Ёсимото Банана. N-P

   – Я тоже. Почти каждый день. Тело пропитано этой книгой как проклятье.
   Отохико говорил тихо, но его слова запали мне в душу.
   Договорившись встретиться еще раз, мы обменялись адресами и разошлись.

*

   Я и сейчас иногда о нем думаю. О Сёдзи.
   Я полюбила его еще школьницей, потеряла от любви голову, полностью растворилась в нем, почти ежедневно бывала у него дома, помогала ему с переводами. Ему было хорошо со мной. Это правда.
   Но остановить его усталость, которая в силу разных обстоятельств одолела им еще до встречи со мной, было мне не под силу. Темная сторона занимала значительную часть его души, но она казалась мне привлекательной, и я старалась во всем этом не разбираться. Встретившись с ним, я бабочкой влетела в комнату его души, в которой вот-вот погаснет свет. Я стала его утешением, я принесла во тьму вспышки света, что привело его к еще большему хаосу.
   Наверное, поэтому, когда я вижу его во сне, мне кажется, что я нынешняя могла бы с ним встречаться. Что я нынешняя могла бы подарить ему не короткие вспышки света, а спокойствие и радость. Возможно, этого бы не получилось, я мучаюсь в сомнениях. Если бы я снова могла с ним встретиться! Моя единственная надежда. Возможно, я преувеличиваю свои способности.
   Но в тот момент, когда я слышу слова: «Душа самоубийцы не может попасть в рай и навсегда остается несчастной», я словно теряю рассудок. И не успеваю я возразить этому абсурдному утверждению, передо мной возникает его слабая улыбка. Так улыбался только он.
   Утром того дня, когда умер Сёдзи, я была в его комнате.
   Все напоминало сон, пронизанный летними лучами солнца, ослепительно сверкающими за занавесками. Совсем как сейчас – ясное летнее утро.
   Обычно Сёдзи вставал раньше меня. Когда я просыпалась около восьми часов, чтобы идти в школу, Сёдзи уже сидел за компьютером. Мне нравились удары его пальцев по клавишам и сосредоточенное лицо – они пробуждали детские воспоминания о матери. Сёдзи был на семнадцать лет старше меня, и его спокойствие усмиряло мою бьющую через край энергию. С ним всегда было спокойно. Мы могли смеяться и веселиться, но все равно на душе моей было спокойно. Даже если я прогуливала школу, Сёдзи не выпроваживал меня из дома – такой уж он был человек.
   Но в то утро все было по-другому.
   После звонка будильника я повернула голову – Сёдзи спал, его лицо было бледное и безжизненное, под глазами круги, дыхание еле слышно.
   У меня, восемнадцатилетней, сердце при его виде защемило. Тихонько перекинув на него одеяло, я встала с кровати. Надела школьную форму, выпила чашку молока.
   Было тихое утро, но в комнате угадывалась какая-то непривычная атмосфера.
   Я поискала свои наручные часы и, не отыскав их, взяла со стола часы Сёдзи. Я надела их – они оказались тяжелые, стекло черного циферблата холодно светилось. Отчего-то мне стало нехорошо. Я вспомнила вдруг свой дом и ощутила одиночество.
   В то утро в доме и на улице стояла такая тишина, что я слышала сонное дыхание Сёдзи, лежавшего на кровати у окна. Было душно. На столе, возле компьютера, лежала распечатка перевода девяносто восьмого рассказа. Я взяла его и заметила, что переведена только половина. Это меня удивило – совсем недавно Сёдзи говорил, что почти закончил работу. Накануне он с мрачным лицом заявил, что перевод ему не дается. «Переделывает заново», – подумала я. Я уже знала о двух переводчиках-самоубийцах.
   Меня пронзила дрожь.
   Я написала на листке бумаги:

   «Давай быстрее заканчивай, и поедем гулять на море, как недавно. Приедем пораньше, будем валяться на песке и обо всем болтать. Будет замечательно. Я взяла твои часы. Верну».

