Страница:
Мусаси раздражала волокита приготовлений к поединку. Было бы лучше встретиться с Кодзиро там, где их свел случай. Теперь их поединок приобрел широкую огласку и соперники волей-неволей должны были установить первенство в бою.
Мусаси не желал слыть героем в глазах толпы, но его победы сделали его любимцем народа. Он мечтал только о том, чтобы иметь побольше времени для занятий медитацией. Он искал душевную гармонию, равновесие между идеалами и действительностью. Последняя встреча с Гудо продвинула его на шаг по пути к просветлению, но Мусаси с небывалой остротой почувствовал, как мучителен и нескончаем Путь, на преодоление которого не хватит земной жизни.
«И все же…» — подумал Мусаси. Как бы он прожил без поддержки этих людей? Может, уже бы покинул бренный мир. Чем бы прикрыл наготу? Сейчас на нем было черное кимоно с короткими рукавами, которое сшила для него мать Коэцу. Сандалии, новая плетеная шляпа — все подарки его знакомых. Рис, который он ел, взращен руками других людей. Он существовал трудом многих людей. Сможет ли он отплатить за их добро?
Произнесли слова молитвы и прощания, и побежали минуты, отделяя провожающих от любимого героя. Парус корабля, как громадное крыло, поплыл по лазурному небу.
На пристань выбежал человек. Он с досадой топнул ногой, увидев отплывший корабль.
— Ваше имя Мусо Гонноскэ? — спросил Коэцу.
— Да, — ответил тот. — Я помню вас. Вы Хонъами Коэцу.
— Рад видеть вас живым и здоровым. Я слышал, что ваша жизнь подвергалась серьезной опасности
— Кто вам рассказывал?
— Мусаси.
— Мусаси?!
— Да, до вчерашнего дня он жил у меня. Ему писали из Кокуры, и в одном из писем Нагаока Садо сообщил, что вас захватили в плен и отвели на гору Кудо. Мусаси решил, что вас ранили или убили.
— Недоразумение.
— Мы узнали, что Иори живет в доме Садо.
— Неужели нашелся? — радостно воскликнул Гонноскэ.
— Да. Поговорим в спокойном месте, — предложил Коэцу.
Коэцу повел Гонноскэ в одну из ближайших чайных. За чаем Гонноскэ рассказал, что с ним произошло. Когда его привели на гору Кудо, Санада Юкимура с первого взгляда понял, что произошла ошибка. Гонноскэ освободили, и у него завязались добрые отношения с Юкимурой, который не только извинился за свою оплошность, но и послал людей на поиски Иори. Гонноскэ понял таким образом, что Иори жив. Гонноскэ понапрасну искал мальчика в соседних провинциях. Он не решался явиться к Мусаси без Иори. Сегодня он осмелился прийти на пристань, потому что сомневался, доведется ли ему когда-нибудь увидеть учителя живым.
— Не волнуйтесь, — успокоил его Коэцу. — Через несколько дней будет еще один корабль.
— Я хотел отправиться вместе с Мусаси. Это путешествие — решающее в его жизни. Он постоянно работает над собой. Он непременно победит Кодзиро. Впрочем, исход подобных поединков непредсказуем. Велика власть рока. Каждый боец знает, что и победа и поражение в значительной степени зависят от везения.
— По-моему, для волнений нет причин. Мусаси сохраняет удивительное хладнокровие, — спокойно произнес Коэцу.
— Да, но и Кодзиро — прекрасный фехтовальщик. Говорят, он усиленно тренируется с тех пор, как поступил на службу к Тадатоси.
— Это будет поединок надменного гения и обыкновенного человека, который благодаря упорному труду довел свое мастерство до совершенства.
— Я бы не назвал Мусаси обыкновенным человеком.
— Нет, обычный человек, именно поэтому он — воистину выдающаяся личность. Он не довольствуется тем, что заложила в нем природа. Понимая свою заурядность, он постоянно совершенствует себя. Трудно вообразить, чего это ему стоит. Когда его многолетние тренировки увенчались блестящими результатами, заговорили о его сверхъестественных, данных. Утешение для тех, кто не хочет работать.
— Спасибо, что вы поделились вашим глубокими мыслями, — сказал Гонноскэ.
Искоса взглянув на дородного пожилого собеседника, Гонноскэ подумал: «Все сказанное относится и к тебе».
— Не пора ли нам? — спросил молодой человек, заглянув в чайную.
— А, Матахати! — добродушно произнес Коэцу.
— Придется оставить вас. Друзья ждут, — сказал он Гонноскэ. — Через Осаку едете?
— Да. Хочу успеть к вечерней барке, которая идет в Киото.
— Не позволите присоединиться к вам до Осаки?
Гонноскэ решил не тратя времени отправиться пешком.
Вечерело, когда они ступили на шумные улицы Осаки. Коэцу и Гонноскэ внезапно обнаружили отсутствие Матахати. Вернувшись немного назад, они увидели его на мосту. Матахати как завороженный смотрел на женщин из лачуг на берегу, которые чистили посуду и мыли овощи.
— Это она, Акэми! — вскрикнул Матахати.
Они столкнулись не по прихоти судьбы, вернувшей их в прошлое. Акэми была его незаконной женой. Их роковая связь не могла оборваться в этой жизни. Матахати с трудом узнал Акэми. За два года не осталось и следа от ее привлекательности и игривости. Она сильно похудела, немытые волосы были кое-как закручены вокруг головы. Она была в коротком кимоно, едва прикрывавшем колени, какие обычно носят обитательницы самых нищих домов. Акэми сидела на корточках рядом с большими корзинами, наполненными ракушками и съедобными водорослями. Торговля ее шла вяло. За спиной Акэми дремал ребенок, которому на вид было не больше года.
Сердце Матахати оборвалось. Приложив ладони к щекам, Матахати в уме считал месяцы. Если малышу год, то он был зачат, когда они с Акэми жили в Эдо. Значит, во время публичной порки Акэми носила дитя.
Блики от реки падали на лицо Матахати, может, поэтому казалось, что оно мокро от слез.
Акэми поднялась и медленно пошла, волоча корзины. Матахати побежал следом, окликая ее и размахивая руками. Коэцу и Гонноскэ поспешили следом.
— Куда ты, Матахати?
Матахати забыл о своих попутчиках.
— Простите меня, — бормотал он. — Сказать по правде…
Как объяснить то, что он сам еще не совсем понял? Как взять себя в руки?
— Я решил отказаться от монашества и вернуться в мир. Я ведь не принял постриг, — на одном дыхании выпалил он.
— Вернуться в мир? — изумился Коэцу. — Столь внезапно!
— Я все вам объясню. Я только что увидел женщину, с которой прежде жил. У нее ребенок. Он мой.
