– Не удивлюсь, если ты сейчас скажешь, что вы еще можете молнии из пальцев метать и огонь из глаз.
Грассатор снисходительно улыбнулся. Заговорил медленнее, спокойнее:
– Человеческое тело не может метать молнии и пыхать огнем, что бы там вам ни болтали «желтые» газетенки. Это физически невозможно. А значит, и мы этого не можем. Все, что кажется тебе не обычным и сверхъестественным, – лишь побочный эффект отсутствия животного начала и полного контроля тела разумом. Ни больше ни меньше.
– А вот этот ваш дар убеждения или то, что ты мне рассказывал… ну, вроде как вы чувствуете, даже когда не видите и не слышите?
– Люди слишком мало знают о разуме…
– Да-да, я слышала, мы используем лишь десять процентов.
– Это чушь. Используете вы все сто. Но не в этом дело. Лишь немногие из вас умудряются случайно раскрыть потаенные возможности, да и то самые примитивные. К сожалению, пока большего вам не дано.
– Ясно… – Вера поднесла чашку к губам и только сейчас обнаружила, что она пуста. – Знаешь, я пойду и налью еще кофе. Тебе принести? Вы… пьете кофе? Или только водку?
Грасс чуть улыбнулся:
– Немного кофе было бы неплохо.
– Да, тогда пойду и налью два кофе… а лучше сразу четыре.
Она отправилась на кухню, остановилась, обернулась, словно хотела еще о чем-то спросить, но промолчала и исчезла за дверью. Через секунду появилась снова:
– Я… я сейчас немножко переварю, отдышусь и потом спрошу.
– Не торопись.
Вернувшись, Вера поставила перед Грассатором маленькую кофейную чашку, перед собой же – здоровенную кружку, из которой обычно пила чай. Сейчас от обеих посудин исходил крепкий запах кофе.
– Я не знала, как ты любишь. Если хочешь, я принесу сахар…
– Не нужно, мне все равно.
Они посидели молча. Вера уставилась в блестящую гладь напитка, чувствуя на себе внимательный взгляд Грасса. Она подняла глаза:
– Я готова. Я спрашиваю. Так… сейчас. И… кто же вы? Какое из моих предположений оказалось верным? Лично я все же склоняюсь к секретным лабораториям.
– Ни одно. Знаешь, я очень давно не рассказывал этого. Очень давно. И даже подзабыл, как это делается и с чего стоит начинать… Ну ладно. Итак. Земля – уникальная планета. Огромное количество факторов непостижимым образом сложилось так, что здесь зародилась жизнь. А ведь вероятность этого настолько мала, что приближается к понятию «невозможно». Именно тогда Земля привлекла внимание… как бы так выразиться… на твоем языке назовем это Великим Разумом или Архитектором Вселенной…
– Бог? – пробормотала Вера.
– Какого бога ты имеешь в виду? Египетского? Еврейского? Европейского? Азиатского? Может быть, русского? У вас их так много. Хотя вы все равно никак не можете их поделить. Архитектор Вселенной – это Разум в чистом виде, нечто абстрактное и в то же время конкретное… Он долгое время присматривал за Землей, выжидал момента, когда сможет одарить ее самым дорогим, что есть во Вселенной. Из огромного многообразия живых существ он выбрал единственное и наделил его искрой разума. Это – словно посадить семечко в плодородную почву. Избранный вид стал развиваться по особенному пути, не так, как другие животные на планете. Что-то вроде героев древней Эллады, полубогов, мать которых была земной женщиной, а отец – богом Олимпа, так и человек стал ребенком двух родителей: матери – Земли и отца – Великого Разума. С тех пор в нем сосуществуют и борются два начала – животное и разумное. В этом его сила, но в этом же и его слабость.
