Страница:
Начальник морского порта Амдермы для такого случая выделил катер. Находчивый Иозас Козлаускас, бывший матрос-североморец, раздобыл заржавленный якорь, уговорил газорезчиков приварить к нему цепь. Он же нашел черную металлическую доску, на которой можно было сделать надпись.
На море гуляла волна, но портовый катер не напрасно носил имя "Богатырь". Крутобокий, низко сидящий на воде, он раздвигал волны широкой грудью, упрямо гнал к Югорскому Шару. Нахально рявкнув, он промчался мимо океанского сухогруза, спрятавшегося от непогоды за скалами в проливе, и стал подбираться к причалу полярной станции.
Механик станции "Югорский шар" Иннокентий Суслонов, или попросту Кеша, притащил два мешка цемента. Саша Антоненко вооружился двуручной пилой, чтобы из плавника выпилить подходящий столб. Иозас Козлаускас потащил цепь с якорем. Дима Кравченко нес краску с кисточками и трафаретки букв.
Пройдя километра два по галечному берегу, Вася Галенко остановился и поднял к глазам секстан. Потом прошел дальше, вернулся, что-то подсчитал и наконец произнес:
- Здесь!
Это было самое узкое место в проливе. С высокого берега материка проглядывалась горбинка Вайгача.
Все ребята, и экипаж "Заморы" в том числе, взялись за лопаты. Мы вырыли большую яму, поставили на попа бревно, отбеленное морем до цвета слоновой кости, обложили его камнями, для прочности залили основание цементным раствором, большими гвоздями прибили к столбу цепь, удерживающую якорь. Вася Галенко вывел на черном железном листе красивые белые буквы: "Европа - Азия". Некоторые из нас на не затвердевшем еще бетоне поставили свои подписи.
На черные камни набегали волны и со свирепым шумом откатывались обратно. С пронзительным криком носились чайки. Вдали, мористее, то появлялись, то исчезали похожие на рыбачьи поплавки головки - то выглядывали любопытные нерпы, рассматривая людей на пустовавшем раньше берегу. В закатном небе проплыла пара лебедей, торопясь к ночлегу. Где-то на озерце перекликались кряквы...
Вася Галенко еще раз произвел расчеты, записал точные координаты пограничного столба, разделяющего Европу и Азию: 69 градусов северной широты и 60 градусов восточной долготы. Значит, сейчас мы стояли на 60-м меридиане, особенно памятном мне.
Когда-то в такой же летней тундре я и мой друг Саша Ефремов совершали обряд, который наверняка бы рассмешил посторонних, если бы такие оказались в этот момент. Ровно в полдень мы вытащили из рюкзака спиннинг. Он лежал в аккуратном, защитного цвета чехле. Мы не стали его вынимать, так в чехле и воткнули в пушистую, тоже защитного цвета, кочку. Конечно, можно было воткнуть обыкновенный колышек, даже удобнее. Но где его взять? Ближайшее деревце росло отсюда километров за триста. Спиннинг гордо возвышался над кочкой. Он отбрасывал короткую, чуть заметно дрожавшую тень. На эту тень мы и смотрели внимательно, в упор.
Воткнутый в землю шест, который древние греки звали скафис, был одним из древнейших астрономических приборов. Он показывал направление полуденной линии. Эта крохотная, лежавшая перед нами тень была отрезком линии, соединяющей полюса Земли. Несгибаемо прямая, она пересекала моря, пустыни, горные хребты. Эта тень указывала нам направление шестидесятого меридиана. Мы смотрели на нее, и нам виделся весь меридиан, весь наш будущий путь.
Мы смотрели на тень от спиннинга, воткнутого в одну из миллиарда кочек Большеземельской тундры, и видели карту Советского Союза, карту, на которой вся Большеземельская тундра занимала несколько зеленых квадратных сантиметров, ту самую карту, на которой по 60-му меридиану была проведена красным карандашом жирная черта. Мы вспоминали эту карту и жаркие споры около нее.
Надо было выбрать маршрут. Каждый предлагал свой вариант. Звали далекие горы, голубые льды и серебряные ручьи. Манили суровой простотой северные леса и экзотическая нарядность новых оазисов... Хороши были все варианты, все маршруты. Неинтересных не было. И тогда один из нас сказал:
- Наверное, легче зажмурить глаза, ткнуть в карту пальцем и провести линию наугад. И наверняка этот маршрут тоже будет интересен.
В этом было все дело. Мы с самого начала встали на ложный путь. Мы хотели найти нечто "самое интересное". Сравнивая разные уголки страны, мы пытались приклеить им ярлыки "лучше" и "хуже". И это было нелепо. Мы поняли, что любой избранный нами маршрут не может оказаться неинтересным. А раз так, то незачем искать извилистый, выборочный путь, нас больше устроит прямая линия с ее объективной непосредственностью. Мы обратились к карте в поисках прямых линий. Параллели и меридианы звали к себе. И громче других нас позвал 60-й меридиан. Он предлагал удивительное разнообразие природных условий: проходил через полярные острова, тундру, тайгу, гигантский горный массив, распаханные степи, безводные пустыни, цветущие оазисы...
Начав с Вайгача, на оленях мы пересекли Большеземельскую тундру, поднялись на самую большую вершину Уральского хребта - гору Народную, преодолели на лошадях Ханты-Мансийскую тайгу, проехали через марганцевое Полуночное, деревообделочный Ивдель, откуда в то время начинала строиться дорога Ивдель Обь, первая трасса к нефтеносной Тюмени, металлургические города Краснотуринск, Серов, Нижний Тагил, горнообогатительный Качканар, меднорудные Гумешки, где жила бажовская девка Азовка, преодолели Тургайскую степь, переплыли на катере Аральское море, с караваном верблюдов проследовали через Каракумы...
Всякое случалось в дороге за полгода нашего путешествия - и грустное, и веселое. Но ярче всего запомнилось начало его, когда с помощью спиннинга мы определяли направление меридиана, и конец - тропинка среди жарких камней, два полосатых столбика с гербами СССР и Ирана. Три метра ничейной земли разделяли их, за иранским столбом тянулся такой же терновник и громоздились такие же горы, но это была уже чужая страна...
Теперь мы с Димой Кравченко и Володей Савельевым двигались не на юг по меридиану, а по параллели на восток. Начало уже было, а каким станет конец?..
