всегда шокирует, вы согласны со мной?
   – Еще как! – поддержала ее Шарлотта, и вполне искренне. – Самое очаровательное личико может мгновенно наскучить, если выяснится, что девушка глупа и говорить с ней не о чем.
   – Совершенно верно, – опять поспешила сказать свое слово дама в сапфирах. – Но то, что я увидела, уверяю вас, не достойно даже обсуждения в приличном обществе, а для молодой девушки так и просто недопустимо, если она хочет удостоиться внимания порядочного джентльмена. Стоит ей начать разговор на подобную тему – и этого будет вполне достаточно, чтобы оттолкнуть от нее интеллигентного человека. Он просто ужаснется, узнав, что юная леди осведомлена о подобных вещах.
   Еще одна молодая пара со смехом прошла мимо.
   В это время к группе беседующих дам присоединилась тетушка Веспасия, милостиво приветствуя всех легким кивком.
   – Миссис Хартер, однако, модница, – заметила дама в сапфирах, провожая взглядом пару. – Вы как считаете, леди Камминг-Гульд?
   – Пожалуй. От моды она не отстает ни на минуту. Мила, пока не открывает рта.
   – О, вы хотите сказать, она вульгарна? Или глупа? Я ничего не слышала об этом. – В голосе обладательницы сапфиров сквозило явное неодобрение.
   – Ни то ни другое, насколько я знаю, – заметила Веспасия. – Я имею в виду ее смех. Он похож на ржание испуганной лошади, слышное за два квартала в тихую ночь.
   Кто-то из дам не удержался и хихикнул, но тут же сконфуженно умолк, испугавшись собственной несдержанности. На мгновенье воцарилась тишина, и громче стали слышны все звуки в зале: скользящие шаги по паркету, шорох тафты и туго накрахмаленного тюля, шелест шелковых шлейфов, звон бокалов в гостиной рядом и звуки настраиваемых инструментов.
   – А как называлась эта пьеса? – поспешила спросить Шарлотта.
   – «Тит Андроник». Мне сказали, что это Шекспир^[5], – быстро ответила дама в сапфирах. – Поэтому я и решила пойти, надеясь увидеть нечто возвышенное и благородное.
   – Разве вам не понравился язык Шекспира? – удивилась Шарлотта.
   – Дорогая миссис Питт, я не знаю, о чем вы говорите. – Дама явно сдерживала себя. – Даже если он и хорош, то все равно это не оправдание. В наше время слишком многое оправдывается стилем и прочим, словно это самое главное. Мы утрачиваем наши ценности. Слишком много скандалов. – Дама презрительно фыркнула. – Мне жаль принцессу Уэльскую. Бедняжка, до нее, очевидно, доходят слухи.
   – Не думаю, – сухо возразила Веспасия. – Она глуха, как телеграфный столб, и это спасает ее от злостных нашептываний, которые могут больно ранить.
   – Да, это верно, – кивнув, согласилась дама в розовом, и камни в ее диадеме ослепительно засверкали. – Страшно подумать, сколько горя могут принести злые языки. Например, сплетни о том, что у ее мужа есть любовница, некая Лилли Лангтри, и он открыто появляется с ней в свете. Я не права? Эта женщина не лучше… – Дама пожала плечами и не решилась произнести ужасное слово. – А ее сын – мот, чего принцесса не может не знать. Мне говорили, что герцог Кларенский по ночам тайком уходит из дворца, чтобы навещать женщин с панели. Вы готовы этому поверить?
   – Я слышала, что он навещает одну женщину. – Леди в сапфирах высоко вскинула брови; у нее было лицо человека, которому известно нечто такое, о чем знают немногие. – И еще говорят, что дело зашло куда дальше всеми осуждаемых мужских шалостей. – Она понизила голос. – Разумеется, это всего лишь предположения, но кое-кто связывает это с ужасными убийствами в Уайтчепеле в прошлом году. Вы, наверное, догадались, что я имею в виду Джека-потрошителя? – Дама избегала смотреть на Веспасию, в голосе ее слышалось осуждение. – Конечно, я всегда мало верила в способности нашей полиции, – продолжала она. – Мой дед был решительным противником ее создания. – Дама пожала плечами. – Он считал, что полиция слишком дорого обходится, нарушает права человека, посягая на его достоинство и независимость, лезет не в свои дела, и вообще от нее мало проку, как это подтверждают события в Уайтчепеле. – Она окинула взглядом своих собеседниц. – Если такое могло произойти в самом центре Лондона и за полгода полиция никого не поймала, это подтверждает правоту моего мнения, не так ли?
