Страница:
„О, разумеется, мы присматриваем за ними! – услышала она в ответ. – Законодатели приходят прямо сюда и просят внести пожертвования на их избирательную кампанию. И мы делаем это, но как частные лица… Мы опускаем руку в карман и выдаем им кругленькую сумму на проведение избирательных кампаний. А затем когда вносится законопроект, противоречащий нашим интересам, мы идем к их лидеру и говорим: „Есть такой-то законопроект. Нам он не нравится, и мы хотели бы, чтобы вы позаботились о наших интересах. Так поступают все“.
Почему он был столь обходителен? Кто-то предполагает, что это была месть Рокфеллеру, с которым он поссорился. Сам же он давал более прагматичное объяснение. Работа Тарбелл, считал он, „будет воспринята как истина в последней инстанции о „Стандард ойл компани“, а поскольку она собиралась написать об этом в любом случае, то он хотел сделать все, что в его силах, чтобы досье компании было „правильным“. Роджерс даже устроил ей встречу с Генри Флеглером, к тому времени уже совершенно поглощенным своими собственными крупными нефте-разработками во Флориде. К раздражению Тарбелл, все, что Флеглер ей сказал: „мы процветали“, очевидно благодаря Всевышнему. Роджерс в общих чертах намекнул, что он сможет организовать ей интервью с самим Рокфеллером, но оно все же не состоялось. Роджерс так и не объяснил, почему.
Тарбелл признавалась одному из своих коллег, что ее целью было в самых общих чертах написать „историю-репортаж о „Стандард ойл компани“. Это должна быть не полемика, а просто рассказ о крупной монополии, причем я постараюсь сделать его как можно более красочным и драматичным“. Что же касается Роджерса, то у него, гордившегося своими достижениями и своей компанией, было точно такое же впечатление.
Но каково бы ни было первоначальное намерение Тарбелл, серия ее статей, которая начала выходить в „Мак-Клурс“ в ноябре 1902 года, произвела эффект разорвавшейся бомбы. Месяц за месяцем перед читателем разворачивалась история махинаций и манипуляций, временных уступок и жестокой конкуренции, агрессивности „Стандард“ и постоянной войны на уничтожение, которую она вела против независимых нефтедобывающих компаний. Эти публикации были у всех на устах, что дало автору возможность выявить новые источники информации. Несколько месяцев спустя после начала публикации статей Тарбелл приехала в Тайтусвиль навестить семью. „Интересно, что хотя уже вовсю идет публикация, а меня еще не похитили и даже не затаскали по судам, как предсказывали некоторые из моих друзей, – говорила она. – Люди хотят открыто говорить со мной“. Даже Роджерс продолжал, несмотря ни на что, сердечно ее принимать по мере выхода новых статей. Но вот она напечатала очередную статью, посвященную тому, как действует разведывательная сеть „Стандард“, насколько большое давление оказывается даже на самые маленькие независимые компании, занимавшиеся сбытом. Роджерс пришел в ярость. Он порвал с ней всякие отношения и отказался впредь ее видеть. Она же совершенно не раскаивалась в том, что написала. Позднее она говорила, что „распутывание обвинений в шпионаже“ больше, чем что-либо другое, „вызвало у меня отвращение по отношению к 'Стандард“. Потому что „во всем этом была такая мелочность, которая казалась достойной полного презрения, по сравнению с тем гением и теми огромными способностями, какие лежали у истоков этой организации. Никакой иной факт истории „Стандард“ не вызывал у меня подобных чувств как этот“. И это чувство более, чем что-либо еще, придавало ее статьям такую огромную разоблачительную силу.
Серия статей Тарбелл печаталась в течение двух лет, а затем в ноябре 1904 года все они были собраны и опубликованы отдельной книгой, под названием „История „Стандард ойл компани“ и включавшей в себя также шестьдесят четыре приложения. Эта работа, написанная очень ясным языком, и представлявшая собой наиболее полное описание истории компании и стала настоящим достижением, особенно если учесть ограниченный доступ к информации о „Стандард“. Но за бесстрастным изложением скрывался гнев и яростное осуждение – как Рокфеллера, так и беспощадных методов деятельности Треста. В изображении Тарбелл Рокфеллер, несмотря на его многократно декларируемую приверженность христианским ценностям, представал в виде аморального хищника. „Г-н Рокфеллер, – писала она, – систематически играет краплеными картами, и очень сомнительно, что, начиная с 1872 года, он хотя бы раз в гонках с конкурентами стартовал бы честно“.
Публикация книги стала большим событием. Один из журналов назвал ее „наиболее замечательной книгой подобного рода из всех, написанных в этой стране“. Сэмюель Мак-Клур сказал Тарбелл: „Сегодня вы самая известная женщина в Америке… Люди говорят о вас с таким почтением, что я начинаю вас побаиваться“. Позднее он писал ей из Европы, что даже там газеты „постоянно упоминают о вашей работе“. Уже в пятидесятых годах нашего столетия историки „Стандард ойл оф Нью-Джерси“, вряд ли с сочувствием относившиеся к книге Тарбелл, констатировали, что ее „возможно, раскупали более часто, а ее содержание пропагандировали более широко, чем какую-либо другую работу по истории американской экономики и бизнеса“. Вопрос спорный, но эта книга по бизнесу была, пожалуй, уникальной по тому влиянию, какое она оказала из всех когда-либо опубликованных в Соединенных Штатах. „Я никогда не испытывала враждебности к размерам и богатству, ничего не имела против формы их объединения, – объясняла Тарбелл. – Я бы желала, чтобы они объединялись, росли и становились еще богаче – но лишь законными средствами. А они никогда не играли по правилам, и это уничтожило их величие в моих глазах“.