По задумке, человек должен взращивать в себе ростки разума, освобождаясь от животного наследия, пока не произойдет некий качественный скачок, и тогда он перейдет в новую стадию своего бытия, говоря простым и понятным языком – божественную стадию, и сможет воссоединиться с отцом, сделать его сильнее, распространять Разум по Вселенной. Но либо наследие матери оказалось столь уж сильным, либо люди способны так здорово приспосабливаться, однако, вместо того чтобы использовать разум для высших целей, человек заставил его работать на благо животного начала. Он использовал знания для создания комфортных условий телу, лишь изредка отвлекаясь на возвышенное.
Оставив урожай созревать, если уж продолжать метафору, Архитектор покинул Землю, а в качестве наблюдателей, учителей и помощников он создал вокруг живой планеты россыпь… как бы так сказать… сгустков разума, множество незримых бестелесных сущностей, посредников, старших братьев. Так же, как и человек, мы – двуедины, но у нас нет животного начала, одно из наших начал – человеческое в его «слитом» виде, второе же, так же, как и у вас, – от Великого Разума. Так же, как и вы, мы обладаем индивидуальностью, так же, как и вы, мы можем обладать телом.
– Ангелы, – еле слышно произнесла Вера.
Грассатор улыбнулся вновь:
– Ангелы, да, случалось, что нас так называли. Однако, как и сам Архитектор, в своем первоначальном состоянии мы не можем влиять на материальный мир. Мы не можем явиться в снах или наяву в образе лучезарного крылатого херувима, облаченного в белоснежную тогу, и загробным голосом раздавать указания, что бы вы там о нас ни думали. Чтобы встроиться в систему причинно-следственных связей, нам нужно воплотиться – стать телесными. Если схематично, то выглядит это примерно так: я принимаю осознанное решение, прохожу некие стадии, затем в определенном месте на поверхности планеты чистая энергия космоса, из которой мы состоим первоначально, создает материю. Что-то подобное происходило при рождении галактик, но я не смогу дать тебе научного объяснения этому, поскольку мы не участвуем в процессе, мы лишь провоцируем его начало. Теорий много – ответов нет. В любом случае я воплощаюсь – появляется сформировавшееся взрослое, на пике физического развития, человеческое тело с моей индивидуальностью.
– А внешность? Брюнет, блондин, европеоид, монголоид… может быть, негр?
– Негроидов среди нас нет, как и женщин. Внешность связана с местом, в котором воплощаешься и которое выбираешь заранее. Мы появлялись там, где миновал период познания окружающего мира людьми исключительно с помощью примитивных верований и зародились более-менее развитые цивилизации, и в те времена, когда такими местами не были места проживания чернокожих. Так уж сложилось исторически, и никаких расовых предрассудков у нас, разумеется, нет. Для нас человечество едино.
– А женщины чем вам не угодили?
– Это были патриархальные времена, а у нас была определенная задача, мы должны были добиться того, чтобы нас слушали, а тогда сделать это было проще в мужском образе. Здесь тоже не стоит искать никакой нарочитой дискриминации.
– Предположим. А все-таки зачем вы… как ты сказал… воплощались? Почему о вас ничего неизвестно? Чего вы добивались?
– Как я и говорил, человечество пошло не тем путем. Если в период античности у нас еще были какие-то надежды, то затем они начали таять. Мы решили действовать кардинально, воспользовавшись тем способом, которым одарил нас Архитектор. Первых эмиссаров было девять, они воплотились незадолго до новой эры, по вашему нынешнему летоисчислению, в различных уголках планеты, бывших в то время ключевыми. После нескольких лет или десятилетий наблюдения – кто-то раньше, кто-то позже – они начали действовать. Ты говоришь, что о них ничего неизвестно… тогда подумай, почему религии так похожи, почему повествуют об одном и том же, только разными словами. Вы знаете Первых эмиссаров. Кого-то вы называли пророками, кого-то – святыми, кого-то – чуть ли не самими богами. Они дали вам множество ответов, однако, исходя из своенравной природы человека, они не тыкали вас носом, а старались лишь подтолкнуть, направить, аккуратно упаковали эти ответы в близкие различным народам формы. А потом Первые эмиссары принесли себя в жертву ради людей. Дело в том, что, однажды воплотившись в теле, вернуться в наше естественное состояние мы больше не можем. Гибнет тело, а с ним гибнет и наша индивидуальность. Мы растворяемся в Великом Разуме так же, как и вы, тогда как в своем истинном обличии мы вечны. Первые сделали все так, как положено, решив, что миссия выполнена, они погубили тела во благо человечества, став мучениками, каждый по-своему.
