Страница:
Утром следующего дня, дружно помолясь на поднимающееся солнце, приступили к раскопкам. Участок Дозорной башни был оцеплен нормандскими рыцарями, и всякого, кто стремился проникнуть за ограждения, не считаясь с титулами, выталкивали взашей. На предстоящее место раскопок можно было смотреть только сверху Дозорной башни и со стен, на которых, подобно гроздям винограда, свисали обитатели крепости.
Двое из них, сорвавшись с зубчатого гребня бойницы, разбились насмерть. Оттащили бедолаг в сторонку, да тотчас и позабыли, – ныне имелись куда более важные дела. Их место заняли другие, столь же ретивые. Бесстрашно свесившись вниз, они старались узреть то, что другим было не дано. Громко кричали, комментируя происходящее:
– Подошел монах Григорий… Молится… В карете подъехал маркиз. О чем-то разговаривают… Григорий указал место, где следует искать Священное копье.
Восторженно взревела толпа, стоящая под стенами. В порыве чувств задние ряды напирали на передние, пытаясь подмять рыцарей, вставших на страже. Прогнулся в легкую дугу строй из металла и людей, теснимый страждущими. Еще минута – и они будут вдавлены вместе с доверенным лицом короля в древнюю гранитную кладку.
Но уже в следующую секунду угрожающе лязгнуло железо, воздух со свистом резанул длинный меч, и на лица стоявших рядом людей брызнули кровавые брызги, и бесталанная голова одного из напиравших покатилась под ноги маркизу. Ахнув, толпа мгновенно отхлынула, будто морская волна с крутого берега. Брезгливо глянув на подкатившуюся голову, маркиз перешагнул через нее, едва не задевая шпорами безжизненного лица, и подошел к Григорию.
Кивнув на обезглавленное тело, лениво поинтересовался:
– Ты знаешь о том, что тебя ждет, если Копье судьбы не будет найдено?
Глаза отца Григория были глубоки и спокойны. Неужели этот недалекий и малообразованный монах может знать больше, чем все остальные? А если это действительно так, тогда откуда у него подобное преимущество?
Губы монаха дрогнули, и он негромко произнес:
– Я готов ко всякому исходу.
Четыре крестьянина, вооружившись лопатами, дружно поплевали на мозолистые ладони и, громко выдохнув, принялись долбить красную выжженную землю. Твердая, как гранит, она не желала поддаваться заточенному железу и, как могла, сопротивлялась насилию. Лопаты гнулись и злобно отскакивали. Крестьяне, не уступая почве в упертости, яростно молотили, выковыривая из грунта обломки копий, обрывки тканей, поломанное снаряжение. Попались даже золотая шпора и уздечка от лошади, а потом лопата звучно тренькнула обо что-то металлическое…
– Монах Григорий оказался прав! – взревели на крепостных стенах горожане. – Это Копье судьбы!
Взрыв восторга заставил дзинькнуть колокола. Каждому хотелось увидеть чудо первым. Городские подались вперед, едва не срываясь со стен. А те, кто выстаивал внизу, в едином порыве потянулись к святыне, готовые в одно мгновение подмять рыцарей, ощетинившихся на их пути длинными мечами.
– Назад! Назад! – кричал начальник стражи, нормандский рыцарь, напирающим на охрану людям. – Мы будем рубить каждого, кто сделает хотя бы еще один шаг!
Обхватив длинный меч руками, он дважды рубанул им, очертив опасное пространство. Рыцари, стоявшие по обе стороны от предводителя, проделали то же самое: каждый из них понимал, что людская толпа, подстегиваемая религиозным экстазом, будет куда страшнее непримиримых сарацинов. Стоит только показать слабость, как они тотчас сомнут оцепление и безо всякой жалости пройдут по головам, чтобы лицезреть Копье судьбы.
Угроза подействовала не сразу. Задние ряды, все еще продолжавшие напирать, вдруг уперлись в передние, не пожелавшие сделать даже шагу.
– Стоять! – кричал наследник викингов.
По тому, как в злобной муке исказилось его лицо, было понятно, что он ударит всякого, кто смеет ступить хотя бы на полшага. Полютовало людское море, да и успокоилось.
Невозмутимыми оставались лишь маркиз с монахом Григорием.
– Ты хочешь сказать, что это и есть копье? – скривился маркиз, показав на кусок железной пластины, выпиравшей из грунта.
– Надо копать дальше, – примирительно настоял монах. – Скорее всего, это снаряжение рыцаря.
Крестьяне, охотно воткнув лопаты в свеженасыпанный грунт, присели рядышком передохнуть. Не помешает перевести дух, даже если копаешь святыню.
– Ну, чего сели истуканами! – прикрикнул маркиз на крестьян. – Сказано же было, копать дальше!
Крякнув с досады, крестьяне разогнули натруженные спины и вновь взялись за лопаты, бормоча про себя ругательства.
Только теперь было понятно, что это не копье, – из грунта, сверкая потускневшим железом, торчал шлем рыцаря, а в нем – череп обнажил порченные землей зубы.
– Копайте осторожнее, чтобы не повредить его, – предупредил маркиз. – Он погиб за святое дело.
Сначала земля отпустила плечи, потом отрылась грудь рыцаря, спрятанная в рубашку из металлических колец, а уже затем показались ноги, слегка согнутые в коленях. В скрюченной ладони почивший сжимал обломок меча.
