Как бы в ответ на свой вопрос он услышал шум двигателя вверху в горах, и через минуту нескладной черной тенью вертолет скользнул по луне и исчез в долине. Бонд усмехнулся. Уж теперь-то им придется несладко, как-то на этот раз удастся вертолету вырваться из швейцарского воздушного пространства. Хотя Марк-Анж продумал и запасной путь — через Германию. Впрочем, это тоже дело нешуточное. Беседовать придется с диспетчерским контролем НАТО. Ну что ж, если уж марсельцы не смогут выкрутиться, не смогут проскочить какие-нибудь 200 миль, тогда что же говорить остальным!
   На дороге из Самадена, так хорошо знакомой Бонду, вдруг завыла сирена пожарной машины. Мерцающий красный свет на крыше кабины был виден на расстоянии мили. Бонд, осторожно приближаясь к углу погруженной в темноту станции подвесной дороги, уже придумывал более или менее правдоподобную версию своего рассказа. Он почти ползком добрался до стены здания и огляделся вокруг. Никого! И ничего — кроме свежих следов от шин перед входом. Должно быть, Блофелд позвонил своему человеку сюда вниз до того, как покинул логово наверху, с помощью этого человека и его машины он рассчитывал скрыться. В какую же сторону они поехали? Бонд вышел на дорогу. Следы машины уходили влево. Вполне вероятно, что Блофелд сейчас на перевале Бернина, а может быть, уже проскочил его и спускается вниз в Италию — ищи ветра в поле. Есть, пожалуй, возможность задержать его у границы, если помогут пожарные с той машины, фары которой сейчас освещали Бонда. Нет! Что за идиотизм! А откуда, простите, все это вам известно, если вы не были этой ночью на пике Глория? Нет, он должен играть роль самого тупого туриста в Энгадине!
   Ярко-красная машина остановилась перед станцией подвесной дороги, клаксон прозвучал с металлическим стоном. Из машины выпрыгнули люди. Некоторые из них вошли в здание станции, в то время как другие стояли, уставившись на пик Глория, где все еще виднелось красноватое зарево. Мужчина в остроконечной шапке, скорее всего капитан пожарной команды, подошел к Бонду и приветствовал его. Он стал что-то быстро говорить по-немецки. Бонд покачал головой, показывая, что ничего не понял. Капитан попытался заговорить по-французски. Бонд опять показал, что не понимает. Позвали другого пожарного, немного знавшего английский.
   — Что здесь происходит? — спросил он.
   Бонд, изображая изумление, покачал головой.
   — Понятия не имею. Я шел пешком из Понтресины в Самаден. Приехал на однодневную экскурсию из Цюриха и опоздал на свой автобус. Собирался сесть на поезд в Самадене. Потом, когда услышал взрывы там, в горах, — он неопределенно махнул рукой вверх, — пошел сюда к станции, чтобы посмотреть, затем меня кто-то ударил по голове и потащил по дороге. — Он показал на свою голову, всю в крови, на разбитые локти, которые торчали из разодранных рукавов. — Должно быть, это был оборвавшийся трос. Наверное, это им меня ударило и потащило. У вас есть с собой аптечка?
   — Да, да. — Капитан крикнул что-то остальным, и один из его коллег в нарукавной повязке с красным крестом достал из машины свой черный чемоданчик и подошел к ним. Он пощелкал языком, глядя на ушибы и раны Бонда, и пока человек, разговаривавший с Бондом, пересказал его историю капитану, врач пригласил Бонда последовать за ним в туалет в здании станции. Там при свете фонаря он промыл Бонду раны, смазал их йодом, от которого ужасно защипало, и наложил широкие полоски эластичного пластыря. Бонд посмотрел на себя в зеркало и рассмеялся. Ну и жених! Вот так рожа! Человек с красным крестом на нарукавной повязке прокудахтал что-то в знак сочувствия, вытащил из чемоданчика фляжку с бренди и протянул ее Бонду. Бонд взглянул на него благодарно и сделал большой глоток. Вошел переводчик.
   — Мы здесь ничего сделать не можем. Нужен вертолет из отряда горных спасателей. Нам нужно возвращаться в Самаден и доложить о случившемся. Хотите поехать?