Но ничего не вышло, вы перепутали форму с содержанием. То, что было лишь шелухой, призванной упростить понимание для определенной культуры, вы записали в постулаты. Вы все извратили, переврали, добавили отсебятины. Не видя очевидных ответов, вы придумали их сами. А затем, водрузив свои извращенные домыслы на стяги, вы погрязли в хаосе и междоусобице.
– Звучит не слишком лестно…
– Наблюдая все это, мы ужаснулись. Решили направить на Землю новых эмиссаров. Вторых.
Среди них оказался и я. Я думал, что не все еще потеряно, что мы сумеем исправить положение, я верил в вас. Мы пришли в начале четырнадцатого века по вашему летоисчислению. Теперь нас было шестеро.
Но мы опоздали. Здесь – среди людей – стало совершенно понятно, что увещевать человечество отныне бесполезно. Приняв это, остальные, те, что в истинном обличье, отвернулись от вас. Расписались в поражении и бросили.
А что оставалось нам? Найти свою мученическую смерть, как и положено? Но ради чего? Ради кого? Ради людей? Нужно ли им это? Изменит ли это что-нибудь? И мы решили – не дождетесь. Раз уж так сложилось, что мы оказались среди вас, раз уж сложилось, что контроль над телом позволял нам постоянно сохранять молодость и жить многие века, то отчего же не воспользоваться этим? Раз вам – младшим детям Архитектора – можно упиваться мирской жизнью, так и мы – старшие – имеем на это право. И мы разбрелись по миру. Каждый занялся тем, чем пожелал. Лишь изредка мы пересекались друг с другом, но никогда больше не упоминали о нашей миссии. Потому что ее больше нет.
Грассатор взял свою чашку, глотнул остывший кофе. Вера допивала вторую кружку. Оба молчали, оба смотрели куда-то в пол. Тишина висела долго, очень долго.
– Ты понимаешь, как трудно во все это поверить? – произнесла наконец Вера, не поднимая глаз.
– Догадываюсь.
– Я, может быть, и хотела бы. Я видела подтверждение твоим словам своими глазами. У всего этого должно было быть объяснение, и ты мне его дал. Наверное, так и есть. Но я просто не могу…
– Это нормально. Защитная реакция мозга. В конце концов, для тебя мало что меняет – знаешь ты все это или нет. Так зачем же мучиться? Я обещал рассказать и рассказал. Остальное – твое дело.
Вера кивнула, поднялась с кресла, собрала чашки.
– Знаешь, Грасс, думаю, что нужно поспать. На сегодня с меня хватит. К тому же до рассвета осталась всего пара часов, а у русских есть поговорка – «утро вечера мудренее». Вот только меня беспокоит… если восстановился ты, то…
– Вряд ли он решится напасть так скоро. Мы можем быстро срастить ткани, но на это тратится слишком много калорий. Организм измотан, чтобы восстановить тело полностью, нужно восстановить энергию, а на это требуется время. И все же ты права, я для него – как маячок, оставаться со мной опасно, и мне лучше уйти. Это не твоя война.
– Нет, – воскликнула Вера и тут же выругала себя за поспешность. Могла бы подержать паузу дольше. – Если не нападет, то и черт с ним, а мне будет спокойнее оттого, что… Тебе принести подушку или ты собираешься «отключать мозг частями»?
Грассатор улыбнулся:
– Еще не решил, но от подушки не откажусь.