— Уверен?
— Да, мне кажется…
— Успокойся и подумай. Малыш точно твой?
— Да. Я отец… Я не знал. Какой стыд! Я не допущу, чтобы она оставалась нищей уличной торговкой. Я буду работать и помогать растить ребенка.
Коэцу и Гонноскэ переглянулись, сомневаясь, в своем ли уме Матахати.
— Тебе виднее, — проговорил Коэцу.
Матахати снял монашеское облачение, надетое поверх обычного кимоно, и передал его Коэцу вместе с четками.
— Передайте это Гудо в Мёсиндзи. Скажите ему, пожалуйста, что я остался в Осаке. Я найду работу и стану примерным отцом.
— Подобает ли с такой легкостью отказываться от монашества?
— Учитель говорил мне, что я могу вернуться в мир когда захочу. Говорил, что совершенствоваться в вере не обязательно в монастыре. Гораздо труднее хранить веру во лжи и грязи мирской жизни, чем в чистоте и уединенности монастырской обители.
— Он прав.
— Я год провел с учителем, но он до сих пор не дал мне монашеского имени. Он зовет меня мирским именем «Матахати». Может, что-то должно произойти в моем будущем рождении, чего я пока не понимаю. Я обращусь к учителю за наставлением.
Матахати ушел.
ВЕЧЕРНИЙ КОРАБЛЬ
СОКОЛ И ЖЕНЩИНА
НАКАНУНЕ ТРИНАДЦАТОГО ДНЯ
Мусаси не желал слыть героем в глазах толпы, но его победы сделали его любимцем народа. Он мечтал только о том, чтобы иметь побольше времени для занятий медитацией. Он искал душевную гармонию, равновесие между идеалами и действительностью. Последняя встреча с Гудо продвинула его на шаг по пути к просветлению, но Мусаси с небывалой остротой почувствовал, как мучителен и нескончаем Путь, на преодоление которого не хватит земной жизни.
«И все же…» — подумал Мусаси. Как бы он прожил без поддержки этих людей? Может, уже бы покинул бренный мир. Чем бы прикрыл наготу? Сейчас на нем было черное кимоно с короткими рукавами, которое сшила для него мать Коэцу. Сандалии, новая плетеная шляпа — все подарки его знакомых. Рис, который он ел, взращен руками других людей. Он существовал трудом многих людей. Сможет ли он отплатить за их добро?
Произнесли слова молитвы и прощания, и побежали минуты, отделяя провожающих от любимого героя. Парус корабля, как громадное крыло, поплыл по лазурному небу.
На пристань выбежал человек. Он с досадой топнул ногой, увидев отплывший корабль.
— Ваше имя Мусо Гонноскэ? — спросил Коэцу.
— Да, — ответил тот. — Я помню вас. Вы Хонъами Коэцу.
— Рад видеть вас живым и здоровым. Я слышал, что ваша жизнь подвергалась серьезной опасности
— Кто вам рассказывал?
— Мусаси.
— Мусаси?!
— Да, до вчерашнего дня он жил у меня. Ему писали из Кокуры, и в одном из писем Нагаока Садо сообщил, что вас захватили в плен и отвели на гору Кудо. Мусаси решил, что вас ранили или убили.
— Недоразумение.
— Мы узнали, что Иори живет в доме Садо.
— Неужели нашелся? — радостно воскликнул Гонноскэ.
— Да. Поговорим в спокойном месте, — предложил Коэцу.
Коэцу повел Гонноскэ в одну из ближайших чайных. За чаем Гонноскэ рассказал, что с ним произошло. Когда его привели на гору Кудо, Санада Юкимура с первого взгляда понял, что произошла ошибка. Гонноскэ освободили, и у него завязались добрые отношения с Юкимурой, который не только извинился за свою оплошность, но и послал людей на поиски Иори. Гонноскэ понял таким образом, что Иори жив. Гонноскэ понапрасну искал мальчика в соседних провинциях. Он не решался явиться к Мусаси без Иори. Сегодня он осмелился прийти на пристань, потому что сомневался, доведется ли ему когда-нибудь увидеть учителя живым.
— Не волнуйтесь, — успокоил его Коэцу. — Через несколько дней будет еще один корабль.
— Я хотел отправиться вместе с Мусаси. Это путешествие — решающее в его жизни. Он постоянно работает над собой. Он непременно победит Кодзиро. Впрочем, исход подобных поединков непредсказуем. Велика власть рока. Каждый боец знает, что и победа и поражение в значительной степени зависят от везения.
— По-моему, для волнений нет причин. Мусаси сохраняет удивительное хладнокровие, — спокойно произнес Коэцу.
— Да, но и Кодзиро — прекрасный фехтовальщик. Говорят, он усиленно тренируется с тех пор, как поступил на службу к Тадатоси.
— Это будет поединок надменного гения и обыкновенного человека, который благодаря упорному труду довел свое мастерство до совершенства.
— Я бы не назвал Мусаси обыкновенным человеком.
— Нет, обычный человек, именно поэтому он — воистину выдающаяся личность. Он не довольствуется тем, что заложила в нем природа. Понимая свою заурядность, он постоянно совершенствует себя. Трудно вообразить, чего это ему стоит. Когда его многолетние тренировки увенчались блестящими результатами, заговорили о его сверхъестественных, данных. Утешение для тех, кто не хочет работать.
— Спасибо, что вы поделились вашим глубокими мыслями, — сказал Гонноскэ.
Искоса взглянув на дородного пожилого собеседника, Гонноскэ подумал: «Все сказанное относится и к тебе».
— Не пора ли нам? — спросил молодой человек, заглянув в чайную.
— А, Матахати! — добродушно произнес Коэцу.
— Придется оставить вас. Друзья ждут, — сказал он Гонноскэ. — Через Осаку едете?
— Да. Хочу успеть к вечерней барке, которая идет в Киото.
— Не позволите присоединиться к вам до Осаки?
Гонноскэ решил не тратя времени отправиться пешком.
Вечерело, когда они ступили на шумные улицы Осаки. Коэцу и Гонноскэ внезапно обнаружили отсутствие Матахати. Вернувшись немного назад, они увидели его на мосту. Матахати как завороженный смотрел на женщин из лачуг на берегу, которые чистили посуду и мыли овощи.
— Это она, Акэми! — вскрикнул Матахати.
Они столкнулись не по прихоти судьбы, вернувшей их в прошлое. Акэми была его незаконной женой. Их роковая связь не могла оборваться в этой жизни. Матахати с трудом узнал Акэми. За два года не осталось и следа от ее привлекательности и игривости. Она сильно похудела, немытые волосы были кое-как закручены вокруг головы. Она была в коротком кимоно, едва прикрывавшем колени, какие обычно носят обитательницы самых нищих домов. Акэми сидела на корточках рядом с большими корзинами, наполненными ракушками и съедобными водорослями. Торговля ее шла вяло. За спиной Акэми дремал ребенок, которому на вид было не больше года.
