Меня охватило безумное волнение.
   – Эта Башня, несомненно, главный штаб, пристанище Тех, кто правит в нашем мире!
   – Мы с Фриско того же мнения.
   В пути египтяне очень привязались к Техати. Несмотря на устрашающую внешность, гигант обладал добрым сердцем и любил пошутить. Он быстро изучил язык, иногда удивляя своих спутников неожиданными каламбурами, что свидетельствовало о его несомненном уме. В царстве живых лишь человеку, дана способность к игре словами. Только homo agnomenatio <названный человеком (лат.)>, так, кажется? Не помню, совсем забыл латынь. Попадись мне ее знаток, я с удовольствием восстановил бы свои знания.
   Но вернемся к Пахери и Техати. Египтянам удалось пройти тяжкий путь через горы лишь благодаря его силе и обезьяньей ловкости. На месте гибели гиганта они вознесли молитвы и двинулись дальше. Узкая тропка косо нависала над ущельем под углом сорок пять градусов; влажная и скользкая, она была так узка, что путникам пришлось идти цепочкой друг за другом, касаясь плечами отвесной стены утеса. В некоторых местах она сужалась еще больше, и люди передвигались боком, прижавшись грудью и лицом к скале, судорожно цепляясь за малейшие неровности.
   На полпути Эхнатон, который шел первым, едва не сорвался – он увидел скелет. Да, там лежал скелет; без сомнения, скелет человека, погибшего от голода в этом краю, где не было грейлстоунов. Фараон прочитал над костями молитву и столкнул их в воду. Они продолжали свой путь и вскоре добрались до конца тропы. Казалось, она исчезала в море, и люди пришли в полное отчаяние. Эхнатон, уцепившись одной рукой за выступ скалы и держа в другой факел, стал осматриваться вокруг. Неподалеку он увидел темный провал – вход в пещеру; видимо, тропа вела к нему. Он оттолкнулся от выступа и шагнул в свинцовые волны. Вода доходила до колен; египтяне брели за своим вождем, осторожно нащупывая каждый шаг.
   Их охватил смертельный холод, зубы стучали, они еле двигались. Пахери, содрогаясь от ужаса, шел последним. Что их ждет? Может быть, перед ними дверь в жилище богов? Не ожидает ли их там песоголовый Анубис, дабы отвести к Великому Судье, который каждому отпустит по его деяниям? Пахери вспоминал о совершенных им несправедливостях, о мелочности и жестокости, алчности и вероломстве. В предчувствии неизбежной кары он замер; остальные ушли вперед, а он все стоял в ледяном холоде и мраке, обуреваемый страхом. Наконец, он поспешил за своими товарищами.
   Пещера окончилась туннелем, явно искусственным. Через сотню ярдов он расширился, и люди оказались в круглом зале, освещенном девятью лампами в форме сфер; установленные на высоких треножниках, они излучали холодный ровный свет.
   Первое впечатление было устрашающим – они вновь увидели скелет. Его правая рука была вытянута, будто человек старался что-то достать. Рядом валялся цилиндр. Но египтян больше поразило то, что скелет оказался женским. По черепу и остаткам волос они определили, что незнакомка принадлежала к негроидной расе. Вероятно, женщина тоже умерла от голода. По трагической иронии судьбы это произошло в нескольких футах от запасов пищи.
   После смерти своего спутника, на останки которого египтяне наткнулись раньше, она сумела пройти – или проползти – весь путь в эту подземную камеру и погибла, когда спасение было рядом.
   Меня чрезвычайно заинтриговала ее судьба. Что толкнуло ее на это гибельное странствие? Сколько было у нее спутников? Кто из них погиб, а кто вернулся, не дойдя до пещеры, через порог которой перекатываются волны северного моря? Каким образом им удалось миновать земли длинноносых гигантов? Как ее звали и почему ей выпал столь страшный конец?