Нам показалось, что погода пошла на улучшение. Поэтому, вернувшись обратно в Амдерму, мы не стали ложиться спать, а взялись за починку мотора. Детали для ремонта были уже готовы, оставалось поставить их на место. Но ремонтировать технику, когда под рукой нет ни верстака, ни тисков, ни наждака, - дело сложное и канительное. Пришлось провозиться до утра, когда в магазины, учреждения, детские сады, гидрометеоцентр, порт уже пошел служилый народ. Появился на пирсе Артур Чилингаров, пожелал счастливого пути.
Может, от нетерпения, а может, оттого, что ветер и вправду стал стихать, но Дима посчитал, что отплывать можно. Мотор завелся с пол-оборота. Один из якорей запутался в проволоке, набросанной с пирса, пришлось его оставить на дне. Оставался теперь один-единственный якорь, который придется беречь пуще глаза. Отталкиваясь багром и веслами, мы отогнали катер от свай. Тут же его подхватила волна. Освобожденная от пут, "Замора" словно вздохнула полной грудью и рванулась из причальной тесноты к морю.
На рейде Амдермы стояли большие корабли. По сравнению с ними наша "Замора" была как конопляное семечко рядом с арбузом. Матросы, свесившись с бортов, откровенно потешались над несерьезным суденышком. Однако "Замора", гордо задрав нос, пронеслась мимо на больших оборотах. Мы даже не помахали на прощание насмешникам.
Мы торопились воспользоваться устойчивым юго-западным ветром. Волны набегали с кормы и как бы подхватывали катер под крылья. Надо было выбрать такую скорость, чтобы нос повис на кромке волны и катер несло бы вперед вместе с нею. Я занял место за штурвалом, а Дима и Володя, умаявшись со сборами, залезли в спальные мешки и вскоре заснули. Стрелка компаса указывала на ост, самый дорогой для нашего сердца курс.
ЗОВУЩАЯ ЗВЕЗДА
Где-то слева пылала невидимая в полярный день Полярная звезда... Я был еще очень маленьким, когда научился находить ее в звездной россыпи. На заснеженном огороде я делал палатки из картонок, ставил мачты и сажал рядом деревянные самолетики. Скольких людей волновала эта звезда! Уходя в безвестные моря, открывая острова, архипелаги, континенты, рисуя неточные, иногда полуфантастические карты, путешественники непременно останавливали свое внимание на крошечной, абстрактной точке в пространстве, откуда прочерчивали меридианы Земли. Это была точка географического полюса.
На первом в мире глобусе (конец XV века) полюс изображался в окружении обширного океана. На знаменитой карте фламандца Герарда Меркатора (середина XVI столетия) в районе полюса появились острова с реками. Жюль Верн предположил даже, что там находится действующий вулкан. Как оказалось, он был недалек от истины: не так давно ученые обнаружили подводный вулкан в районе полюса.
"Кто хочет познать гений человеческий в борьбе против суеверий и мрака, пусть прочтет историю арктических путешествий, прочтет о людях, которые в те времена, когда зимовка среди полярной ночи грозила верной смертью, все же шли с развевающимися знаменами навстречу неведомому", - писал Фритьоф Нансен.
Неутоленная жажда поисков и открытий вела землепроходцев к полюсу. Уходили надолго, многие навсегда. Доплыть, дойти, добраться, доползти до этой невидимой, но такой манящей точки во льдах стало для многих единственной мечтой. Особенно в конце XIX века, когда полюс сделался объектом обостренного честолюбия, фантастического рекордсменства. В международных "скачках" к Северному полюсу участвовало более тридцати крупных экспедиций, не говоря уже об одиночках. Они стремились туда на паровых судах, на оленьих и собачьих упряжках, на лыжах и пешком. Гибли люди, шли ко дну раздавленные льдами корабли, пропадали без вести целые экспедиции. Марк Твен грустно пошутил: "Если бы кто-нибудь открыл речонку в каком-нибудь районе рядом... с Северным полюсом, Европа и Америка тотчас же снарядили бы туда пятнадцать дорогостоящих экспедиций - одну, чтобы исследовать речку, а остальные четырнадцать, чтобы искать друг друга!"
Первым приблизился к полюсу Фритьоф Нансен. Со своим молчаливым спутником Иогансеном на собачьих упряжках он добрался до 86-й параллели. В истории покорения высоких широт это было последним достижением XIX века.
В начале нового, XX столетия итальянец Каньи "обошел" норвежцев, потеряв при этом трех товарищей по экспедиции.
Но уже приступил к осуществлению своей мечты американский военно-морской гидрограф Роберт Пири...
Двадцать три года он шел к своему полюсу. Двадцать два из них приносили ему неудачи. В одном из походов он отморозил пальцы на ногах. В следующую экспедицию отправился на костылях. Это ли не пример человеческой доблести, целеустремленности, верности цели!
Что жаждал Пири увидеть на полюсе? Ведь по сути дела стремление к Северному полюсу представляло собой путь в никуда, желание достичь точки, которая существовала только в воображении. К тому времени человечество уже не верило, что в высоких широтах есть неоткрытые материки и моря. Ученые доказали, что центральный арктический бассейн - это гигантский массив дрейфующих паковых полей. Что там искать?
Когда Пири со своими спутниками добрался до географического Северного полюса, ни у кого из них не было желания ликовать. Победа далась с таким трудом, что радоваться не было сил. Молчаливые льды окружали людей. Холодно светило низкое, равнодушное солнце. Громоздились торосы, которые на всем пути так изматывали путешественников... Вечером в дневнике Пири записал: "Наконец-то полюс. Приз трех столетий. Мечта и цель двадцати лет моей жизни. Наконец-то мой! Никак не могу в это поверить. Все кажется таким простым и банальным".
Добравшись до первого населенного пункта, Пири послал президенту США телеграмму: "Северный полюс в вашем распоряжении". И получил вежливо-иронический ответ: "Благодарю за щедрый дар, но не знаю, что с ним делать..."
Но пусть на полюсе были лишь льды, снега и торосы. Но были и двадцать три года борьбы. Был самоотверженный бросок к полюсу. И это не вычеркнуть из истории арктических путешествий.
Потом к полюсу летели воздухоплаватели. Мальчишками мы все упивались книгами о полетах Нобиле, Амундсена, Бэрда... И уже будучи взрослым, я столкнулся с именем Хуберта Уилкинса, который в 1931 году попытался дойти до Северного полюса на подводной лодке.
Это имя я услышал, когда плыл на научно-исследовательской подводной лодке "Северянка" в Северную Атлантику...
Помню, была полночь. Солнечная медь перекатывалась в зеленых волнах. Московское радио пожелало спокойной ночи и смолкло.
