Страница:
Секунду помедлив, барон продолжил писать, сообщая Леопольду пусть неприятную, но правду.
С некоторым колебанием он принялся описывать растущее высокомерие ее величества, так не свойственное молодой девушке. Она отказывалась обсуждать важные проблемы с кем-либо, кроме лорда Мельбурна. Этот человек, видимо, был предан ей, но не имел морального права наставлять королеву. Она упорно следовала своим прихотям, и хотя они были достаточно невинными, Виктория при этом не обращала ни малейшего внимания на желания или удобства всех остальных. Кроме того, она исключила собственную мать из числа доверенных лиц.
Зато королева выделила свою гувернантку Лизен, которая не заслуживала этого ни положением в обществе, ни умом. Стокмару пришлось признать, что беспрекословное подчинение баронессы любым желаниям и капризам девушки и было секретом ее возвышения.
Королева обожала лесть. Она очень резко реагировала на любую критику. Стокмар подчеркнул, что этот факт, видимо, заметил и сам Леопольд, если судить по последним письмам.
Барон поспешил добавить, что, несмотря на эти недостатки, которые, как он считает, объясняются ее молодостью, королеве присущи честность, смелость и невинность. Чем дольше он общается с ней, тем больше убеждается, что Виктории необходимо вступить в брак с одним из племянников Леопольда. Необходимо для ее же блага – ведь женщина не должна нести бремя власти одна, без поддержки и помощи супруга, который поможет ей собраться с силами. Только муж способен оградить ее от опасной близости с мужчинами, подобными Мельбурну, грозящей потерей достоинства, вполне реальной при подобных отношениях.
Тем временем сам Стокмар постарается сохранить хорошие отношения с премьер-министром, с Лизен, словом, со всеми. Он уверен, если они будут терпеливы, то смогут добиваться желаемого.
Барон не стал писать о реплике Гревилля, что Виктория может выйти замуж за Мельбурна, потому что счел это замечание оскорбительным и неприличным, да к тому же боялся, как бы его любимый Леопольд, способный иногда на бестактность, не упомянул бы в письме об этом королеве.
Однако слухи о возможности подобного брака, которые вскоре разнеслись по всей стране, не имели своим источником Стокмара.
– Леди Тевисток! Леди Тевисток!
Маркиза Тевисток поспешила в небольшую личную гостиную королевы в Букенгемском дворце. Женщина бежала так быстро, как только позволял ей колышущийся кринолин. Она прекрасно слышала злобную нотку в голосе Виктории. К началу 1838 года эту нотку мгновенно узнавали все, кто служил королеве. Виктория стояла посредине комнаты, держа в руках номер газеты «Тайме». Ее придворная дама с ужасом заметила, что королева дрожит от ярости, у нее даже щеки побагровели.
– Да, мадам, – запыхавшись, сказала она. – Я сразу же пришла к вам. Мы разговаривали в другой комнате с леди Дархем…
– Не важно, чем вы занимались! Вы это видели? Эту жуткую статью? Вы ее читали?
– Нет… э-э-э… нет, мадам. Боюсь, что нет.
– Тогда послушайте, как там описывается лорд Мельбурн! «Обычный волокита, желающий получить легкомысленное удовольствие в бальном зале и в будуаре». Вы можете себе представить подобное неуважение?!
– Конечно нет, – быстро согласилась с ней леди Тевисток, вздохнув с облегчением. На какой-то ужасный миг она решила, что неудовольствие королевы вызвано ею. – Как неприлично!
– Подождите! – продолжала возмущаться Виктория. – Это все ерунда! Ерунда по сравнению с оскорблением, нанесенным мне! Эти низкие создания оказались настолько добры, что отметили, будто моя дружба с лордом Мельбурном наносит ущерб моей репутации. «Ходят слухи, – пишут они, – что наша любимая и невинная молодая правительница собирается вступить в брак, и этот ее шаг самые преданные ее подданные считают отвратительным и переживают за ее величество, когда слышат, как ее называют миссис Мельбурн»… Миссис Мельбурн!
Виктория швырнула леди Тевисток главную газету тори. Та заколебалась, не зная, как поступить. Не разозлится ли еще сильнее ее госпожа, если она поднимет газету?
– Прикажите немедленно унести эту скандальную газетенку! – распорядилась Виктория. – О, где Лизен, где хотя бы кто-нибудь, способный посоветовать, как отвести этот удар!
– Через час здесь будет лорд Мельбурн, – попробовала успокоить ее придворная дама. – Мадам, не расстраивайтесь, он знает, как поступить в этой ситуации.
– Да я и сама знаю, что мне хотелось бы с этим сделать!
Королева резко повернулась к придворной даме, и взрывной темперамент ее предков – «Мясника Камберленда» и ее собственного отца – вдруг выплеснулся в этом покое девятнадцатого столетия.
– Я высеку автора этой статьи!
Угроза была заведомо невыполнимая, и Виктория прекрасно понимала это. Далеко в прошлом остались дни, когда герцог Кента мог назначить наказание в девять сотен ударов для провинившегося солдата. Но в данный момент его рассвирепевшей дочери не пришло на ум ничего более подходящего для наказания человека, осмелившегося назвать ее «миссис Мельбурн».
– Если они считают, что подобными пасквилями сумеют заставить меня отказаться от дружбы с лордом Мельбурном, – продолжала бушевать королева, – то скоро поймут, как глубоко заблуждаются! Они, эти тори, больше никогда не посмеют появиться на моих приемах! По возможности я больше никогда не стану ни с кем из них разговаривать.
– Мадам, нельзя отвергать такое большое количество ваших подданных, – попробовала протестовать Элизабет Тевисток, пребывающая в состоянии шока от таких резких угроз и возможных последствий этих угроз. Королеве, конечно, все могло сойти с рук, даже повадки настоящего тирана, но каково будет лордам, принадлежащим к партии тори, и даже их женам, если она выполнит-таки свою угрозу! Некоторые друзья леди Тевисток принадлежали к этой партии. А кроме того, может настать время, когда виги проиграют на выборах.
– Я и не подозревала, что в ваши обязанности входит давать мне политические советы, – холодно заметила королева. – Лояльность к лорду Мельбурну стоит на втором месте после верности мне! Прошу вас впредь не забывать об этом!
– Простите, ваше величество, – пробормотала дама, – я только попыталась ради вашего же блага…
– Спасибо, – отрезала Виктория. – А теперь пришлите ко мне Лизен и прикажите, чтобы подали стакан воды – мне как-то не по себе.