Сердце Матахати оборвалось. Приложив ладони к щекам, Матахати в уме считал месяцы. Если малышу год, то он был зачат, когда они с Акэми жили в Эдо. Значит, во время публичной порки Акэми носила дитя.
Блики от реки падали на лицо Матахати, может, поэтому казалось, что оно мокро от слез.
Акэми поднялась и медленно пошла, волоча корзины. Матахати побежал следом, окликая ее и размахивая руками. Коэцу и Гонноскэ поспешили следом.
— Куда ты, Матахати?
Матахати забыл о своих попутчиках.
— Простите меня, — бормотал он. — Сказать по правде…
Как объяснить то, что он сам еще не совсем понял? Как взять себя в руки?
— Я решил отказаться от монашества и вернуться в мир. Я ведь не принял постриг, — на одном дыхании выпалил он.
— Вернуться в мир? — изумился Коэцу. — Столь внезапно!
— Я все вам объясню. Я только что увидел женщину, с которой прежде жил. У нее ребенок. Он мой.
— Уверен?
— Да, мне кажется…
— Успокойся и подумай. Малыш точно твой?
— Да. Я отец… Я не знал. Какой стыд! Я не допущу, чтобы она оставалась нищей уличной торговкой. Я буду работать и помогать растить ребенка.
Коэцу и Гонноскэ переглянулись, сомневаясь, в своем ли уме Матахати.
— Тебе виднее, — проговорил Коэцу.
Матахати снял монашеское облачение, надетое поверх обычного кимоно, и передал его Коэцу вместе с четками.
— Передайте это Гудо в Мёсиндзи. Скажите ему, пожалуйста, что я остался в Осаке. Я найду работу и стану примерным отцом.
— Подобает ли с такой легкостью отказываться от монашества?
— Учитель говорил мне, что я могу вернуться в мир когда захочу. Говорил, что совершенствоваться в вере не обязательно в монастыре. Гораздо труднее хранить веру во лжи и грязи мирской жизни, чем в чистоте и уединенности монастырской обители.
— Он прав.
— Я год провел с учителем, но он до сих пор не дал мне монашеского имени. Он зовет меня мирским именем «Матахати». Может, что-то должно произойти в моем будущем рождении, чего я пока не понимаю. Я обращусь к учителю за наставлением.
Матахати ушел.
ВЕЧЕРНИЙ КОРАБЛЬ
Длинное красное облако висело над горизонтом, как знамя. Мелкое, прозрачное море было спокойным. На дне среди водорослей застыл осьминог.
В полдень в устье реки Сикама к берегу причалила лодка. Под вечер над ней заструился дымок от глиняного очага, сложенного на корме. Старая женщина ломала лучины и подкладывала их в огонь.
— Холодно? — спросила она свою спутницу.
— Нет, — ответила девушка, лежавшая за занавеской из плетеной соломы. Она с трудом подняла голову, чтобы посмотреть на старуху. — Не беспокойтесь, почтеннейшая. Лучше поберегите себя. У вас голос охрип.
Осуги помешивала похлебку в горшке.
— Со мной ничего не случится, а ты больна. Ты должна поесть и набраться сил, чтобы встретить корабль.
Оцу, глотая слезы, смотрела на море. Там виднелось несколько лодок с рыбаками, ловившими осьминогов, и две грузовые барки. Корабль из Сакаи не появлялся.
— Опаздывает. Мне сказали, что корабль должен проплыть здесь до захода солнца, — произнесла Осуги.
Слух об отъезде Мусаси быстро разлетелся по округе. Узнав новость, Дзётаро из Химэдзи сообщил об этом Осуги, а та без промедления поспешила в храм Сипподзи, где нашла приют больная Оцу.
С той памятной ночи Осуги так часто просила прощения у Оцу, что уже надоела ей. Оцу не считала, что заболела по вине Осуги. По всей видимости, это был тот же недуг, который продержал ее в постели несколько месяцев в доме Карасумару в Киото. Утром и вечером Оцу бил кашель и начинало лихорадить. Оцу похудела и сделалась еще прелестнее, но от этой прозрачной красоты сердца окружавших ее людей сжимались от жалости.
Глаза Оцу ярко горели. Она радовалась перемене, происшедшей с Осуги. Ту словно подменили, когда она убедилась в ошибочности подозрений относительно Оцу и Мусаси. Оцу все еще не покидала надежда вскоре увидеть Мусаси.
«Я должна искупить то зло, которое я вам причинила, — говорила Осуги. — Брошусь в ноги Мусаси, вымолю прощение и уговорю его жениться на тебе».
Осуги объявила перед всей деревней, что обещание Оцу выйти замуж за Матахати потеряло силу. Она без конца говорила, что Оцу должна стать женой Мусаси. Осуги ухаживала за больной Оцу, приходя утром и вечером в Сипподзи. Однажды со слезами на глазах она призналась: «Если бы не ты, Оцу, я бы погибла той ночью в пещере».
Сначала Оцу не верила в искренность Осуги. Ей казалось, что угрызения совести недолго будут мучить старуху. Проходили дни, а Осуги все также заботливо ходила за Оцу.
«Я не предполагала, что у нее такое доброе сердце», — удивлялась Оцу. Осуги переменилась не только к Оцу, но и ко всем деревенским. Потрясенные смиренностью грозной Осуги, они перешептывались: «Уж не спятила ли старая карга?»
Одна из близких знакомых Осуги прямо спросила ее: «Что с тобой? Хорошеешь с каждым днем».
Дома Осуги взглянула на себя в зеркало. «Может, она и права», — подумала Осуги. Голова у нее совершенно поседела. Она ничуть не горевала, веря, что и в душе у нее не осталось ни одного черного пятна.
Когда Осуги сказала Оцу, что корабль, на котором отплыл Мусаси, зайдет в Сикаму за грузом, Оцу сказала:
— Я буду ждать Мусаси там.
— Я пойду с тобой, — заявила Осуги.
Через час они были уже в пути. В Химэдзи они добрались к вечеру. По совету Тандзаэмона решили, что Мусаси не стоит открыто встречаться с Оцу, люди подумают, что они любовники. Во избежание сплетен Оцу должна была находиться в лодке подальше от любопытных глаз.
Море потемнело, в небе засветились звезды. Около дома красильщика, где недавно жила Оцу, два десятка самураев из Химэдзи ждали корабль, чтобы приветствовать Мусаси.
— Уж не перепутали ли мы день? — предположил один из встречающих.
— Не волнуйся! В здешней конторе Кобаяси подтвердили, что корабль будет сегодня.
