Еще немного! Как медленно тянутся последние секунды... Мгновенный взгляд на приборы - все в порядке! Рукоятка люков на "открыто" - вспыхнул зеленый глазок на щитке приборов, но я и так знаю, что люки открыты стрелка указателя скорости вздрогнула, медленно отошла на одно деление влево, а затем, словно раздумав, вернулась в прежнее положение. Цель на перекрестии прицела. И полторы тонны металла, начиненного взрывчаткой, кануло в темноту ночи, чтобы через считанные секунды сеять на земле разрушение и смерть. На земле - всполохи разрывов. "Есть еще один взрыв", радостно сообщил Мирошников. Желая скорее увидеть результаты своего удара, летчик поспешно делает разворот, допуская крен больше, чем положено по инструкции. Разорвавшийся вражеский снаряд под поднятой к небу плоскостью опрокинул самолет, и он сорвался в штопор. Тело мгновенно стало чужим и непослушным. В ушах - сверлящая боль. Перед глазами мелькают отблески земных пожаров. "Вывод", - сдавленным голосом кричу в переговорное устройство, но летчик молчит, а самолет стремительно приближается к земле.
"Неужели убит летчик, - мелькает в сознании. - Прыгать! А не поздно?! и куда? - фашистам в лапы?!" Липкий холодок отчаяния пополз по спине.
На высоте 400-500 метров самолет неохотно вышел из этой вертушки. Раскрепощенное от центробежной силы тело снова становится послушным: можно и руку поднять, и вытянуть ногу.
Некоторое время летим молча. Первым не выдержал Болотов: "Что же случилось, командир? - раздался в наушниках его приглушенный от волнения голос. - Я успел уже попрощаться со всеми". - "Дома расскажу", - ответил летчик. Оказалось, что от резкого и внезапного броска самолета из рук летчика вырвало штурвал. Пока летчик дотянулся до него и привел в положение для вывода, самолет успел потерять высоту.
Второй вылет в эту ночь я делал с молодым летчиком Сергеем Нефедовым. В 1940 году Нефедов окончил Энгельскую школу военных летчиков.
Как лучшего из лучших, его оставили инструктором, хотя Сергей мечтал попасть в строевую часть.
Отец его - коломенский рабочий - мечтал, чтобы и сын пошел по его стопам, но Сергея пленило небо. Как активный комсомолец, он не мог оставаться в стороне, когда наша партия бросила клич: "Комсомолец - на самолет". Началась Великая Отечественная война. Фронту требовалось все больше военных летчиков. И Сергей летал с молодыми курсантами и днем и ночью. Начальство удивлялось:
"Такой хрупкий, а летает цепко, грамотно, не зная усталости". Многие выпускники школы уже отличились на фронте. Сергей с первых дней войны строчил начальству рапорты один за другим с просьбой отправить его на фронт, но ему неизменно отвечали: "Здесь тот же фронт!". Наконец, его настойчивость победила. В январе 1943 года Нефедов прибыл к нам в полк на аэродром Тамбов. Невысок ростом, худощав. Светлосерые, с живым огоньком глаза. Превеликий юморист. С ним никому не было скучно. Где Сергей - там всегда слышится смех. Создавалось впечатление, что А. Твардовский своего Василия Теркина писал именно с него.
Я мечтал о сущем чуде,
Чтоб от выдумки моей
На войне живущим людям
Было, может быть, теплей.
Как бывшему инструктору, Сергею не потребовалось много времени, чтобы освоить самолет. К тому времени, о котором идет речь, он уже сделал несколько успешных боевых вылетов днем. Сегодня ему предстоял первый боевой вылет ночью. Оттого, как рассеянно слушал Сергей доклад техника о готовности к вылету, как поспешно затем он надел парашют и забрался в кабину, я понял волнуется. Да и кто не волновался из нас, уходя в свой первый боевой вылет ночью?
Экипаж занял свои места. Взмах фонарика - и самолет со скоростью пешехода тронулся к месту старта. Летчик вырулил на старт, развернув самолет в направлении кем-то зажженного фонарика на стоянке самолетов. (Сергей принял его за выходной огонь стартовой полосы.) Недолго раздумывая, летчик тронул секторы газа, и не успел я понять, что же собирается он делать, как моторы взревели на полных оборотах, и самолет взял разбег... на самолетную стоянку.
"Вот как нелепо придется умереть!" - засело в голове. "Прекрати взлет", - что есть мочи, крикнул я летчику. Но он или не понял, или не слышал меня. Я вжался в спину сиденья, ежесекундно ожидая удара. Каким-то чудом самолет пронесся между капонирами, никуда не уткнувшись и никого не задев. Миновал зенитную батарею, оставив ее по правому борту в 5-7 метрах и заскочил в ржаное поле. Крупным градом застучали по днищу фюзеляжа уже начавшие входить в колос стебли ржи. Кажется, прошла вечность, а самолет продолжает свой отчаянный земной бег. Наконец, земля ушла под самолет, и я облегченно вздохнул. Чтобы лишний раз не волновать летчика, ни о чем его не спрашиваю и не объясняю. Даю расчетный курс на маршрут, и летчик как ни в чем не бывало тут же ставит самолет в заданном направлении.
Весь остальной полет, в том числе и под огнем противника (в районе цели), Сергей пилотировал самолет уверенно и четко. После посадки, когда мы покинули самолет и шли с докладом на КП, между нами состоялся такой разговор:
- Можно поздравить тебя, Сергей, сегодня с днем рождения, - говорю ему.
- С чего это ты взял? До моего дня рождения еще дожить надо, - отвечает он.
- И между тем это так, - продолжаю я. - Сегодня не только ты, но и я и стрелки наши родились заново.
- Темнишь что-то ты, штурман. Залетался, наверное.
- Да неужели ты не заметил, что взлетал почти поперек старта? - с удивлением спрашиваю.
- Вот это да! Я и то думаю - куда это запропастился направляющий огонь, да и самолет долго набирал скорость. Теперь мне все понятно, - заключает он. - Да, будет мне сейчас "на орехи" от начальства.
- Это уже как водится.
"На орехи" от начальства попало не только Сергею, но и мне за то, что не сумел предотвратить этот несуразный взлет. "Не много ли, - думаю сам про себя, - на одного человека за такую короткую ночь..."
