Хозяин потеребил губу.
– Вообще-то на то есть кладь, защитным саквояжем именуемая, в задачу которой входит приходить монокуляру на выручку. Только что-то он не хочет спешить. Ну-ка, дай-ка я взгляну на бродягу.
Старик Потапыч улыбнулся застенчиво и как-то робко посмотрел на Андрюшу.
– Сто веков его, разбойника, не видал!
Андрюша Пряников сбегал за саквояжем.
Старик Потапыч, как увидел родное чадо, так мгновенно прослезился от умиления. Осторожно взял его на руки и легонько стал покачивать, как младенца.
– Все такой же, – шептал он ласково, – ни царапинки, ни пятнышка, ни морщинки, будто только что от саквояжного мастера. Что же ты, блажная твоя душа, не торопишься выручать товарища? Обленился, привык бездельничать? Ну же, соня, пора работать! Кончились спокойные времена. Поиск, фас, апорт, шнеллер, шнеллер!
Но саквояж на уговоры не поддавался.
Андрюша Пряников глядел исподлобья на суетливые попытки соседа одушевить неодушевленный предмет. Его надежда на чудесную помощь умирала, как обжегшийся мотылек. Петушок тоже нервничал вместе с мальчиком.
Наконец старик Потапыч отчаялся и отставил саквояж в сторону.
С полминуты он разминал веки и щипал себя за мочки ушей, соображая, каким еще способом можно выйти на Лобова и трубу.
– Есть контакт! – сказал он внезапно и загадочно кивнул петушку. – Помнишь, как в античные времена мы работали в Афинах авгурами? Как гадали по перелетным птицам? По помету, по птичьим перьям, по разводу журавлиного клина.
– Помнить – помню, но не улавливаю идею. И потом, хозяин, сейчас октябрь, а какие в октябре птицы, кроме тех, что зимуют в городе?
– Ну а ты? – спросил петушка хозяин. – Ты к какому себя относишь племени? К тем, что клюва не высовывают дальше курятника? Или к вольному крылатому братству покорителей небесных просторов? Ладно-ладно, можешь не отвечать, после наших-то с тобой приключений. В общем, цыпа, ради общего дела уж пожертвуй одним маленьким перышком.
Петушок болезненно вздрогнул. И подставил старику хвост.
– Уж не знаю, получится, не получится? – Хозяин ласково погладил ладонью по упругой петушьей спинке. – В Афинах, помнится, всегда получалось. Но это ж Греция, это же было когда. – И он резко выдернул из хвоста крапчатое легкое перышко.
Птица божия и бровью не повела, выдержав испытание с честью.
Хозяин плавно повел пером перед глазами петушка и Андрюши, затем поднял перышко к потолку и выпустил его из руки.
Одновременно другой рукой он звонко хлопнул себя по темечку, и резонанс от удара по голове заставил перышко закружиться в воздухе.
Оно вращалось все быстрее и яростнее, как стрелка компаса в магнитную бурю, затем вдруг замерло и голым концом указало непонятно куда.
– Норд-норд-ост, – сообразил петушок, прикинув мысленно, где юг, а где север. – Так-так-так, что там у нас по карте? Площадь Репина, интересный факт.
В нос ударил острый запах пельменей.
Через секунду запах переменился, теперь пахло паутиной и стариной.
– «Лавка древностей»! – воскликнул Андрюша Пряников, узнавая знакомый запах. – Точно так же пахло в магазине у того типа!
На лицо старика Потапыча легло черное, грозовое облако.
– Не успели! – сказал он мрачно. – Трубка там, язви его в печень! И Сережа, твой дружок, тоже там. Что же ты, фанера безмозглая, – набросился Потапыч на савояж, – лежишь тут лежнем, как солома на сеновале?!!
Тут уже не выдержал петушок. Непривычный минор хозяина подействовал на него пуще нашатыря. Он выступил, как генералиссимус на параде, углядевший непорядок в строю.
– Упаднические настроения отставить! – скомандовал петушок решительно. – Словесный мусор из разговоров убрать! Что за вздор «язви его в печень»? Нет таких неправильных выражений ни в петушином, ни в человеческом языке. Пока, – в глазах петушка вспыхнули золотые искры, – есть на свете защита от дурака, пока работает правило левой ноги – шансы спасти трубу очень даже высоки и надежны. Поэтому выше голову, и давайте-ка поскорее наведаемся в логово этого троглодита.
Он с укором посмотрел на хозяина:
– И саквояж обвинять нечего! Возможно, он как раз заряжается какой-нибудь инопланетной энергией, чтобы все сработало без осечки. А то «фанера», «на сеновале» – стыдно! Он же наш счастливый билет. И, я верю, выигрыш будет за нами.
Уже через четверть часа наша тройка, запыхавшаяся от бега, миновала изумленных охранников и под видом припозднившихся покупателей проникла в помещение магазина.
Вел Андрюша, он знал дорогу через путаницу залов и переходов.
Ноготь с Когтем, наконец-то опомнившись, бросились за подозрительными клиентами.
– Объявление на входе читали? – громогласно орал им Коготь. – «За вход с собаками, петухами, козами и всей прочей блохастой дрянью штраф до пятисот евро». Гоните бабки, господа покупатели!
– Штраф, конечно, мы вам заплатим, если дело дойдет до штрафа. Но у нас есть эксклюзивное предложение, касающееся интересов хозяина, – любезно ответил старик Потапыч на грубое заявление Когтя.
– Предложение? – недоверчиво переспросил Коготь. – И что же это за предложение?
– У нас есть очень интересная вещь, давно разыскиваемая вашим хозяином.
– Небось, какая-нибудь оловянная пуговица из гардероба покойной бабушки? Такого хлама у нас воз и маленькая тележка.
