– То есть, вы хотите сказать, что ваш муж заботился о других? С его стороны это был благородный поступок. Ведь он же мог на это наплевать, и пусть бы тот парень сам выпутывался.
   – Ну, я, конечно, не могу сказать, что он был прямо такой уж заботливый, если вы об этом спрашиваете. Обычно он дальше своего носа ничего не видел. Так что, по правде говоря, я даже немного удивилась-с чего это он вдруг стал за кого-то хлопотать. Спасать кого-то от вытрезвителя. Ну да, я удивилась, конечно, но они же были товарищи. Честно говоря, не задумалась. Я имею в виду, до того, как вы меня стали спрашивать. – А когда это было, примерно?
   – Ну, точно я, конечно, не помню. Незадолго до того, как он исчез.
   – За несколько недель? Месяцев?
   – Нет, возможно, за несколько дней до этого.
   – За несколько дней? А вы помнили об этом случае, когда мы беседовали с вами осенью? Вы о нем рассказали?
   – Не думаю.
   – А пьяный приятель, вы знаете, кто это был, фру Эйнарссон?
   Она покачала головой, быстро обернулась и увидела мальчика.
   – Ян Хенри! Я же велела тебе оставаться в комнате!
   Мальчик поднялся и поплелся из комнаты, как побитая собака. Она подлила себе еще кофе.
   – Имя, госпожа Эйнарссон, – напомнил инспектор негромко.
   – Нет, не помню, – сказала она. – Их там так много бывает в этой пивной, целая компания обычно.
   – Но на следующий день он проспал, да?
   – Да.
   – А у них там есть табельные часы, правда?
   – М-м-м.
   Он ненадолго задумался.
   – А когда вы получили машину из технического управления, вы ее продали?
   – Да. У меня все равно нет денег, чтобы научиться водить и сдать на права, вот я и продала ее своему брату. И потом – мне нужны были деньги. И машину, и инструменты, что были в багажнике. Торцовые ключи и домкрат. И еще разный хлам, я даже не знаю, как там что называлось. Кстати, там было не все, кое-что пропало.
   – Что же?
   – Сейчас и не вспомню. Брат меня об этом спрашивал, мы искали, но не нашли. Не могу вспомнить, что это было.
   – Попытайтесь. Возможно, это важно.
   – Ну, не думаю, чтобы это было что-то важное, но я действительно не помню. Мы и в гараже искали.
   – Позвоните в участок, если вспомните. А у брата можете спросить?
   – Он все время в разъездах.
   – Фру Эйнарссон, – сказал он и встал, – спасибо за кофе.
   Она вскочила со стула, раскрасневшись и явно растерявшись, – ведь он так неожиданно собрался уходить, – и проводила его до двери. Сейер откланялся и пошел к парковке. Открывая дверцу, он заметил мальчика-тот стоял на цветочной клумбе и нерешительно топтался, как будто хотел получше утрамбовать землю. Кроссовки почти исчезли под слоем земли. Сейер кивнул ему.
   – Привет. Что, поиграть не с кем?
   – Нет, – он смущенно улыбнулся. – А почему вы не на полицейской машине, если вы на работе?
   – Отличный вопрос. Видишь ли, я, честно говоря, еду домой. Я живу тут недалеко, так что нет смысла возвращаться в участок и пересаживаться с машины на машину. – Он немного подумал: – А ты когда-нибудь катался в полицейской машине?
   – Нет.
   – В следующий раз я приеду на полицейской машине и прокачу тебя, если захочешь.
   Мальчик улыбнулся – широко, но немного неуверенно; возможно, у него в жизни уже был какой-то печальный опыт.
   – Обещаю, – заверил его Сейер. – И ждать тебе придется недолго. – Он проскользнул за руль и медленно поехал к дороге. В зеркале он видел тонкую ручонку, махавшую ему.
   Он все еще думал о мальчонке, проезжая мимо ипподрома и церкви. Не будет тебе прощения, Конрад, если ты в следующий раз забудешь про служебную машину.