Вскоре Нефедову довелось пережить еще одно ЧП, но уже без меня. В такую же темную, безлунную ночь он вырулил на взлетную и ждал от руководителя полетов разрешения на взлет, а он почему-то молчал. Сергей напоминал ему о себе периодическим миганием бортовых огней. В это время над аэродромом кружился самолет У-2 (так в войну назывался самолет ПО-2). Летчик и штурман, возвращаясь с боевого задания, потеряли ориентировку. Заметив на земле мигание огней, экипаж принял его за посадочное "Т". Обрадованный такой "находкой", летчик тут же спланировал и посадил самолет... на плоскость самолета Нефедова. Сделав кульбит, У-2 сорвался с плоскости и грохнулся на землю. Незадачливых летчиков спасла быстрая реакция Сергея - заметив планирующий на него самолет, он мгновенно выключил моторы, и вращающийся по инерции винт не причинил самолету большого вреда. Оба самолета пришлось ремонтировать. Впоследствии Сергей Нефедов сделал много успешных боевых вылетов. За боевые отличия он награжден несколькими орденами и медалями.
За одну эту ночь наши летчики нанесли ощутимый удар по врагу, было отмечено: 11 мощных взрывов, 10 прямых попаданий по местам стоянок самолетов, 16 - по бетонной взлетно-посадочной полосе и 6 - по батареям зенитной артиллерии.
11 мая 1943 года для многих летчиков, штурманов, стрелков-радистов и стрелков стал настоящим праздником. За образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленное при этом мужество лучшие экипажи были награждены боевыми орденами и медалями. Среди них: летчики В. А. Хахель, П. И. Компаниец, Н. В. Козлов. Штурманы: Н. И. Сидерко, И. К. Зоткин, С. И. Старцев, автор этих строк и многие другие.
Задания были разные
Помимо основных задач, присущих бомбардировщикам - уничтожение разнообразных наземных целей врага, нам приходилось выполнять целый ряд других заданий: разведка, лидирование своих истребителей с тыловых на прифронтовые аэродромы, выбрасывание малых десантов в тылу врага, сбрасывание различных грузов своим войскам, оказавшимся в тяжелом положении и др.
Как-то в один из погожих светлых дней 1943 года нашему экипажу была поставлена задача - отлидировать группу своих истребителей с аэродрома, находившегося за Волгой, на аэродром Старобельск. Ставя такую задачу капитану Н. Козлову, командир полка тут же добавил: "Полетите без стрелков. Заодно перевезите личные вещи летчиков и захватите старшего инженера полка".
Задача была несложная и привычная - до этого нам не раз приходилось выполнять подобные задания.
Аэродром этот был нам хорошо знаком - мы садились на нем, когда в ноябре 1942 перегоняли свои "Бостоны" на перевооружение в Москву. Тогда погодные условия были крайне тяжелыми: низкая сплошная облачность, ограниченная видимость. Теперь же погода стояла отличная. Подготовив летчиков истребителей к перелету, мы погрузили их личные вещи в бомболюки и кабину стрелков, вырулили на старт. За нами вырулили и истребители. Старший инженер истребительной группы доложил по СПУ, что он к полету готов. Подождав, пока все летчики не вырулили на старт, мы взлетели. Собрав группу на кругу, взяли курс на Старобельск. Молодые пилоты, еще не побывавшие в бою, тесно прижимаются к нашему самолету, словно только что вылупившиеся цыплята к своей матери-наседке. До аэродрома Старобельск дошли без приключений. Выждав на кругу, когда все истребители сядут, приземлились и мы. Отрулив на стоянку истребителей, выключаем двигатели. Открываю бомболюки и покидаю кабину. К нашему самолету уже потянулись летчики за своими вещами. Но что это? Люк кабины стрелка-радиста открыт, а в кабине - ни инженера, ни вещей. Только один чемодан, зацепившись за что-то в кабине, сиротливо торчал в ней, как немой свидетель происшедшей "трагедии".
- Ничего не понимаю, - говорит Н. Козлов. - Куда мог деваться инженер да еще вместе с вещами?
- Думаешь, я что-нибудь понимаю? - Закралась мысль - а не задел ли он случайно рукоятку открытия люка и вывалился из кабины?! А поскольку он был без парашюта, печальный вывод напрашивался сам по себе.
Подошедшие к самолету за своими вещами истребители охали и ахали. Особенно те, чьи вещи размещены были в кабине. Долго бы нам гадать над этой таинственной загадкой, если бы не подошедший последним летчик.
"Что, инженера потеряли? - и видя наши унылые лица, добавил: - Ничего с вашим инженером не случилось. Я сам видел, как он на старте открыл люк. Выскочил из кабины, кинулся, к самолету, у которого заглох двигатель". С души как камень свалился, хотя это и не прибавило настроения обладателям утерянных вещей. Оказалось, что инженер уже, заняв место в кабине стрелка-радиста, увидел, как у одного самолета, вырулившего на старт, остановился винт. И, приняв решение, лично во всем разобраться, не предупредив летчика, покинул самолет. Пока он бежал к самолету, летчик запустил мотор. Инженер вернуться не успел. А вещи, по-видимому, выпали через открытый люк при различных маневрах самолета.
К ночи 5 июля, чтобы быть ближе к наземным войскам, перелетели на аэродром Викторополь под г. Купянск. В начале ночи, когда все экипажи ушли на задание, прилетели немецкие бомбардировщики и забросали аэродром "лягушками". Эти бомбочки имели свойство взрываться, когда на них наступишь. При взрыве она подскакивала, давая разлет осколков примерно на высоте 1 метра (за что и прозвали их "лягушками"). Несколько вражеских бомбардировщиков осталось барражировать в районе аэродрома.
Когда первый экипаж Саши Балдина, заходя на посадку, вошел в луч прожектора (чтобы посадить ночью скоростной самолет, требовалось подсветить ему место приземления), немецкий бомбардировщик пристроился к нему в хвост и с короткой дистанции открыл огонь. Снарядом Саше в плечевом суставе оторвало правую руку. Самолет в 3-4-х метрах от земли стал валиться на крыло. Саша, успел прибавить газ, подхватить штурвал левой рукой и мастерски посадил машину. Когда самолет коснулся земли, от потери крови Саша потерял сознание. Неуправляемый самолет, снижая скорость, прокатился по всему аэродрому и уткнулся носовой частью в первое попавшее ему на пути дерево на опушке леса, помяв раненого штурмана. Летчика и штурмана отправили на лечение. Дальнейшая их судьба мне неизвестна.
Командованию стало ясно, что с этого аэродрома немецкие летчики работать не дадут, было отдано приказание - вернуться на прежний аэродром в Можняковку.