– Нет, любезный, никакая не пуговица. Передай, пожалуйста, своему хозяину, что у нас с собой саквояж от трубки, которая сейчас находится у него. Да, приятель, так и передай боссу: саквояж из водонепроницаемой непрокусываемой кислотостойкой пуленепробиваемой илоотталкивающей в-огне-не-горящей и еще много от чего предохраняющей кожи звездной птицы Орнитоптерикса, прародительницы и покровительницы пернатых.
Коготь нехотя промычал в мобильник предложение неизвестных клиентов. Затем, видимо, услышал ответ, вздохнул и проводил посетителей в заповедный чертог хозяина.
Эрдель Терьерович встретил клиентов стоя. Был он снаряжен по-походному: с большой заплечной антикварной корзиной, реквизитом древнерусского грибника, – естественно, она была за плечами; в руках хозяина болталось по чемодану; с шеи на широком ремне свисал торба великаньих размеров. Трубочка была тоже с ним: ее медный торцевой ободок выглядывал из бокового кармана. Тут и недалекий бы догадался, куда собрался хозяин «Лавки». Ну конечно, на денежную планету с ее несчитанными и немереными богатствами.
Едва увидев Андрюшу Пряникова, Эрдель Терьерович глумливо расхохотался.
– Братец Кролик! Кого я вижу! Ну и что трубочка, отыскалась?
По лицу его гуляла улыбка, довольная как у дворового хулигана, отнявшего игрушку у малыша.
Андрюша Пряников, красный от возмущения, собрался высказать великовозрастному пройдохе все, что он про него думает, но тут вмешался старик Потапыч.
Он держал перед собой саквояж, поглаживая его мягкую кожу.
– Предлагаем вам в обмен на заложника эту удивительную вещицу.
Он заметил, как в глазах Пирлипатова пробудился огонек интереса. Еще бы ему было не пробудиться! Саквояж из волшебной кожи, который будет защищать его трубочку от всех мыслимых и немыслимых неприятностей!
Если бы не чемоданы в руках, Пирлипатов вцепился бы мертвой хваткой в не ему принадлежащий предмет.
С точки зрения разбойничьей логики надо было соглашаться не рассуждая: какой смысл держать заложника в этих стенах, когда трубка – вот она, у него в кармане. Но с позиций уголовной ответственности Пирлипатов рисковал головой. Признаваться, да еще при свидетелях, что он держит человека в заложниках – и не просто человека, а малолетку! – означало угодить под статью.
– Вы, дедуля, в своем уме ли? – холодно спросил Пирлипатов. – «Предлагаем вам в обмен на заложника...» Это надо же такое сморозить! И кому! Мне, Пирлипатову! Интеллигенту в восемнадцатом поколении! Человеку, который в жизни комара болотного не обидел!
– Ах я старый, трухлявый пень! – Старик Потапыч бухнулся на колени перед незаслуженно обиженным Пирлипатовым. – Ну простите! Христом-Богом прошу! Забирайте саквояж даром. В знак того, что вы на дедушку не в обиде.
Пирлипатов запыхтел от волнения. Он поставил возле ног чемоданы и принял скромный стариковский подарок.
Прощенный дедушка был явно польщен. Показав на саквояжный замочек, он задорно подмигнул Пирлипатову:
– Саквояж ее дом родной, трубочке там будет удобно. Как там говорится в народе: в родном доме и стены помогают?
– Сейчас проверим, – хохотнул Пирлипатов и отщелкнул на подарке замок.
На внутренней полоске металла высветилась маленькая эмблема: вписанный в аккуратный круг едва заметный отпечаток ступни. Хватило малой доли секунды, чтобы проворный световой паучок просканировал Пирлипатовские мозги.
Эрдель Терьерович ничего не заметил. Он красивым движением фокусника вытащил из кармана трубку и таким же элегантным движением опустил ее в распахнутый саквояж.
В темной полости что-то ухнуло, словно филин в непроглядной ночи. Эрдель Терьерович заглянул внутрь. В бархатистой глубине саквояжа не было ничего живого. Ни дыхания, ни шороха, ничего. Трубки там тоже не было.
Старик Потапыч, петушок и Андрюша следили молча, как лицо Пирлипатова превращается в звериную морду.
– Где труба? – заорал он яростно, тряся над полом стариковский подарок. – Куда вы дели мою трубу?
Старик Потапыч развел руками.
– Есть такое мудрое правило, – наставительно произнес он. – Кто его придумал, не важно, но работает оно как часы. Правило левой ноги – может, слышали? А иначе, защита от некоторых нечестных личностей, возомнивших, что они пуп земли. Представляете, попади такая трубочка в ваши руки, каких глупостей с ее помощью вы натворили бы! Ведь эта трубка – инструмент тонкий, и расстроить его можно в одно мгновенье такими грубыми руками, как ваши...
– Ничего не желаю слушать! – остановил его Пирлипатов. – Коготь, Ноготь, Локоть, ко мне, на помощь! Меня ограбили! Скорее сюда!
За стеной загрохотали шаги. Это верные помощники Пирлипатова, отозвались на крик хозяина.
И вот тут, хотите верьте, хотите нет, случилась вещь действительно фантастическая, в сравнении с которой события, описанные нами до этого, покажутся обыденными и пресными.
Помните, придя в «Лавку древностей», первое, что Андрюша увидел, это старые кожаные штаны, принадлежавшие Борису Гребенщикову. Так вот, когда топочущий Коготь пробегал мимо крючка со штанами, они упали на него со стены и туго-натуго скрутили штанинами спешившего на помощь помощника.
