Страница:
С другой стороны, я надеялся на то, что Арагорн хорошо знает мой игровой загруз. Если ему надо, чтобы я в первый же день после появления в этом мире не стал мясом, то он должен был добавить к моим фантазиям на тему орка-воина-лекаря что-нибудь еще, что помогло бы мне освоиться. А так с его стороны не было никаких предложений, кроме средства от диареи. Значит, можно смело пользоваться тут игровой легендой – она не противоречит этому миру.
Так я и поступил. Правда, расспрашивать меня хозяйка дома начала далеко не сразу. Сначала усадила на подушку рядом с низеньким столиком, на котором уже было накрыто угощение. Да что там угощение – полноценный обед! Хорошо приготовленное мясо в разных видах, немного зелени и совсем чуть-чуть – суховатых серых лепешек.
Только учуяв запах мяса, я понял, насколько голоден. Ведь со вчерашнего вечера ничего не ел – не до того было. Подумал, что у орков, вполне вероятно, особые политесы не приняты, и начал уплетать за обе щеки. Старушка, сидевшая напротив меня, молча пила что-то из расписной кружки. Причем – вот странность – сидела она не за одним столом со мной, а чуть поодаль, на низенькой скамеечке, прислонившись спиной к столбу, поддерживающему кожаную крышу.
Когда первый голод прошел, я стал украдкой оглядываться. Что ж, интерьер вполне подходящий для жилища представителя полукочевого народа. Дом поделен надвое перегородкой чуть выше моего роста. За ней, видимо, что-то вроде кухни – над верхним краем вьется легкий дымок и утекает в отверстие в крыше. Или, с учетом специализации старухи, там – комната для рожениц.
Стены увешаны шкурами и кусками ткани. В передней половине пол устлан коврами. Вдоль стен – плетенные из лозы сундуки. Около невысокого деревянного столика – россыпь подушек. Видимо, здесь, как в Средней Азии, принято есть полулежа, хотя сама хозяйка сидит на низкой скамеечке. По идее, все вещи при необходимости можно без труда навьючить на пяток лошадей – или кто тут у них в качестве тягловой силы используется. Гыся что-то говорила про ездовых волков, но я не понял, да и не задумался – не до того было. Ясно, что беременной не полезно ездить на ком угодно – хоть на слоне.
Меня тревожило, почему хозяйка так внимательно смотрит на меня и молчит. И прислуживающая мне молодая орчиха тоже все делала молча.
Заговорила Апа-Шер только тогда, когда девушка принесла кувшин с каким-то питьем, кружку для меня и поднос с маленькими морщинистыми шариками – по виду нечто среднее между изюмом и сухим «китикетом»:
– Ну и чей же ты, старик, будешь?
Я чуть не подавился оказавшейся на удивление сладкой «китикетиной» и, естественно, ляпнул глупость:
– Ничей. Свой собственный.
И тут же сообразил, что в мире кочевников не бывает «ничьих». Разве что самый главный хан может считаться «ничьим», а все остальные – чьи-то вассалы, слуги, солдаты, холопы, рабы…
Апа-Шер скептически поджала губы:
– Это как же?
Я начал вдохновенно врать про молодого вождя, тридцать лет назад отправившегося служить великому императору в город, где дома сияют золотыми куполами, а людей так много, как травы в степи. Отправился, дескать, молодой вождь вместе со своей дружиной поискать славы, но сгинул в бою далеко от родины. А воины его остались в городе, служили в других отрядах. Я как можно цветистее расписывал жестокие схватки в приграничных землях и город, полный чудес и богатств, который в конце концов мне надоел до зелени в глазах, и я отправился помирать на родину, но не знаю, остался ли кто-то жив из моего клана и вообще – из тех, кого я помню.
В общем, я добросовестно повторял свой игровой загруз, расцвечивая его пересказом вычитанных в книгах эпизодов отношений Византии с восточными народами. Почему Византии – не знаю, просто именно Константинополь-Царьград чаще всего упоминался при разговоре с Арагорном, когда я сдавал ему свою игровую легенду.
К тому же то оружие, которым меня снабдили при переносе в Иномирье, явно не могло быть изготовлено народом, у которого бытовая культура столь примитивна, как у этих орков. Здесь даже, кажется, колеса не знают. По крайней мере, пока я сидел во дворе у знахарки, мимо нас по улице не проехало ни одной повозки. Пеших орков проходило множество, большая часть из них тащила что-то на собственном горбу. Пробежал мальчишка с крупной собакой на поводке, причем у той на спине были навьючены небольшие тючки. И ни одной телеги!
Да и здесь, в доме лекарки, – тоже странная смесь… Похоже, ткани – большая редкость. У старухи из ткани только платок да рубаха. А вот понева – из тонкой замши. И на плечах – не душегрейка какая-нибудь, а меховая накидка, на мой взгляд – совершенно лишняя в такую жару. Как-то не соответствует все это технологиям изготовления булатной стали и тонкости узоров на моей фляжке. К тому же рубаха у старухи явно полотняная. Значит, где-то существуют земледельческие народы, выращивающие хлопок, лен или что-то в этом роде. А где оседлое земледелие – там города. А где города – там цари-императоры и наемные солдаты.
Старуха кивала, слушая меня, а потом вдруг прищурилась и снова поразила меня:
– А ведь я тебя узнала, Мышкун!
Я открыл рот и снова закрыл, не зная, что ответить. Какой еще Мышкун?
– А ты меня вряд ли вспомнишь, – с уверенностью продолжила Апа-Шер. – Когда это бравые воины на чужих жен смотрели, если те не очень молоды, да и сами на чужих парней не глядят? Я тогда к большой реке с мужем приехала, мы там шерсть продавали. Вы, дружинники младшего князя Убушора, как раз на ярмарку в Шарфун-на-Нере приехали, у гномов оружие покупали… Я тебя, долговязого, хорошо запомнила. Мой-то все шутил – словно не орки у реки живут, а эльфы какие, ни спины крепкой, ни плеч широких. Доходяги… Не воины, а палки, на которые кожу вешают. И вправду у реки парни все высокие были да длинноногие, словно не орки вовсе. Да и привычки у ваших были – не как у всех. Даже плавать умели! Залезете голыхмя в реку – и давай наперегонки нырять, только задницы зеленые сверкают! Вот стыд-то!
«Ага, не смотрела ты на чужих парней», – подумал я, но вслух сказал:
– Не помню тебя, Апа-Шер. Хоть убей – не помню. Ярмарку помню – была ярмарка. Гномов помню. А тебя не помню.