Вытянувшись в рост, рыцарь как будто бы даже после смерти продолжал стеречь какую-то тайну. А может, это всего лишь предупреждение о чем-то ужасном?
– Кто этот бедный рыцарь?
– Трудно сказать… На этом месте произошло большое сражение. Первое после смерти короля Фридриха Барбароссы… Почти весь его передовой отряд был разбит сарацинами, в живых остались только единицы. Наверняка это один из тех несчастных рыцарей, – отвечал маркизу оруженосец.
– У него должен быть медальон, – заметил маркиз, – я хочу точно знать, кто этот рыцарь, чтобы сообщить о нем родственникам и по достоинству воздать почести герою. Он до последнего мгновения не расставался с оружием… Хотелось бы мне знать, какую тайну он охранял, – заключил он в задумчивости.
Осторожно, стараясь не поломать костей, с головы сняли капюшон с металлическими кольцами, с груди – тунику, покрытую металлическими бляхами. Только теперь на ветхой рубахе был видел фаянсовый медальон, на котором проступала надпись.
Склонившись, маркиз прочитал имя усопшего:
– Оруженосец Ульрих, старший сын барона Филиппа Адальберта.
– Это оруженосец короля Фридриха Барбароссы, – отвечал стоявший рядом рыцарь. – Говорят, что он был тем самым человеком, который закрывал королю глаза. Он был незнатного рода, его отец стал рыцарем за доблесть, но король Фридрих очень ценил его.
Маркиз с интересом рассматривал фаянсовый медальон. Обыкновенный. Вот разве что крышка увенчана золотом. Именно такие медальоны любящие женщины вручали своим возлюбленным перед крестовыми походами, втайне надеясь, что он сумеет уберечь их от болезни, рубящего удара сарацина и от нечаянной любви.
Не помогло. Возлюбленный не вернулся.
Отвечая на немой вопрос маркиза, монах произнес:
– Девушка так и не вышла замуж. Хотя у нее было огромное количество поклонников, все ждала своего рыцаря.
– Отнесите останки оруженосца от раскопок. Мы похороним его с подобающей честью, – распорядился маркиз.
С большим бережением прах Ульриха Адальберта уложили на носилки и отнесли в глубокую тень.
– И что ты на это скажешь? – спросил маркиз у монаха.
– Нужно копать дальше. Это знак. Мы на правильном пути.
– Копайте глубже, – махнул рукой маркиз.
Еще через два часа крестьяне натолкнулись на длинную палку. Поначалу они хотели рассечь ее топорами, чтобы погрузиться в грунт, но подошедший монах Григорий буднично произнес:
– Вот и добрались. Это и есть Копье судьбы.
Слова, сказанные негромко, были услышаны на крепостных стенах.
– Отче Григорий отыскал Копье судьбы!
Восторг, зародившейся на Дозорной башне, волной прошелся вдоль стен и, преодолев широкий ров, ворвался в толпу, усиливаясь многократно.
На поверхности торчало всего лишь древко, а наконечник, зарывшись в грунт, оставался все еще невидимым. Казалось, никто более не сомневался в счастливой находке… Вот разве что маркиз.
Нахмурившись, маркиз Перек перевел взгляд на монаха, опасаясь рассмотреть в его глазах торжество. Ошибался. Его взгляд натолкнулся на холодную учтивость.
– Как же вы можете доказать, что это именно то копье, которое мы ищем? Это может быть простая случайность.
– У Копья судьбы золотая муфта, под которой было высечено имя одного из владельцев.
– Вот как? И кто же этот владелец?
– Гай Кассий.
– Вы говорите так, как будто бы видели это копье раньше, – с сомнением произнес маркиз.
– Я этого копья никогда не видел, впрочем, так же как и вы, маркиз, – сдержанно заметил Григорий. – Мне о нем рассказал Фридрих Барбаросса.
– Он вам рассказал и про золотую муфту?
– И про нее тоже.
– Хм… Мне интересно взглянуть. Осторожнее, олухи, – предупредил маркиз. – Как-никак Копье судьбы копаете!
Древко оказалось трухлявым, прогнив, оно обломалось в двух местах, но наконечник, зарывшийся в темно-красный суглинок, не пострадал. Как и предупреждал монах Григорий, копье было упрятано в золотую муфту, не потускневшую от долгого пребывания в земле.
Григорий подошел к выкопанной яме и осторожно поднял копье, как если бы опасался причинить ему неудобства. Некоторое время он держал копье над головой, улыбаясь. Затем с почтением передал его королевскому посланнику. Тот взял копье столь же бережно.
В какой-то миг маркиза захватило всеобщее ликование. Более светлой минуты он не мог припомнить за всю свою жизнь. Копье судьбы, которое, казалось, было потеряно безвозвратно – вдруг обнаружилось самым чудесным образом!
И он к этому причастен!
Маркиз что-то говорил, но из-за криков радости, раздававшихся отовсюду, не слышал собственного голоса.
– Этого не может быть… Этого не может быть… Неужели это то самое Копье судьбы?!
– Можете не сомневаться, маркиз, – отвечал монах Григорий. – Другого такого нет во всем белом свете.