Несмотря на качку, мы более или менее сносно укрепили вещи, подвесили, где это было возможно, койки. Те, кому коек не хватило, соорудили лежанки из ящиков с провизией.
Перед сном мы вылезли на мостик покурить. Там несли вахту помощник капитана и матрос-сигнальщик. Солнце висело над горизонтом довольно высоко. Утробным басом гудел двигатель, выплевывая лиловые кольца перегоревшей солярки. За лодкой носились чайки. Высмотрев добычу, они пикировали вниз и выхватывали из волн тяжелую рыбу.
- Разрешите на мостик! - бойко крикнул штурман Гена Яловко, поднимаясь по вертикальному трапу.
- Добро! - отозвался помощник капитана.
Гена был одет несколько экзотически: шерстяная шапочка, кожаная меховая куртка-канадка, теплые брюки и... спортивные тапочки на ногах.
- Обморозишься!
- Бог не выдаст... - Гена шумно втянул свежий воздух. - Где оно, ясно солнышко? - Он нацелился секстаном и воскликнул: - Так я и думал!
- Что думал?
Но Гена уже спрыгнул вниз, к карте в штурманской каюте.
- Так я и думал, - повторил он, через минуту появившись на мостике. Сидите вы здесь, нахохлились, как сычи, и не знаете, какое историческое место мы проходим. - Он обвел нас высокомерным взглядом и, насладившись нашим замешательством, проговорил: - Сейчас, именно в эту минуту, мы пересекаем курс "Наутилуса".
- Капитана Немо?
- Хуберта Уилкинса!
Поскольку об этом человеке мы ничего не знали, Гена стал просвещать нас. Уилкинс родился в Австралии в семье фермера. С детских лет он был свидетелем беспощадных засух, когда земля превращалась в пустыню и люди умирали от голода. Он знал, что ледяные шапки Северного и Южного полюсов "делают погоду" обоих полушарий. И стал полярником.
Уилкинс решил исследовать Арктику на самолете. Он налетал тысячи и тысячи километров, но позднее для более детальных исследований решил использовать подводную лодку.
С большим трудом он выхлопотал у США субмарину, приговоренную по старости к уничтожению. На лодке стояли два дизеля по пятьсот лошадиных сил. Один из них двигал корабль по воде, другой заряжал батареи. Расчетная скорость определялась в надводном положении четырнадцать узлов, в подводном - десять. В действительности же лодка развивала гораздо меньшую скорость и имела очень маленький радиус действия, особенно когда шла под водой.
Отсутствие средств, спешка, а подчас и рекламный характер подготовки к трудному походу во льды предопределили грядущую неудачу.
12 августа 1931 года "Наутилус", как назвал Уилкинс свой корабль, вышел из Норвегии, держа курс на север. От острова Медвежьего он повернул к Шпицбергену и вошел во льды Арктики.
По пути то и дело выходили из строя двигатели, много времени уходило на их ремонт. Трагическим событием была потеря рулей глубины. Из-за этого лодка не могла погружаться. Основная часть исследований осталась невыполненной.
После этого похода не заходило и речи о каком-то новом плавании на "Наутилусе". Лодку пришлось затопить у норвежских берегов, так как она была слишком стара и немощна для суровых испытаний.
Умер Уилкинс в США в декабре 1958 года, и моряки американской субмарины "Скат", достигшие полюса и высадившиеся на лед 17 марта 1959 года, развеяли его прах по ветру. Так завещал человек, пытавшийся пробиться к Полярной звезде под водой...
Но ярче, притягательнее всего горела Полярная звезда для русских людей. Ведь к Ледовитому океану фасадом повернута вся Русская земля.
С полюса я однажды привез карту. В поездках по Арктике она служила мне верой и правдой. Эта непривычная, непохожая на другие карча. В центре ее Северный полюс. От него, как лучи, во все стороны разбегались меридианы, соединяя тонкими ниточками острова и архипелаги. На этой карте было видно, что не так уж далеки от нас Гренландия, Северная Америка, а Аляска как бы протянула руку Чукотке, чтобы поздороваться.
По этой карте легче всего было изучать историю арктических путешествий. Мысы, заливы, острова, моря носят русские имена. Степан Малыгин, Витус Беринг, Дмитрий Овцын, Дмитрий Стерлегов, Федор Минин, Дмитрий и Харитон Лаптевы, Василий и Мария Прончищевы и много других русских путешественников увековечены на славной карте Арктики. Эти имена стали для нас примером благородного служения цели, достижению ее они отдали жизнь, совершая свои деяния во славу Родины.
Мог же Георгий Седов избежать гибели! Благоразумнее было бы послушаться товарищей, советовавших ему не рисковать. Благоразумнее... И все же многие, потрясенные трагической смертью, встали на сторону Седова. Сказал же годы спустя поэт Николай Заболоцкий:
И мы пойдем в урочища любые,
И, если смерть застигнет у снегов,
Лишь одного просил бы у судьбы я:
Так умереть, как умирал Седов...
Наверное, вышел бы победителем из схватки со льдами и Владимир Русанов, если бы более основательно подготовился к своему походу. И тем не менее мы чтим его за целеустремленность и самопожертвование, так свойственные русским первопроходцам, шедшим по дорогам Арктики.
...Ровно гудел мотор. Нос катерка цепко держался за спину бегущей волны. Вода как бы скатывалась в рулон, оставляя позади губчатый белый след.
Близился вечер. Я сидел за штурвалом, следил за счетчиком оборотов и дрожащей стрелкой компаса, которая все время норовила сползти вправо. Впереди не было никаких ориентиров, чтобы держать по ним ровную прямую. Только четкая зеленая линия отделяла от океана сумеречно-голубое небо, где наверху начинала напряженно помигивать Полярная звезда.
Дима и Володя крепко спали, спрятавшись с головой в мешки. До плавания я видел их только дважды: в редакции и на вечеринке, когда нас провожали. Дома они пили пиво, танцевали, пели, рассказывали смешные истории. Ребята как ребята. В меру самонадеянности, честолюбия, упорства, снисходительности к старшим. Ну а как они поведут себя, если случится беда?..
Я вспомнил ребят из экспедиции "Комсомольской правды". Незадолго до своего знаменитого похода на лыжах к Северному полюсу группа Дмитрия Шпаро была у нас в редакции. С журналом в течение многих лет они поддерживали добрые отношения, и мы, старые "вокругсветовцы", дружили с некоторыми из них.
Мы собрались тогда в "вокругсветовской кают-компании" и разговорились о том, что же представляет собой экспедиция нынешнего дня.