– Да куда уж тебе, – махнула рукой старуха. – Сколько лет прошло. Я бы тебя тоже не признала, коли не твой рост. Таких, как ты, сейчас не встретишь. А как сказал ты свое имя, я сразу вспомнила. Землеройки в Кароде все картавые да шепелявые, вот «Ш» с «С» и попутали. Какой ты Мыскалин? Ты Мышкун, Мышка-Линь, мамка тебя Мышкой звала, как вырос, стали Мышкуном кликать, а Линем за худобу прозвали…
Вот так. Офигеть! Я-то всего лишь постебаться хотел, когда заявку на игру подавал. Подобрал такое имя, чтобы получалась ассоциация: «воин – шаман – путь воина – Кастанеда – кактусы». А тут, оказывается, реально когда-то жил парень, который одновременно и мышь, и линь. Хорошо еще, что не карась. Однако старуха в одной фразе умудрилась выложить столько информации, что я почувствовал себя почти местным жителем. Значит, земледельческие районы называются Карод. То поселение, где была ярмарка, – Шарфун-на-Нере. Река, значит, Нера. Или Нер.
– Я уж и забыл, как меня звали когда-то, – с чувством произнес я. – А что там, у реки, сейчас?
– Ты не знаешь? – удивилась Апа-Шер.
– Откуда же мне знать? Я давно в родных краях не был.
– И о темных тварях не слышал?
– Слышал, – ответил я, смутно припоминая, что болтал Дырдук.
– Так они прошли по Нере лавиной – никто не выжил!
– Что? – охнул я, силясь изобразить изумление.
– Три зимы тому назад было. Прошла волна, всех под себя подмяла. Потом мертвяки стали появляться. Я уж первым делом подумала, что и ты – мертвяк, очень уж по виду на речной народ похож. Но мертвяки ни лук не едят, ни чеснок, а ты мясо с кореньями за обе щеки уплетал, да еще нахваливал. Живой ты!
Естественно, живой, я и не сомневался. Хотя – кто его знает… Впрочем, вслух о своей неуверенности я распространяться не стал. Переспросил, делая вид, что поражен известием о гибели всей родни, какая у меня была:
– Так что, никого-никого из поречников не осталось?
– Никого, – печально кивнула старуха. – Так что правду ты сказал, ничей ты, свой собственный… поэтому я думала, что ты знаешь.
– А, – я махнул рукой. – Просто тридцать лет я был вроде как кародский, то одного отряда, то другого. Там же не по родне числятся, а в каком отряде служишь. А как списали меня по старости лет, так в Кароде вроде как стал ничейным. Вот и сказал, не подумавши.
– И что теперь делать будешь?
Я пожал плечами. Не стану же я сообщать старухе, что собираюсь спасать мир. Не поймет. А вот по поводу того, чем заняться в ближайшее время, у меня еще не было никаких планов.
– Гыся сказала, что ты вроде как знахарь?
– Какой там знахарь, – решил поприбедняться я. – Так, научился кой-чему. В Кароде лекари знатные, да только после боя их не дождешься. Рану перевязать могу, вывих вправить, сломанную руку в лубки уложить…
– А кровь заговаривать умеешь?
– Нет, – покачал я головой. – Не шаман я, не колдун.
Старуха скептически посмотрела на меня, но ничего не сказала. Задумалась, глядя в стену. Я тоже замолчал. Потом, словно приняв какое-то решение, Апа-Шер вдруг предложила:
– А в приемные сыновья ко мне пойдешь? Твой клан погиб. Мой муж давно мертв. Так что решаю я сама, тут мне сыновья не указ. Если согласишься – будешь младшим братом в клане Седого Волка.
Такой удачи я не ожидал. Дня не прошло, как я оказался в Иномирье, – и вот уже и статус есть, и родня появилась. Да у нас временную прописку дольше делать, чем мне тут понадобилось, чтобы стать своим! Или это – очередные шуточки этого гада ползучего, Арагорна, не к ночи будь помянут?
Но все же, еще не веря выпавшему шансу, я энергично закивал:
– А что еще делать? Без хозяина и пес не жилец…
В общем, следующую ночь я провел не под кустом, а с максимальным комфортом, который могло обеспечить орочье стойбище. Конечно, о ванне и теплом клозете речи не шло, но спал я под крышей и на относительно мягкой постели. Даже блохи и клопы, эти извечные мучители человечества, в жердяной пристройке к дому знахарки отсутствовали. Причем – как класс.
Именно этот факт окончательно убедил меня в том, что старуха далеко не так проста, как кажется на первый взгляд. Уж на что наша цивилизация превосходит здешнюю дикость, а с клопами до сих пор не справилась. Где-то в Интернете попадалась информация: дескать, в США запретили сильнодействующие инсектициды как вредные для здоровья людей, и теперь Нью-Йорк атакуют полчища клопов. Поэтому-то и случился последний кризис: не выспавшиеся, измученные чесоткой топ-менеджеры финансовых корпораций начали творить такой бред, какой ни один человек в здравом уме делать не станет.
Правда, я никогда не был в Нью-Йорке и теперь, наверное, никогда туда не попаду, так что не знаю, насколько соврали блоггеры. И вообще – какой такой Интернет?
Теперь мое место тут – в доме старой знахарки, на ложе из шкур, в городке Ултыр-Пхаа, посреди степи, в отдалении от большой реки под названием Нера, на которой полютовали какие-то «твари тьмы». В десятке дней пути до гор, отделяющих равнину Ар-Хашар от северной страны Лували, населенной людьми и гномами, в трех десятках дней пути от столичного города империи Карод Эльтурона Златоглавого.
Тут – тишина, щеку нежно щекочет вытертый мех, которым застелен низкий топчан, пахнет травами и пряностями. Наверняка бабка в своих владениях проводит регулярную санобработку…
И все же интересно: зачем я ей понадобился? Если брать за образец земные цивилизации примерно такого же уровня развития, то, с точки зрения местного жителя, я – легкая добыча первого встречного. Конечно, к почтенному возрасту тут относятся с пиететом, но не настолько, чтобы это помешало по-тихому пристукнуть старика, пока никто не видит. Силы клана или боевых товарищей у меня за спиной нет, ничейный – почти мертвый. Значит, есть у меня что-то, что с трупа не снять… что-то, о чем я сам не подозреваю.
Естественно, Гыся рассказала старухе про мои шуточки с солнцем. Лучше уж она, чем через десятые руки придет слух от ее благоверного. Тот небось уже такого понаврал собутыльникам, что я сам буду удивляться, узнавая о себе много нового и любопытного.
Видимо, здесь таких, как я, охраняет местная вера. Бродили же по Бурятии всякие ламы, а по Средней Азии – дервиши, и никто к ним не приставал… Хотя, думаю, не зря буддийские монахи выдумали свои единоборства – им тоже небось приходилось защищаться от нечестивцев, плюющих на религиозные запреты.