Ноготь тоже не ушел далеко. Его накрыла, как ястреб суслика, широкополая шинель Кузьмича из «Особенностей национальной охоты».
Довершила же акт возмездия выставленная в отдельной витрине правая кроссовка Шнура, лидера популярного «Ленинграда». Она пулей выстрелила по Локтю, и он всей тушей повалился на саркофаг, расколов его на сотню фрагментов. Потревоженная мумия фараона в наказание за недосмотренный сон саданула негодяя под дых, и тот рухнул как подкошенный на пол.
Всю эту короткую сцену отразили мониторы охраны, установленные в кабинете у Пирлипатова.
Видя, что дела его плохи, Пирлипатов прокричал: «Фас!» – и попытался натравить свое кресло на коварных посетителей кабинета. Но кресло-лошадь итальянской работы, вместо того чтобы наброситься на клиентов, так лягнула своего бывшего седока, что тот колбаской откатился к стене.
Молчавший до поры петушок выразительно взглянул на хозяина.
– Может, и его, как Дадона? – хитровато предложил он. – Клювом по лбу, и уноси готовенького?
– Рано, птица. А Сережа Овечкин? – возразил петуху хозяин. – Где заложник? – спросил он у Пирлипатова, грозно глядя на того сверху вниз. – Если вы не отдадите Сережу, мы применим другое правило: древнее китайское правило, как при помощи веревки и палки получить у обвиняемого признание.
– Не посмеете! – сказал Пирлипатов, сбрасывая с себя и корзину и торбу великаньих размеров. – Пытки по закону запрещены! И не знаю я никакого Сережу! Не докажете, что он у меня!
Произнеся эту яростную тираду, Эрдель Терьерович облокотился рукой о памятную доску из мрамора, приготовленную для своей будущей славы.
Не успели незваные посетители и глазом, как говорится, моргнуть, как доска была отброшена в сторону, открыв их изумленному взору маленькую железную дверцу, спрятанную в стене за доской.
Еще секунда, и Пирлипатов исчез, показав всем на прощанье язык.
На что рассчитывал лукавый Эрдель Терьерович, скользнув налимом за потайную дверь?
Ну конечно, на свой редкостный аппарат, который был «из Англии присланный», то есть купленный когда-то на аукционе. Шар из вещества кейворита находился, как вы знаете, в том же месте, где был заперт Андрюшин друг. Этот шар был последним мостиком, способным соединить два берега: этот, зыбкий, на планете Земля, и другой, богатый и твердый, на планете из созвездия Ориона.
Пирлипатов на последнем дыхании вбежал в нужное секретное помещение.
Зрелище, которое он увидел, в переводе на язык экономики именовалось бы как «полный дефолт».
Наверное, такую картину наблюдали народы Севера после того, как над таежными сопками бабахнул Тунгусский метеорит.
Все было истерзано и разбито: мебель, камень, стекло, металл. А в стенке, как гигантский иллюминатор, зияла круглая оплавленная дыра.
С минуту Пирлипатов крепился, вдыхая обескровленный воздух, затем ноги его не выдержали и подогнулись в ослабевших коленях. И если бы не руки милиционеров, протянувшиеся к нему из пролома, он бы рухнул на грязный пол, как статуя отца всех народов, свергнутая со своего пьедестала.
Хозяина «Лавки древностей» подвела элементарная жадность.
Шляпа Мишки Япончика, которую всучил Пирлипатов знакомому из управления милиции в обмен на драгоценную трубочку, оказалась обыкновенной шляпой, а никаким не историческим экспонатом. На внутренней ее стороне собиратель обнаружил ярлык: «Фабрика шляпных изделий. Ленинград. Артикул такой-то». И стоила шляпа рубль.
Поэтому бригаду оперативников и направили в подозрительный магазин, торгующий подозрительными вещами.
И, надо заметить, вовремя.
Кстати, чуть позже выяснилось: практически все предметы, выставленные Пирлипатовым на продажу, тоже оказались подделкой.
Даже левая штанина штанов легендарного Бориса Гребенщикова была не настоящей, а липовой. Поэтому она и не выдержала, когда Коготь попытался освободиться. Хорошо, не подвела правая, не дала ему придти на подмогу.
Читателя, конечно, интересует, что же произошло с Сережей.
Не волнуйтесь, ничего страшного. Вы же знаете, Сережа Овечкин был очень упорным мальчиком, и не было такого препятствия, которого Сережа не одолел бы.
Поэтому, оказавшись запертым, первым делом он внимательно осмотрелся. И сразу же обнаружил шар, показавшийся ему очень знакомым. Фантастику Сережа любил, и, чтобы убедиться наверняка, что это знаменитый снаряд, описанный в романе Уэллса, мальчику хватило минуты. На то, чтобы усвоиться с управлением, времени ушло больше.
Короче, через пару часов сделанный из кейворита снаряд, проделав в стене дыру, вылетел со свистом из «Лавки древностей».
Скажем сразу: до Луны Сережа не долетел. Вещество, из которого шар был сделан, оказалось наполовину выдохшимся; Пирлипатову на международном аукционе подсунули некачественный товар. И это правильно: не всё же таким, как он, дурить головы простодушным гражданам. Когда-нибудь придется и самому напяливать дурацкий колпак. Жаль, что сам он в путешествии не участвовал. Нет, не в этом, а в другом – к Ориону.
Запаса силы в аппарате из кейворита хватило ровно на пятнадцать секунд. Перелетев через канал Грибоедова, он привидением мелькнул над домами и приземлился на тот самый сарайчик, в котором Лобов держал свой металлолом.