   Такая вот записка. Я думала – хорошо бы он прочел ее и сразу ощутил шум волн и запах моря. Может, захочет съездить на море и побыстрее закончит работу. Я чувствовала не столько ревность, сколько страх. Как будто писала записку, сопротивляясь скрытой темноте – моему врагу, окружая его чем-то невидимым и темным.
   Я хотела, чтобы он вспомнил все то, что мы чувствовали и видели в разгар нашей любви: жар наших ночных объятий, красоту зданий, выкрашенных зарей в оранжевый цвет, на который мы сонно глядели из такси, когда он отвозил меня домой, слезы, горячие ладони, сильный запах этих дней. Я вспомнила все с отчаянием, словно женщина, которую собирается бросить любовник.
   Мне было не по себе, и в полдень я позвонила ему из телефонной будки в школьном дворе.
   – Алло, – бодрым голосом отозвался Сёдзи. Я успокоилась.
   – Я из школы.
   В школе был обеденный перерыв, во дворе носились и кричали школьники. Кроме того, шла уборка бассейна, и дежурные создавали суматоху, сопровождаемую плеском воды. Я сказала:
   – Шумно, наверное?
   – Великолепно, – сказал Сёдзи. – Ты съела бэнто^[3]?
   – Я ведь не ночевала дома, поэтому перекусила в школьной столовой, – сказала я.
   – Ты и впрямь школьница, – сказал он с ноткой зависти. – Спасибо за записку.
   – Я приду дня через два.
   – Хорошо.
   Шум и смех заполняли весь школьный двор. Казалось, ученики резвятся из последних сил, стараясь втиснуть в эту получасовую перемену свободу целого дня.
   Звенели голоса, взрывалась энергия. Я подняла голову и увидела голубое летнее небо. Ослепительное послеполуденное время, когда свет и тени пересекают там и сям улицу.
   – Ну, пока.
   – Пока. – Я повесила трубку, и это был наш последний раз.
   Как далеко мы были тогда, каждый у своей телефонной трубки, – гораздо дальше, чем рай или ад, и гораздо сложнее. Я не сказала, как сильно его люблю. Даже не попыталась, да и есть ли средства для того, чтобы передать и принять это сообщение.
   Я слышала, что такое бывает у влюбленных, но сама еще не знала, что пустота существует на самом деле. Я хотела себя убедить, что такие истории случаются в других мирах, а здесь ничего не может случиться. Я думала, что живу в раю.

