Носительница сняла маску, и Мирани с удивлением увидела одну из рабынь, трудившихся вышивальщицами, — нахальную девицу по имени Береника. Рабыня с ухмылкой сунула маску ей в руки; Мирани тотчас же натянула ее на лицо. Металл был горячим и отдавал чесноком. Отстранив рабыню, Мирани ступила было на дорогу, но Береника не уходила. Она стояла на обочине, настойчиво протягивая руку. Крисса быстро сунула ей в ладонь две серебряные монеты. Девушка повернулась и исчезла в затопленной сумраком оливковой роще.
Подмена произошла вовремя. Процессия двинулась дальше. Мирани шагала позади, едва дыша и обливаясь холодным потом. Никто ничего не заметил: остальные девушки шагали немного впереди. Переведя дыхание, она прошептала:
— И как ты только отважилась?
— Сама себе удивляюсь. — В голосе Криссы прозвучало легкое самодовольство.
Глядя, как Гермия выбирается из носилок, Миранинервно потерла руки.
— Откуда ты знала, что я приду?
Крисса пожала плечами.
— Знала и все... Будешь мне должна две монеты. А в следующий раз, если я опоздаю, прикроешь меня.
Мирани в изумлении воззрилась на подругу.
«Вряд ли я протяну до следующего раза», - подумала она.
Все девять Домов, огромные беломраморные здания с колоннами, располагались возле основания пирамиды, по три с каждой из трех сторон. Обычно их держали под замком, но сейчас первые два стояли открытыми, так же как и третий, двери которого были распахнуты настежь, чтобы впустить тело человека, в котором некогда обитал Бог.
Его, уже уложенного во внутренний саркофаг из расписного дерева, с пением вынесли из Дома Музыки, и измученные музыканты, игравшие весь день напролет, проводили его в тенистую глубину третьего Дома. Как только гроб перенесли через порог, все инструменты смолкли, оборвав мелодию на середине ноты.
Измученные и голодные музыканты побрели прочь. Девушки с флейтами, мужчины с цитрами, трубачи с большими медными трубами, даже маленький мальчик с пронзительным свистком.
Они сыграли свою роль.
Третий Дом был Домом Раскрытия.
Посредине Дома, на большой каменной плите, лежал Архон. Войдя, Мирани бросила на него лишь один взгляд, потом поспешно отвела глаза. Его лицо было прикрыто золотой маской, и в фантастической игре сотен языков пламени единственными темными пятнами в комнате оставались ее глазницы. Мирани поглядела на сложенные на груди пухлые руки, вспомнила, как спокойно он опустил левую кисть в чашу со скорпионом.
"Я знаю, где ты сейчас, — сказала она про себя. — Я тебя найду и верну, но мне понадобится твоя помощь".
Вошли бальзамировщики. Три человека в длинных белых халатах, которые они потом снимут. Их лица и руки были покрыты причудливыми изображениями скорпионов, нарисованными прямо на коже.
На деревянном столе ровными рядами лежали их инструменты: какие-то острые зазубренные предметы, длинные спицы, ножи, зловещие проволочные крючки. В чашах курился ладан и ароматические травы; запахи аниса, кипариса и сандалового дерева смешивались и поднимались к потолку, но сквозь них уже пробивался отчетливый смрад разложения.
Все Девятеро выстроились в круг, взялись за руки вокруг Архона. В тени почтительно ждали бальзамировщики.
— Наш Брат умер, — напевно начала Гермия. — Мы скорбим по нему.
— Мы скорбим по нему.
— Наши глаза были яркими, теперь они темны. Наши мысли были скоры, теперь они тяжелы. Но Бог, Ярчайший, живет вечно. Его тень — темнота. Когда было создано голубое небо вверху и коричневая земля внизу, он был там. Когда Царица Дождя сошла с небес, он был там.
Мирани отвела глаза.
У дверей, снаружи, прислонившись к косяку, стоял Аргелин. На его губах играла кривая улыбка; языки пламени покрывали его смуглую кожу трепещущим узором. Он смотрел на Мирани; она, вспыхнув жаром под красивым металлическим лицом, прикрывавшим ее собственное, бледное и измученное, поспешно отвернулась.
— Да пребудет он вовеки, — тихо пробормотали Девятеро.
Гермия разорвала круг и обычным голосом произнесла:
— Теперь начнется Вскрытие. Сегодня ночью с Архоном пребудет Та, Кто Обмывает Бога. Без еды, не уходя, пока не уйдет он. Понятно?
Персида кивнула.
— Хорошо. — Гермия подошла к двери и, сняв маску, с наслаждением вдохнула прохладный ночной воздух. Позади нее, как темные падальщики над трупом, бесшумно передвигались бальзамировщики.
— Что дальше? — спросил Аргелин достаточно громко, чтобы все слышали.
— Дальше я поговорю с Богом в одиночку, в Оракуле. Он скажет мне, куда послать Искателей девяти Претендентов. Твои люди готовы?
В курильницах тлели травы, благовонный дым душил Мирани. Аргелин кивнул, его рука покоилась на рукояти меча.
— Чем скорее мы узнаем, тем лучше, — сухо произнес он.
Гермия опустила глаза.
— Предоставь это мне, — прошептала она тихо.
Аргелин улыбнулся.
Мирани попыталась незаметно проскользнуть мимо, но он по-змеиному быстро обернулся и схватил ее за руку, так что она чуть не выронила пустую бронзовую чашу.
— Госпожа, я хочу поговорить с тобой.
— Со мной? — пробормотала она. — О чем же?
— Мне кажется, ты догадываешься. — В его темных глазах плясало яростное пламя. — Не примешь ли ты меня утром? После Ритуала?
Это была вежливая просьба, но в то же время и строгий приказ. Как бы она хотела скинуть эту ненавистную руку и поставить генерала на место! Но вместо этого лишь прошептала:
— Да. Конечно...
Он отвел руку, небрежно поклонился и зашагал прочь. Она стояла и молча, с колотящимся сердцем смотрела ему вслед.
У нее за спиной, в дымной темноте Дома, раздался тихий булькающий звук, и от звука этого у нее все заледенело внутри, мучительной судорогой свело нервы, зубы и даже ногти. С бесконечной заботой и тщанием бальзамировщики начали вскрытие тела почившего Архона.
Он ощущает опасность темных мест
Он стоит между шакалом и его добычей
Подмена произошла вовремя. Процессия двинулась дальше. Мирани шагала позади, едва дыша и обливаясь холодным потом. Никто ничего не заметил: остальные девушки шагали немного впереди. Переведя дыхание, она прошептала:
— И как ты только отважилась?