Прошло некоторое время, прежде чем удалось отыскать баронессу. Виктория дожидалась ее в одиночестве, расхаживая взад и вперед по новому ковру своего нового дворца. Она вся дрожала от возмущения и чуть не рыдала. Королева действительно пролила несколько слезинок, но это были слезы возмущения, уязвленной гордости и злости. Ее в шок повергло открытие, что в этом мире люди смеют думать и говорить о ней безо всякого уважения, что ее достоинство можно замарать, и причем безнаказанно!
Тори! С самого ее восшествия на престол эти отвратительные людишки пытались в завуалированной форме критиковать ее. Они ненавидели Мельбурна… Это была обыкновенная ревность – ведь он такой умный, и ей приятно находиться в его обществе. Королева к тому же не допускала до себя ни одного человека из их числа… Когда в палате состоялось голосование по поводу суммы, выделяемой на содержание королевского двора, они имели наглость торговаться по поводу ее денег, выражая недовольство суммой в 380 000 фунтов в год, а их отвратительные газетенки нападали на Мельбурна и вигов в каждой статье. И это до того противно! Но сейчас они посмели открыто назвать ее имя и намекнуть, будто она ведет себя… Виктория принялась яростно вытирать глаза, а затем засунула платок в рукав.
В следующий момент в комнату вошла Лизен. Она увидела, что Виктория плакала, и сразу же бросилась обнимать ее, как будто та все еще оставалась ребенком и они по-прежнему находились в Кенсингтонском дворце.
– О мадам, мадам, моя маленькая и любимая. Не волнуйтесь.
Баронесса знала, что это было проявление капризного и взрывного характера Виктории, но сделала такой вид, будто королеву постигло настоящее горе.
Когда леди Тевисток вызвала баронессу, которая спокойно дремала после ленча в своей комнате, то успела шепнуть ей кое-что о статье в «Таймc». Между этой высокородной леди и незначительной гувернанткой возникла удивительная дружба. Леди Тевисток сплетничала с Лизен и обращалась к ней за советами о том, как лучше вести себя с королевой, и наконец баронесса растаяла. Все дамы Виктории относились к баронессе с уважением, прекрасно понимая, что она в фаворе у королевы. Только герцогиня Кента и ее окружение сохраняли к ней прохладное отношение. Лизен продолжала страдать от насмешек и оскорблений, которые ей приходилось выслушивать от них, когда рядом не было Виктории. И самой нахальной была эта непробиваемая леди Флора Гастингс.
Сейчас Лизен внимательно слушала королеву и одобрительно хмыкала, когда Виктория на чем свет стоит кляла наглецов из «Таймc» и вообще всех тори. Да как они посмели так нападать на бедного лорда Мельбурна?! А уж по поводу неслыханной вольности, когда ее, великолепную госпожу, посмели назвать «миссис Мельбурн» – то у Лизен просто не хватало слов, чтобы выразить свое возмущение.
– Как только он прибудет, я поговорю с ним об этом, – заявила Виктория. – Ты только послушай, Лизен! Здесь написали, будто я собираюсь за него замуж! Можешь себе представить, как ему будет неудобно!
– Боюсь, ваша мать скажет, что во всем виноват только он, – подпустила яду Лизен. – Понимаете, мадам, ей никогда не нравился лорд Мельбурн. Мне кажется, что она ревнует вас к лорду из-за вашей с ним дружбы.
Не стоило баронессе снова ворошить старое, потому что герцогиня уже давно оставила попытки давать советы дочери и вообще вмешиваться в ее дела. Но герцогиня продолжала холодно держаться с Лизен, и в этом состояла ее серьезная ошибка.
– Мама не посмеет сказать что-либо подобное мне! В этот момент в комнату осторожно заглянул, а потом и робко вошел слуга. Во дворце новости распространялись со скоростью света, и все, начиная с герцогини Сатерленд и кончая последней судомойкой на кухне, уже знали, что у королевы ужасное настроение.
– Ваше величество, пожаловал лорд Мельбурн, – объявил слуга.
– Пусть войдет, – распорядилась Лизен. Королева старалась никогда не приказывать слугам и не разговаривать с ними.
Баронесса ушла до прихода Мельбурна. Королева сидела в кресле у окна, напряженная, с покрасневшими глазами. Всякий раз, когда лорд видел Викторию, у него начинало сильнее биться сердце. Он считал ее красавицей, ему представлялось иногда, как ее легкая грациозная фигурка скользит к нему, протянув вперед обе ручки.
Мельбурн сразу увидел, как расстроена Виктория, и у него екнуло сердце. Так бывало всегда, когда Каролина, его жена, падала в его объятия рыдая, после того как открывался ее очередной грешок. Он не мог переносить женские слезы, а газету сегодня утром уже видел.
Виктория встала и подошла к нему. Он неожиданно взял обе ее руки в свои и поцеловал их, удержав на секунду дольше, чем того требовали приличия.
– Мадам, не нужно ни о чем говорить. Я все понимаю. Опять выпад этой проклятой газеты!
– Сядьте рядом со мной, – попросила Виктория. – Я в такой ярости, что боюсь, как бы не разрыдаться. Как они могут печатать подобные вещи? Как они посмели?
Мельбурн придвинул к ней свое кресло.
– Они могут это делать и делают. Мадам, я уже привык к нападкам. Мне все равно, что там враги говорят обо мне, но мне ужасно больно, когда они чернят вас! Попытайтесь не обращать на это внимания, умоляю вас! Смотрите на все это с презрением, они большего не заслуживают!
– Игнорировать? – Виктория обескуражено уставилась на него. – Но, мой дорогой лорд М., как я могу не обращать на это внимания – они посмели рассуждать о моем браке… И они связали с этим вас! Это просто чудовищно! Они специально старались выставить нас на посмешище!
Королева не заметила, как он поморщился и как слегка покраснело его лицо. Он пытался убедить себя, что королева, конечно, права. Разговор об их браке просто смешон. Он даже наедине с собой никогда не задавался подобной целью. И если он не представлял себе, сколь болезненно станет реагировать Виктория на эти намеки, – что ж, эта полностью его вина. Ему не на что обижаться.
– Кроме того, – продолжала бушевать Виктория, – какое право они имеют обсуждать мои сугубо личные проблемы! Они не в первый раз заговаривают о моем браке, вы это знаете. Но по крайней мере все остальные были достаточно почтительны. Это просто неприлично, что моя личная жизнь обсуждается членами парламента и в газетах!
