Мои умозаключения базировались на собственном опыте в бытность мою человеком. Во всяком случае, когда какой-нибудь затяжной роман, грозивший набросить аркан брака на мою свободную шею, прекращался – обычно по моей инициативе, – я чувствовал себя легко и свободно и улыбался сам себе даже и в плохую погоду.
   Я ошибался в своих умозаключениях, но это выяснилось позже.
   А пока молодой человек зашагал по улице, а я отправился за ним, стараясь на всякий случай держаться ближе к стенам домов или прятаться за деревьями, растущими кое-где вдоль тротуара.
   Через десятка три шагов мы свернули в подворотню, он толкнул узкую, обшитую кожей дверь и вошел внутрь, я же остался в подворотне, принюхиваясь. Когда он входил, из двери повеяло сильным резким запахом, очень мне знакомым, но я не сразу сообразил каким – ведь я к этому времени был котом уже около года и успел забыть многие запахи, связанные с человеческим образом жизни. Очень скоро еще один человек вошел в ту же дверь, и снова та же густая и теплая струя похожего запаха. Я чуть не взвыл от восторга, узнав этот сложный аромат кожи, клея и обувного крема. Запах сапожной мастерской, вот что это было! Объект наблюдения работал сапожником.
   Я осторожно отошел к краю тротуара. Так и есть: молодой человек снял свою курточку, надел фартук и сидел теперь у окошка, склонившись над напяленным на колодку ботинком.
   Теперь мне нужно было найти место для постоянной дислокации на все время наблюдения. Сидеть посреди дороги мне не хотелось, котам не свойственно слишком часто попадаться под ноги прохожим, коты предпочитают уютные закоулки и теплые подвалы, чтобы сверху не капало и сбоку не дуло. К тому же голод весьма чувствительно давал о себе знать. Кишки мои истончились и тихо мурлыкали, что не прочь перекусить чем-нибудь калорийным и вкусным, например, вареной колбаской или хотя бы ложкой пшенной каши.
   Поэтому я перенес свой наблюдательный пункт в подворотню, пристроившись под дверью мастерской. Там не дуло. Я был уверен, что объект наблюдения от меня не уйдет – у сапожных мастерских, как правило, не бывает двух выходов. К тому же занять место на коврике под дверью для бездомного кота вполне естественно, и есть надежда – хлипкая, конечно, потому что в мастерской не было женщин, – что меня пожалеют, пригласят внутрь и чем-нибудь угостят.
   Я распушил шерсть, обвил себя хвостом и поджал под себя лапки – все теплее будет. И приготовился ждать.
   К счастью, в этой мастерской работала еще голенастая девчонка-приемщица. От одного взгляда на ее костлявые посиневшие коленки, прикрытые тоненьким капрон-чиком, мне стало зябко. Зато она даже замурлыкала от удовольствия, увидев меня:
   – Ой, киса! Какая красивая, пушистая! Дай я тебя поглажу!
   Она погладила мою спинку, которую я выгнул дугой, чтобы сделать ей приятное, почесала мне шейку и за ушком, и я замурлыкал, чтобы подольститься. И – судьба за нас! – она сделала именно то, что я от нее и ждал: взяла меня на руки и вошла вместе со мной в теплую мастерскую.
   – Опаздываешь, Лёня, – сказал интересующий меня субъект девушке, назвав ее почему-то мужским именем.
   – Смотрите, какой котяра сидел под нашей дверью! Красавец, и явно домашний. Наверное, кто-то выбросил. Сволочи! – со смаком произнесла она, не обращая на замечание внимания. – Надо его покормить. Ты голодный, киса?
   Я замурлыкал громче.
   – Ах, котофей! Я назову тебя Котофеем, ладно? Будешь у нас жить, не сбежишь?
   – Да брось ты эту грязную кошку! – сказал второй сапожник, меня не интересовавший. – Сядь разберись лучше с заказами! Вот бог послал на нашу голову работничку!
   Работничка из нее была, конечно, никакая.
   Во всяком случае, в это утро.
   Она устроила мне место под стойкой, за которой размещались сапожники и где она сама выписывала квитанции заказчикам.
   Она раздобыла для меня молока, сбегав в молочную на углу.