   — Конечно хочу, — сказал Бонд с готовностью. Очень учтиво и вежливо, не задав ему ни одного вопроса, зачем это, к примеру, ему понадобилось идти пешком по льду в Самаден в такой темноте, вместо того чтобы взять такси, его со всеми удобствами доставили в Самаден и там, выразив самые глубокие симпатии, вполне доброжелательно отпустили с богом — высадили у железнодорожной станции.
   В два часа утра Бонд оказался на Банхофштрассе в Цюрихе, у дверей квартиры начальника поста «Зет»; в Цюрих добрался на поезде — Персоненцуг-Куар, а потом экспрессом. В поезде он немного вздремнул, но все равно почти валился с ног, тело ныло так, как будто его долго били деревянными дубинками. Он устало нажал кнопку звонка с табличкой «Мюир» и не отпускал ее, пока не вышел взъерошенный человек в пижаме и не приоткрыл дверь, не снимая цепочки.
   — Бога ради, что все это значит? — спросил он сердито, по-немецки, но с английским акцентом.
   Бонд ответил:
   — Это я, вот что случилось. Это опять 007.
   — Боже мой, это вы, заходите, заходите. — Мюир открыл дверь и быстро выглянул на пустынную улицу. — За вами что, погоня?
   — Да нет, — сказал Бонд заплетающимся языком, он с удовольствием протиснулся в теплую прихожую. Начальник поста «Зет» закрыл дверь и запер ее. Он повернулся и посмотрел на Бонда.
   — Господи, старина, что же с вами случилось? Вы выглядите так, как будто вас пропустили через мясорубку. Сюда, пожалуйста. Хотите выпить? — Он провел Бонда в удобную гостиную. Жестом указал на буфет. — Угощайтесь. Я только скажу Филлис, чтобы не волновалась, или, может быть, сказать ей, чтобы посмотрела ваши раны. Она прекрасно справляется с такими вещами.
   — Да нет. Все нормально, не беспокойтесь. Глоток спиртного восстановит силы. Здесь тепло и хорошо. В жизни никогда больше не взгляну на этот проклятый снег.
   Мюир вышел, и Бонд услышал какое-то ласковое бормотание в коридоре. Мюир вернулся.
   — Филлис готовит вам комнату. Она оставит свежее белье и все необходимое в ванной. А теперь, — он налил себе немного виски с содовой, чтобы составить Бонду компанию, и сел напротив него, — расскажите мне все, что можете.
   — Мне очень жаль, — сказал Бонд, — но я почти ничего не могу рассказать вам. Это то же самое дело, что и на днях. Просто продолжение. Уверяю вас, об этом лучше ничего не знать. Я бы не пришел сюда, но необходимо срочно связаться с М., с ним лично, шифр «три X», сообщение может быть прочитано только получателем. Будьте добры, запустите это в принтер.
   — Конечно. — Мюир посмотрел на часы. — Половина третьего ночи. Чертовски неподходящее время, придется будить старика. Но это ваше дело. Сюда, заходите в кабину, так сказать. — Он пересек комнату и подошел к стене с книжными стеллажами, вытащил одну книгу и повертел ее в руках. Послышался щелчок, открылась настежь маленькая дверца. — Осторожно, пригнитесь. Это старая уборная, которой давно не пользуются. Как раз нужного размера. Немного душновато, когда работаешь с передатчиком и на прием, но тут уж ничего не поделаешь. Дверь можно не закрывать. — Он склонился к сейфу на полу, набрал цифровую комбинацию и вытащил что-то, напоминающее пишущую машинку. Установил ее на полке рядом с громоздким телепринтером, сел и отстукал позывные адресата, прокручивая после каждого слова маленький рычажок сбоку этого агрегата. — О'кэй. Начинайте!
   Бонд прислонился к стене. Он перебрал в голове самые разные формулировки, пока добирался до Самадена. Текст должен быть составлен так, чтобы М. все стало ясно и чтобы Мюир вместе с тем остался в полном неведении, чтобы он был чист.
   — Хорошо, — произнес Бонд, — передавайте.