– Боюсь, что это плата за ваше высокое положение, мадам, – попытался объяснить ей Мельбурн. Он прекрасно понимал возмущение Виктории вмешательством в ее личную жизнь.
Бедное дитя, с нежностью подумал он, она открыта безжалостному любопытству толпы. И ей неминуемо придется платить подобную цену не только сейчас, но и всю оставшуюся жизнь: она – королева и вся на виду! Мне нужно все объяснить ей и попытаться помочь выносить это бремя.
– Вы себя видите человеческой личностью, – серьезно начал он. – Конечно, вы таковой и являетесь. Но существует проклятье и слава великих судеб, моя дорогая мадам. Суверены – люди с такими же надеждами, чувствами и привязанностями, как и все остальные. Но они находятся гораздо выше всех прочих. И народ жаждет, чтобы ему демонстрировали личные чувства монархов. Все, что вы делаете или говорите – весьма важно для ваших подданных, а значит, о вас будут рассказывать различные истории. Причем большинство из них будут лживыми и жестокими. Но вам придется научиться не обращать на них внимания.
Люди всегда завидуют великим личностям и пытаются как-то их принизить… Что вы едите и что носите, кому оказываете честь своей дружбой – все это неизменно интересует тысячи людей, которые никогда вас не видели, и наверное, так и не увидят…
Но самое главное для них – кого вы любите и кому оказываете честь стать вашим мужем. Об этом непременно хотят знать ваши подданные. Муж королевы Англии должен обязательно получить одобрение народа Англии, потому что он будет ближе всех к самой важной персоне страны. И станет отцом будущего короля Англии. Мадам, если вы сможете принять подобную точку зрения, тогда не станете так сильно злиться на «Таймc».
– Я понимаю все, о чем вы мне толкуете, – подтвердила Виктория, – но я по-прежнему считаю, что была допущена слишком большая вольность. Что же касается «Таймc», то вы можете простить эту наглую статью, если хотите, но я им никогда не прошу этого. Если я – королева, лорд М., – она взглянула ему прямо в лицо и похлопала рукой по его рукаву, – и если я нахожусь наверху социальной лестницы, то ко мне должны относиться с уважением вдвойне. Все люди имеют право на личную жизнь. Я не желаю знать всех подробностей личной жизни тех, кто ежедневно общается со мной, и требую, чтобы ко мне относились соответственно. Они могут интересоваться и спекулировать слухами как им заблагорассудится, но я постараюсь, чтобы они никогда ничего не знали наверняка!
Лорд Мельбурн понимал, что бесполезно продолжать спорить с королевой. Конечно, ее реакция на эти нападки не совсем верна, она напрасно злилась, но, черт побери, кто посмеет осуждать ее за это…
– Раз уж мы коснулись этого, – донесся до Мельбурна голос Виктории. Он увидел, что она встала с кресла и отошла к окну. Королева не смотрела на него, но почувствовав, что он тоже начал вставать, быстро продолжила: – Дорогой лорд Мельбурн, не поднимайтесь. Вы же знаете, что, когда мы одни, мне хочется, чтобы вы чувствовали себя как дома. Оставайтесь в кресле, а я стану прохаживаться по комнате. Это помогает мне думать. Так вот, к вопросу о моем браке. Я получила еще одно письмо от моего дядюшки Леопольда.
– Вот как? – осторожно промолвил Мельбурн. Он терпеть не мог Леопольда и считал его пустозвоном, который продолжает спекулировать на имени своей умершей жены. Лорд со злостью подумал, что тот продолжает лезть не в свое дело и надоедает королеве этими проклятыми письмами, полными советов, которые ей вовсе не нужны. – И что же он пишет, мадам?
– Это весьма приятное письмо, – сказала ему королева. – Он расспрашивает меня обо всем. Мне, признаться, не нравится чрезмерный интерес моего милого дядюшки к государственным делам. Так трудно отвечать ему, чтобы не сообщать никаких новостей… но не в этом дело. Он желает, чтобы мои кузены Эрнест и Альберт приехали в Англию!
Она повернулась и посмотрела на Мельбурна. Бледный солнечный свет струился из окна на крохотную прямую фигурку. Мельбурн по голосу определил, что она раздражена.
– Вы же знаете, что мой дядюшка, насколько я помню, всегда желал, чтобы я вышла замуж за одного из них.
«Виктория выйдет замуж за Эрнеста или Альберта».
– Когда я была ребенком и мы много времени проводили в доме в Клермонте, где жил мой дядюшка, до того как отправился в Бельгию, они с мамой постоянно обсуждали эту проблему. Мне кажется, что я даже соглашалась с этим, особо не задумываясь. Но сейчас, лорд М., я не уверена в этом!
Мельбурну стало стыдно, когда его сердце встрепенулось от облегчения. Он на миг усомнился, не отразились ли его чувства на лице и не смогла ли девушка прочитать их. Наверное, нет, вскоре успокоился он.
Подобно всем молодым людям Виктория не обращала внимания на реакцию собеседника.
– Это так естественно, – согласился он. – Мадам, вы только что взошли на трон, и жизнь открывается перед вами во всей полноте. Наверное, вам слишком рано ограничивать свою свободу замужеством и детьми?
– Как вы все правильно поняли!
Виктория поспешила к нему и уселась в кресло рядом с ним. Ее рука снова очутилась в его руке. Он с радостью подумал, что может утешить ее, и даже слегка пожал ей руку. Королева с благодарностью ответила ему теплым пожатием.
– Я еще не хочу выходить замуж, – сказала она. – Одно дело, пока ты еще ребенок. Все воспринимается как должное, когда не осознаешь, какие последствия это влечет за собой… Если бы я не любила своего дядюшку Леопольда, то сказала бы ему, что нечестно с его стороны ловить меня на слове, которое лично я ему никогда не давала. Это сделала мама. А он забрасывает меня письмами об этом, когда я еще и года не была королевой.
– Честно или нет поступает ваш дядюшка, мадам, но он может только приставать к вам, – улыбнулся Мельбурн. – Решать будете вы. И, черт меня побери, почему вы должны выходить замуж, если еще не готовы к этому? Сначала немного насладитесь жизнью. Подумайте, какие балы и приемы вы можете устраивать! И какое это будет веселье, если рядом с вами не будет мужа, с которым придется танцевать все танцы! Вы даже иногда сможете оказать мне честь и потанцевать со мной.