   Она даже подогрела молоко на плитке, которой пользовались сапожники в производственных целях, и молоко у нее сбежало, за что она получила по голове от обоих своих начальников. Из соображений конспирации, а также будучи голодным, я полакал немножечко молочка, налитого для меня в блюдце. Я бы предпочел, конечно, есть за столом, а не на грязном полу, но нельзя же было выходить из роли бездомного кота. Ребята уже смотрели на меня хмуро, как на виновника всего этого переполоха, и я счел за лучшее сидеть в углу и не высовываться.
   Всем шпионам, соглядатаям, филерам, а также разведчикам! Настоятельно рекомендую свой способ маскировки! Буде у вас возникнет необходимость в пристальной слежке за каким-либо объектом, превращайтесь на это время в котов! Ваши возможности становятся практически неограниченными, и в то же время вы не вызываете никаких подозрений!
   Я буквально по пятам таскался за белобрысым парнем, пару раз попался ему под ноги, и что? Кроме двух или трех ругательств, ничего. Он даже был, по-моему, польщен моим вниманием – я потерся о его ноги и помурлыкал немного, а девушка по имени Лёня меня приревновала.
   – Котофей, как тебе не стыдно? Я для тебя все делаю, а ты лезешь к Процюку? Совести у тебя нет!
   Совесть у меня какая-никакая есть, но, к счастью, я умею с ней ладить. В конце концов, я не в коты к ним нанимался, а выполнял поручение Лады. Она велела мне проследить за бывшим своим возлюбленным, я и следил. И ничего более. А если кто-то при исполнении мною своих обязанностей оказывает мне знаки внимания, как то: угощает подогретым молоком, кусочком вареной колбаски «Любительская» или жареной рыбки, а также погладит, почешет или иначе приласкает, – я эти знаки внимания, так и быть, приму. Но чувствовать себя за это обязанным по гроб жизни – уж извините!
   К сожалению, я слишком увлекся слежкой и, образно выражаясь, преступил черту. То есть проследовал за объектом наблюдения даже в то место, китайцами (или японцами, не помню) поэтически именуемое «местом уединения» – говоря по-простому, в туалет. Оттуда я был изгнан с позором весьма чувствительным пинком в бок.
   До этого момента я был в целом расположен к Процюку – как вы уже, конечно, догадались, это была фамилия экс-возлюбленного Лады. Он был мне симпатичен, и, в отличие от Пса или Ворона, я не видел смертельного греха в том, что молодой человек принял решение расстаться с нашей Ладой. Ну повстречались немного, ну разбежались! Житейская история, и никакой трагедии в том нет.
   Но когда я получил острым носком сапога под ребра, я обиделся. И разозлился. И совсем позабыл, что Лада велела только следить за молодым человеком, но отнюдь не принимать меры.
   Будь я обычным котом, я б его цапнул. Однако воспитание, обучение и мои навыки начинающего мага, фамулуса могущественной магини, позволили мне отреагировать на удар тоньше, изящнее и эстетичнее.
   Я чихнул. Чих мой, почти незамеченный, вызвал немедленную реакцию: Процюк зацепился каблуком о порожек туалета и растянулся вдоль коридора, задев при падении стеллаж с уже исполненными заказами. Сапоги, туфли и ботинки посыпались на него со всех сторон, набив пару шишек на его не слишком высоком лбу. Он злобно и непечатно выругался, вскочил на ноги и уже изготовился к еще одному пинку, который был бы не в пример чувствительнее предыдущего, но тонконогая девушка Лёня спасла меня, схватила в охапку и заорала на моего обидчика:
   – Ну ты! Какого хрена?!
   – А какого он под ногами путается? Убью гада! – добавил он уже беззлобно, и я понял, что жить буду.
   Я выскользнул из рук своей спасительницы и забился поглубже под стойку.
   И уже оттуда наблюдал за дальнейшим развитием событий.
   Скажу честно и без ложной скромности: было на что посмотреть.
   С этой минуты и до самого конца рабочего дня мой обидчик не смог завершить ни одного начинания благополучно.
   Он попадал молотком по своим пальцам. Он порезался трижды и два раза испортил заготовку кожи для набоек. Он опрокинул клей на свой стульчик и долго отскабливал его ножом. Его зажигалка испортилась, он стал пользоваться спичками, и спички эти ломались, или гасли в тот момент, когда он подносил их к сигарете, или стреляли серой в разных направлениях, в том числе почти что ему в глаз. Но – к счастью – до членовредительства дело не дошло. Кроме шишки на лбу и травмы большого пальца, он не получил никаких видимых повреждений. Зато настроение его было испорчено всерьез и надолго. Он уже не улыбался сам себе и всему свету, он хмурился, ворчал под нос, орал на Лёню и даже на какую-то толстую заказчицу, которой не понравилось что-то в отремонтированных им прежде сапогах.
   Я скромно порадовался своему первому успеху – оказывается, первый блин не всегда комом! Я чихнул с нужной степенью интенсивности.
   К вечеру последствия моего чиха стали сходить на нет. Мой подопечный перестал попадать молотком по пальцам, и заготовки для набоек вырезал аккуратно и точно требуемого размера. Сигарета прикуривалась сразу же, клей не разливался, и спички не ломались.
   Я задремал, убаюканный монотонностью этого вначале столь хлопотного дня, и размышлял в ленивой полудреме, а не чихнуть ли мне еще разок, когда громкий разговор заставил меня встрепенуться. Разговор шел обо мне.
   – …Никаких котов! – категорически заявлял тот сапожник, что постарше. – Еще чего! На улицу его, и пусть идет, откуда пришел.
   – Ну, – хныкала Лёня, – ну пожалуйста! Он же домашний, он же пропадет!.. И смотри, какой он красивый!
   – Гони его в шею, я сказал! – не сдавался тот. – Или возьми себе домой, если тебе его так жалко!
   – Я не могу домой! У меня Пончик! Он его разорвет!
   Как я понял, Пончик – это имя собаки.
   – Туда ему и дорога, – сказал Процюк и расхохотался. Его смех прозвучал крайне невоспитанно и неуместно, я бы даже сказал, оскорбительно для меня. Я не удержался и чихнул еще раз.
   – У него насморк, он больной, ему нельзя под дождь! – завопила Лёня. А Процюк чихнул в свою очередь и полез за носовым платком.
   – Еще нас всех тут перезаразит! – сказал он, высморкавшись. – Меня так уже заразил.
   – Кошачий насморк людям не передается! – заявила Лёня торжественно. – Таких элементарных вещей не знаешь!
   – Элементарных вещей я, может быть, и не знаю, – согласился Процюк и снова высморкался. – Но я знаю другое: если я его еще раз увижу, то привяжу ему на шею камушек и брошу в канализацию. В тот колодец, что во дворе, открытый…
   Дальше я не слушал. Я взвыл и кинулся к двери. Инстинкт самосохранения был сильнее доброй воли.
   Я – сильный кот, и дверь, как бы плотно закрыта она ни была, распахнулась сразу же. Я шмыгнул в подворотню, а оттуда – на улицу. Потом подкрался к окну мастерской и осторожно заглянул. На улице было уже темно, а внутри горел свет, поэтому они меня не увидели. Да они и не смотрели в окно. Они смотрели друг на друга, и выражение их лиц было недоуменным и даже испуганным.
   Ай да я!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ,
в которой мы теряем Домовушку

   И в сердце растрава,
   И дождик с утра…
Поль Верден

 
   К счастью, простуда, которая вдруг одолела Процюка, рано уложила его в постель: не было еще девяти, когда он выпил чего-то там горячего – над кружкой поднимался парок, и Процюк обжег себе язык, поперхнулся, судя по его мимике, выругался – и укрылся теплым одеялом. Я наблюдал за ним в окно, непредусмотрительно не задернутое шторкой. Какая-то женщина, сестра или жена – для мамы эта женщина была слишком молода – ухаживала за ним, ставила ему горчичники, заставила проглотить таблетки. Покончив с процедурами, она погасила свет, вышла в другую комнату и села смотреть телевизор. Я решил, что моя работа на сегодня окончена, и ретировался.
   Только поздно вечером явился я домой. Наша умница Лада, одержимая яростным желанием отомстить, совсем забыла снять нас с Вороном с наших постов. Ворону в этом плане было проще: летать в поднебесье – это вам не бегать по твердому асфальту, к тому же грязному, мокрому и скользкому. Мне же пришлось долго пробираться по улицам, пока у вокзала я не ухитрился заскочить в троллейбус.
   Я замерз, продрог и проголодался. Колбаса, молоко и кусочек жареной рыбки, которыми девушка Лёня угощала меня, давно превратились в прекрасное воспоминание. Вкусные запахи из кухонь дразнили мое обоняние, но я спешил домой – не хватало еще опоздать и поцеловать запертую и заклятую на ночь дверь. Ночевать в подъезде, на пыльном и тонком коврике перед дверью – нет уж, увольте, это не для меня.