   Может быть, она оставила записку в своей чаше? Но цилиндр был заперт, и открыть крышку могла лишь его владелица. Да и вряд ли египтяне смогли бы прочесть послание. Все это случилось до того, как усилиями миссионеров Церкви Второго Шанса на Реке был внедрен эсперанто. Кроме того, миллиарды людей, научившихся говорить на этом языке, писать на нем не умеют.
   Египтяне прочли заупокойную молитву над останками и в молчании принялись осматривать зал. Они обнаружили одиннадцать металлических лодок разного размера, покоящихся на У-образных металлических опорах.
   Здесь же были запасы пищи в пластмассовых коробках. Вначале Эхнатон и его спутники не могли понять, что это такое; потом они разглядели на банках рисунки, поясняющие, как их открыть. Откупорив сосуды, люди обнаружили там мясо, хлеб и овощи. Они с жадностью набросились на еду, насытились, и от усталости их сразу же сморил глубокий и долгий сон.
   Теперь египтяне твердо уверовали, что боги (по мнению Эхнатона – бог) им покровительствует. Это для них была подготовлена тропа – пусть тяжкая, но путь к бессмертию не дается легко и преодолеть его можно лишь добродетелью и усердным трудом. Вот Техати, несомненно, грешил в своей жизни, и боги за это сбросили его со скалы.
   На лодках также были нанесены схемы, из которых стало ясно, как ими управлять. Египтяне внимательно изучили их и выбрали себе одно из самых вместительных суденышек. Четыре человека легко подняли лодку и донесли до моря. Спустив ее на воду, они разместились в ней. Возле руля находился щиток с кнопками. Хотя фараону не подобало заниматься мирскими трудами, Эхнатон решил сам вести кораблик. Сверяясь с рисунком-схемой, он надавил клавишу на щитке. Засветился экран, на нем возник оранжевый силуэт башни. Он нажал другую кнопку, и лодка двинулась вперед.
   Среди египтян возникла паника, но их вождь не дрогнул и сохранил невозмутимость. Потом люди успокоились. Они знали, что сделали все правильно и не нарушили божественной воли. Металлическое суденышко представлялось им баркой, на которой, по их верованиям, умерших перевозят по водам в иной мир – Аменти, Страну Заката. Пищу, найденную в пещере, они сочли даром богов, а сама гигантская Башня – что ж, она походила на огромную круглую колонну; в своей стране они привыкли лицезреть громадные сооружения.
   Подобно многим народам, египтяне после воскрешения в мире Реки испытали потрясение, даже гнев. Их жрецы рассказывали совсем другие истории о загробной жизни. Правда, они по-прежнему обитали в прибрежной стране, как раньше на Ниле, но на этом сходство кончалось. Однако сейчас боги вели их в самое сердце Иного Мира.
   И то, что окружало их, было действительно похоже на Страну Заката. Сейчас, когда они уже пребывали в жилище Озириса, это особенно бросалось в глаза. Наверное, долина Реки – промежуточная стадия между миром живых и миром мертвых. О ней тоже рассказывали жрецы, но они во многом заблуждались, и это понятно – лишь боги владеют истиной. Конечно, колонноподобная Башня не похожа на Двойной Дворец Великого Судии, но боги могут менять все. В Мире Реки тоже все постоянно менялось, потому что менялись сами души богов.
   Эхнатон повернул руль, и оранжевое изображение башни на экране надвое пересекла темная черта. Время от времени он сжимал круглую рукоять справа от штурвала, регулируя скорость. Кораблик несся по волнам затянутого туманом моря с такой быстротой, что пассажиры онемели от страха. Через два часа изображение Башни разрослось до огромных размеров, и вдруг экран осветился ярким всполохом. Эхнатон резко снизил скорость. Он нажал еще одну кнопку, и египтяне закричали от ужаса и изумления: из двух овальных стояков на носу судна вырвались блестящие снопы света.
   Гигантский монолит Башни нависал над ними.