***
   На полу в гостиной Эмма играла в крестьянский хутор.
   Все животные были выстроены ровными рядами: розово-красные поросята, коровы в красных и коричневых пятнах, куры и овцы. За всем этим наблюдал тиранозавр Рекс, голова его с крошечным мозгом внутри доставала как раз до конька крыши сеновала.
   Она то и дело подбегала к окну – посмотреть, не подъехал ли отец. Эмма проводила у отца выходные два раза в месяц и всегда с нетерпением этого ждала. Эва тоже ждала. Она сидела на диване. Она вся просто извелась, ей нужно было остаться одной, наконец, спокойно все обдумать. Обычно она использовала свободные выходные для работы. Но сейчас не могла ничего делать. Все изменилось. Они нашли его.
   Эмма не вспоминала про мертвеца уже несколько дней. Но это вовсе не означало, что она про него забыла. По лицу матери она догадывалась, что не надо о нем говорить, и, хотя девочка не понимала, почему, она молчала.
   В мастерской Эву ждал холст, натянутый на мольберт. Он был уже загрунтован, черный, ни единой светлой точечки. Но она не могла на него даже смотреть. Сначала надо было разобраться со всем остальным. Этого остального было много. Она сидела на диване и прислушивалась так же внимательно, как и Эмма, – Юстейн в любой момент мог зарулить во двор. На хуторе царила полная идиллия, если не считать зеленого чудовища, угрожающе нависающего над сеновалом. Выглядело это странновато.
   – Динозавр сюда явно не подходит, Эмма. Сама посмотри!
   Эмма надулась.
   – Я знаю. Он просто в гости пришел.
   – А-а-а… Как это я сама не догадалась.
   Эва подтянула колени к подбородку и натянула на них длинную юбку. Попыталась выкинуть все из головы. Эмма опять уселась на ковер и принялась одного за другим пристраивать поросят к животу мамочки-свиньи – кормиться.
   – Одного сосочка не хватает. Вот этому.
   Она взяла двумя пальцами одного поросенка и вопросительно взглянула на мать.
   – Да, такое бывает. Такие поросята умирают от голода. Потому что их надо выкармливать из соски, а у крестьян, как правило, такой возможности нет.
   Эмма ненадолго задумалась.
   – Я могу скормить его Дино. Ведь ему тоже надо кушать.
   – Но они ведь едят только траву, листья и все такое, разве не так?
   – А этот ест мясо, – объяснила Эмма и втиснула поросенка между острыми зубьями зеленого чудовища.
   Эва покачала головой – на редкость практичное решение!
   Ребенок не переставал ее удивлять. Но тут со двора наконец раздался шум мотора. Эмма молнией – насколько это было возможно при ее комплекции – вылетела в коридор встречать отца.
   Эва нехотя подняла голову, когда Юстейн появился на пороге гостиной. Этот мужчина был для нее как маяк. Когда Эмма стояла рядом с ним, она казалась меньше и симпатичнее, чем обычно. Они очень хорошо смотрелись вместе – оба рыжеватые, обоим следовало бы избавиться от нескольких лишних килограммов. И они очень любили друг друга, чему Эва была рада. Она никогда не была ревнивой, не ревновала она бывшего мужа и к его новой женщине. Она очень переживала из-за того, что он ушел, но уж если это случилось, она желала ему счастья. Вот так.
   – Эва! – улыбнулся он, взмахнув светло-рыжим чубом. – Выглядишь усталой.
   – Да, были кое-какие проблемы. Она разгладила ладонями юбку. – Творческого порядка? – спросил он без тени иронии.
   – Нет, вполне конкретные, земные проблемы.
   – Что-то серьезное?
   – Гораздо хуже, чем ты даже можешь себе представить.
   Он на секунду задумался над ее ответом и наморщил лоб.
   – Если я могу тебе чем-то помочь, только скажи.
   – Может быть, и придется – со временем.