   Веспасия незаметно одернула Шарлотту, собиравшуюся было вступиться за полицию, в особенности за мужа, и быстро произнесла, с ироничной улыбкой глядя на даму в сапфирах:
   – Безукоризненная логика. Следуя ей, я предложила бы отказаться также от врачебной помощи. От врачей тоже мало проку. Не смогли спасти принца-консорта – и королева овдовела… В конце концов смерть настигла почти всех, кого я знала.
   Все повернулись и уставились на леди Камминг-Гульд. Никто, кроме Шарлотты, не знал, как отнестись к ее словам, ибо то, что она сказала, звучало как несусветная глупость. Но лицо Веспасии было невозмутимым, на нем не дрогнул ни единый мускул; даже в прекрасных серебристо-серых глазах не было и намека на улыбку.
   У Шарлотты, ждавшей, что будет дальше, перехватило дыхание. Она боялась нарушить этот великолепный момент тетушкиного торжества над глупостью.
   – А… а… – попыталась что-то ответить дама в сапфирах, но беспомощно умолкла. Все с надеждой уставились было на нее, но куда девался ее апломб? Она словно онемела.
   Дама в розовом, нервно поежившись, открыла было рот, но, тут же передумав, ненатурально раскашлялась.
   Веспасия наконец смилостивилась над ними.
   – Это жестокий мир, – назидательно заметила она. – Врачи не в состоянии победить смерть, а лишь облегчают страдания, помогают при несчастных случаях и болезнях. То же можно сказать о полиции. Она не может побороть жестокость в человеке, но предупреждает ее появление и наказывает виновных в назидание остальным. – Тетушка изо всех сил старалась не встречаться взглядом с Шарлоттой. – Даже церковь не смогла победить греховность человека. Жаль, но я тоже ничего не могу предложить.
   – Я… э-э-э… я… – снова сделала попытку что-то возразить дама в сапфирах.
   – Кто-нибудь из вас был на последней опере Гилберта и Салливана? – бросилась спасать положение Шарлотта. Она тоже избегала смотреть в сторону тетушки Веспасии.
   – О да. «Руддигор»! – с облегчением подхватила дама в розовом. – Немного печальна, вам не кажется? Я предпочитаю «Пензанских пиратов» и совсем не понимаю «Принцессу Иду» – авторы не то ратуют за всеобщее образование женщин, не то высмеивают его, как вы считаете?
   – Женщин следует обучать манерам, элегантности, умению держать себя, – воспрянула духом дама в сапфирах. – Науки нам совершенно ни к чему, они лишь вызывают брожение в умах. Господь Бог или же природа создали нас совсем не для этого.
   – А разве это не одно и то же? – невинно спросила Шарлотта.
   – Простите, я не поняла?
   – Бог и природа, разве они не единое целое? – пояснила Шарлотта.
   Опять подвижные брови дамы в сапфирах взлетели вверх.
   – Я считаю…
   Оркестр заиграл вальс.
   – Простите меня… – ухватилась за эту возможность Шарлотта, пытаясь уйти.
   Но это было не так просто.
   – Вы получили удовольствие, миссис Питт? – задержала ее дама в розовом, с подлинным интересом глядя на нее.
   – О чем вы? – переспросила сбитая с толку внезапным вопросом Шарлотта.
   – Я об опере «Руддигор», конечно, – терпеливо пояснила дама.