Только сейчас, глядя на бесновавшуюся толпу, стремящуюся воочию увидеть Копье судьбы, он осознал груз ответственности, свалившейся на его плечи.
– Что мне с ним делать? – растерянно спросил он у монаха.
– Для начала его нужно хорошо спрятать, – найдется немало желающих, чтобы заполучить Копье судьбы. В этом замке имеются глубокие подвалы, так что лучшего места для него не найти. Далее нужно поставить усиленный караул, я не исключаю того, что кто-то пожелает отбить это копье силой, потому что всем известна древняя истина: кто владеет этим копьем, тот владеет всем миром.
– Коня! – хриплым от напряжения голосом пожелал маркиз, понимая, что у него не хватит решимости убить монаха Григория. А стало быть, он нарушил королевскую волю.
Оруженосец, белокурый юноша лет четырнадцати, подвел под уздцы рыцарю его любимого иноходца, необыкновенно высокого, вороной масти. С таким конем легко рубиться на рыцарских турнирах, могучей грудью он легко сшибал любого жеребца. Даже взбираясь на коня, Жак Перек не отважился выпустить копье из рук, – приладил его к поясу и, обдирая платье об острый наконечник, взобрался на спину коня.
С высокого седла было видно, насколько широко разлилось людское море. Оно заполнило собой близлежащую поляну и тремя неровными языками уходило к лесу, где уже догорали кострища. Маркиз был уверен, что в ближайших селениях не осталось ни одного человека, – сейчас все от мала до велика находились под стенами крепости.
Подняв над головой Копье судьбы, он помахал им в восторженную толпу, почувствовав, как божественная сила реликвии проникает через руки прямо в его тело. В груди запекло.
Только бы выдержать наступивший жар!
– Распахнуть ворота! – выкрикнул маркиз, и под громкие крики толпы въехал в крепость.
Глава 4
НЕУЖЕЛИ ЭТО ОНО САМОЕ?
Приятно было осознавать, что лесок, находящийся в километре от твоего дома, принадлежит не кому-нибудь, а лично тебе. Вместе со всеми его грибами, ягодами и пичугами, что так голосисто орут поутру. А кроме того, в собственности еще две возвышенности, поросшие сочной травой, на которой пасется стадо пегих буренок. Да вот еще большая петля полноводной широкой реки и вытянутая дугой старица, всегда славившаяся отменной рыбалкой. Особенно значимый момент заключался в том, что ближайший сосед находится за три версты, которого ты даже не видел, собственно, и знать которого не обязательно.
Как же тут не прочувствоваться собственной значимостью!
Семена Григорьевича Родыгина всегда удивляла привычка олигархов селиться по соседству. Дома, едва ли не налепленные друг на друга, больше напоминают улей с сотами. До следующего дома можно буквально дотянуться рукой, – распахнул занавеску – и можешь наблюдать за тем, как прислуга готовит омлет твоему заклятому другу. Ну разве же это дело!
Мало им того, что они без устали толкаются на одном финансовом поле, вытаскивая изо рта друг друга жирные куски, так им не терпится еще и соседствовать бок о бок. Такое поведение иначе как стадным чувством не назовешь. Случись перемены, так в этих резервациях зачищать олигархов будет куда удобнее, чем где-нибудь в лесных просторах. Доросли до больших денег и могли бы вполне наслаждаться пространством, так нет же, их всех тянет в один тесный пруд, чтобы плескаться в пахучей тине.
Вот она красота!
Особняк, расположенный на самой макушке холма, огороженный многометровым каменным забором, успешно соперничал со средневековым замком. Вот только удобства в нем были таковы, что рыцарям средневековой поры подобное даже и не снилось.
Семен Григорьевич вышел на балкон. Глянул окрест. За несколько верст вокруг простор, глазу некуда упереться. Это не тот тесный двор его детства, где главной достопримечательностью была высокая голубятня, в которой они проводили большую часть своего времени. Хотя на голубятне тоже было здорово, именно в ней, под воркование птиц, он получил первый сексуальный опыт. Выиграв в карты шальной рубль, он был третьим в очередь на любовь.
Такое не забудешь.
Сейчас, когда он владел парой десятков концернов, оборот от которых сопоставим с бюджетом небольшого государства Европы, когда он может позволить себе скупать охапками лучшие модельные агентства Европы, шалая ребячья любовь была ему как никогда дорога. Да и сладость, что он получил от того грешного соития, более никогда не испытывал.
По грунтовой дороге, оставляя позади изрядное облако пыли, торопился белый «Лендровер». Не сбавляя скорости, он лихо вписался в крутой поворот и, разбрасывая щебенку по сторонам, стал подниматься в гору. Остановившись перед воротами, громко просигналил. На собственную безопасность Семен Григорьевич денег не жалел. За внешними воротами располагались еще и внутренние, в которых пряталась столь же недоверчивая охрана. И вообще в вопросах безопасности спешка вредна, а потому охрана не упускала возможности дать понять визитерам, что главным здесь может быть только хозяин, и подолгу заставляла именитых гостей простаивать у порога.
Подъехавшая машина им была хорошо знакома и принадлежала одному из заместителей Семена Григорьевича, но вот люди, сидящие за темными стеклами, обыкновенно вызывают недоверие. Опусти стекла, покажи личико, тогда и к тебе будут относиться уважительно.