   С ЦИТАДЕЛЬЮ РАЗОБРАЛИСЬ ТЧК ДЕТАЛЕЙ НЕ ЗНАЮ ЗПТ ТАК КАК В ОДИНОЧКУ ОТПРАВИЛСЯ ЗА ХОЗЯИНОМ ЗПТ КОТОРЫЙ К СОЖАЛЕНИЮ УСПЕЛ УЕХАТЬ И СЕЙЧАС НАВЕРНОЕ УЖЕ В ИТАЛИИ ТЧК ПОДРОБНЫЙ ОТЧЕТ ОТПРАВЛЮ С ПОСТА М ТЧК СПАСИБО ЗА ДЕСЯТИДНЕВНЫЙ ОТПУСК ТЧК 007
   Мюир повторил шифровку и затем стал переводить пятизначные группы цифр, которые выдало шифровальное устройство, на телепринтер.
   Бонд наблюдал, как отправлялось это сообщение, конец еще одной главы его служебных обязанностей «на тайной службе Ее Величества», как выразился недавно Марк-Анж. А что подумает Ее Величество о целой цепи преступлений, совершаемых от ее имени? Боже мой, в этой клетушке можно задохнуться. Бонд почувствовал, что на лбу у него выступил холодный пот. Он закрыл лицо руками, пробормотал что-то несвязное относительно этой «проклятой горы» и почти грациозно рухнул на пол.


26. Безоблачное счастье?


   Трейси смотрела на него широко открытыми глазами, когда они встретились в Мюнхенском аэропорту у стойки паспортного контроля. Но пока не сели в крошку «Ланцию», она ничем не выдала своих чувств и только в машине разрыдалась.
   — Что они с тобой сделали? — спросила она сквозь слезы. — Что же произошло на сей раз?
   Бонд обнял ее.
   — Все в порядке, Трейси. Уверяю тебя. Это всего лишь порезы и ушибы, как при неудачном падении на лыжах. Ну, не будь глупышкой! Такое может случиться с каждым. — Он погладил ее по волосам, вытащил носовой платок и вытер ей глаза.
   Она отобрала у него платок и засмеялась сквозь слезы.
   — Ну вот, ты испортил мне все ресницы. А я так старалась, именно для тебя. — Она достала из кармана маленькое зеркальце и аккуратно стерла следы туши. — Это глупо, но я так и знала, что опять должно что-то случиться. Как только ты сказал, что собираешься уехать на несколько дней уладить что-то, вместо того чтобы приехать сюда ко мне, я знала, что ты опять попадешь в какую-то передрягу. А потом еще позвонил Марк-Анж и спросил, не видела ли я тебя. Говорить он ничего не хотел, но в голосе его звучало беспокойство. И когда я ответила, что не видела тебя, он тотчас повесил трубку. А тут еще эта история с пиком Глория, о ней пишут во всех газетах. И ты был так сдержан, когда мы разговаривали по телефону сегодня утром. И звонил из Цюриха. Все сходится — один к одному. — Она убрала зеркальце и включила зажигание. — Ладно. Я не буду задавать вопросов. Извини, что я плакала. — И вдруг сказала и очень жестко: — Но ты такой идиот! Совсем не думаешь о том, что это волнует кого-то еще. Все, как мальчик, играешь в индейцев. Ты такой… такой эгоист!
   Бонд взял ее руку, лежащую на руле. Он терпеть не мог «сцен». Но то, что она сказала, было правдой. Он совсем о ней не думал, думал только о своей работе. Ему никогда и в голову не приходило, что кто-то беспокоится о нем. Прощальный кивок приятелей, когда он уходил на задание, несколько тщательно продуманных строчек в некрологе в «Таймс», мимолетная грустинка — сжалось сердце у нескольких женщин. Но теперь, в течение трех дней, он больше не будет один. Он — половинка двух людей. Но речь идет не о Мэй, не о Мэри Гуднайт, которые обычно начинали ахать да охать, когда он возвращался после выполнения задания в таком состоянии, что его в пору было укладывать в госпиталь. Теперь, если его убьют, останется Трейси, которая, по крайней мере частично, тоже умрет вместе с ним.