15
Грассатор снисходительно улыбнулся. Заговорил медленнее, спокойнее:
– Человеческое тело не может метать молнии и пыхать огнем, что бы там вам ни болтали «желтые» газетенки. Это физически невозможно. А значит, и мы этого не можем. Все, что кажется тебе не обычным и сверхъестественным, – лишь побочный эффект отсутствия животного начала и полного контроля тела разумом. Ни больше ни меньше.
– А вот этот ваш дар убеждения или то, что ты мне рассказывал… ну, вроде как вы чувствуете, даже когда не видите и не слышите?
– Люди слишком мало знают о разуме…
– Да-да, я слышала, мы используем лишь десять процентов.
– Это чушь. Используете вы все сто. Но не в этом дело. Лишь немногие из вас умудряются случайно раскрыть потаенные возможности, да и то самые примитивные. К сожалению, пока большего вам не дано.
– Ясно… – Вера поднесла чашку к губам и только сейчас обнаружила, что она пуста. – Знаешь, я пойду и налью еще кофе. Тебе принести? Вы… пьете кофе? Или только водку?
Грасс чуть улыбнулся:
– Немного кофе было бы неплохо.
– Да, тогда пойду и налью два кофе… а лучше сразу четыре.
Она отправилась на кухню, остановилась, обернулась, словно хотела еще о чем-то спросить, но промолчала и исчезла за дверью. Через секунду появилась снова:
– Я… я сейчас немножко переварю, отдышусь и потом спрошу.
– Не торопись.
Вернувшись, Вера поставила перед Грассатором маленькую кофейную чашку, перед собой же – здоровенную кружку, из которой обычно пила чай. Сейчас от обеих посудин исходил крепкий запах кофе.
– Я не знала, как ты любишь. Если хочешь, я принесу сахар…
– Не нужно, мне все равно.
Они посидели молча. Вера уставилась в блестящую гладь напитка, чувствуя на себе внимательный взгляд Грасса. Она подняла глаза:
– Я готова. Я спрашиваю. Так… сейчас. И… кто же вы? Какое из моих предположений оказалось верным? Лично я все же склоняюсь к секретным лабораториям.
– Ни одно. Знаешь, я очень давно не рассказывал этого. Очень давно. И даже подзабыл, как это делается и с чего стоит начинать… Ну ладно. Итак. Земля – уникальная планета. Огромное количество факторов непостижимым образом сложилось так, что здесь зародилась жизнь. А ведь вероятность этого настолько мала, что приближается к понятию «невозможно». Именно тогда Земля привлекла внимание… как бы так выразиться… на твоем языке назовем это Великим Разумом или Архитектором Вселенной…
– Бог? – пробормотала Вера.
– Какого бога ты имеешь в виду? Египетского? Еврейского? Европейского? Азиатского? Может быть, русского? У вас их так много. Хотя вы все равно никак не можете их поделить. Архитектор Вселенной – это Разум в чистом виде, нечто абстрактное и в то же время конкретное… Он долгое время присматривал за Землей, выжидал момента, когда сможет одарить ее самым дорогим, что есть во Вселенной. Из огромного многообразия живых существ он выбрал единственное и наделил его искрой разума. Это – словно посадить семечко в плодородную почву. Избранный вид стал развиваться по особенному пути, не так, как другие животные на планете. Что-то вроде героев древней Эллады, полубогов, мать которых была земной женщиной, а отец – богом Олимпа, так и человек стал ребенком двух родителей: матери – Земли и отца – Великого Разума. С тех пор в нем сосуществуют и борются два начала – животное и разумное. В этом его сила, но в этом же и его слабость.
По задумке, человек должен взращивать в себе ростки разума, освобождаясь от животного наследия, пока не произойдет некий качественный скачок, и тогда он перейдет в новую стадию своего бытия, говоря простым и понятным языком – божественную стадию, и сможет воссоединиться с отцом, сделать его сильнее, распространять Разум по Вселенной. Но либо наследие матери оказалось столь уж сильным, либо люди способны так здорово приспосабливаться, однако, вместо того чтобы использовать разум для высших целей, человек заставил его работать на благо животного начала. Он использовал знания для создания комфортных условий телу, лишь изредка отвлекаясь на возвышенное.