— Смотри, вон он!
— По парусу, похоже, наш!
Самураи шумной толпой двинулись к берегу, а Дзётаро побежал к месту впадения реки в море, где находилась лодка.
— Оцу, корабль Мусаси показался! — радостно закричал он.
— Правда? Где он? — Оцу поднялась, но от слабости чуть не упала в воду.
— Осторожно! — подхватила ее Осуги.
Они стояли рядом, вглядываясь в темноту. Наконец появился отчетливый силуэт корабля.
— Вот он! — крикнул Дзётаро.
— Греби! Скорее к кораблю! — взволнованно произнесла Оцу.
— Нам никуда не надо плыть. Один из наших самураев на лодке подплывет к кораблю и доставит Мусаси на берег.
— Его окружит толпа, и Оцу не сможет с ним повидаться, — сказала Осуги. — Заморочил нам голову со своими самураями. Без толку ждем в этой лодке! Следовало ждать Мусаси в доме красильщика.
— Успокойтесь, мы с отцом обязательно приведем Мусаси, — возразил Дзётаро. — Ждите меня здесь!
— Приляг и отдохни, Оцу, — сказала Осуги.
Оцу покорно легла, но от волнения у нее начался сильный кашель.
— Успокойся, Мусаси скоро придет, — ласково приговаривала Осуги, растирая ей спину.
Приступ прошел, и Оцу принялась поправлять волосы.
Время шло, но Мусаси не появлялся. Осуги забеспокоилась. Оставив Оцу, она сошла на берег. Оцу свернула одеяло и вместе с подушкой накрыла его циновкой, перевязала оби и поправила кимоно. Она не представляла, как заговорит с Мусаси. Боялась, что не вымолвит и слова, как это случалось раньше. Ей не хотелось его тревожить, ведь он отправлялся на поединок, о котором говорила вся страна. Сердце Оцу неистово колотилось.
В темноте поблескивала вода, кругом стояла тишина. Послышался топот бегущего Дзётаро.
— Наконец-то! — с облегчением произнесла Осуги. — Где Мусаси?
— Простите меня!
— Что это значит?
— Я все объясню.
— Никаких объяснений. Где он?
— Он не придет.
— Не придет?!
Дзётаро, запинаясь от сознания своей вины, рассказал, что произошло.
Самурай подплыл на лодке к кораблю, но ему сообщили, что корабль подходить к берегу не будет, потому что в Сикаме никто из пассажиров не сходит. Самураю удалось поговорить с Мусаси, и тот ему сказал, что об остановке не может быть и речи. И капитан и Мусаси хотели поскорее прибыть в Кокуру. Когда самурай вернулся к пристани, корабль уже направлялся в открытое море.
— А почему ты не поехал в лодке? — спросила Осуги.
— Я думал… Да что теперь толковать! Ничего не поделаешь.
— Какая досада! Бедная Оцу! Скажи ей сам, Дзётаро. У меня не хватает духу. Только поосторожнее рассказывай.
Дзётаро не пришлось говорить, потому что Оцу все слышала. Вода плескалась о борт лодки, словно успокаивала ее разбитое сердце. «Пусть я не встретила его сегодня, но увижу его в другой день на другом берегу», — думала она. Слезы струились по щекам. Оцу смотрела вслед невидимому парусу, который плыл на запад далеко в море.
Неожиданно Оцу ощутила прежде неведомое чувство. Какая-то неземная сила наполняла ее существо. Она дремала под ее хрупкой телесной оболочкой. Оцу не понимала, сколь несгибаема сила ее духа, которая помогала ей преодолевать лишения и болезни. Горячая кровь прихлынула к щекам.
— Почтеннейший! Дзётаро! — позвала она.
— Что, Оцу? — уныло отозвался Дзётаро.
— Я все слышала и не буду плакать. Я отправляюсь в Кокуру, чтобы увидеть поединок. Мы не знаем, победит ли Мусаси. Если он погибнет, я увезу с собой его прах.
— Ты ведь хвораешь, Оцу.
— Никогда не говорите мне о болезни. Я не совсем здорова, но пока я не увижу, как закончился поединок…
«Я не умру», — едва не произнесла вслух Оцу. Она тут же начала сборы. Оцу без посторонней помощи вышла из лодки.
В полдень в устье реки Сикама к берегу причалила лодка. Под вечер над ней заструился дымок от глиняного очага, сложенного на корме. Старая женщина ломала лучины и подкладывала их в огонь.
— Холодно? — спросила она свою спутницу.
— Нет, — ответила девушка, лежавшая за занавеской из плетеной соломы. Она с трудом подняла голову, чтобы посмотреть на старуху. — Не беспокойтесь, почтеннейшая. Лучше поберегите себя. У вас голос охрип.
Осуги помешивала похлебку в горшке.
— Со мной ничего не случится, а ты больна. Ты должна поесть и набраться сил, чтобы встретить корабль.
Оцу, глотая слезы, смотрела на море. Там виднелось несколько лодок с рыбаками, ловившими осьминогов, и две грузовые барки. Корабль из Сакаи не появлялся.
— Опаздывает. Мне сказали, что корабль должен проплыть здесь до захода солнца, — произнесла Осуги.
Слух об отъезде Мусаси быстро разлетелся по округе. Узнав новость, Дзётаро из Химэдзи сообщил об этом Осуги, а та без промедления поспешила в храм Сипподзи, где нашла приют больная Оцу.
С той памятной ночи Осуги так часто просила прощения у Оцу, что уже надоела ей. Оцу не считала, что заболела по вине Осуги. По всей видимости, это был тот же недуг, который продержал ее в постели несколько месяцев в доме Карасумару в Киото. Утром и вечером Оцу бил кашель и начинало лихорадить. Оцу похудела и сделалась еще прелестнее, но от этой прозрачной красоты сердца окружавших ее людей сжимались от жалости.
Глаза Оцу ярко горели. Она радовалась перемене, происшедшей с Осуги. Ту словно подменили, когда она убедилась в ошибочности подозрений относительно Оцу и Мусаси. Оцу все еще не покидала надежда вскоре увидеть Мусаси.
«Я должна искупить то зло, которое я вам причинила, — говорила Осуги. — Брошусь в ноги Мусаси, вымолю прощение и уговорю его жениться на тебе».
Осуги объявила перед всей деревней, что обещание Оцу выйти замуж за Матахати потеряло силу. Она без конца говорила, что Оцу должна стать женой Мусаси. Осуги ухаживала за больной Оцу, приходя утром и вечером в Сипподзи. Однажды со слезами на глазах она призналась: «Если бы не ты, Оцу, я бы погибла той ночью в пещере».
Сначала Оцу не верила в искренность Осуги. Ей казалось, что угрызения совести недолго будут мучить старуху. Проходили дни, а Осуги все также заботливо ходила за Оцу.