   Маленький автомобиль ловко лавировал в потоке машин.
   — Прости меня, Трейси, — сказал Бонд. — Но это надо было сделать. Ты же знаешь, как это бывает. Я просто не мог отказаться. Если бы увильнул от этой работы, я не был бы сейчас так счастлив. Ты же понимаешь, правда?
   Она коснулась рукой его щеки.
   — Я бы не любила тебя, если бы ты не был пиратом. Наверное, это у меня в крови. Я привыкну ко всему. Оставайся таким же. Я не хочу переделывать тебя, как это делают другие женщины. Я хочу жить вместе с гобой, с таким, как ты есть. Но не обращай внимания, даже если я иногда повою, как пес, или, вернее, как сука. Это только потому, что я люблю тебя. — По ее губам скользнула улыбка. — «Ди Вельт», в которой все написано, лежит на заднем сиденье.
   Бонд рассмеялся — она умела читать мысли.
   — Ну тебя к черту, Трейси.
   Он потянулся за газетой. Давно уже умирал от желания посмотреть, что они там наплели, что стало известно. Вот этот материал, внизу, в промежутке между двумя передовыми, одной, безусловно, о Берлине, и другой, также наверняка о том чуде, какое являют собой последние данные о немецком экспорте. Все, что сообщал «наш собственный корреспондент» из Санкт-Морица, было сказано в заголовке: «Таинственные взрывы на пике Глория. Разрушена подвесная дорога к курорту миллионеров». И затем — несколько строк, повторяющих содержание заголовка, а также сообщение о том, что полиция на вертолетах вылетит туда рано утром. Заголовок рядом также привлек внимание Бонда: «В Англии возникла опасность полиомиелита». И затем датированное днем раньше сообщение агентства рейтер из Лондона: «В разных аэропортах Великобритании задержаны девять девушек. Их подозревают в том, что они могли иметь контакт с возможным носителем вируса полиомиелита, другой молодой англичанкой, в аэропорту Цюриха. Все девушки помещены в изолятор. Представитель министерства здравоохранения заявил, что это обычные меры предосторожности. Десятая девушка, носитель вируса, некая мисс Виолетта О'Нил, проходит обследование в госпитале Шеннона. Она родом из Ирландии».
   Бонд улыбнулся про себя. Если англичан расшевелить, они еще и не такое смогут. Но сколько согласований потребовалось, чтобы составить это коротенькое сообщение? Начнем с М. Затем — Департамент уголовного розыска, отдел МI—5, министерство сельского хозяйства и рыболовства, таможенная служба Ее Величества, паспортный контроль, министерство здравоохранения и правительство Ирландии. Все внесли свою лепту и сработали оперативно и со знанием дела. И окончательный продукт их совместных усилий, о котором сообщили всему миру, сначала перелопатила «Пресс ассошиэйшн», а потом агентство Рейтер. Бонд бросил газету через плечо и посмотрел на старинные здания некогда одного из красивейших городов Европы, который теперь медленно перестраивался, в этом же старом районе Кайзер-Йеллоу возникали однообразные послевоенные чисто городские пейзажи. Итак, дело сделано, задание выполнено!
   Но самому Блофелду все-таки удалось уйти!
   Они добрались до гостиницы около трех часов. Трейси ждала записка с просьбой позвонить Марку-Анжу в «Мэзон руж» в Страсбурге. Они поднялись в ее номер и сразу же позвонили.
   — Он здесь, папа, — сообщила Трейси, — и, как ни странно, почти целый. — Она передала трубку Бонду.
   — Он не ушел? — спросил Марк-Анж.
   — Ушел, черт побери. Он сейчас в Италии. По крайней мере, я так думаю. Отправился в том направлении. А как там у вас? Снизу все выглядело очень эффектно.
   — Нормально. Убрали всех.
   — Убрали?
   — Ну да, убрали навечно. Не нашли никаких следов вашего человека из Цюриха. Я потерял двоих. Наш приятель оставил сюрприз в своем шкафчике с документацией. Сюрприз достался Че-Че. А другой был недостаточно ловок. Это все. Обратный полет — сплошное развлечение. Подробности завтра. Отправляюсь сегодня в своем спальном вагоне. Помнишь?