Но Аиде Тарбелл было уже мало истории „Стандард“. В 1905 году она предприняла заключительную атаку, выпустив журналистский портрет самого Рокфеллера. „Она нашла его виновным, – писал ее биограф, – в плешивости, опухолях и в том, что он сын вероломного нефтяного дилера“. Действительно, она приняла его внешность, включая облысевшую в результате болезни голову за признак моральной дряхлости. Возможно, это была последняя месть настоящей дочери Нефтяного района. Когда она заканчивала эту свою последнюю статью, в Тайтусвиле умирал ее отец – один из независимых нефтепромышленников, вступивших в борьбу с Рокфеллером и потерпевший в этой борьбе поражение. Едва закончив свою рукопись, она поспешила к умирающему отцу.
А какова была реакция самого Рокфеллера? Когда выходили статьи, его старый сосед, заглянув навестить нефтяного магната, поднял вопрос об Аиде Тарбелл, как он выразился, „приятельнице“ Рокфеллера.
„Многое изменилось, скажу я вам, – ответил Рокфеллер, – с того времени, когда и вы, и я были мальчишками. Мир полон социалистов и анархистов. Как только человек достигнет заметных результатов в какой-либо области бизнеса, они тут же набрасываются на него со своей критикой“. Впоследствии этот сосед писал, что Рокфеллер был похож „на игрока, который привык к тому, что его время от времени бьют по голове. Он ни в малейшей степени не волнуется по поводу ударов, которые он может получить. Он продолжает придерживаться мнения, что „Стандард“ принесла больше пользы, чем вреда“. В другой раз от него услышали кличку, которой он наградил свою „приятельницу“ – „Мисс Тар Баррель“.
Теодор Рузвельт был воплощением движения прогрессистов. Будучи самым молодым из всех, кто до тех пор поселялся в Белом доме, он был переполнен энергией и энтузиазмом. Его называли „человеком-паровым катком“ и „метеором века“. Один журналист писал, что после встречи с Рузвельтом „вы идете домой и выжимаете его из вашей одежды“. С одинаковой страстью Рузвельт занимался реформами во всех их проявлениях – от посредничества в окончании Русско-японской войны до введения упрощенного правописания, горячим сторонником которого он был. За первое он удостоился Нобелевской премии мира в 1906 году. Что же до второго, то в том же году он добивался принятия Правительственным издательством нового правописания трехсот привычных слов – например „dropt“ вместо „dropped“. Верховный суд отказался утвердить подобные упрощения для юридических документов, но Рузвельт непоколебимо придерживался их в своих частных письмах.
Именно он впервые употребил термин „разгребатель грязи“ в отношении журналистов – представителей движения прогрессистов. Он назвал их так иронично, потому что считал, что их нападки на политиков и корпорации слишком неконструктивны, и что они слишком уж увлекаются описанием „подлости и унижений“. Рузвельт опасался, что написанное ими разожжет пламя революции и подтолкнет людей к социализму и анархизму. Тем не менее он скоро сделал основные пункты их программы своими, включая регулирование дорожного движения, качественные изменения в мясоконсервной промышленности, находящейся в ужасающем состоянии, а также контроль над продуктами питания и лекарствами. В центре его программы было также установление контроля над могуществом корпораций – этим он заработал себе прозвище „борец с трестами“. Рузвельт ничего не имел против трестов как таковых. Он рассматривал объединения как логичное и неизбежное следствие экономического прогресса. Однажды он сказал, что законодательными средствами процесс объединения можно остановить с таким же успехом, как и наводнение на Миссисипи. Но, добавил президент, „мы можем регулировать и контролировать этот процесс с помощью возведения дамб“, имея в виду общественный контроль и регулирование. Реформа такого рода была необходима, по его мнению, для того, чтобы преградить дорогу революции и растущему радикализму и сохранить тем самым американскую экономическую и политическую систему. Рузвельт различал тресты „хорошие“ и „плохие“, только последние нужно было разукрупнять. И в этомего нельзя было остановить. За годы его президентства возглавляемая им администрация возбудила по меньшей мере сорок пять антитрестовских исков.
Что же касается „Матери всех трестов“, то ей предстояло пережить крупнейшую из битв. „Стандард ойл“ стала одной из наиболее излюбленных целей Рузвельта: она превратилась в любимого дракона этого неугомонного рыцаря – лучшего противника для турнира было не найти. Тем не менее когда в ходе избирательной кампании 1904 года Рузвельт искал поддержки крупного капитала, руководители „Стандард ойл“ пытались пробиться к нему. После того, как один дружественно настроенный конгрессмен, одновременно занимавший пост председателя одной из дочерних компаний „Стандард“, сообщил Арчболду, что, по мнению Рузвельта, „Стандард ойл“ является его непримиримым врагом, Арчболд ответил: „Я всегда был поклонником президента Рузвельта и прочел все написанные им книги, и все они, в прекрасных переплетах, стоят у меня в библиотеке“.
У этого конгрессмена появилась блестящая идея: писатель, а к тому же еще и президент, должен быть очень падок на лесть. Особенно столь плодовитый писатель, каким был Рузвельт. Он информировал Рузвельта о том, что Арчболд выразил ему свое восхищение, и использовал этот гамбит для того, чтобы организовать встречу двух деятелей. „Книжные дела“ решили исход игры с первого выстрела“, – писал Арчболду торжествующий конгрессмен. Но он добавил также и слова предупреждения: „Прежде, чем встречаться с президентом, вам следовало бы прочесть, по крайней мере, названия этих томов, чтобы освежить их в памяти“. Лесть могла открыть Арчболду парадную дверь, но этого было мало, чтобы пройти дальше. „Даже с самой темной Абиссинией, – сказал он в раздражении несколько лет спустя, – не обращались так, как с нами обращалась администрация г-на Рузвельта после его переизбрания в 1904 году“.