Бессменный радист и соратник Дмитрия Шпаро Леонид Лабутин, не раздумывая, заявил, что прежде всего современные экспедиции имеют постоянную радиосвязь. Многие неудачи прошлого происходили от угнетающего действия неизвестности, неопределенности, ощущения забытости и рокового одиночества. Уникальная рация, сделанная Лабутиным, безотказно работала в пургу и мороз. Она и перекинула радиомост, по которому отправилась ледовая группа. По словам Леонида выходило, что радио играет сейчас чуть ли не решающую роль в любых экспедициях.
К техническому оснащению сегодняшних экспедиций нужно отнести и авиацию. Об этом сказал Дмитрий Шпаро. Именно самолеты рождали уверенность путешественников в своей безопасности. Все знали: что бы ни случилось, самолеты не оставят в беде.
В том памятном разговоре участвовал и общий наш любимец Валентин Иванович Аккуратов, превосходный человек и скромнейший из всех полярников, каких я знал. Мы вместе бывали в Арктике, много летали над Ледовитым океаном. Валентин Иванович первым привел к полюсу относительной недоступности самолет СССР-Н-169, которым управлял прославленный полярный летчик Иван Иванович Черевичный. Трижды садился он тогда на дрейфующие льды. Авиаторы и ученые жили в маленьких палатках, а вокруг расстилался недоступный белый мир, удаленный на полторы тысячи километров от земной тверди. Теоретики, предсказавшие мифическую Землю Гарриса, ввели их в заблуждение, никакой земли здесь не было. Зато белый медведь, которому, по прогнозам биологов, там быть не полагалось, нашел их. И это было очень некстати, потому что они верили биологам и не захватили с собой ружей...
Валентин Иванович говорил о своей работе так: "Штурман - как скрипач: день не поиграл, мастерство уходит. Летать надо, как можно больше летать".
И он летал всю жизнь. Он прокладывал самолету Михаила Водопьянова дорогу к Земле Франца-Иосифа, высаживал папанинцев, а потом тринадцать месяцев "дежурил" на острове Рудольфа, чтобы в любой момент прийти на выручку дрейфующей четверке. В годы войны Валентин Иванович водил самолеты в осажденный Ленинград, в дальние фашистские тылы к партизанам. А после снова полетел в сердце Арктики, туда, где не работал магнитный компас, где не слышно было радиомаяков, где тесно было меридианам и просторно полярным стихиям...
Двадцать два года Аккуратов занимал пост флаг-штурмана полярной авиации и, обладая столь высоким званием, продолжал все время летать. В его летной книжке записана уникальная цифра: двадцать четыре тысячи часов налета. Без малого три года прожил в небе этот человек.
Так вот, когда заговорили об авиации, Валентин Иванович полностью согласился с мнением Дмитрия Шпаро. Он напомнил, что известный японский путешественник Наоми Уэмура не смог бы в одиночку достичь на собаках полюса, если бы не был постоянно связан с авиабазой в Гренландии и самолеты не доставляли бы ему свежих ездовых собак, продовольствие, палатки и другие необходимые вещи. Да, он стал первым одиночкой, которому покорился полюс, а его экспедиция была пятым по счету удачным походом на собаках со времен Роберта Пири. Но именно благодаря самолетам.
Ребятам Шпаро тоже много давала предварительная авиаразведка. Еще не ступив на лыжи, они уже знали, что встретится им на пути: ровный припай, торосы, широкая полынья или изломанный лед...
Третьей отличительной чертой экспедиций сегодняшнего дня, по мнению "шпаровцев", является то, что они выполняют большие научные задачи.
В путешествиях прошлого далеко не последнюю роль играли рекордсменство, случайность, спортивная удача. Сейчас их главная цель - научные исследования. Группа Шпаро в какой-то мере повторяла опыт Алена Бомбара, в одиночку переплывшего Атлантику на надувной лодке "Еретик".
Бомбар писал: "Когда корабль тонет, человеку кажется, что вместе с его кораблем идет ко дну весь мир... И даже если он найдет в этот миг спасательную шлюпку, он еще не спасен, потому что он замирает в ней без движения, сраженный обрушившимся на него несчастьем".
Пожалуй, именно Бомбар, положивший начало целому ряду научных экспериментов, и вдохновил ребят на благородную цель - изучить подлинные возможности человека в труднейших условиях, дать практические рекомендации людям, которые могли бы оказаться в аварийной ситуации.
После своих походов они писали отчеты в Институт медико-биологических проблем, излагая наблюдения над выживаемостью человека во враждебной среде, над динамикой взаимоотношений между людьми. Они ставили, к примеру, конкретную задачу - установить, сколько времени можно пройти на лыжах по льду, используя тот запас продовольствия, который человек в силах унести с собой. Брали продуктов на двадцать три дня. Рюкзаки весили по пятьдесят килограммов. С каждым днем вес на килограмм уменьшался, но все равно идти было очень тяжело. Такую нагрузку, понятно, могли вынести лишь тренированные люди. Рацион из сублимированных продуктов хотя и восстанавливал силы, но каждый из участников тем не менее терял за эти дни в весе около пяти килограммов.
Потом зашел разговор о том, как возникла сама идея похода на лыжах к полюсу.
- Такая идея не могла возникнуть в тридцатых - сороковых годах, - сказал Дмитрий Шпаро. - Хотя вышла уже горбатовская "Обыкновенная Арктика", человек на Севере был еще редким гостем. Он бы не рискнул на подобный переход, так как внутренне не был готов к нему. Даже лет двадцать назад она не могла родиться. Полярники первых станций "Северный полюс", например, заботились лишь о том, как обеспечить себя всем необходимым, как перенести полярную ночь, как сделать, чтобы домики при разломах льдины не ушли под воду... Иными словами, такая идея не могла родиться у них чисто психологически. Каждому овощу свое время.
- Не мог в то время возникнуть и такой вопрос, - продолжал Шпаро, - кто лучше перенесет такое путешествие: уроженец Севера или наш брат, житель большого города? Каюру незачем приспосабливаться к Северу. Он здесь живет. На Севере его дом, земля, небо. А горожанин? Интеллигент? Сложился же образ неумелого, рассеянного, неловкого чудака... А нынешний молодой интеллигент большой работяга. В студенческом отряде он научился строить дороги, дома, штукатурить стены, управлять механизмами. Да и после института многие используют отпуск, работая на строительстве, чтобы иметь прибавку к зарплате. Мы своей экспедицией, кажется, доказали: чем более образован человек, тем больше вероятности, что он выживет. Казалось бы, математик, физик ничего общего с пургой или грузом в пятьдесят килограммов не имеет. Но он скорее приспосабливается к обстановке, принимает более логичные решения в случае опасности...