   — Да. А как там, кстати, его подруга Ирма?
   — Она исчезла. Ну да ладно. Неудобно было бы убрать ее, как и всех остальных.
   — Да. Ну что ж, спасибо, Марк-Анж. И новости из Англии тоже обнадеживающие. До завтра.
   Бонд положил трубку. Трейси благоразумно удалилась в ванную и заперла дверь.
   — Теперь можно выходить? — крикнула она.
   — Еще две минуты, дорогая. — Бонд позвонил на пост «Эм». Его звонка ждали. Он договорился встретиться через час с начальником поста, человеком, которого он немного знал, лейтенантом-коммандером Сэвиджем. Бонд выпустил Трейси из ванной, и они составили план на вечер, потом он пошел в свой номер.
   Его чемодан был уже распакован, и около кровати стояла ваза с крокусами. Бонд улыбнулся, взял вазу и решительно поставил ее на подоконник. Потом он принял душ, хотя эта процедура отняла уйму времени, надо было не замочить повязок и сменить пропахший потом лыжный комбинезон на один из своих темно-синих костюмов, что прихватил с собой. Бонд сел за письменный стол и набросал конспект того, что собирался передать М. по телепринтеру. Потом он надел темно-синий плащ, вышел на улицу и пошел на Одеон-плац.
   (Если бы он не был занят своими мыслями, то заметил бы на противоположной стороне улицы женщину: коренастая, похожая на жабу фигура в потрепанном темно-зеленом плаще из водонепроницаемой шерстяной ткани; женщина вздрогнула от удивления, когда увидела Бонда, неторопливо идущего по улице, она быстро пересекла проезжую часть и пошла за ним следом. Она знала толк в том, что делала, и, когда он вошел в недавно выстроенный жилой дом на Одеон-плац, не стала подходить ближе, чтобы установить адрес, а подождала на противоположной стороне площади, пока он не вышел обратно. После этого она проследовала за ним до «Вир Ярезитен», взяла такси, вернулась к себе, заказала международный телефонный разговор с гостиницей «Метрополь» в Лейк-Камо.)
   Бонд поднялся к себе в номер. На письменном столе были разложены медикаменты и перевязочный материал. Бонд позвонил Трейси.
   — Что это такое, на самом деле? Действовала отмычкой или чем еще?
   Она рассмеялась:
   — Я подружилась с горничной на этом этаже. Она понимает влюбленных. Не то, что ты. Что ты хотел сказать, когда переставил цветы?
   — Славные цветочки. Мне показалось, что они будут выглядеть еще краше у окна, там их освещает солнце. А теперь предлагаю заключить соглашение. Если ты сейчас зайдешь ко мне и сделаешь перевязку, я, в свою очередь, сведу тебя вниз и угощу рюмочкой. Тебе закажу только одну. А себе — целых три. Это самая правильная пропорция, когда пьют мужчина и женщина. Идет?
   — Идет. — Она повесила трубку.
   Было ужасно больно, и у Бонда даже выступили слезы, хотя он крепко зажмурил глаза. Она поцелуями осушила слезы, вся побледнев от того, что увидела.
   — Ты уверен, что не надо обращаться к врачу?
   — А я уже обратился. Ты все сделала великолепно. Меня волнует теперь только одно, как же тут заниматься любовью. Если следовать правилам, то локти, как и всякому настоящему мужчине, очень бы пригодились.
   — А давай не следовать никаким правилам. Но только не сегодня ночью и не завтра. Только когда поженимся. До тех пор я собираюсь изображать из себя девственницу. — Она говорила совершенно серьезно. — Жаль, что это не так, Джеймс. Вообще-то в определенном смысле я и есть девственница, ты ведь понимаешь. Люди могут предаваться любви, не любя.
   — Выпьем, — решительно произнес Бонд. — Ведь впереди у нас целая вечность, еще наговоримся о любви.
   — Ну и поросенок, — возмутилась она. — Нам так много надо сказать друг другу, а ты только о выпивке и думаешь.