Из будки, не торопясь, вышел коренастый мужчина в камуфляже. Намеренная неторопливость только подчеркивала его силу, одного взгляда было понятно, что такой человек способен на поступок, а потому ссориться с ним не хотелось. Переднее стекло со стороны пассажирского сиденья поползло вниз, и, проявляя максимум радушия, в проеме показалось лощеное лицо Валерия Нестеровича Шерстнева, заместителя начальника по финансам. По прежней работе – сотрудника ФСБ.
– Открывай, Мироныч! – весело гаркнул он. – Чего же томишь-то, свои ведь!
В ответ лишь сдержанный кивок, не допускавший панибратства. Следовало отгораживаться от прочей хозяйской челяди холодной учтивостью, ведь жалованье он получает из рук Семена Григорьевича, а, значит, ко всем остальным должен испытывать некоторое недоверие.
Не тот случай, чтобы, задрав штаны, бежать к пульту и отворять ворота. Время полуденное, сейчас хозяин в своем кабинете просматривает бумаги и вполне может наблюдать за подъехавшей машиной. Уж ротозейства-то он точно не простит!
Сделав несколько шагов по направлению к будке, он вдруг неожиданно развернулся.
– А кто у тебя за водителя? – спросил Миронович. Голос равнодушный, без какой-бы то ни было смысловой нагрузки. Просто таков порядок. – Вроде бы этого парня я прежде не встречал.
– Это же Тимофей, – удивленно отозвался Шерстнев, – он переведен из Златоуста. Ты разве его не помнишь?
Глаза у Мироновича были безучастными, – он не помнил. Укорять его в этом тоже ни к чему. Охраннику не вменялось в обязанность помнить каждого сотрудника, которого переводят из периферии, тем более что это не его ума дело, слава богу, своих обязанностей выше крыши.
– Пусть покажет пропуск, – все с той же показной ленцой сказал охранник, не делая малейшей попытки хоть как-то разрядить обстановку. Инструкция – вещь прямолинейная, делай то, что предписано правилами, и избежишь многих неприятностей.
– Пропуск не успели выписать, – возмутился Шерстнев, – не уезжать же парню обратно в город.
Распахнув дверцу, он ступил белыми штиблетами на дорогу. Потная рубаха плотно обтягивала его тучное тело. Пуговицы расстегнулись, показывая выступающий волосатый живот. В глазах охранника мелькнул интерес: чего это он выскочил, уж не врукопашную ли надумал схлестнуться? Скучновато тут, глядишь, хоть какое-то развлечение. Хотя перебарщивать тоже не стоит, для этого случая тоже составлено предписание: ударил раз-другой по конечностям дубинкой, после чего обездвиженного втащил в сторожку для дальнейшего разбирательства.
Ленивый шажок навстречу вышедшему: не более того, иначе последующее действие может расцениваться как агрессия, а это уже чревато.
Неожиданно прозвенел телефонный звонок. Вытащив из кармана трубку, Миронович посмотрел на экран, на котором высветился номер хозяина.
– Мироныч, пропусти. Я их жду!
Ему очень хотелось повернуться в сторону балкона, откуда должен был наблюдать за происходящим Семен Григорьевич, однако делать этого не следовало, не оценит. Главное для него – охрана ворот.
Выключив телефон, Миронович произнес:
– Садитесь, сейчас открою.
Хмыкнув, Валерий Игоревич только подивился: куда же подевалась его прежняя холодность.
– Хотелось бы, – залез он в салон, протестующе хлопнув дверцей.
Махнув напарнику, сидящему в будке, Миронович приказал:
– Открывай! Скажи, чтобы на втором КПП тоже не задерживали, Семен Григорьевич ждет.
Ворота тяжеловато громыхнули и принялись медленно расходиться в стороны: сначала взору предстал фрагмент асфальтовой дороги, засаженной по обе стороны голубыми елями, затем кусок футбольного поля с воротами, а уже затем хозяйские постройки, плотно ютившиеся во внутренней части усадьбы.
Прошуршав шинами по асфальту, внедорожник подкатил ко вторым воротам, тотчас распахнувшимся. Вышедший охранник проводил «Лендровер» заинтересованным взглядом и, когда ворота задвинулись вновь, негромко произнес в рацию:
– Они прибыли.
Странно, но в тот момент, когда внедорожник подкатил к дому, Родыгин почувствовал, как под ложечкой неприятно засвербило. Неужели заволновался? И невольно удивился собственным ощущениям: оказывается, на свете еще имеются вещи, способные обогатить его эмоционально. Не все еще потеряно. Какой нерастраченный ресурс прячется в печенках! Подобные впечатления следует беречь, лелеять, как цветы в парниках. А то и завянуть могут.
Через минуту в дверь негромко, но решительно постучали.
– Входи, – разрешил Родыгин.
Высокая резная дверь неслышно провернулась на петлях, и через порог шагнули два человека: один был его заместитель по финансам, другой, несколько моложе, нанят был Шерстневым месяц назад в качестве специалиста по нестандартным ситуациям и, судя по чемодану, что он крепко сжимал в правой руке, сумел проявить себя дельно.
– Показывайте, – не сумев скрыть нетерпения, произнес Родыгин.