На море гуляла волна, но портовый катер не напрасно носил имя "Богатырь". Крутобокий, низко сидящий на воде, он раздвигал волны широкой грудью, упрямо гнал к Югорскому Шару. Нахально рявкнув, он промчался мимо океанского сухогруза, спрятавшегося от непогоды за скалами в проливе, и стал подбираться к причалу полярной станции.
Механик станции "Югорский шар" Иннокентий Суслонов, или попросту Кеша, притащил два мешка цемента. Саша Антоненко вооружился двуручной пилой, чтобы из плавника выпилить подходящий столб. Иозас Козлаускас потащил цепь с якорем. Дима Кравченко нес краску с кисточками и трафаретки букв.
Пройдя километра два по галечному берегу, Вася Галенко остановился и поднял к глазам секстан. Потом прошел дальше, вернулся, что-то подсчитал и наконец произнес:
- Здесь!
Это было самое узкое место в проливе. С высокого берега материка проглядывалась горбинка Вайгача.
Все ребята, и экипаж "Заморы" в том числе, взялись за лопаты. Мы вырыли большую яму, поставили на попа бревно, отбеленное морем до цвета слоновой кости, обложили его камнями, для прочности залили основание цементным раствором, большими гвоздями прибили к столбу цепь, удерживающую якорь. Вася Галенко вывел на черном железном листе красивые белые буквы: "Европа - Азия". Некоторые из нас на не затвердевшем еще бетоне поставили свои подписи.
На черные камни набегали волны и со свирепым шумом откатывались обратно. С пронзительным криком носились чайки. Вдали, мористее, то появлялись, то исчезали похожие на рыбачьи поплавки головки - то выглядывали любопытные нерпы, рассматривая людей на пустовавшем раньше берегу. В закатном небе проплыла пара лебедей, торопясь к ночлегу. Где-то на озерце перекликались кряквы...
Вася Галенко еще раз произвел расчеты, записал точные координаты пограничного столба, разделяющего Европу и Азию: 69 градусов северной широты и 60 градусов восточной долготы. Значит, сейчас мы стояли на 60-м меридиане, особенно памятном мне.
Когда-то в такой же летней тундре я и мой друг Саша Ефремов совершали обряд, который наверняка бы рассмешил посторонних, если бы такие оказались в этот момент. Ровно в полдень мы вытащили из рюкзака спиннинг. Он лежал в аккуратном, защитного цвета чехле. Мы не стали его вынимать, так в чехле и воткнули в пушистую, тоже защитного цвета, кочку. Конечно, можно было воткнуть обыкновенный колышек, даже удобнее. Но где его взять? Ближайшее деревце росло отсюда километров за триста. Спиннинг гордо возвышался над кочкой. Он отбрасывал короткую, чуть заметно дрожавшую тень. На эту тень мы и смотрели внимательно, в упор.
Воткнутый в землю шест, который древние греки звали скафис, был одним из древнейших астрономических приборов. Он показывал направление полуденной линии. Эта крохотная, лежавшая перед нами тень была отрезком линии, соединяющей полюса Земли. Несгибаемо прямая, она пересекала моря, пустыни, горные хребты. Эта тень указывала нам направление шестидесятого меридиана. Мы смотрели на нее, и нам виделся весь меридиан, весь наш будущий путь.
Мы смотрели на тень от спиннинга, воткнутого в одну из миллиарда кочек Большеземельской тундры, и видели карту Советского Союза, карту, на которой вся Большеземельская тундра занимала несколько зеленых квадратных сантиметров, ту самую карту, на которой по 60-му меридиану была проведена красным карандашом жирная черта. Мы вспоминали эту карту и жаркие споры около нее.
Надо было выбрать маршрут. Каждый предлагал свой вариант. Звали далекие горы, голубые льды и серебряные ручьи. Манили суровой простотой северные леса и экзотическая нарядность новых оазисов... Хороши были все варианты, все маршруты. Неинтересных не было. И тогда один из нас сказал:
- Наверное, легче зажмурить глаза, ткнуть в карту пальцем и провести линию наугад. И наверняка этот маршрут тоже будет интересен.
В этом было все дело. Мы с самого начала встали на ложный путь. Мы хотели найти нечто "самое интересное". Сравнивая разные уголки страны, мы пытались приклеить им ярлыки "лучше" и "хуже". И это было нелепо. Мы поняли, что любой избранный нами маршрут не может оказаться неинтересным. А раз так, то незачем искать извилистый, выборочный путь, нас больше устроит прямая линия с ее объективной непосредственностью. Мы обратились к карте в поисках прямых линий. Параллели и меридианы звали к себе. И громче других нас позвал 60-й меридиан. Он предлагал удивительное разнообразие природных условий: проходил через полярные острова, тундру, тайгу, гигантский горный массив, распаханные степи, безводные пустыни, цветущие оазисы...
Начав с Вайгача, на оленях мы пересекли Большеземельскую тундру, поднялись на самую большую вершину Уральского хребта - гору Народную, преодолели на лошадях Ханты-Мансийскую тайгу, проехали через марганцевое Полуночное, деревообделочный Ивдель, откуда в то время начинала строиться дорога Ивдель Обь, первая трасса к нефтеносной Тюмени, металлургические города Краснотуринск, Серов, Нижний Тагил, горнообогатительный Качканар, меднорудные Гумешки, где жила бажовская девка Азовка, преодолели Тургайскую степь, переплыли на катере Аральское море, с караваном верблюдов проследовали через Каракумы...
Всякое случалось в дороге за полгода нашего путешествия - и грустное, и веселое. Но ярче всего запомнилось начало его, когда с помощью спиннинга мы определяли направление меридиана, и конец - тропинка среди жарких камней, два полосатых столбика с гербами СССР и Ирана. Три метра ничейной земли разделяли их, за иранским столбом тянулся такой же терновник и громоздились такие же горы, но это была уже чужая страна...
Теперь мы с Димой Кравченко и Володей Савельевым двигались не на юг по меридиану, а по параллели на восток. Начало уже было, а каким станет конец?..
Нам показалось, что погода пошла на улучшение. Поэтому, вернувшись обратно в Амдерму, мы не стали ложиться спать, а взялись за починку мотора. Детали для ремонта были уже готовы, оставалось поставить их на место. Но ремонтировать технику, когда под рукой нет ни верстака, ни тисков, ни наждака, - дело сложное и канительное. Пришлось провозиться до утра, когда в магазины, учреждения, детские сады, гидрометеоцентр, порт уже пошел служилый народ. Появился на пирсе Артур Чилингаров, пожелал счастливого пути.