Перед выборами демократы подняли большой шум по поводу пожертвований большого бизнеса на кампанию республиканцев, в том числе упоминались и сто тридцать тысяч долларов, поступивших от Арчболда и X. X. Роджерса. Рузвельт распорядился вернуть сто тысяч долларов, а после этого в порыве саморекламы обещал каждому американцу „честную сделку“, что стало его лозунгом. Действительно ли деньги были возвращены – это другой вопрос. Министр юстиции Фи-ландер Нокс рассказывал преемнику Рузвельта Уильяму Говарду Тафту, что, когда однажды в октябре 1904 года он вошел в кабинет Рузвельта, то услышал, как тот диктовал письмо с указанием вернуть деньги „Стандард ойл“.
„Как, г– н президент, ведь деньги уже потрачены? – сказал Нокс. – Они не могут вернуть деньги, у них их просто уже нет“. – „Ладно, – ответил Рузвельт, – все равно это письмо будет хорошо смотреться в официальных отчетах“.
Сразу же после переизбрания Рузвельта в 1904 году его администрация начала расследование деятельности „Стандард ойл“ и нефтяного бизнеса в целом. Ожесточенной критике был подвергнут контроль треста над транспортом, а, кроме того, Рузвельт лично допустил в адрес компании резкие выпады. Давление столь усилилось, что в марте 1906 года Арчболд и X. X. Роджерс поспешили в Вашингтон, чтобы встретиться с Рузвельтом и просить его не начинать судебное преследование компании. „Мы сказали ему, что нашу деятельность все расследуют и расследуют, отчеты все составляют и составляют, – писал Арчболд своему коллеге – директору Генри Флэглеру после встречи с Рузвельтом, – но мы можем выдержать это столько же, сколько и остальные внашем положении. Он внимательно слушал все, что мы ему говорили, и, казалось, нам удалось произвести на него нужное впечатление… Пожалуй, нам удалось добиться положительного решения от президента“.
В „Стандард ойл“ понимали, что это битва на выживание. Роли поменялись, и теперь правительство заставляло компанию „попотеть“. Один из высокопоставленных сотрудников „Стандард“ писал Рокфеллеру: „Администрация приступила к реализации продуманной программы разрушения компании и всего с ней связанного и использует для достижения этой цели все средства, находящиеся в ее распоряжении“. Стремясь защититься, „Стандард“ воспользовалась услугами известнейшего адвоката, пользовавшегося репутацией одного из самых выдающихся представителей американской юриспруденции. Государственное обвинение вел специалист по корпоративному праву по имени Фрэнк Биллингс Келлог – тот самый, который два десятилетия спустя стал государственным секретарем США. На протяжении более двух лет показания дали 444 свидетеля, был предоставлен 1371 документ. Полный протокол занял 14495 страниц, объединенных в двадцать один том. Председательствующий Верховного суда позднее говорил, что протокол был „чрезмерно объемист… и содержал огромное количество противоречащих друг другу свидетельств в отношении бесчисленных, запутанных и разнообразных сделок, совершенных на протяжении почти сорока лет“.
Одновременно против „Стандард“ велись также и другие судебные разбирательства. Время от времени Арчболд старался даже подшутить над этим юридическим и административным наступлением. „В течение почти сорока четырех лет своей жизни, – говорил он публике, собравшейся на банкете, – я предпринимал напряженные усилия по ограничению торговли и коммерции нефтью и ее продуктами в Соединенных Штатах, в округе Колумбия и в других странах. Я делаю вам это признание, друзья, в конфиденциальном порядке, будучи полностью убежден, что вы не выдадите меня Бюро по делам корпораций“. Но, несмотря на добродушные подшучивания, и он, и его коллеги были полны мрачных предчувствий. „Федеральные власти предпринимают против нас все возможные усилия, – писал он в частном письме в 1907 году. – Президент назначает судей, которые также являют ся присяжными, и рассматривают эти корпоративные дела… Я не думаю, что они в состоянии съесть нас, но они могут добиться того, что чернь навредит нам. Мы сделаем все возможное для защиты наших акционеров. Сказать более того, что я уже сказал, ни я, ни кто-либо еще не в состоянии“.
На другом процессе в том же году федеральный судья с примечательным именем Кинсо Маунтин Лэндис – тот самый, который стал впоследствии первым главой комитета по бейсболу – наложил огромный штраф на „Стандард ойл“ за нарушение закона, выраженное в принятии системы скидок. Он также осудил адвокатов „Стандард“ за „преднамеренное высокомерие“ и сожалел о „неадекватности наказания“. Рокфеллер с друзьями играл в гольф, когда появился мальчишка-посыльный с известием о решении судьи. Рокфеллер разорвал конверт, достал письмо, прочел его и спрятал в карман. Затем он нарушил молчание: „Ну, джентльмены, продолжим?“ Один из присутствовавших не смог сдержаться: „Каков приговор?“ – спросил он. „Высший предел наказания, я полагаю – двадцать девять миллионов долларов, – ответил Рокфеллер. Затем он добавил в раздумье: – Судья Лэндис умрет задолго до того, как этот штраф будет выплачен“. Поборов этот единственный всплеск эмоций, он продолжил играть в гольф, оставаясь, казалось, абсолютно бесстрастным, и сыграл одну из лучших игр в своей жизни. Приговор, вынесенный Лэндисом, был в конце концов отменен.