   Он по-прежнему стоял на пороге, а Эмма цеплялась за его штанину и серьезно смотрела на мать. Девочка была настолько тяжелой, что Юстейну было непросто удерживать равновесие. Он испытывал к бывшей жене чувство глубокой симпатии, но она жила в мире, который для него был совершенно чужим, – в мире искусства. И все равно она была важной частью его жизни и навсегда ею останется.
   – Принеси свою сумку, Эмма, и поцелуй маму, мы уезжаем.
   Дочка с удовольствием послушалась. И оба исчезли за дверью. Эва подошла к окну, проводила глазами машину, которая влилась в поток на дороге, и опять уселась на диван. Закинула ноги на диванный валик и закрыла глаза. В комнате царил приятный полумрак, было довольно тихо. Она старалась дышать ровно и спокойно. И скоро наступила полная тишина. Ей следовало в полной мере наслаждаться такими мгновениями. Она знала, что осталось недолго.
***
   Сейер щедро плеснул себе в стакан виски и прогнал пса с кресла. Это был леонбергер – семьдесят килограммов живого веса, пять лет от роду, но довольно ребячливый. Звали его Кольберг. То есть на самом деле звали его совершенно иначе, поскольку у заводчика, составлявшего родословные, была своя система. Например, он использовал названия песен «Битлз», начиная с первой буквы алфавита; когда родился Кольберг, заводчик как раз добрался до буквы «L». Поэтому пса назвали «Love Me Do». А сестру щенка назвали «Lucy in the Sky»[6]. Сейеру делалось худо, когда он вспоминал об этом.
   Пес смирился с тем, что его прогнали, тяжело вздохнул и улегся у ног хозяина. Большая голова лежала на ступнях Сейера, они даже вспотели в толстых носках. Но Конрад был не настолько бессердечен, чтобы убрать их. В какой-то степени это было даже приятно, во всяком случае в зимнее время. Он пригубил виски и закурил самокрутку. Это были его вредные привычки: один-единственный стакан виски и одна-единственная самокрутка. И поскольку он курил мало, то сразу почувствовал, что сердце забилось немного быстрее. В тихие, спокойные дни он ездил на аэродром и прыгал с парашютом, правда, в отличие от Элисе, дурной привычкой это он не считал. Но он уже восьмой год вдовел, а дочка выросла и была вполне обеспечена. Кроме того, нельзя сказать, чтобы Сейер был безрассудным смельчаком – он прыгал только при идеальных погодных условиях, и головокружительные маневры его соблазняли мало. Ему просто нравилось ощущение нарастающей скорости, нравилось парить в воздухе, созерцать чудесные виды, хутора и поля далеко внизу, они образовывали причудливые разноцветные узоры, кое-где виднелись нитки дорог, это было похоже на сложную лимфатическую систему какого-то огромного организма: строения, стоящие ровными рядами, красные, зеленые и белые домики. На самом деле человек нуждается в системе, думал он, выпуская колечки дыма, поднимавшиеся к потолку.
   У Эгиля Эйнарссона тоже была своя система, у него была вполне упорядоченная жизнь: работа на пивоварне, жена и сын, свой круг приятелей в пивной в южной части города. Год за годом один и тот же маршрут, дом – пивоварня – дом – пивная – дом. Автомобиль с бесконечным числом мелких деталей, которые нужно было чистить, смазывать и подкручивать. Недели – месяцы – годы. В жизни его не было ничего драматичного: в школе он перебирался из класса в класс, как и все остальные, ничем особо не выделяясь, ходил к священнику, был конфирмован, два года учился на инженера в Гетеборге – правда, это образование ему так никогда и не пригодилось, – и, наконец, стал рабочим на пивоварне. Ему нравилась его работа. Зарабатывал он достаточно. Никаких высот в жизни не достиг, но и проблем особых не было. Обычный парень. Жена у него была довольно миленькая, у нее тоже были свои обязанности. И вот кто-то его прирезал. «Пятнадцать ударов ножом, – подумал Сейер, – интересно, как это такому парню, как Эйнарссон, удалось пробудить такие страсти?» Инспектор отхлебнул еще виски и продолжал лениво размышлять. Разумеется, надо внести в список новые имена, людей, о которых они не подумали раньше, с которыми стоило бы поговорить. А там, глядишь, вся трагедия может предстать в совершенно ином свете.