   Во дворе я заметил группу котов, кажется, среди них была и моя давняя врагиня – кошка-бродяжка; я постарался прокрасться в свой подъезд незамеченным, и это мне удалось. День прошел успешно.
   Меня ждали – Пес караулил у двери и отворил, едва я успел тихо мяукнуть.
   – Ну что, Кот? – спросил он, дрожа от возбуждения, или от нетерпения, или еще от чего. – Удача?
   Я постарался принять самый что ни на есть гордый вид и с распушенным трубой хвостом проследовал в кухню.
   – Полная, – сообщил я важно. – Но я голоден и замерз.
   – Лада приготовила для тебя ванну, – сказал Пес. – Она боится, как бы ты не простудился. А когда помоешься, согреешься и наешься, доложишь ей. Она ждет в маленькой комнате.
   – Может, сначала доложить? – засомневался я. – А потом спокойненько…
   – Лада велела… – грозно начал Пес, и я послушно юркнул в ванную. Домовушки в кухне я не заметил, что означало одно из двух: либо Лада по-прежнему в грозном настроении и Домовушка от греха подальше сидит где-то в щели тараканом, либо, напротив, Лада спокойна и Домовушка коротает вечер перед телевизором, с вязаньем в неутомимых лапках.
   Не успел я как следует расслабиться в теплой газированной водичке – Лада позаботилась о моем здоровье, насытив воду магионами, – как дверь ванной комнаты отворилась.
   – Кот, – сказал Пес, – давай закругляйся. Уже почти одиннадцать, надо дверь заклинать.
   – А Лада что, совсем разучилась заклятия накладывать? – Мне совсем не хотелось вылезать из ванны, мокрым торчать на сквозняке парадной, пачкать лапы в мелу. И вообще не хотелось работать – я устал.
   Пес рыкнул, и я в один момент вылетел из воды. Разрисовывая дверь рунами, я думал о том, что, может, плюнуть на всю эту магию, перебраться в сапожную мастерскую, где работает милая девушка Лёня, а уж с угрозой утопления в канализационном люке я как-нибудь справлюсь…
   Это был, конечно, приступ малодушия. Даже на ежедневный кусок печенки я не сменял бы скромный ужин в нашем тесном дружеском семейном кругу, хоть и под постоянным дамокловым мечом угрозы превращения в червя, а может, и полного испепеления.
   Домовушка приготовил вкусную грибную подливочку и оладушки, зная, что нам с Вороном нужно как следует подкрепить свои силы. Я макал оладушки в подливку, отправлял их в рот и мурлыкал от удовольствия, чувствуя, как кровь все быстрее бежит по моим жилам и шерсть начинает лосниться и блестеть, как то положено шерсти сытого и благополучного кота. Но по мере насыщения мои мыслительные способности, притуплённые экстремальными условиями существования (ох уж этот Ворон! Его наукообразная манера выражаться весьма заразна – хуже гриппа!), так вот, мои мыслительные способности постепенно пришли в норму, и я наконец заметил отсутствие Ворона.
   – А где премудрейший? – лениво спросил я, запивая ужин молочком. – Он что, уже докладывает?
   – Ворон не вернулся с задания, – торжественно доложил Пес. – Я Ладе сказал, а она велела закрывать дверь и более не ждать.
   Бедный преминистр! Я поглядел в окно. Дождь, который весь день сочился с небес, к ночи разошелся не на шутку и уже довольно давно поливал окружающую среду активно и добросовестно. Ворон небось и днем не смог найти подходящего убежища – это бездомных котов пускают погреться в сапожные мастерские, но никому не придет в голову распахнуть дверь или форточку для бездомной птицы. А теперь ему предстояло еще и ночь провести в такой сырости. Да, не повезло птичке!
   – Ты поел? – спросил Пес, хотя видел, что я уже отодвинул тарелку с оладьями. – Тогда иди. Лада ждет.
   Лада не ждала. Она металась по комнате, как пантера по клетке. И не сразу меня заметила, скользнула синим взглядом и продолжила свои метания туда-сюда по весьма небольшому свободному от мебели пространству комнаты. Запахло озоном, и откуда-то издалека донеслись грозовые раскаты. Гроза в феврале – это не к добру. Даже если эта гроза в отдельно взятой квартире.
   Я скромно устроился в кресле и стал ждать, когда Лада соизволит обратить на меня свое высокое внимание. Я, кажется, успел ненадолго задремать.