Сам сантехник в момент приземления мирно ужинал под спиленным топольком на расстоянии плевка от сарая. Он сидел на фанерном ящике и как раз макал вторую пельменю в банку с миргородской горчицей, когда что-то со страшной силой обрушилось на его сарайчик. Сарай сплющился и ушел под землю, а сверху вырос приличных размеров шар – похоже, из цветного металла. Оттуда вылез паренек лет двенадцати и быстрым шагом направился к подворотне.
Лобов подождал минут десять, затем вразвалочку приблизился к шару.
Глава 19...И правило золотого сердца
– Вообще-то на то есть кладь, защитным саквояжем именуемая, в задачу которой входит приходить монокуляру на выручку. Только что-то он не хочет спешить. Ну-ка, дай-ка я взгляну на бродягу.
Старик Потапыч улыбнулся застенчиво и как-то робко посмотрел на Андрюшу.
– Сто веков его, разбойника, не видал!
Андрюша Пряников сбегал за саквояжем.
Старик Потапыч, как увидел родное чадо, так мгновенно прослезился от умиления. Осторожно взял его на руки и легонько стал покачивать, как младенца.
– Все такой же, – шептал он ласково, – ни царапинки, ни пятнышка, ни морщинки, будто только что от саквояжного мастера. Что же ты, блажная твоя душа, не торопишься выручать товарища? Обленился, привык бездельничать? Ну же, соня, пора работать! Кончились спокойные времена. Поиск, фас, апорт, шнеллер, шнеллер!
Но саквояж на уговоры не поддавался.
Андрюша Пряников глядел исподлобья на суетливые попытки соседа одушевить неодушевленный предмет. Его надежда на чудесную помощь умирала, как обжегшийся мотылек. Петушок тоже нервничал вместе с мальчиком.
Наконец старик Потапыч отчаялся и отставил саквояж в сторону.
С полминуты он разминал веки и щипал себя за мочки ушей, соображая, каким еще способом можно выйти на Лобова и трубу.
– Есть контакт! – сказал он внезапно и загадочно кивнул петушку. – Помнишь, как в античные времена мы работали в Афинах авгурами? Как гадали по перелетным птицам? По помету, по птичьим перьям, по разводу журавлиного клина.
– Помнить – помню, но не улавливаю идею. И потом, хозяин, сейчас октябрь, а какие в октябре птицы, кроме тех, что зимуют в городе?
– Ну а ты? – спросил петушка хозяин. – Ты к какому себя относишь племени? К тем, что клюва не высовывают дальше курятника? Или к вольному крылатому братству покорителей небесных просторов? Ладно-ладно, можешь не отвечать, после наших-то с тобой приключений. В общем, цыпа, ради общего дела уж пожертвуй одним маленьким перышком.
Петушок болезненно вздрогнул. И подставил старику хвост.
– Уж не знаю, получится, не получится? – Хозяин ласково погладил ладонью по упругой петушьей спинке. – В Афинах, помнится, всегда получалось. Но это ж Греция, это же было когда. – И он резко выдернул из хвоста крапчатое легкое перышко.
Птица божия и бровью не повела, выдержав испытание с честью.
Хозяин плавно повел пером перед глазами петушка и Андрюши, затем поднял перышко к потолку и выпустил его из руки.
Одновременно другой рукой он звонко хлопнул себя по темечку, и резонанс от удара по голове заставил перышко закружиться в воздухе.
Оно вращалось все быстрее и яростнее, как стрелка компаса в магнитную бурю, затем вдруг замерло и голым концом указало непонятно куда.
– Норд-норд-ост, – сообразил петушок, прикинув мысленно, где юг, а где север. – Так-так-так, что там у нас по карте? Площадь Репина, интересный факт.
В нос ударил острый запах пельменей.
Через секунду запах переменился, теперь пахло паутиной и стариной.
– «Лавка древностей»! – воскликнул Андрюша Пряников, узнавая знакомый запах. – Точно так же пахло в магазине у того типа!
На лицо старика Потапыча легло черное, грозовое облако.
– Не успели! – сказал он мрачно. – Трубка там, язви его в печень! И Сережа, твой дружок, тоже там. Что же ты, фанера безмозглая, – набросился Потапыч на савояж, – лежишь тут лежнем, как солома на сеновале?!!
Тут уже не выдержал петушок. Непривычный минор хозяина подействовал на него пуще нашатыря. Он выступил, как генералиссимус на параде, углядевший непорядок в строю.
– Упаднические настроения отставить! – скомандовал петушок решительно. – Словесный мусор из разговоров убрать! Что за вздор «язви его в печень»? Нет таких неправильных выражений ни в петушином, ни в человеческом языке. Пока, – в глазах петушка вспыхнули золотые искры, – есть на свете защита от дурака, пока работает правило левой ноги – шансы спасти трубу очень даже высоки и надежны. Поэтому выше голову, и давайте-ка поскорее наведаемся в логово этого троглодита.
Он с укором посмотрел на хозяина:
– И саквояж обвинять нечего! Возможно, он как раз заряжается какой-нибудь инопланетной энергией, чтобы все сработало без осечки. А то «фанера», «на сеновале» – стыдно! Он же наш счастливый билет. И, я верю, выигрыш будет за нами.
Уже через четверть часа наша тройка, запыхавшаяся от бега, миновала изумленных охранников и под видом припозднившихся покупателей проникла в помещение магазина.
Вел Андрюша, он знал дорогу через путаницу залов и переходов.
Ноготь с Когтем, наконец-то опомнившись, бросились за подозрительными клиентами.
– Объявление на входе читали? – громогласно орал им Коготь. – «За вход с собаками, петухами, козами и всей прочей блохастой дрянью штраф до пятисот евро». Гоните бабки, господа покупатели!