Виктория засмеялась, и Мельбурн снова подумал, какой у нее заразительный смех, хотя некоторые считали, что она смеется излишне громко и при этом слишком сильно показывая зубы, и у нее некрасиво обнажаются десны. Он же находил ее смех весьма привлекательным.
– Иногда оказать вам честь? Смотрите, милорд, вам может представиться возможность открывать со мной первый бал, но вы только подумайте, что напишут об этом в «Таймc». А как это будет весело! В детстве у меня было так мало праздников. Мама постоянно ссорилась с королем Вильгельмом и убегала в Клермонт, чтобы вволю злиться в деревне, или же не выходила из Кенсингтона. Теперь у меня есть этот чудесный дворец, заново декорированный после ремонта, и у меня много денег! – Королева засмеялась и захлопала в ладоши. – Мне кажется, что у нас слишком долго продолжался траур, а кроме того, в июне состоится коронация и следует начать к этому готовиться. Я должна устроить бал!
– Мне тоже так кажется, – согласился Мельбурн. – Если мне позволено вам советовать, мадам, то братьев Эрнеста и Альберта было бы неплохо заставить остудить свой пыл и некоторое время подождать руки королевы Англии. И это только в том случае, если она все же сделает свой выбор.
– Правильно! – кивнула Виктория. – Слава богу, все решено. Дорогой лорд М., что бы я стала делать без вас? Вы обязательно оставайтесь на чай, и я просмотрю все бумаги, которые вы хотите, чтобы я подписала. Затем настанет время переодеваться к ужину, и я надеюсь, что вы, как всегда, будете сидеть за столом рядом со мной.
Глава 4
С некоторым колебанием он принялся описывать растущее высокомерие ее величества, так не свойственное молодой девушке. Она отказывалась обсуждать важные проблемы с кем-либо, кроме лорда Мельбурна. Этот человек, видимо, был предан ей, но не имел морального права наставлять королеву. Она упорно следовала своим прихотям, и хотя они были достаточно невинными, Виктория при этом не обращала ни малейшего внимания на желания или удобства всех остальных. Кроме того, она исключила собственную мать из числа доверенных лиц.
Зато королева выделила свою гувернантку Лизен, которая не заслуживала этого ни положением в обществе, ни умом. Стокмару пришлось признать, что беспрекословное подчинение баронессы любым желаниям и капризам девушки и было секретом ее возвышения.
Королева обожала лесть. Она очень резко реагировала на любую критику. Стокмар подчеркнул, что этот факт, видимо, заметил и сам Леопольд, если судить по последним письмам.
Барон поспешил добавить, что, несмотря на эти недостатки, которые, как он считает, объясняются ее молодостью, королеве присущи честность, смелость и невинность. Чем дольше он общается с ней, тем больше убеждается, что Виктории необходимо вступить в брак с одним из племянников Леопольда. Необходимо для ее же блага – ведь женщина не должна нести бремя власти одна, без поддержки и помощи супруга, который поможет ей собраться с силами. Только муж способен оградить ее от опасной близости с мужчинами, подобными Мельбурну, грозящей потерей достоинства, вполне реальной при подобных отношениях.
Тем временем сам Стокмар постарается сохранить хорошие отношения с премьер-министром, с Лизен, словом, со всеми. Он уверен, если они будут терпеливы, то смогут добиваться желаемого.
Барон не стал писать о реплике Гревилля, что Виктория может выйти замуж за Мельбурна, потому что счел это замечание оскорбительным и неприличным, да к тому же боялся, как бы его любимый Леопольд, способный иногда на бестактность, не упомянул бы в письме об этом королеве.
Однако слухи о возможности подобного брака, которые вскоре разнеслись по всей стране, не имели своим источником Стокмара.
– Леди Тевисток! Леди Тевисток!
Маркиза Тевисток поспешила в небольшую личную гостиную королевы в Букенгемском дворце. Женщина бежала так быстро, как только позволял ей колышущийся кринолин. Она прекрасно слышала злобную нотку в голосе Виктории. К началу 1838 года эту нотку мгновенно узнавали все, кто служил королеве. Виктория стояла посредине комнаты, держа в руках номер газеты «Тайме». Ее придворная дама с ужасом заметила, что королева дрожит от ярости, у нее даже щеки побагровели.
– Да, мадам, – запыхавшись, сказала она. – Я сразу же пришла к вам. Мы разговаривали в другой комнате с леди Дархем…
– Не важно, чем вы занимались! Вы это видели? Эту жуткую статью? Вы ее читали?
– Нет… э-э-э… нет, мадам. Боюсь, что нет.
– Тогда послушайте, как там описывается лорд Мельбурн! «Обычный волокита, желающий получить легкомысленное удовольствие в бальном зале и в будуаре». Вы можете себе представить подобное неуважение?!
– Конечно нет, – быстро согласилась с ней леди Тевисток, вздохнув с облегчением. На какой-то ужасный миг она решила, что неудовольствие королевы вызвано ею. – Как неприлично!
– Подождите! – продолжала возмущаться Виктория. – Это все ерунда! Ерунда по сравнению с оскорблением, нанесенным мне! Эти низкие создания оказались настолько добры, что отметили, будто моя дружба с лордом Мельбурном наносит ущерб моей репутации. «Ходят слухи, – пишут они, – что наша любимая и невинная молодая правительница собирается вступить в брак, и этот ее шаг самые преданные ее подданные считают отвратительным и переживают за ее величество, когда слышат, как ее называют миссис Мельбурн»… Миссис Мельбурн!
Виктория швырнула леди Тевисток главную газету тори. Та заколебалась, не зная, как поступить. Не разозлится ли еще сильнее ее госпожа, если она поднимет газету?
– Прикажите немедленно унести эту скандальную газетенку! – распорядилась Виктория. – О, где Лизен, где хотя бы кто-нибудь, способный посоветовать, как отвести этот удар!
– Через час здесь будет лорд Мельбурн, – попробовала успокоить ее придворная дама. – Мадам, не расстраивайтесь, он знает, как поступить в этой ситуации.
– Да я и сама знаю, что мне хотелось бы с этим сделать!
Королева резко повернулась к придворной даме, и взрывной темперамент ее предков – «Мясника Камберленда» и ее собственного отца – вдруг выплеснулся в этом покое девятнадцатого столетия.
– Я высеку автора этой статьи!
Угроза была заведомо невыполнимая, и Виктория прекрасно понимала это. Далеко в прошлом остались дни, когда герцог Кента мог назначить наказание в девять сотен ударов для провинившегося солдата. Но в данный момент его рассвирепевшей дочери не пришло на ум ничего более подходящего для наказания человека, осмелившегося назвать ее «миссис Мельбурн».