Оставив урожай созревать, если уж продолжать метафору, Архитектор покинул Землю, а в качестве наблюдателей, учителей и помощников он создал вокруг живой планеты россыпь… как бы так сказать… сгустков разума, множество незримых бестелесных сущностей, посредников, старших братьев. Так же, как и человек, мы – двуедины, но у нас нет животного начала, одно из наших начал – человеческое в его «слитом» виде, второе же, так же, как и у вас, – от Великого Разума. Так же, как и вы, мы обладаем индивидуальностью, так же, как и вы, мы можем обладать телом.
– Ангелы, – еле слышно произнесла Вера.
Грассатор улыбнулся вновь:
– Ангелы, да, случалось, что нас так называли. Однако, как и сам Архитектор, в своем первоначальном состоянии мы не можем влиять на материальный мир. Мы не можем явиться в снах или наяву в образе лучезарного крылатого херувима, облаченного в белоснежную тогу, и загробным голосом раздавать указания, что бы вы там о нас ни думали. Чтобы встроиться в систему причинно-следственных связей, нам нужно воплотиться – стать телесными. Если схематично, то выглядит это примерно так: я принимаю осознанное решение, прохожу некие стадии, затем в определенном месте на поверхности планеты чистая энергия космоса, из которой мы состоим первоначально, создает материю. Что-то подобное происходило при рождении галактик, но я не смогу дать тебе научного объяснения этому, поскольку мы не участвуем в процессе, мы лишь провоцируем его начало. Теорий много – ответов нет. В любом случае я воплощаюсь – появляется сформировавшееся взрослое, на пике физического развития, человеческое тело с моей индивидуальностью.
– А внешность? Брюнет, блондин, европеоид, монголоид… может быть, негр?
– Негроидов среди нас нет, как и женщин. Внешность связана с местом, в котором воплощаешься и которое выбираешь заранее. Мы появлялись там, где миновал период познания окружающего мира людьми исключительно с помощью примитивных верований и зародились более-менее развитые цивилизации, и в те времена, когда такими местами не были места проживания чернокожих. Так уж сложилось исторически, и никаких расовых предрассудков у нас, разумеется, нет. Для нас человечество едино.
– А женщины чем вам не угодили?
– Это были патриархальные времена, а у нас была определенная задача, мы должны были добиться того, чтобы нас слушали, а тогда сделать это было проще в мужском образе. Здесь тоже не стоит искать никакой нарочитой дискриминации.
– Предположим. А все-таки зачем вы… как ты сказал… воплощались? Почему о вас ничего неизвестно? Чего вы добивались?
– Как я и говорил, человечество пошло не тем путем. Если в период античности у нас еще были какие-то надежды, то затем они начали таять. Мы решили действовать кардинально, воспользовавшись тем способом, которым одарил нас Архитектор. Первых эмиссаров было девять, они воплотились незадолго до новой эры, по вашему нынешнему летоисчислению, в различных уголках планеты, бывших в то время ключевыми. После нескольких лет или десятилетий наблюдения – кто-то раньше, кто-то позже – они начали действовать. Ты говоришь, что о них ничего неизвестно… тогда подумай, почему религии так похожи, почему повествуют об одном и том же, только разными словами. Вы знаете Первых эмиссаров. Кого-то вы называли пророками, кого-то – святыми, кого-то – чуть ли не самими богами. Они дали вам множество ответов, однако, исходя из своенравной природы человека, они не тыкали вас носом, а старались лишь подтолкнуть, направить, аккуратно упаковали эти ответы в близкие различным народам формы. А потом Первые эмиссары принесли себя в жертву ради людей. Дело в том, что, однажды воплотившись в теле, вернуться в наше естественное состояние мы больше не можем. Гибнет тело, а с ним гибнет и наша индивидуальность. Мы растворяемся в Великом Разуме так же, как и вы, тогда как в своем истинном обличии мы вечны. Первые сделали все так, как положено, решив, что миссия выполнена, они погубили тела во благо человечества, став мучениками, каждый по-своему.