– Штраф, конечно, мы вам заплатим, если дело дойдет до штрафа. Но у нас есть эксклюзивное предложение, касающееся интересов хозяина, – любезно ответил старик Потапыч на грубое заявление Когтя.
– Предложение? – недоверчиво переспросил Коготь. – И что же это за предложение?
– У нас есть очень интересная вещь, давно разыскиваемая вашим хозяином.
– Небось, какая-нибудь оловянная пуговица из гардероба покойной бабушки? Такого хлама у нас воз и маленькая тележка.
– Нет, любезный, никакая не пуговица. Передай, пожалуйста, своему хозяину, что у нас с собой саквояж от трубки, которая сейчас находится у него. Да, приятель, так и передай боссу: саквояж из водонепроницаемой непрокусываемой кислотостойкой пуленепробиваемой илоотталкивающей в-огне-не-горящей и еще много от чего предохраняющей кожи звездной птицы Орнитоптерикса, прародительницы и покровительницы пернатых.
Коготь нехотя промычал в мобильник предложение неизвестных клиентов. Затем, видимо, услышал ответ, вздохнул и проводил посетителей в заповедный чертог хозяина.
Эрдель Терьерович встретил клиентов стоя. Был он снаряжен по-походному: с большой заплечной антикварной корзиной, реквизитом древнерусского грибника, – естественно, она была за плечами; в руках хозяина болталось по чемодану; с шеи на широком ремне свисал торба великаньих размеров. Трубочка была тоже с ним: ее медный торцевой ободок выглядывал из бокового кармана. Тут и недалекий бы догадался, куда собрался хозяин «Лавки». Ну конечно, на денежную планету с ее несчитанными и немереными богатствами.
Едва увидев Андрюшу Пряникова, Эрдель Терьерович глумливо расхохотался.
– Братец Кролик! Кого я вижу! Ну и что трубочка, отыскалась?
По лицу его гуляла улыбка, довольная как у дворового хулигана, отнявшего игрушку у малыша.
Андрюша Пряников, красный от возмущения, собрался высказать великовозрастному пройдохе все, что он про него думает, но тут вмешался старик Потапыч.
Он держал перед собой саквояж, поглаживая его мягкую кожу.
– Предлагаем вам в обмен на заложника эту удивительную вещицу.
Он заметил, как в глазах Пирлипатова пробудился огонек интереса. Еще бы ему было не пробудиться! Саквояж из волшебной кожи, который будет защищать его трубочку от всех мыслимых и немыслимых неприятностей!
Если бы не чемоданы в руках, Пирлипатов вцепился бы мертвой хваткой в не ему принадлежащий предмет.
С точки зрения разбойничьей логики надо было соглашаться не рассуждая: какой смысл держать заложника в этих стенах, когда трубка – вот она, у него в кармане. Но с позиций уголовной ответственности Пирлипатов рисковал головой. Признаваться, да еще при свидетелях, что он держит человека в заложниках – и не просто человека, а малолетку! – означало угодить под статью.
– Вы, дедуля, в своем уме ли? – холодно спросил Пирлипатов. – «Предлагаем вам в обмен на заложника...» Это надо же такое сморозить! И кому! Мне, Пирлипатову! Интеллигенту в восемнадцатом поколении! Человеку, который в жизни комара болотного не обидел!
– Ах я старый, трухлявый пень! – Старик Потапыч бухнулся на колени перед незаслуженно обиженным Пирлипатовым. – Ну простите! Христом-Богом прошу! Забирайте саквояж даром. В знак того, что вы на дедушку не в обиде.
Пирлипатов запыхтел от волнения. Он поставил возле ног чемоданы и принял скромный стариковский подарок.
Прощенный дедушка был явно польщен. Показав на саквояжный замочек, он задорно подмигнул Пирлипатову:
– Саквояж ее дом родной, трубочке там будет удобно. Как там говорится в народе: в родном доме и стены помогают?
– Сейчас проверим, – хохотнул Пирлипатов и отщелкнул на подарке замок.
На внутренней полоске металла высветилась маленькая эмблема: вписанный в аккуратный круг едва заметный отпечаток ступни. Хватило малой доли секунды, чтобы проворный световой паучок просканировал Пирлипатовские мозги.
Эрдель Терьерович ничего не заметил. Он красивым движением фокусника вытащил из кармана трубку и таким же элегантным движением опустил ее в распахнутый саквояж.
В темной полости что-то ухнуло, словно филин в непроглядной ночи. Эрдель Терьерович заглянул внутрь. В бархатистой глубине саквояжа не было ничего живого. Ни дыхания, ни шороха, ничего. Трубки там тоже не было.
Старик Потапыч, петушок и Андрюша следили молча, как лицо Пирлипатова превращается в звериную морду.
– Где труба? – заорал он яростно, тряся над полом стариковский подарок. – Куда вы дели мою трубу?
Старик Потапыч развел руками.
– Есть такое мудрое правило, – наставительно произнес он. – Кто его придумал, не важно, но работает оно как часы. Правило левой ноги – может, слышали? А иначе, защита от некоторых нечестных личностей, возомнивших, что они пуп земли. Представляете, попади такая трубочка в ваши руки, каких глупостей с ее помощью вы натворили бы! Ведь эта трубка – инструмент тонкий, и расстроить его можно в одно мгновенье такими грубыми руками, как ваши...
– Ничего не желаю слушать! – остановил его Пирлипатов. – Коготь, Ноготь, Локоть, ко мне, на помощь! Меня ограбили! Скорее сюда!
За стеной загрохотали шаги. Это верные помощники Пирлипатова, отозвались на крик хозяина.
И вот тут, хотите верьте, хотите нет, случилась вещь действительно фантастическая, в сравнении с которой события, описанные нами до этого, покажутся обыденными и пресными.