   Он постоянно возился с машиной. «Опель Манта», модель 1988 года. И вдруг ему захотелось ее продать. Кто-то, один человек или несколько, проявил интерес к машине. Эйнарссон не помещал объявлений в газетах, ни единой живой душе не говорил, что собирается продать машину, – это известно. Сейер затянулся еще разок и задержал дым в легких на несколько секунд. «А у кого Эйнарссон ее купил в свое время?» – подумал он вдруг. Этого вопроса инспектор никогда раньше себе не задавал. А может, следовало бы? Он резко поднялся и подошел к телефону. И пока ждал, когда же поднимут трубку на другом конце провода, убеждал себя в том, что у него есть уважительная причина для позднего звонка. Фру Эйнарссон ответила после второго гудка. Она выслушала его, ни о чем не спросила и ненадолго задумалась.
   – Договор о покупке? Да, он у меня, конечно, где-то есть. Но вам придется немного подождать.
   Он ждал и слушал, как она выдвигает ящики, затем с грохотом задвигает их, слушал, как шелестит бумага.
   – Почти ничего не разобрать, – пожаловалась она.
   – Попытайтесь.
   – Эрик Берресенсгате. Мне кажется, Миккельсен. Не могу прочитать имя и номер дома. Вроде «пять». Или «шесть». Адрес: Эрик Берресенсгате, дом пять или шесть.
   – Этого достаточно. Спасибо!
   Он записал все в блокнот, лежавший у телефона. Важно было ничего не упустить. Если уж он не выяснил, кому был продан автомобиль, он мог хотя бы узнать, откуда он взялся. А это уже кое-что.
***
   Рабочий день подходил к концу, когда из столовой пришел Карлсен с двумя бутербродами с креветками и с колой. Он успел проглотить один бутерброд, когда в дверях появился Сейер. Более склонный к аскетизму, инспектор купил себе два бутерброда с сыром и бутылку минералки; под мышкой у него была газета.
   – Я присяду?
   Карлсен кивнул, обмакнул креветку в майонез и положил в рот.
   Сейер уселся, пододвинул стул к столу и, сняв сыр с хлеба, свернул его в трубочку и откусил кончик.
   – Я тут прихватил дело Майи Дурбан из шкафа, – сказал он.
   – Зачем? Ведь между ними нет никакой связи!
   – Вероятно, нет. Но у нас в городе убийства случаются не так уж часто, а между этими двумя прошло всего несколько дней. Эйнарссон ходил в «Королевское оружие», Дурбан жила в трехстах метрах оттуда. Надо это проверить. Смотри!
   Он встал, подошел к карте города, висящей на стене, и вытащив из коробочки две булавки с красными головками, сразу же воткнул одну булавку в жилой дом на Торденшоллсгате, а другую – в «Королевское оружие». И опять сел.
   – Посмотри на карту. Это тот же район.
   Он схватил настольную лампу Карлсена на гибкой ножке – ее можно было вертеть во всех направлениях. И направил луч света на карту.
   – Майя Дурбан была найдена убитой первого октября. Пятого октября был убит Эйнарссон, во всяком случае, мы это предположили. Посмотри: булавки оказались рядом!
   Карлсен уставился на карту. Булавки светились на черно-белой карте, как два красных, близко посаженных глаза.
   – Да. Но, насколько мы знаем, они не были знакомы друг с другом.
   – Мы многого не знаем. Что мы вообще знаем?
   – Что за пессимизм! Мне кажется, надо взять ДНК у Эйнарссона и проверить, сравнить с Дурбан.
   – Конечно. К тому же платим-то не мы!