Молодой человек уверенно прошел через кабинет к столу, за которым сидел Родыгин и, положив на него чемодан, щелкнул замком. На дне, завернутый в обыкновенную холщовую тряпицу, лежал какой-то длинный предмет. Бережно взяв его в руки, он аккуратно развернул холстину, и Семен Григорьевич увидел наконечник копья.
Вновь прислушался к себе. Внутри не дрогнула ни одна струнка. Вот так чего-то очень желаешь, буквально живешь этим, надеешься, что когда раздобудешь, так станешь непременно благополучнее, счастливее, а, заполучив мечту, понимаешь, что гонялся за призраком.
– Можете взять, теперь оно ваше! – проговорил Шерстнев, будто бы приговор прочитал.
– Это то самое копье? – недоверчиво спросил Родыгин.
Валерий Игоревич сдержанно улыбнулся:
– То самое, Семен Григорьевич.
– Никогда бы не подумал, что может быть столько шумихи из-за куска железа.
– Это не просто кусок железа. Эта святыня! Фридрих Барбаросса всегда носил его с собой как талисман, а Гитлер вообще впадал в транс, когда его разглядывал. Это копье чтит даже Ватикан.
– Насколько мне известно, имеются копии этого копья? – скептически произнес Родыгин.
– Верно, Семен Георгиевич, но это не должно волновать, у вас находится настоящее.
– О нем знает еще один человек…
– Вы говорите о Гурьян Макаровиче? – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Он ничего не скажет.
– Быстро это у вас, – невесело буркнул Семен Георгиевич.
Поднявшись, Родыгин взял вожделенное копье. А вот руки-то дрогнули, значит, не все еще потеряно, не прогорели страстишки. Некоторое время Родыгин сжимал наконечник копья, позабыв о присутствующих. В ладонях он ощущал приятную тяжесть, расставаться с которой не хотелось. В какой-то момент он даже потерял счет времени и поймал себя на том, что глуповато улыбался, поглаживая пальцами шершавую металлическую поверхность.
На лице Шерстнева отобразилась понимающая улыбка.
– Вот оно, стало быть, какое… Значит, это копье усиливает возможности человека?
– Обладая этим копьем, короли захватывали мир, – сдержанно сообщил помощник. – Теперь вы можете мечтать обо все на свете.
– Хм… Если бы оно ко мне попало хотя бы лет десять назад, тогда бы я знал, о чем мечтать. Но вот сейчас… Ладно, идите.
Гости вышли, плотно затворив за собой дверь. Родыгин остался в одиночестве – весьма полезная обстановка для размышлений. А подумать было о чем. Копье лежало в самом центре стола и, как выяснилось, захватило все его думы. Семен Родыгин никогда бы не заподозрил, что столь сильной энергетикой может обладать обыкновенный кусок металла, облаченный в форму копья. На него и в самом деле хотелось смотреть бесконечно. Его притягательность усиливалась тем, что копьем обладали самые великие правители мира, и вот теперь оно лежит у него на столе обыкновенным предметом, вместе с набором ручек и ворохом исписанных бумаг. Вряд ли случайно вошедший признал бы в нем реликвию, почитаемую всем христианским миром.
Родыгин поднял телефонную трубку и набрал номер.
– Хамидулла, я хочу тебе сообщить неприятную новость: копье у меня.
Некоторое время в трубке раздавалось лишь тяжелое размеренное дыхание, а потом последовал сдержанный ответ, из говорившего словно вытягивали слова:
– Ты совершаешь ошибку, брат, ты его отнял у меня. Погибли мои люди.
– Копье мне нужнее, чем тебе, Хамидулла, – произнес Шерстнев и отключил телефон.
Как же тут не прочувствоваться собственной значимостью!
Семена Григорьевича Родыгина всегда удивляла привычка олигархов селиться по соседству. Дома, едва ли не налепленные друг на друга, больше напоминают улей с сотами. До следующего дома можно буквально дотянуться рукой, – распахнул занавеску – и можешь наблюдать за тем, как прислуга готовит омлет твоему заклятому другу. Ну разве же это дело!
Мало им того, что они без устали толкаются на одном финансовом поле, вытаскивая изо рта друг друга жирные куски, так им не терпится еще и соседствовать бок о бок. Такое поведение иначе как стадным чувством не назовешь. Случись перемены, так в этих резервациях зачищать олигархов будет куда удобнее, чем где-нибудь в лесных просторах. Доросли до больших денег и могли бы вполне наслаждаться пространством, так нет же, их всех тянет в один тесный пруд, чтобы плескаться в пахучей тине.
Вот она красота!
Особняк, расположенный на самой макушке холма, огороженный многометровым каменным забором, успешно соперничал со средневековым замком. Вот только удобства в нем были таковы, что рыцарям средневековой поры подобное даже и не снилось.
Семен Григорьевич вышел на балкон. Глянул окрест. За несколько верст вокруг простор, глазу некуда упереться. Это не тот тесный двор его детства, где главной достопримечательностью была высокая голубятня, в которой они проводили большую часть своего времени. Хотя на голубятне тоже было здорово, именно в ней, под воркование птиц, он получил первый сексуальный опыт. Выиграв в карты шальной рубль, он был третьим в очередь на любовь.
Такое не забудешь.