Помните, придя в «Лавку древностей», первое, что Андрюша увидел, это старые кожаные штаны, принадлежавшие Борису Гребенщикову. Так вот, когда топочущий Коготь пробегал мимо крючка со штанами, они упали на него со стены и туго-натуго скрутили штанинами спешившего на помощь помощника.
Ноготь тоже не ушел далеко. Его накрыла, как ястреб суслика, широкополая шинель Кузьмича из «Особенностей национальной охоты».
Довершила же акт возмездия выставленная в отдельной витрине правая кроссовка Шнура, лидера популярного «Ленинграда». Она пулей выстрелила по Локтю, и он всей тушей повалился на саркофаг, расколов его на сотню фрагментов. Потревоженная мумия фараона в наказание за недосмотренный сон саданула негодяя под дых, и тот рухнул как подкошенный на пол.
Всю эту короткую сцену отразили мониторы охраны, установленные в кабинете у Пирлипатова.
Видя, что дела его плохи, Пирлипатов прокричал: «Фас!» – и попытался натравить свое кресло на коварных посетителей кабинета. Но кресло-лошадь итальянской работы, вместо того чтобы наброситься на клиентов, так лягнула своего бывшего седока, что тот колбаской откатился к стене.
Молчавший до поры петушок выразительно взглянул на хозяина.
– Может, и его, как Дадона? – хитровато предложил он. – Клювом по лбу, и уноси готовенького?
– Рано, птица. А Сережа Овечкин? – возразил петуху хозяин. – Где заложник? – спросил он у Пирлипатова, грозно глядя на того сверху вниз. – Если вы не отдадите Сережу, мы применим другое правило: древнее китайское правило, как при помощи веревки и палки получить у обвиняемого признание.
– Не посмеете! – сказал Пирлипатов, сбрасывая с себя и корзину и торбу великаньих размеров. – Пытки по закону запрещены! И не знаю я никакого Сережу! Не докажете, что он у меня!
Произнеся эту яростную тираду, Эрдель Терьерович облокотился рукой о памятную доску из мрамора, приготовленную для своей будущей славы.
Не успели незваные посетители и глазом, как говорится, моргнуть, как доска была отброшена в сторону, открыв их изумленному взору маленькую железную дверцу, спрятанную в стене за доской.
Еще секунда, и Пирлипатов исчез, показав всем на прощанье язык.
На что рассчитывал лукавый Эрдель Терьерович, скользнув налимом за потайную дверь?
Ну конечно, на свой редкостный аппарат, который был «из Англии присланный», то есть купленный когда-то на аукционе. Шар из вещества кейворита находился, как вы знаете, в том же месте, где был заперт Андрюшин друг. Этот шар был последним мостиком, способным соединить два берега: этот, зыбкий, на планете Земля, и другой, богатый и твердый, на планете из созвездия Ориона.
Пирлипатов на последнем дыхании вбежал в нужное секретное помещение.
Зрелище, которое он увидел, в переводе на язык экономики именовалось бы как «полный дефолт».
Наверное, такую картину наблюдали народы Севера после того, как над таежными сопками бабахнул Тунгусский метеорит.
Все было истерзано и разбито: мебель, камень, стекло, металл. А в стенке, как гигантский иллюминатор, зияла круглая оплавленная дыра.
С минуту Пирлипатов крепился, вдыхая обескровленный воздух, затем ноги его не выдержали и подогнулись в ослабевших коленях. И если бы не руки милиционеров, протянувшиеся к нему из пролома, он бы рухнул на грязный пол, как статуя отца всех народов, свергнутая со своего пьедестала.
Хозяина «Лавки древностей» подвела элементарная жадность.
Шляпа Мишки Япончика, которую всучил Пирлипатов знакомому из управления милиции в обмен на драгоценную трубочку, оказалась обыкновенной шляпой, а никаким не историческим экспонатом. На внутренней ее стороне собиратель обнаружил ярлык: «Фабрика шляпных изделий. Ленинград. Артикул такой-то». И стоила шляпа рубль.
Поэтому бригаду оперативников и направили в подозрительный магазин, торгующий подозрительными вещами.
И, надо заметить, вовремя.
Кстати, чуть позже выяснилось: практически все предметы, выставленные Пирлипатовым на продажу, тоже оказались подделкой.
Даже левая штанина штанов легендарного Бориса Гребенщикова была не настоящей, а липовой. Поэтому она и не выдержала, когда Коготь попытался освободиться. Хорошо, не подвела правая, не дала ему придти на подмогу.
Читателя, конечно, интересует, что же произошло с Сережей.
Не волнуйтесь, ничего страшного. Вы же знаете, Сережа Овечкин был очень упорным мальчиком, и не было такого препятствия, которого Сережа не одолел бы.
Поэтому, оказавшись запертым, первым делом он внимательно осмотрелся. И сразу же обнаружил шар, показавшийся ему очень знакомым. Фантастику Сережа любил, и, чтобы убедиться наверняка, что это знаменитый снаряд, описанный в романе Уэллса, мальчику хватило минуты. На то, чтобы усвоиться с управлением, времени ушло больше.
Короче, через пару часов сделанный из кейворита снаряд, проделав в стене дыру, вылетел со свистом из «Лавки древностей».
Скажем сразу: до Луны Сережа не долетел. Вещество, из которого шар был сделан, оказалось наполовину выдохшимся; Пирлипатову на международном аукционе подсунули некачественный товар. И это правильно: не всё же таким, как он, дурить головы простодушным гражданам. Когда-нибудь придется и самому напяливать дурацкий колпак. Жаль, что сам он в путешествии не участвовал. Нет, не в этом, а в другом – к Ориону.