Боевая работа продолжалась
4 июля 1943 года, в канун решающих боев на Орловско-Курском направлении, полку было вручено знамя части. Для его вручения на аэродром прилетел командир 244-й бомбардировочной авиационной дивизии Герой Советского Союза генерал-майор авиации В. И. Клевцов.
Вручая знамя, командир дивизии сказал:
"Сегодня мне представилась приятная возможность от имени Президиума Верховного Совета СССР вручить вашему полку знамя. Пусть оно напоминает вам о священном долге преданно служить Советской Родине, защищать ее мужественно и смело, не щадя своей крови и самой жизни. Выражаю уверенность, что личный состав полка с честью пронесет это знамя, до победоносного окончания войны".
Командир полка И. И. Малов, принимая знамя, заверил командира дивизии, что личный состав будет крепко держать это знамя в руках, не опозорит его малодушием или бесчестием, сделает все от него зависящее, чтобы приблизить час окончательной победы над ненавистным врагом.
Мы с волнением смотрели на развернутое полотнище красного цвета, в центре которого ярко выделялась нашитая золотистым шелком пятиконечная звезда, а под нею надпись:
"449-й бомбардировочный авиационный полк".
И мысленно клялись - отдать все силы, а если потребуется и жизнь, для полного разгрома немецких оккупантов.
После вручения знамени состоялся митинг. Выступающие летчики, штурманы, стрелки-радисты, техники выражали одну и ту же мысль - еще крепче драться с врагом, не давать ему пощады ни днем, ни ночью. Пришли на память слова, сказанные еще Петром 1: "Кто к знамени присягал однажды, - тот у оного до смерти стоять должен".
На рассвете 5 июля полк был поднят по тревоге, чтобы нанести бомбовый удар по войскам противника в районе Белгорода. Когда экипажи вырулили для взлета, на старт было вынесено врученное накануне знамя части. Красное полотнище трепетало на ветру, вдохновляя летчиков на новые подвиги и свершения, и каждый из нас, вылетая на это задание, мысленно повторял... "До смерти стоять должен..."
Во второй половине сентября из дивизии поступила команда - перелететь на аэродром Нижняя Дуванка, что 25 километров севернее Сватово. К вечеру летный и наземные эшелоны были уже на новой точке и тут же приступили к подготовке самолетов к ночным полетам. Когда на аэродроме начали сгущаться сумерки, на КП был вызван экипаж Евгеция Мясникова.
"Олег, нас вызывают на КП, пошли быстрее", - обратился Мясников к своему штурману Олегу Берднику, находящемуся в кабине. На КП находились командир полка, начальник штаба, оперативный дежурный и двое гражданских молодых людей: парень и девушка.
"На КП и вдруг гражданские?" - удивились Мясников и Бердник.
"Вот знакомьтесь. Это и будут ваши извозчики". - пошутил И. И. Малов. "Костя, Зоя", - представились они. "Сегодня ночью в 22.00 нужно выбросить вот эту молодую пару. Район выброски - Борки, - карандаш в руке командира уткнулся в 30-40 километрах южнее г. Запорожье. - Полетите без стрелка, обоих парашютистов разместите в кабине стрелков. Бомб с собой не брать. До момента выброски на другие задания не отвлекаться. Минимальная высота выброски - 600 метров".
Когда экипаж и его пассажиры вышли с КП, в небе уже мерцали далекие звезды, а над верхним обрезом Зубчатой стены леса висел узкий серпик луны. Пока шли на стоянку, договорились так: при подходе к точке сбрасывания Олег передает команду летчику и стрелку-радисту "Приготовиться". По этой команде летчик выпускает шасси, а стрелок-радист открывает люк. По исполнительной команде "Пошел" стрелок-радист хлопает пассажиров по плечу, и те покидают самолет. После приземления парашютисты при благоприятной обстановке подают сигнал электрическим фонариком.
На стоянке стрелок-радист Федя Гурьев и Олег Бердник помогли пассажирам подогнать парашюты и разместили их в кабине. Маршрут проложили так, чтобы за линией фронта обойти крупные населенные пункты, аэродромы и железнодорожные узлы, прикрытые зенитной артиллерией. "Проходим линию фронта", - доложил Олег, когда под самолетом облитая бледным светом луны проплыла река Северский Донец. Высота 3000 метров.
"Как там маши пассажиры?" - спросил Олег Федю Гурьева. "Нормально. Сидят смирненько", - ответил Федя. "Не хотел бы я быть на их месте", подумал Гурьев. Ничего хорошего их не ждет там, внизу, в глубоком тылу на оккупированной врагами земле. Острое чувство жалости к этим молодым ребятам захлестнуло его. Полет проходил нормально, пока не зажегся ни один прожектор, не выстрелило ни одно орудие врага. Олег с напряжением всматривался в очертания земных ориентиров, чтобы не потерять детальную ориентировку. Через 35 минут полета над вражеской территорией справа по борту вдруг блеснуло зеркало прожектора, и длинный желтый хвост распластался на земле.
- Никак аэродром? - услышал Олег голос Жени.
- Да, это Запорожский аэродром. Летают, гады. Вот бы резануть по ним.
- Чем ты резанешь? У нас же нет с собой бомб.
- И то верно. Можно попробовать на обратном пути из пулеметов.
- Там будет видно. Сначала нужно выполнить основную задачу.
- Давай начинай снижаться.
Женя прибрал газ, и самолет, умерив свою звонкоголосую песню, устремился навстречу земле. Высота 800 метров. Самолет задирает нос и становится в горизонтальный полет. "Приготовиться", - раздалась в наушниках команда штурмана. Летчик выпустил шасси и самолет тут же сбросил 20 километров скорости, Гурьев открыл люк.
"Пошел", - и в темную бездну прыгнула сначала Зоя, а за нею - Костя. "Прыгнули", - доложил Гурьев и тут же закрыл люк. Летчик убрал шасси и ввел самолет в вираж. Долго кружился он над местом выброски, но, не дождавшись с земли сигнала, экипаж взял курс на Запорожский аэродром. На аэродроме горело посадочное "Т", а самолетов в воздухе не видно. Высота 300 метров. Заметив стоянку самолетов, летчик перевел самолет на планирование и тут же нажал гашетки пулеметов. Как по сигналу, на земле сразу вспыхнуло несколько прожекторов, застучали зенитки, потянулись к самолету разноцветные нитки эрликонов. Нужно было, как говорят, уносить ноги. Резким маневром Жене удалось выскочить в темную полосу. Самолет отошел от аэродрома уже на 10 километров, а сзади все еще продолжало бушевать месиво из огня и света. Как стало потом известно, знакомые нам Зоя и Костя отлично выполнили свое боевое задание и, вернувшись, через разведывательное управление фронта передавали экипажу Мясникова привет и благодарили за удачную выброску.