Или – не только вера. Похоже, что мир здешний – все-таки магический. Значит, Апа-Шер подозревает во мне колдуна, который не хочет, чтобы сородичи знали о его силе. В общем, все как на ролевой игре: если видишь существо без доспехов, обвешанное бижутерией, как витрина в лавке эзотерических товаров, не спеши бросаться на него с оружием. Может прилететь не хуже, чем от строя щитовиков. Естественно, такого в клане иметь весьма полезно.
Знала бы только старуха, что на самом деле я ничего не могу. Даже лечить. Кончатся запасы в аптечке – и я буду способен лишь на то, что писал в игровой заявке: рану перевязать да вывих вправить. Что с того, что я знаю физиологию с анатомией? Все равно – с голыми руками, без современного мне оборудования, без фабричных лекарств, я – ничто и звать меня никак. Тут даже нормальной дезинфицирующей жидкости не добудешь. Раз орки говорили о пиве, то, видимо, самогонных аппаратов еще не изобрели, иначе бы местные алкаши предпочли бы пиву что-нибудь более крепкое, имеющее собственное название. Да и откуда тут самогонные аппараты? Нужен змеевик. Самую примитивную трубку можно свернуть и спаять из тонкой металлической полосы. Но вряд ли в этом мире уже существуют прокатные станы. Хотя кто его знает? Может, в городах что-то подобное и есть…
Однако я решил не отчаиваться. Как-то же тут лечат? Видимо, травами. Правда, из всего курса фитотерапии я помню от силы десяток рецептов, да и то – успокаивающих сборов, которые всяким истеричкам выписывал. Нет, вру, должен помнить травы от лихорадки и поноса – они же в заявки были.
Покопавшись в памяти, я понял – действительно знаю травы, которыми можно температуру сбить и кишечник укрепить… и – я чуть не подпрыгнул на постели – знаю антисептики. Ведь слово «лихорадка» многозначно, это – не только температура, но и любое воспаление.
– Ха! – произнес я вслух. – А я, оказывается, крут! В качестве полкового санитара вполне сгожусь!
И неожиданно для себя заснул.
Глава 4
Так я и поступил. Правда, расспрашивать меня хозяйка дома начала далеко не сразу. Сначала усадила на подушку рядом с низеньким столиком, на котором уже было накрыто угощение. Да что там угощение – полноценный обед! Хорошо приготовленное мясо в разных видах, немного зелени и совсем чуть-чуть – суховатых серых лепешек.
Только учуяв запах мяса, я понял, насколько голоден. Ведь со вчерашнего вечера ничего не ел – не до того было. Подумал, что у орков, вполне вероятно, особые политесы не приняты, и начал уплетать за обе щеки. Старушка, сидевшая напротив меня, молча пила что-то из расписной кружки. Причем – вот странность – сидела она не за одним столом со мной, а чуть поодаль, на низенькой скамеечке, прислонившись спиной к столбу, поддерживающему кожаную крышу.
Когда первый голод прошел, я стал украдкой оглядываться. Что ж, интерьер вполне подходящий для жилища представителя полукочевого народа. Дом поделен надвое перегородкой чуть выше моего роста. За ней, видимо, что-то вроде кухни – над верхним краем вьется легкий дымок и утекает в отверстие в крыше. Или, с учетом специализации старухи, там – комната для рожениц.
Стены увешаны шкурами и кусками ткани. В передней половине пол устлан коврами. Вдоль стен – плетенные из лозы сундуки. Около невысокого деревянного столика – россыпь подушек. Видимо, здесь, как в Средней Азии, принято есть полулежа, хотя сама хозяйка сидит на низкой скамеечке. По идее, все вещи при необходимости можно без труда навьючить на пяток лошадей – или кто тут у них в качестве тягловой силы используется. Гыся что-то говорила про ездовых волков, но я не понял, да и не задумался – не до того было. Ясно, что беременной не полезно ездить на ком угодно – хоть на слоне.
Меня тревожило, почему хозяйка так внимательно смотрит на меня и молчит. И прислуживающая мне молодая орчиха тоже все делала молча.
Заговорила Апа-Шер только тогда, когда девушка принесла кувшин с каким-то питьем, кружку для меня и поднос с маленькими морщинистыми шариками – по виду нечто среднее между изюмом и сухим «китикетом»:
– Ну и чей же ты, старик, будешь?
Я чуть не подавился оказавшейся на удивление сладкой «китикетиной» и, естественно, ляпнул глупость:
– Ничей. Свой собственный.
И тут же сообразил, что в мире кочевников не бывает «ничьих». Разве что самый главный хан может считаться «ничьим», а все остальные – чьи-то вассалы, слуги, солдаты, холопы, рабы…
Апа-Шер скептически поджала губы:
– Это как же?
Я начал вдохновенно врать про молодого вождя, тридцать лет назад отправившегося служить великому императору в город, где дома сияют золотыми куполами, а людей так много, как травы в степи. Отправился, дескать, молодой вождь вместе со своей дружиной поискать славы, но сгинул в бою далеко от родины. А воины его остались в городе, служили в других отрядах. Я как можно цветистее расписывал жестокие схватки в приграничных землях и город, полный чудес и богатств, который в конце концов мне надоел до зелени в глазах, и я отправился помирать на родину, но не знаю, остался ли кто-то жив из моего клана и вообще – из тех, кого я помню.
В общем, я добросовестно повторял свой игровой загруз, расцвечивая его пересказом вычитанных в книгах эпизодов отношений Византии с восточными народами. Почему Византии – не знаю, просто именно Константинополь-Царьград чаще всего упоминался при разговоре с Арагорном, когда я сдавал ему свою игровую легенду.
К тому же то оружие, которым меня снабдили при переносе в Иномирье, явно не могло быть изготовлено народом, у которого бытовая культура столь примитивна, как у этих орков. Здесь даже, кажется, колеса не знают. По крайней мере, пока я сидел во дворе у знахарки, мимо нас по улице не проехало ни одной повозки. Пеших орков проходило множество, большая часть из них тащила что-то на собственном горбу. Пробежал мальчишка с крупной собакой на поводке, причем у той на спине были навьючены небольшие тючки. И ни одной телеги!
Да и здесь, в доме лекарки, – тоже странная смесь… Похоже, ткани – большая редкость. У старухи из ткани только платок да рубаха. А вот понева – из тонкой замши. И на плечах – не душегрейка какая-нибудь, а меховая накидка, на мой взгляд – совершенно лишняя в такую жару. Как-то не соответствует все это технологиям изготовления булатной стали и тонкости узоров на моей фляжке. К тому же рубаха у старухи явно полотняная. Значит, где-то существуют земледельческие народы, выращивающие хлопок, лен или что-то в этом роде. А где оседлое земледелие – там города. А где города – там цари-императоры и наемные солдаты.