Запаса силы в аппарате из кейворита хватило ровно на пятнадцать секунд. Перелетев через канал Грибоедова, он привидением мелькнул над домами и приземлился на тот самый сарайчик, в котором Лобов держал свой металлолом.
Сам сантехник в момент приземления мирно ужинал под спиленным топольком на расстоянии плевка от сарая. Он сидел на фанерном ящике и как раз макал вторую пельменю в банку с миргородской горчицей, когда что-то со страшной силой обрушилось на его сарайчик. Сарай сплющился и ушел под землю, а сверху вырос приличных размеров шар – похоже, из цветного металла. Оттуда вылез паренек лет двенадцати и быстрым шагом направился к подворотне.
Лобов подождал минут десять, затем вразвалочку приблизился к шару.
Глава 19...И правило золотого сердца
Понедельник начинался обыкновенно. С запаха подгорелой каши и папиной яичницы с колбасой.
Хмурый папа Андрюши Пряникова, позавтракав, отправился на работу. Уходя, он даже не обернулся и не сказал своему сыну: «Пока».
Вчерашняя история с трубкой не давала ему покоя. Он заранее себе представлял, как сотрудники отдела Востока набросятся на него гурьбой: они же думают, что трубочка у него. Уникальнейший предмет старины, инвентарный номер четырнадцать дробь пятнадцать, похищенный из фонда музея в одна тысяча девятьсот четырнадцатом году и считающийся безвозвратно утраченным! Веселенькие будут у сотрудников лица, когда папа сообщит о пропаже. Пожалуй, и из музея выгонят.
Папа сокрушенно вздохнул.
Мама уходила чуть позже. Приготовила сыну завтрак и спросила, заглядывая в глаза:
– Позавчера мы пришли, ты спал. Вчера мы пришли, ты спишь. Позавчера под открытой форточкой, вчера – на кухне за соседским столом. Андрюша, отвечай, только честно: чем ты занимаешься целый день, когда меня и папы нет дома?
Андрюша честно пересказал маме свои вчерашние приключения.
– Боже мой! – всплеснула руками мама. – Человек учится в шестом классе, а в голове одни американские фильмы. Ну так вот! – сказала она. – Сегодня вечером останешься дома. Придешь из школы и дожидайся нас. Надо серьезно поговорить о твоем будущем.
«Ох уж эти мне серьезные разговоры», – невесело подумал Андрюша. Но кивнул, чтобы ее не расстраивать.
Мама чмокнула сына в щеку и упорхнула на работу в библиотеку.
Андрюша уходил позже всех. От физкультуры у него было освобождение, а математичка заболела ангиной, так что первых уроков не было. Он выпил чаю, заел колбаской. Происшествия воскресного дня стояли перед ним как живые. Особенно Сережин рассказ о неудачном путешествии на Луну.
В комнату тихонечко постучали.
– Не выручишь зеленым горошком? – заглядывая, спросил сосед. – Для меня и моего петушка. У нас теперь ведь тоже семья.
– С добрым утром, – прокричал петушок, перелетая через плечо хозяина и устраиваясь на Андрюшиной этажерке. – Как спалось после вчерашних событий? Кошмары во сне не мучили?
– Трубку жалко, – ответил ему Андрюша. – Где она сейчас?! У кого?!
– Ясно, где! – сказал петушок. – В месте, где ей полагается быть. Где она принадлежит всем, то есть и никому, и каждому.
Андрюша Пряников недоверчиво посмотрел на птицу.
Но ответил вместо птицы ее хозяин.
– К счастью, – важно произнес он, – не одно только правило левой ноги защищает трубку. Кроме правила левой ноги, есть правило золотого сердца.
– Интересно, – удивился Андрюша, задумавшись над его ответом. – Существует такое правило?
– Ну еще бы! – ответил старик Потапыч. – Трубочка не просто предмет, она по-своему существо живое, а у всякого существа живого главный инструмент это сердце. Сердце чувствует, где тепло, где холод, оно тянется к живому теплу. И, наоборот, избегает холода. Вот и трубочка настроена таким образом, что реагирует на человеческое тепло. Это и называется по научному правило золотого сердца. И, согласно этому правилу, трубочка, бежав от опасности, всегда стремится в такое место, где напряжение поля негативных человеческих чувств – жадности, например – приближается к нулевой отметке. Место это...
– На дне Фонтанки, – скороговоркой договорил Андрюша.
Старик Потапыч улыбнулся, не понимая.
– Ах, ну да, – сказал он спустя мгновение. – Ты про ту историю с «крокодилом». Нет, Андрюша, дно – это место временное. Настоящее ее место в музее. А какой у нас музей самый главный? Эрмитаж, тут и спору нет. В общем, трубочка находится там.
Андрюша был сражен окончательно. В Эрмитаже работал папа. В Эрмитаж вернулся монокуляр. Все дороги сходятся в Эрмитаже.
– Правило золотого сердца! – Сосед внимательно смотрел на Андрюшу. – Оно касается не только монокуляра. Запомни на всю жизнь это правило, важнее его нет во Вселенной...
Ему не дал договорить телефон. Звонил с работы Андрюшин папа.
– Андрюха! – громко кричал он в трубку. – Хорошо, что ты еще не ушел! Представляешь, трубочка отыскалась! Они все думают, – голос его стал тихим, наверное, чтобы не слышали окружающие, – что это я... то есть ты... в общем, мыее вернули в музей.
Папа вновь перешел на крик:
– Значит, так! Чтобы к пяти часам был у меня на службе! Мы с тобой сегодня герои дня, и в знак признательности солисты хора пожарной части лично для тебя и меня споют лучшие фрагменты из оперы Римского-Корсакова «Золотой петушок». В Греческом зале, помнишь, про который Райкин рассказывал! Так что, переоденешься и сюда.