В воздухе только один экипаж
Шел октябрь 1943 года. Мы сидели на аэродроме Близнецы, что в 20 километрах восточнее станции Лозовая. Аэродром этот, как и Краматорский, располагал хорошей бетонированной взлетно-посадочной полосой, позволяющий производить полеты и в распутицу. Технический состав размещался в приаэродромных землянках, а летный состав жил на частных квартирах. Здесь же мы встретили Новый 1944 год. Подняли новогодний тост за то, чтобы 1944 был последним годом войны. Добрым словом помянули своих боевых друзей, не дошедших с нами до этого дня.
В двадцатых числах октября 1943 года погода резко ухудшилась. Воздух был забит километровой толщей набухших влагой облаков, нижняя кромка их почти волочилась по земле. Часто моросил дождь, ухудшая и до того плохую видимость. Авиация бездействовала. Наше командование знало, что именно в такую погоду, как правило, противник производит перегруппировку своих войск. Нужны были срочные данные о противнике.
В ночь с 24 на 25 октября в штаб поступило распоряжение - одиночным экипажем произвести разведку сосредоточения и передвижения немецко-фашистских войск в районе Днепропетровска, Днепродзержинска, Пятихатки, Кривого Рога.
"Вызовите экипаж Жолобова", - приказал мне, как дежурному по части, начальник штаба А. Н. Угольников. Когда Жолобов, Визир, Зинченко и Инсарский прибыли на КП, Угольников подозвал их к лежащей у оперативного дежурного на столе карте и сказал: "Штабом армии нам поставлена задача - произвести разведку группировки войск противника в районе... - и его остроотточенный карандаш упирался последовательно в контрольные ориентиры, указанные в задании. - Эта задача возложена на ваш экипаж. В районе действия фронта в воздухе сейчас нет ни одного самолета. Данные разведки передавайте немедленно. Вас будут слушать командные пункты: полка, дивизии, 17-й Воздушной армии и фронта. Позывные командных пунктов и пароль - "Я свой самолет" - возьмете у оперативного дежурного. Вылет немедленно по готовности. Если вопросов нет - выполняйте... Да, вот еще что, - продолжал Угольников, когда экипаж приступил к подготовке к полету. - В случае особо важных данных штурману разрешается передавать данные разведки в микрофонном режиме открытым текстом".
Спустя 10 минут самолет вырулил на бетонную взлетно-посадочную полосу. Летчик на больших оборотах прожег свечи и запросил разрешение на взлет. "Взлет разрешаю", - услышал он в наушниках, и тут же дал полный газ обоим моторам. Шли под облаками. При подходе к линии фронта облачность понизилась до 200-300 метров. Временами шел дождь. Горизонтальная видимость ухудшилась до 400-500 метров. Пилотировать самолет и вести ориентировку становилось все труднее.
"До Днепропетровска 2 минуты", - доложил штурман летчику, и почти тотчас вспыхнул и уперся в облачность короткий и яркий сноп счета, за ним второй, третий... 15-20 прожекторов уже шарили в поднебесье, стараясь поймать непрошеного "гостя". Лучи то скрещивались, то расходились, то снова скрещивались, оставляя на подушке облаков пляшущие желтые пятна. Жолобову то и дело приходилось резко менять направление полета, чтобы избежать опасного, как смерть, света. Уже несколько раз световые блики лизали стекло кабины, но удержаться не могли из-за больших угловых перемещений самолета. Не дождавшись, пока прожектористы осветят самолет, зенитчики открыли очень плотный огонь.
"Могут запросто сбить, - мелькнуло в сознании летчика. - Может, скрыться в облаках? Еле заметное на глаз движение штурвала на себя, и самолет скроется в толще облаков. А как же тогда с разведкой? Второй заход сделать не дадут", - и руки летчика еще крепче сжимают штурвал.
"Сбрасываю САБ" (светящаяся авиационная бомба), - донеслось в наушниках и тут же сквозняком занесло в кабину резкий запах сгоревшего пороха: сработал пиропатрон. Закрыв люки, штурман подался вперед и стал на колени у переднего обреза остекления. Мощный световой пучок САБ повис над самыми крышами большого количества скопившихся на станции вагонов. По паутинкам прилегающих к станции дорог двигались автомашины, танки, но двигались они не к станции, а от нее. Экипажу удалось в таких сложных погодных условиях пройти весь маршрут. Местами облачность понижалась до 80-100 метров. В результате было установлено массовое движение по всем шоссейным и железным дорогам различной боевой техники противника в западном направлении. В первом приближении штурман насчитал в движении до 3000 автомашин и танков, до 150 эшелонов. Полученные данные штурман Н. Визир передал открытым текстом. Не успел еще летчик после посадки выключить моторы, как к самолету лихо подкатила легковая машина. "К чему бы честь такая? - подумал штурман. Раньше нас не баловали такими встречами!" На командном пункте, кроме Угольникова, были командир полка Малов И. И., представитель особого отдела и начальник разведки дивизии.
"Товарищ подполковник, задание выполнено полностью", - доложил Жолобов. "Доложите подробно". По карте штурман подробно показал, где, когда и что ими замечено. У начальства были вытянутые лица. "Идите в соседнюю комнату, хорошенько продумайте и еще раз доложите в письменном виде", - уже более строго, почти сердито произнес Малов.
После письменного доклада экипажу разрешили отдыхать. Полеты были закрыты. Но в ту ночь ни штурману, ни летчику не спалось: они знали, что если данные разведки не подтвердятся, то их за это по головке не погладят. Сведения экипажа, переданные по радио и подтвержденные с КП 17-й Воздушной армии по наземным линиям связи, смутили и оперативного дежурного штаба фронта. Важность разведданных требовала безотлагательного доклада командующему фронта, а он в это время отдыхал. Дежурный доложил об этом начальнику штаба, а тот сообщил результаты разведки генералу армии Р. Я. Малиновскому. В результате предпринятой в ту ночь войсками фронта наступательной операции к 5. 00 25 октября были освобождены города Днепропетровск и Днепродзержинск, захвачено много боевой техники врага. Наутро на КП полка поступила телеграмма от командующего фронтом Р. А. Малиновского, в которой говорилось: "За образцовое выполнение боевого задания командования наградить лейтенанта Жолобова В. Ф. орденом Красного Знамени, лейтенанта Визира Н. Ф. - орденом Отечественной войны I степени, старшего сержанта Зинченко, сержанта Инсарского - орденом Красной Звезды.