   – К сожалению, я не была на ней, – смущенно призналась Шарлотта. – Представляю…
   – О, вы обязательно должны побывать! Я уверена…
   – Разумеется, – поспешила на выручку Шарлотте тетушка Веспасия и взяла ее под руку. – А теперь, дорогая, позволь мне умыкнуть тебя. Пойдем, я представлю тебе леди Байэм. Я уверена, она тебе понравится. – И, не дав никому возразить, леди Камминг-Гульд увела Шарлотту.
   – Вы все это сделали нарочно! – яростным шепотом укорила ее Шарлотта.
   – Конечно, – без всякого раскаяния призналась Веспасия. – Летиция Фокс – набитая дура и вообще не очень приятная особа. Она нагоняет на меня вселенскую тоску своей глупостью. А вот Элинор Байэм тебе должна понравиться, ее муж весьма важная шишка. У него большое влияние не только в Казначействе, но и в политических кругах. Его благосклонность поможет Джеку. Хотя самое важное для вас – это покровительство лорда Энстиса, не так ли?
   – Расскажите мне о нем подробнее, – попросила Шарлотта. – Я знаю, что он покровительствует искусствам и помог многим художественным галереям и театрам; кроме того, он щедро дает деньги на благотворительные нужды. Однако каков он как человек? О чем я могу говорить с ним?
   Шарлотта взглянула в сторону все еще играющего оркестра. В центре зала кружились пары.
   – Регина Карсуэлл, – рассеянно произнесла Веспасия, когда они прошли мимо четы Карсуэллов, беседующей с пожилыми джентльменами. – Приятная дама и не лишена здравого смысла, чего многим так не хватает, но у нее три дочери на выданье, а найти им мужей не так просто, особенно когда девицы все на одно лицо.
   – Но у нее положение и деньги. – Шарлотта указала взглядом на генерала в алом мундире в окружении двух подчиненных.
   – Да, это верно. Эдисон Карсуэлл – мировой судья, – согласилась Веспасия. – Но три дочери – это нелегкое бремя. Хорошо, что у его жены есть хоть какое-то чувство меры.
   – Я спрашивала вас о лорде Энстисе, – напомнила Шарлотта.
   – Я все слышала, Шарлотта. Это человек, у которого много власти, много денег и то уважение, которое они неизбежно приносят. Кроме того, это дает ему возможность помогать науке и искусствам в той степени, в какой он этого хочет. – Веспасия взяла бокал охлажденного шампанского, предложенный лакеем. – Он покровительствует отдельным личностям и идеям, – продолжала она, – а это означает, что многие добиваются его благосклонности. Учитывая все это, следует сказать, что лорд весьма добр и терпелив.
   – Очень хорошо, – тихо сказала Шарлотта. – А вам он нравится?
   – Это не имеет отношения к нашему разговору, – ответила Веспасия.
   – Значит, нет.
   – Ни то ни другое, – защищалась леди Камминг-Гульд. – Я знаю его лишь по встречам в обществе. Некоторые черты его характера мне импонируют, и я весьма одобряю его деятельность. Но нам мало пришлось говорить друг с другом. – Она отпила шампанского. – Он умен, а это всегда привлекает. Но, моя милая, ты сама должна составить о нем мнение. Однако помни, что у него много власти и влияния. Не забывай об этом, ибо сейчас мы все должны думать о том, как помочь Джеку.
   – Я не забуду.
   Веспасия улыбнулась.
   – Спасибо вам, – искренне поблагодарила ее Шарлотта.
   – Тогда выполняй свои обязанности хозяйки, – напомнила ей леди Камминг-Гульд, и Шарлотта послушно покинула ее на какое-то время.
   Поскольку Эмили тоже говорила ей о лорде Энстисе, его авторитете и влиянии, Шарлотта считала для себя непременным уделить ему особое внимание и обязательно поговорить с ним – во всяком случае, убедиться, что ему нравится общество, и сообщить, что здесь ему особенно рады.
   Она без труда отыскала лорда Энстиса среди гостей. Он стоял, держа бокал в руке, в обществе лорда и леди Байэм и еще какой-то худощавой дамы с соломенными волосами и великолепным изумрудным колье. Оно мерцало и переливалось на ее шее. Как только Шарлотта приблизилась к ним, все они повернулись в ее сторону, словно безоговорочно принимали ее в свою компанию.