– Если они считают, что подобными пасквилями сумеют заставить меня отказаться от дружбы с лордом Мельбурном, – продолжала бушевать королева, – то скоро поймут, как глубоко заблуждаются! Они, эти тори, больше никогда не посмеют появиться на моих приемах! По возможности я больше никогда не стану ни с кем из них разговаривать.
– Мадам, нельзя отвергать такое большое количество ваших подданных, – попробовала протестовать Элизабет Тевисток, пребывающая в состоянии шока от таких резких угроз и возможных последствий этих угроз. Королеве, конечно, все могло сойти с рук, даже повадки настоящего тирана, но каково будет лордам, принадлежащим к партии тори, и даже их женам, если она выполнит-таки свою угрозу! Некоторые друзья леди Тевисток принадлежали к этой партии. А кроме того, может настать время, когда виги проиграют на выборах.
– Я и не подозревала, что в ваши обязанности входит давать мне политические советы, – холодно заметила королева. – Лояльность к лорду Мельбурну стоит на втором месте после верности мне! Прошу вас впредь не забывать об этом!
– Простите, ваше величество, – пробормотала дама, – я только попыталась ради вашего же блага…
– Спасибо, – отрезала Виктория. – А теперь пришлите ко мне Лизен и прикажите, чтобы подали стакан воды – мне как-то не по себе.
Прошло некоторое время, прежде чем удалось отыскать баронессу. Виктория дожидалась ее в одиночестве, расхаживая взад и вперед по новому ковру своего нового дворца. Она вся дрожала от возмущения и чуть не рыдала. Королева действительно пролила несколько слезинок, но это были слезы возмущения, уязвленной гордости и злости. Ее в шок повергло открытие, что в этом мире люди смеют думать и говорить о ней безо всякого уважения, что ее достоинство можно замарать, и причем безнаказанно!
Тори! С самого ее восшествия на престол эти отвратительные людишки пытались в завуалированной форме критиковать ее. Они ненавидели Мельбурна… Это была обыкновенная ревность – ведь он такой умный, и ей приятно находиться в его обществе. Королева к тому же не допускала до себя ни одного человека из их числа… Когда в палате состоялось голосование по поводу суммы, выделяемой на содержание королевского двора, они имели наглость торговаться по поводу ее денег, выражая недовольство суммой в 380 000 фунтов в год, а их отвратительные газетенки нападали на Мельбурна и вигов в каждой статье. И это до того противно! Но сейчас они посмели открыто назвать ее имя и намекнуть, будто она ведет себя… Виктория принялась яростно вытирать глаза, а затем засунула платок в рукав.
В следующий момент в комнату вошла Лизен. Она увидела, что Виктория плакала, и сразу же бросилась обнимать ее, как будто та все еще оставалась ребенком и они по-прежнему находились в Кенсингтонском дворце.
– О мадам, мадам, моя маленькая и любимая. Не волнуйтесь.
Баронесса знала, что это было проявление капризного и взрывного характера Виктории, но сделала такой вид, будто королеву постигло настоящее горе.
Когда леди Тевисток вызвала баронессу, которая спокойно дремала после ленча в своей комнате, то успела шепнуть ей кое-что о статье в «Таймc». Между этой высокородной леди и незначительной гувернанткой возникла удивительная дружба. Леди Тевисток сплетничала с Лизен и обращалась к ней за советами о том, как лучше вести себя с королевой, и наконец баронесса растаяла. Все дамы Виктории относились к баронессе с уважением, прекрасно понимая, что она в фаворе у королевы. Только герцогиня Кента и ее окружение сохраняли к ней прохладное отношение. Лизен продолжала страдать от насмешек и оскорблений, которые ей приходилось выслушивать от них, когда рядом не было Виктории. И самой нахальной была эта непробиваемая леди Флора Гастингс.
Сейчас Лизен внимательно слушала королеву и одобрительно хмыкала, когда Виктория на чем свет стоит кляла наглецов из «Таймc» и вообще всех тори. Да как они посмели так нападать на бедного лорда Мельбурна?! А уж по поводу неслыханной вольности, когда ее, великолепную госпожу, посмели назвать «миссис Мельбурн» – то у Лизен просто не хватало слов, чтобы выразить свое возмущение.
– Как только он прибудет, я поговорю с ним об этом, – заявила Виктория. – Ты только послушай, Лизен! Здесь написали, будто я собираюсь за него замуж! Можешь себе представить, как ему будет неудобно!
– Боюсь, ваша мать скажет, что во всем виноват только он, – подпустила яду Лизен. – Понимаете, мадам, ей никогда не нравился лорд Мельбурн. Мне кажется, что она ревнует вас к лорду из-за вашей с ним дружбы.
Не стоило баронессе снова ворошить старое, потому что герцогиня уже давно оставила попытки давать советы дочери и вообще вмешиваться в ее дела. Но герцогиня продолжала холодно держаться с Лизен, и в этом состояла ее серьезная ошибка.
– Мама не посмеет сказать что-либо подобное мне! В этот момент в комнату осторожно заглянул, а потом и робко вошел слуга. Во дворце новости распространялись со скоростью света, и все, начиная с герцогини Сатерленд и кончая последней судомойкой на кухне, уже знали, что у королевы ужасное настроение.
– Ваше величество, пожаловал лорд Мельбурн, – объявил слуга.
– Пусть войдет, – распорядилась Лизен. Королева старалась никогда не приказывать слугам и не разговаривать с ними.
Баронесса ушла до прихода Мельбурна. Королева сидела в кресле у окна, напряженная, с покрасневшими глазами. Всякий раз, когда лорд видел Викторию, у него начинало сильнее биться сердце. Он считал ее красавицей, ему представлялось иногда, как ее легкая грациозная фигурка скользит к нему, протянув вперед обе ручки.
Мельбурн сразу увидел, как расстроена Виктория, и у него екнуло сердце. Так бывало всегда, когда Каролина, его жена, падала в его объятия рыдая, после того как открывался ее очередной грешок. Он не мог переносить женские слезы, а газету сегодня утром уже видел.
Виктория встала и подошла к нему. Он неожиданно взял обе ее руки в свои и поцеловал их, удержав на секунду дольше, чем того требовали приличия.
– Мадам, не нужно ни о чем говорить. Я все понимаю. Опять выпад этой проклятой газеты!