Старуха кивала, слушая меня, а потом вдруг прищурилась и снова поразила меня:
– А ведь я тебя узнала, Мышкун!
Я открыл рот и снова закрыл, не зная, что ответить. Какой еще Мышкун?
– А ты меня вряд ли вспомнишь, – с уверенностью продолжила Апа-Шер. – Когда это бравые воины на чужих жен смотрели, если те не очень молоды, да и сами на чужих парней не глядят? Я тогда к большой реке с мужем приехала, мы там шерсть продавали. Вы, дружинники младшего князя Убушора, как раз на ярмарку в Шарфун-на-Нере приехали, у гномов оружие покупали… Я тебя, долговязого, хорошо запомнила. Мой-то все шутил – словно не орки у реки живут, а эльфы какие, ни спины крепкой, ни плеч широких. Доходяги… Не воины, а палки, на которые кожу вешают. И вправду у реки парни все высокие были да длинноногие, словно не орки вовсе. Да и привычки у ваших были – не как у всех. Даже плавать умели! Залезете голыхмя в реку – и давай наперегонки нырять, только задницы зеленые сверкают! Вот стыд-то!
«Ага, не смотрела ты на чужих парней», – подумал я, но вслух сказал:
– Не помню тебя, Апа-Шер. Хоть убей – не помню. Ярмарку помню – была ярмарка. Гномов помню. А тебя не помню.
– Да куда уж тебе, – махнула рукой старуха. – Сколько лет прошло. Я бы тебя тоже не признала, коли не твой рост. Таких, как ты, сейчас не встретишь. А как сказал ты свое имя, я сразу вспомнила. Землеройки в Кароде все картавые да шепелявые, вот «Ш» с «С» и попутали. Какой ты Мыскалин? Ты Мышкун, Мышка-Линь, мамка тебя Мышкой звала, как вырос, стали Мышкуном кликать, а Линем за худобу прозвали…
Вот так. Офигеть! Я-то всего лишь постебаться хотел, когда заявку на игру подавал. Подобрал такое имя, чтобы получалась ассоциация: «воин – шаман – путь воина – Кастанеда – кактусы». А тут, оказывается, реально когда-то жил парень, который одновременно и мышь, и линь. Хорошо еще, что не карась. Однако старуха в одной фразе умудрилась выложить столько информации, что я почувствовал себя почти местным жителем. Значит, земледельческие районы называются Карод. То поселение, где была ярмарка, – Шарфун-на-Нере. Река, значит, Нера. Или Нер.
– Я уж и забыл, как меня звали когда-то, – с чувством произнес я. – А что там, у реки, сейчас?
– Ты не знаешь? – удивилась Апа-Шер.
– Откуда же мне знать? Я давно в родных краях не был.
– И о темных тварях не слышал?
– Слышал, – ответил я, смутно припоминая, что болтал Дырдук.
– Так они прошли по Нере лавиной – никто не выжил!
– Что? – охнул я, силясь изобразить изумление.
– Три зимы тому назад было. Прошла волна, всех под себя подмяла. Потом мертвяки стали появляться. Я уж первым делом подумала, что и ты – мертвяк, очень уж по виду на речной народ похож. Но мертвяки ни лук не едят, ни чеснок, а ты мясо с кореньями за обе щеки уплетал, да еще нахваливал. Живой ты!
Естественно, живой, я и не сомневался. Хотя – кто его знает… Впрочем, вслух о своей неуверенности я распространяться не стал. Переспросил, делая вид, что поражен известием о гибели всей родни, какая у меня была:
– Так что, никого-никого из поречников не осталось?
– Никого, – печально кивнула старуха. – Так что правду ты сказал, ничей ты, свой собственный… поэтому я думала, что ты знаешь.
– А, – я махнул рукой. – Просто тридцать лет я был вроде как кародский, то одного отряда, то другого. Там же не по родне числятся, а в каком отряде служишь. А как списали меня по старости лет, так в Кароде вроде как стал ничейным. Вот и сказал, не подумавши.
– И что теперь делать будешь?
Я пожал плечами. Не стану же я сообщать старухе, что собираюсь спасать мир. Не поймет. А вот по поводу того, чем заняться в ближайшее время, у меня еще не было никаких планов.
– Гыся сказала, что ты вроде как знахарь?
– Какой там знахарь, – решил поприбедняться я. – Так, научился кой-чему. В Кароде лекари знатные, да только после боя их не дождешься. Рану перевязать могу, вывих вправить, сломанную руку в лубки уложить…
– А кровь заговаривать умеешь?
– Нет, – покачал я головой. – Не шаман я, не колдун.
Старуха скептически посмотрела на меня, но ничего не сказала. Задумалась, глядя в стену. Я тоже замолчал. Потом, словно приняв какое-то решение, Апа-Шер вдруг предложила:
– А в приемные сыновья ко мне пойдешь? Твой клан погиб. Мой муж давно мертв. Так что решаю я сама, тут мне сыновья не указ. Если согласишься – будешь младшим братом в клане Седого Волка.
Такой удачи я не ожидал. Дня не прошло, как я оказался в Иномирье, – и вот уже и статус есть, и родня появилась. Да у нас временную прописку дольше делать, чем мне тут понадобилось, чтобы стать своим! Или это – очередные шуточки этого гада ползучего, Арагорна, не к ночи будь помянут?
Но все же, еще не веря выпавшему шансу, я энергично закивал:
– А что еще делать? Без хозяина и пес не жилец…
В общем, следующую ночь я провел не под кустом, а с максимальным комфортом, который могло обеспечить орочье стойбище. Конечно, о ванне и теплом клозете речи не шло, но спал я под крышей и на относительно мягкой постели. Даже блохи и клопы, эти извечные мучители человечества, в жердяной пристройке к дому знахарки отсутствовали. Причем – как класс.
Именно этот факт окончательно убедил меня в том, что старуха далеко не так проста, как кажется на первый взгляд. Уж на что наша цивилизация превосходит здешнюю дикость, а с клопами до сих пор не справилась. Где-то в Интернете попадалась информация: дескать, в США запретили сильнодействующие инсектициды как вредные для здоровья людей, и теперь Нью-Йорк атакуют полчища клопов. Поэтому-то и случился последний кризис: не выспавшиеся, измученные чесоткой топ-менеджеры финансовых корпораций начали творить такой бред, какой ни один человек в здравом уме делать не станет.
Правда, я никогда не был в Нью-Йорке и теперь, наверное, никогда туда не попаду, так что не знаю, насколько соврали блоггеры. И вообще – какой такой Интернет?