Папа повесил трубку.
«А серьезный разговор о моем будущем? – подумал Андрюша Пряников. – Мама же велела после школы никуда не ходить и дожидаться ее».
Он пожал плечами и улыбнулся.
«Правило золотого сердца!» – эхом прошелестело в воздухе.
Улыбка его сделалась шире.
Легким шагом он отправился в школу.
Хмурый папа Андрюши Пряникова, позавтракав, отправился на работу. Уходя, он даже не обернулся и не сказал своему сыну: «Пока».
Вчерашняя история с трубкой не давала ему покоя. Он заранее себе представлял, как сотрудники отдела Востока набросятся на него гурьбой: они же думают, что трубочка у него. Уникальнейший предмет старины, инвентарный номер четырнадцать дробь пятнадцать, похищенный из фонда музея в одна тысяча девятьсот четырнадцатом году и считающийся безвозвратно утраченным! Веселенькие будут у сотрудников лица, когда папа сообщит о пропаже. Пожалуй, и из музея выгонят.
Папа сокрушенно вздохнул.
Мама уходила чуть позже. Приготовила сыну завтрак и спросила, заглядывая в глаза:
– Позавчера мы пришли, ты спал. Вчера мы пришли, ты спишь. Позавчера под открытой форточкой, вчера – на кухне за соседским столом. Андрюша, отвечай, только честно: чем ты занимаешься целый день, когда меня и папы нет дома?
Андрюша честно пересказал маме свои вчерашние приключения.
– Боже мой! – всплеснула руками мама. – Человек учится в шестом классе, а в голове одни американские фильмы. Ну так вот! – сказала она. – Сегодня вечером останешься дома. Придешь из школы и дожидайся нас. Надо серьезно поговорить о твоем будущем.
«Ох уж эти мне серьезные разговоры», – невесело подумал Андрюша. Но кивнул, чтобы ее не расстраивать.
Мама чмокнула сына в щеку и упорхнула на работу в библиотеку.
Андрюша уходил позже всех. От физкультуры у него было освобождение, а математичка заболела ангиной, так что первых уроков не было. Он выпил чаю, заел колбаской. Происшествия воскресного дня стояли перед ним как живые. Особенно Сережин рассказ о неудачном путешествии на Луну.
В комнату тихонечко постучали.
– Не выручишь зеленым горошком? – заглядывая, спросил сосед. – Для меня и моего петушка. У нас теперь ведь тоже семья.
– С добрым утром, – прокричал петушок, перелетая через плечо хозяина и устраиваясь на Андрюшиной этажерке. – Как спалось после вчерашних событий? Кошмары во сне не мучили?
– Трубку жалко, – ответил ему Андрюша. – Где она сейчас?! У кого?!
– Ясно, где! – сказал петушок. – В месте, где ей полагается быть. Где она принадлежит всем, то есть и никому, и каждому.
Андрюша Пряников недоверчиво посмотрел на птицу.
Но ответил вместо птицы ее хозяин.
– К счастью, – важно произнес он, – не одно только правило левой ноги защищает трубку. Кроме правила левой ноги, есть правило золотого сердца.
– Интересно, – удивился Андрюша, задумавшись над его ответом. – Существует такое правило?
– Ну еще бы! – ответил старик Потапыч. – Трубочка не просто предмет, она по-своему существо живое, а у всякого существа живого главный инструмент это сердце. Сердце чувствует, где тепло, где холод, оно тянется к живому теплу. И, наоборот, избегает холода. Вот и трубочка настроена таким образом, что реагирует на человеческое тепло. Это и называется по научному правило золотого сердца. И, согласно этому правилу, трубочка, бежав от опасности, всегда стремится в такое место, где напряжение поля негативных человеческих чувств – жадности, например – приближается к нулевой отметке. Место это...
– На дне Фонтанки, – скороговоркой договорил Андрюша.
Старик Потапыч улыбнулся, не понимая.
– Ах, ну да, – сказал он спустя мгновение. – Ты про ту историю с «крокодилом». Нет, Андрюша, дно – это место временное. Настоящее ее место в музее. А какой у нас музей самый главный? Эрмитаж, тут и спору нет. В общем, трубочка находится там.
Андрюша был сражен окончательно. В Эрмитаже работал папа. В Эрмитаж вернулся монокуляр. Все дороги сходятся в Эрмитаже.
– Правило золотого сердца! – Сосед внимательно смотрел на Андрюшу. – Оно касается не только монокуляра. Запомни на всю жизнь это правило, важнее его нет во Вселенной...
Ему не дал договорить телефон. Звонил с работы Андрюшин папа.
– Андрюха! – громко кричал он в трубку. – Хорошо, что ты еще не ушел! Представляешь, трубочка отыскалась! Они все думают, – голос его стал тихим, наверное, чтобы не слышали окружающие, – что это я... то есть ты... в общем, мыее вернули в музей.
Папа вновь перешел на крик:
– Значит, так! Чтобы к пяти часам был у меня на службе! Мы с тобой сегодня герои дня, и в знак признательности солисты хора пожарной части лично для тебя и меня споют лучшие фрагменты из оперы Римского-Корсакова «Золотой петушок». В Греческом зале, помнишь, про который Райкин рассказывал! Так что, переоденешься и сюда.
Папа повесил трубку.
«А серьезный разговор о моем будущем? – подумал Андрюша Пряников. – Мама же велела после школы никуда не ходить и дожидаться ее».
Он пожал плечами и улыбнулся.
«Правило золотого сердца!» – эхом прошелестело в воздухе.
Улыбка его сделалась шире.
Легким шагом он отправился в школу.