   Какое-то время они ели молча. Эти двое очень хорошо относились друг к другу, хотя никогда об этом не говорили. Карлсен был на десять лет младше, у него была жена, которая требовала внимания. Поэтому вдовец Сейер держался в тени, не навязываясь; он знал, что семья отнимает у человека много времени, и считал, что это святое. Из раздумий его вывела женщина-полицейский, которая возникла в дверях.
   – Два сообщения, – сказала она и протянула ему листок бумаги. – И еще звонил Андреассен из ТВ-2, спрашивал, не хотел бы ты выступить в «Свидетеле»[7] с делом Эйнарссона.
   Сейер застыл и заморгал часто-часто.
   – Э-э-э, Карлсен, может, тебя это заинтересует? Ты гораздо фотогеничнее, чем я.
   Карлсен ухмыльнулся. Сейер терпеть не мог выступать перед публикой. Это было одно из его немногочисленных уязвимых мест.
   – Sorry. Я же уезжаю на семинар, ты забыл? Меня десять дней не будет.
   – Попроси Скарре, он будет вне себя от счастья. Я помогу ему – лишь бы самому не сидеть под прожекторами. Пожалуйста, сходи к нему прямо сейчас и попроси.
   Женщина улыбнулась и вышла, а инспектор принялся читать записку. Взглянул на наручные часы. «Старики» будут прыгать в Ярлеборге в ближайшие выходные, если погода удержится. Надо позвонить Юрунн Эйнарссон. Он решил не торопиться, доел бутерброд и поставил стул на место.
   – Мне придется ненадолго выйти.
   – Ну, конечно, ты же здесь уже почти полчаса пробыл. У тебя носки ботинок просто мхом поросли.
   – Ошибка многих состоит в том, что они весь день сидят в помещении, – парировал Сейер. – Ведь здесь, в здании, ничего не происходит, правда?
   – Ты прав, конечно. Я, наверное, просто тебе завидую: все время устраиваешь себе задания на свежем воздухе. У тебя к этому явный талант, Конрад.
   – Надо лишь немного напрячь фантазию, – ответил он.
   – Послушай, погоди-ка минутку!
   Карлсен засунул руку в карман рубашки, и вид у него сделался очень озабоченный.
   – Меня тут жена просила кое-что купить, я записал. Ты что-нибудь понимаешь в этих дамских штучках?
   – Попробую разобраться.
   – Вот здесь написано, после «свиной лопатки»: «Pantyliners»[8]. Ты не знаешь, часом, что это такое?
   – А ты не можешь позвонить и спросить? – Да никто трубку не берет.
   – Спроси у фру Бреннинген. Но я думаю, это что-то вроде колготок. Удачи! – хмыкнул он и вышел из кабинета.
***
   Сейер сел в машину, провел пятерней по волосам и вдруг вспомнил. Вышел из машины и направился к одному из служебных автомобилей, как и обещал Эйнарссону-младшему.
   Юрунн Эйнарссон стояла на небольшой лужайке перед домом и вешала белье. Пижама с Томом и Джерри и майка с изображением Досиль весело развевались на ветру. Она как раз выудила из таза черные трусики с кружевами, когда он внезапно появился перед домом, и застыла, зажав их в руке и думая, куда бы их пристроить.
   – Я тут был недалеко, – объяснил он вежливо, стараясь не смотреть на ее бельишко, – и решил подъехать. Но вы не беспокойтесь, заканчивайте.
   Она молниеносно развесила остатки белья и взяла таз под мышку.
   – А мальчик дома?
   – Он в гараже. Всегда там торчал вместе с отцом. Смотрел, как тот возится с машиной. И сейчас туда заходит, сидит и смотрит в стену. Через пару минут выйдет.
   Сейер, взглянув на зеленый гараж на две машины, того же цвета, что и дом, вошел в дом вслед за Юрунн.
   – Что вы хотели мне сказать, фру Эйнарссон? – спросил он прямо. Они стояли у двери в гостиную. Она поставила таз на пол, откинула обесцвеченные волосы с лица.