– Сядьте рядом со мной, – попросила Виктория. – Я в такой ярости, что боюсь, как бы не разрыдаться. Как они могут печатать подобные вещи? Как они посмели?
Мельбурн придвинул к ней свое кресло.
– Они могут это делать и делают. Мадам, я уже привык к нападкам. Мне все равно, что там враги говорят обо мне, но мне ужасно больно, когда они чернят вас! Попытайтесь не обращать на это внимания, умоляю вас! Смотрите на все это с презрением, они большего не заслуживают!
– Игнорировать? – Виктория обескуражено уставилась на него. – Но, мой дорогой лорд М., как я могу не обращать на это внимания – они посмели рассуждать о моем браке… И они связали с этим вас! Это просто чудовищно! Они специально старались выставить нас на посмешище!
Королева не заметила, как он поморщился и как слегка покраснело его лицо. Он пытался убедить себя, что королева, конечно, права. Разговор об их браке просто смешон. Он даже наедине с собой никогда не задавался подобной целью. И если он не представлял себе, сколь болезненно станет реагировать Виктория на эти намеки, – что ж, эта полностью его вина. Ему не на что обижаться.
– Кроме того, – продолжала бушевать Виктория, – какое право они имеют обсуждать мои сугубо личные проблемы! Они не в первый раз заговаривают о моем браке, вы это знаете. Но по крайней мере все остальные были достаточно почтительны. Это просто неприлично, что моя личная жизнь обсуждается членами парламента и в газетах!
– Боюсь, что это плата за ваше высокое положение, мадам, – попытался объяснить ей Мельбурн. Он прекрасно понимал возмущение Виктории вмешательством в ее личную жизнь.
Бедное дитя, с нежностью подумал он, она открыта безжалостному любопытству толпы. И ей неминуемо придется платить подобную цену не только сейчас, но и всю оставшуюся жизнь: она – королева и вся на виду! Мне нужно все объяснить ей и попытаться помочь выносить это бремя.
– Вы себя видите человеческой личностью, – серьезно начал он. – Конечно, вы таковой и являетесь. Но существует проклятье и слава великих судеб, моя дорогая мадам. Суверены – люди с такими же надеждами, чувствами и привязанностями, как и все остальные. Но они находятся гораздо выше всех прочих. И народ жаждет, чтобы ему демонстрировали личные чувства монархов. Все, что вы делаете или говорите – весьма важно для ваших подданных, а значит, о вас будут рассказывать различные истории. Причем большинство из них будут лживыми и жестокими. Но вам придется научиться не обращать на них внимания.
Люди всегда завидуют великим личностям и пытаются как-то их принизить… Что вы едите и что носите, кому оказываете честь своей дружбой – все это неизменно интересует тысячи людей, которые никогда вас не видели, и наверное, так и не увидят…
Но самое главное для них – кого вы любите и кому оказываете честь стать вашим мужем. Об этом непременно хотят знать ваши подданные. Муж королевы Англии должен обязательно получить одобрение народа Англии, потому что он будет ближе всех к самой важной персоне страны. И станет отцом будущего короля Англии. Мадам, если вы сможете принять подобную точку зрения, тогда не станете так сильно злиться на «Таймc».
– Я понимаю все, о чем вы мне толкуете, – подтвердила Виктория, – но я по-прежнему считаю, что была допущена слишком большая вольность. Что же касается «Таймc», то вы можете простить эту наглую статью, если хотите, но я им никогда не прошу этого. Если я – королева, лорд М., – она взглянула ему прямо в лицо и похлопала рукой по его рукаву, – и если я нахожусь наверху социальной лестницы, то ко мне должны относиться с уважением вдвойне. Все люди имеют право на личную жизнь. Я не желаю знать всех подробностей личной жизни тех, кто ежедневно общается со мной, и требую, чтобы ко мне относились соответственно. Они могут интересоваться и спекулировать слухами как им заблагорассудится, но я постараюсь, чтобы они никогда ничего не знали наверняка!
Лорд Мельбурн понимал, что бесполезно продолжать спорить с королевой. Конечно, ее реакция на эти нападки не совсем верна, она напрасно злилась, но, черт побери, кто посмеет осуждать ее за это…
– Раз уж мы коснулись этого, – донесся до Мельбурна голос Виктории. Он увидел, что она встала с кресла и отошла к окну. Королева не смотрела на него, но почувствовав, что он тоже начал вставать, быстро продолжила: – Дорогой лорд Мельбурн, не поднимайтесь. Вы же знаете, что, когда мы одни, мне хочется, чтобы вы чувствовали себя как дома. Оставайтесь в кресле, а я стану прохаживаться по комнате. Это помогает мне думать. Так вот, к вопросу о моем браке. Я получила еще одно письмо от моего дядюшки Леопольда.
– Вот как? – осторожно промолвил Мельбурн. Он терпеть не мог Леопольда и считал его пустозвоном, который продолжает спекулировать на имени своей умершей жены. Лорд со злостью подумал, что тот продолжает лезть не в свое дело и надоедает королеве этими проклятыми письмами, полными советов, которые ей вовсе не нужны. – И что же он пишет, мадам?
– Это весьма приятное письмо, – сказала ему королева. – Он расспрашивает меня обо всем. Мне, признаться, не нравится чрезмерный интерес моего милого дядюшки к государственным делам. Так трудно отвечать ему, чтобы не сообщать никаких новостей… но не в этом дело. Он желает, чтобы мои кузены Эрнест и Альберт приехали в Англию!
Она повернулась и посмотрела на Мельбурна. Бледный солнечный свет струился из окна на крохотную прямую фигурку. Мельбурн по голосу определил, что она раздражена.
– Вы же знаете, что мой дядюшка, насколько я помню, всегда желал, чтобы я вышла замуж за одного из них.
«Виктория выйдет замуж за Эрнеста или Альберта».
– Когда я была ребенком и мы много времени проводили в доме в Клермонте, где жил мой дядюшка, до того как отправился в Бельгию, они с мамой постоянно обсуждали эту проблему. Мне кажется, что я даже соглашалась с этим, особо не задумываясь. Но сейчас, лорд М., я не уверена в этом!
Мельбурну стало стыдно, когда его сердце встрепенулось от облегчения. Он на миг усомнился, не отразились ли его чувства на лице и не смогла ли девушка прочитать их. Наверное, нет, вскоре успокоился он.
Подобно всем молодым людям Виктория не обращала внимания на реакцию собеседника.
– Это так естественно, – согласился он. – Мадам, вы только что взошли на трон, и жизнь открывается перед вами во всей полноте. Наверное, вам слишком рано ограничивать свою свободу замужеством и детьми?