— Сама себе удивляюсь. — В голосе Криссы прозвучало легкое самодовольство.
Глядя, как Гермия выбирается из носилок, Миранинервно потерла руки.
— Откуда ты знала, что я приду?
Крисса пожала плечами.
— Знала и все... Будешь мне должна две монеты. А в следующий раз, если я опоздаю, прикроешь меня.
Мирани в изумлении воззрилась на подругу.
«Вряд ли я протяну до следующего раза», - подумала она.
* * *
По ночам Город Мертвых утопал в пламени. Он превращался в лабиринт огней, пылающих в жаровнях, в факелах на стенах, и огни эти отражались в бронзе, меди и золоте. Ночь ничего не меняла для мертвых и тысяч живых, служивших им, и торопливые приготовления к похоронам Архона не прекращались ни на минуту. После захода солнца у дверей гробниц и вдоль стен зажигались факелы, и казалось, что колоссальные статуи на стенах движутся, поворачиваются, оживают. На вершине ступенчатого зиккурата все девять дней беспрерывно пылал огромный костер, а возле гигантских бронзовых дверей Домов Траура, в больших железных корзинах, оплетенных медными змеями, безостановочно плясали ослепительно-алые языки пламени.Все девять Домов, огромные беломраморные здания с колоннами, располагались возле основания пирамиды, по три с каждой из трех сторон. Обычно их держали под замком, но сейчас первые два стояли открытыми, так же как и третий, двери которого были распахнуты настежь, чтобы впустить тело человека, в котором некогда обитал Бог.
Его, уже уложенного во внутренний саркофаг из расписного дерева, с пением вынесли из Дома Музыки, и измученные музыканты, игравшие весь день напролет, проводили его в тенистую глубину третьего Дома. Как только гроб перенесли через порог, все инструменты смолкли, оборвав мелодию на середине ноты.
Измученные и голодные музыканты побрели прочь. Девушки с флейтами, мужчины с цитрами, трубачи с большими медными трубами, даже маленький мальчик с пронзительным свистком.
Они сыграли свою роль.
Третий Дом был Домом Раскрытия.
Посредине Дома, на большой каменной плите, лежал Архон. Войдя, Мирани бросила на него лишь один взгляд, потом поспешно отвела глаза. Его лицо было прикрыто золотой маской, и в фантастической игре сотен языков пламени единственными темными пятнами в комнате оставались ее глазницы. Мирани поглядела на сложенные на груди пухлые руки, вспомнила, как спокойно он опустил левую кисть в чашу со скорпионом.
"Я знаю, где ты сейчас, — сказала она про себя. — Я тебя найду и верну, но мне понадобится твоя помощь".
Вошли бальзамировщики. Три человека в длинных белых халатах, которые они потом снимут. Их лица и руки были покрыты причудливыми изображениями скорпионов, нарисованными прямо на коже.
На деревянном столе ровными рядами лежали их инструменты: какие-то острые зазубренные предметы, длинные спицы, ножи, зловещие проволочные крючки. В чашах курился ладан и ароматические травы; запахи аниса, кипариса и сандалового дерева смешивались и поднимались к потолку, но сквозь них уже пробивался отчетливый смрад разложения.
Все Девятеро выстроились в круг, взялись за руки вокруг Архона. В тени почтительно ждали бальзамировщики.
— Наш Брат умер, — напевно начала Гермия. — Мы скорбим по нему.
— Мы скорбим по нему.
— Наши глаза были яркими, теперь они темны. Наши мысли были скоры, теперь они тяжелы. Но Бог, Ярчайший, живет вечно. Его тень — темнота. Когда было создано голубое небо вверху и коричневая земля внизу, он был там. Когда Царица Дождя сошла с небес, он был там.
Мирани отвела глаза.
У дверей, снаружи, прислонившись к косяку, стоял Аргелин. На его губах играла кривая улыбка; языки пламени покрывали его смуглую кожу трепещущим узором. Он смотрел на Мирани; она, вспыхнув жаром под красивым металлическим лицом, прикрывавшим ее собственное, бледное и измученное, поспешно отвернулась.
— Да пребудет он вовеки, — тихо пробормотали Девятеро.
Гермия разорвала круг и обычным голосом произнесла:
— Теперь начнется Вскрытие. Сегодня ночью с Архоном пребудет Та, Кто Обмывает Бога. Без еды, не уходя, пока не уйдет он. Понятно?
Персида кивнула.
— Хорошо. — Гермия подошла к двери и, сняв маску, с наслаждением вдохнула прохладный ночной воздух. Позади нее, как темные падальщики над трупом, бесшумно передвигались бальзамировщики.
— Что дальше? — спросил Аргелин достаточно громко, чтобы все слышали.
— Дальше я поговорю с Богом в одиночку, в Оракуле. Он скажет мне, куда послать Искателей девяти Претендентов. Твои люди готовы?
В курильницах тлели травы, благовонный дым душил Мирани. Аргелин кивнул, его рука покоилась на рукояти меча.
— Чем скорее мы узнаем, тем лучше, — сухо произнес он.
Гермия опустила глаза.
— Предоставь это мне, — прошептала она тихо.
Аргелин улыбнулся.
Мирани попыталась незаметно проскользнуть мимо, но он по-змеиному быстро обернулся и схватил ее за руку, так что она чуть не выронила пустую бронзовую чашу.
— Госпожа, я хочу поговорить с тобой.
— Со мной? — пробормотала она. — О чем же?
— Мне кажется, ты догадываешься. — В его темных глазах плясало яростное пламя. — Не примешь ли ты меня утром? После Ритуала?
Это была вежливая просьба, но в то же время и строгий приказ. Как бы она хотела скинуть эту ненавистную руку и поставить генерала на место! Но вместо этого лишь прошептала:
— Да. Конечно...
Он отвел руку, небрежно поклонился и зашагал прочь. Она стояла и молча, с колотящимся сердцем смотрела ему вслед.
У нее за спиной, в дымной темноте Дома, раздался тихий булькающий звук, и от звука этого у нее все заледенело внутри, мучительной судорогой свело нервы, зубы и даже ногти. С бесконечной заботой и тщанием бальзамировщики начали вскрытие тела почившего Архона.
Он ощущает опасность темных мест
Записка была вложена в бумаги на его письменном столе. Почерк был изящным и уверенным, клиновидные буквы плавно перетекали друг в друга, но от вида записки по спине Сетиса пробежал холодок. Он не успел хорошенько разглядеть лица Шакала, однако голос рассказал ему многое об этом человеке. Аристократ. Человек образованный. Руки ухоженные, аккуратные. Сетис нахмурился. Разве нормальный человек отважится грабить могилы?..