   Меня разбудила крупная капля, шлепнувшаяся прямо на нос. Спросонья я не сообразил, где нахожусь, и машинально соорудил зонтик из магионов. К сожалению, в поле, на задании и даже просто на прогулке я не могу этого делать – из соображений конспирации, конечно. Представьте себе, что вы во время дождя встречаете абсолютно сухого кота, которого обтекают дождевые струи (а во время грозы зонтик из магионов начинает к тому же и светиться – из-за ионизации воздуха). Представили? То-то.
   Так вот, я спросонья соорудил зонтик из магионов, потом только проснулся окончательно и сообразил, что я в квартире и сверху на меня капать не должно. Разве что нас залили соседи сверху. Или Лада…
   Так и было – Лада плакала, глядя в окно на дождик, а под потолком комнаты собралась аккуратная грозовая тучка, поигрывала зарницами и собиралась, кажется, запустить игрушечной молнией в люстру, чудом уцелевшую от акустического удара (см. главу двадцать шестую).
   Я развеял тучу – сам не понимаю, как мне это удалось, – а неиспользованные молнии отправил в розетку, отчего напряжение в сети сразу же скакнуло и люстра загорелась чрезвычайно ярко. Две лампочки из трех перегорели. Лада очнулась от своего странного состояния – я так и не понял, злилась она, страдала или то и другое вместе, – так вот, Лада очнулась, обернулась и увидела меня.
   – Привет, Кот, – сказала она пресным голосом. На этот раз в ее голосе отсутствовал металл, скорее в нем была вата или войлок – так глухо прозвучали ее слова. – Ну чем порадуешь?
   Я стал докладывать. При упоминании того, что мы с Вороном решили разделиться, Лада нахмурилась.
   – Зачем? Почему? Я же не велела…
   – Мы исходили из ситуации. Этот тип не был похож на твоего избранника…
   – А разве я говорила вам, как выглядит мой избранник? – спросила она, и голос ее прервался на слове «избранник». – Опиши этого типа.
   Я повиновался, стараясь избегать резких формулировок и скорее разжижая, чем сгущая, краски. Лада грустно кивнула.
   – Да, это он.
   Я придержал свое мнение при себе. Да, мне этот тип не понравился, но сообщать об этом Ладе было бы неразумно. Еще обидится. Или – что опаснее – разозлится.
   Я коротко закончил отчет. Очень коротко, скомкав его до невозможности, если честно. Мне казалось, день был потрачен зря, что я не преминул отметить в завершение.
   – Ну почему же зря? – не согласилась Лада. – Жаль, конечно, что вы с Вороном расстались и теперь он неизвестно где. Но зато ты приобрел некоторый опыт. Видишь, и чих тебе удался.
   – Весьма, – мурлыкнул я. Похвала Лады всегда была для меня слаще сливок.
   – Хоть я и не велела тебе принимать какие бы то ни было меры, но твоя самодеятельность не вышла за рамки. Я довольна тобой, Кот. Однако я волнуюсь. Ведь Ворон был вчера простужен…
   – Да ничего с премудрейшим не случится! – воскликнул я. – Ну помокнет немножко под дождем, вернется утром, загрузим его в ванну, полежит в живомертвой воде часа полтора, как огурчик будет…
   – Ах!.. – вздохнула Лада. – А тут еще Домовушка куда-то пропал…
   – Куда он мог пропасть? Он же из квартиры без посторонней помощи выйти не может! Сидит где-то в щели, в таракана перекинулся…
   Лада покачала головой.
   – Он сегодня был в хорошем настроении, и в таракана ему перекидываться было совсем незачем, разве что кости ломило на дождь или зубы разболелись… Поищи его, ладно?
   Закрывая за собой дверь, я заметил, что Лада возобновила свои метания по комнате. На всякий случай – потому что неизвестно, что может прийти в голову взволнованной ведьме, – я выставил шит, какой привык ставить в период влюбленности Лады. Прочный магионный щит сложного плетения. И заблокировал им комнату. Так что, если ей снова вздумается устроить грозу, в других помещениях квартиры будет сухо. И – самое главное – враг нас не обнаружит.
   В кухне было тихо. Рыб болтался на поверхности, вяло пошевеливая плавниками. Жаб скрылся в глубине дубовой поросли, и оттуда не доносилось ни звука – дрых, наверное. Паук висел в глубине своего ажурного домика. Ни Петуха, ни Пса я не увидел.
   – Эй, Рыб, где остальные? – спросил я.
   – Меня это не интересует, – отозвался Рыб. – Спят, наверное.
   – А Домовушка где? Сидит в какой-нибудь щели тараканом?
   – Не знаю, – безмятежно сказал Рыб и зевнул. – Он ушел из кухни после ужина, и больше я его не видел.
   – А куда он пошел?
   Рыб зевнул снова и ответил слегка раздраженным тоном:
   – Я за вашим Домовым следить не нанимался. Не знаю!
   – Ну ты, карась несчастный! Плавники пообрываю, если будешь мне грубить! – лениво предупредил я. Мне ужасно хотелось спать.
   Я еще раз заглянул к Ладе. Она по-прежнему ходила по комнате. Но на этот раз я заметил в углу спящего – голова под крылом – Петуха. Тараканами в комнате не пахло.
   Пса я нашел в кабинете. Он сидел у окна, положив голову на подоконник, вздыхал и глядел в темноту.
   – Слушай, Кот, – спросил он, – а если Ворон сейчас прилетит, сможешь быстренько его впустить в форточку? А потом и заклятие наложишь, а? А я тебя подстрахую в случае, если что…
   – Нет, – отрезал я. – Ты что, забыл, как нам пришлось в тот раз? От тебя проку никакого, ты же не маг. А Лада вряд ли в состоянии помочь.
   – Там же дождь! – горестно вздохнул Пес. – Вымокнет же Ворон до нитки!
   – Ничего с ним страшного не случится, – сказал я. – Может, даже и на пользу пойдет, а то он совсем домоседом стал. Ты лучше скажи, где Домовушка.
   – Не знаю. Вот и Лада спрашивала… – В его голосе я услышал истерические нотки. Не хватало только, чтобы он сейчас завыл.
   – Пошли искать, – быстро сказал я. – У тебя нюх все-таки получше, чем у меня.
   На всякий случай я заглянул в бывшую Бабушкину комнату – вдруг Домовушка сидит там со своим вязаньем или же прилег отдохнуть на Бабушкину кровать. А мы, как дураки, будем вынюхивать его по углам.
   Но и в Бабушкиной комнате Домовушки не оказалось.
   Пес пробежался по коридору, тщательно принюхиваясь к стенкам. Домовушкой не пахло.
   На кухне его тоже не было – мы даже стол пододвинули поближе к двери, и Пес на этот стол взгромоздился и встал на задние лапы, чтобы поближе обнюхать любимые Домовушкою углы и щели. Но ни из одной щели не торчали Домовушкины тараканьи усы.
   Рыб наблюдал за нами, высунув голову из воды. На этот раз он повел себя лучше, чем совсем недавно.
   – А в ванной смотрели? – поинтересовался он, когда мы с Псом пришли к выводу, что на кухне Домовушки нет.
   Мы посмотрели в ванной. И в туалете. И даже потревожили Ладу, собиравшуюся уже лечь спать. Я тихо впал в панику и перелистал тонкие книжки в кабинете – вдруг Домовушка забился где-нибудь между страницами.
   Лада, тоже запаниковавшая, подключила свои магические способности. В результате было обнаружено До-мовушкино вязанье, с которым он никогда не расставался – даже при перекидывании в таракана (уж не знаю, куда он тогда его прятал). Вязанье лежало в кухне на моей подушке.
   – В квартире его нет, – упавшим голосом сказала Лада, прижав вязанье к груди. – Разве что…
   Она уронила вязанье на пол и кинулась к полочке над плитой, где стояла матрешка, в которой Домовушку перевозили с квартиры на квартиру. Но и внутри матрешки Домовушки не оказалось.
   Лада разрыдалась.
   А мне стало страшно.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ,
в которой мы находим Домовушку

   Все смешалось в доме Облонских.
Лев Толстой, граф

 
   Дело в том, что домовые – так же, как и водяные, и лешие – не в состоянии покинуть среду своего обитания самостоятельно. То есть Домовушка не мог выйти за дверь – а также сигануть в окно – без посторонней помощи. Следовательно, ему помогли. Его похитили. Кто-то проник сквозь все семь преград, запоров, препон. Кого-то не остановили серебряные гвозди, душистые травы и мощные заклинания. Кто-то – неизмеримо превосходящий Ладу в магической мощи – посетил незаметно для нас нашу квартиру и так же незаметно ее покинул, унеся с собой одного – и самого, можно смело сказать, важного – нашего домочадца. Значит, в опасности все мы, и сама Лада, и даже, если похититель был мужчиной, под угрозой сама возможность возвращения всем нам, бывшим человекам, человеческого облика.