   – Я звонила брату. Он в Ставангере – на ярмарке скобяных изделий. Это был комбинезон. Знаете, такой зеленый, нейлоновый, с кучей карманов. Он надевал его, когда занимался машиной, и комбинезон всегда лежал у него в багажнике. Я искала его, потому что он был довольно дорогой. Муж еще говорил, что это полезная штука: вдруг машина по дороге заглохнет, и надо будет залезть под нее и что-то подкрутить. И брату моему он для этого же был нужен. Я не нашла его в машине и стала искать в гараже. Но там его тоже не было. Как испарился. И он, и еще большой карманный фонарь.
   – А вы наших не спрашивали об этом?
   – Нет, но ведь полиция не имеет права забирать вещи из машины, не предупредив!
   – Разумеется. Но я на всякий случай проверю. А комбинезон у него всегда был с собой?
   – Всегда. Он вообще был очень аккуратный во всем, что касалось его драгоценной машины. Никогда не выезжал без запасной канистры бензина. А еще без моторного масла, жидкости для мытья стекол и канистры воды. И без зеленого комбинезона. А фонарик мне и самой мог бы пригодиться: иногда у нас пробки вылетают. Здесь вся электрика плохая, давно надо бы заменить. Но наше правление ни на что не способно, только каждый год увеличивают арендную плату и обещают сделать балконы. Но я этого уже не дождусь. Ну, ладно. В общем, это был комбинезон.
   – Замечательно, что вы об этом вспомнили, – похвалил ее инспектор.
   Комбинезон и убийце оказался очень кстати, подумал Сейер. Он наверняка надел его поверх одежды, заляпанной кровью.
   Юрунн зарделась, что, надо сказать, было ей весьма к лицу, и опять схватилась за таз. Это была здоровая бадья из пластмассы бирюзового цвета. Женщина поставила ее на бедро, и поза стала забавной, но не очень устойчивой.
   – Я обещал вашему мальчику прокатить его в машине. Можно позвать его из гаража? Она удивленно взглянула на него.
   – Конечно. Но мы собирались уходить, так что, пожалуйста, недолго.
   – Мы только немного покатаемся.
   Он вышел из дома и направился к гаражу. Ян Хенри сидел на верстаке, стоящем у стены, и болтал ногами. Кроссовки его были измазаны маслом. Увидев Сейера, он вздрогнул, но лицо его тут же прояснилось.
   – Я сегодня на служебной. Твоя мама разрешила мне тебя прокатить. Хочешь повключать сирену?
   Мальчик спрыгнул с верстака, довольно высокого, и пробежал несколько шагов, чтобы не упасть.
   – У вас «Вольво»?
   – Нет, «Форд».
   Ян Хенри побежал вперед, а Сейер смотрел на его ноги – тонкие и белые. На переднем сиденье мальчика почти не было видно, его даже трудно было пристегнуть по правилам. Пассажир едва ли видел что-то, кроме приборной доски, да и то – вытянув шею. Сейер завел машину и повернул на дорогу. Сначала слышалось только равномерное гудение мотора и звуки машин, проносившихся по встречной. Мальчик сидел, засунув руки под себя, как будто боялся по неосторожности нажать на что-нибудь.
   – Скучаешь по папе, Ян Хенри? – тихо спросил Сейер.
   Мальчик удивленно уставился на него, как будто раньше его никто об этом не спрашивал. Ответ был очевиден.
   – Очень, – ответил он просто.
   Они снова замолчали. Сейер направился к прядильне, включил правый поворот и продолжал ехать к водопаду.
   – В гараже так тихо, – сказал вдруг мальчик.
   – Да. Жалко, что мама не умеет обращаться с машиной.
   – Угу. Папа туда все время ходил, что-то завинчивал, полировал. Когда у него было время.