Сейчас, когда он владел парой десятков концернов, оборот от которых сопоставим с бюджетом небольшого государства Европы, когда он может позволить себе скупать охапками лучшие модельные агентства Европы, шалая ребячья любовь была ему как никогда дорога. Да и сладость, что он получил от того грешного соития, более никогда не испытывал.
По грунтовой дороге, оставляя позади изрядное облако пыли, торопился белый «Лендровер». Не сбавляя скорости, он лихо вписался в крутой поворот и, разбрасывая щебенку по сторонам, стал подниматься в гору. Остановившись перед воротами, громко просигналил. На собственную безопасность Семен Григорьевич денег не жалел. За внешними воротами располагались еще и внутренние, в которых пряталась столь же недоверчивая охрана. И вообще в вопросах безопасности спешка вредна, а потому охрана не упускала возможности дать понять визитерам, что главным здесь может быть только хозяин, и подолгу заставляла именитых гостей простаивать у порога.
Подъехавшая машина им была хорошо знакома и принадлежала одному из заместителей Семена Григорьевича, но вот люди, сидящие за темными стеклами, обыкновенно вызывают недоверие. Опусти стекла, покажи личико, тогда и к тебе будут относиться уважительно.
Из будки, не торопясь, вышел коренастый мужчина в камуфляже. Намеренная неторопливость только подчеркивала его силу, одного взгляда было понятно, что такой человек способен на поступок, а потому ссориться с ним не хотелось. Переднее стекло со стороны пассажирского сиденья поползло вниз, и, проявляя максимум радушия, в проеме показалось лощеное лицо Валерия Нестеровича Шерстнева, заместителя начальника по финансам. По прежней работе – сотрудника ФСБ.
– Открывай, Мироныч! – весело гаркнул он. – Чего же томишь-то, свои ведь!
В ответ лишь сдержанный кивок, не допускавший панибратства. Следовало отгораживаться от прочей хозяйской челяди холодной учтивостью, ведь жалованье он получает из рук Семена Григорьевича, а, значит, ко всем остальным должен испытывать некоторое недоверие.
Не тот случай, чтобы, задрав штаны, бежать к пульту и отворять ворота. Время полуденное, сейчас хозяин в своем кабинете просматривает бумаги и вполне может наблюдать за подъехавшей машиной. Уж ротозейства-то он точно не простит!
Сделав несколько шагов по направлению к будке, он вдруг неожиданно развернулся.
– А кто у тебя за водителя? – спросил Миронович. Голос равнодушный, без какой-бы то ни было смысловой нагрузки. Просто таков порядок. – Вроде бы этого парня я прежде не встречал.
– Это же Тимофей, – удивленно отозвался Шерстнев, – он переведен из Златоуста. Ты разве его не помнишь?
Глаза у Мироновича были безучастными, – он не помнил. Укорять его в этом тоже ни к чему. Охраннику не вменялось в обязанность помнить каждого сотрудника, которого переводят из периферии, тем более что это не его ума дело, слава богу, своих обязанностей выше крыши.
– Пусть покажет пропуск, – все с той же показной ленцой сказал охранник, не делая малейшей попытки хоть как-то разрядить обстановку. Инструкция – вещь прямолинейная, делай то, что предписано правилами, и избежишь многих неприятностей.
– Пропуск не успели выписать, – возмутился Шерстнев, – не уезжать же парню обратно в город.
Распахнув дверцу, он ступил белыми штиблетами на дорогу. Потная рубаха плотно обтягивала его тучное тело. Пуговицы расстегнулись, показывая выступающий волосатый живот. В глазах охранника мелькнул интерес: чего это он выскочил, уж не врукопашную ли надумал схлестнуться? Скучновато тут, глядишь, хоть какое-то развлечение. Хотя перебарщивать тоже не стоит, для этого случая тоже составлено предписание: ударил раз-другой по конечностям дубинкой, после чего обездвиженного втащил в сторожку для дальнейшего разбирательства.
Ленивый шажок навстречу вышедшему: не более того, иначе последующее действие может расцениваться как агрессия, а это уже чревато.
Неожиданно прозвенел телефонный звонок. Вытащив из кармана трубку, Миронович посмотрел на экран, на котором высветился номер хозяина.
– Мироныч, пропусти. Я их жду!
Ему очень хотелось повернуться в сторону балкона, откуда должен был наблюдать за происходящим Семен Григорьевич, однако делать этого не следовало, не оценит. Главное для него – охрана ворот.
Выключив телефон, Миронович произнес:
– Садитесь, сейчас открою.
Хмыкнув, Валерий Игоревич только подивился: куда же подевалась его прежняя холодность.
– Хотелось бы, – залез он в салон, протестующе хлопнув дверцей.
Махнув напарнику, сидящему в будке, Миронович приказал:
– Открывай! Скажи, чтобы на втором КПП тоже не задерживали, Семен Григорьевич ждет.
Ворота тяжеловато громыхнули и принялись медленно расходиться в стороны: сначала взору предстал фрагмент асфальтовой дороги, засаженной по обе стороны голубыми елями, затем кусок футбольного поля с воротами, а уже затем хозяйские постройки, плотно ютившиеся во внутренней части усадьбы.
Прошуршав шинами по асфальту, внедорожник подкатил ко вторым воротам, тотчас распахнувшимся. Вышедший охранник проводил «Лендровер» заинтересованным взглядом и, когда ворота задвинулись вновь, негромко произнес в рацию:
– Они прибыли.