Но в 1909 году в ходе крупного антитрестовского процесса федеральный суд вынес решение в пользу правительства и предписал распустить „Стандард ойл“. Теодора Рузвельта, который к тому времени уже не был президентом, эта новость застала на Белом Ниле, когда он возвращался с большого охотничьего путешествия. Он ликовал. По его словам, это решение стало „одним из наиболее выдающихся триумфов порядочности, что когда-либо случались в нашей стране“. Со своей стороны, „Стандард ойл“, не теряя времени, обратилась в Верховный суд. Верховный суд был вынужден дважды заново рассматривать дело вследствие смерти двух его судей. Промышленные и финансовые круги в волнении ожидали результата. Наконец в мае 1911 года по окончании особенно утомительного дневного заседания председательствующий судья Уайт пробормотал: „Я также должен объявить решение суда за номером 398 по иску правительства Соединенных Штатов против „Стандард ойл компани“. Зал судебного заседания, в душной, жаркой атмосфере которого было тихо и сонно, внезапно проснулся, все напряглись, вслушиваясь напряженно в то, что он говорил. Сенаторы и конгрессмены бросились в зал заседаний. Выступление судьи Уайта продолжалось в течение сорока девяти минут, но часто его слова были настолько неразборчивы, что другой судья, сидевший непосредственно по левую руку от него, был вынужден несколько раз наклоняться к нему, прося говорить погромче для того, чтобы наиболее важные слова были слышны. Верховный судья ввел новый принцип – он заключался в том, что судебная оценка ограничений торговли, о которых говорится в законе Шермана, должна базироваться на правиле „разумного подхода“. Таким образом, „ограничение“ могло подлежать наказанию лишь в том случае, если оно было неразумным и противоречило общественному интересу. Но в этом случае оно ему, разумеется, противоречило. „Любой незаинтересованный человек, – вещал верховный судья, – рассматривая этот период (начиная с 1870 года), неизбежно придет к неопровержимому заключению, что сам гений коммерческого развития и организации… вскоре породил намерение и потребность лишить других… их права торговать и таким образом добиться господства, что иявлялось его целью“. Судьи оставили в силе решение федерального суда. „Стандард ойл“ подлежала окончательной ликвидации.
Директоры собрались в кабинете Уильяма Рокфеллера на Бродвее, 26 и мрачно ожидали вердикта суда. Согласно сохранившейся традиции, сказано было немного. Арчболд с напряженным лицом склонился над биржевым телеграфным аппаратом в поисках какого-нибудь сообщения. Когда новости наконец появились, все были поражены. Никто не был готов к столь уничтожающему решению Верховного суда: „Стандард“ предоставлялось шесть месяцев для того, чтобы самораспуститься. „Наш план“ разрушался распоряжением суда. Наступила мертвая тишина. Арчболд начал насвистывать какую-то мелодию, так же, как он делал это много лет назад, еще мальчишкой, когда ему приходилось перебираться через грязь в Тайтусвиле, чтобы купить нефть или провести переговоры. Теперь же он подошел к камину. „Ну что ж, джентльмены, – сказал он после минутного размышления, – жизнь – это лишь последовательная смена одной мерзости другой“. И снова принялся насвистывать.
„Стандард ойл“ разделялась на несколько отдельных корпораций. Самой крупной из них становилась бывшая материнская компания „Стандард ойл оф Нью-Джерси“, к которой отходила почти половина от общей суммы чистых активов. Впоследствии на ее основе была образована компания „Экссон“, и она впоследствие не утеряла своей ведущей роли. Следующей по величине, получившей 9 процентов стоимости чистых активов, была „Стандард ойл оф Нью-Йорк“, которая в конце концов превратилась в „Мобил“. Также были созданы следующие компании: „Стандард ойл (Калифорния)“, которая впоследствии стала „Шевроном“; „Стандард ойл оф Огайо“, которая стала „Сохайо“, а затем американским отделением „Бритиш петролеум“; „Стандард ойл оф Индиана“, которая впоследствии стала „Амоко“; „Континентал ойл“, которая стала „Коно-ко“; и „Атлантик“, которая стала частью „Арко“, а затем в конце концов частью“ Сан“. „Нам даже пришлось послать нескольких ребят из офиса для того, чтобы возглавить компании на местах“, – угрюмо прокомментировал один из руководителей „Стандард“. Эти новые корпорации, хотя и независимые друг от друга, с непересекавшимися структурами руководства, тем не менее в целом соблюдали разграничение рынков и сохраняли свои старые коммерческие связи. Каждая из них характеризовалась быстро растущим спросом в пределах своей территории, и конкуренция между ними возникла нескоро. Такая вялость усиливалась одним судебным недосмотром, выявившимся в ходе раздела. По-видимому, никто на Бродвее, 26 не придал никакого значения праву владения торговой маркой и фирменными названиями. Поэтому все новые компании начали продавать товары под старыми фирменными названиями – „Поларайн“, „Перфекшн ойл“, бензин „Ред краун“. Это очень сильно ограничило возможности какой-либо компании проникнуть на территорию другой.
Общественное мнение и американская политическая система вытеснили конкуренцию в сферу транспорта, переработки и сбыта нефти. Но если дракон был мертв, то вознаграждение за расчленение должно было быть значительным. Мир для „Стандард ойл“ менялся слишком быстро; ее централизованный контроль оказался чересчур жестким, в особенности для нефтедобытчиков на местах. После раздела они получили возможность руководить так, как они считали нужным. „Молодые люди получили шанс, о котором они могли только мечтать“, – вспоминал человек, который должен был возглавить „Стандард оф Индиана“. Для руководителей различных компаний-наследников это также означало освобождение от необходимости получать согласие Бродвея, 26 на любые капиталовложения, превышавшие пять тысяч долларов, или пожертвования на больницы свыше пятидесяти долларов.
Почему он был столь обходителен? Кто-то предполагает, что это была месть Рокфеллеру, с которым он поссорился. Сам же он давал более прагматичное объяснение. Работа Тарбелл, считал он, „будет воспринята как истина в последней инстанции о „Стандард ойл компани“, а поскольку она собиралась написать об этом в любом случае, то он хотел сделать все, что в его силах, чтобы досье компании было „правильным“. Роджерс даже устроил ей встречу с Генри Флеглером, к тому времени уже совершенно поглощенным своими собственными крупными нефте-разработками во Флориде. К раздражению Тарбелл, все, что Флеглер ей сказал: „мы процветали“, очевидно благодаря Всевышнему. Роджерс в общих чертах намекнул, что он сможет организовать ей интервью с самим Рокфеллером, но оно все же не состоялось. Роджерс так и не объяснил, почему.
Тарбелл признавалась одному из своих коллег, что ее целью было в самых общих чертах написать „историю-репортаж о „Стандард ойл компани“. Это должна быть не полемика, а просто рассказ о крупной монополии, причем я постараюсь сделать его как можно более красочным и драматичным“. Что же касается Роджерса, то у него, гордившегося своими достижениями и своей компанией, было точно такое же впечатление.