   – Там еще такой запах приятный, – улыбнулся Сейер. – Маслом пахнет, бензином…
   – Он обещал купить мне комбинезон, – продолжал мальчик. – Такой же, как у него. Но не успел, потому что пропал. У него на комбинезоне было четырнадцать карманов. И я бы тоже надевал на себя комбинезон, когда бы возился с велосипедом.
   – Да, спецовка. У меня тоже есть такой, только синий, а на спине написано «FINA». И я не уверен, что у меня четырнадцать карманов. Может, восемь или десять.
   – Синие тоже ничего. А детские размеры бывают? – деловито спросил Ян Хенри.
   – Не знаю.
   Сейер опять включил правый поворот и остановился. Отсюда было хорошо видно здание НРК[9], раскинувшееся внизу у реки. Он показал на окна, сияющие на солнце.
   – Давай-ка их немного подразним! Включим сирену!
   Ян Хенри кивнул.
   – Нажимай сюда, – сказал он и показал, куда. – Посмотрим, насколько они там, на телевидении, охочи до новостей. Может, они как выскочат все со всеми своими микрофонами!
   Сирена сначала как-то глухо квакнула, а потом тишину разорвал громкий вой; словно оттолкнувшись от холма на противоположной стороне, звук с ревом вернулся обратно. В машине звук не казался таким уж громким, но через несколько минут в одном из чисто вымытых окон появилось лицо. Потом еще одно. А потом кто-то открыл дверь и вышел на веранду в торце здания. Человек поднял руку, заслоняясь от солнца.
   – Они думают, что тут, по меньшей мере, убийство, – развеселился Ян Хенри.
   Сейер хмыкнул и с интересом стал разглядывать бледные незагорелые лица, торчавшие во всех окнах.
   – Ладно, хорошенького понемножку. Давай посмотрим, сможешь ли ты ее выключить сам.
   Мальчик смог. Глаза его сияли от восторга, на щеках выступили красные пятна.
   – А как она действует? – спросил он с энтузиазмом.
   – Ну, – начал Сейер и принялся копаться в памяти, – сначала там образуется электронная дуга, которая в свою очередь образует четырехтактный импульс. Он усиливается с помощью усилителя, а потом звук выходит через громкоговоритель.
   Ян Хенри кивнул.
   – И потом он варьируется от восьмисот до тысячи шестисот периодов. Значит, колеблется по силе. Чтобы было лучше слышно.
   – А его делают на сиренной фабрике?
   – Точно. На сиренной фабрике. В Америке или в Испании. А сейчас мы купим мороженое, Ян Хенри.
   – Ладно. Мы его заслужили, хотя и не поймали никаких преступников.
   Они вновь выехали на шоссе и повернули налево, по направлению к городу. Подъехав к ипподрому, остановились, припарковались и вылезли из машины. Сейер пропустил мальчика вперед. Они подошли к киоску. Возникла проблема с оберткой – ее было не оторвать от мороженого. Наконец они сели на скамейку на солнышке и принялись за мороженое. Мальчик выбрал «сафт-ис»-красное и желтое, с шоколадом сверху, а Сейер ел «крупсис»-с клубникой. Он всю жизнь его ел и не видел никаких причин отказываться от этой привычки.
   – А вам потом на работу?
   Ян Хенри вытер с подбородка сок и сахар свободной рукой.
   – Да, но сначала мне надо заехать в гости к одному парню. На Эрик Берресенсгате.
   – Он преступник?
   – Пока нет, – улыбнулся Сейер. – Вероятнее всего, нет.
   – Но вы не уверены? Это может быть преступник?
   Посмеиваясь, Сейер был вынужден сдаться.
   – Да, не исключено. Именно поэтому я туда и направляюсь. Но все-таки больше для того, чтобы удостовериться в том, что он НЕ преступник. Потому что тогда я смогу вычеркнуть его из своего списка. Вот так мы и работаем, понимаешь ли, пока в списке подозреваемых не останется кто-то один.
   – Могу поспорить, он здорово испугается, когда вы подъедете вот на этой машине.