На горящем самолете
18 апреля 1944 года полк приземлился на аэродроме Тузлы. Впрочем, аэродром - это громко сказано - просто большой выгон на окраине поселка, приютившегося на берегу лимана. Черное море было рядом, и его соленый и влажный воздух приносил приятную прохладу. Была поставлена задача одиночными самолетами вскрыть передвижение войск противника на участке Яссы - Бырлад - Галац.
"Неужели убит летчик, - мелькает в сознании. - Прыгать! А не поздно?! и куда? - фашистам в лапы?!" Липкий холодок отчаяния пополз по спине.
На высоте 400-500 метров самолет неохотно вышел из этой вертушки. Раскрепощенное от центробежной силы тело снова становится послушным: можно и руку поднять, и вытянуть ногу.
Некоторое время летим молча. Первым не выдержал Болотов: "Что же случилось, командир? - раздался в наушниках его приглушенный от волнения голос. - Я успел уже попрощаться со всеми". - "Дома расскажу", - ответил летчик. Оказалось, что от резкого и внезапного броска самолета из рук летчика вырвало штурвал. Пока летчик дотянулся до него и привел в положение для вывода, самолет успел потерять высоту.
Второй вылет в эту ночь я делал с молодым летчиком Сергеем Нефедовым. В 1940 году Нефедов окончил Энгельскую школу военных летчиков.
Как лучшего из лучших, его оставили инструктором, хотя Сергей мечтал попасть в строевую часть.
Отец его - коломенский рабочий - мечтал, чтобы и сын пошел по его стопам, но Сергея пленило небо. Как активный комсомолец, он не мог оставаться в стороне, когда наша партия бросила клич: "Комсомолец - на самолет". Началась Великая Отечественная война. Фронту требовалось все больше военных летчиков. И Сергей летал с молодыми курсантами и днем и ночью. Начальство удивлялось:
"Такой хрупкий, а летает цепко, грамотно, не зная усталости". Многие выпускники школы уже отличились на фронте. Сергей с первых дней войны строчил начальству рапорты один за другим с просьбой отправить его на фронт, но ему неизменно отвечали: "Здесь тот же фронт!". Наконец, его настойчивость победила. В январе 1943 года Нефедов прибыл к нам в полк на аэродром Тамбов. Невысок ростом, худощав. Светлосерые, с живым огоньком глаза. Превеликий юморист. С ним никому не было скучно. Где Сергей - там всегда слышится смех. Создавалось впечатление, что А. Твардовский своего Василия Теркина писал именно с него.
Я мечтал о сущем чуде,
Чтоб от выдумки моей
На войне живущим людям
Было, может быть, теплей.
Как бывшему инструктору, Сергею не потребовалось много времени, чтобы освоить самолет. К тому времени, о котором идет речь, он уже сделал несколько успешных боевых вылетов днем. Сегодня ему предстоял первый боевой вылет ночью. Оттого, как рассеянно слушал Сергей доклад техника о готовности к вылету, как поспешно затем он надел парашют и забрался в кабину, я понял волнуется. Да и кто не волновался из нас, уходя в свой первый боевой вылет ночью?
Экипаж занял свои места. Взмах фонарика - и самолет со скоростью пешехода тронулся к месту старта. Летчик вырулил на старт, развернув самолет в направлении кем-то зажженного фонарика на стоянке самолетов. (Сергей принял его за выходной огонь стартовой полосы.) Недолго раздумывая, летчик тронул секторы газа, и не успел я понять, что же собирается он делать, как моторы взревели на полных оборотах, и самолет взял разбег... на самолетную стоянку.
"Вот как нелепо придется умереть!" - засело в голове. "Прекрати взлет", - что есть мочи, крикнул я летчику. Но он или не понял, или не слышал меня. Я вжался в спину сиденья, ежесекундно ожидая удара. Каким-то чудом самолет пронесся между капонирами, никуда не уткнувшись и никого не задев. Миновал зенитную батарею, оставив ее по правому борту в 5-7 метрах и заскочил в ржаное поле. Крупным градом застучали по днищу фюзеляжа уже начавшие входить в колос стебли ржи. Кажется, прошла вечность, а самолет продолжает свой отчаянный земной бег. Наконец, земля ушла под самолет, и я облегченно вздохнул. Чтобы лишний раз не волновать летчика, ни о чем его не спрашиваю и не объясняю. Даю расчетный курс на маршрут, и летчик как ни в чем не бывало тут же ставит самолет в заданном направлении.
Весь остальной полет, в том числе и под огнем противника (в районе цели), Сергей пилотировал самолет уверенно и четко. После посадки, когда мы покинули самолет и шли с докладом на КП, между нами состоялся такой разговор:
- Можно поздравить тебя, Сергей, сегодня с днем рождения, - говорю ему.
- С чего это ты взял? До моего дня рождения еще дожить надо, - отвечает он.
- И между тем это так, - продолжаю я. - Сегодня не только ты, но и я и стрелки наши родились заново.
- Темнишь что-то ты, штурман. Залетался, наверное.
- Да неужели ты не заметил, что взлетал почти поперек старта? - с удивлением спрашиваю.
- Вот это да! Я и то думаю - куда это запропастился направляющий огонь, да и самолет долго набирал скорость. Теперь мне все понятно, - заключает он. - Да, будет мне сейчас "на орехи" от начальства.
- Это уже как водится.
"На орехи" от начальства попало не только Сергею, но и мне за то, что не сумел предотвратить этот несуразный взлет. "Не много ли, - думаю сам про себя, - на одного человека за такую короткую ночь..."
Вскоре Нефедову довелось пережить еще одно ЧП, но уже без меня. В такую же темную, безлунную ночь он вырулил на взлетную и ждал от руководителя полетов разрешения на взлет, а он почему-то молчал. Сергей напоминал ему о себе периодическим миганием бортовых огней. В это время над аэродромом кружился самолет У-2 (так в войну назывался самолет ПО-2). Летчик и штурман, возвращаясь с боевого задания, потеряли ориентировку. Заметив на земле мигание огней, экипаж принял его за посадочное "Т". Обрадованный такой "находкой", летчик тут же спланировал и посадил самолет... на плоскость самолета Нефедова. Сделав кульбит, У-2 сорвался с плоскости и грохнулся на землю. Незадачливых летчиков спасла быстрая реакция Сергея - заметив планирующий на него самолет, он мгновенно выключил моторы, и вращающийся по инерции винт не причинил самолету большого вреда. Оба самолета пришлось ремонтировать. Впоследствии Сергей Нефедов сделал много успешных боевых вылетов. За боевые отличия он награжден несколькими орденами и медалями.