   Эхнатон коснулся следующей клавиши. Гладкие, без единого шва стены медленно разошлись, образовав огромные круглые ворота. Лучи прожекторов осветили просторный зал с металлическими стенами. Фараон направил лодку к самому входу, выключил двигатель и встал на борт, пытаясь дотянуться до порога, возвышавшегося над ними. Рывок – и он прыгнул в зал, держа в руках конец каната; крюки, торчавшие из стен, подсказывали, где следует его закрепить. Недоверчиво, в полном молчании, за ним последовали остальные.
   Все – за исключением Пахери. Его обуял такой ужас, что он не мог заставить себя сдвинуться с места. У него стучали зубы, тряслись колени, испуганной птицей билось в груди сердце. В голове царил полный сумбур. Он не находил сил подняться и догнать остальных. Там, в глубинах чудовищной Башни, ему уготовано предстать перед Судией и ждать кары!
   Тут я должен вступиться за Пахери. Он рискнул поведать Тому Райдеру о своей трусости, а это уже мужественный поступок.
   Что касается Эхнатона, то он не опасался своего Единого Бога и смело направился вперед по проходу. Кучка египтян следовала за ним, отставая лишь на несколько шагов. Один из них с удивлением обернулся к сидящему в лодке Пахери, махнул рукой, приглашая поспешить за ними, и двинулся дальше.
   Внезапно в конце прохода египтяне без единого звука рухнули на колени. Они пытались подняться, опираясь на руки, но неведомая сила прижала их к полу. Они лежали, распластавшись, словно восковые фигурки.
   Медленно сдвинулись створки ворот; ни следа, ни тонкой щелки не осталось от них на гладкой поверхности стены. В густом тумане холодного моря Пахери был один.
   Не теряя времени он нажал кнопку, и лодка двинулась с прежней скоростью. Но теперь на экране не было никакого изображения, никакой картинки, подсказывающей путь. Он долго метался взад и вперед вдоль отвесной скалы, пытаясь найти пещеру. В конце концов, Пахери выбрал одно направление и вскоре добрался до провала, под сводом которого море пробивалось сквозь горы. Направив туда лодку, он попал в громадную вытянутую пещеру; в дальнем конце ее раздавался грохот водопада. Египтянин попробовал найти место, чтобы пристать, но течение стремительно несло его лодку к пропасти. Рев падающей воды стал громоподобным, суденышко перевернулось, Пахери рухнул куда-то вниз… и больше он не помнил ничего.
   Очнувшись, Пахери обнаружил, что лежит, совершенно нагой, у какого-то грейлстоуна. Рядом стояла чаша – конечно, новая, – и громоздилась стопка полотнищ. Он услышал голоса. Темные фигуры с цилиндрами в руках двигались к грейлстоуну. Египтянин был здоров и невредим, но переполнен чудовищными воспоминаниями об обители богов.
   Том Райдер встретился с Пахери в этих местах, пробудившись после того, как его прикончил какой-то средневековый фанатик-христианин. Он вновь избрал солдатское ремесло и попал в один отряд с египтянином. Вскоре ему удалось услышать этот рассказ. Райдер дослужился до звания капитана и вновь был убит. На следующий день он проснулся в местности, где жил Фарингтон. Через несколько месяцев они вместе отправились вверх по Реке на выдолбленном из сосны челне. Позже вернулись обратно, построили «Раззл-Даззл» и набрали экипаж.
   Как я отнесся к этой истории? Ну, прежде всего, я решил, что до истины нужно добраться самому. Если Пахери ничего не выдумал – а Том, считал, что у него воображения не больше, чем в дубовом топорище, – то стоит поискать пути на север. Этот мир, столь непохожий на Землю, может дать ответы на великие вопросы; он – отражение подлинной сути вещей.
   Эй, там, на Башне! Ждите!



40


   Продолжение письма Фригейта.