Теперь мое место тут – в доме старой знахарки, на ложе из шкур, в городке Ултыр-Пхаа, посреди степи, в отдалении от большой реки под названием Нера, на которой полютовали какие-то «твари тьмы». В десятке дней пути до гор, отделяющих равнину Ар-Хашар от северной страны Лували, населенной людьми и гномами, в трех десятках дней пути от столичного города империи Карод Эльтурона Златоглавого.
Тут – тишина, щеку нежно щекочет вытертый мех, которым застелен низкий топчан, пахнет травами и пряностями. Наверняка бабка в своих владениях проводит регулярную санобработку…
И все же интересно: зачем я ей понадобился? Если брать за образец земные цивилизации примерно такого же уровня развития, то, с точки зрения местного жителя, я – легкая добыча первого встречного. Конечно, к почтенному возрасту тут относятся с пиететом, но не настолько, чтобы это помешало по-тихому пристукнуть старика, пока никто не видит. Силы клана или боевых товарищей у меня за спиной нет, ничейный – почти мертвый. Значит, есть у меня что-то, что с трупа не снять… что-то, о чем я сам не подозреваю.
Естественно, Гыся рассказала старухе про мои шуточки с солнцем. Лучше уж она, чем через десятые руки придет слух от ее благоверного. Тот небось уже такого понаврал собутыльникам, что я сам буду удивляться, узнавая о себе много нового и любопытного.
Видимо, здесь таких, как я, охраняет местная вера. Бродили же по Бурятии всякие ламы, а по Средней Азии – дервиши, и никто к ним не приставал… Хотя, думаю, не зря буддийские монахи выдумали свои единоборства – им тоже небось приходилось защищаться от нечестивцев, плюющих на религиозные запреты.
Или – не только вера. Похоже, что мир здешний – все-таки магический. Значит, Апа-Шер подозревает во мне колдуна, который не хочет, чтобы сородичи знали о его силе. В общем, все как на ролевой игре: если видишь существо без доспехов, обвешанное бижутерией, как витрина в лавке эзотерических товаров, не спеши бросаться на него с оружием. Может прилететь не хуже, чем от строя щитовиков. Естественно, такого в клане иметь весьма полезно.
Знала бы только старуха, что на самом деле я ничего не могу. Даже лечить. Кончатся запасы в аптечке – и я буду способен лишь на то, что писал в игровой заявке: рану перевязать да вывих вправить. Что с того, что я знаю физиологию с анатомией? Все равно – с голыми руками, без современного мне оборудования, без фабричных лекарств, я – ничто и звать меня никак. Тут даже нормальной дезинфицирующей жидкости не добудешь. Раз орки говорили о пиве, то, видимо, самогонных аппаратов еще не изобрели, иначе бы местные алкаши предпочли бы пиву что-нибудь более крепкое, имеющее собственное название. Да и откуда тут самогонные аппараты? Нужен змеевик. Самую примитивную трубку можно свернуть и спаять из тонкой металлической полосы. Но вряд ли в этом мире уже существуют прокатные станы. Хотя кто его знает? Может, в городах что-то подобное и есть…
Однако я решил не отчаиваться. Как-то же тут лечат? Видимо, травами. Правда, из всего курса фитотерапии я помню от силы десяток рецептов, да и то – успокаивающих сборов, которые всяким истеричкам выписывал. Нет, вру, должен помнить травы от лихорадки и поноса – они же в заявки были.
Покопавшись в памяти, я понял – действительно знаю травы, которыми можно температуру сбить и кишечник укрепить… и – я чуть не подпрыгнул на постели – знаю антисептики. Ведь слово «лихорадка» многозначно, это – не только температура, но и любое воспаление.
– Ха! – произнес я вслух. – А я, оказывается, крут! В качестве полкового санитара вполне сгожусь!
И неожиданно для себя заснул.
Глава 4
А проснулся от ощущения, что я не один.
Осторожно приоткрыл глаза.
Вроде бы опасности не ощущается.
На крае топчана сидела одна из старухиных орчих. За вечер я уже немного разобрался в статусе этих теток. Хотя все они называли знахарку «матушкой», родной дочерью, вдо́вой и бездетной, вернувшейся в родительский клан после гибели мужа, была из них лишь одна. Остальные – невестки, племянницы, внучки и вообще седьмая вода на киселе. Старуха выбирала себе прислужниц – или учениц – из женщин стойбища, ориентируясь не на родственные связи, а на наличие мозгов и способности к знахарскому делу. Поэтому все они отличались расторопностью и сообразительностью.
Заявившаяся в мою спальню дамочка оказалась той самой единственной родной дочерью Апа-Шер. Она с каким-то странным выражением рассматривала мое лицо, а когда я открыл глаза, вроде как даже засмущалась и вскочила на ноги:
– Матушка велела тебе идти во внутренний двор. На грани ночи и дня ты станешь ее сыном.
И хихикнула, закрывая рот платком.
Я покорно пошел за орчихой. Видимо, мне предстоит стать главным действующим лицом какого-то обряда.
Так и оказалось – во дворе вокруг пылающего под треногой с котлом костра собрались десятка три женщин. Сама Апа-Шер толклась возле огня, подбрасывая в бурлящий кипяток душистые травы. Аромат от варева напоминал запах глинтвейна – тут и перец, и имбирь, и корица, и лимонная кислинка…
Мое появление было встречено дружными смешками. Орчихи перешептывались, показывая на меня пальцами, и вообще вели себя как малолетки перед концертом заезжей рок-группы.
– Иди сюда, – поманила меня Апа-Шер. – Стань тут и раздевайся.
Раздеваться – так раздеваться. Тем более что орчихи вроде успокоились. В руках у одной из них появился бубен, она начала отбивать ритм, остальные затянули что-то тягучее и монотонное.
Скинув халат, я почувствовал себя стриптизером в женском клубе. Один в один картина: вставшие в круг тетки пританцовывают и изредка подвизгивают, я медленно снимаю рубаху, потом – штаны, потом – исподнее… Интересно, что они попытаются засунуть мне за веревочку, завязанную на поясе? Наверное, ничего, тем более что старуха машет: и ее скидывай, и гайтан с забытым на нем «амулетом повышения защиты на одну единицу». В общем, остался в чем мать родила.