Странно, но в тот момент, когда внедорожник подкатил к дому, Родыгин почувствовал, как под ложечкой неприятно засвербило. Неужели заволновался? И невольно удивился собственным ощущениям: оказывается, на свете еще имеются вещи, способные обогатить его эмоционально. Не все еще потеряно. Какой нерастраченный ресурс прячется в печенках! Подобные впечатления следует беречь, лелеять, как цветы в парниках. А то и завянуть могут.
Через минуту в дверь негромко, но решительно постучали.
– Входи, – разрешил Родыгин.
Высокая резная дверь неслышно провернулась на петлях, и через порог шагнули два человека: один был его заместитель по финансам, другой, несколько моложе, нанят был Шерстневым месяц назад в качестве специалиста по нестандартным ситуациям и, судя по чемодану, что он крепко сжимал в правой руке, сумел проявить себя дельно.
– Показывайте, – не сумев скрыть нетерпения, произнес Родыгин.
Молодой человек уверенно прошел через кабинет к столу, за которым сидел Родыгин и, положив на него чемодан, щелкнул замком. На дне, завернутый в обыкновенную холщовую тряпицу, лежал какой-то длинный предмет. Бережно взяв его в руки, он аккуратно развернул холстину, и Семен Григорьевич увидел наконечник копья.
Вновь прислушался к себе. Внутри не дрогнула ни одна струнка. Вот так чего-то очень желаешь, буквально живешь этим, надеешься, что когда раздобудешь, так станешь непременно благополучнее, счастливее, а, заполучив мечту, понимаешь, что гонялся за призраком.
– Можете взять, теперь оно ваше! – проговорил Шерстнев, будто бы приговор прочитал.
– Это то самое копье? – недоверчиво спросил Родыгин.
Валерий Игоревич сдержанно улыбнулся:
– То самое, Семен Григорьевич.
– Никогда бы не подумал, что может быть столько шумихи из-за куска железа.
– Это не просто кусок железа. Эта святыня! Фридрих Барбаросса всегда носил его с собой как талисман, а Гитлер вообще впадал в транс, когда его разглядывал. Это копье чтит даже Ватикан.
– Насколько мне известно, имеются копии этого копья? – скептически произнес Родыгин.
– Верно, Семен Георгиевич, но это не должно волновать, у вас находится настоящее.
– О нем знает еще один человек…
– Вы говорите о Гурьян Макаровиче? – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Он ничего не скажет.
– Быстро это у вас, – невесело буркнул Семен Георгиевич.
Поднявшись, Родыгин взял вожделенное копье. А вот руки-то дрогнули, значит, не все еще потеряно, не прогорели страстишки. Некоторое время Родыгин сжимал наконечник копья, позабыв о присутствующих. В ладонях он ощущал приятную тяжесть, расставаться с которой не хотелось. В какой-то момент он даже потерял счет времени и поймал себя на том, что глуповато улыбался, поглаживая пальцами шершавую металлическую поверхность.
На лице Шерстнева отобразилась понимающая улыбка.
– Вот оно, стало быть, какое… Значит, это копье усиливает возможности человека?
– Обладая этим копьем, короли захватывали мир, – сдержанно сообщил помощник. – Теперь вы можете мечтать обо все на свете.
– Хм… Если бы оно ко мне попало хотя бы лет десять назад, тогда бы я знал, о чем мечтать. Но вот сейчас… Ладно, идите.
Гости вышли, плотно затворив за собой дверь. Родыгин остался в одиночестве – весьма полезная обстановка для размышлений. А подумать было о чем. Копье лежало в самом центре стола и, как выяснилось, захватило все его думы. Семен Родыгин никогда бы не заподозрил, что столь сильной энергетикой может обладать обыкновенный кусок металла, облаченный в форму копья. На него и в самом деле хотелось смотреть бесконечно. Его притягательность усиливалась тем, что копьем обладали самые великие правители мира, и вот теперь оно лежит у него на столе обыкновенным предметом, вместе с набором ручек и ворохом исписанных бумаг. Вряд ли случайно вошедший признал бы в нем реликвию, почитаемую всем христианским миром.
Родыгин поднял телефонную трубку и набрал номер.
– Хамидулла, я хочу тебе сообщить неприятную новость: копье у меня.
Некоторое время в трубке раздавалось лишь тяжелое размеренное дыхание, а потом последовал сдержанный ответ, из говорившего словно вытягивали слова:
– Ты совершаешь ошибку, брат, ты его отнял у меня. Погибли мои люди.
– Копье мне нужнее, чем тебе, Хамидулла, – произнес Шерстнев и отключил телефон.
Глава 5
БОЖИЙ СУД
1276 год, 15 сентября
О произошедшем следовало отписать королю Рудольфу Габсбургскому, но последующие три дня маркиз Жак Перек не мог взяться за перо. За это время в нем самом произошли существенные перемены, в которых он опасался признаваться даже самому себе. Следовало собраться с мыслями, облечь слова в подобающую форму, но вот как это сделать, он не знал. И самое главное – нужно было объяснить королю, почему монах до сих пор жив и что заставило его самого ослушаться отданного приказа.