   Недавно к рассказу Райдера добавились новые подробности. Несколько дней назад мне довелось быть невидимым свидетелем разговора между Фриско и Томом. Они беседовали в большой каюте, я сидел снаружи у ее стенки, покуривая сигарету. Занятый размышлениями о недавнем споре с Нур эль-Музафиром, я не обращал внимания на доносившиеся из каюты голоса, как вдруг уловил слова капитана:
   – Да, но каким образом выяснить, не использует ли он нас в своих собственных целях? И что они сулят нам? Как узнать, сможем ли мы попасть в Башню? Есть ли там еще один вход? А если есть, то почему он не сказал о нем? Правда, он обещал объяснить все позже, но прошло уже столько времени, а мы его больше не видели. Вернее, не видел ты, я-то с ним никогда не встречался. Вдруг что-то произошло – его могли схватить, или мы стали ему больше не нужны.
   Райдер что-то ответил, но я не расслышал; видимо, он сидел спиной к стене. Снова раздался голос Фарингтона:
   – Да, конечно… Но я думаю вот о чем. Мне кажется, что к моменту вашей встречи он даже не подозревал, что египтяне добрались до Башни, а один из них вернулся сюда.
   Опять ответ Райдера и реплика Фарингтона:
   – Согласен. Туннель, канат, лодки, да и сама тропа – все подготовлено для нас, но прежде туда проникли другие.
   Усилился ветер, и несколько минут я не мог разобрать ни слова. Я подсел к стенке вплотную и вновь услышал голос Фриско.
   – Ты подозреваешь, что кто-то из Них оказался на нашем судне? Все может быть, Текс, но к чему это? Нам же не объяснили, как мы узнаем посвященных. Когда нам об этом скажут и где мы встретимся? В устье Реки? Представь себе – мы туда добрались, а там никого нет. Сколько нам придется ждать – сто лет? А если…
   Райдер прервал его длинной тирадой. Я навострил уши, пылая любопытством так, словно от меня исходили огни святого Эльма. Стоявший у штурвала Мустафа странно на меня поглядывал. Он мог сообразить, что я подслушиваю, и меня это сильно встревожило: если турок расскажет капитану, меня в два счета выставят с судна. Но вряд ли он догадывался, что речь идет о вещах, которые мне не следует знать. Я продолжал попыхивать сигаретой, а когда она потухла, притворился спящим.
   Все происходящее сильно напоминало сцену из «Острова сокровищ», когда, сидя в бочке из-под яблок, Джим Хокинс узнает о сговоре Джона Сильвера с дружками-пиратами насчет захвата «Эспаньолы». Но в данном случае ни Фарингтон, ни Райдер не плели интриг. Похоже, они были их жертвами.
   – Меня больше всего интересует, – говорил Фарингтон, – зачем мы ему нужны? Могущество этого существа превосходит силу дюжины богов. Он борется против себе подобных, а мы – пешки в его руках. Если он хочет видеть нас в Башне, то почему сам не переправит туда?
   Наступило молчание, нарушаемое лишь стуком кружек, потом послышался голос Райдера:
   – Но должны же быть, черт возьми, какие-то разумные причины! Когда-нибудь мы узнаем о них. А сейчас – что мы можем поделать?
   – Верно! – горько рассмеялся Фарингтон. – Что мы можем? Уж скорее бы добраться до конца – хорошего или плохого… Я все время ощущаю, что мной вертят словно куклой… я сыт этим по горло! В молодости из меня выжимали соки и богачи, и люди победнее. Стал знаменит – на мне наживались мои издатели, а потом – родные и друзья. Но здесь, в этом мире, я не допущу, чтобы меня эксплуатировали как бессловесного скота, годного лишь сгребать уголь да ловить рыбу!
   – Да ты и сам себя эксплуатировал, как и все мы, – возразил Райдер. – Я греб деньги кучами, ты – тоже. Ну, и чего мы добились? Понастроили дурацких домов, накупили машин, выпивки, шлюх… разную ерунду… И сдохли! А могли бы жить красиво и прилично, сберечь свои денежки, дотянуть до старости…
   Фарингтон вновь разразился смехом.