Но каково бы ни было первоначальное намерение Тарбелл, серия ее статей, которая начала выходить в „Мак-Клурс“ в ноябре 1902 года, произвела эффект разорвавшейся бомбы. Месяц за месяцем перед читателем разворачивалась история махинаций и манипуляций, временных уступок и жестокой конкуренции, агрессивности „Стандард“ и постоянной войны на уничтожение, которую она вела против независимых нефтедобывающих компаний. Эти публикации были у всех на устах, что дало автору возможность выявить новые источники информации. Несколько месяцев спустя после начала публикации статей Тарбелл приехала в Тайтусвиль навестить семью. „Интересно, что хотя уже вовсю идет публикация, а меня еще не похитили и даже не затаскали по судам, как предсказывали некоторые из моих друзей, – говорила она. – Люди хотят открыто говорить со мной“. Даже Роджерс продолжал, несмотря ни на что, сердечно ее принимать по мере выхода новых статей. Но вот она напечатала очередную статью, посвященную тому, как действует разведывательная сеть „Стандард“, насколько большое давление оказывается даже на самые маленькие независимые компании, занимавшиеся сбытом. Роджерс пришел в ярость. Он порвал с ней всякие отношения и отказался впредь ее видеть. Она же совершенно не раскаивалась в том, что написала. Позднее она говорила, что „распутывание обвинений в шпионаже“ больше, чем что-либо другое, „вызвало у меня отвращение по отношению к 'Стандард“. Потому что „во всем этом была такая мелочность, которая казалась достойной полного презрения, по сравнению с тем гением и теми огромными способностями, какие лежали у истоков этой организации. Никакой иной факт истории „Стандард“ не вызывал у меня подобных чувств как этот“. И это чувство более, чем что-либо еще, придавало ее статьям такую огромную разоблачительную силу.
Серия статей Тарбелл печаталась в течение двух лет, а затем в ноябре 1904 года все они были собраны и опубликованы отдельной книгой, под названием „История „Стандард ойл компани“ и включавшей в себя также шестьдесят четыре приложения. Эта работа, написанная очень ясным языком, и представлявшая собой наиболее полное описание истории компании и стала настоящим достижением, особенно если учесть ограниченный доступ к информации о „Стандард“. Но за бесстрастным изложением скрывался гнев и яростное осуждение – как Рокфеллера, так и беспощадных методов деятельности Треста. В изображении Тарбелл Рокфеллер, несмотря на его многократно декларируемую приверженность христианским ценностям, представал в виде аморального хищника. „Г-н Рокфеллер, – писала она, – систематически играет краплеными картами, и очень сомнительно, что, начиная с 1872 года, он хотя бы раз в гонках с конкурентами стартовал бы честно“.
Публикация книги стала большим событием. Один из журналов назвал ее „наиболее замечательной книгой подобного рода из всех, написанных в этой стране“. Сэмюель Мак-Клур сказал Тарбелл: „Сегодня вы самая известная женщина в Америке… Люди говорят о вас с таким почтением, что я начинаю вас побаиваться“. Позднее он писал ей из Европы, что даже там газеты „постоянно упоминают о вашей работе“. Уже в пятидесятых годах нашего столетия историки „Стандард ойл оф Нью-Джерси“, вряд ли с сочувствием относившиеся к книге Тарбелл, констатировали, что ее „возможно, раскупали более часто, а ее содержание пропагандировали более широко, чем какую-либо другую работу по истории американской экономики и бизнеса“. Вопрос спорный, но эта книга по бизнесу была, пожалуй, уникальной по тому влиянию, какое она оказала из всех когда-либо опубликованных в Соединенных Штатах. „Я никогда не испытывала враждебности к размерам и богатству, ничего не имела против формы их объединения, – объясняла Тарбелл. – Я бы желала, чтобы они объединялись, росли и становились еще богаче – но лишь законными средствами. А они никогда не играли по правилам, и это уничтожило их величие в моих глазах“.
Но Аиде Тарбелл было уже мало истории „Стандард“. В 1905 году она предприняла заключительную атаку, выпустив журналистский портрет самого Рокфеллера. „Она нашла его виновным, – писал ее биограф, – в плешивости, опухолях и в том, что он сын вероломного нефтяного дилера“. Действительно, она приняла его внешность, включая облысевшую в результате болезни голову за признак моральной дряхлости. Возможно, это была последняя месть настоящей дочери Нефтяного района. Когда она заканчивала эту свою последнюю статью, в Тайтусвиле умирал ее отец – один из независимых нефтепромышленников, вступивших в борьбу с Рокфеллером и потерпевший в этой борьбе поражение. Едва закончив свою рукопись, она поспешила к умирающему отцу.
А какова была реакция самого Рокфеллера? Когда выходили статьи, его старый сосед, заглянув навестить нефтяного магната, поднял вопрос об Аиде Тарбелл, как он выразился, „приятельнице“ Рокфеллера.
„Многое изменилось, скажу я вам, – ответил Рокфеллер, – с того времени, когда и вы, и я были мальчишками. Мир полон социалистов и анархистов. Как только человек достигнет заметных результатов в какой-либо области бизнеса, они тут же набрасываются на него со своей критикой“. Впоследствии этот сосед писал, что Рокфеллер был похож „на игрока, который привык к тому, что его время от времени бьют по голове. Он ни в малейшей степени не волнуется по поводу ударов, которые он может получить. Он продолжает придерживаться мнения, что „Стандард“ принесла больше пользы, чем вреда“. В другой раз от него услышали кличку, которой он наградил свою „приятельницу“ – „Мисс Тар Баррель“.