Может, от нетерпения, а может, оттого, что ветер и вправду стал стихать, но Дима посчитал, что отплывать можно. Мотор завелся с пол-оборота. Один из якорей запутался в проволоке, набросанной с пирса, пришлось его оставить на дне. Оставался теперь один-единственный якорь, который придется беречь пуще глаза. Отталкиваясь багром и веслами, мы отогнали катер от свай. Тут же его подхватила волна. Освобожденная от пут, "Замора" словно вздохнула полной грудью и рванулась из причальной тесноты к морю.
На рейде Амдермы стояли большие корабли. По сравнению с ними наша "Замора" была как конопляное семечко рядом с арбузом. Матросы, свесившись с бортов, откровенно потешались над несерьезным суденышком. Однако "Замора", гордо задрав нос, пронеслась мимо на больших оборотах. Мы даже не помахали на прощание насмешникам.
Мы торопились воспользоваться устойчивым юго-западным ветром. Волны набегали с кормы и как бы подхватывали катер под крылья. Надо было выбрать такую скорость, чтобы нос повис на кромке волны и катер несло бы вперед вместе с нею. Я занял место за штурвалом, а Дима и Володя, умаявшись со сборами, залезли в спальные мешки и вскоре заснули. Стрелка компаса указывала на ост, самый дорогой для нашего сердца курс.
ЗОВУЩАЯ ЗВЕЗДА
Где-то слева пылала невидимая в полярный день Полярная звезда... Я был еще очень маленьким, когда научился находить ее в звездной россыпи. На заснеженном огороде я делал палатки из картонок, ставил мачты и сажал рядом деревянные самолетики. Скольких людей волновала эта звезда! Уходя в безвестные моря, открывая острова, архипелаги, континенты, рисуя неточные, иногда полуфантастические карты, путешественники непременно останавливали свое внимание на крошечной, абстрактной точке в пространстве, откуда прочерчивали меридианы Земли. Это была точка географического полюса.
На первом в мире глобусе (конец XV века) полюс изображался в окружении обширного океана. На знаменитой карте фламандца Герарда Меркатора (середина XVI столетия) в районе полюса появились острова с реками. Жюль Верн предположил даже, что там находится действующий вулкан. Как оказалось, он был недалек от истины: не так давно ученые обнаружили подводный вулкан в районе полюса.
"Кто хочет познать гений человеческий в борьбе против суеверий и мрака, пусть прочтет историю арктических путешествий, прочтет о людях, которые в те времена, когда зимовка среди полярной ночи грозила верной смертью, все же шли с развевающимися знаменами навстречу неведомому", - писал Фритьоф Нансен.
Неутоленная жажда поисков и открытий вела землепроходцев к полюсу. Уходили надолго, многие навсегда. Доплыть, дойти, добраться, доползти до этой невидимой, но такой манящей точки во льдах стало для многих единственной мечтой. Особенно в конце XIX века, когда полюс сделался объектом обостренного честолюбия, фантастического рекордсменства. В международных "скачках" к Северному полюсу участвовало более тридцати крупных экспедиций, не говоря уже об одиночках. Они стремились туда на паровых судах, на оленьих и собачьих упряжках, на лыжах и пешком. Гибли люди, шли ко дну раздавленные льдами корабли, пропадали без вести целые экспедиции. Марк Твен грустно пошутил: "Если бы кто-нибудь открыл речонку в каком-нибудь районе рядом... с Северным полюсом, Европа и Америка тотчас же снарядили бы туда пятнадцать дорогостоящих экспедиций - одну, чтобы исследовать речку, а остальные четырнадцать, чтобы искать друг друга!"
Первым приблизился к полюсу Фритьоф Нансен. Со своим молчаливым спутником Иогансеном на собачьих упряжках он добрался до 86-й параллели. В истории покорения высоких широт это было последним достижением XIX века.
В начале нового, XX столетия итальянец Каньи "обошел" норвежцев, потеряв при этом трех товарищей по экспедиции.
Но уже приступил к осуществлению своей мечты американский военно-морской гидрограф Роберт Пири...
Двадцать три года он шел к своему полюсу. Двадцать два из них приносили ему неудачи. В одном из походов он отморозил пальцы на ногах. В следующую экспедицию отправился на костылях. Это ли не пример человеческой доблести, целеустремленности, верности цели!
Что жаждал Пири увидеть на полюсе? Ведь по сути дела стремление к Северному полюсу представляло собой путь в никуда, желание достичь точки, которая существовала только в воображении. К тому времени человечество уже не верило, что в высоких широтах есть неоткрытые материки и моря. Ученые доказали, что центральный арктический бассейн - это гигантский массив дрейфующих паковых полей. Что там искать?
Когда Пири со своими спутниками добрался до географического Северного полюса, ни у кого из них не было желания ликовать. Победа далась с таким трудом, что радоваться не было сил. Молчаливые льды окружали людей. Холодно светило низкое, равнодушное солнце. Громоздились торосы, которые на всем пути так изматывали путешественников... Вечером в дневнике Пири записал: "Наконец-то полюс. Приз трех столетий. Мечта и цель двадцати лет моей жизни. Наконец-то мой! Никак не могу в это поверить. Все кажется таким простым и банальным".
Добравшись до первого населенного пункта, Пири послал президенту США телеграмму: "Северный полюс в вашем распоряжении". И получил вежливо-иронический ответ: "Благодарю за щедрый дар, но не знаю, что с ним делать..."
Но пусть на полюсе были лишь льды, снега и торосы. Но были и двадцать три года борьбы. Был самоотверженный бросок к полюсу. И это не вычеркнуть из истории арктических путешествий.
Потом к полюсу летели воздухоплаватели. Мальчишками мы все упивались книгами о полетах Нобиле, Амундсена, Бэрда... И уже будучи взрослым, я столкнулся с именем Хуберта Уилкинса, который в 1931 году попытался дойти до Северного полюса на подводной лодке.
Это имя я услышал, когда плыл на научно-исследовательской подводной лодке "Северянка" в Северную Атлантику...
Помню, была полночь. Солнечная медь перекатывалась в зеленых волнах. Московское радио пожелало спокойной ночи и смолкло.
Несмотря на качку, мы более или менее сносно укрепили вещи, подвесили, где это было возможно, койки. Те, кому коек не хватило, соорудили лежанки из ящиков с провизией.