   – Да разве это наша стихия, Текс? Жить на всю катушку, жечь свечу с обоих концов – вот наш удел! Стоит ли крутиться в беличьем колесе обыденности, стать тупым животным на жирном пастбище, вести серую, тусклую жизнь в преддверии столь же серого будущего?
   Снова звон кружек. Тут Фарингтон принялся рассказывать Райдеру о своей поездке из Сан-Франциско в Чикаго. В поезде ехала прелестная женщина с ребенком и служанкой. Уже через час после знакомства она перебралась в его купе, и трое суток подряд они наслаждались друг другом – словно обезумевшие в брачную пору животные.
   Я понял, что мне пора отойти, и перебрался к фок-мачте, где болтали Абигайл Райс и Нур. Похоже, Мустафа не догадался, что я подслушивал чужой разговор.
   С этого часа меня охватило необоримое желание узнать, кто же был Он, о котором шла речь в каюте. По-видимому, кто-то из создателей этого мира, кто-то из могущественных существ, воскресивших нас. Как это могло стать реальностью? Сама идея казалась столь грандиозной и устрашающей, что я с трудом мог ее осознать. Да, был Некто, а вернее – Некие, осуществившие этот невероятный проект. И Они были истинными богами.
   Если история Райдера правдива, то Башня в северном море, по-видимому, является цитаделью, главным штабом Творцов этого мира, наших тайных владык. Я понимаю, что это звучит как бред – или сюжет фантастического романа, большинство которых ничем не отличается от бреда. Правда, авторы, создававшие эту галиматью, считали владыками своих издателей. Вдруг в Башне собралась клика этаких супер-издателей? Живот надорвешь от смеха – верно, Боб?
   А если Райдер лжет или лжет его информатор – Пахери? Нет, не думаю. По-моему, Райдер и Фарингтон связаны с кем-то из таинственных владык. Их разговор явно не преследовал цель разыграть подслушивающего. Хотя… Оба они – парни с юмором.
   Тут впору совсем свихнуться!
   Нет, конечно, они обсуждали реальные события и разговаривали открыто лишь по одной причине. Кого им опасаться на собственном судне после стольких лет? Кто станет следить за ними, да и зачем?
   Мысли путались, метались, как муравьи в разворошенном муравейнике. Сколько невероятных гипотез, предположений, противоречий! И какова фабула! Жаль, что во времена моей литературной карьеры подобный сюжет не приходил мне в голову. Но как вместить в одну книгу историю планеты, опоясанной огромной, бесконечной рекой, в долине которой обитают почти все разумные существа, когда-либо видевшие свет земного солнца! Тут понадобится дюжина книг! Нет, даже к лучшему, что эта идея у меня на Земле не возникла!
   Как поступить сейчас? Отправить письмо или порвать его? В твои руки оно, конечно, не попадет, а в чьих окажется? Дай Бог, оно достанется тому, кто не знает английского языка.
   Чего я опасаюсь? Трудно сказать… Но наша, на первый взгляд незатейливая жизнь в долине Реки имеет оборотную сторону. Там, в мрачной тени, идет какая-то тайная борьба и внутренний голос подсказывает мне: не зная всего, держись подальше!
   Кому предназначены эти послания? Конечно, мне самому, хотя я и надеюсь, что, при невероятном стечении обстоятельств, они попадут в руки тех, кого я знаю, люблю, к кому питаю симпатии.
   Сейчас, восседая с пером в руке на палубе судна, я пытаюсь разглядеть лица людей на берегу и увидеть того, кому я адресовал эти письма. Но мы плывем посреди Реки, и я вижу лишь крохотные темные фигурки.