   – Великолепный прием, миссис Питт, – вежливо похвалил ее лорд Энстис. – Конечно, вы знакомы с миссис Уолтерс? – Он слегка наклонил голову в сторону дамы в изумрудном ожерелье.
   Шарлотта, однако, понятия не имела, кто это.
   – Конечно, – пробормотала она. Нельзя же признаться в том, что не знаешь свою гостью; это оскорбление. – Я так рада видеть вас, миссис Уолтерс.
   – Очень мило с вашей стороны, – неохотно произнесла та. – Лорд Энстис рассказывал нам об опере. Вы любите музыку, миссис Питт?
   – Да, конечно, – ответила Шарлотта, надеясь, что они не заставят ее перечислять, в каких концертах она побывала в последние дни. Увы, такие мероприятия были ей не по карману. – Я люблю любую музыку, от пения одного человека в свое удовольствие до грандиозных хоровых исполнений.
   – Я говорю о великих голосах, а не великом их количестве, – холодно заметила миссис Уолтерс.
   У Шарлотты мелькнула догадка, что дама крайне раздражена ее появлением, невольно нарушившим ход беседы. О чем же они на самом деле говорили? Она более внимательно посмотрела на миссис Уолтерс и заметила тонкие капризные линии на ее лице, словно предвестники привычного ей состояния гнева. Сейчас же гостья была не только напряжена, но и взволнована, и Шарлотте показалось, что это связано с присутствием лорда Энстиса. В данную минуту она бросила на него вопрошающий взгляд, словно не решалась, говорить ей далее или промолчать.
   Шарлотта мило улыбнулась даме, искренне сочувствуя ей.
   – Я думала о форме исполнения, а не о его качестве. Должно быть, я плохо изложила свою мысль, прошу извинить меня. А вам, миссис Уолтерс, удалось побывать на каком-нибудь значительном спектакле?
   – О!.. – Та небрежно повела плечами. – Я была на «Отелло» несколько недель назад. Верди, вы, конечно, знаете? Это последняя его опера. Вы были на ней?
   – Нет, – охотно призналась Шарлотта. – Мне не удалось из-за моей занятости. Наверное, это было великолепно?
   – О да. А вы как думаете, лорд Энстис? – Дама повернулась к нему. Глаза ее сияли.
   Энстис тут же пустился в пространные рассуждения знатока и ценителя музыки. Лицо его преобразилось, он был воодушевлен спектаклем, речь его была возвышенна и окрашена всеми красками его богатых эмоций. Никто не прерывал его. Шарлотта тоже с интересом слушала. Ей хотелось, чтобы ее жизнь была полна таких событий. Увы, это останется только мечтой. Сейчас она участвует в пьесе под названием «Несколько дней из жизни Эмили», поэтому должна наслаждаться каждым мгновением и сделать все, чтобы с честью доиграть до конца свою роль и оправдать надежды сестры.
   – Как прекрасно вы умеете рассказывать, милорд, – наконец сказала она и улыбнулась. – У меня такое впечатление, словно я сама побывала там и в прекрасном обществе, о котором только можно мечтать.
   Лицо лорда выразило удовольствие.
   – Благодарю вас, миссис Питт, это действительно приятный комплимент. Но и вы доставили мне радость, заставив вновь пережить тот незабываемый вечер в опере. – Если это была лишь вежливая фраза, он мог бы ее не произносить, подумала Шарлотта, если бы не хотел.
   Лицо миссис Уолтерс, наоборот, потемнело.
   – Я уверена, что с величайшим интересом вас слушали и все мы, милорд, – несколько раздраженно вмешалась она. – А вам, миссис Питт, следует чаще бывать в концертах самой. Неужели вы все свободное время отдаете политической карьере вашего зятя? Как я понимаю, политика стала интересовать его совсем недавно?