Перед сном мы вылезли на мостик покурить. Там несли вахту помощник капитана и матрос-сигнальщик. Солнце висело над горизонтом довольно высоко. Утробным басом гудел двигатель, выплевывая лиловые кольца перегоревшей солярки. За лодкой носились чайки. Высмотрев добычу, они пикировали вниз и выхватывали из волн тяжелую рыбу.
- Разрешите на мостик! - бойко крикнул штурман Гена Яловко, поднимаясь по вертикальному трапу.
- Добро! - отозвался помощник капитана.
Гена был одет несколько экзотически: шерстяная шапочка, кожаная меховая куртка-канадка, теплые брюки и... спортивные тапочки на ногах.
- Обморозишься!
- Бог не выдаст... - Гена шумно втянул свежий воздух. - Где оно, ясно солнышко? - Он нацелился секстаном и воскликнул: - Так я и думал!
- Что думал?
Но Гена уже спрыгнул вниз, к карте в штурманской каюте.
- Так я и думал, - повторил он, через минуту появившись на мостике. Сидите вы здесь, нахохлились, как сычи, и не знаете, какое историческое место мы проходим. - Он обвел нас высокомерным взглядом и, насладившись нашим замешательством, проговорил: - Сейчас, именно в эту минуту, мы пересекаем курс "Наутилуса".
- Капитана Немо?
- Хуберта Уилкинса!
Поскольку об этом человеке мы ничего не знали, Гена стал просвещать нас. Уилкинс родился в Австралии в семье фермера. С детских лет он был свидетелем беспощадных засух, когда земля превращалась в пустыню и люди умирали от голода. Он знал, что ледяные шапки Северного и Южного полюсов "делают погоду" обоих полушарий. И стал полярником.
Уилкинс решил исследовать Арктику на самолете. Он налетал тысячи и тысячи километров, но позднее для более детальных исследований решил использовать подводную лодку.
С большим трудом он выхлопотал у США субмарину, приговоренную по старости к уничтожению. На лодке стояли два дизеля по пятьсот лошадиных сил. Один из них двигал корабль по воде, другой заряжал батареи. Расчетная скорость определялась в надводном положении четырнадцать узлов, в подводном - десять. В действительности же лодка развивала гораздо меньшую скорость и имела очень маленький радиус действия, особенно когда шла под водой.
Отсутствие средств, спешка, а подчас и рекламный характер подготовки к трудному походу во льды предопределили грядущую неудачу.
12 августа 1931 года "Наутилус", как назвал Уилкинс свой корабль, вышел из Норвегии, держа курс на север. От острова Медвежьего он повернул к Шпицбергену и вошел во льды Арктики.
По пути то и дело выходили из строя двигатели, много времени уходило на их ремонт. Трагическим событием была потеря рулей глубины. Из-за этого лодка не могла погружаться. Основная часть исследований осталась невыполненной.
После этого похода не заходило и речи о каком-то новом плавании на "Наутилусе". Лодку пришлось затопить у норвежских берегов, так как она была слишком стара и немощна для суровых испытаний.
Умер Уилкинс в США в декабре 1958 года, и моряки американской субмарины "Скат", достигшие полюса и высадившиеся на лед 17 марта 1959 года, развеяли его прах по ветру. Так завещал человек, пытавшийся пробиться к Полярной звезде под водой...
Но ярче, притягательнее всего горела Полярная звезда для русских людей. Ведь к Ледовитому океану фасадом повернута вся Русская земля.
С полюса я однажды привез карту. В поездках по Арктике она служила мне верой и правдой. Эта непривычная, непохожая на другие карча. В центре ее Северный полюс. От него, как лучи, во все стороны разбегались меридианы, соединяя тонкими ниточками острова и архипелаги. На этой карте было видно, что не так уж далеки от нас Гренландия, Северная Америка, а Аляска как бы протянула руку Чукотке, чтобы поздороваться.
По этой карте легче всего было изучать историю арктических путешествий. Мысы, заливы, острова, моря носят русские имена. Степан Малыгин, Витус Беринг, Дмитрий Овцын, Дмитрий Стерлегов, Федор Минин, Дмитрий и Харитон Лаптевы, Василий и Мария Прончищевы и много других русских путешественников увековечены на славной карте Арктики. Эти имена стали для нас примером благородного служения цели, достижению ее они отдали жизнь, совершая свои деяния во славу Родины.
Мог же Георгий Седов избежать гибели! Благоразумнее было бы послушаться товарищей, советовавших ему не рисковать. Благоразумнее... И все же многие, потрясенные трагической смертью, встали на сторону Седова. Сказал же годы спустя поэт Николай Заболоцкий:
И мы пойдем в урочища любые,
И, если смерть застигнет у снегов,
Лишь одного просил бы у судьбы я:
Так умереть, как умирал Седов...
Наверное, вышел бы победителем из схватки со льдами и Владимир Русанов, если бы более основательно подготовился к своему походу. И тем не менее мы чтим его за целеустремленность и самопожертвование, так свойственные русским первопроходцам, шедшим по дорогам Арктики.
...Ровно гудел мотор. Нос катерка цепко держался за спину бегущей волны. Вода как бы скатывалась в рулон, оставляя позади губчатый белый след.
Близился вечер. Я сидел за штурвалом, следил за счетчиком оборотов и дрожащей стрелкой компаса, которая все время норовила сползти вправо. Впереди не было никаких ориентиров, чтобы держать по ним ровную прямую. Только четкая зеленая линия отделяла от океана сумеречно-голубое небо, где наверху начинала напряженно помигивать Полярная звезда.
Дима и Володя крепко спали, спрятавшись с головой в мешки. До плавания я видел их только дважды: в редакции и на вечеринке, когда нас провожали. Дома они пили пиво, танцевали, пели, рассказывали смешные истории. Ребята как ребята. В меру самонадеянности, честолюбия, упорства, снисходительности к старшим. Ну а как они поведут себя, если случится беда?..
Я вспомнил ребят из экспедиции "Комсомольской правды". Незадолго до своего знаменитого похода на лыжах к Северному полюсу группа Дмитрия Шпаро была у нас в редакции. С журналом в течение многих лет они поддерживали добрые отношения, и мы, старые "вокругсветовцы", дружили с некоторыми из них.
Мы собрались тогда в "вокругсветовской кают-компании" и разговорились о том, что же представляет собой экспедиция нынешнего дня.