   Великий Боже, сколько лиц промелькнуло здесь передо мной за двадцать лет! Миллионы – значительно больше, чем на Земле! Некоторые из них вынырнули из далеких тысячелетий; несомненно, я встречал и своих предков, не ведая о том. Если принять во внимание приливы и отливы великих миграций, военные вторжения, странствия отдельных людей и прочие обстоятельства, то среди моих предков я отыщу и монголоидов, и американских индейцев, и австралийцев, и негров.
   Вот поразмысли. С каждым поколением назад число твоих предков удваивается. Предположим, ты родился в 1925, а твои родители – в 1900 году (конечно, я прекрасно помню твой год рождения – 1923, – как и то, что твоей матери тогда было уже под сорок, но я беру средние цифры). Итак, родители твоих родителей появились на свет в 1875. Таким образом, предков уже четверо. Удвоение их количества происходит каждые 25 лет. К 1800 году их будет уже тридцать два. Большинство из них даже не знакомы друг с другом, но им предначертано стать твоими пра-пра-пра-пра-родителями.
   В 1700 году у тебя было пятьсот двенадцать предков, в 1600 – 8192, в 1500 – 131 072, в 1400 – 2 097 152, в 1300 – 33 554 432. К 1200 году н.э. у тебя 536 870 912 предков.
   То же самое можно сказать обо мне и о любом из нас. Если в 1925 население Земли составляло два миллиарда (точной цифры не помню), то умножь это число на количество твоих предков в 1200 году. Получится квадрильон. Невозможно? Правильно.
   Мне удалось припомнить, что историки оценивали население в 1600 году в пятьсот миллионов, а в первом веке н.э. – в сто тридцать восемь миллионов. Вывод совершенно ясен. В прошлом, начиная с зари человечества, происходило невероятное множество кровосмешений среди близких и дальних родственников. Я уж не говорю о настоящем. Значит, и мы с тобой состоим в родстве, причем наверняка – многократном. Сколько же китайцев и черных африканцев, родившихся в 1925 году, являются нашими отдаленными братьями? Несть им числа!
   И вот по обоим берегам мелькают лица моих далеких кузенов: «Хелло, Хань Чу, Яйа, Балабула! Как дела, Гайавата? Здравствуй Ог, Сын огня!» Но даже зная о родстве, вряд ли они станут дружелюбнее; может быть, даже наоборот. Самые непримиримые ссоры и жестокие кровопускания происходят именно среди близких.
   Гражданские войны – жесточайшие из всех. Но ведь мы все – братья, следовательно, любая война – гражданская. Таков парадокс человеческих взаимоотношений, брат мой!
   Прав был Марк Твен. Ты читал его «Путешествие капитана Стормфильда в рай»? Старина Стормфильд, пройдя сквозь Жемчужные Врата, обнаружил там множество чернокожих. Подобно любому из нас, он представлял себе рай набитым белолицыми соплеменниками, среди которых изредка встречаются желтые, смуглые и черные физиономии. Но это не так! Он запамятовал, что темнокожих всегда было больше, чем белых. На каждого белого приходятся двое цветных. Та же история и здесь. Я снимаю перед вами шляпу, мистер Клеменс! Вы предсказали нашу жизнь после смерти.
   Итак, мы в долине Реки, но неизвестно, каким образом и зачем мы здесь оказались. Впрочем, как и на Земле.
   Правда, существуют люди, утверждающие, что они-де об этом знают из первых рук. Прежде всего, это миссионеры Церкви Второго Шанса, сотни сект различных реформаторов христианства, мусульманства, иудаизма, буддизма, индуизма и Бог знает, чего еще. Бывшие таоисты и конфуцианцы полностью принимают здешнюю жизнь – она лучше их прежней. Тотемисты утратили множество связей с миром – ведь в долине Реки нет животных, – но дух и смысл тотема сохранился. Однако многие из них осознали примитивность собственных верований и примкнули к более «возвышенным» религиям.