И тут только до меня дошло, какую свинью мне подложил Арагорн. Вот стою я голый в этом малиннике. У собравшейся аудитории моя внешность вроде отвращения не вызывает. Те, кто помладше, смотрят равнодушно – дед как дед, куча шрамов на всех частях тела, так это для старого солдата не странно. А вот те, кто постарше, вроде вдовой дочки колдуньи, – с интересом, даже оценивающе. То есть, по их меркам, я вроде как «третий сорт – не брак». И среди зеленокожих кисок тоже небось есть по местным меркам писаные красавицы. У меня же глаза растут на том месте, где им положено. Красивая женщина, какого бы цвета она ни была, держится по-особому, несет себя, как призовой кубок, а дурнушка сама в себя прячется, словно хочет, чтобы на нее вообще не смотрели. Так вот, среди шустрых помощниц знахарки дурнушек нет – это я точно могу сказать. Были бы они человеческими женщинами – завтра же какая-нибудь у меня на топчане ночевала, несмотря на все местные правила и законы. Тем более что вдов в старухиной команде немало.
Но красавицы они – лишь по местным меркам. Для меня же все – помесь жабы с обезьяной, а я склонностью к зоофилии не страдаю.
С другой стороны, если в этом мире есть женщины с более привычной для меня внешностью, то мне вряд ли удастся к ним подкатиться. С моей-то нынешней зеленой рожей!
Осознав окончательно, какую гадость устроил мне Арагорн, я завыл в голос. Орчихи, словно вторя, завизжали, заулюлюкали. И вдруг на голову мне обрушился поток чуть теплой пахучей воды. Пока я переживал по поводу вынужденного целибата, те тетки, что стояли у меня за спиной, смешали отвар из котелка с ведром колодезной воды и теперь устроили мне душ.
Ну что ж, и на том спасибо, после вчерашней беготни по степи помыться очень даже кстати.
Казалось, визжать еще громче невозможно, но старухиным помощницам это удалось. Не успел я очухаться от душа, как небо вдруг резко посветлело, а дальние горы, которые было видно и отсюда, из внутреннего дворика, вспыхнули в лучах рассветного солнца.
Старуха, успевшая собрать мою одежду, толкнула в спину – дескать, пошевеливайся, вали скорее, пока Тот, Кто Носит Золотой Щит, на тебя глаз не положил. Я в последний раз улыбнулся солнцу и нырнул вслед за Апа-Шер в тень под навес.
А вот дальше начались вещи, совершенно для меня непонятные.
Старуха втолкнула меня в пристройку и захлопнула дверь. В полутьме я разглядел свои вещи, сваленные кучей в углу, и аккуратно разложенную на постели холщовую рубаху. Новую, по виду – ни разу не надеванную, из неотбеленного полотна, с вышивкой по подолу и рукавам. Я быстренько натянул на себя подарок моей новоиспеченной мамаши, лег и закутался в шкуры. Меня трясло так, словно на голову мне вылили не ведро тепловатой воды, а добрую половину Ледовитого океана.
Кое-как согревшись, я начал думать.
Ну, обряд, если судить по земным меркам, не такой уж и странный. Ключевые моменты – вроде омовения и подарка одежды – вполне логичны.
Я вынул из-под одеяла руку. Интересный узор на рукаве: зелеными нитками вышиты то ли лошадки, то ли птички, в общем, кто-то с ногами и крыльями. Забавно. Может быть, это вообще драконы. Или пегасы… Особым искусством орочьи вышивальщицы не отличаются, поэтому понять, кто это изображен, малореально.
А вот мое состояние после обряда мне совершенно не нравится.
Такое впечатление, что пил я не позавчера, а этой ночью, причем мешал всякую дрянь. Постепенно начало болеть все. Ныли колени, сводило судорогой руки, ломило шею, сквозь позвоночник словно раскаленную иглу протащили… ну, о голове я уже не говорю. Неужели я умудрился простудиться за какие-то жалкие секунды, пока бегал голым по двору? Ведь не так уж холодно, не зима, в конце концов…
Поворочавшись, пытаясь найти положение, в котором я буду чувствовать себя наименее хреново, я неожиданно уснул. А проснулся вновь от того, что на топчане сидела дочка Апа-Шер – Жужука. Соответственно, теперь – моя названая сестрица.
– Вот засоня! Утреннюю еду проспал. Я тебе мяса принесла, ведь ты голодный, – ласково проворковала она.
Воркующая орчиха – это, конечно, малопредставимое зрелище. Однако мне вдруг это перестало казаться странным. Милая тетка это Жужука. Даже по-своему красивая. Вся такая круглая, уютная, а глаза у нее большие и добрые. И кожа, наверное, мягкая и упругая. Ведь не старая же она, тридцать с небольшим – не возраст. На земле ее ровесницы себя девочками считают.
Жужука, кокетливо скаля клыки, протянула мне тарелку. Пахло жареным мясом. Я приподнялся, прислонился к стене.
– Ну-ка, открой ротик, – лукаво предложила Жужука. – Маленький еще, кормить надо. Кушай, надо кушать! Вкусно!
И принялась засовывать куски мне в рот.
Странно, но я был не против. Хотя боль во всем теле не унималась, жевать и глотать это нисколько не мешало. Да и боль была какая-то не конкретная, словно привычная. У меня так года три болело порванное сухожилие.
Впрочем, самостоятельно есть гораздо удобнее. Я выбрался из-под одеяла, забрал у женщины тарелку. Ага! И суховатая лепешка есть – ее удобно макать в жир. И попить Жужука принесла. Заботливая у меня сестричка!
– Как тебя благодарить-то, Жужука? – спросил я, почувствовав себя более или менее сытым. – Так за мной ходишь, словно я и вправду малыш несмышленый.
– А зачем благодарить? – орчиха лукаво стрельнула глазами. – Да от вас, мужиков, благодарности разве дождешься?
– Ну, от кого и не дождешься, а от кого и дождешься, – с намеком ответил я. – Добрая сестра – половина удачи.
Одновременно я совершал стратегические маневры. Пристроил тарелку и кувшин с питьем на пол, чтобы не мешали, подтянул ноги. Сидеть Жужуке стало просторнее, она привалилась к стене. Кажется, орчиха совершенно не против того, чтобы забраться ко мне в постель поглубже. Впрочем, не все сразу.
Я нежно провел пальцами по ее щеке. Так и есть – кожа гладкая, мягкая, прохладная… Хорошая кожа. И баба эта, Жужука, хорошая. Такая, как надо. Правда, теперь – сестра. Так что фиг его знает, как остальные на наши посиделки посмотрят.
И действительно: перехватив мою руку, Жужука на миг сжала мне пальцы, а потом оттолкнула с притворным гневом:
– Ишь чего удумал, братик! Думаешь, такая благодарность нужна?
– А какая? – Я сделал большие глаза.
– Ну… посмотрим, – лукаво ответила моя названая сестренка.
Одним скользящим движением она встала и подхватила посуду.
«А ведь красавица! – невольно подумал я. – И в теле, и гибкая, как пружинка!»