Записка гласила:
«В час Заката будь у ног Cocтрuca под стеной. Захвати с собой то, что нам нужно».
Если бы записку нашел кто-нибудь чужой, она ничего не раскрыла бы ему. Сетис торопливо сжег ее: думая о Мирани, он держал бумажку в пламени, пока от нее е осталось и следа. Потом вернулся к письменному столу и бросил взгляд в глубину длинного зала, высматривая Надзирателя.
Надзирателя нигде не было. Значит, он, скорее всего, направился к тайному запасу воды, который устроил в коридорах под крепостной стеной. Сетис усмехнулся. Надзиратель обнаружит, что воды осталось гораздо меньше, чем он рассчитывал...
Его рука скользнула под перечни Архоновых запасов риса, зерна и олив, заказов на резную слоновую кость и нашарила спрятанный под ними старый, ветхий папирус. Бросив еще один осторожный взгляд в заполненный писцами зал, он достал его.
Гробница Состриса была очень древней, и мало кто знал, где искать планы. Он улыбнулся той самодовольной ухмылкой, которая, как он знал, бесила многих. Что ж, он не такой, как все. Всего несколько месяцев работает он четвертым помощником архивариуса, однако с самого начала поставил себе цель изучить содержимое всех полок в огромном хранилище, которое тянулось этажом ниже во всю длину огромного рабочего зала. Путь туда лежал по винтовой лестнице в углу. Он провел в хранилище много долгих часов, читал, делал заметки, изучал хрупкие свитки, которые никто не разворачивал уже много сотен лет; обшаривал коробки с документами, вдыхая заплесневелый аромат гниющих слов, самозабвенно изучал деяния Архонов Древности; нащупывая дорогу перемазанными в чернилах пальцами, проникал в самые тесные, самые душные туннели. Знания — это власть, а он жаждал власти. Если один из документов потеряется, не кто-нибудь, а он будет знать, где его искать. Он станет незаменимым. Вскоре его назначат первым архивариусом...
Но мечтать было некогда.
Чертежи сохранились очень плохо. Надо бы снять с них копию, но он сможет отдать их кому-нибудь из писцов только после кражи. Это слово обжигало его словно огнем. Сетис покачал головой — этот мелкий, суетливый жест он позволял себе, лишь когда был один.
— Кто-нибудь неправильно написал твое имя? Сетис чуть не вскрикнул. Рука сама собой легла на планы, он проворно обернулся.
Перед ним стоял Креон.
Он даже не был писцом. Всего лишь уборщиком. Опершись о свою метлу, он заметил:
— Пуглив.
— Чтоб ты пропал, — сердито проворчал Сетис.
— Не могу. Слишком хорошо знаю все здешние ходы и выходы.
Возможно, это и было правдой. Про Креона говорили, что он родился в Городе Мертвых и никогда не выходил за его пределы. Самые языкастые из писцов утверждали, что он никогда не видел солнца, а в коридорах, мол, было так темно, что его мать даже не разглядела его отца. Держали пари, сколько раз за день он наткнется на углы, и посылали его с ненужными поручениями на поиски несуществующих бумаг. Креон шел, если ему этого хотелось. Он хромал, разговаривал сам с собой, спал по углам на огромных грудах пергаментов. Сетис не был уверен, все ли у него в порядке с головой.
И вот теперь он искоса наблюдал за Сетисом, а Сетис наблюдал за ним. Альбинос. Кожа бледная, как молоко, глаза розовые, длинные волосы белы как крыло чайки.
Не убирая ладони с планов, Сетис рявкнул:
— Я что сказал?! Проваливай! Я работаю.
Креон склонился ближе.
— Сегодня его вскрывают, — прошептал он.
Трудно было сказать, сколько ему лет, — худой, узловатый, слишком высокий, как цветок, выросший в темноте, он казался старым, хотя на самом деле был молод. Зловонное дыхание вылетало из щербатого рта. Туника потемнела от грязи.
— Кого?
— Его. Меня. Архона. Вынимают внутренности. Мозг. Что они ищут? Бога? Существуют ли внутри человека туннели, в которых прячется Бог?
Сетис нахмурился.
— Я пробовал. Но Бога нельзя увидеть, правда? Хотя внизу, в коридорах, я видел его тень. Она ходила. Выскакивала из-за угла и вытягивалась передо мной. А когда я останавливался, она тоже останавливалась.
Вернулся Надзиратель. Выругавшись, Сетис засунул планы под бумаги и начал записывать число апельсинов, которые будут уложены в могилу. Из-под его пера проворно вылетали черные клиновидные буквы. Проваливай, — тихо повторил он.
— Как поживает твоя сестра?
Сетис изумленно поднял глаза.
— Откуда ты знаешь, что у меня есть сестра?
Креон задумчиво махнул по полу метлой.
— Рассказали. Она больна, а у вас, там, где живые, сейчасзасуха. Что ты намерен делать?
Сетис яростно вцепился в стиль.
— Это тебя не касается. — Заметив, что другие писцы с любопытством поглядывают в его сторону, он взял себя в руки и, понизив голос, добавил: — Ей намного лучше.
— Значит, ты ее любишь. И на многое готов ради нее.
— Да. А теперь...
— ... Исчезаю. — Креон кивнул. — Нелегко для меня. Но другим, в темноте — очень просто. — Он бочком скользнул прочь. Но через мгновение вернулся. — Как ее зовут?
— Телия, — процедил Сетис сквозь стиснутые зубы.
Немного позже он поднял глаза. Креон исчез, Надзиратель сидел на своем месте — в высоком кресле. Стиль замер в воздухе — Сетиса пронзила внезапная мысль.
Откуда Шакал узнал, какой из столов — его?!
Как они доставили сюда записку?!
Объятый внезапным страхом, он украдкой огляделся по сторонам. В громадном зале, кроме него, сидела еще сотня других писцов. Он окинул взглядом их согбенные спины, прислушался к нескончаемому скрипу перьев по бумаге. Неужели один из них участвует в заговоре?
Вряд ли...
Он торопливо встал, взял папку со списками съестных припасов к похоронам и сунул в нее планы. Потом, не оглядываясь, зашагал между рядами столов к винтовой лестнице и спустился вниз. Шорох перьев за спиной постепенно затих, воздух стал затхлым и теплым. Ноги сами несли его по крутым каменным ступеням.