   Среди нас оказался суфи – Нур эль-Музафир. После воскрешения он был ошеломлен Миром Реки, но предпочел не переделывать себя, а сохранить привычный образ мыслей. Он утверждает, что, где бы ни возник новый мир, люди всегда сохранят в нем свою извечную тягу к добру. Зачем же тогда волноваться и суетиться?
   «К чему нам знать, Кто и Как создал этот мир; следует лишь понять – Зачем!» – говорит Нур. В этом он близок Церкви Второго Шанса.
   Я полагаю, что мне пора заканчивать свои писания, а потому – адье, адиос, амен, салам, шалом и со-лонг.
   Прими в недрах неведомого мои дружеские наставления. Питер Джайрус Фригейт.
   P.S. Боюсь, что в полном виде свою писанину не отошлю: часть подвергну цензуре и пущу в обиход как туалетную бумагу.



41


   По ширине Река в среднем достигала полутора миль. Местами она сужалась, пробиваясь в узком ущелье между отвесными горами, местами разливалась широким озером. Глубина ее доходила до тысячи футов.
   Кое-где у берегов она зацвела. Вначале на поверхности, потом все глубже и глубже, до самого дна. Корни спутались и переплелись в плотную массу, не поддающуюся даже ножу.
   Полчища рыб кормятся в этих джунглях. Прожорливые породы обитают в верхних слоях, залитых лучами солнца. Другие заполняют средние уровни. В глубине суетятся, ползают, вьются загадочные, таинственные существа. Они питаются полуразложившимися, похожими на цветы корневищами и отбросами, что падают с верхних этажей. Однако в водах Реки живут и иные создания, большие и малые, которые непрерывно снуют вверх и вниз с разинутыми пастями в поисках пищи.
   Самое огромное из них (больше земного голубого кита) – плотоядное чудище, которое здесь прозвали речным драконом. Он без труда выдерживает любое давление и плавает и в глубине, и в мелких водах.
   Другая крупная тварь – амфибия величиной с приличного сома. Ее называют по-разному, чаще – «ворчуном». Это на удивление медлительная тварь, главный санитар Реки, поедающая, как свинья, все без разбора; главная ее пища – человеческие фекалии.
   Часто на берегу в густом тумане люди приходили в ужас, споткнувшись о склизкую рыбину с огромными выпученными глазами, роющуюся в требухе и человеческих испражнениях. Подстать ее отвратительному виду и мерзкие, похожие на карканье звуки, которые она издает.
   В тот день 25 года п.в. одна из подобных вонючих тварей подплыла близко к берегу, где течение слабее, чем на середине. Ее плавники-лапы еле двигались. Нос нацелился на мертвую рыбью тушку, покачивающуюся у самой травы. Ворчун разинул пасть, ожидая, когда рыбу прибьет поближе. Вместе с ней в пасть попал и другой предмет, плывущий следом. Рыбка проскользнула легко, но та, другая добыча на минуту застряла в глотке и лишь с большим усилием была проглочена.
   Пять лет плыл по течению водонепроницаемый бамбуковый футляр с письмом Фригейта Роригу. И пятью днями раньше он миновал берег, где жил долгожданный адресат. Но в тот момент Рориг сидел у себя в хижине, среди каменных и деревянных фигурок, изготовленных им для обмена на вино и сигареты. То ли по случайному совпадению, то ли в силу каких-то психических законов, но между отправителем и адресатом протянулась тонкая связующая нить, – этим утром Рориг вспоминал о Фригейте, вернувшись памятью к 1950 году. Он был студентом-выпускником, существующим за счет государственных льгот для демобилизованных и заработка жены.
   В тот теплый майский день он сидел в крошечной комнатке лицом к лицу с тремя профессорами. Пришел миг расплаты. После пяти лет напряженного труда он, наконец, сможет получить – или потерять – звание магистра гуманитарных наук в области английской литературы. При удачном раскладе он выйдет в мир преподавателем колледжа; если провалится – ему предстоит корпеть еще полгода и вторично рискнуть на защиту.