   Стоявший рядом лорд Байэм, отвлекшийся на разговор с кем-то, тут же снова повернулся к ним.
   – Джек давно интересуется политикой, миссис Уолтерс, – возразила Шарлотта. – Но решение баллотироваться в парламент он действительно принял недавно.
   – Став приятным исключением, – с удовольствием заметил лорд Энстис. – Ты как считаешь, Байэм?
   Тот улыбнулся, словно оценил остроумие друга.
   – Я понимаю вас, миссис Питт. И все же жаль, что это отнимает у вас то время, которое можно было бы посвятить театру, музыке…
   – Что вы, лорд Байэм! У меня есть время и на это. – Шарлотта не собиралась производить впечатление ограниченной простушки. Порывшись в памяти, она попыталась вспомнить что-либо из спектаклей последних лет. – Совсем недавно я была на прелестном спектакле в театре Гилберта и Салливана. Это, конечно, не Верди, но было великолепно.
   Миссис Уолтерс высоко вскинула брови, но промолчала.
   – Я с вами совершенно согласна, – внезапно присоединилась к разговору Элинор Байэм. – Мы не можем все время смотреть трагедии. В прошлом месяце я снова смотрела «Терпение». Я по-прежнему считаю этот спектакль интересным и до сих пор не могу забыть ту прекрасную музыку. – Она бросила взгляд на мужа.
   – Безусловно, – подхватил он, посмотрев не на жену, а на лорда Энстиса.
   – Вы не находите, что сам замысел, его воплощение и юмор этой вещи просто восхитительны? Что скажете вы с точки зрения эстета?
   Энстис глядел куда-то поверх их голов с таким видом, будто проникал в суть чего-то более глубокого, чем только что произнесенные слова; глаза его светились юмором.
   – Мистер Оскар Уайльд был бы польщен, – немного небрежно заметил он. – Его остроумные идеи стали бессмертными, и теперь их будет напевать и насвистывать добрая половина Лондона, даже не задумываясь, почему она это делает.
   – Особенно хороша песенка о серебряной маслобойке, – тихо промолвил Байэм и чему-то улыбнулся, тоже глядя в пространство. Он попробовал напеть себе под нос. – Странная это вещь – магнетизм. У кого-то он есть, а кто-то его лишен.
   – Вы о металлах или о нас, грешных? – переспросил Энстис.
   – И о том, и о другом, – ответил Байэм. – Загадка остается загадкой в обоих случаях.
   – Очень способный молодой человек, мне говорили, – промолвила миссис Уолтерс с придыханием. – Вам он нравится, лорд Энстис?
   – Мне нравится его язык, обороты его речи, миссис Уолтерс, – осторожно ответил Энстис. – Не более. – В его голосе были нотки снисходительности. – Я имею в виду характеристику, данную ему Банторном^[6]. Мистер Гилберт создал сатиру на то эстетическое движение, светочем которого является мистер Уайльд.
   – Я знаю, – вспыхнув, рассердилась миссис Уолтерс.
   Энстис бросил взгляд на Байэма, и оба тут же поспешили отвести глаза в сторону. Но они отлично поняли друг друга. Лицо Байэма выражало сочувствие.
   – Разумеется, – примирительно произнес лорд, – я просто объясняю свое отношение к нему. Лично я не знаком с мистером Уайльдом или с кем-нибудь из его почитателей, если на то пошло. Я всего лишь немного знаю его стихи, вот и все.
   – Я отдаю предпочтение классическому театру, – решила резко переменить тему миссис Уолтерс. – А вы, леди Байэм? Мне недавно посчастливилось видеть сэра Генри Ирвинга в «Гамлете». Поистине вдохновляющее впечатление.
   Улыбнувшись лорду Энстису и попрощавшись взглядом с четой Байэмов, Шарлотта извинилась и, сославшись на свой долг хозяйки, поспешила к другим гостям, оставив поле словесных сражений за миссис Уолтерс.