Жаль, подольше полюбоваться не удалось. Улыбнувшись на прощание, «сестричка» выскочила за дверь. Я откинулся на постель, тихо шизея от произошедшего.
Так не бывает! После обряда мои вкусы поменялись кардинальным образом. Еще вчера все орчихи казались мне на одно лицо, и женской привлекательности в них было не больше, чем в самках макак в зоопарке. А сейчас я был бы не прочь, если бы Жужука осталась в моей постели хоть до завтрашнего утра. И прекрасно знал, чем хочу с ней заняться. Мало того, я надеюсь, что названая сестрица просто набивает себе цену.
Я энергично почесал в затылке.
Что-то со вчерашнего дня произошло такое, что полностью изменило меня…
«А что, собственно, произошло? – задал я сам себе вопрос. – А ничего. Точнее, вчера мои мозги были еще человеческие, а сегодня уже орочьи. И тело… Вчера я чувствовал себя достаточно молодым – неважно, орком или человеком. Молодым и крепким. А сегодня по ощущениям я – старик, причем долго ведший далеко не самый здоровый образ жизни. Как там говорится? Если тебе уже исполнилось сорок, ты проснулся, и у тебя ничего не болит, то значит – ты умер».
В общем, все так, как должно быть по той роли, которую я играл…
Мне стало тоскливо. Ну что за невезуха! Все попаданцы в магические миры с места в карьер становятся качками и красавцами, а мне приходится существовать в теле древней развалины. И как мне теперь этот грешный мир спасать? Или что там Арагорн сказал – лечить? Меня самого бы кто подлечил…
И все же что-то мелькало на краю сознания, не давая покоя. Наконец мне удалось поймать мысль за хвост: «Если все в этом мире полностью соответствует моей роли на игре, значит, все, что осталось от игры, тут станет настоящим!»
В памяти всплыла картина: орчиха-роженица с благоговением смотрит на брошку, а та уже не ширпотребовская дешевка производства артели «Красный кузнец», но настоящая драгоценность. По крайней мере по виду.
Осторожно приоткрыл глаза.
Вроде бы опасности не ощущается.
На крае топчана сидела одна из старухиных орчих. За вечер я уже немного разобрался в статусе этих теток. Хотя все они называли знахарку «матушкой», родной дочерью, вдо́вой и бездетной, вернувшейся в родительский клан после гибели мужа, была из них лишь одна. Остальные – невестки, племянницы, внучки и вообще седьмая вода на киселе. Старуха выбирала себе прислужниц – или учениц – из женщин стойбища, ориентируясь не на родственные связи, а на наличие мозгов и способности к знахарскому делу. Поэтому все они отличались расторопностью и сообразительностью.
Заявившаяся в мою спальню дамочка оказалась той самой единственной родной дочерью Апа-Шер. Она с каким-то странным выражением рассматривала мое лицо, а когда я открыл глаза, вроде как даже засмущалась и вскочила на ноги:
– Матушка велела тебе идти во внутренний двор. На грани ночи и дня ты станешь ее сыном.
И хихикнула, закрывая рот платком.
Я покорно пошел за орчихой. Видимо, мне предстоит стать главным действующим лицом какого-то обряда.
Так и оказалось – во дворе вокруг пылающего под треногой с котлом костра собрались десятка три женщин. Сама Апа-Шер толклась возле огня, подбрасывая в бурлящий кипяток душистые травы. Аромат от варева напоминал запах глинтвейна – тут и перец, и имбирь, и корица, и лимонная кислинка…
Мое появление было встречено дружными смешками. Орчихи перешептывались, показывая на меня пальцами, и вообще вели себя как малолетки перед концертом заезжей рок-группы.
– Иди сюда, – поманила меня Апа-Шер. – Стань тут и раздевайся.
Раздеваться – так раздеваться. Тем более что орчихи вроде успокоились. В руках у одной из них появился бубен, она начала отбивать ритм, остальные затянули что-то тягучее и монотонное.
Скинув халат, я почувствовал себя стриптизером в женском клубе. Один в один картина: вставшие в круг тетки пританцовывают и изредка подвизгивают, я медленно снимаю рубаху, потом – штаны, потом – исподнее… Интересно, что они попытаются засунуть мне за веревочку, завязанную на поясе? Наверное, ничего, тем более что старуха машет: и ее скидывай, и гайтан с забытым на нем «амулетом повышения защиты на одну единицу». В общем, остался в чем мать родила.
И тут только до меня дошло, какую свинью мне подложил Арагорн. Вот стою я голый в этом малиннике. У собравшейся аудитории моя внешность вроде отвращения не вызывает. Те, кто помладше, смотрят равнодушно – дед как дед, куча шрамов на всех частях тела, так это для старого солдата не странно. А вот те, кто постарше, вроде вдовой дочки колдуньи, – с интересом, даже оценивающе. То есть, по их меркам, я вроде как «третий сорт – не брак». И среди зеленокожих кисок тоже небось есть по местным меркам писаные красавицы. У меня же глаза растут на том месте, где им положено. Красивая женщина, какого бы цвета она ни была, держится по-особому, несет себя, как призовой кубок, а дурнушка сама в себя прячется, словно хочет, чтобы на нее вообще не смотрели. Так вот, среди шустрых помощниц знахарки дурнушек нет – это я точно могу сказать. Были бы они человеческими женщинами – завтра же какая-нибудь у меня на топчане ночевала, несмотря на все местные правила и законы. Тем более что вдов в старухиной команде немало.
Но красавицы они – лишь по местным меркам. Для меня же все – помесь жабы с обезьяной, а я склонностью к зоофилии не страдаю.
С другой стороны, если в этом мире есть женщины с более привычной для меня внешностью, то мне вряд ли удастся к ним подкатиться. С моей-то нынешней зеленой рожей!
Осознав окончательно, какую гадость устроил мне Арагорн, я завыл в голос. Орчихи, словно вторя, завизжали, заулюлюкали. И вдруг на голову мне обрушился поток чуть теплой пахучей воды. Пока я переживал по поводу вынужденного целибата, те тетки, что стояли у меня за спиной, смешали отвар из котелка с ведром колодезной воды и теперь устроили мне душ.
Ну что ж, и на том спасибо, после вчерашней беготни по степи помыться очень даже кстати.
Казалось, визжать еще громче невозможно, но старухиным помощницам это удалось. Не успел я очухаться от душа, как небо вдруг резко посветлело, а дальние горы, которые было видно и отсюда, из внутреннего дворика, вспыхнули в лучах рассветного солнца.
Старуха, успевшая собрать мою одежду, толкнула в спину – дескать, пошевеливайся, вали скорее, пока Тот, Кто Носит Золотой Щит, на тебя глаз не положил. Я в последний раз улыбнулся солнцу и нырнул вслед за Апа-Шер в тень под навес.