За одну эту ночь наши летчики нанесли ощутимый удар по врагу, было отмечено: 11 мощных взрывов, 10 прямых попаданий по местам стоянок самолетов, 16 - по бетонной взлетно-посадочной полосе и 6 - по батареям зенитной артиллерии.
11 мая 1943 года для многих летчиков, штурманов, стрелков-радистов и стрелков стал настоящим праздником. За образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленное при этом мужество лучшие экипажи были награждены боевыми орденами и медалями. Среди них: летчики В. А. Хахель, П. И. Компаниец, Н. В. Козлов. Штурманы: Н. И. Сидерко, И. К. Зоткин, С. И. Старцев, автор этих строк и многие другие.
Задания были разные
Помимо основных задач, присущих бомбардировщикам - уничтожение разнообразных наземных целей врага, нам приходилось выполнять целый ряд других заданий: разведка, лидирование своих истребителей с тыловых на прифронтовые аэродромы, выбрасывание малых десантов в тылу врага, сбрасывание различных грузов своим войскам, оказавшимся в тяжелом положении и др.
Как-то в один из погожих светлых дней 1943 года нашему экипажу была поставлена задача - отлидировать группу своих истребителей с аэродрома, находившегося за Волгой, на аэродром Старобельск. Ставя такую задачу капитану Н. Козлову, командир полка тут же добавил: "Полетите без стрелков. Заодно перевезите личные вещи летчиков и захватите старшего инженера полка".
Задача была несложная и привычная - до этого нам не раз приходилось выполнять подобные задания.
Аэродром этот был нам хорошо знаком - мы садились на нем, когда в ноябре 1942 перегоняли свои "Бостоны" на перевооружение в Москву. Тогда погодные условия были крайне тяжелыми: низкая сплошная облачность, ограниченная видимость. Теперь же погода стояла отличная. Подготовив летчиков истребителей к перелету, мы погрузили их личные вещи в бомболюки и кабину стрелков, вырулили на старт. За нами вырулили и истребители. Старший инженер истребительной группы доложил по СПУ, что он к полету готов. Подождав, пока все летчики не вырулили на старт, мы взлетели. Собрав группу на кругу, взяли курс на Старобельск. Молодые пилоты, еще не побывавшие в бою, тесно прижимаются к нашему самолету, словно только что вылупившиеся цыплята к своей матери-наседке. До аэродрома Старобельск дошли без приключений. Выждав на кругу, когда все истребители сядут, приземлились и мы. Отрулив на стоянку истребителей, выключаем двигатели. Открываю бомболюки и покидаю кабину. К нашему самолету уже потянулись летчики за своими вещами. Но что это? Люк кабины стрелка-радиста открыт, а в кабине - ни инженера, ни вещей. Только один чемодан, зацепившись за что-то в кабине, сиротливо торчал в ней, как немой свидетель происшедшей "трагедии".
- Ничего не понимаю, - говорит Н. Козлов. - Куда мог деваться инженер да еще вместе с вещами?
- Думаешь, я что-нибудь понимаю? - Закралась мысль - а не задел ли он случайно рукоятку открытия люка и вывалился из кабины?! А поскольку он был без парашюта, печальный вывод напрашивался сам по себе.
Подошедшие к самолету за своими вещами истребители охали и ахали. Особенно те, чьи вещи размещены были в кабине. Долго бы нам гадать над этой таинственной загадкой, если бы не подошедший последним летчик.
"Что, инженера потеряли? - и видя наши унылые лица, добавил: - Ничего с вашим инженером не случилось. Я сам видел, как он на старте открыл люк. Выскочил из кабины, кинулся, к самолету, у которого заглох двигатель". С души как камень свалился, хотя это и не прибавило настроения обладателям утерянных вещей. Оказалось, что инженер уже, заняв место в кабине стрелка-радиста, увидел, как у одного самолета, вырулившего на старт, остановился винт. И, приняв решение, лично во всем разобраться, не предупредив летчика, покинул самолет. Пока он бежал к самолету, летчик запустил мотор. Инженер вернуться не успел. А вещи, по-видимому, выпали через открытый люк при различных маневрах самолета.
К ночи 5 июля, чтобы быть ближе к наземным войскам, перелетели на аэродром Викторополь под г. Купянск. В начале ночи, когда все экипажи ушли на задание, прилетели немецкие бомбардировщики и забросали аэродром "лягушками". Эти бомбочки имели свойство взрываться, когда на них наступишь. При взрыве она подскакивала, давая разлет осколков примерно на высоте 1 метра (за что и прозвали их "лягушками"). Несколько вражеских бомбардировщиков осталось барражировать в районе аэродрома.
Когда первый экипаж Саши Балдина, заходя на посадку, вошел в луч прожектора (чтобы посадить ночью скоростной самолет, требовалось подсветить ему место приземления), немецкий бомбардировщик пристроился к нему в хвост и с короткой дистанции открыл огонь. Снарядом Саше в плечевом суставе оторвало правую руку. Самолет в 3-4-х метрах от земли стал валиться на крыло. Саша, успел прибавить газ, подхватить штурвал левой рукой и мастерски посадил машину. Когда самолет коснулся земли, от потери крови Саша потерял сознание. Неуправляемый самолет, снижая скорость, прокатился по всему аэродрому и уткнулся носовой частью в первое попавшее ему на пути дерево на опушке леса, помяв раненого штурмана. Летчика и штурмана отправили на лечение. Дальнейшая их судьба мне неизвестна.
Командованию стало ясно, что с этого аэродрома немецкие летчики работать не дадут, было отдано приказание - вернуться на прежний аэродром в Можняковку.
Боевая работа продолжалась
4 июля 1943 года, в канун решающих боев на Орловско-Курском направлении, полку было вручено знамя части. Для его вручения на аэродром прилетел командир 244-й бомбардировочной авиационной дивизии Герой Советского Союза генерал-майор авиации В. И. Клевцов.
Вручая знамя, командир дивизии сказал:
"Сегодня мне представилась приятная возможность от имени Президиума Верховного Совета СССР вручить вашему полку знамя. Пусть оно напоминает вам о священном долге преданно служить Советской Родине, защищать ее мужественно и смело, не щадя своей крови и самой жизни. Выражаю уверенность, что личный состав полка с честью пронесет это знамя, до победоносного окончания войны".