На самом нижнем ярусе в темноту уходили бесконечные полки хранилища.
Сетис зашагал по длинному узкому проходу. Под ногами скрипел песок — он просачивался всюду, даже сюда, на каменные плиты хранилища.
В правом дальнем углу было темнее всего. В единственной плошке с маслом чадил крохотный фитилек, и фигура Сетиса отбрасывала на стену громадную тень — его неотвязного зловещего спутника. Подняв лампу повыше, он проскользнул между плотными рядами полок, дошел до конца, повернул направо, потом налево и очутился в самом древнем, самом душном закутке, тесной пещере, вытесанной в скале, где на недосягаемой высоте, почти под самым потолком, хранились проеденные молью чертежи забытых гробниц.
Он выучил схему гробницы Состриса наизусть, проводил над чертежом дни и ночи, проверяя и перепроверяя себя. Он знал, где надо повернуть, как открывать потайные двери, где проходят тупиковые коридоры, какие туннели ведут во внутреннюю камеру, в усыпальницу, в сокровищницу... Он прочитал отчеты, продиктованные двести лет назад генералом Макри, который заблудился в этих лабиринтах и проплутал там неделю. Особенно тщательно он изучил схемы западней и ям-ловушек, зарисованных на ветхом, рассыпающемся папирусе, хотя и понимал, что в список они внесены далеко не все. Рабов, выкопавших их, убили, чтобы сохранить тайну; теперь их кости лежат рядом с останками Состриса, во прахе и безмолвии.
Он высоко поднял лампу, осматривая полки. Ограбить мертвого Архона — крайняя степень государственной измены, осквернение мертвых, предательство Города. Кроме того, это смертельный риск.
А если выйти из игры? Об этом не может быть и речи. Если даже сейчас подойти к Надзирателю и все ему рассказать, его карьере конец. Не будет больше воды для отца и Телии. А однажды утром его найдут в переулке с перерезанным горлом. Он зашел слишком далеко, отступать поздно. Кроме того, если его не поймают, никто ни о чем не узнает. Никто из живых...
Он не сразу отыскал на полках узкое пыльное гнездо, в котором раньше лежали свернутые чертежи, и стал осторожно вкладывать их обратно, внутрь, так, чтобы никто не заметил, что их трогали. Но мятые папирусы никак не умещались; раздраженно вздохнув, он вытащил их и сунул руку в щель, нетерпеливо ощупывая наметенные холодным сквозняком горки песка и обрывки волокон, выискивая, что могло помешать. Кончики пальцев коснулись чего-то маленького и твердого. И оно ужалило.
С криком ужаса он отдернул руку; на ней висел скорпион. Он стряхнул его на пол, потом с силой наступил ногой, еще и еще раз. Маленькое твердое тельце хрустнуло под каблуком.
Бог, подумал он. Бог! Ему конец. Это божья кара. Его покарал Сострис. Кто же еще, если не Сострис?
Прекрати. Успокойся. Думай.
На подушечке указательного пальца выступила капелька крови. Укол был совсем крохотным. Никакой опухоли. Его тошнило, кидало то в жар, то в холод. Яд действует быстро. Слишком быстро. И ничего нельзя поделать.
Дрожа всем телом, он опустился на колени и принялся искать кусачую тварь среди неверных теней покачивающейся лампы. Если он окажется из породы маленьких, черных, — на ноги можно больше не подниматься.
Рука коснулась изогнутого твердого тельца и отдернулась. По соломе расплескались капли масла. Он увидел скорпиона.
Не черный. Красный. Глаза странно поблескивают.
Забыв о боли, Сетис изумленно уставился на находку.
Скорпион был вырезан из твердого драгоценного камня. На тонких рубиновых гранях играли блики света, внутри крохотного туловища переливались миниатюрные радуги, изогнутый хвост был произведением ювелирного искусства. На Сетиса смотрели крошечные золотые глаза, внезапно потемневшие, когда он опустил руку и поднял вещицу с земли. От брюшка отвалилась острая булавка, отломившаяся там, где он на нее наступил.
Застежка Брошь.
Драгоценная, священная.
Сокровище, какого ему не заработать и за долгие годы.
На него нахлынуло такое облегчение, что подкосились колени, потом оно сменилось любопытством и острой алчностью. Пальцы стиснули брошь, капли крови замутили ясное сияние рубина. Он протер камень и задумался.
Как скорпион здесь очутился? Когда он доставал чертежи, его тут не было. На миг ему в голову пришла безумная мысль: Надзиратель узнал о пропаже чертежей и подкинул брошь, чтобы проверить его честность, но он тут же отмел ее как смехотворную. Может быть, вещица лежит тут уже давным-давно, а он, как и все остальные, ее просто не заметил? Может, она здесь уже много сотен лет?
Он не мог придумать, как продать ее и не попасть под подозрение.
Возле уха зазвенел комар. Он поглядел наверх, в глубь темной расселины между полками, совершенно черной, если не считать неверных отблесков лампы, пересеченных его собственной тенью, беспокойно перебегающей по грудам свитков. Потом снял с шеи кошелек и опустил в него брошь. Она звякнула о немногие лежащие там монеты.
Застигнутый внезапным укором совести, он подхватил лампу и торопливо побежал по запутанным коридорам к центральному проходу. Едва он вышел туда, лампа зашипела, разбрасывая голубые искры, и погасла. Он отшвырнул ее и пошел, пытаясь успокоить дыхание, по гигантскому хребту хранилища обратно к свету, к винтовой лестнице.
И остановился на полпути, удивленно ахнув.
У боковой полки стоял, опираясь на метлу, Креон.
Он лукаво помахал Сетису.
— Проваливаю, уже проваливаю, — сказал он.
Он страха у нее пересохли губы, свело живот. Аргелин коротко кивнул, прошел мимо нее и огляделся. На мраморном полу в гостиной стояли два кресла, она чрезвычайно долго выбирала для них места. Теперь она села в одно из них, но, к ее огорчению, генерал не опустился во второе. Опершись ладонями о спинку, он склонился к ней.
— Не соблаговолишь ли объяснить мне, — негромко начал он, — для чего именно тебе понадобился музыкант по имени Орфет?
Она облизала губы. Его вежливость путала ее, в ней таилась шелковистая, безжалостная угроза. Всю ночь она лежала без сна, придумывая, что скажет, как будет себя вести. Если сейчас она даст слабину, то тем самым погубит и себя, и Орфета, и писца. И подведет Архона...
Поэтому в ответ она лишь улыбнулась.