«Я не предполагала, что у нее такое доброе сердце», — удивлялась Оцу. Осуги переменилась не только к Оцу, но и ко всем деревенским. Потрясенные смиренностью грозной Осуги, они перешептывались: «Уж не спятила ли старая карга?»
Одна из близких знакомых Осуги прямо спросила ее: «Что с тобой? Хорошеешь с каждым днем».
Дома Осуги взглянула на себя в зеркало. «Может, она и права», — подумала Осуги. Голова у нее совершенно поседела. Она ничуть не горевала, веря, что и в душе у нее не осталось ни одного черного пятна.
Когда Осуги сказала Оцу, что корабль, на котором отплыл Мусаси, зайдет в Сикаму за грузом, Оцу сказала:
— Я буду ждать Мусаси там.
— Я пойду с тобой, — заявила Осуги.
Через час они были уже в пути. В Химэдзи они добрались к вечеру. По совету Тандзаэмона решили, что Мусаси не стоит открыто встречаться с Оцу, люди подумают, что они любовники. Во избежание сплетен Оцу должна была находиться в лодке подальше от любопытных глаз.
Море потемнело, в небе засветились звезды. Около дома красильщика, где недавно жила Оцу, два десятка самураев из Химэдзи ждали корабль, чтобы приветствовать Мусаси.
— Уж не перепутали ли мы день? — предположил один из встречающих.
— Не волнуйся! В здешней конторе Кобаяси подтвердили, что корабль будет сегодня.
— Смотри, вон он!
— По парусу, похоже, наш!
Самураи шумной толпой двинулись к берегу, а Дзётаро побежал к месту впадения реки в море, где находилась лодка.
— Оцу, корабль Мусаси показался! — радостно закричал он.
— Правда? Где он? — Оцу поднялась, но от слабости чуть не упала в воду.
— Осторожно! — подхватила ее Осуги.
Они стояли рядом, вглядываясь в темноту. Наконец появился отчетливый силуэт корабля.
— Вот он! — крикнул Дзётаро.
— Греби! Скорее к кораблю! — взволнованно произнесла Оцу.
— Нам никуда не надо плыть. Один из наших самураев на лодке подплывет к кораблю и доставит Мусаси на берег.
— Его окружит толпа, и Оцу не сможет с ним повидаться, — сказала Осуги. — Заморочил нам голову со своими самураями. Без толку ждем в этой лодке! Следовало ждать Мусаси в доме красильщика.
— Успокойтесь, мы с отцом обязательно приведем Мусаси, — возразил Дзётаро. — Ждите меня здесь!
— Приляг и отдохни, Оцу, — сказала Осуги.
Оцу покорно легла, но от волнения у нее начался сильный кашель.
— Успокойся, Мусаси скоро придет, — ласково приговаривала Осуги, растирая ей спину.
Приступ прошел, и Оцу принялась поправлять волосы.
Время шло, но Мусаси не появлялся. Осуги забеспокоилась. Оставив Оцу, она сошла на берег. Оцу свернула одеяло и вместе с подушкой накрыла его циновкой, перевязала оби и поправила кимоно. Она не представляла, как заговорит с Мусаси. Боялась, что не вымолвит и слова, как это случалось раньше. Ей не хотелось его тревожить, ведь он отправлялся на поединок, о котором говорила вся страна. Сердце Оцу неистово колотилось.
В темноте поблескивала вода, кругом стояла тишина. Послышался топот бегущего Дзётаро.
— Наконец-то! — с облегчением произнесла Осуги. — Где Мусаси?
— Простите меня!
— Что это значит?
— Я все объясню.
— Никаких объяснений. Где он?
— Он не придет.
— Не придет?!
Дзётаро, запинаясь от сознания своей вины, рассказал, что произошло.
Самурай подплыл на лодке к кораблю, но ему сообщили, что корабль подходить к берегу не будет, потому что в Сикаме никто из пассажиров не сходит. Самураю удалось поговорить с Мусаси, и тот ему сказал, что об остановке не может быть и речи. И капитан и Мусаси хотели поскорее прибыть в Кокуру. Когда самурай вернулся к пристани, корабль уже направлялся в открытое море.
— А почему ты не поехал в лодке? — спросила Осуги.
— Я думал… Да что теперь толковать! Ничего не поделаешь.
— Какая досада! Бедная Оцу! Скажи ей сам, Дзётаро. У меня не хватает духу. Только поосторожнее рассказывай.
Дзётаро не пришлось говорить, потому что Оцу все слышала. Вода плескалась о борт лодки, словно успокаивала ее разбитое сердце. «Пусть я не встретила его сегодня, но увижу его в другой день на другом берегу», — думала она. Слезы струились по щекам. Оцу смотрела вслед невидимому парусу, который плыл на запад далеко в море.
Неожиданно Оцу ощутила прежде неведомое чувство. Какая-то неземная сила наполняла ее существо. Она дремала под ее хрупкой телесной оболочкой. Оцу не понимала, сколь несгибаема сила ее духа, которая помогала ей преодолевать лишения и болезни. Горячая кровь прихлынула к щекам.
— Почтеннейший! Дзётаро! — позвала она.
— Что, Оцу? — уныло отозвался Дзётаро.
— Я все слышала и не буду плакать. Я отправляюсь в Кокуру, чтобы увидеть поединок. Мы не знаем, победит ли Мусаси. Если он погибнет, я увезу с собой его прах.
— Ты ведь хвораешь, Оцу.
— Никогда не говорите мне о болезни. Я не совсем здорова, но пока я не увижу, как закончился поединок…
«Я не умру», — едва не произнесла вслух Оцу. Она тут же начала сборы. Оцу без посторонней помощи вышла из лодки.
СОКОЛ И ЖЕНЩИНА
Во времена битвы при Сэкигахаре крепость Кокура принадлежала Мори Кацуноби, владетелю Ики, но потом замок был перестроен и обрел нового хозяина. Его башни и белоснежные стены словно говорили о мощи дома Хосокавы, во главе которого сейчас стоял Тадатоси, принявший власть от отца, Тадаоки.
С приездом Кодзиро стиль Ганрю, развившийся на основе техники Тоды Сэйгэна и Канэмаки Дзисая, получил громкую славу на острове Кюсю. К Кодзиро приезжали учиться даже с острова Сикоку. Ученики надеялись года через два обзавестись свидетельством и разрешением давать уроки нового стиля.
Кодзиро упивался славой. Однажды слышали, как сам Тадатоси сказал, что нашел себе хорошего фехтовальщика. В доме Хосокавы единодушно считали, что Кодзиро — необыкновенный человек. Когда он отправлялся из дома в замок, его сопровождала свита из семи копьеносцев. Встречные наперебой выражали ему почтение.