*

   Через несколько дней после кофе с Отохико, вечером, когда я собиралась с работы домой, у входа кто-то громко произнес мое имя.
   – Госпожа Кано?
   – Да, это я.
   Я подошла, у входа стояла молодая женщина и улыбалась. Я узнала ее.
   – Саги Такасэ, – представилась она. – Я узнала от своего младшего брата, что ты здесь работаешь, и очень удивилась.
   По сравнению с братом в старшей сестре чувствовалось гораздо больше энергии, чем было на вечеринке. Красивое тело, улыбающееся лицо. Впечатление, как и раньше, приятное, но с тех пор, как я ее видела, она стала еще более женственной.
   – Хотела сказать – давно не виделись, но мы ведь и тогда толком не поговорили, – сказала я.
   – Согласна, но все-таки я тебя помню. Рада снова тебя видеть. Ты уже закончила работу? Не пойти ли нам перекусить? Если, конечно, у тебя нет других планов, – сказала она.
   – Пойдем, – кивнула я. – С удовольствием с тобой пообщаюсь.
   Вместо ответа Саги улыбнулась. Ее улыбка проникала в самое сердце, и оно становилось чистым.
   Мы вышли из здания и направились к ближайшему французскому ресторанчику. Был тот час, когда прозрачное голубое небо начинало медленно вбирать в себя дневную жару.
   – Небо вечером совсем уже летнее, – сказала Саги.
   – Да. А на психологическом факультете есть кондиционеры? У нас нет, так что летом – ад!
   Саги улыбнулась:
   – У нас тоже нет! Поэтому я под каким-нибудь предлогом стараюсь работать в библиотеке.
   Имя Саги – цветение – ей очень подходит, она как цветок. От нее истекает мягкий свет, а глаза ее широко раскрыты в радостном предвкушении жизни.
   Ресторанчик был переполнен студентами. Лучи заходящего солнца из большого окна окрашивали шумное помещение в оранжевый цвет. Я заказала суп и французскую булку, Саги – бутерброд, крабовый салат на двоих и графинчик белого вина.
   Совместная трапеза способствует общению, но мы с Саги, похоже, подружились сразу. Совершенно расслабившись, мы разговорились.
   – Ты живешь одна? – спросила я.
   – Нет, Отохико, как вернулся из Бостона, живет у меня, – из Иокогамы сюда непросто добираться. А на выходные я езжу в Иокогаму помогать дедушке и бабушке. Хожу с мамой по магазинам, обедаю вместе с ней. Ужасно быть единственной дочерью!
   – Твоей маме не одиноко? Жили бы здесь вдвоем.
   – Ну, как тебе сказать, обычно вдова не живет с родителями мужа, да еще в другой стране! Но мама у меня домоседка, почти не выходит на улицу, а дедушка с бабушкой такие прекрасные люди, что я поначалу даже сомневалась – когда же они наконец проявят себя с плохой стороны? Они отлично ладят! Необычная история, правда?
   – Пожалуй.
   – Когда мы жили с отцом, были тяжелые времена, и мама теперь ничего не боится. А ты? Одна живешь?
   – Да, старшая сестра три года назад вышла замуж за англичанина и уехала с ним в Англию. Отец ушел от матери, но она два года назад снова вышла замуж и живет в Сэтагая. Поэтому я живу одна.
   – Здесь?
   – Нет, в районе F.
   – Недалеко от меня. Странно, что мы с тобой до сих пор не познакомились…
   – Ив самом деле, – согласилась я.
   – Хорошо, что ты узнала Отохико на улице.
   – Если бы он был в толпе, я, наверное, его бы не узнала. Мы столкнулись лицом к лицу на безлюдном склоне. Эта судьба.
   – Мы почему-то часто о тебе вспоминали, хотя видели всего один раз.
   – Не потому ли, что я пристально вас разглядывала? – улыбнулась я.
   – Когда я узнала о смерти Тода, то сразу же подумала о тебе, – сказала Саги.
   Я кивнула:
   – А я даже на его похороны не ходила. Просто не могла! Понимаешь?
   – Понимаю. У тебя было потрясение.
   – Я слышала, ты занимаешься этими самоубийствами, – спросила я.
   – Как сказать? Сначала я сама хотела перевести книгу, но потом испугалась. Возможно, у меня от отца тоже склонность к самоубийству. Говорят, такое передается по наследству. К тому же все, кто переводил эту книгу, выбрали смерть. Сначала я решила, что только я, его дочь, сумею это сделать. Выясню, почему они это сделали, и сама возьмусь за перевод. Заинтересовалась в связи с этим психологией, стала ее изучать. Много чего хочу сделать, – сказала Саги.
   – Я тоже хочу, чтобы эту книгу издали в Японии. Если нужен черновой перевод, сделаю! Когда был жив Сёдзи, я ему помогала и, как видишь, жива, – засмеялась я.
   – Если бы нас кто-то услышал, решил бы, что мы говорим о яде или взрывчатке.
   – Для нас эта книга именно такая, – сказала я, и Саги утвердительно кивнула.
   Я вышла из ресторанчика в приподнятом настроении. Кажется, лето будет интересным. На мостовой, сохранившей тепло, я сказала:
   – Давай еще как-нибудь пообедаем вместе!
   – Давай, я еще о многом хочу с тобой поговорить. Кажется, лето будет интересным. – Саги, улыбнувшись, посмотрела на меня. Как телепатка, подумала я. Мы, словно закадычные подруги, помахали друг другу руками и разошлись.
   Уже расставшись, я сообразила, что Саги почти не говорила о своем брате. «В таком возрасте не до него», – подумала я, и все-таки мне было жаль тех двоих, что на той вечеринке с улыбкой смотрели друг на друга.