— О, мне очень, очень жаль, что так получилось! Я и не думала, что доставлю вам столько хлопот. Какая досада!
Он долго и пристально смотрел на нее, потом обошел вокруг кресла и сел. Ей это показалось маленькой победой. Он мрачно заявил:
— Ты знала, что он должен умереть вместе с остальными?
— Нет, что вы, конечно не знала! Понятия не имела! Когда я узнала об этом, то пришла в ужас Я уже говорила Криссе, что, если бы я знала, мне бы и в голову не пришло...
— ... Вытащить его из тюрьмы?
Она хихикнула. На нем были черные перчатки, усеянные блестящими металлическими заклепками; когда он снял одну из них, она увидела его руки — гладкие, загорелые, безволосые.
— Понимаю! Это звучит так нагло!
— Это и было наглостью, госпожа. Удивительной наглостью. И какова же причина?
— Ну, я же вам рассказала... Разве нет? О, дело в том, что раньше он служил в моей семье. Много лет назад, когда я была совсем маленькой. На Милосе. Вот я и решила: раз Архон скончался, ему, наверно, понадобится новая работа, и мой отец был бы рад видеть его. Да, между нами говоря, он, конечно, любит выпить, но играет просто восхитительно.
Не переигрывает ли она? Мирани скромно опустила глаза на свои усыпанные кольцами руки, чувствуя, как пылают щеки под толстым слоем одолженной у Крис-сы пудры. Пудра слиплась неаккуратными комочками. Он наверняка это заметил. Он все замечает.
Аргелин кивнул. Его гладкое лицо ничего не выражало.
— Понимаю. Мой сотник — кстати, ему на две недели вполовину урезали жалованье — утверждал, что ты была очень настойчива.
Она жеманно улыбнулась.
— Генерал Аргелин, мне очень жаль беднягу. Не простите ли вы его на первый раз? Уверяю вас, он очень хороший стражник. Просто я слишком упорно настаивала на своем. — Она надула губки. — Так часто бывает со жрицами из Девятерых. Но если вы считаете... Надеюсь, половинное жалованье это не слишком мало...
— Где он? Этот Орфет?
Ее глаза широко распахнулись.
— На борту корабля, где же еще! Вчера я дала ему денег на проезд...
— Я уже послал запросы на все три судна, отправляющиеся на Милос, госпожа. По-видимому, он отклонил ваше предложение. — В его голосе послышался сарказм.
Мирани постаралась напустить на себя оскорбленный вид. С хорошо заученным достоинством она запахнула на плечах дорогую шаль и робко проговорила:
— Неужели вы хотите сказать, что он пропил все деньги?!
Улыбка Аргелина была по-прежнему спокойной.
— Не знаю, что и думать...
Поверил ли он ей?! Все зависело от того, много ли сведений уцелело на сожженных обрывках записки и кто их прочитал. Проклиная себя за то, что не сожгла ее дотла, Мирани бросила на генерала жеманный взгляд из-под обильно начерненных ресниц.
— Даю слово, что никогда больше не повторю своей ошибки. Мне так неловко! — Она чуть-чуть подалась вперед. — И, генерал, если он напился допьяна, пожалуйста, найдите его. Пусть отправляется, как и положено, в могилу. Одним глупцом больше, одним меньше — какая разница?
Он внимательно смотрел на нее.
— Будучи Носительницей, госпожа, ты должна лучше других знать, что Бог обязан получить все, что ему причитается. Когда умирает Архон, все его домочадцы уходят в Загробный Мир вместе с ним. Кроме того, насколько я понимаю, от этого человека всегда было много хлопот.
Она побледнела и нервно стиснула пальцы.
— Да, — прошептала она. — Понимаю.
Он встал.
— Но если, как ты и сказала, он валяется пьяным в каком-нибудь кабаке, мои люди найдут его. Благодарю, что уделила мне время, госпожа Мирани.
Она попыталась подняться с кресла грациозно, но шаль соскользнула с плеч. В дверях генерал обернулся.
— В будущем, — тихо произнес он, — полагаю, что ты будешь заниматься своими делами и оставишь моим людям их обязанности. Это предотвратит подобные... неприятности.
— О, да, — пробормотала она. — Да, простите. Какой же вы меня, наверно, считаете дурочкой.
Он немного помолчал, всматриваясь ей в лицо. Потом сказал:
— Нет. Уверяю тебя, я совсем так не считаю...
И вышел.
Дверь захлопнулась, но она еще долго стояла и смотрела ему вслед, холодея от страха. Потом в изнеможении опустилась в кресло. Убедила ли она его? Может быть, он решил, что она — капризная, безмозглая девчонка, слишком глупая, чтобы принимать ее всерьез. Ей очень хотелось, чтобы он думал именно так. Беда лишь в том, что она была в этом совсем не уверена. Слишком сильный озноб пробежал по коже от последнего замечания, слишком явная издевка прозвучала в его голосе.
Она с трудом встала, как во сне прошлась по комнате, потом принялась стирать с лица слипшуюся пудру. Ясно было только одно. Надо вытаскивать Орфета из Порта.
Сегодня же ночью!
Записка гласила:
«В час Заката будь у ног Cocтрuca под стеной. Захвати с собой то, что нам нужно».
Если бы записку нашел кто-нибудь чужой, она ничего не раскрыла бы ему. Сетис торопливо сжег ее: думая о Мирани, он держал бумажку в пламени, пока от нее е осталось и следа. Потом вернулся к письменному столу и бросил взгляд в глубину длинного зала, высматривая Надзирателя.
Надзирателя нигде не было. Значит, он, скорее всего, направился к тайному запасу воды, который устроил в коридорах под крепостной стеной. Сетис усмехнулся. Надзиратель обнаружит, что воды осталось гораздо меньше, чем он рассчитывал...
Его рука скользнула под перечни Архоновых запасов риса, зерна и олив, заказов на резную слоновую кость и нашарила спрятанный под ними старый, ветхий папирус. Бросив еще один осторожный взгляд в заполненный писцами зал, он достал его.
Гробница Состриса была очень древней, и мало кто знал, где искать планы. Он улыбнулся той самодовольной ухмылкой, которая, как он знал, бесила многих. Что ж, он не такой, как все. Всего несколько месяцев работает он четвертым помощником архивариуса, однако с самого начала поставил себе цель изучить содержимое всех полок в огромном хранилище, которое тянулось этажом ниже во всю длину огромного рабочего зала. Путь туда лежал по винтовой лестнице в углу. Он провел в хранилище много долгих часов, читал, делал заметки, изучал хрупкие свитки, которые никто не разворачивал уже много сотен лет; обшаривал коробки с документами, вдыхая заплесневелый аромат гниющих слов, самозабвенно изучал деяния Архонов Древности; нащупывая дорогу перемазанными в чернилах пальцами, проникал в самые тесные, самые душные туннели. Знания — это власть, а он жаждал власти. Если один из документов потеряется, не кто-нибудь, а он будет знать, где его искать. Он станет незаменимым. Вскоре его назначат первым архивариусом...