Командир полка И. И. Малов, принимая знамя, заверил командира дивизии, что личный состав будет крепко держать это знамя в руках, не опозорит его малодушием или бесчестием, сделает все от него зависящее, чтобы приблизить час окончательной победы над ненавистным врагом.
Мы с волнением смотрели на развернутое полотнище красного цвета, в центре которого ярко выделялась нашитая золотистым шелком пятиконечная звезда, а под нею надпись:
"449-й бомбардировочный авиационный полк".
И мысленно клялись - отдать все силы, а если потребуется и жизнь, для полного разгрома немецких оккупантов.
После вручения знамени состоялся митинг. Выступающие летчики, штурманы, стрелки-радисты, техники выражали одну и ту же мысль - еще крепче драться с врагом, не давать ему пощады ни днем, ни ночью. Пришли на память слова, сказанные еще Петром 1: "Кто к знамени присягал однажды, - тот у оного до смерти стоять должен".
На рассвете 5 июля полк был поднят по тревоге, чтобы нанести бомбовый удар по войскам противника в районе Белгорода. Когда экипажи вырулили для взлета, на старт было вынесено врученное накануне знамя части. Красное полотнище трепетало на ветру, вдохновляя летчиков на новые подвиги и свершения, и каждый из нас, вылетая на это задание, мысленно повторял... "До смерти стоять должен..."
Во второй половине сентября из дивизии поступила команда - перелететь на аэродром Нижняя Дуванка, что 25 километров севернее Сватово. К вечеру летный и наземные эшелоны были уже на новой точке и тут же приступили к подготовке самолетов к ночным полетам. Когда на аэродроме начали сгущаться сумерки, на КП был вызван экипаж Евгеция Мясникова.
"Олег, нас вызывают на КП, пошли быстрее", - обратился Мясников к своему штурману Олегу Берднику, находящемуся в кабине. На КП находились командир полка, начальник штаба, оперативный дежурный и двое гражданских молодых людей: парень и девушка.
"На КП и вдруг гражданские?" - удивились Мясников и Бердник.
"Вот знакомьтесь. Это и будут ваши извозчики". - пошутил И. И. Малов. "Костя, Зоя", - представились они. "Сегодня ночью в 22.00 нужно выбросить вот эту молодую пару. Район выброски - Борки, - карандаш в руке командира уткнулся в 30-40 километрах южнее г. Запорожье. - Полетите без стрелка, обоих парашютистов разместите в кабине стрелков. Бомб с собой не брать. До момента выброски на другие задания не отвлекаться. Минимальная высота выброски - 600 метров".
Когда экипаж и его пассажиры вышли с КП, в небе уже мерцали далекие звезды, а над верхним обрезом Зубчатой стены леса висел узкий серпик луны. Пока шли на стоянку, договорились так: при подходе к точке сбрасывания Олег передает команду летчику и стрелку-радисту "Приготовиться". По этой команде летчик выпускает шасси, а стрелок-радист открывает люк. По исполнительной команде "Пошел" стрелок-радист хлопает пассажиров по плечу, и те покидают самолет. После приземления парашютисты при благоприятной обстановке подают сигнал электрическим фонариком.
На стоянке стрелок-радист Федя Гурьев и Олег Бердник помогли пассажирам подогнать парашюты и разместили их в кабине. Маршрут проложили так, чтобы за линией фронта обойти крупные населенные пункты, аэродромы и железнодорожные узлы, прикрытые зенитной артиллерией. "Проходим линию фронта", - доложил Олег, когда под самолетом облитая бледным светом луны проплыла река Северский Донец. Высота 3000 метров.
"Как там маши пассажиры?" - спросил Олег Федю Гурьева. "Нормально. Сидят смирненько", - ответил Федя. "Не хотел бы я быть на их месте", подумал Гурьев. Ничего хорошего их не ждет там, внизу, в глубоком тылу на оккупированной врагами земле. Острое чувство жалости к этим молодым ребятам захлестнуло его. Полет проходил нормально, пока не зажегся ни один прожектор, не выстрелило ни одно орудие врага. Олег с напряжением всматривался в очертания земных ориентиров, чтобы не потерять детальную ориентировку. Через 35 минут полета над вражеской территорией справа по борту вдруг блеснуло зеркало прожектора, и длинный желтый хвост распластался на земле.
- Никак аэродром? - услышал Олег голос Жени.
- Да, это Запорожский аэродром. Летают, гады. Вот бы резануть по ним.
- Чем ты резанешь? У нас же нет с собой бомб.
- И то верно. Можно попробовать на обратном пути из пулеметов.
- Там будет видно. Сначала нужно выполнить основную задачу.
- Давай начинай снижаться.
Женя прибрал газ, и самолет, умерив свою звонкоголосую песню, устремился навстречу земле. Высота 800 метров. Самолет задирает нос и становится в горизонтальный полет. "Приготовиться", - раздалась в наушниках команда штурмана. Летчик выпустил шасси и самолет тут же сбросил 20 километров скорости, Гурьев открыл люк.
"Пошел", - и в темную бездну прыгнула сначала Зоя, а за нею - Костя. "Прыгнули", - доложил Гурьев и тут же закрыл люк. Летчик убрал шасси и ввел самолет в вираж. Долго кружился он над местом выброски, но, не дождавшись с земли сигнала, экипаж взял курс на Запорожский аэродром. На аэродроме горело посадочное "Т", а самолетов в воздухе не видно. Высота 300 метров. Заметив стоянку самолетов, летчик перевел самолет на планирование и тут же нажал гашетки пулеметов. Как по сигналу, на земле сразу вспыхнуло несколько прожекторов, застучали зенитки, потянулись к самолету разноцветные нитки эрликонов. Нужно было, как говорят, уносить ноги. Резким маневром Жене удалось выскочить в темную полосу. Самолет отошел от аэродрома уже на 10 километров, а сзади все еще продолжало бушевать месиво из огня и света. Как стало потом известно, знакомые нам Зоя и Костя отлично выполнили свое боевое задание и, вернувшись, через разведывательное управление фронта передавали экипажу Мясникова привет и благодарили за удачную выброску.
В воздухе только один экипаж
Шел октябрь 1943 года. Мы сидели на аэродроме Близнецы, что в 20 километрах восточнее станции Лозовая. Аэродром этот, как и Краматорский, располагал хорошей бетонированной взлетно-посадочной полосой, позволяющий производить полеты и в распутицу. Технический состав размещался в приаэродромных землянках, а летный состав жил на частных квартирах. Здесь же мы встретили Новый 1944 год. Подняли новогодний тост за то, чтобы 1944 был последним годом войны. Добрым словом помянули своих боевых друзей, не дошедших с нами до этого дня.