 
   Остальные полчаса Шарлотта обменивалась вежливыми, ничего не значащими фразами почти со всеми, с кем еще не успела поговорить, обошла несколько раз стол, чтобы убедиться, что всего хватает, проверила, трезвы ли музыканты, в чем у нее было немало сомнений, и улучила минутку, чтобы обменяться мнениями с Джеком по поводу успеха вечера.
   В полночь она снова оказалась рядом с тетушкой Веспасией, и они в спокойном и приятном молчании прошли по комнатам. Дойдя до террасы под танцевальным залом, женщины заметили лорда и леди Байэм. Свет китайских фонариков, мягко падавший на лицо и темные волосы женщины, придавал ей некую загадочность.
   Они обменялись скупыми фразами, а затем разговор от светских новостей перешел к тому, что их всех интересовало, – к политике. Само собой разумеется, речь зашла о предстоящих выборах. Имена Рэдли или Фитцгерберта, естественно, не произносились, но то и дело упоминались какие-то обстоятельства или факты, касающиеся в той или иной степени конкретных личностей. Не раз Шарлотта ловила на себе взгляд Элинор Байэм, и они невольно обменивались улыбками.
   – Конечно, все это очень сложно, – заявил лорд вполне серьезно и без всякого превосходства, которое Шарлотта так не терпела в чиновниках высокого ранга. – Редко когда принимаются финансовые решения, затрагивающие лишь определенную группу людей или чей-то конкретный интерес. Мне кажется, некоторые из наших будущих реформаторов это не понимают. Деньги представляют богатство, но сами богатством не являются.
   – Я этого не понимаю, – с подкупающей искренностью призналась Элинор. – Мне казалось, что деньги всегда были наиболее очевидной формой богатства.
   – Деньги – это просто бумажки, моя дорогая, – с едва заметной улыбкой объяснил Байэм. – В лучшем случае это золото, товар весьма ограниченного пользования. Его не съешь, в него не оденешься, оно не сможет удовлетворить и другие жизненные потребности. Оно приятно глазу и не подвержено порче и времени, но менее полезно, чем сталь, и неизмеримо менее нужно и полезно, чем уголь, древесина, хлопок, зерно, шерсть и мясо.
   – Я не понимаю тебя, – возразила неудовлетворенная ответом мужа Элинор.
   В эту минуту к ним присоединился молодой человек с тяжелыми веками, затенявшими яркий блеск его глаз, с крупным носом и необычайно красивыми вьющимися темно-каштановыми волосами, небрежно подстриженными и уже изрядно отросшими. Он не раздумывая присоединился к разговору, не представляясь сам и не ожидая, что кто-то его представит.
   – Деньги – это средство, с помощью которого цивилизованный человек договорился совершать обмен товарами намного быстрее и проще, но это всего лишь механизм. – Он протянул вперед свои длинные, нервные руки. – И если договор не соблюдается – потому что в одних руках сосредоточился весь товар, достойный обмена, – тогда деньги, как средство обмена, теряют свое значение, они никому не нужны. Каравай хлеба – всегда каравай хлеба. Он может прокормить человека в течение нескольких дней. А вот кусок бумаги будет стоить столько, сколько мы ему определим, не меньше и не больше. Если этот договор нарушается, наступает финансовый кризис, анархия. – Он по очереди взглянул в глаза каждому. – Именно это происходит, когда мы даем людям деньги в долг под непомерные проценты, а платим им так ничтожно мало за их товар и труд, что они никогда не смогут вернуть нам долги. Поскольку правила устанавливаем мы, цены тоже наши, и мы держим должника в руках.
   – Это действительно вас так волнует, мистер… – с интересом обратилась к юноше Веспасия, но, не зная его имени, запнулась и поэтому не стала критиковать его манеры, чего так опасалась Шарлотта.
   – Питер Валериус, – представился молодой человек, чуть покраснев, что самому приходится это делать. – Простите. Да, я взволнован.
   Шарлотта, как хозяйка, постаралась тут же всех перезнакомить, начав, конечно, с тетушки Веспасии. Она не могла вспомнить, слышала ли имя этого юноши, когда встречала гостей, и теперь не решилась спросить, был ли он приглашен.