До Кодзиро главным наставником по фехтованию при Хосокаве был Удзииэ Магосиро, мастер стиля Синкагэ, но новичок мигом затмил его. Кодзиро проявил великодушие, заявив Тадатоси: «Не отпускайте Удлизииэ. Стиль его не броский с виду, но исполнен зрелости, которой нам, молодым, не хватает». Кодзиро предложил заниматься в крепостном дадзё по очереди с Магосиро. Слышали, как князь сказал: «Кодзиро считает стиль Магосиро не впечатляющим, но зрелым. Магосиро заявляет, что Кодзиро — гений, с которым он не может соперничать. Кто из них прав? Надо устроить им поединок».
Оба фехтовальщика согласились сразиться на деревянных мечах в присутствии хозяина замка. При первом удобном случае Кодзиро бросил меч к ногам Магосиро.
— Я не могу состязаться с вами. Простите мою самонадеянность.
— Не скромничай, — ответил Магосиро. — Это я тебе не пара. Свидетели не знали, поступил ли Кодзиро так из сострадания или по корыстным соображениям, так или иначе, его слава приумножилась. Кодзиро ровно относился к Магосиро, но как только речь заходила о растущей славе Мусаси, Кодзиро осаживал собеседника.
— Мусаси? — брезгливо произносил он. — Ну да, он ловко создает себе репутацию. Толкует о стиле двух мечей. Конечно, он не без способностей, сейчас в Осаке и Киото ему нет соперника… — И всякий раз Кодзиро делал вид, словно чего-то не договаривает.
Однажды к Кодзиро зашел известный фехтовальщик, который имел неосторожность заметить:
— Я не встречал Мусаси, но его называют величайшим бойцом со времен Коидзуми и Цукахары. Исключение составляет, пожалуй, Ягю Сэкисюсай. Пусть и он не величайший среди великих, но, несомненно, истинный мастер меча.
Кодзиро не мог скрыть досады.
— Люди слепы. Многие считают его великим человеком или совершенным фехтовальщиком, но такие похвалы свидетельствуют лишь об упадке «Искусства Войны» в наше время. Мы живем в век, когда честолюбивый выскочка может без труда завоевать симпатии людей. Уж я-то прекрасно знаю Мусаси. Я наблюдал, как несколько лет назад Мусаси начинал карьеру в Киото в Итидзёдзи. В Итидзёдзи в сражении со школой Ёсиоки он проявил присущие ему жестокость и подлость. Согласен, ему противостоял численно превосходящий противник, и что же Мусаси предпринял? Удрал, как только подвернулась возможность. Зная его гордыню и прошлое, я бы побрезговал и плюнуть в него. Что ж, можно называть знатоком того, кто всю жизнь зубрил «Искусство Войны», но только не мастером меча.
Кодзиро воспринимал добрые слова о Мусаси как личное оскорбление, чем удивлял окружающих. Поползли слухи о личной вражде между Кодзиро и Мусаси, которые вскоре переросли в молву о предстоящем поединке. Кодзиро по приказу князя Тадатоси направил Мусаси официальный вызов. С того дня несколько месяцев в уделе Хосокавы только и говорили о готовящемся бое.
Ивама Какубэй заглядывал к Кодзиро утром и вечером под любым предлогом. В четвертый месяц в один из вечеров, когда начали опадать лепестки цветущей вишни, Какубэй прошел по саду Кодзиро мимо цветущих азалий, приютившихся под горной скалой из камней. Его провели в комнату на задней стороне дома, где Кодзиро кормил сокола, сидевшего у него на руке.
— Рад тебя видеть, дядюшка Ивама, — поздоровался Кодзиро.
— Я к тебе с новостью, — сказал Ивама. — Совет клана в присутствии хозяина вынес решение о месте поединка. Предложили несколько мест, среди них Кукинонагахаму и берег реки Мурасаки, но их отвергли. Одни недостаточно просторны для фехтовальщиков, другие слишком удобны для зевак. На берегу можно было бы поставить бамбуковый забор, но там сбежалась бы огромная толпа зрителей.
— Вот как! — отозвался Кодзиро, не сводя глаз с сокола. Какубэй не ожидал такого равнодушного приема. Нарушив правила поведения, предписанные для гостя, он сказал:
— Пошли во внутреннюю комнату, не могу с тобой разговаривать, когда ты занят птицей.
— Потерпи немного. Сейчас закончу его кормить.
— Это сокол, которого тебе подарил хозяин?
— Да. Я назвал его Амаюми. С каждым днем я все сильнее привязываюсь к нему.
Кодзиро выбросил остатки мяса и передал птицу слуге:
— Посади его в клетку, Тацуноскэ.
Слуга понес сокола через обширный сад. За горкой камней густо росли сосны, по другую сторону виднелась река Итацу, на берегах которой получали наделы самураи Хосокавы.
— Прости, что заставил тебя ждать, — сказал Кодзиро.
— Ничего. Я ведь не чужой. Ты мне как сын, Кодзиро.
Появилась девушка лет двадцати с чаем. Какубэй одобрительно покачал головой.
— Хорошеешь с каждым днем, Омицу, — улыбнулся он.
— Вы всегда смеетесь надо мной, — зарделась девушка.
— Ты с каждым днем все сильнее любишь сокола.
— А что Омицу? Не лучше ли полюбить ее? Какие у тебя намерения? — спросил Какубэй, когда девушка ушла.
— Она приходила к тебе?
— Не стану скрывать. Просила совета.
— Глупая! Мне ничего не говорила! — Кодзиро гневно посмотрел на сёдзи, за которыми скрылась Омицу.
— Не сердись! Почему бы ей не прийти ко мне? Девушку тревожит ее будущее.
— Она тебе все рассказала?
— Зачем ей скрытничать! Обычное дело между мужчиной и женщиной. Тебе же надо, в конце концов, жениться. Сейчас у тебя есть и дом и слуги.
— Что скажут люди, если я женюсь на бывшей служанке?
— Кому какое дело? Ты ведь не можешь выбросить ее вон. Она из хорошей семьи и вполне тебе подходит. Говорят, что она племянница Оно Тадааки.
— Верно.
— И ты встретил ее, когда был в доме Оно.
— Не хочу хвалиться, но тебе, как близкому человеку, расскажу. После поединка с Тадааки я отправился домой. Стемнело, и Омицу с фонарем пошла проводить меня. Я в шутку заигрывал с ней, а она восприняла все всерьез. Когда Тадааки исчез, она явилась ко мне.
Какубэй узнал об Омицу недавно. Его поражала не только способность Кодзиро увлекать женщин, но и умение таить любовные связи.
— Положись на меня, — сказал Какубэй. — Сейчас, конечно, не время объявлять о помолвке. Лучше после поединка.