*

   Новые знакомства – это здорово. Лето только началось, а уже появилась Саги, такой близкий мне по духу человек, словно я знала ее уже давным-давно, да и живет она недалеко от меня. Особых планов на отпуск у меня не было, не было сейчас и близкого друга, так что все получилось просто замечательно.
   Но к моему приятному волнению примешивалось что-то еще.
   Звонок старшей сестры.
   Саги, которая выглядит так, словно у нее есть какая-то тайна.
   Отохико, который умолчал о происхождении девяносто восьмого рассказа и жил за границей с девушкой, одержимой писателем Такасэ.
   Телефонный звонок на кафедре.
   Я не сомневалась: что-то должно еще произойти. Если судить поверхностно, я встретила двух приятных людей, с которыми меня уже когда-то познакомили, и мы с ними проведем приятное лето. Но все было не так просто.
   Словно детектив.
   Что за всем этим скрывалось?
   Я этого не знала, но почему-то передо мной всплывал девяносто восьмой рассказ. Интуитивно я чувствовала, что они как-то с этим рассказом связаны.
   Связь отца с собственной дочерью. Шепот дочери как шум далекого моря, ее узкие ступни, блестящие на лунном свету, словно хвост русалки.
   Это Саги?
   Я этого не знала, и мне ничего не оставалось, как ждать. Столкнувшись с неизвестностью, зная только, что что-то обязательно должно произойти, я молилась о том, чтобы справиться с этой неизвестностью.
   Впервые после смерти Сёдзи я думала о жизни таким образом.

*

   Работая в одном университете, я и Саги стали часто бывать вместе. Приближались летние каникулы, у студентов начиналась пора экзаменов, и людей в университете стало заметно больше.
   В тот день мы сидели вдвоем в университетской столовой.
   – Тебе не приходило в голову, что именно в это время вспоминаешь, что здесь университет? – спросила Саги, попивая кофе.
   – Да, экзамены хороши тогда, когда их сдаешь не ты, а кто-то другой.
   Я пила апельсиновый сок.
   – Ты любишь лето?
   – Обожаю. Только и думаю о лете.
   – Значит, любишь.
   – А ты?
   – Я люблю весну, но тебя понимаю. О твоей любви можно судить по выражению твоего лица.
   – Лето – моя страсть. Жду не дождусь, когда оно придет.
   Я улыбнулась и вдруг спросила:
   – А чем занимается сейчас Отохико?
   – Почему ты спрашиваешь? – сказала Саги.
   – Что-то я с тех пор его не видела. Саги покачала головой.
   – Не вылезает от женщины!
   – От той, с которой путешествовал? – спросила я.
   – Да. Я уже не знаю, что будет. Хуже, чем до поездки в Бостон, – сказала Саги.
   – Она что, тяжелый человек?
   – Жуткий. И его портит.
   – Он потерял голову.
   Я с грустью подумала: женщины – они такие. Разговаривать с Отохико было интересно.
   – Но его любовные дела меня не касаются… В следующий раз расскажу подробней.
   – Расскажи, если захочешь.
   Мы вышли на улицу, и с каждым шагом меня охватывало все большее волнение. Слепящее солнце, сверкающий черный асфальт, густая зелень деревьев…
   Я глубоко вздохнула.
   – Не волнуйся, – Саги обратила ко мне улыбающееся лицо, похожее на большой подсолнух. На солнце оно было ослепительно красивым, и я прищурилась.
   Наступает лето.