Но ничего не вышло, вы перепутали форму с содержанием. То, что было лишь шелухой, призванной упростить понимание для определенной культуры, вы записали в постулаты. Вы все извратили, переврали, добавили отсебятины. Не видя очевидных ответов, вы придумали их сами. А затем, водрузив свои извращенные домыслы на стяги, вы погрязли в хаосе и междоусобице.
– Звучит не слишком лестно…
– Наблюдая все это, мы ужаснулись. Решили направить на Землю новых эмиссаров. Вторых.
Среди них оказался и я. Я думал, что не все еще потеряно, что мы сумеем исправить положение, я верил в вас. Мы пришли в начале четырнадцатого века по вашему летоисчислению. Теперь нас было шестеро.
Но мы опоздали. Здесь – среди людей – стало совершенно понятно, что увещевать человечество отныне бесполезно. Приняв это, остальные, те, что в истинном обличье, отвернулись от вас. Расписались в поражении и бросили.
А что оставалось нам? Найти свою мученическую смерть, как и положено? Но ради чего? Ради кого? Ради людей? Нужно ли им это? Изменит ли это что-нибудь? И мы решили – не дождетесь. Раз уж так сложилось, что мы оказались среди вас, раз уж сложилось, что контроль над телом позволял нам постоянно сохранять молодость и жить многие века, то отчего же не воспользоваться этим? Раз вам – младшим детям Архитектора – можно упиваться мирской жизнью, так и мы – старшие – имеем на это право. И мы разбрелись по миру. Каждый занялся тем, чем пожелал. Лишь изредка мы пересекались друг с другом, но никогда больше не упоминали о нашей миссии. Потому что ее больше нет.
Грассатор взял свою чашку, глотнул остывший кофе. Вера допивала вторую кружку. Оба молчали, оба смотрели куда-то в пол. Тишина висела долго, очень долго.
– Ты понимаешь, как трудно во все это поверить? – произнесла наконец Вера, не поднимая глаз.
– Догадываюсь.
– Я, может быть, и хотела бы. Я видела подтверждение твоим словам своими глазами. У всего этого должно было быть объяснение, и ты мне его дал. Наверное, так и есть. Но я просто не могу…
– Это нормально. Защитная реакция мозга. В конце концов, для тебя мало что меняет – знаешь ты все это или нет. Так зачем же мучиться? Я обещал рассказать и рассказал. Остальное – твое дело.
Вера кивнула, поднялась с кресла, собрала чашки.
– Знаешь, Грасс, думаю, что нужно поспать. На сегодня с меня хватит. К тому же до рассвета осталась всего пара часов, а у русских есть поговорка – «утро вечера мудренее». Вот только меня беспокоит… если восстановился ты, то…
– Вряд ли он решится напасть так скоро. Мы можем быстро срастить ткани, но на это тратится слишком много калорий. Организм измотан, чтобы восстановить тело полностью, нужно восстановить энергию, а на это требуется время. И все же ты права, я для него – как маячок, оставаться со мной опасно, и мне лучше уйти. Это не твоя война.
– Нет, – воскликнула Вера и тут же выругала себя за поспешность. Могла бы подержать паузу дольше. – Если не нападет, то и черт с ним, а мне будет спокойнее оттого, что… Тебе принести подушку или ты собираешься «отключать мозг частями»?
Грассатор улыбнулся:
– Еще не решил, но от подушки не откажусь.
15
Начальник безопасности Ярослав Баншеев, или, как его именовали в далекой молодости девяностых годов, Ярик, появился в комнате охраны, как всегда, неожиданно. Невысокий крепыш с бычьей шеей, в костюме он выглядел уже совершенно квадратным и неповоротливым, но оба охранника, заступившие на дежурство в эту ночь, знали – это лишь видимость.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента