– Она мучает меня! – пожаловалась фигурка в розовом, не прерывая бега. – Она меня пытает, эта страшная злюка!
Лейк невольно ухватился за перила, чтобы не упасть, и проводил взглядом свою пятилетнюю племянницу, которая, перескочив сразу через несколько ступенек, заскользила в балетных туфельках по блестящим черным и белым плиткам обширной прихожей особняка. Лейку было не так уж много лет, всего тридцать семь, но жизнь рядом с маленькой непоседой часто заставляла его чувствовать себя стариком.
– Бриджит, немедленно вернись!
Теперь по лестнице, размахивая детской пижамой, неуклюже спускалась Френсис Брайтли, и девочка завизжала еще громче.
– В чем дело, Френсис? – спросил Лейк, стараясь перекричать шум.
– Малышку следует хорошенько высечь, вот в чем дело, – возмутилась Френсис, остановившись на несколько ступенек выше Лейка. – Я даже перед сном не могу стащить с нее проклятое трико. Она хочет есть, пить и спать в балетном костюме.
Бриджит перестала издавать крики, но настороженно замерла у входных дверей, готовая в любой момент выскочить наружу в темноту ночи, только бы избежать принудительного раздевания, на котором настаивала Френсис.
– Мадам Золя говорит, что вся наша жизнь должна проходить в танце, – раздался снизу тоненький голосок Бриджит. – Мы обязаны есть, пить и спать думая о танце. А как я могу танцевать во сне в уродливой пижаме?
– Мадам Золя следует полечить голову и не воображать о себе слишком много, – пробормотала Френсис, продолжив свой неуклюжий спуск с лестницы. – Слишком долго каждый день ребенок проводит на проклятых пуантах.
Еще один пронзительный вопль, и Лейк предостерегающе поднял руку, чтобы утихомирить обеих. Шум мог разбудить его сестру-близнеца Лили, и с тремя разбушевавшимися женщинами он бы уж наверняка не сладил. Сославшись на головную боль, Лили еще раньше его ушла к себе наверх, а так как в последнее время она казалась ему взволнованной или, говоря точнее, напряженной и даже непредсказуемой в своем поведении, Лейк не желал еще больше ее провоцировать.
– Если вы не против, Френсис, я сам поговорю с Бриджит, – сказал он примирительным тоном. – Уверен, что меня она послушается.
– Как же, как же. Тогда вы сами и укладывайте ее спать. – Френсис не скрывала своего пренебрежения к его словам и, повернувшись и все еще ворча, начала подниматься обратно по лестнице. – Мне надо спешить. Завтра у меня свободный день, а я еще не собрала свои вещи.
«Выходной выходным, но все равно ты не уйдешь ни аа минуту раньше положенного», – подумал Лейк.
Раздосадованная Френсис удалилась наверх, а Лейк устало присел на ступеньку. Лестница красного дерева вела из прихожей на второй этаж двумя симметричными полукружьями, а в пространстве между ними с потолка свешивалась великолепная, с множеством хрустальных подвесок, старинная люстра, струившая мягкий серебристый свет.
Бриджит с интересом и опаской смотрела на Лейка своими синими глазами. Непокорное очаровательное создание со светлыми кудрями и очень белой кожей… Как жаль, что никто, за исключением разве что Гас, не уделял ей достаточно любви и внимания, которых она заслуживала.
Для того существовало немало печальных и драматических причин, и главной из них была затяжная болезнь и смерть Джиллиан, матери Бриджит и младшей сестры Лейка и Лили. Смерть Джиллиан тяжело отразилась на семье, хотя, наверное, в меньшей степени на ее дочери, которая тогда была еще младенцем.
Сам Лейк в глубине души всегда считал Бриджит в какой-то степени ответственной за возникшие проблемы с ее воспитанием. Бриджит была необыкновенным и в то же время трудным ребенком. Гае застала ее за чтением книги, когда ей исполнилось всего три года. Бриджит проявляла также и другие ранние признаки гениальности, включая способности к математике и естественным наукам. В дополнение к чтению книг и занятиям балетом она посещала частную школу для одаренных детей и пока довольствовалась этим.
– Ты ведь знаешь, что я не боюсь Френсис, – объявила Бриджит, направляясь навстречу Лейку своей особой балетной походкой. – Я просто делаю вид, что испугалась. Для нее это очень важно.
– Я понимаю, – сдерживая улыбку, кивнул Лейк.
– А когда вернется Гас?
Ребенок еще ничего не знает, напомнил себе Лейк. Утром, когда произошло похищение, она была в школе, и с тех пор Френсис старалась отвлечь ее от телевизора.
– Гас уехала на несколько дней по своей работе, – повторил он версию, которой они все решили придерживаться.
– Я в курсе, – ответила Бриджит, небрежно пожав плечами и глядя вверх ему в лицо. – Просто мне хочется знать, скоро ли она вернется. Она обещала привезти мне Прилипалу, который ползает по стене.
– Кого-к-кого?
Бриджит снисходительно улыбнулась:
– Ну вот, ты тоже этим страдаешь? Ты запинаешься совсем как Гас.
– Вовсе нет. Просто я не знаю, что это за Прилипала, который прилипает к стене.
– Ты хочешь сказать. Прилипала, который ползает по стене? – Теперь она уселась на ступеньке рядом с ним. – Ты бросаешь Прилипалу на стену, и он спускается по ней вниз, как паук. У моей школьной подружки есть такой. Очень забавная вещица.
Теперь Лейк не мог сдержать смешка. Он никогда прежде не видел Бриджит такой оживленной, обычно она держалась на некотором расстоянии от него, хотя часто он спрашивал себя, не является ли это результатом его собственной сухости.
– Не сомневаюсь, что это необыкновенная игрушка, – поспешил сказать он. – Гас обязательно привезет ее тебе. А теперь как насчет того, чтобы лечь спать?
– А могу я не снимать трико? – Лейк кивнул, и Бриджит засияла улыбкой. – Может, ты отнесешь меня в спальню на спине?
– Вверх по лестнице? – спросил он, взяв ее за руку и вставая на ноги вместе с ней. Что-то сжало его сердце. Сколько потерь, сколько терзающих душу сожалений, сколько воспоминаний! – Может быть, мы просто пойдем, держась за руки?
Немногим женщинам это под силу, и уж совсем отчаянные решились бы не повиноваться ему. В прежние времена Джеку было достаточно такой вот ничтожной причины, чтобы нажать на курок. Что там говорить, были времена, когда он нажимал на курок вообще без всякой причины. Он все еще жаждал расправиться с этой красоткой, но уже держал себя в узде. Бессмысленное кровопролитие перестало быть для него самоцелью Целью было отыскать тех, кто убил его малютку-дочь и довел до безумия жену.
Джек Кэлгейн не мог уснуть. Вот уже больше часа он лежал без сна на полу лачуги, и мысли о Гас Феверстоун роились у него в голове. Он привык спать на жестких досках и иметь дело с сильными женскими характерами, но Августа Феверстоун оказалась замысловатой штучкой. Он не мог решить, была ли она по-настоящему бесстрашной или только прикидывалась такой? Одно Джек знал точно: никогда еще он не встречал более сумасшедшей особы, а в его скитаниях ему попадались достаточно безумные экземпляры.
Он лежал на спине, расстегнув рубашку и джинсы, и свежий ветерок, влетавший в окно, холодил его кожу. Джек заложил за голову руки, и хотя плечи побаливали от неструганных твердых половиц, он не собирался двигаться с места Его положение позволяло ему наблюдать за пленницей сквозь щелочки прищуренных глаз.
Он следил за ней не потому, что ожидал побега, да она и не могла никуда деться в такой поздний час, а из чистого любопытства и даже, может быть, неверия. К тому же на случай побега он оборудовал комнату простой охранной сигнализацией, которая тем не менее при нарушении взревела бы с такой силой, как если бы тут было целых пять барьеров самой сложной системы оповещения. Он размышлял над тем, что подумали бы сейчас о Гас репортеры, увидев, как она, согнувшись, извлекает из грязных ступней занозы, сопровождая процесс красочными словами.
Висевшая рядом с койкой лампа освещала ее, словно пламя костра в подворотне уличную бродяжку. Встрепанные и спутанные темные волосы походили на воронье гнездо, а покрывающая лицо грязь совсем не украшала ее знаменитые классические черты. Ярко-розовый лак лишь кое-где просвечивал сквозь черноту на ногах. В этот миг несносная капризуля и скандальная красавица не была ни капризулей, ни красавицей. Она была жалкой.
– Дерьмо, – прошептала Гас, гримасничая и пытаясь вытащить особо упорную занозу из большого пальца на ноге. Слезы наполнили ее глаза. – Дерьмо, дерьмо и еще раз дерьмо!
– Как там у тебя дела? – спросил он наигранно весело, стараясь скрыть искреннее сочувствие.
– Все было бы ничего, если бы ты не был мне так ненавистен, – сказала она, даже не взглянув на него.
– Можешь ненавидеть меня сколько душе угодно, только, пожалуйста, больше не раздевайся.
Эти слова заставили ее поднять голову. Ее глаза блестели то ли от слез, то ли от гнева, этого Джек не мог понять.
– Открой мне, какая у тебя проблема? – сказала Гас. – Женщины вообще или только женское тело?
– У меня нет проблем с женским телом, вот только разве с твоим, когда оно лезет мне прямо в лицо. Да еще голое.
Она откинула назад свою спутанную гриву.
– Значит, тебя беспокоит нагота? К примеру, моя? Тут есть всего два объяснения: или ты предпочитаешь мужчин, в чем я искренне сомневаюсь, или ты…
– Ты правильно сомневаешься, – перебил он.
– Тогда, значит… дело во мне? Ты не находишь меня достаточно привлекательной?
Она была совершенно ошеломлена открытием. Вот уж действительно штучка!
– Наверное, я у тебя первый такой? – поинтересовался Джек.
– Ладно, не будем об этом, – остановила его Гас, опять принимаясь за свою ногу.
А ведь ему придется добиваться расположения этой упрямой тупицы, вдруг осенило Джека, раз она владеет тем, что ему нужно, а именно информацией. Пять лет назад бесценный натюрморт Ван Гога был похищен из стальной камеры государственного хранилища, и эта кража была напрямую связана с гибелью его семьи. Она также была связана с международной подпольной торговлей произведениями искусства, и он имел все основания подозревать, что неродная семья Августы или кто-то из их знакомых были в этом замешаны.
Гас Феверстоун, несомненно, могла помочь ему отыскать разгадку. Возможно, она была единственной, кто мог это сделать. Ему было необходимо получить сведения об организации охраны особняка Феверстоунов, где находилась их художественная коллекция. Ему бы не хотелось принуждать ее заговорить под дулом револьвера. Хотя он был готов пойти и на это.
– Твоему идиоту охраннику очень повезло, что я его не убил, – негромко сказал Джек.
Теперь она почти уткнулась носом в свои ступни и, казалось, не слышала его. Он невольно восхитился ее удивительной гибкостью и уже хотел было сказать ей, что рядом с кроватью за занавеской есть некое подобие душа и что она может им воспользоваться, если, конечно, вода в колодце еще осталась.
Но если вода есть, то придется встать и накачать ее, что ему вовсе не улыбалось. Пожалуй, Гас может подождать до утра, в конце концов ей не угрожает гангрена.
– Вытащила! – с гордостью воскликнула она и показала ему огромную занозу. Вслед за этим выражение торжества на ее лице сменилось растерянностью. – Какой еще идиот охранник?
– Нам с тобой известен только один идиот охранник. Тот самый, что попытался остановить меня.
– Это входило в его обязанности.
Значит, она решила защищать этого болвана? Отлично. Джек повернулся на бок и подпер голову рукой.
– Пожалуй, я первый раз в жизни столкнулся с такой плохой охраной. Дежурный у ворот не должен был меня впускать, не проверка мои слова. А когда он заподозрил неладное, то сделал вторую ошибку, последовав за мной.
– В чем же тут его вина?
– У меня было оружие, а у него достаточно времени, чтобы в этом удостовериться. Потом, когда он увидел «магнум», ему следовало немедленно вызвать полицию. Так нет же, он решил быть героем.
Тяжелый вздох Джека был полон презрения.
– Кто угодно мог совершить это похищение, включая Бевиса, Тупицу и других героев детских мультиков, – подытожил он.
– Нет, тут ты ошибаешься. – Гас продолжала просвещать невежду. – Возможно, охранник действительно не был достаточно внимателен, – допустила она, – но в целом охрана у нас самого высшего класса. Наверняка все похищение снято на видеокассету.
Именно поэтому Джек держался подальше от камеры при въезде на территорию, именно поэтому надел маску, как только оказался внутри.
– Я что-то не заметил никаких камер у бассейна, – признался он.
– Но ты и не мог их заметить. Они вмонтированы в лампы освещения бассейна, это волоконная оптика.
Вот так удача! Все складывалось проще, чем он ожидал. Ее технические познания были под большим вопросом, но главное – заставить ее говорить.
– Если это волоконная оптика, то тогда камеры, спрятанные в лампах бассейна, передают информацию непосредственно на экраны, – подначил Джек.
– Не знаю, хотя, наверное, ты прав. Но это детские игрушки по сравнению с контрольными мониторами в комнате Лейка. Там их у него целые ряды и… – Она, вдруг насторожившись, замолчала. – А почему тебя интересует охранная система особняка?
Он уклонился от ответа.
– Я только сказал, что охранник вел себя глупо. Ты сама подняла остальные вопросы.
Гас вновь занялась своим туалетом, пытаясь стереть грязь на ногах подолом майки. Она обнажала бедро все больше и вдруг приостановилась, неуверенно, взглянула на Джека и нахмурила брови.
– Так все-таки что же тебе во мне не нравится? Давай разберемся по отдельности. К примеру, мои ноги, как они тебе?
Он внимательно оглядел ее всю.
– Не сомневаюсь, что у тебя красивые ноги, особенно если их отмыть от грязи.
– Ну а мои груди?
– Не сомневаюсь, они тоже очень хороши.
– Ты же их видел, – напомнила она.
– Их трудно не увидеть, они невероятные.
– Мне уже раньше говорили, что они невероятные.
Он безразлично пожал плечами.
– Они у тебя настоящие?
Гас возмущенно фыркнула и начала стягивать с себя футболку, чтобы он снова мог удостовериться в их подлинности.
При этом она как бы случайно бросила на него обжигающий взгляд, от которого у него перехватило дыхание. Прямое попадание, отметил он. Так говорили они в далекие школьные годы.
Она сидела, как индеец, скрестив ноги, и он видел очень белую, нежную верхнюю часть ее бедер и почему-то вообразил ее на беговой дорожке. Ну и длиннющие же у нее ноги, можно подумать, что они растут прямо из шеи. Что же касается бедер, то, пожалуй, это была единственная незапачканная часть ее тела, за исключением влекущего темного треугольника между ними. Господи, он не раз нарушал закон, но это было первым похищением на его счету. Надо думать, оно будет и последним, и заслуга в этом принадлежит ей одной. Она навсегда излечит его от этого гибельного занятия.
Он предостерегающе поднял руку, чтобы остановить ее дальнейшие действия.
– Одного раза достаточно, я уже все видел, спасибо.
– Какой ты учтивый! – похвалила она. – Между прочим, я заметила, что ты вовсе не ледяной.
Гас вмиг повернулась и сбросила с кровати на пол те самые злополучные джинсы. Затем упала на кровать, словно показывая, что собирается спать. Она еще долго вертелась и вздыхала, устраиваясь поудобнее под плащом, и наконец легла на живот, уткнувшись носом в рваный матрас.
«Чтоб ей задохнуться», – пожелал он про себя.
Такая возможность показалась ему мрачной, но притягательной, впрочем, притягательной теперь казалась ему и сама Гас, как он был вынужден признать с сожалением. Дело было не только в физическом обаянии, изумлял сам стиль ее поведения. Она была не просто женщиной, а целым мероприятием. Спектаклем, вроде новогоднего фейерверка. От нее было больше шума и грохота, чем от взрыва пороховой бочки, и тем не менее вопреки всей пиротехнике она была необычайно умна и проницательна. И к тому же еще настоящая красотка, хотя ему и претило это слово. Он не хотел задумываться над тем, сколь искусна она в любовных играх.
Он гнал от себя подобные мысли.
Теперь, хотя Джек смотрел не на нее, а в потолок, он вновь ощутил беспокойство. Не подчиняясь разуму, его тело жило своей отдельной, самостоятельной жизнью, полной ожидания встречи. Его руки нервно подрагивали, – а прежний слабый намек, искра желания теперь перерастал в нечто более серьезное, голодное и опасное. Когда в последний раз он был с женщиной?
Очень и очень давно. Но, самое главное, Джек не мог припомнить, когда он этого хотел.
«Вот что, Кэлгейн, советую тебе не смешивать работу с личными чувствами, – напомнил он себе. – Ты сделал это всего один раз в жизни и обрек на гибель все дорогие тебе существа».
Джек твердил себе об опасности, предостерегал от опрометчивых шагов, напоминал, зачем он здесь и чему отдал последние пять лет жизни. Он выдержал и не сорвался благодаря своей воле и еще благодаря своей одержимости, желанию добиться торжества правосудия.
Тем не менее он не мог не слышать зова своего тела. Что это было? Просто голод? Но неудовлетворенный голод терзал его много лет. Если быть искренним с собой, то у него был волчий аппетит, он истомился по женской ласке. Джек повернулся на другой бок, чтобы не видеть ее, и снова тяжесть, снова боль, которая началась в плечах, в мускулах и, спускаясь все ниже, достигла чресел. Он был охвачен огнем, тело и мускулы изнемогли в бездействии и требовали работы. Он понял, что вряд ли ему сегодня удастся заснуть.
Гас просыпалась несколько раз за ночь, и всякий раз ее взору представали странные, непонятные картины. Похититель не спал, или ей это только чудилось, и занимался необъяснимыми вещами. Когда она проснулась в первый раз, он сидел в кресле-качалке с банкой пива в руках. Он не пил пиво, да и не мог этого делать, поскольку банка даже не была открыта. Он смотрел на нее, как изнывающий от жажды путник смотрит на отравленный колодец, боясь утолить жажду.
Удивительно, мелькнуло у нее в голове, что он привез с собой столько пива, но не собирается его пить. Пожалуй, даже намеренно лишает себя этого удовольствия.
Во второй раз она не спала, а лишь пребывала в дреме, и, открыв глаза, увидела его в зеленоватом свете, исходящем от портативного компьютера. Он сидел за столом перед экраном, пленник мертвого электронного сияния, из которого не мог вырваться, и его пальцы бесшумно и сосредоточенно бегали по клавиатуре с пугающей четкостью автомата. Что-то жуткое было в этом видении, что-то необъяснимое, чего она не могла понять.
Как тогда, когда он созерцал, банку пива.
Когда Гас проснулась в последний раз за эту ночь, он предстал перед ней в сонном неясном золотистом тумане. Он все еще сидел за столом, но на этот раз в его руках поблескивал нож…
Он вырезал что-то из дерева, догадалась она. Он что-то строгал.
Постепенно Гас разглядела все подробности удивительной сцены. Он работал над чем-то очень небольшим, но замысловатым, неким сооружением, детали которого, казалось, были не толще занозы, которую она извлекла из своей ноги. Это был замок, волшебный замок. Но что больше всего поразило Гас, так это то, что он вырезал миниатюрный замок с помощью похожего на мачете ножа, того самого грозного оружия, которое носил у пояса. Огромный блестящий нож сиял золотом в свете керосиновых ламп, и вся сцена рождала в памяти крепких закаленных мужчин из рекламы сигарет «Мальборо». Похититель мог быть одним из них, если бы не особое, присущее ему одному качество, несвойственное бравым парням в рекламе сигарет. Налет грусти, который всегда лежал на его лице, превращал его в стоика, человека, сжившегося с болью, ставшей для него неотъемлемой частью жизни.
Гас так и заснула, сомневаясь, не было ли все виденное ею игрой воображения.
Она уже с полчаса притворялась спящей и наблюдала, как он надевал ботинки и привязывал к поясу мачете в ножнах. Целеустремленность и поспешность его действий заставили ее предположить, что он отправился на поиски пищи. Удивляло только то, что он оставил ее без присмотра, но один взгляд в окно подтвердил, что ей не уйти далеко, даже если она предпримет попытку побега. Он уже удалился от дома на полмили, но она все еще видела его фигуру. Похоже было, что, уйди он хоть на край земли, он все равно никогда не потеряет из виду лачугу.
Гас догадалась, что убежать отсюда будет не так-то просто, поэтому прежде всего ей следовало помнить, что похититель должен спать хотя бы несколько часов в сутки, а это значило, что она, напротив, должна бодрствовать именно в это время.
Ящерицы с шуршанием разбежались во все стороны, когда Гас встала с постели. Она уже начала привыкать к маленьким зеленым уродцам, но с опаской ступала на скрипящие половицы.
Их неровная поверхность царапала ступни, и отдельные щепочки застревали между пальцами. Да ведь это стружки, оставшиеся после его работы, догадалась она. Стружки и кусочки дерева были повсюду, покрывая пушистым серым ковром пол и кресло-качалку.
Сотворенный им замок стоял на столе, и его изящные балюстрады и шпили были так легки и воздушны, что Гас с трудом могла поверить, что он создатель этого чуда. При ближайшем рассмотрении она обнаружила, что все части сооружения соединялись крошечными пазами. Можно только гадать, как удалось ему вырезать столь невесомую конструкцию ножом огромного размера.
Его грусть невольно передалась ей, когда она осознала, что у волшебного замка короткая жизнь, потому что его нельзя сохранить невредимым. Его хрупкость напомнила ей ее собственные мечты о таинственных дворцах и замках, сотканных из света, с куполами и шпилями, поднимающимися в голубое небо до самого солнца. Было бы преступлением разрушить подобную красоту, созданную его руками, но пустыня равнодушна к совершенству. Пустыня с ее выжженными бесплодными просторами и невыносимым беспощадным зноем была врагом чуждой ей красоты.
Неприятное ощущение в пустом желудке напомнило Гас, что она голодна.
В рюкзаке она нашла два шоколадных батончика и, взяв сразу оба, тут же надкусила один и продолжила обыск. Только огромным усилием воли она удержалась, чтобы не съесть второй батончик. Следует приберечь его на будущее, напомнила она себе. Возможно, позже он будет ей больше необходим, чем теперь.
В рюкзаке также оказался блестящий металлический кейс с кодовым замком, где, наверное, хранился тот самый компьютер, который она видела. Для чего похититель таскает с собой компьютер, она не могла даже вообразить, но если увиденный ночью призрачный замок утром оказался явью, то уж наверняка она не ошиблась насчет компьютера. Она не нашла никакого оружия, видимо, он где-то спрятал свой «магнум» или взял его с собой, но в боковом кармане рюкзака она обнаружила спрятанную фотографию. Это был потрепанный снимок картины, натюрморта, и хотя Гас не была знатоком живописи, как ее сводный брат, она узнала манеру Ван Гога.
Когда через несколько минут Гас занялась поисками полотенца или тряпки, чтобы вытереть грязные руки, она решила, что они уж не такие грязные, если сравнить их с остальными частями ее тела. Она была грязной с головы до ног, и не просто грязной, но отвратительно грязной. При мысли об этом Гас чуть не разрыдалась. Кто бы мог подумать! Если бы Роберт увидел ее сейчас! Что Роберт, а если бы заведующий бюро «Вога» на западном побережье? Да они бы просто не поверили своим глазам! Она подняла голову и понюхала воздух. Господи, чем тут так воняет? Может, испражнениями ящериц? Нет, это воняет от нее самой, куда до нее ящерицам! От Августы Феверстоун воняло потом сильнее, чем от бегуна на финише.
Она рассмеялась и тут же расплакалась.
– Господи, что же это такое? – шептала она, моргая, чтобы смахнуть слезы.
Это было совсем на нее непохоже. Гас никогда не плакала, никогда, и теперь, словно влекомая неведомой силой, она подбежала к раковине и открыла кран. Ржавая вода была все же лучше, чем полное ее отсутствие, Соскребая черноту с лица и рук, она твердила себе, что слезы не ее стихия. Ей грустно, это верно. Ей грустно, когда она думает о Роберте, который, конечно, сходит с ума от беспокойства. И о маленькой Бриджит, которая о ней, несомненно, скучает. Особенно Бриджит. Гас представила себе белокурую крошку, навсегда завладевшую ее сердцем, и у нее стало тепло на душе. «Не смей скучать обо мне даже одну минуту, Бриджит, а то я возьму и украду у тебя твои балетные туфельки».
Железный шкаф по-прежнему возбуждал ее любопытство, и, покончив с мытьем, Гас решила бросить вызов зловещему предмету. Собрав все свое мужество, она направилась прямо к нему, но на полпути произошло нечто необъяснимое: лачуга содрогнулась и закачалась, как океанский лайнер на волнах.
Как и подобает коренной жительнице Калифорнии, первое, о чем подумала Гас, так это о землетрясении. Она оглядела в поисках трещин потолок и стены и даже посмотрела в окно, но поняла, что виной всему пол: он проваливался под ней! Она отпрыгнула назад и сразу поняла, что совершила ошибку.
Гнилые доски прогнулись, и, не удержавшись на ногах, она упала вперед, прямо на больное колено, и в облаке пыли стала проваливаться вниз. Пол рушился у нее на глазах, и под ним было глубокое, бездонное пространство!
– На помощь! – неуверенно позвала Гас, зная, что ее никто не услышит.
В отчаянии, ломая ногти, она цеплялась за гнилое дерево, пытаясь удержаться.
Лейк невольно ухватился за перила, чтобы не упасть, и проводил взглядом свою пятилетнюю племянницу, которая, перескочив сразу через несколько ступенек, заскользила в балетных туфельках по блестящим черным и белым плиткам обширной прихожей особняка. Лейку было не так уж много лет, всего тридцать семь, но жизнь рядом с маленькой непоседой часто заставляла его чувствовать себя стариком.
– Бриджит, немедленно вернись!
Теперь по лестнице, размахивая детской пижамой, неуклюже спускалась Френсис Брайтли, и девочка завизжала еще громче.
– В чем дело, Френсис? – спросил Лейк, стараясь перекричать шум.
– Малышку следует хорошенько высечь, вот в чем дело, – возмутилась Френсис, остановившись на несколько ступенек выше Лейка. – Я даже перед сном не могу стащить с нее проклятое трико. Она хочет есть, пить и спать в балетном костюме.
Бриджит перестала издавать крики, но настороженно замерла у входных дверей, готовая в любой момент выскочить наружу в темноту ночи, только бы избежать принудительного раздевания, на котором настаивала Френсис.
– Мадам Золя говорит, что вся наша жизнь должна проходить в танце, – раздался снизу тоненький голосок Бриджит. – Мы обязаны есть, пить и спать думая о танце. А как я могу танцевать во сне в уродливой пижаме?
– Мадам Золя следует полечить голову и не воображать о себе слишком много, – пробормотала Френсис, продолжив свой неуклюжий спуск с лестницы. – Слишком долго каждый день ребенок проводит на проклятых пуантах.
Еще один пронзительный вопль, и Лейк предостерегающе поднял руку, чтобы утихомирить обеих. Шум мог разбудить его сестру-близнеца Лили, и с тремя разбушевавшимися женщинами он бы уж наверняка не сладил. Сославшись на головную боль, Лили еще раньше его ушла к себе наверх, а так как в последнее время она казалась ему взволнованной или, говоря точнее, напряженной и даже непредсказуемой в своем поведении, Лейк не желал еще больше ее провоцировать.
– Если вы не против, Френсис, я сам поговорю с Бриджит, – сказал он примирительным тоном. – Уверен, что меня она послушается.
– Как же, как же. Тогда вы сами и укладывайте ее спать. – Френсис не скрывала своего пренебрежения к его словам и, повернувшись и все еще ворча, начала подниматься обратно по лестнице. – Мне надо спешить. Завтра у меня свободный день, а я еще не собрала свои вещи.
«Выходной выходным, но все равно ты не уйдешь ни аа минуту раньше положенного», – подумал Лейк.
Раздосадованная Френсис удалилась наверх, а Лейк устало присел на ступеньку. Лестница красного дерева вела из прихожей на второй этаж двумя симметричными полукружьями, а в пространстве между ними с потолка свешивалась великолепная, с множеством хрустальных подвесок, старинная люстра, струившая мягкий серебристый свет.
Бриджит с интересом и опаской смотрела на Лейка своими синими глазами. Непокорное очаровательное создание со светлыми кудрями и очень белой кожей… Как жаль, что никто, за исключением разве что Гас, не уделял ей достаточно любви и внимания, которых она заслуживала.
Для того существовало немало печальных и драматических причин, и главной из них была затяжная болезнь и смерть Джиллиан, матери Бриджит и младшей сестры Лейка и Лили. Смерть Джиллиан тяжело отразилась на семье, хотя, наверное, в меньшей степени на ее дочери, которая тогда была еще младенцем.
Сам Лейк в глубине души всегда считал Бриджит в какой-то степени ответственной за возникшие проблемы с ее воспитанием. Бриджит была необыкновенным и в то же время трудным ребенком. Гае застала ее за чтением книги, когда ей исполнилось всего три года. Бриджит проявляла также и другие ранние признаки гениальности, включая способности к математике и естественным наукам. В дополнение к чтению книг и занятиям балетом она посещала частную школу для одаренных детей и пока довольствовалась этим.
– Ты ведь знаешь, что я не боюсь Френсис, – объявила Бриджит, направляясь навстречу Лейку своей особой балетной походкой. – Я просто делаю вид, что испугалась. Для нее это очень важно.
– Я понимаю, – сдерживая улыбку, кивнул Лейк.
– А когда вернется Гас?
Ребенок еще ничего не знает, напомнил себе Лейк. Утром, когда произошло похищение, она была в школе, и с тех пор Френсис старалась отвлечь ее от телевизора.
– Гас уехала на несколько дней по своей работе, – повторил он версию, которой они все решили придерживаться.
– Я в курсе, – ответила Бриджит, небрежно пожав плечами и глядя вверх ему в лицо. – Просто мне хочется знать, скоро ли она вернется. Она обещала привезти мне Прилипалу, который ползает по стене.
– Кого-к-кого?
Бриджит снисходительно улыбнулась:
– Ну вот, ты тоже этим страдаешь? Ты запинаешься совсем как Гас.
– Вовсе нет. Просто я не знаю, что это за Прилипала, который прилипает к стене.
– Ты хочешь сказать. Прилипала, который ползает по стене? – Теперь она уселась на ступеньке рядом с ним. – Ты бросаешь Прилипалу на стену, и он спускается по ней вниз, как паук. У моей школьной подружки есть такой. Очень забавная вещица.
Теперь Лейк не мог сдержать смешка. Он никогда прежде не видел Бриджит такой оживленной, обычно она держалась на некотором расстоянии от него, хотя часто он спрашивал себя, не является ли это результатом его собственной сухости.
– Не сомневаюсь, что это необыкновенная игрушка, – поспешил сказать он. – Гас обязательно привезет ее тебе. А теперь как насчет того, чтобы лечь спать?
– А могу я не снимать трико? – Лейк кивнул, и Бриджит засияла улыбкой. – Может, ты отнесешь меня в спальню на спине?
– Вверх по лестнице? – спросил он, взяв ее за руку и вставая на ноги вместе с ней. Что-то сжало его сердце. Сколько потерь, сколько терзающих душу сожалений, сколько воспоминаний! – Может быть, мы просто пойдем, держась за руки?
* * *
Она все-таки его довела.Немногим женщинам это под силу, и уж совсем отчаянные решились бы не повиноваться ему. В прежние времена Джеку было достаточно такой вот ничтожной причины, чтобы нажать на курок. Что там говорить, были времена, когда он нажимал на курок вообще без всякой причины. Он все еще жаждал расправиться с этой красоткой, но уже держал себя в узде. Бессмысленное кровопролитие перестало быть для него самоцелью Целью было отыскать тех, кто убил его малютку-дочь и довел до безумия жену.
Джек Кэлгейн не мог уснуть. Вот уже больше часа он лежал без сна на полу лачуги, и мысли о Гас Феверстоун роились у него в голове. Он привык спать на жестких досках и иметь дело с сильными женскими характерами, но Августа Феверстоун оказалась замысловатой штучкой. Он не мог решить, была ли она по-настоящему бесстрашной или только прикидывалась такой? Одно Джек знал точно: никогда еще он не встречал более сумасшедшей особы, а в его скитаниях ему попадались достаточно безумные экземпляры.
Он лежал на спине, расстегнув рубашку и джинсы, и свежий ветерок, влетавший в окно, холодил его кожу. Джек заложил за голову руки, и хотя плечи побаливали от неструганных твердых половиц, он не собирался двигаться с места Его положение позволяло ему наблюдать за пленницей сквозь щелочки прищуренных глаз.
Он следил за ней не потому, что ожидал побега, да она и не могла никуда деться в такой поздний час, а из чистого любопытства и даже, может быть, неверия. К тому же на случай побега он оборудовал комнату простой охранной сигнализацией, которая тем не менее при нарушении взревела бы с такой силой, как если бы тут было целых пять барьеров самой сложной системы оповещения. Он размышлял над тем, что подумали бы сейчас о Гас репортеры, увидев, как она, согнувшись, извлекает из грязных ступней занозы, сопровождая процесс красочными словами.
Висевшая рядом с койкой лампа освещала ее, словно пламя костра в подворотне уличную бродяжку. Встрепанные и спутанные темные волосы походили на воронье гнездо, а покрывающая лицо грязь совсем не украшала ее знаменитые классические черты. Ярко-розовый лак лишь кое-где просвечивал сквозь черноту на ногах. В этот миг несносная капризуля и скандальная красавица не была ни капризулей, ни красавицей. Она была жалкой.
– Дерьмо, – прошептала Гас, гримасничая и пытаясь вытащить особо упорную занозу из большого пальца на ноге. Слезы наполнили ее глаза. – Дерьмо, дерьмо и еще раз дерьмо!
– Как там у тебя дела? – спросил он наигранно весело, стараясь скрыть искреннее сочувствие.
– Все было бы ничего, если бы ты не был мне так ненавистен, – сказала она, даже не взглянув на него.
– Можешь ненавидеть меня сколько душе угодно, только, пожалуйста, больше не раздевайся.
Эти слова заставили ее поднять голову. Ее глаза блестели то ли от слез, то ли от гнева, этого Джек не мог понять.
– Открой мне, какая у тебя проблема? – сказала Гас. – Женщины вообще или только женское тело?
– У меня нет проблем с женским телом, вот только разве с твоим, когда оно лезет мне прямо в лицо. Да еще голое.
Она откинула назад свою спутанную гриву.
– Значит, тебя беспокоит нагота? К примеру, моя? Тут есть всего два объяснения: или ты предпочитаешь мужчин, в чем я искренне сомневаюсь, или ты…
– Ты правильно сомневаешься, – перебил он.
– Тогда, значит… дело во мне? Ты не находишь меня достаточно привлекательной?
Она была совершенно ошеломлена открытием. Вот уж действительно штучка!
– Наверное, я у тебя первый такой? – поинтересовался Джек.
– Ладно, не будем об этом, – остановила его Гас, опять принимаясь за свою ногу.
А ведь ему придется добиваться расположения этой упрямой тупицы, вдруг осенило Джека, раз она владеет тем, что ему нужно, а именно информацией. Пять лет назад бесценный натюрморт Ван Гога был похищен из стальной камеры государственного хранилища, и эта кража была напрямую связана с гибелью его семьи. Она также была связана с международной подпольной торговлей произведениями искусства, и он имел все основания подозревать, что неродная семья Августы или кто-то из их знакомых были в этом замешаны.
Гас Феверстоун, несомненно, могла помочь ему отыскать разгадку. Возможно, она была единственной, кто мог это сделать. Ему было необходимо получить сведения об организации охраны особняка Феверстоунов, где находилась их художественная коллекция. Ему бы не хотелось принуждать ее заговорить под дулом револьвера. Хотя он был готов пойти и на это.
– Твоему идиоту охраннику очень повезло, что я его не убил, – негромко сказал Джек.
Теперь она почти уткнулась носом в свои ступни и, казалось, не слышала его. Он невольно восхитился ее удивительной гибкостью и уже хотел было сказать ей, что рядом с кроватью за занавеской есть некое подобие душа и что она может им воспользоваться, если, конечно, вода в колодце еще осталась.
Но если вода есть, то придется встать и накачать ее, что ему вовсе не улыбалось. Пожалуй, Гас может подождать до утра, в конце концов ей не угрожает гангрена.
– Вытащила! – с гордостью воскликнула она и показала ему огромную занозу. Вслед за этим выражение торжества на ее лице сменилось растерянностью. – Какой еще идиот охранник?
– Нам с тобой известен только один идиот охранник. Тот самый, что попытался остановить меня.
– Это входило в его обязанности.
Значит, она решила защищать этого болвана? Отлично. Джек повернулся на бок и подпер голову рукой.
– Пожалуй, я первый раз в жизни столкнулся с такой плохой охраной. Дежурный у ворот не должен был меня впускать, не проверка мои слова. А когда он заподозрил неладное, то сделал вторую ошибку, последовав за мной.
– В чем же тут его вина?
– У меня было оружие, а у него достаточно времени, чтобы в этом удостовериться. Потом, когда он увидел «магнум», ему следовало немедленно вызвать полицию. Так нет же, он решил быть героем.
Тяжелый вздох Джека был полон презрения.
– Кто угодно мог совершить это похищение, включая Бевиса, Тупицу и других героев детских мультиков, – подытожил он.
– Нет, тут ты ошибаешься. – Гас продолжала просвещать невежду. – Возможно, охранник действительно не был достаточно внимателен, – допустила она, – но в целом охрана у нас самого высшего класса. Наверняка все похищение снято на видеокассету.
Именно поэтому Джек держался подальше от камеры при въезде на территорию, именно поэтому надел маску, как только оказался внутри.
– Я что-то не заметил никаких камер у бассейна, – признался он.
– Но ты и не мог их заметить. Они вмонтированы в лампы освещения бассейна, это волоконная оптика.
Вот так удача! Все складывалось проще, чем он ожидал. Ее технические познания были под большим вопросом, но главное – заставить ее говорить.
– Если это волоконная оптика, то тогда камеры, спрятанные в лампах бассейна, передают информацию непосредственно на экраны, – подначил Джек.
– Не знаю, хотя, наверное, ты прав. Но это детские игрушки по сравнению с контрольными мониторами в комнате Лейка. Там их у него целые ряды и… – Она, вдруг насторожившись, замолчала. – А почему тебя интересует охранная система особняка?
Он уклонился от ответа.
– Я только сказал, что охранник вел себя глупо. Ты сама подняла остальные вопросы.
Гас вновь занялась своим туалетом, пытаясь стереть грязь на ногах подолом майки. Она обнажала бедро все больше и вдруг приостановилась, неуверенно, взглянула на Джека и нахмурила брови.
– Так все-таки что же тебе во мне не нравится? Давай разберемся по отдельности. К примеру, мои ноги, как они тебе?
Он внимательно оглядел ее всю.
– Не сомневаюсь, что у тебя красивые ноги, особенно если их отмыть от грязи.
– Ну а мои груди?
– Не сомневаюсь, они тоже очень хороши.
– Ты же их видел, – напомнила она.
– Их трудно не увидеть, они невероятные.
– Мне уже раньше говорили, что они невероятные.
Он безразлично пожал плечами.
– Они у тебя настоящие?
Гас возмущенно фыркнула и начала стягивать с себя футболку, чтобы он снова мог удостовериться в их подлинности.
При этом она как бы случайно бросила на него обжигающий взгляд, от которого у него перехватило дыхание. Прямое попадание, отметил он. Так говорили они в далекие школьные годы.
Она сидела, как индеец, скрестив ноги, и он видел очень белую, нежную верхнюю часть ее бедер и почему-то вообразил ее на беговой дорожке. Ну и длиннющие же у нее ноги, можно подумать, что они растут прямо из шеи. Что же касается бедер, то, пожалуй, это была единственная незапачканная часть ее тела, за исключением влекущего темного треугольника между ними. Господи, он не раз нарушал закон, но это было первым похищением на его счету. Надо думать, оно будет и последним, и заслуга в этом принадлежит ей одной. Она навсегда излечит его от этого гибельного занятия.
Он предостерегающе поднял руку, чтобы остановить ее дальнейшие действия.
– Одного раза достаточно, я уже все видел, спасибо.
– Какой ты учтивый! – похвалила она. – Между прочим, я заметила, что ты вовсе не ледяной.
Гас вмиг повернулась и сбросила с кровати на пол те самые злополучные джинсы. Затем упала на кровать, словно показывая, что собирается спать. Она еще долго вертелась и вздыхала, устраиваясь поудобнее под плащом, и наконец легла на живот, уткнувшись носом в рваный матрас.
«Чтоб ей задохнуться», – пожелал он про себя.
Такая возможность показалась ему мрачной, но притягательной, впрочем, притягательной теперь казалась ему и сама Гас, как он был вынужден признать с сожалением. Дело было не только в физическом обаянии, изумлял сам стиль ее поведения. Она была не просто женщиной, а целым мероприятием. Спектаклем, вроде новогоднего фейерверка. От нее было больше шума и грохота, чем от взрыва пороховой бочки, и тем не менее вопреки всей пиротехнике она была необычайно умна и проницательна. И к тому же еще настоящая красотка, хотя ему и претило это слово. Он не хотел задумываться над тем, сколь искусна она в любовных играх.
Он гнал от себя подобные мысли.
Теперь, хотя Джек смотрел не на нее, а в потолок, он вновь ощутил беспокойство. Не подчиняясь разуму, его тело жило своей отдельной, самостоятельной жизнью, полной ожидания встречи. Его руки нервно подрагивали, – а прежний слабый намек, искра желания теперь перерастал в нечто более серьезное, голодное и опасное. Когда в последний раз он был с женщиной?
Очень и очень давно. Но, самое главное, Джек не мог припомнить, когда он этого хотел.
«Вот что, Кэлгейн, советую тебе не смешивать работу с личными чувствами, – напомнил он себе. – Ты сделал это всего один раз в жизни и обрек на гибель все дорогие тебе существа».
Джек твердил себе об опасности, предостерегал от опрометчивых шагов, напоминал, зачем он здесь и чему отдал последние пять лет жизни. Он выдержал и не сорвался благодаря своей воле и еще благодаря своей одержимости, желанию добиться торжества правосудия.
Тем не менее он не мог не слышать зова своего тела. Что это было? Просто голод? Но неудовлетворенный голод терзал его много лет. Если быть искренним с собой, то у него был волчий аппетит, он истомился по женской ласке. Джек повернулся на другой бок, чтобы не видеть ее, и снова тяжесть, снова боль, которая началась в плечах, в мускулах и, спускаясь все ниже, достигла чресел. Он был охвачен огнем, тело и мускулы изнемогли в бездействии и требовали работы. Он понял, что вряд ли ему сегодня удастся заснуть.
Гас просыпалась несколько раз за ночь, и всякий раз ее взору представали странные, непонятные картины. Похититель не спал, или ей это только чудилось, и занимался необъяснимыми вещами. Когда она проснулась в первый раз, он сидел в кресле-качалке с банкой пива в руках. Он не пил пиво, да и не мог этого делать, поскольку банка даже не была открыта. Он смотрел на нее, как изнывающий от жажды путник смотрит на отравленный колодец, боясь утолить жажду.
Удивительно, мелькнуло у нее в голове, что он привез с собой столько пива, но не собирается его пить. Пожалуй, даже намеренно лишает себя этого удовольствия.
Во второй раз она не спала, а лишь пребывала в дреме, и, открыв глаза, увидела его в зеленоватом свете, исходящем от портативного компьютера. Он сидел за столом перед экраном, пленник мертвого электронного сияния, из которого не мог вырваться, и его пальцы бесшумно и сосредоточенно бегали по клавиатуре с пугающей четкостью автомата. Что-то жуткое было в этом видении, что-то необъяснимое, чего она не могла понять.
Как тогда, когда он созерцал, банку пива.
Когда Гас проснулась в последний раз за эту ночь, он предстал перед ней в сонном неясном золотистом тумане. Он все еще сидел за столом, но на этот раз в его руках поблескивал нож…
Он вырезал что-то из дерева, догадалась она. Он что-то строгал.