Но мечтать было некогда.
Чертежи сохранились очень плохо. Надо бы снять с них копию, но он сможет отдать их кому-нибудь из писцов только после кражи. Это слово обжигало его словно огнем. Сетис покачал головой — этот мелкий, суетливый жест он позволял себе, лишь когда был один.
— Кто-нибудь неправильно написал твое имя? Сетис чуть не вскрикнул. Рука сама собой легла на планы, он проворно обернулся.
Перед ним стоял Креон.
Он даже не был писцом. Всего лишь уборщиком. Опершись о свою метлу, он заметил:
— Пуглив.
— Чтоб ты пропал, — сердито проворчал Сетис.
— Не могу. Слишком хорошо знаю все здешние ходы и выходы.
Возможно, это и было правдой. Про Креона говорили, что он родился в Городе Мертвых и никогда не выходил за его пределы. Самые языкастые из писцов утверждали, что он никогда не видел солнца, а в коридорах, мол, было так темно, что его мать даже не разглядела его отца. Держали пари, сколько раз за день он наткнется на углы, и посылали его с ненужными поручениями на поиски несуществующих бумаг. Креон шел, если ему этого хотелось. Он хромал, разговаривал сам с собой, спал по углам на огромных грудах пергаментов. Сетис не был уверен, все ли у него в порядке с головой.
И вот теперь он искоса наблюдал за Сетисом, а Сетис наблюдал за ним. Альбинос. Кожа бледная, как молоко, глаза розовые, длинные волосы белы как крыло чайки.
Не убирая ладони с планов, Сетис рявкнул:
— Я что сказал?! Проваливай! Я работаю.
Креон склонился ближе.
— Сегодня его вскрывают, — прошептал он.
Трудно было сказать, сколько ему лет, — худой, узловатый, слишком высокий, как цветок, выросший в темноте, он казался старым, хотя на самом деле был молод. Зловонное дыхание вылетало из щербатого рта. Туника потемнела от грязи.
— Кого?
— Его. Меня. Архона. Вынимают внутренности. Мозг. Что они ищут? Бога? Существуют ли внутри человека туннели, в которых прячется Бог?
Сетис нахмурился.
— Я пробовал. Но Бога нельзя увидеть, правда? Хотя внизу, в коридорах, я видел его тень. Она ходила. Выскакивала из-за угла и вытягивалась передо мной. А когда я останавливался, она тоже останавливалась.
Вернулся Надзиратель. Выругавшись, Сетис засунул планы под бумаги и начал записывать число апельсинов, которые будут уложены в могилу. Из-под его пера проворно вылетали черные клиновидные буквы. Проваливай, — тихо повторил он.
— Как поживает твоя сестра?
Сетис изумленно поднял глаза.
— Откуда ты знаешь, что у меня есть сестра?
Креон задумчиво махнул по полу метлой.
— Рассказали. Она больна, а у вас, там, где живые, сейчасзасуха. Что ты намерен делать?
Сетис яростно вцепился в стиль.
— Это тебя не касается. — Заметив, что другие писцы с любопытством поглядывают в его сторону, он взял себя в руки и, понизив голос, добавил: — Ей намного лучше.
— Значит, ты ее любишь. И на многое готов ради нее.
— Да. А теперь...
— ... Исчезаю. — Креон кивнул. — Нелегко для меня. Но другим, в темноте — очень просто. — Он бочком скользнул прочь. Но через мгновение вернулся. — Как ее зовут?
— Телия, — процедил Сетис сквозь стиснутые зубы.
Немного позже он поднял глаза. Креон исчез, Надзиратель сидел на своем месте — в высоком кресле. Стиль замер в воздухе — Сетиса пронзила внезапная мысль.
Откуда Шакал узнал, какой из столов — его?!
Как они доставили сюда записку?!
Объятый внезапным страхом, он украдкой огляделся по сторонам. В громадном зале, кроме него, сидела еще сотня других писцов. Он окинул взглядом их согбенные спины, прислушался к нескончаемому скрипу перьев по бумаге. Неужели один из них участвует в заговоре?
Вряд ли...
Он торопливо встал, взял папку со списками съестных припасов к похоронам и сунул в нее планы. Потом, не оглядываясь, зашагал между рядами столов к винтовой лестнице и спустился вниз. Шорох перьев за спиной постепенно затих, воздух стал затхлым и теплым. Ноги сами несли его по крутым каменным ступеням.
На самом нижнем ярусе в темноту уходили бесконечные полки хранилища.
Сетис зашагал по длинному узкому проходу. Под ногами скрипел песок — он просачивался всюду, даже сюда, на каменные плиты хранилища.
В правом дальнем углу было темнее всего. В единственной плошке с маслом чадил крохотный фитилек, и фигура Сетиса отбрасывала на стену громадную тень — его неотвязного зловещего спутника. Подняв лампу повыше, он проскользнул между плотными рядами полок, дошел до конца, повернул направо, потом налево и очутился в самом древнем, самом душном закутке, тесной пещере, вытесанной в скале, где на недосягаемой высоте, почти под самым потолком, хранились проеденные молью чертежи забытых гробниц.
Он выучил схему гробницы Состриса наизусть, проводил над чертежом дни и ночи, проверяя и перепроверяя себя. Он знал, где надо повернуть, как открывать потайные двери, где проходят тупиковые коридоры, какие туннели ведут во внутреннюю камеру, в усыпальницу, в сокровищницу... Он прочитал отчеты, продиктованные двести лет назад генералом Макри, который заблудился в этих лабиринтах и проплутал там неделю. Особенно тщательно он изучил схемы западней и ям-ловушек, зарисованных на ветхом, рассыпающемся папирусе, хотя и понимал, что в список они внесены далеко не все. Рабов, выкопавших их, убили, чтобы сохранить тайну; теперь их кости лежат рядом с останками Состриса, во прахе и безмолвии.
Он высоко поднял лампу, осматривая полки. Ограбить мертвого Архона — крайняя степень государственной измены, осквернение мертвых, предательство Города. Кроме того, это смертельный риск.