*

   Я только и думала, что скоро в университете начнутся каникулы и у меня появится свободное время, но получалось так, что каждый день кто-нибудь просил меня поработать над черновым переводом. На этом можно немного заработать, но приходилось сдавать работу в срок.
   Поэтому я почти ежедневно появлялась на кафедре и допоздна рылась в словарях.
   Это случилось глубокой ночью. На улице, издавая ужасный шум, шел сильный дождь, дул ветер, и шагов на лестнице не было слышно.
   Когда раздался стук в дверь, я обомлела от страха. Было три часа ночи. Я осторожно заглянула в дверной глазок, это был Отохико. Я открыла дверь.
   – Ты почему так поздно? Признавался в любви? – сказала я.
   – Именно, – сказал он. Он был сильно пьян и шатался. Капли воды с зонта, насквозь промокшие ботинки.
   – Что-то случилось с твоей девушкой? – спросила я.
   – Ничего особенного, – сказал он.
   – Ты пьян?
   – Да, поспорил и вусмерть напился. Не знаю, прав я или нет, вот и решил поговорить с предметом спора.
   – Предмет спора – это я?
   – Да, – кивнул он.
   – А с кем спорил, с Саги?
   – Нет.
   – Но при чем здесь я? Мы ведь с тобой всего один раз и разговаривали.
   – Трудно объяснить.
   – А позвонить нельзя было? Или завтра прийти?
   – Извини, – Отохико опустил голову. Мне тоже иногда случалось сильно напиваться, и поэтому я понимала, что дурных намерений у него нет. Просто ему необходимо было знать ответ. А в чем заключался вопрос?
   – Хорошо, заходи, – сказала я.
   – Нет, я лучше здесь, – сказал он.
   – Здесь неудобно, давай заходи.
   После моих слов Отохико медленно снял обувь.
   – Извини, можно мне в туалет? Меня, кажется, тошнит. – Его лицо побледнело.
   – Не надо ничего объяснять, иди скорее! – Я засуетилась и быстро отвела его в туалет. Его тут же вытошнило, потом послышался шум воды. Я подождала у двери, вскоре он вышел.
   – Дай, пожалуйста, воды.
   Его лицо еще сильнее побледнело, глаза налились кровью.
   – Тебе совсем плохо! – Я налила в стакан воды и передала ему, он выпил ее большими глотками.
   – Помнишь эту историю? – спросил он вдруг.
   – Какую?
   – О человеке, которого напоили? В пустыне. Как ему отблагодарить? Золотыми монетами?
   Он бормотал что-то невразумительное.
   – Я, кажется, поняла, что ты хочешь сказать. Еще выпьешь?
   – Thank you.
   – Садись на тахту, можешь прилечь, – я дала ему еще стакан воды. Он молча его осушил. Стало тихо, с улицы доносился шум дождя. Дождь шел все сильнее и сильнее.
   – Извини, – сказал Отохико.
   – Если ты пришел в себя, говори. О чем ты хотел меня спросить? – сказала я, усевшись на пол.
   – Сейчас скажу. Подожди немного…
   – Какая-то проблема?
   – Да, и немалая. – Он закрыл глаза. Снова шум дождя, окно дребезжало и тряслось от ветра. Шум стоял такой, словно ливень будет продолжаться долго-долго – целую вечность.
   – Не спи. Мне страшно.
   Я растолкала Отохико.
   – А я и не сплю. Все будет хорошо. Мы сделаем копию – для сохранности, – сказал он.
   – О чем ты говоришь?
   – О девяносто восьмом рассказе. О прощальном подарке Сарао Такасэ.
   – Зачем? Мне страшно. Подожди! Не спи. Я налила еще стакан воды.
   – Выпей и говори.
   Отохико кивнул, но сделал только один глоток.
   – Ты уже не хочешь вспоминать об этом парне?
   – О каком парне? О Сёдзи?
   – Ну да. Тяжело, наверное, вспоминать, и к произведениям отца интереса больше нет? Дело прошлое, да?… Мы и сейчас его помним, а ты, выходит, нет? Так или нет?
   – Ты сказал «мы»?
   – Я, Саги и…
   – И твоя подруга? – подсказала я.
   – Да. Для нас с тех пор время замерло. Пока ты занималась своими делами, мы запутывались в этом все сильнее.
   – Может, ты и прав, но Саги, насколько мне известно, считает, что этим стоит заниматься. О твоей подруге я не знаю, но сама я об «N-P» не забываю. Я долго была связана с этой книгой и рада, что можно поговорить о ней, в том числе и с тобой. Это действительно так.