   Бонд рассмеялся. Он нежно притянул ее к себе и поцеловал долгим страстным поцелуем. Потом отодвинулся.
   — Ну вот, это и есть начало нашей беседы. О менее интересных вещах поболтаем в баре. Потом закажем великолепный обед в «Вальтершлиле» и поговорим о кольцах и о том, будем ли мы спать на отдельных кроватях или в одной и хватит ли у меня простыней и наволочек для двоих; поговорим и о других интересных вещах, которые связаны с женитьбой.
   В таком духе они провели весь вечер, и у Бонда голова пошла кругом от всех реальных женских проблем, которые Трейси подняла — и очень серьезно; но он с удивлением обнаружил, что подобное состояние — это строительство собственного гнездышка, доставляет ему истинное удовольствие, он испытывал такое чувство, как будто наконец сможет по-настоящему отдохнуть, жизнь теперь будет полнее, она обретет смысл, так как все теперь пополам, все вместе. Единство душ! Как удивительно нежно звучала избитая фраза, как была кстати!
   Весь следующий день прошел за веселым застольем с Марком-Анжем, чей огромный трейлер прибыл ночью и занял большую часть стоянки для машин позади гостиницы, и в поисках кольца для помолвки и обручального кольца в антикварных магазинах. Обручальное кольцо найти было нетрудно, традиционное простое золотое кольцо, но Трейси никак не могла решить, какое кольцо нужно для помолвки. В конце концов она отправила Бонда найти то, что ему понравится, а сама тем временем занялась последней примеркой своего выходного платья. Бонд взял такси и вместе с водителем, который был летчиком «Люфтваффе» во время войны и очень этим гордился, они объездили весь город, пока Бонд не нашел то, что хотел, в антикварном магазине около Нимфенбургского дворца. Это было кольцо в стиле барокко — две переплетающиеся бриллиантовые веточки в белом золоте. Кольцо выглядело благородно и просто, и таксисту оно тоже понравилось. Словом, дело было сделано, и двое мужчин отправились отпраздновать это дело в ближайшую пивную, где съели горы свиных колбасок и выпили по четыре огромных кружки пива, не позабыв поклясться, что никогда не станут воевать друг против друга. После этого, довольный своей последней холостяцкой вечеринкой, Бонд, подвыпивший, вернулся в гостиницу, счастливо избежав объятий таксиста, направился прямо в номер Трейси и надел кольцо ей на палец.
   Она расплакалась и все приговаривала, что это самое красивое кольцо в мире, но когда он обнял ее, сразу захихикала.
   — О, Джеймс, ну ты и типус. От тебя так и разит пивом и колбасками. Где же ты гулял, поросенок эдакий?
   Пока Бонд рассказывал ей о своих приключениях, она хохотала от всей души, такими смешными казались сцены его последнего загула. Потом она принялась дефилировать по комнате взад и вперед, делая преувеличенно грациозные движения рукой, выставляя напоказ кольцо, да так, чтобы бриллианты непременно заиграли. Потом раздался телефонный звонок. Это был Марк-Анж, который сказал, что хочет поговорить с Бондом в баре: не будет ли Трейси так добра, чтобы отпустить его на полчасика?
   Бонд спустился вниз и, хорошенько подумав, решил, что с тем пивом, которое он уже выпил, хорошо пойдет шнапс, и тут же заказал двойную порцию. Лицо у Марка-Анжа было серьезное.
   — Теперь слушай меня внимательно, Джеймс. Мы так еще толком и не поговорили. Это неправильно. Я вот-вот стану твоим тестем, и я настаиваю на серьезном разговоре. Много месяцев тому назад я сделал тебе серьезное предложение. Ты его отклонил. А теперь его принял. Услугами какого банка ты пользуешься?
   — Да ну вас, Марк-Анж, — сердито сказал Бонд. — Если вы думаете, что я приму от вас или от кого другого миллион фунтов стерлингов, то ошибаетесь. Я не хочу портить себе жизнь. Когда денег слишком много, нет ничего хуже, это настоящее проклятье. У меня достаточно денег. У Трейси их тоже хватает. И вообще, будет интересно копить деньги, чтобы купить что-то, что мы не можем позволить себе купить сразу. Деньги хороши, когда они есть и вместе с тем вроде их нет. Вот какие нужны деньги.