А если выйти из игры? Об этом не может быть и речи. Если даже сейчас подойти к Надзирателю и все ему рассказать, его карьере конец. Не будет больше воды для отца и Телии. А однажды утром его найдут в переулке с перерезанным горлом. Он зашел слишком далеко, отступать поздно. Кроме того, если его не поймают, никто ни о чем не узнает. Никто из живых...
Он не сразу отыскал на полках узкое пыльное гнездо, в котором раньше лежали свернутые чертежи, и стал осторожно вкладывать их обратно, внутрь, так, чтобы никто не заметил, что их трогали. Но мятые папирусы никак не умещались; раздраженно вздохнув, он вытащил их и сунул руку в щель, нетерпеливо ощупывая наметенные холодным сквозняком горки песка и обрывки волокон, выискивая, что могло помешать. Кончики пальцев коснулись чего-то маленького и твердого. И оно ужалило.
С криком ужаса он отдернул руку; на ней висел скорпион. Он стряхнул его на пол, потом с силой наступил ногой, еще и еще раз. Маленькое твердое тельце хрустнуло под каблуком.
Бог, подумал он. Бог! Ему конец. Это божья кара. Его покарал Сострис. Кто же еще, если не Сострис?
Прекрати. Успокойся. Думай.
На подушечке указательного пальца выступила капелька крови. Укол был совсем крохотным. Никакой опухоли. Его тошнило, кидало то в жар, то в холод. Яд действует быстро. Слишком быстро. И ничего нельзя поделать.
Дрожа всем телом, он опустился на колени и принялся искать кусачую тварь среди неверных теней покачивающейся лампы. Если он окажется из породы маленьких, черных, — на ноги можно больше не подниматься.
Рука коснулась изогнутого твердого тельца и отдернулась. По соломе расплескались капли масла. Он увидел скорпиона.
Не черный. Красный. Глаза странно поблескивают.
Забыв о боли, Сетис изумленно уставился на находку.
Скорпион был вырезан из твердого драгоценного камня. На тонких рубиновых гранях играли блики света, внутри крохотного туловища переливались миниатюрные радуги, изогнутый хвост был произведением ювелирного искусства. На Сетиса смотрели крошечные золотые глаза, внезапно потемневшие, когда он опустил руку и поднял вещицу с земли. От брюшка отвалилась острая булавка, отломившаяся там, где он на нее наступил.
Застежка Брошь.
Драгоценная, священная.
Сокровище, какого ему не заработать и за долгие годы.
На него нахлынуло такое облегчение, что подкосились колени, потом оно сменилось любопытством и острой алчностью. Пальцы стиснули брошь, капли крови замутили ясное сияние рубина. Он протер камень и задумался.
Как скорпион здесь очутился? Когда он доставал чертежи, его тут не было. На миг ему в голову пришла безумная мысль: Надзиратель узнал о пропаже чертежей и подкинул брошь, чтобы проверить его честность, но он тут же отмел ее как смехотворную. Может быть, вещица лежит тут уже давным-давно, а он, как и все остальные, ее просто не заметил? Может, она здесь уже много сотен лет?
Он не мог придумать, как продать ее и не попасть под подозрение.
Возле уха зазвенел комар. Он поглядел наверх, в глубь темной расселины между полками, совершенно черной, если не считать неверных отблесков лампы, пересеченных его собственной тенью, беспокойно перебегающей по грудам свитков. Потом снял с шеи кошелек и опустил в него брошь. Она звякнула о немногие лежащие там монеты.
Застигнутый внезапным укором совести, он подхватил лампу и торопливо побежал по запутанным коридорам к центральному проходу. Едва он вышел туда, лампа зашипела, разбрасывая голубые искры, и погасла. Он отшвырнул ее и пошел, пытаясь успокоить дыхание, по гигантскому хребту хранилища обратно к свету, к винтовой лестнице.
И остановился на полпути, удивленно ахнув.
У боковой полки стоял, опираясь на метлу, Креон.
Он лукаво помахал Сетису.
— Проваливаю, уже проваливаю, — сказал он.
* * *
— Входите, пожалуйста, — прошептала Мирани.Он страха у нее пересохли губы, свело живот. Аргелин коротко кивнул, прошел мимо нее и огляделся. На мраморном полу в гостиной стояли два кресла, она чрезвычайно долго выбирала для них места. Теперь она села в одно из них, но, к ее огорчению, генерал не опустился во второе. Опершись ладонями о спинку, он склонился к ней.
— Не соблаговолишь ли объяснить мне, — негромко начал он, — для чего именно тебе понадобился музыкант по имени Орфет?
Она облизала губы. Его вежливость путала ее, в ней таилась шелковистая, безжалостная угроза. Всю ночь она лежала без сна, придумывая, что скажет, как будет себя вести. Если сейчас она даст слабину, то тем самым погубит и себя, и Орфета, и писца. И подведет Архона...
Поэтому в ответ она лишь улыбнулась.
— О, мне очень, очень жаль, что так получилось! Я и не думала, что доставлю вам столько хлопот. Какая досада!
Он долго и пристально смотрел на нее, потом обошел вокруг кресла и сел. Ей это показалось маленькой победой. Он мрачно заявил:
— Ты знала, что он должен умереть вместе с остальными?
— Нет, что вы, конечно не знала! Понятия не имела! Когда я узнала об этом, то пришла в ужас Я уже говорила Криссе, что, если бы я знала, мне бы и в голову не пришло...
— ... Вытащить его из тюрьмы?
Она хихикнула. На нем были черные перчатки, усеянные блестящими металлическими заклепками; когда он снял одну из них, она увидела его руки — гладкие, загорелые, безволосые.
— Понимаю! Это звучит так нагло!
— Это и было наглостью, госпожа. Удивительной наглостью. И какова же причина?
— Ну, я же вам рассказала... Разве нет? О, дело в том, что раньше он служил в моей семье. Много лет назад, когда я была совсем маленькой. На Милосе. Вот я и решила: раз Архон скончался, ему, наверно, понадобится новая работа, и мой отец был бы рад видеть его. Да, между нами говоря, он, конечно, любит выпить, но играет просто восхитительно.
Не переигрывает ли она? Мирани скромно опустила глаза на свои усыпанные кольцами руки, чувствуя, как пылают щеки под толстым слоем одолженной у Крис-сы пудры. Пудра слиплась неаккуратными комочками. Он наверняка это заметил. Он все замечает.
Аргелин кивнул. Его гладкое лицо ничего не выражало.
— Понимаю. Мой сотник — кстати, ему на две недели вполовину урезали жалованье — утверждал, что ты была очень настойчива.