Какубэй, как и многие другие, не сомневался в исходе боя. Какубэй вспомнил о главной цели прихода к Кодзиро.
— Как я уже говорил, совет определил место боя. Надо соблюсти два условия: во-первых, место должно быть в пределах владений господина Тадатоси, во-вторых, чтобы туда не смог проникнуть народ. Выбрали островок Фунасима, между Симоносэки и Модзи. Тебе полезно было бы до прибытия Мусаси ознакомиться с местностью. Это даст тебе значительные преимущества.
Знание особенностей местности помогает фехтовальщику правильно построить бой, подсказывает, как затянуть сандалии, с какой стороны будет падать солнце, и вообще придает уверенности. Кодзиро не согласился.
— Смысл «Искусства Войны» заключается в том, чтобы мгновенно принять решение и напасть. Противник, как правило, знает о предосторожностях, которые принимаются заранее. Ситуацию надо оценить на месте и действовать на грани риска.
Какубэй согласился и уже не предлагал поездку на Фунасиму. Омицу подала сакэ, и мужчины засиделись до поздней ночи.
По предложению Какубэя на время до поединка Кодзиро освободили от несения службы. Негаданный отпуск сначала понравился Кодзиро, но чем меньше дней оставалось до сражения, тем больше ему докучали посетители. Кодзиро приходилось занимать их, зачастую до утренней зари. Он не хотел избегать общества, иначе поползли бы слухи, что он теряет самообладание.
Кодзиро находил спасение в охоте. Как только выдавался погожий день, он с соколом отправлялся в горы, где никто не надоедал ему.
Наблюдая за соколом, высоко в небе вцепившимся в свою жертву, Кодзиро чувствовал себя птицей.
— Молодец! — восклицал он. — Вот это удар!
Кодзиро не просто наблюдал, а учился у хищной птицы. С каждым днем он обретал спокойствие и уверенность.
Дома его встречали заплаканные глаза Омицу. Кодзиро не допускал мысли, что Мусаси победит, но порой невольно задумывался, что станет с Омицу, если его убьют.
Теперь ему все чаще являлся образ покойной матери, о которой он не вспоминал годами. Засыпая, он мысленным взором видел опухшие от слез глаза Омицу, лазурное око сокола и потертые временем черты матери.
С приездом Кодзиро стиль Ганрю, развившийся на основе техники Тоды Сэйгэна и Канэмаки Дзисая, получил громкую славу на острове Кюсю. К Кодзиро приезжали учиться даже с острова Сикоку. Ученики надеялись года через два обзавестись свидетельством и разрешением давать уроки нового стиля.
Кодзиро упивался славой. Однажды слышали, как сам Тадатоси сказал, что нашел себе хорошего фехтовальщика. В доме Хосокавы единодушно считали, что Кодзиро — необыкновенный человек. Когда он отправлялся из дома в замок, его сопровождала свита из семи копьеносцев. Встречные наперебой выражали ему почтение.
До Кодзиро главным наставником по фехтованию при Хосокаве был Удзииэ Магосиро, мастер стиля Синкагэ, но новичок мигом затмил его. Кодзиро проявил великодушие, заявив Тадатоси: «Не отпускайте Удлизииэ. Стиль его не броский с виду, но исполнен зрелости, которой нам, молодым, не хватает». Кодзиро предложил заниматься в крепостном дадзё по очереди с Магосиро. Слышали, как князь сказал: «Кодзиро считает стиль Магосиро не впечатляющим, но зрелым. Магосиро заявляет, что Кодзиро — гений, с которым он не может соперничать. Кто из них прав? Надо устроить им поединок».
Оба фехтовальщика согласились сразиться на деревянных мечах в присутствии хозяина замка. При первом удобном случае Кодзиро бросил меч к ногам Магосиро.
— Я не могу состязаться с вами. Простите мою самонадеянность.
— Не скромничай, — ответил Магосиро. — Это я тебе не пара. Свидетели не знали, поступил ли Кодзиро так из сострадания или по корыстным соображениям, так или иначе, его слава приумножилась. Кодзиро ровно относился к Магосиро, но как только речь заходила о растущей славе Мусаси, Кодзиро осаживал собеседника.
— Мусаси? — брезгливо произносил он. — Ну да, он ловко создает себе репутацию. Толкует о стиле двух мечей. Конечно, он не без способностей, сейчас в Осаке и Киото ему нет соперника… — И всякий раз Кодзиро делал вид, словно чего-то не договаривает.
Однажды к Кодзиро зашел известный фехтовальщик, который имел неосторожность заметить:
— Я не встречал Мусаси, но его называют величайшим бойцом со времен Коидзуми и Цукахары. Исключение составляет, пожалуй, Ягю Сэкисюсай. Пусть и он не величайший среди великих, но, несомненно, истинный мастер меча.
Кодзиро не мог скрыть досады.
— Люди слепы. Многие считают его великим человеком или совершенным фехтовальщиком, но такие похвалы свидетельствуют лишь об упадке «Искусства Войны» в наше время. Мы живем в век, когда честолюбивый выскочка может без труда завоевать симпатии людей. Уж я-то прекрасно знаю Мусаси. Я наблюдал, как несколько лет назад Мусаси начинал карьеру в Киото в Итидзёдзи. В Итидзёдзи в сражении со школой Ёсиоки он проявил присущие ему жестокость и подлость. Согласен, ему противостоял численно превосходящий противник, и что же Мусаси предпринял? Удрал, как только подвернулась возможность. Зная его гордыню и прошлое, я бы побрезговал и плюнуть в него. Что ж, можно называть знатоком того, кто всю жизнь зубрил «Искусство Войны», но только не мастером меча.
Кодзиро воспринимал добрые слова о Мусаси как личное оскорбление, чем удивлял окружающих. Поползли слухи о личной вражде между Кодзиро и Мусаси, которые вскоре переросли в молву о предстоящем поединке. Кодзиро по приказу князя Тадатоси направил Мусаси официальный вызов. С того дня несколько месяцев в уделе Хосокавы только и говорили о готовящемся бое.
Ивама Какубэй заглядывал к Кодзиро утром и вечером под любым предлогом. В четвертый месяц в один из вечеров, когда начали опадать лепестки цветущей вишни, Какубэй прошел по саду Кодзиро мимо цветущих азалий, приютившихся под горной скалой из камней. Его провели в комнату на задней стороне дома, где Кодзиро кормил сокола, сидевшего у него на руке.
— Рад тебя видеть, дядюшка Ивама, — поздоровался Кодзиро.