   — Да ты совсем напился, — рассердился Марк-Анж. — Ты не понимаешь, что говоришь. Я вам предлагаю лишь пятую часть моего состояния. Понимаешь? Для меня это ничего не значит. Трейси привыкла иметь все, что она хочет. Я хочу, чтоб так было и дальше. Она — мой единственный ребенок. Ты же не можешь содержать ее на зарплату государственного служащего. Ты обязан принять от меня деньги!
   — Если вы мне дадите какие-нибудь деньги, клянусь, я пущу их на благотворительные цели. Вам что, хочется, чтобы ваши деньги пошли на приют для собачек? Хорошо. Давайте!
   — Но, Джеймс, — теперь уже упрашивал Марк-Анж, — а что ты сможешь принять от меня? Хочешь, я помещу капитал на имя ваших будущих детей. Хочешь?
   — Еще не легче. Если у нас будут дети, я не хочу, чтобы этот аркан висел на их шее. У меня не было денег, и они мне были не нужны. Мне нравилось добывать деньги, играя в азартные игры, потому что это найденные деньги, деньги, которые вдруг свалились на тебя с неба. Если бы я получил деньги по наследству, то вел бы себя так же, как и все эти бездельники, друзья Трейси, на которых вы так много мне жаловались. Нет, Марк-Анж, — Бонд решительно допил свой шнапс, — так не пойдет.
   Марк-Анж выглядел так, как будто он вот-вот расплачется. Бонд смягчился.
   — Это очень мило с вашей стороны, Марк-Анж, — сказал он. — И я высоко ценю ваше предложение. Вот что я вам скажу. Если я поклянусь, что обращусь к вам сразу, как только кому-то из нас двоих когда-либо понадобится помощь, этого будет достаточно? Ведь мы можем заболеть и все такое. Или, скажем, было бы неплохо приобрести небольшой домик где-нибудь в деревне. Нам может понадобиться помощь, если пойдут дети. Ну и так далее. Так как насчет этого? Договорились?
   Марк-Анж с сомнением посмотрел на Бонда своими собачьими глазами:
   — Ты обещаешь? Ты не обманешь меня, разрешишь, помочь? Разрешишь мне внести свою лепту в ваше счастье?
   Бонд перегнулся через стол и взял Марка-Анжа за руку. Сильно сжал ее.
   — Даю слово. Ну, а теперь возьмите себя в руки. Вон идет Трейси. Еще подумает, что мы тут спорим.
   — Мы как раз это и делали, — мрачно сказал Марк-Анж. — И, кажется, впервые я спор не выиграл.


27. Целая вечность


   «Согласен».
   Джеймс Бонд произнес это слово в 10:30 утра, необыкновенно ясного утра в первый день Нового года, в гостиной генерального консульства Великобритании.
   И он не кривил душой.
   Генеральный консул оказался человеком знающим и сердобольным — таких среди британских консулов большинство. У него был выходной, и, как он доверительно сообщил, ему надо было прийти в себя после встречи Нового года. Он значительно сократил обычный срок со дня подачи заявления, пошел им навстречу и сделал это, по собственному признанию, потому что не раз уже рисковал карьерой — а этого надо бы поостеречься, — если полагая обстоятельства исключительными, ну, например, в случае надвигающейся смерти одного из вступающих в брак. «Вы оба выглядите достаточно здоровыми, — сказал он при первом их посещении, — несмотря на этот ужасный шрам у вас на голове, коммандер Бонд, и относительную бледность графини. Мне пришлось принять некоторые меры предосторожности и получить из секретариата министерства иностранных дел специальное разрешение на отступление от принятых норм; к моему удивлению, такое разрешение незамедлительно было получено. Словом, пусть регистрация будет в первый день Нового года. И приходите ко мне домой. Жена безнадежно сентиментальна, особенно при отправлении мною подобных церемоний, а это входит в круг моих обязанностей. И я уверен, что ей будет очень приятно встретиться с вами обоими».