Она жеманно улыбнулась.
— Генерал Аргелин, мне очень жаль беднягу. Не простите ли вы его на первый раз? Уверяю вас, он очень хороший стражник. Просто я слишком упорно настаивала на своем. — Она надула губки. — Так часто бывает со жрицами из Девятерых. Но если вы считаете... Надеюсь, половинное жалованье это не слишком мало...
— Где он? Этот Орфет?
Ее глаза широко распахнулись.
— На борту корабля, где же еще! Вчера я дала ему денег на проезд...
— Я уже послал запросы на все три судна, отправляющиеся на Милос, госпожа. По-видимому, он отклонил ваше предложение. — В его голосе послышался сарказм.
Мирани постаралась напустить на себя оскорбленный вид. С хорошо заученным достоинством она запахнула на плечах дорогую шаль и робко проговорила:
— Неужели вы хотите сказать, что он пропил все деньги?!
Улыбка Аргелина была по-прежнему спокойной.
— Не знаю, что и думать...
Поверил ли он ей?! Все зависело от того, много ли сведений уцелело на сожженных обрывках записки и кто их прочитал. Проклиная себя за то, что не сожгла ее дотла, Мирани бросила на генерала жеманный взгляд из-под обильно начерненных ресниц.
— Даю слово, что никогда больше не повторю своей ошибки. Мне так неловко! — Она чуть-чуть подалась вперед. — И, генерал, если он напился допьяна, пожалуйста, найдите его. Пусть отправляется, как и положено, в могилу. Одним глупцом больше, одним меньше — какая разница?
Он внимательно смотрел на нее.
— Будучи Носительницей, госпожа, ты должна лучше других знать, что Бог обязан получить все, что ему причитается. Когда умирает Архон, все его домочадцы уходят в Загробный Мир вместе с ним. Кроме того, насколько я понимаю, от этого человека всегда было много хлопот.
Она побледнела и нервно стиснула пальцы.
— Да, — прошептала она. — Понимаю.
Он встал.
— Но если, как ты и сказала, он валяется пьяным в каком-нибудь кабаке, мои люди найдут его. Благодарю, что уделила мне время, госпожа Мирани.
Она попыталась подняться с кресла грациозно, но шаль соскользнула с плеч. В дверях генерал обернулся.
— В будущем, — тихо произнес он, — полагаю, что ты будешь заниматься своими делами и оставишь моим людям их обязанности. Это предотвратит подобные... неприятности.
— О, да, — пробормотала она. — Да, простите. Какой же вы меня, наверно, считаете дурочкой.
Он немного помолчал, всматриваясь ей в лицо. Потом сказал:
— Нет. Уверяю тебя, я совсем так не считаю...
И вышел.
Дверь захлопнулась, но она еще долго стояла и смотрела ему вслед, холодея от страха. Потом в изнеможении опустилась в кресло. Убедила ли она его? Может быть, он решил, что она — капризная, безмозглая девчонка, слишком глупая, чтобы принимать ее всерьез. Ей очень хотелось, чтобы он думал именно так. Беда лишь в том, что она была в этом совсем не уверена. Слишком сильный озноб пробежал по коже от последнего замечания, слишком явная издевка прозвучала в его голосе.
Она с трудом встала, как во сне прошлась по комнате, потом принялась стирать с лица слипшуюся пудру. Ясно было только одно. Надо вытаскивать Орфета из Порта.
Сегодня же ночью!
Он стоит между шакалом и его добычей
— Ни за что — Орфет выплюнул лимонную корку. — У меня свои планы! Мирани села, с трудом переводя дыхание.
— Повсюду солдаты! Они ищут тебя! На всех кораблях!
На столе перед ней появилась чаша воды; она удивленно подняла глаза и увидела отца Сетиса.
— Для меня?! Ты уверен?
— Выпей, госпожа. Нам... хватает.
Вода была холодная, вкусная. Она залпом проглотила ее. Отец Сетиса сурово сказал:
— Эй, ты! Слушайся девушку. Если Аргелин тебя найдет...
— К черту Аргелина. Я никуда не пойду!
— Конечно. Будешь торчать в моем доме, пока не выживешь меня отсюда. — Бросив взгляд на Мирани,он пошел к двери. Она схватила его за руку.
— Ты послал за Сетисом?
— Он писец, госпожа, день и ночь за работой. Но я послал. — Он невесело усмехнулся. — Он придет, если решит, что в этом для него есть выгода.
Когда он вышел, Орфет положил ноги на стол, откинулся назад и, пережевывая кислую кожурку, внимательно взглянул на девушку.
— Жива еще, значит, — бросил он.
— Еще жива. — Она боялась музыканта, его громадного роста, его грубости.
Он кивнул.
— Не хочу показаться неблагодарным, но я никуда не пойду.
— Даже чтобы найти нового Архона?
Его глаза слегка расширились, но, не успел он ответить, как занавески на двери шевельнулись и в комнату вошел Сетис. Он был спокоен и казался весьма довольным собой. Мирани так обрадовалась, увидев его, что даже удивилась.
— Повсюду солдаты! Они ищут тебя! На всех кораблях!
На столе перед ней появилась чаша воды; она удивленно подняла глаза и увидела отца Сетиса.
— Для меня?! Ты уверен?
— Выпей, госпожа. Нам... хватает.
Вода была холодная, вкусная. Она залпом проглотила ее. Отец Сетиса сурово сказал:
— Эй, ты! Слушайся девушку. Если Аргелин тебя найдет...
— К черту Аргелина. Я никуда не пойду!
— Конечно. Будешь торчать в моем доме, пока не выживешь меня отсюда. — Бросив взгляд на Мирани,он пошел к двери. Она схватила его за руку.
— Ты послал за Сетисом?
— Он писец, госпожа, день и ночь за работой. Но я послал. — Он невесело усмехнулся. — Он придет, если решит, что в этом для него есть выгода.
Когда он вышел, Орфет положил ноги на стол, откинулся назад и, пережевывая кислую кожурку, внимательно взглянул на девушку.
— Жива еще, значит, — бросил он.
— Еще жива. — Она боялась музыканта, его громадного роста, его грубости.
Он кивнул.
— Не хочу показаться неблагодарным, но я никуда не пойду.
— Даже чтобы найти нового Архона?
Его глаза слегка расширились, но, не успел он ответить, как занавески на двери шевельнулись и в комнату вошел Сетис. Он был спокоен и казался весьма довольным собой. Мирани так обрадовалась, увидев его, что даже удивилась.