Несколько раз маркиз вызывал стражу с намерением, чтобы они заточили монаха Григория в крепости, но всякий раз отсылал их обратно. Дважды он сам приглашал монаха в крепость на ужин, рассчитывая собственноручно расправиться с мятежником, но, глядя в его понимающие глаза, невольно отказывался от жестокой затеи. А Григорий, будто бы насмехаясь над его бессилием, беспрестанно подставлял ему незащищенную спину.
Тянуть с объяснениями не следовало. В его собственной свите могут отыскаться доброхоты, которые отпишут письмо королю, выставив его при этом в самом неблагоприятном свете.
Запалив лучину перед письменным столом, маркиз взял в руки писало и, макнув заточенный конец в чернильницу, принялся выводить аккуратным ровным подчерком: «Ваше величество германский король Габсбургский, император Священной Римской империи Рудольф Первый, пишет вам вассал ваш маркиз Жак Перек. – Немного подумав, продолжил: – Чудесным образом под стенами крепости Манцикерт было найдено Копье судьбы, которое, казалось, было навсегда утеряно во время Второго Крестового похода Фридрихом Барбароссой. Местонахождение копья указал монах Григорий, тот самый, который утверждает, что в него вселяется дух Барбароссы. Ваше величество, признаюсь, я и сам скептически относился ко всем пророчествам, связанным с его именем, до тех пор, пока собственными глазами не стал свидетелем чуда и не увидел, как извлекалось из земли копье. – Маркиз отложил в сторонку писало и посмотрел на камин, в котором бесновались красные языки пламени, отбрасывая черные тени по комнате. Для доказательства следовало подобрать более убедительные слова. Подумав, он вновь взялся за письмо. – Это подлинное копье, в чем я глубоко убежден. Оно точно такое же, каким запечатлено на рисунках Карла Великого: средняя его часть облечена в золотую муфту, под которой начертано имя первого его владетеля Гая Кассия. Это большая победа всего христианского мира. И я не могу дождаться той минуты, когда возложу Копье судьбы к вашим ногам. Известно, кто владеет копьем, тот владеет миром. Так что оно не только Копье судьбы – оно еще и Копье власти! В течение того времени, когда копье находилось у нас, наши отряды дважды подвергались нападению превосходящих сил сарацинов, но всякий раз наши рыцари наносили им сокрушительное поражение. Победы наших доблестных полков я связываю с тем, что сейчас у нас находится реликвия. Ваш верный слуга, маркиз Жак Перек».
О произошедшем следовало отписать королю Рудольфу Габсбургскому, но последующие три дня маркиз Жак Перек не мог взяться за перо. За это время в нем самом произошли существенные перемены, в которых он опасался признаваться даже самому себе. Следовало собраться с мыслями, облечь слова в подобающую форму, но вот как это сделать, он не знал. И самое главное – нужно было объяснить королю, почему монах до сих пор жив и что заставило его самого ослушаться отданного приказа.
Несколько раз маркиз вызывал стражу с намерением, чтобы они заточили монаха Григория в крепости, но всякий раз отсылал их обратно. Дважды он сам приглашал монаха в крепость на ужин, рассчитывая собственноручно расправиться с мятежником, но, глядя в его понимающие глаза, невольно отказывался от жестокой затеи. А Григорий, будто бы насмехаясь над его бессилием, беспрестанно подставлял ему незащищенную спину.
Тянуть с объяснениями не следовало. В его собственной свите могут отыскаться доброхоты, которые отпишут письмо королю, выставив его при этом в самом неблагоприятном свете.
Запалив лучину перед письменным столом, маркиз взял в руки писало и, макнув заточенный конец в чернильницу, принялся выводить аккуратным ровным подчерком: «Ваше величество германский король Габсбургский, император Священной Римской империи Рудольф Первый, пишет вам вассал ваш маркиз Жак Перек. – Немного подумав, продолжил: – Чудесным образом под стенами крепости Манцикерт было найдено Копье судьбы, которое, казалось, было навсегда утеряно во время Второго Крестового похода Фридрихом Барбароссой. Местонахождение копья указал монах Григорий, тот самый, который утверждает, что в него вселяется дух Барбароссы. Ваше величество, признаюсь, я и сам скептически относился ко всем пророчествам, связанным с его именем, до тех пор, пока собственными глазами не стал свидетелем чуда и не увидел, как извлекалось из земли копье. – Маркиз отложил в сторонку писало и посмотрел на камин, в котором бесновались красные языки пламени, отбрасывая черные тени по комнате. Для доказательства следовало подобрать более убедительные слова. Подумав, он вновь взялся за письмо. – Это подлинное копье, в чем я глубоко убежден. Оно точно такое же, каким запечатлено на рисунках Карла Великого: средняя его часть облечена в золотую муфту, под которой начертано имя первого его владетеля Гая Кассия. Это большая победа всего христианского мира. И я не могу дождаться той минуты, когда возложу Копье судьбы к вашим ногам. Известно, кто владеет копьем, тот владеет миром. Так что оно не только Копье судьбы – оно еще и Копье власти! В течение того времени, когда копье находилось у нас, наши отряды дважды подвергались нападению превосходящих сил сарацинов, но всякий раз наши рыцари наносили им сокрушительное поражение. Победы наших доблестных полков я связываю с тем, что сейчас у нас находится реликвия. Ваш верный слуга, маркиз Жак Перек».