Постепенно Гас разглядела все подробности удивительной сцены. Он работал над чем-то очень небольшим, но замысловатым, неким сооружением, детали которого, казалось, были не толще занозы, которую она извлекла из своей ноги. Это был замок, волшебный замок. Но что больше всего поразило Гас, так это то, что он вырезал миниатюрный замок с помощью похожего на мачете ножа, того самого грозного оружия, которое носил у пояса. Огромный блестящий нож сиял золотом в свете керосиновых ламп, и вся сцена рождала в памяти крепких закаленных мужчин из рекламы сигарет «Мальборо». Похититель мог быть одним из них, если бы не особое, присущее ему одному качество, несвойственное бравым парням в рекламе сигарет. Налет грусти, который всегда лежал на его лице, превращал его в стоика, человека, сжившегося с болью, ставшей для него неотъемлемой частью жизни.
Гас так и заснула, сомневаясь, не было ли все виденное ею игрой воображения.
* * *
Она должна как-то убежать отсюда, эта единственная мысль занимала Гас, когда она проснулась утром на следующий день.Она уже с полчаса притворялась спящей и наблюдала, как он надевал ботинки и привязывал к поясу мачете в ножнах. Целеустремленность и поспешность его действий заставили ее предположить, что он отправился на поиски пищи. Удивляло только то, что он оставил ее без присмотра, но один взгляд в окно подтвердил, что ей не уйти далеко, даже если она предпримет попытку побега. Он уже удалился от дома на полмили, но она все еще видела его фигуру. Похоже было, что, уйди он хоть на край земли, он все равно никогда не потеряет из виду лачугу.
Гас догадалась, что убежать отсюда будет не так-то просто, поэтому прежде всего ей следовало помнить, что похититель должен спать хотя бы несколько часов в сутки, а это значило, что она, напротив, должна бодрствовать именно в это время.
Ящерицы с шуршанием разбежались во все стороны, когда Гас встала с постели. Она уже начала привыкать к маленьким зеленым уродцам, но с опаской ступала на скрипящие половицы.
Их неровная поверхность царапала ступни, и отдельные щепочки застревали между пальцами. Да ведь это стружки, оставшиеся после его работы, догадалась она. Стружки и кусочки дерева были повсюду, покрывая пушистым серым ковром пол и кресло-качалку.
Сотворенный им замок стоял на столе, и его изящные балюстрады и шпили были так легки и воздушны, что Гас с трудом могла поверить, что он создатель этого чуда. При ближайшем рассмотрении она обнаружила, что все части сооружения соединялись крошечными пазами. Можно только гадать, как удалось ему вырезать столь невесомую конструкцию ножом огромного размера.
Его грусть невольно передалась ей, когда она осознала, что у волшебного замка короткая жизнь, потому что его нельзя сохранить невредимым. Его хрупкость напомнила ей ее собственные мечты о таинственных дворцах и замках, сотканных из света, с куполами и шпилями, поднимающимися в голубое небо до самого солнца. Было бы преступлением разрушить подобную красоту, созданную его руками, но пустыня равнодушна к совершенству. Пустыня с ее выжженными бесплодными просторами и невыносимым беспощадным зноем была врагом чуждой ей красоты.
Неприятное ощущение в пустом желудке напомнило Гас, что она голодна.
В рюкзаке она нашла два шоколадных батончика и, взяв сразу оба, тут же надкусила один и продолжила обыск. Только огромным усилием воли она удержалась, чтобы не съесть второй батончик. Следует приберечь его на будущее, напомнила она себе. Возможно, позже он будет ей больше необходим, чем теперь.
В рюкзаке также оказался блестящий металлический кейс с кодовым замком, где, наверное, хранился тот самый компьютер, который она видела. Для чего похититель таскает с собой компьютер, она не могла даже вообразить, но если увиденный ночью призрачный замок утром оказался явью, то уж наверняка она не ошиблась насчет компьютера. Она не нашла никакого оружия, видимо, он где-то спрятал свой «магнум» или взял его с собой, но в боковом кармане рюкзака она обнаружила спрятанную фотографию. Это был потрепанный снимок картины, натюрморта, и хотя Гас не была знатоком живописи, как ее сводный брат, она узнала манеру Ван Гога.
Когда через несколько минут Гас занялась поисками полотенца или тряпки, чтобы вытереть грязные руки, она решила, что они уж не такие грязные, если сравнить их с остальными частями ее тела. Она была грязной с головы до ног, и не просто грязной, но отвратительно грязной. При мысли об этом Гас чуть не разрыдалась. Кто бы мог подумать! Если бы Роберт увидел ее сейчас! Что Роберт, а если бы заведующий бюро «Вога» на западном побережье? Да они бы просто не поверили своим глазам! Она подняла голову и понюхала воздух. Господи, чем тут так воняет? Может, испражнениями ящериц? Нет, это воняет от нее самой, куда до нее ящерицам! От Августы Феверстоун воняло потом сильнее, чем от бегуна на финише.
Она рассмеялась и тут же расплакалась.
– Господи, что же это такое? – шептала она, моргая, чтобы смахнуть слезы.
Это было совсем на нее непохоже. Гас никогда не плакала, никогда, и теперь, словно влекомая неведомой силой, она подбежала к раковине и открыла кран. Ржавая вода была все же лучше, чем полное ее отсутствие, Соскребая черноту с лица и рук, она твердила себе, что слезы не ее стихия. Ей грустно, это верно. Ей грустно, когда она думает о Роберте, который, конечно, сходит с ума от беспокойства. И о маленькой Бриджит, которая о ней, несомненно, скучает. Особенно Бриджит. Гас представила себе белокурую крошку, навсегда завладевшую ее сердцем, и у нее стало тепло на душе. «Не смей скучать обо мне даже одну минуту, Бриджит, а то я возьму и украду у тебя твои балетные туфельки».
Железный шкаф по-прежнему возбуждал ее любопытство, и, покончив с мытьем, Гас решила бросить вызов зловещему предмету. Собрав все свое мужество, она направилась прямо к нему, но на полпути произошло нечто необъяснимое: лачуга содрогнулась и закачалась, как океанский лайнер на волнах.
Как и подобает коренной жительнице Калифорнии, первое, о чем подумала Гас, так это о землетрясении. Она оглядела в поисках трещин потолок и стены и даже посмотрела в окно, но поняла, что виной всему пол: он проваливался под ней! Она отпрыгнула назад и сразу поняла, что совершила ошибку.
Гнилые доски прогнулись, и, не удержавшись на ногах, она упала вперед, прямо на больное колено, и в облаке пыли стала проваливаться вниз. Пол рушился у нее на глазах, и под ним было глубокое, бездонное пространство!
– На помощь! – неуверенно позвала Гас, зная, что ее никто не услышит.
В отчаянии, ломая ногти, она цеплялась за гнилое дерево, пытаясь удержаться.