В двадцатых числах октября 1943 года погода резко ухудшилась. Воздух был забит километровой толщей набухших влагой облаков, нижняя кромка их почти волочилась по земле. Часто моросил дождь, ухудшая и до того плохую видимость. Авиация бездействовала. Наше командование знало, что именно в такую погоду, как правило, противник производит перегруппировку своих войск. Нужны были срочные данные о противнике.
В ночь с 24 на 25 октября в штаб поступило распоряжение - одиночным экипажем произвести разведку сосредоточения и передвижения немецко-фашистских войск в районе Днепропетровска, Днепродзержинска, Пятихатки, Кривого Рога.
"Вызовите экипаж Жолобова", - приказал мне, как дежурному по части, начальник штаба А. Н. Угольников. Когда Жолобов, Визир, Зинченко и Инсарский прибыли на КП, Угольников подозвал их к лежащей у оперативного дежурного на столе карте и сказал: "Штабом армии нам поставлена задача - произвести разведку группировки войск противника в районе... - и его остроотточенный карандаш упирался последовательно в контрольные ориентиры, указанные в задании. - Эта задача возложена на ваш экипаж. В районе действия фронта в воздухе сейчас нет ни одного самолета. Данные разведки передавайте немедленно. Вас будут слушать командные пункты: полка, дивизии, 17-й Воздушной армии и фронта. Позывные командных пунктов и пароль - "Я свой самолет" - возьмете у оперативного дежурного. Вылет немедленно по готовности. Если вопросов нет - выполняйте... Да, вот еще что, - продолжал Угольников, когда экипаж приступил к подготовке к полету. - В случае особо важных данных штурману разрешается передавать данные разведки в микрофонном режиме открытым текстом".
Спустя 10 минут самолет вырулил на бетонную взлетно-посадочную полосу. Летчик на больших оборотах прожег свечи и запросил разрешение на взлет. "Взлет разрешаю", - услышал он в наушниках, и тут же дал полный газ обоим моторам. Шли под облаками. При подходе к линии фронта облачность понизилась до 200-300 метров. Временами шел дождь. Горизонтальная видимость ухудшилась до 400-500 метров. Пилотировать самолет и вести ориентировку становилось все труднее.
"До Днепропетровска 2 минуты", - доложил штурман летчику, и почти тотчас вспыхнул и уперся в облачность короткий и яркий сноп счета, за ним второй, третий... 15-20 прожекторов уже шарили в поднебесье, стараясь поймать непрошеного "гостя". Лучи то скрещивались, то расходились, то снова скрещивались, оставляя на подушке облаков пляшущие желтые пятна. Жолобову то и дело приходилось резко менять направление полета, чтобы избежать опасного, как смерть, света. Уже несколько раз световые блики лизали стекло кабины, но удержаться не могли из-за больших угловых перемещений самолета. Не дождавшись, пока прожектористы осветят самолет, зенитчики открыли очень плотный огонь.
"Могут запросто сбить, - мелькнуло в сознании летчика. - Может, скрыться в облаках? Еле заметное на глаз движение штурвала на себя, и самолет скроется в толще облаков. А как же тогда с разведкой? Второй заход сделать не дадут", - и руки летчика еще крепче сжимают штурвал.
"Сбрасываю САБ" (светящаяся авиационная бомба), - донеслось в наушниках и тут же сквозняком занесло в кабину резкий запах сгоревшего пороха: сработал пиропатрон. Закрыв люки, штурман подался вперед и стал на колени у переднего обреза остекления. Мощный световой пучок САБ повис над самыми крышами большого количества скопившихся на станции вагонов. По паутинкам прилегающих к станции дорог двигались автомашины, танки, но двигались они не к станции, а от нее. Экипажу удалось в таких сложных погодных условиях пройти весь маршрут. Местами облачность понижалась до 80-100 метров. В результате было установлено массовое движение по всем шоссейным и железным дорогам различной боевой техники противника в западном направлении. В первом приближении штурман насчитал в движении до 3000 автомашин и танков, до 150 эшелонов. Полученные данные штурман Н. Визир передал открытым текстом. Не успел еще летчик после посадки выключить моторы, как к самолету лихо подкатила легковая машина. "К чему бы честь такая? - подумал штурман. Раньше нас не баловали такими встречами!" На командном пункте, кроме Угольникова, были командир полка Малов И. И., представитель особого отдела и начальник разведки дивизии.
"Товарищ подполковник, задание выполнено полностью", - доложил Жолобов. "Доложите подробно". По карте штурман подробно показал, где, когда и что ими замечено. У начальства были вытянутые лица. "Идите в соседнюю комнату, хорошенько продумайте и еще раз доложите в письменном виде", - уже более строго, почти сердито произнес Малов.
После письменного доклада экипажу разрешили отдыхать. Полеты были закрыты. Но в ту ночь ни штурману, ни летчику не спалось: они знали, что если данные разведки не подтвердятся, то их за это по головке не погладят. Сведения экипажа, переданные по радио и подтвержденные с КП 17-й Воздушной армии по наземным линиям связи, смутили и оперативного дежурного штаба фронта. Важность разведданных требовала безотлагательного доклада командующему фронта, а он в это время отдыхал. Дежурный доложил об этом начальнику штаба, а тот сообщил результаты разведки генералу армии Р. Я. Малиновскому. В результате предпринятой в ту ночь войсками фронта наступательной операции к 5. 00 25 октября были освобождены города Днепропетровск и Днепродзержинск, захвачено много боевой техники врага. Наутро на КП полка поступила телеграмма от командующего фронтом Р. А. Малиновского, в которой говорилось: "За образцовое выполнение боевого задания командования наградить лейтенанта Жолобова В. Ф. орденом Красного Знамени, лейтенанта Визира Н. Ф. - орденом Отечественной войны I степени, старшего сержанта Зинченко, сержанта Инсарского - орденом Красной Звезды.
На горящем самолете
18 апреля 1944 года полк приземлился на аэродроме Тузлы. Впрочем, аэродром - это громко сказано - просто большой выгон на окраине поселка, приютившегося на берегу лимана. Черное море было рядом, и его соленый и влажный воздух приносил приятную прохладу. Была поставлена задача одиночными самолетами вскрыть передвижение войск противника на участке Яссы - Бырлад - Галац.