   – Ты тоже, выходит, впуталась? И тебе не надоело, что мы всегда бродим рядом?
   – Если не будете меня использовать, – сказала я.
   – Нет, нет, клянусь тебе, – сказал Отохико.
   – Тогда ладно.
   – Для нас выхода нет, все безнадежно. Мы ждем толчка от тебя. Кажется, у тебя есть ключ к переменам.
   – Вот как, – я плохо его понимала. – Рукописи что-то угрожает, и поэтому надо сделать копию?
   – Нет, думаю, что нет. Просто подарок на память – на всякий случай.
   – Понятно, – сказала я. – Слушай, ну почему все так получается? Сёдзи давно уже умер, твой отец – еще раньше. Что заставляет тебя до сих пор видеть в этом трагедию? – Я хотела еще добавить о ненужной мелодраме, но не стала.
   – Со мной все в порядке. Это она, у нее магические способности, – сказал он.
   Кажется, я поняла, о ком он говорит.
   – Опять она, твоя подруга.
   – Наверное, скоро ты с ней встретишься, – сказал Отохико. – Когда это случится, ты еще больше втянешься. Такой уж ты человек.
   – А когда все это кончится? – спросила я.
   – Когда мы повзрослеем, все кончится само собой.
   Я засмеялась.
   – Все в порядке! Не надо так серьезно переживать.
   – Вернувшись из Бостона, я до сих пор чувствую усталость.
   – Похоже на то.
   Шум дождя меня беспокоил. Меня не покидало чувство, что меня вовлекают в какую-то странную психологическую игру. Вдали послышался звук грома. По стеклу бежали дождевые капли, от расплывшихся за окном фонарей исходило белое сияние. Этой ночью даже улыбка Саги была слишком далеко и не вызывала доверия.
   – Любопытства у тебя куда больше, чем я предполагал.
   – А ларчик просто открывался.
   – Да, лучше не вмешиваться. Пусть все идет само собой.
   – Если так думать, непременно станет легче.
   Я плохо его понимала.
   Молчание. Шум дождя. Ревущий ветер.
   Я молча смотрела в окно и внимательно прислушивалась.
   – Как хорошо в Японии! – сказал Отохико.
   – Чего это вдруг?
   Я думала, что он спит, и обернулась. Он смотрел на меня ясными и совершенно не сонными глазами.
   – Сакура цветет.
   «Надо же так напиться, чтобы говорить о сакуре летом», – подумала я и спросила:
   – Почему ты о ней вспомнил?
   Отохико смотрел в окно.
   – Когда я впервые приехал в Японию, была дождливая весна, и мне это совсем не понравилось. Но однажды я увидел из такси цветущую сакуру и был потрясен. Дождь такой сильный, что из окна такси почти ничего не видно. Кроме того, деревья стояли за изгородью, так что я смотрел на цветы сквозь двойной фильтр. Но и эти тусклые облака розовых цветов помогли мне понять Японию.
   – Хорошая история.
   – Я до сих пор чувствую себя иностранцем. Но когда я жил в Бостоне, я видел сны о своем возвращении.
   – Вот как.
   Неприкаянная беззащитная душа. Мокрые каштанового цвета волосы. Похож на пса… а может, он принц? Он заставил меня вспомнить об общей тетради Сёдзи.
   Отохико заснул и громко захрапел. Из-за храпа да еще звука дождя стало невероятно шумно. Потом весь этот шум почему-то меня успокоил, показался подвижным молчанием. Я накрыла Отохико одеялом.
   Ночь уже почти прошла, когда мне нестерпимо захотелось спать. Я забралась в постель и заснула, но тут же в моей комнате появился Отохико.
   – Извини, что так тебя побеспокоил.
   – Ничего, – сонно ответила я. – Ничего страшного.
   Я открыла глаза и увидела в тусклом утреннем свете улыбающееся лицо Отохико.
   – Я вел себя как комедиант. Извини, пожалуй ста. Я пошел.
   Словно во сне, я наблюдала за тем, как он удаляется от моей постели, низко опустив раскалывающуюся с перепоя голову. Хлопнула дверь, и я подумала – надо бы запереть ее на ключ, но мне так хотелось спать, что я не смогла подняться. «Странный человек», – подумала я и закрыла глаза.