БОРЕЦ С ТРЕСТАМИ
Тарбелл ни в коем случае не была социалисткой. Если в ее нападках на „Стандард ойл“ и была какая-то программа, то это была потребность в силе, которая уравновесила бы мощь корпораций. Для Теодора Рузвельта, ставшего президентом в 1901 году после убийства Уильяма Мак-Кинли, этим противовесом могло быть только одно – государство.Теодор Рузвельт был воплощением движения прогрессистов. Будучи самым молодым из всех, кто до тех пор поселялся в Белом доме, он был переполнен энергией и энтузиазмом. Его называли „человеком-паровым катком“ и „метеором века“. Один журналист писал, что после встречи с Рузвельтом „вы идете домой и выжимаете его из вашей одежды“. С одинаковой страстью Рузвельт занимался реформами во всех их проявлениях – от посредничества в окончании Русско-японской войны до введения упрощенного правописания, горячим сторонником которого он был. За первое он удостоился Нобелевской премии мира в 1906 году. Что же до второго, то в том же году он добивался принятия Правительственным издательством нового правописания трехсот привычных слов – например „dropt“ вместо „dropped“. Верховный суд отказался утвердить подобные упрощения для юридических документов, но Рузвельт непоколебимо придерживался их в своих частных письмах.
Именно он впервые употребил термин „разгребатель грязи“ в отношении журналистов – представителей движения прогрессистов. Он назвал их так иронично, потому что считал, что их нападки на политиков и корпорации слишком неконструктивны, и что они слишком уж увлекаются описанием „подлости и унижений“. Рузвельт опасался, что написанное ими разожжет пламя революции и подтолкнет людей к социализму и анархизму. Тем не менее он скоро сделал основные пункты их программы своими, включая регулирование дорожного движения, качественные изменения в мясоконсервной промышленности, находящейся в ужасающем состоянии, а также контроль над продуктами питания и лекарствами. В центре его программы было также установление контроля над могуществом корпораций – этим он заработал себе прозвище „борец с трестами“. Рузвельт ничего не имел против трестов как таковых. Он рассматривал объединения как логичное и неизбежное следствие экономического прогресса. Однажды он сказал, что законодательными средствами процесс объединения можно остановить с таким же успехом, как и наводнение на Миссисипи. Но, добавил президент, „мы можем регулировать и контролировать этот процесс с помощью возведения дамб“, имея в виду общественный контроль и регулирование. Реформа такого рода была необходима, по его мнению, для того, чтобы преградить дорогу революции и растущему радикализму и сохранить тем самым американскую экономическую и политическую систему. Рузвельт различал тресты „хорошие“ и „плохие“, только последние нужно было разукрупнять. И в этомего нельзя было остановить. За годы его президентства возглавляемая им администрация возбудила по меньшей мере сорок пять антитрестовских исков.
Что же касается „Матери всех трестов“, то ей предстояло пережить крупнейшую из битв. „Стандард ойл“ стала одной из наиболее излюбленных целей Рузвельта: она превратилась в любимого дракона этого неугомонного рыцаря – лучшего противника для турнира было не найти. Тем не менее когда в ходе избирательной кампании 1904 года Рузвельт искал поддержки крупного капитала, руководители „Стандард ойл“ пытались пробиться к нему. После того, как один дружественно настроенный конгрессмен, одновременно занимавший пост председателя одной из дочерних компаний „Стандард“, сообщил Арчболду, что, по мнению Рузвельта, „Стандард ойл“ является его непримиримым врагом, Арчболд ответил: „Я всегда был поклонником президента Рузвельта и прочел все написанные им книги, и все они, в прекрасных переплетах, стоят у меня в библиотеке“.
У этого конгрессмена появилась блестящая идея: писатель, а к тому же еще и президент, должен быть очень падок на лесть. Особенно столь плодовитый писатель, каким был Рузвельт. Он информировал Рузвельта о том, что Арчболд выразил ему свое восхищение, и использовал этот гамбит для того, чтобы организовать встречу двух деятелей. „Книжные дела“ решили исход игры с первого выстрела“, – писал Арчболду торжествующий конгрессмен. Но он добавил также и слова предупреждения: „Прежде, чем встречаться с президентом, вам следовало бы прочесть, по крайней мере, названия этих томов, чтобы освежить их в памяти“. Лесть могла открыть Арчболду парадную дверь, но этого было мало, чтобы пройти дальше. „Даже с самой темной Абиссинией, – сказал он в раздражении несколько лет спустя, – не обращались так, как с нами обращалась администрация г-на Рузвельта после его переизбрания в 1904 году“.
Перед выборами демократы подняли большой шум по поводу пожертвований большого бизнеса на кампанию республиканцев, в том числе упоминались и сто тридцать тысяч долларов, поступивших от Арчболда и X. X. Роджерса. Рузвельт распорядился вернуть сто тысяч долларов, а после этого в порыве саморекламы обещал каждому американцу „честную сделку“, что стало его лозунгом. Действительно ли деньги были возвращены – это другой вопрос. Министр юстиции Фи-ландер Нокс рассказывал преемнику Рузвельта Уильяму Говарду Тафту, что, когда однажды в октябре 1904 года он вошел в кабинет Рузвельта, то услышал, как тот диктовал письмо с указанием вернуть деньги „Стандард ойл“.
„Как, г– н президент, ведь деньги уже потрачены? – сказал Нокс. – Они не могут вернуть деньги, у них их просто уже нет“. – „Ладно, – ответил Рузвельт, – все равно это письмо будет хорошо смотреться в официальных отчетах“.
Сразу же после переизбрания Рузвельта в 1904 году его администрация начала расследование деятельности „Стандард ойл“ и нефтяного бизнеса в целом. Ожесточенной критике был подвергнут контроль треста над транспортом, а, кроме того, Рузвельт лично допустил в адрес компании резкие выпады. Давление столь усилилось, что в марте 1906 года Арчболд и X. X. Роджерс поспешили в Вашингтон, чтобы встретиться с Рузвельтом и просить его не начинать судебное преследование компании. „Мы сказали ему, что нашу деятельность все расследуют и расследуют, отчеты все составляют и составляют, – писал Арчболд своему коллеге – директору Генри Флэглеру после встречи с Рузвельтом, – но мы можем выдержать это столько же, сколько и остальные внашем положении. Он внимательно слушал все, что мы ему говорили, и, казалось, нам удалось произвести на него нужное впечатление… Пожалуй, нам удалось добиться положительного решения от президента“.
СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС
Арчболд вводил в заблуждение своих коллег и себя самого. В ноябре 1906 года случилось наконец то, чего так долго ожидали и опасались: в федеральном окружном суде Сент-Луиса началось рассмотрение иска администрации Рузвельта против „Стандард ойл“. В соответствии с антитрестовским законом Шермана 1890 года компанию обвинили в заговоре с целью ограничения свободы торговли. По ходу процесса Рузвельт разжигал страсти широкой публики. „Эти люди противодействовали любым мерам по обеспечению справедливости ведения бизнеса, которые принимались за последние шесть лет, – публично заявлял Рузвельт. В частной беседе он говорил своему министру юстиции, что директоры „Стандард ойл“ являются „крупнейшими преступниками в стране“. Военное министерство объявило, что оно не будет больше покупать нефтепродукты у картеля. Стараясь не отставать, вечный кандидат от демократов на президентских выборах Уильям Дженнингс Брайан объявил, что наилучшим выходом для страны было бы заключение Рокфеллера в тюрьму.В „Стандард ойл“ понимали, что это битва на выживание. Роли поменялись, и теперь правительство заставляло компанию „попотеть“. Один из высокопоставленных сотрудников „Стандард“ писал Рокфеллеру: „Администрация приступила к реализации продуманной программы разрушения компании и всего с ней связанного и использует для достижения этой цели все средства, находящиеся в ее распоряжении“. Стремясь защититься, „Стандард“ воспользовалась услугами известнейшего адвоката, пользовавшегося репутацией одного из самых выдающихся представителей американской юриспруденции. Государственное обвинение вел специалист по корпоративному праву по имени Фрэнк Биллингс Келлог – тот самый, который два десятилетия спустя стал государственным секретарем США. На протяжении более двух лет показания дали 444 свидетеля, был предоставлен 1371 документ. Полный протокол занял 14495 страниц, объединенных в двадцать один том. Председательствующий Верховного суда позднее говорил, что протокол был „чрезмерно объемист… и содержал огромное количество противоречащих друг другу свидетельств в отношении бесчисленных, запутанных и разнообразных сделок, совершенных на протяжении почти сорока лет“.
Одновременно против „Стандард“ велись также и другие судебные разбирательства. Время от времени Арчболд старался даже подшутить над этим юридическим и административным наступлением. „В течение почти сорока четырех лет своей жизни, – говорил он публике, собравшейся на банкете, – я предпринимал напряженные усилия по ограничению торговли и коммерции нефтью и ее продуктами в Соединенных Штатах, в округе Колумбия и в других странах. Я делаю вам это признание, друзья, в конфиденциальном порядке, будучи полностью убежден, что вы не выдадите меня Бюро по делам корпораций“. Но, несмотря на добродушные подшучивания, и он, и его коллеги были полны мрачных предчувствий. „Федеральные власти предпринимают против нас все возможные усилия, – писал он в частном письме в 1907 году. – Президент назначает судей, которые также являют ся присяжными, и рассматривают эти корпоративные дела… Я не думаю, что они в состоянии съесть нас, но они могут добиться того, что чернь навредит нам. Мы сделаем все возможное для защиты наших акционеров. Сказать более того, что я уже сказал, ни я, ни кто-либо еще не в состоянии“.
На другом процессе в том же году федеральный судья с примечательным именем Кинсо Маунтин Лэндис – тот самый, который стал впоследствии первым главой комитета по бейсболу – наложил огромный штраф на „Стандард ойл“ за нарушение закона, выраженное в принятии системы скидок. Он также осудил адвокатов „Стандард“ за „преднамеренное высокомерие“ и сожалел о „неадекватности наказания“. Рокфеллер с друзьями играл в гольф, когда появился мальчишка-посыльный с известием о решении судьи. Рокфеллер разорвал конверт, достал письмо, прочел его и спрятал в карман. Затем он нарушил молчание: „Ну, джентльмены, продолжим?“ Один из присутствовавших не смог сдержаться: „Каков приговор?“ – спросил он. „Высший предел наказания, я полагаю – двадцать девять миллионов долларов, – ответил Рокфеллер. Затем он добавил в раздумье: – Судья Лэндис умрет задолго до того, как этот штраф будет выплачен“. Поборов этот единственный всплеск эмоций, он продолжил играть в гольф, оставаясь, казалось, абсолютно бесстрастным, и сыграл одну из лучших игр в своей жизни. Приговор, вынесенный Лэндисом, был в конце концов отменен.
Но в 1909 году в ходе крупного антитрестовского процесса федеральный суд вынес решение в пользу правительства и предписал распустить „Стандард ойл“. Теодора Рузвельта, который к тому времени уже не был президентом, эта новость застала на Белом Ниле, когда он возвращался с большого охотничьего путешествия. Он ликовал. По его словам, это решение стало „одним из наиболее выдающихся триумфов порядочности, что когда-либо случались в нашей стране“. Со своей стороны, „Стандард ойл“, не теряя времени, обратилась в Верховный суд. Верховный суд был вынужден дважды заново рассматривать дело вследствие смерти двух его судей. Промышленные и финансовые круги в волнении ожидали результата. Наконец в мае 1911 года по окончании особенно утомительного дневного заседания председательствующий судья Уайт пробормотал: „Я также должен объявить решение суда за номером 398 по иску правительства Соединенных Штатов против „Стандард ойл компани“. Зал судебного заседания, в душной, жаркой атмосфере которого было тихо и сонно, внезапно проснулся, все напряглись, вслушиваясь напряженно в то, что он говорил. Сенаторы и конгрессмены бросились в зал заседаний. Выступление судьи Уайта продолжалось в течение сорока девяти минут, но часто его слова были настолько неразборчивы, что другой судья, сидевший непосредственно по левую руку от него, был вынужден несколько раз наклоняться к нему, прося говорить погромче для того, чтобы наиболее важные слова были слышны. Верховный судья ввел новый принцип – он заключался в том, что судебная оценка ограничений торговли, о которых говорится в законе Шермана, должна базироваться на правиле „разумного подхода“. Таким образом, „ограничение“ могло подлежать наказанию лишь в том случае, если оно было неразумным и противоречило общественному интересу. Но в этом случае оно ему, разумеется, противоречило. „Любой незаинтересованный человек, – вещал верховный судья, – рассматривая этот период (начиная с 1870 года), неизбежно придет к неопровержимому заключению, что сам гений коммерческого развития и организации… вскоре породил намерение и потребность лишить других… их права торговать и таким образом добиться господства, что иявлялось его целью“. Судьи оставили в силе решение федерального суда. „Стандард ойл“ подлежала окончательной ликвидации.