– Как вы все правильно поняли!
Виктория поспешила к нему и уселась в кресло рядом с ним. Ее рука снова очутилась в его руке. Он с радостью подумал, что может утешить ее, и даже слегка пожал ей руку. Королева с благодарностью ответила ему теплым пожатием.
– Я еще не хочу выходить замуж, – сказала она. – Одно дело, пока ты еще ребенок. Все воспринимается как должное, когда не осознаешь, какие последствия это влечет за собой… Если бы я не любила своего дядюшку Леопольда, то сказала бы ему, что нечестно с его стороны ловить меня на слове, которое лично я ему никогда не давала. Это сделала мама. А он забрасывает меня письмами об этом, когда я еще и года не была королевой.
– Честно или нет поступает ваш дядюшка, мадам, но он может только приставать к вам, – улыбнулся Мельбурн. – Решать будете вы. И, черт меня побери, почему вы должны выходить замуж, если еще не готовы к этому? Сначала немного насладитесь жизнью. Подумайте, какие балы и приемы вы можете устраивать! И какое это будет веселье, если рядом с вами не будет мужа, с которым придется танцевать все танцы! Вы даже иногда сможете оказать мне честь и потанцевать со мной.
Виктория засмеялась, и Мельбурн снова подумал, какой у нее заразительный смех, хотя некоторые считали, что она смеется излишне громко и при этом слишком сильно показывая зубы, и у нее некрасиво обнажаются десны. Он же находил ее смех весьма привлекательным.
– Иногда оказать вам честь? Смотрите, милорд, вам может представиться возможность открывать со мной первый бал, но вы только подумайте, что напишут об этом в «Таймc». А как это будет весело! В детстве у меня было так мало праздников. Мама постоянно ссорилась с королем Вильгельмом и убегала в Клермонт, чтобы вволю злиться в деревне, или же не выходила из Кенсингтона. Теперь у меня есть этот чудесный дворец, заново декорированный после ремонта, и у меня много денег! – Королева засмеялась и захлопала в ладоши. – Мне кажется, что у нас слишком долго продолжался траур, а кроме того, в июне состоится коронация и следует начать к этому готовиться. Я должна устроить бал!
– Мне тоже так кажется, – согласился Мельбурн. – Если мне позволено вам советовать, мадам, то братьев Эрнеста и Альберта было бы неплохо заставить остудить свой пыл и некоторое время подождать руки королевы Англии. И это только в том случае, если она все же сделает свой выбор.
– Правильно! – кивнула Виктория. – Слава богу, все решено. Дорогой лорд М., что бы я стала делать без вас? Вы обязательно оставайтесь на чай, и я просмотрю все бумаги, которые вы хотите, чтобы я подписала. Затем настанет время переодеваться к ужину, и я надеюсь, что вы, как всегда, будете сидеть за столом рядом со мной.
Глава 4
Новый год правления молодой королевы перевалил ужасную зиму и перешел в раннюю английскую весну. Высокие окна обновленного Букингемского дворца теперь ночи напролет сверкали огнями, на улицу доносилась музыка, а на рассвете длинная вереница карет и экипажей развозила леди и джентльменов в роскошных вечерних туалетах по домам. Иногда королева Англии в меховом манто выходила на крышу дворца со своими придворными леди, чтобы понаблюдать за восходом солнца над Лондоном, перед тем как лечь спать.
Траур был снят, и королевские гардеробы заполнили шелка и атласы всевозможных цветов и оттенков. Алые наряды с отделкой горностаем предназначались для торжественных случаев. Дожидались своего часа ленты и звезды различных орденов. Виктория более всего предпочитала орден Подвязки. Ей так нравилась синяя лента. Были открыты сундучки и ларцы с драгоценностями – тиарами и ожерельями, поясами и корсажами. Большинство украшений оказались слишком массивными для хрупкой фигурки королевы. Это было поистине бесценное наследие столетий правления монархии, чего стоила одна знаменитая нитка жемчуга, которая когда-то принадлежала бедняге Марии, королеве шотландской, и которую восставшие лорды продали ее сопернице, жадной Елизавете… Виктория приказала часть украшений переделать, наиболее легкие и изящные отобрала, чтобы носить в неофициальной обстановке, а остальное велела убрать на хранение.
В шкафах хранились сотни шляпок, хорошеньких и непрактичных, обильно отделанных лентами, цветами и прекрасными страусиными перьями, которые королева обожала. Она действительно заказала слишком много шляпок и чепцов, но каждый раз, когда примеряла их перед зеркалом, ей начинало казаться, что она не такая уж некрасивая. Ненавистная газета «Тайме» польстила ей, заметив, что на новом портрете художник прекрасно выписал королевскую грудь и придал ей должную округлость. У королевы некрасивые черты лица. Виктория знала это, но ее несколько успокаивало, что у нее блестящие голубые глазки и хорошая кожа. И пусть она слишком маленького роста, на что она даже как-то пожаловалась Мельбурну, зато у нее очаровательные плечи и вполне развитая грудь, хотя, естественно, об этом никто не упоминал.
Несмотря на насмешки враждебных газет, которые вдруг начали цепляться к маленькому росту и хрупкости королевы и настаивать на том, что ей пора выйти замуж и дать Англии наследника, подспудно намекая, что она, скорее всего, умрет во время родов, ее здоровье было прекрасным. Она много работала: распечатывала красные вализы для официальных бумаг, просматривала их содержимое, принимала посетителей и отвечала на обращения, просьбы и прочие письма. К ней постоянно приходили со своими делами министры. И так продолжалось изо дня в день.
Ей во всем помогал Мельбурн. Вместе с ней он просматривал содержимое дипломатической почты и разъяснял королеве доклады министра иностранных дел. Подсказывал ей, какие бумаги следует прочитать особенно внимательно, а какие можно только просмотреть. Проверял списки ее визитеров и давал советы, кого следует принять и что нужно сказать. Указывал ей на статьи в газетах, которые были для нее интересны или могли ее развлечь. Королеве иногда казалось, что ей следовало бы завести секретаря, но лорд М. не считал, что ей кто-то нужен. Да и ей самой было гораздо приятнее решать все неотложные вопросы вместе с ним.
И если кто-то ехидно заявил, что Мельбурн проводит больше времени во дворце, чем в палате… ну что ж, она и в самом деле не могла без него обойтись. Вот и все!