*

   Дожди прошли, наконец-то наступило настоящее лето: стояли жаркие и ясные дни. Визит Отохико казался мне далеким сном.
   Как появился, так и ушел.
   Копию с рукописи я еще не сделала и Саги ничего не стала рассказывать. Дни проходили так, словно ничего и не случилось.
   В тот день у меня было прекрасное настроение. Был выходной, и я проспала до полудня, потом занялась стиркой. Повесила сушить белье, опять вздремнула на веранде. Затем, надев по настроению футболку шокирующего розового цвета, шорты и кожаные сандалии на босу ногу, отправилась в банк. Только летом и можно выйти в город в таком чудесном виде. Положила в тонкий полиэтиленовый пакет кошелек и пошла пешком.
   Солнечные лучи были так ослепительны, что глаз не открыть!
   Даже просто идти под голубым летним небом было так радостно, что губы сами собой складывались в улыбку.
   Уже было больше трех часов пополудни, и получить наличные можно было только в отделениях с банкоматами. Когда я вошла, в помещении, похожем на белую коробку, никого не оказалось. Я сунула кредитную карту в банкомат и, прислушиваясь к его механическому женскому голосу, стала ждать, когда появятся деньги. Поэтому, возможно, совершенно не обратила внимания ни на то, что дверь открылась, впуская кого-то, ни на гомон летней улицы, который я должна была в эту минуту услышать.
   И только почувствовав позади себя человека, подумала, что это странно. Везде свободно, почему он встал за мной?
   В следующий момент, словно в сцене вооруженного ограбления из кино, мне в бок уткнулось что-то твердое.
   – Не оборачивайся, – произнес высокий женский голос. – Давай деньги.
   Мне и в голову не пришло, что это – грабительница, первая мысль – какая-то сумасшедшая. Послышался звонок, сообщающий о том, что деньги выданы, и я нервно их схватила. «Большое спасибо», – произнес автомат.
   – Шутка, это мой палец, – стоявшая позади женщина засмеялась и убрала руку.
   – Это ты, Саги?! – едва не закричала я. Как ни странно, я и на самом деле так подумала.
   Однако ошиблась: позади меня, улыбаясь, стояла совершенно незнакомая женщина.
   Мне стало страшно. Никогда не забуду той минуты, когда впервые увидела ее глаза, разглядывающие меня так пристально, словно выжимая из меня кровь. Они были абсолютно ясные и прозрачные, как светящийся в ночном небе далекий Сириус, как мартини, сохраняющий свет в бокале.
   Мой страх можно понять: я увидела на взрослом лице глаза новорожденного младенца! Что можно видеть этими глазами? Какого рода мысли возникают у их хозяйки? Такой женщины мне еще не приходилось видеть. Очень странная особа. Совсем не красавица, даже, пожалуй, не симпатичная, но что-то к ней притягивало. Какой-то отблеск звериной интуиции, первородной мудрости.
   Я внимательно смотрела на нее. Разглядывала.
   Тонкие, черные, длинные волосы.
   Худощавая. Точеная шея. Высокая. Большой рот. Белая рубашка. Маленькая крепкая грудь. Шорты, туго обтягивающие бедра. На ногах ярко-желтые пляжные сандалии. Красный педикюр.
   Если судить по одежде, она тоже любила лето.
   – Мы выглядим как сестры, – сказала она.
   – Кто ты? – спросила я.
   – Суи Минова. Су-и Ми-но-ва, – назвалась она. – Ты – Кадзами Кано?