Директоры собрались в кабинете Уильяма Рокфеллера на Бродвее, 26 и мрачно ожидали вердикта суда. Согласно сохранившейся традиции, сказано было немного. Арчболд с напряженным лицом склонился над биржевым телеграфным аппаратом в поисках какого-нибудь сообщения. Когда новости наконец появились, все были поражены. Никто не был готов к столь уничтожающему решению Верховного суда: „Стандард“ предоставлялось шесть месяцев для того, чтобы самораспуститься. „Наш план“ разрушался распоряжением суда. Наступила мертвая тишина. Арчболд начал насвистывать какую-то мелодию, так же, как он делал это много лет назад, еще мальчишкой, когда ему приходилось перебираться через грязь в Тайтусвиле, чтобы купить нефть или провести переговоры. Теперь же он подошел к камину. „Ну что ж, джентльмены, – сказал он после минутного размышления, – жизнь – это лишь последовательная смена одной мерзости другой“. И снова принялся насвистывать.
РОСПУСК
Сразу же после решения суда перед директорами „Стандард“ возник очень важный вопрос, требовавший немедленного разрешения. Одно дело – суд, которому ничего не стоит вынести решение о роспуске. Но как именно разбить огромную империю, разорвать множество связывающих ее нитей? Масштаб компании был просто невероятным. „Стандард“ осуществляла транспортировку более четырех пятых всей нефти, добывавшейся в Пенсильвании, Огайо и Индиане. На принадлежавших ей нефтеперегонных заводах перерабатывалось более трех четвертей всей сырой нефти Соединенных Штатов; она владела более чем половиной всех автомобилей для перевозки нефти; она осуществляла сбыт более четырех пятых всего отечественного керосина и столько же керосина, идущего на экспорт, также проходило через ее руки; она продавала железным дорогам более девяти десятых от всего объема смазочных масел. Также „Стандард“ торговала широким диапазоном сопутствующих товаров, например, 300 миллионов свечей семиста видов. Она имела даже свой собственный флот – семьдесят восемь пароходов и девятнадцать парусных судов. Как можно было все это раздробить? Бродвей, 26 хранил молчание, а слухи множились. Наконец в конце июля 1911 года компания объявила о планах самороспуска.„Стандард ойл“ разделялась на несколько отдельных корпораций. Самой крупной из них становилась бывшая материнская компания „Стандард ойл оф Нью-Джерси“, к которой отходила почти половина от общей суммы чистых активов. Впоследствии на ее основе была образована компания „Экссон“, и она впоследствие не утеряла своей ведущей роли. Следующей по величине, получившей 9 процентов стоимости чистых активов, была „Стандард ойл оф Нью-Йорк“, которая в конце концов превратилась в „Мобил“. Также были созданы следующие компании: „Стандард ойл (Калифорния)“, которая впоследствии стала „Шевроном“; „Стандард ойл оф Огайо“, которая стала „Сохайо“, а затем американским отделением „Бритиш петролеум“; „Стандард ойл оф Индиана“, которая впоследствии стала „Амоко“; „Континентал ойл“, которая стала „Коно-ко“; и „Атлантик“, которая стала частью „Арко“, а затем в конце концов частью“ Сан“. „Нам даже пришлось послать нескольких ребят из офиса для того, чтобы возглавить компании на местах“, – угрюмо прокомментировал один из руководителей „Стандард“. Эти новые корпорации, хотя и независимые друг от друга, с непересекавшимися структурами руководства, тем не менее в целом соблюдали разграничение рынков и сохраняли свои старые коммерческие связи. Каждая из них характеризовалась быстро растущим спросом в пределах своей территории, и конкуренция между ними возникла нескоро. Такая вялость усиливалась одним судебным недосмотром, выявившимся в ходе раздела. По-видимому, никто на Бродвее, 26 не придал никакого значения праву владения торговой маркой и фирменными названиями. Поэтому все новые компании начали продавать товары под старыми фирменными названиями – „Поларайн“, „Перфекшн ойл“, бензин „Ред краун“. Это очень сильно ограничило возможности какой-либо компании проникнуть на территорию другой.
Общественное мнение и американская политическая система вытеснили конкуренцию в сферу транспорта, переработки и сбыта нефти. Но если дракон был мертв, то вознаграждение за расчленение должно было быть значительным. Мир для „Стандард ойл“ менялся слишком быстро; ее централизованный контроль оказался чересчур жестким, в особенности для нефтедобытчиков на местах. После раздела они получили возможность руководить так, как они считали нужным. „Молодые люди получили шанс, о котором они могли только мечтать“, – вспоминал человек, который должен был возглавить „Стандард оф Индиана“. Для руководителей различных компаний-наследников это также означало освобождение от необходимости получать согласие Бродвея, 26 на любые капиталовложения, превышавшие пять тысяч долларов, или пожертвования на больницы свыше пятидесяти долларов.