— Я к тебе с новостью, — сказал Ивама. — Совет клана в присутствии хозяина вынес решение о месте поединка. Предложили несколько мест, среди них Кукинонагахаму и берег реки Мурасаки, но их отвергли. Одни недостаточно просторны для фехтовальщиков, другие слишком удобны для зевак. На берегу можно было бы поставить бамбуковый забор, но там сбежалась бы огромная толпа зрителей.
— Вот как! — отозвался Кодзиро, не сводя глаз с сокола. Какубэй не ожидал такого равнодушного приема. Нарушив правила поведения, предписанные для гостя, он сказал:
— Пошли во внутреннюю комнату, не могу с тобой разговаривать, когда ты занят птицей.
— Потерпи немного. Сейчас закончу его кормить.
— Это сокол, которого тебе подарил хозяин?
— Да. Я назвал его Амаюми. С каждым днем я все сильнее привязываюсь к нему.
Кодзиро выбросил остатки мяса и передал птицу слуге:
— Посади его в клетку, Тацуноскэ.
Слуга понес сокола через обширный сад. За горкой камней густо росли сосны, по другую сторону виднелась река Итацу, на берегах которой получали наделы самураи Хосокавы.
— Прости, что заставил тебя ждать, — сказал Кодзиро.
— Ничего. Я ведь не чужой. Ты мне как сын, Кодзиро.
Появилась девушка лет двадцати с чаем. Какубэй одобрительно покачал головой.
— Хорошеешь с каждым днем, Омицу, — улыбнулся он.
— Вы всегда смеетесь надо мной, — зарделась девушка.
— Ты с каждым днем все сильнее любишь сокола.
— А что Омицу? Не лучше ли полюбить ее? Какие у тебя намерения? — спросил Какубэй, когда девушка ушла.
— Она приходила к тебе?
— Не стану скрывать. Просила совета.
— Глупая! Мне ничего не говорила! — Кодзиро гневно посмотрел на сёдзи, за которыми скрылась Омицу.
— Не сердись! Почему бы ей не прийти ко мне? Девушку тревожит ее будущее.
— Она тебе все рассказала?
— Зачем ей скрытничать! Обычное дело между мужчиной и женщиной. Тебе же надо, в конце концов, жениться. Сейчас у тебя есть и дом и слуги.
— Что скажут люди, если я женюсь на бывшей служанке?
— Кому какое дело? Ты ведь не можешь выбросить ее вон. Она из хорошей семьи и вполне тебе подходит. Говорят, что она племянница Оно Тадааки.
— Верно.
— И ты встретил ее, когда был в доме Оно.
— Не хочу хвалиться, но тебе, как близкому человеку, расскажу. После поединка с Тадааки я отправился домой. Стемнело, и Омицу с фонарем пошла проводить меня. Я в шутку заигрывал с ней, а она восприняла все всерьез. Когда Тадааки исчез, она явилась ко мне.
Какубэй узнал об Омицу недавно. Его поражала не только способность Кодзиро увлекать женщин, но и умение таить любовные связи.
— Положись на меня, — сказал Какубэй. — Сейчас, конечно, не время объявлять о помолвке. Лучше после поединка.
Какубэй, как и многие другие, не сомневался в исходе боя. Какубэй вспомнил о главной цели прихода к Кодзиро.
— Как я уже говорил, совет определил место боя. Надо соблюсти два условия: во-первых, место должно быть в пределах владений господина Тадатоси, во-вторых, чтобы туда не смог проникнуть народ. Выбрали островок Фунасима, между Симоносэки и Модзи. Тебе полезно было бы до прибытия Мусаси ознакомиться с местностью. Это даст тебе значительные преимущества.
Знание особенностей местности помогает фехтовальщику правильно построить бой, подсказывает, как затянуть сандалии, с какой стороны будет падать солнце, и вообще придает уверенности. Кодзиро не согласился.
— Смысл «Искусства Войны» заключается в том, чтобы мгновенно принять решение и напасть. Противник, как правило, знает о предосторожностях, которые принимаются заранее. Ситуацию надо оценить на месте и действовать на грани риска.
Какубэй согласился и уже не предлагал поездку на Фунасиму. Омицу подала сакэ, и мужчины засиделись до поздней ночи.
По предложению Какубэя на время до поединка Кодзиро освободили от несения службы. Негаданный отпуск сначала понравился Кодзиро, но чем меньше дней оставалось до сражения, тем больше ему докучали посетители. Кодзиро приходилось занимать их, зачастую до утренней зари. Он не хотел избегать общества, иначе поползли бы слухи, что он теряет самообладание.
Кодзиро находил спасение в охоте. Как только выдавался погожий день, он с соколом отправлялся в горы, где никто не надоедал ему.
Наблюдая за соколом, высоко в небе вцепившимся в свою жертву, Кодзиро чувствовал себя птицей.
— Молодец! — восклицал он. — Вот это удар!
Кодзиро не просто наблюдал, а учился у хищной птицы. С каждым днем он обретал спокойствие и уверенность.
Дома его встречали заплаканные глаза Омицу. Кодзиро не допускал мысли, что Мусаси победит, но порой невольно задумывался, что станет с Омицу, если его убьют.
Теперь ему все чаще являлся образ покойной матери, о которой он не вспоминал годами. Засыпая, он мысленным взором видел опухшие от слез глаза Омицу, лазурное око сокола и потертые временем черты матери.
НАКАНУНЕ ТРИНАДЦАТОГО ДНЯ
В Симоносэки, Модзи и Кокуре в последние дни происходило большое движение народа. Понаехало множество посторонних, гостиницы переполнились, у коновязей рядами стояли лошади. Из замка для всеобщего сведения послали следующее распоряжение:
— Тринадцатого? Послезавтра?
— А все специально приехали, чтобы посмотреть поединок!
— Ничего не увидишь, если его проводят на острове в двух километрах от берега.
— С горы Кадзаси видны сосны Фунасимы. Народ все равно будет толкаться, хотя бы ради того, чтобы поглазеть на лодки и приезжих.
«В тринадцатый день сего месяца в восемь утра на острове Фунасима в проливе Нагато самурай удела Будзэн Сасаки Кодзиро Ганрю сразится по поручению своего сюзерена с Миямото Мусаси Масана, ронином из провинции Мимасака. Сторонникам соперников строго запрещается помогать им или подплывать к Фунасиме. До десяти часов утра тринадцатого дня прогулочным и рыбачьим лодкам, кораблям запрещается появляться в проливе. Четвертый месяц 1612 г.»Извещение расклеили на перекрестках, пристанях и площадях.
— Тринадцатого? Послезавтра?
— А все специально приехали, чтобы посмотреть поединок!
— Ничего не увидишь, если его проводят на острове в двух километрах от берега.
— С горы Кадзаси видны сосны Фунасимы. Народ все равно будет толкаться, хотя бы ради того, чтобы поглазеть на лодки и приезжих.