А вот дальше начались вещи, совершенно для меня непонятные.
Старуха втолкнула меня в пристройку и захлопнула дверь. В полутьме я разглядел свои вещи, сваленные кучей в углу, и аккуратно разложенную на постели холщовую рубаху. Новую, по виду – ни разу не надеванную, из неотбеленного полотна, с вышивкой по подолу и рукавам. Я быстренько натянул на себя подарок моей новоиспеченной мамаши, лег и закутался в шкуры. Меня трясло так, словно на голову мне вылили не ведро тепловатой воды, а добрую половину Ледовитого океана.
Кое-как согревшись, я начал думать.
Ну, обряд, если судить по земным меркам, не такой уж и странный. Ключевые моменты – вроде омовения и подарка одежды – вполне логичны.
Я вынул из-под одеяла руку. Интересный узор на рукаве: зелеными нитками вышиты то ли лошадки, то ли птички, в общем, кто-то с ногами и крыльями. Забавно. Может быть, это вообще драконы. Или пегасы… Особым искусством орочьи вышивальщицы не отличаются, поэтому понять, кто это изображен, малореально.
А вот мое состояние после обряда мне совершенно не нравится.
Такое впечатление, что пил я не позавчера, а этой ночью, причем мешал всякую дрянь. Постепенно начало болеть все. Ныли колени, сводило судорогой руки, ломило шею, сквозь позвоночник словно раскаленную иглу протащили… ну, о голове я уже не говорю. Неужели я умудрился простудиться за какие-то жалкие секунды, пока бегал голым по двору? Ведь не так уж холодно, не зима, в конце концов…
Поворочавшись, пытаясь найти положение, в котором я буду чувствовать себя наименее хреново, я неожиданно уснул. А проснулся вновь от того, что на топчане сидела дочка Апа-Шер – Жужука. Соответственно, теперь – моя названая сестрица.
– Вот засоня! Утреннюю еду проспал. Я тебе мяса принесла, ведь ты голодный, – ласково проворковала она.
Воркующая орчиха – это, конечно, малопредставимое зрелище. Однако мне вдруг это перестало казаться странным. Милая тетка это Жужука. Даже по-своему красивая. Вся такая круглая, уютная, а глаза у нее большие и добрые. И кожа, наверное, мягкая и упругая. Ведь не старая же она, тридцать с небольшим – не возраст. На земле ее ровесницы себя девочками считают.
Жужука, кокетливо скаля клыки, протянула мне тарелку. Пахло жареным мясом. Я приподнялся, прислонился к стене.
– Ну-ка, открой ротик, – лукаво предложила Жужука. – Маленький еще, кормить надо. Кушай, надо кушать! Вкусно!
И принялась засовывать куски мне в рот.
Странно, но я был не против. Хотя боль во всем теле не унималась, жевать и глотать это нисколько не мешало. Да и боль была какая-то не конкретная, словно привычная. У меня так года три болело порванное сухожилие.
Впрочем, самостоятельно есть гораздо удобнее. Я выбрался из-под одеяла, забрал у женщины тарелку. Ага! И суховатая лепешка есть – ее удобно макать в жир. И попить Жужука принесла. Заботливая у меня сестричка!
– Как тебя благодарить-то, Жужука? – спросил я, почувствовав себя более или менее сытым. – Так за мной ходишь, словно я и вправду малыш несмышленый.
– А зачем благодарить? – орчиха лукаво стрельнула глазами. – Да от вас, мужиков, благодарности разве дождешься?
– Ну, от кого и не дождешься, а от кого и дождешься, – с намеком ответил я. – Добрая сестра – половина удачи.
Одновременно я совершал стратегические маневры. Пристроил тарелку и кувшин с питьем на пол, чтобы не мешали, подтянул ноги. Сидеть Жужуке стало просторнее, она привалилась к стене. Кажется, орчиха совершенно не против того, чтобы забраться ко мне в постель поглубже. Впрочем, не все сразу.
Я нежно провел пальцами по ее щеке. Так и есть – кожа гладкая, мягкая, прохладная… Хорошая кожа. И баба эта, Жужука, хорошая. Такая, как надо. Правда, теперь – сестра. Так что фиг его знает, как остальные на наши посиделки посмотрят.
И действительно: перехватив мою руку, Жужука на миг сжала мне пальцы, а потом оттолкнула с притворным гневом:
– Ишь чего удумал, братик! Думаешь, такая благодарность нужна?
– А какая? – Я сделал большие глаза.
– Ну… посмотрим, – лукаво ответила моя названая сестренка.
Одним скользящим движением она встала и подхватила посуду.
«А ведь красавица! – невольно подумал я. – И в теле, и гибкая, как пружинка!»
Жаль, подольше полюбоваться не удалось. Улыбнувшись на прощание, «сестричка» выскочила за дверь. Я откинулся на постель, тихо шизея от произошедшего.
Так не бывает! После обряда мои вкусы поменялись кардинальным образом. Еще вчера все орчихи казались мне на одно лицо, и женской привлекательности в них было не больше, чем в самках макак в зоопарке. А сейчас я был бы не прочь, если бы Жужука осталась в моей постели хоть до завтрашнего утра. И прекрасно знал, чем хочу с ней заняться. Мало того, я надеюсь, что названая сестрица просто набивает себе цену.
Я энергично почесал в затылке.
Что-то со вчерашнего дня произошло такое, что полностью изменило меня…
«А что, собственно, произошло? – задал я сам себе вопрос. – А ничего. Точнее, вчера мои мозги были еще человеческие, а сегодня уже орочьи. И тело… Вчера я чувствовал себя достаточно молодым – неважно, орком или человеком. Молодым и крепким. А сегодня по ощущениям я – старик, причем долго ведший далеко не самый здоровый образ жизни. Как там говорится? Если тебе уже исполнилось сорок, ты проснулся, и у тебя ничего не болит, то значит – ты умер».
В общем, все так, как должно быть по той роли, которую я играл…
Мне стало тоскливо. Ну что за невезуха! Все попаданцы в магические миры с места в карьер становятся качками и красавцами, а мне приходится существовать в теле древней развалины. И как мне теперь этот грешный мир спасать? Или что там Арагорн сказал – лечить? Меня самого бы кто подлечил…
И все же что-то мелькало на краю сознания, не давая покоя. Наконец мне удалось поймать мысль за хвост: «Если все в этом мире полностью соответствует моей роли на игре, значит, все, что осталось от игры, тут станет настоящим!»
В памяти всплыла картина: орчиха-роженица с благоговением смотрит на брошку, а та уже не ширпотребовская дешевка производства артели «Красный кузнец», но настоящая драгоценность. По крайней мере по виду.