Бессменный радист и соратник Дмитрия Шпаро Леонид Лабутин, не раздумывая, заявил, что прежде всего современные экспедиции имеют постоянную радиосвязь. Многие неудачи прошлого происходили от угнетающего действия неизвестности, неопределенности, ощущения забытости и рокового одиночества. Уникальная рация, сделанная Лабутиным, безотказно работала в пургу и мороз. Она и перекинула радиомост, по которому отправилась ледовая группа. По словам Леонида выходило, что радио играет сейчас чуть ли не решающую роль в любых экспедициях.
К техническому оснащению сегодняшних экспедиций нужно отнести и авиацию. Об этом сказал Дмитрий Шпаро. Именно самолеты рождали уверенность путешественников в своей безопасности. Все знали: что бы ни случилось, самолеты не оставят в беде.
В том памятном разговоре участвовал и общий наш любимец Валентин Иванович Аккуратов, превосходный человек и скромнейший из всех полярников, каких я знал. Мы вместе бывали в Арктике, много летали над Ледовитым океаном. Валентин Иванович первым привел к полюсу относительной недоступности самолет СССР-Н-169, которым управлял прославленный полярный летчик Иван Иванович Черевичный. Трижды садился он тогда на дрейфующие льды. Авиаторы и ученые жили в маленьких палатках, а вокруг расстилался недоступный белый мир, удаленный на полторы тысячи километров от земной тверди. Теоретики, предсказавшие мифическую Землю Гарриса, ввели их в заблуждение, никакой земли здесь не было. Зато белый медведь, которому, по прогнозам биологов, там быть не полагалось, нашел их. И это было очень некстати, потому что они верили биологам и не захватили с собой ружей...
Валентин Иванович говорил о своей работе так: "Штурман - как скрипач: день не поиграл, мастерство уходит. Летать надо, как можно больше летать".
И он летал всю жизнь. Он прокладывал самолету Михаила Водопьянова дорогу к Земле Франца-Иосифа, высаживал папанинцев, а потом тринадцать месяцев "дежурил" на острове Рудольфа, чтобы в любой момент прийти на выручку дрейфующей четверке. В годы войны Валентин Иванович водил самолеты в осажденный Ленинград, в дальние фашистские тылы к партизанам. А после снова полетел в сердце Арктики, туда, где не работал магнитный компас, где не слышно было радиомаяков, где тесно было меридианам и просторно полярным стихиям...
Двадцать два года Аккуратов занимал пост флаг-штурмана полярной авиации и, обладая столь высоким званием, продолжал все время летать. В его летной книжке записана уникальная цифра: двадцать четыре тысячи часов налета. Без малого три года прожил в небе этот человек.
Так вот, когда заговорили об авиации, Валентин Иванович полностью согласился с мнением Дмитрия Шпаро. Он напомнил, что известный японский путешественник Наоми Уэмура не смог бы в одиночку достичь на собаках полюса, если бы не был постоянно связан с авиабазой в Гренландии и самолеты не доставляли бы ему свежих ездовых собак, продовольствие, палатки и другие необходимые вещи. Да, он стал первым одиночкой, которому покорился полюс, а его экспедиция была пятым по счету удачным походом на собаках со времен Роберта Пири. Но именно благодаря самолетам.
Ребятам Шпаро тоже много давала предварительная авиаразведка. Еще не ступив на лыжи, они уже знали, что встретится им на пути: ровный припай, торосы, широкая полынья или изломанный лед...
Третьей отличительной чертой экспедиций сегодняшнего дня, по мнению "шпаровцев", является то, что они выполняют большие научные задачи.
В путешествиях прошлого далеко не последнюю роль играли рекордсменство, случайность, спортивная удача. Сейчас их главная цель - научные исследования. Группа Шпаро в какой-то мере повторяла опыт Алена Бомбара, в одиночку переплывшего Атлантику на надувной лодке "Еретик".
Бомбар писал: "Когда корабль тонет, человеку кажется, что вместе с его кораблем идет ко дну весь мир... И даже если он найдет в этот миг спасательную шлюпку, он еще не спасен, потому что он замирает в ней без движения, сраженный обрушившимся на него несчастьем".
Пожалуй, именно Бомбар, положивший начало целому ряду научных экспериментов, и вдохновил ребят на благородную цель - изучить подлинные возможности человека в труднейших условиях, дать практические рекомендации людям, которые могли бы оказаться в аварийной ситуации.
После своих походов они писали отчеты в Институт медико-биологических проблем, излагая наблюдения над выживаемостью человека во враждебной среде, над динамикой взаимоотношений между людьми. Они ставили, к примеру, конкретную задачу - установить, сколько времени можно пройти на лыжах по льду, используя тот запас продовольствия, который человек в силах унести с собой. Брали продуктов на двадцать три дня. Рюкзаки весили по пятьдесят килограммов. С каждым днем вес на килограмм уменьшался, но все равно идти было очень тяжело. Такую нагрузку, понятно, могли вынести лишь тренированные люди. Рацион из сублимированных продуктов хотя и восстанавливал силы, но каждый из участников тем не менее терял за эти дни в весе около пяти килограммов.
Потом зашел разговор о том, как возникла сама идея похода на лыжах к полюсу.
- Такая идея не могла возникнуть в тридцатых - сороковых годах, - сказал Дмитрий Шпаро. - Хотя вышла уже горбатовская "Обыкновенная Арктика", человек на Севере был еще редким гостем. Он бы не рискнул на подобный переход, так как внутренне не был готов к нему. Даже лет двадцать назад она не могла родиться. Полярники первых станций "Северный полюс", например, заботились лишь о том, как обеспечить себя всем необходимым, как перенести полярную ночь, как сделать, чтобы домики при разломах льдины не ушли под воду... Иными словами, такая идея не могла родиться у них чисто психологически. Каждому овощу свое время.
- Не мог в то время возникнуть и такой вопрос, - продолжал Шпаро, - кто лучше перенесет такое путешествие: уроженец Севера или наш брат, житель большого города? Каюру незачем приспосабливаться к Северу. Он здесь живет. На Севере его дом, земля, небо. А горожанин? Интеллигент? Сложился же образ неумелого, рассеянного, неловкого чудака... А нынешний молодой интеллигент большой работяга. В студенческом отряде он научился строить дороги, дома, штукатурить стены, управлять механизмами. Да и после института многие используют отпуск, работая на строительстве, чтобы иметь прибавку к зарплате. Мы своей экспедицией, кажется, доказали: чем более образован человек, тем больше вероятности, что он выживет. Казалось бы, математик, физик ничего общего с пургой или грузом в пятьдесят килограммов не имеет. Но он скорее приспосабливается к обстановке, принимает более логичные решения в случае опасности...