В перерывах между работой устраивались приемы во время ленча или дневные прогулки на лошадях. Если Виктория останавливалась в Виндзорском замке, то они ездили верхом в парке. Кроме того, королева позволяла себе заняться вышивкой и поболтать со своими дамами. Чаще всего она секретничала с Лизен, которая никогда не спорила с ней, а потому была ее самой приятной компаньонкой. У королевы всегда находилось время, чтобы надеть фартук и выкупать своего спаниеля. Она с удовольствием возилась с ним в воде, как самая обычная женщина. Это были прекрасные минуты отдыха, перед тем как отправляться в свои покои, чтобы переодеться в новый роскошный наряд для ужина. Один за другим устраивались балы в белом с золотом новом бальном зале, и Виктория с наслаждением ловила свое отражение в длинных зеркалах, танцуя с самыми красивыми и титулованными мужчинами Англии.
В начале нового года ей нравилось потанцевать и немного поболтать с ними. Они не могли так же легко вести разговоры, как это делал дражайший лорд М. Но он был немолод и ему нечего было опасаться, а молодые люди, к тому же не обремененные семьями, довольно часто смущались. Виктории очень нравилось это их смущение: оно компенсировало ей отсутствие красоты, а она со свойственной ей честностью не могла не признать, что не слишком хороша собой.
Возможно, она не блещет красотой и не вызывает, как некоторые молодые дамы ее окружения, романтических вздохов и смятения у мужчин, но Виктория – королева, и все стараются ей угодить. Ей доставляло удовольствие выбирать музыку и танцы и вести разговор так, как она этого желала. Она никогда не боялась, что придется скучать, и если хотела избавиться от кого-то, ей было достаточно всего лишь кивнуть головой и улыбнуться – и надоевший собеседник в смущении покидал ее.
Траур был снят, и королевские гардеробы заполнили шелка и атласы всевозможных цветов и оттенков. Алые наряды с отделкой горностаем предназначались для торжественных случаев. Дожидались своего часа ленты и звезды различных орденов. Виктория более всего предпочитала орден Подвязки. Ей так нравилась синяя лента. Были открыты сундучки и ларцы с драгоценностями – тиарами и ожерельями, поясами и корсажами. Большинство украшений оказались слишком массивными для хрупкой фигурки королевы. Это было поистине бесценное наследие столетий правления монархии, чего стоила одна знаменитая нитка жемчуга, которая когда-то принадлежала бедняге Марии, королеве шотландской, и которую восставшие лорды продали ее сопернице, жадной Елизавете… Виктория приказала часть украшений переделать, наиболее легкие и изящные отобрала, чтобы носить в неофициальной обстановке, а остальное велела убрать на хранение.
В шкафах хранились сотни шляпок, хорошеньких и непрактичных, обильно отделанных лентами, цветами и прекрасными страусиными перьями, которые королева обожала. Она действительно заказала слишком много шляпок и чепцов, но каждый раз, когда примеряла их перед зеркалом, ей начинало казаться, что она не такая уж некрасивая. Ненавистная газета «Тайме» польстила ей, заметив, что на новом портрете художник прекрасно выписал королевскую грудь и придал ей должную округлость. У королевы некрасивые черты лица. Виктория знала это, но ее несколько успокаивало, что у нее блестящие голубые глазки и хорошая кожа. И пусть она слишком маленького роста, на что она даже как-то пожаловалась Мельбурну, зато у нее очаровательные плечи и вполне развитая грудь, хотя, естественно, об этом никто не упоминал.
Несмотря на насмешки враждебных газет, которые вдруг начали цепляться к маленькому росту и хрупкости королевы и настаивать на том, что ей пора выйти замуж и дать Англии наследника, подспудно намекая, что она, скорее всего, умрет во время родов, ее здоровье было прекрасным. Она много работала: распечатывала красные вализы для официальных бумаг, просматривала их содержимое, принимала посетителей и отвечала на обращения, просьбы и прочие письма. К ней постоянно приходили со своими делами министры. И так продолжалось изо дня в день.
Ей во всем помогал Мельбурн. Вместе с ней он просматривал содержимое дипломатической почты и разъяснял королеве доклады министра иностранных дел. Подсказывал ей, какие бумаги следует прочитать особенно внимательно, а какие можно только просмотреть. Проверял списки ее визитеров и давал советы, кого следует принять и что нужно сказать. Указывал ей на статьи в газетах, которые были для нее интересны или могли ее развлечь. Королеве иногда казалось, что ей следовало бы завести секретаря, но лорд М. не считал, что ей кто-то нужен. Да и ей самой было гораздо приятнее решать все неотложные вопросы вместе с ним.
И если кто-то ехидно заявил, что Мельбурн проводит больше времени во дворце, чем в палате… ну что ж, она и в самом деле не могла без него обойтись. Вот и все!
В перерывах между работой устраивались приемы во время ленча или дневные прогулки на лошадях. Если Виктория останавливалась в Виндзорском замке, то они ездили верхом в парке. Кроме того, королева позволяла себе заняться вышивкой и поболтать со своими дамами. Чаще всего она секретничала с Лизен, которая никогда не спорила с ней, а потому была ее самой приятной компаньонкой. У королевы всегда находилось время, чтобы надеть фартук и выкупать своего спаниеля. Она с удовольствием возилась с ним в воде, как самая обычная женщина. Это были прекрасные минуты отдыха, перед тем как отправляться в свои покои, чтобы переодеться в новый роскошный наряд для ужина. Один за другим устраивались балы в белом с золотом новом бальном зале, и Виктория с наслаждением ловила свое отражение в длинных зеркалах, танцуя с самыми красивыми и титулованными мужчинами Англии.
В начале нового года ей нравилось потанцевать и немного поболтать с ними. Они не могли так же легко вести разговоры, как это делал дражайший лорд М. Но он был немолод и ему нечего было опасаться, а молодые люди, к тому же не обремененные семьями, довольно часто смущались. Виктории очень нравилось это их смущение: оно компенсировало ей отсутствие красоты, а она со свойственной ей честностью не могла не признать, что не слишком хороша собой.
Возможно, она не блещет красотой и не вызывает, как некоторые молодые дамы ее окружения, романтических вздохов и смятения у мужчин, но Виктория – королева, и все стараются ей угодить. Ей доставляло удовольствие выбирать музыку и танцы и вести разговор так, как она этого желала. Она никогда не боялась, что придется скучать, и если хотела избавиться от кого-то, ей было достаточно всего лишь кивнуть головой и улыбнуться – и надоевший собеседник в смущении покидал ее.