Страница:
Дано XV майским календ. Получено в Арле X июньских календ[10].
Провинции и города, однако, отказывались от этого благодеяния; никто не хотел избирать депутатов, никто не хотел ехать в Арль; централизация, единство были противны первобытному характеру этого общества, повсюду обнаруживался еще дух обособленности и муниципальности; невозможность установить единое общество, единое отечество была очевидна. Города были заключаемы в своих стенах, занимались только своими собственными делами, и империя пала, потому что никто не хотел принадлежать империи, потому что каждый гражданин хотел только принадлежать своему городу. Таким образом, в эпоху падения Римской империи мы встречаем тот самый факт, который заметили при возникновении Рима – преобладание муниципального устройства и муниципальной обособленности. Римский мир возвратился к своему первобытному состоянию: он создался из городов; он разрушился – остались города, муниципальное устройство – вот что завещала современной Европе древняя римская цивилизация; устройство весьма неправильное, расшатанное, во многом уступавшее тому, чем оно было в прежние времена, но все же единственно уцелевшее ото всех других элементов римского мира.
Употребив выражение «единственно уцелевшее», я ошибся. Наравне с муниципальным устройством сохранился другой факт, другая идея; это – идея империи, имя императора, идея императорского величества и абсолютной священной власти, связанной с этим именем. Вот элементы, которые римская цивилизация передала европейской: с одной стороны, муниципальное устройство, его образцы, его обычаи и уставы – это начала свободы; с другой – общее гражданское законодательство и идея неограниченной власти, священного величества, императорского могущества – это начала порядка и безусловного подчинения.
Но в то же самое время в недрах римского общества возникло другое общество, основанное на совершенно иных началах, одушевленное другими чувствами, – общество, которое должно было внести в европейскую цивилизацию элементы совершенно иного свойства, – я говорю о христианской церкви.
Я говорю «христианская церковь», а не «христианство». В конце IV и в начале V века христианство не составляло уже просто личного верования; оно было уже учреждением, получило определенное устройство, имело свое управление, свое духовное сословие, свою иерархию, определенную различными функциями духовенства, свои доходы, независимые средства к деятельности, свои сборные пункты, свои национальные, провинциальные, Вселенские соборы; оно уже привыкло разбирать миром дела общества. Одним словом, христианство в эту эпоху было не только религиею, но и церковью.
Если бы оно не было церковью, то я не знаю, какая участь постигла бы его в эпоху распадения Римской империи. Я ограничиваюсь чисто человеческими соображениями, отстраняя все то, что не относится к естественным последствиям естественных фактов: если бы христианство было, как в первые времена свои, только личным верованием, чувством, убеждением, то можно предполагать, что оно не устояло при распадении империи и вторжении варваров, как не устояло впоследствии в Азии и по всему северу Африки при подобном же вторжении варваров-мусульман; оно погибло, хотя уже достигло там церковной организации. Тем более могло это иметь место в эпоху падения Римской империи. В то время не существовало ни одного из тех средств, которыми теперь, независимо от учреждений, утверждаются и сохраняются нравственные влияния, ни одного из тех средств, которыми чистая истина, чистая идея приобретают прочную власть над умами, управляют поступками, определяют события. В IV веке не существовало ничего подобного: идеи, личные вожделения не могли получить подобное значение. Для борьбы с таким разрушением, для победы над таким ураганом необходимо было общество прочно организованное, управляемое сильною рукою. Можно сказать, без преувеличения, что в конце IV и начале V веков христианская церковь спасла христианство; церковь, с своими учреждениями, своею епархиею чинов, своею властью, мощно сопротивлялась внутреннему распадению империи и варваризму; она покорила варваров и стала посредницею между ними и римским миром, связью, соединительным звеном, началом цивилизации в ту переходную эпоху. Для исследования вопроса о том, что было сделано христианством для современной цивилизации, какие элементы оно ввело в нее, необходимо, следовательно, обратиться к состоянию церкви в V веке, а не к состоянию религии в собственном смысле слова. Чем же в то время была христианская церковь?
Всматриваясь в перевороты, сопровождавшие развитие христианства от возникновения его до V столетия, рассматривая его – повторяю – исключительно как общество, а не как религиозное верование, мы находим, что оно прошло через три состояния, существенно различные между собою. Впервые, в самые первые времена, христианское общество является простым соединением общих верований и чувств; первые христиане собираются для взаимного обмена одних и тех же религиозных чувств и убеждений. Нет еще ни догматизированного учения, ни свода узаконений, ни дисциплины, ни сословия духовных лиц. Конечно, нет общества, как бы молодо, как бы слабо оно ни было, которое не руководилось и не одушевлялось бы какою-нибудь нравственною силою. В различных христианских общинах были люди, которые проповедывали, поучали и нравственно управляли общиною; но не было ни определенных должностных лиц, общепризнанного порядка управления: простой союз общих верований и чувств – вот первоначальное состояние христианского общества. По мере того как оно развивалось, – а развивалось оно быстро, потому что следы его видны уже в самых первых памятниках, – само учение стало кодифицироваться, постепенно установились правила дисциплины, появилась иерархия должностных лиц, из которых одни назывались пресвитерами, старейшинами, которые впоследствии стали священниками; другие – епископами, надсмотрщиками, наблюдателями, впоследствии – епископы в смысле высших сановников церкви; наконец, третьи – диаконами, на которых возложено было попечение о бедных и о раздаче милостыни. Почти невозможно с точностью определить, в чем состояли обязанности этих должностных лиц; определенных границ между их функциями, вероятно, и не было; но начало иерархии и церковной организации было положено. Эта вторая эпоха отличается тем не менее еще следующим характерным признаком: власть, преобладание в обществе принадлежит всей общине верующих. Они имеют перевес как при избрании должностных лиц, так и при установлении нового порядка управления и даже новых догматов. Между духовною властью и народом в христианском обществе еще нет разделения; они не существуют еще отдельно, независимо друг от друга, и преобладающее влияние в обществе принадлежит еще всему христианскому населению.
Третья эпоха представляет уже нечто совершенно иное. Является духовенство, отделенное от народа, сословие священнослужителей, у которого свои средства, свой устав, своя особенная организация, одним словом, настоящее правительство, составляющее само по себе целое общество, снабженное всеми средствами к независимому существованию, независимому от того общества, на которое оно действует и на которое распространяет свое влияние. Такова третья эпоха в истории христианской церкви, таково состояние, в котором она является в начале V века. Церковное правительство еще не вполне отделено от народа, – подобное полное отделение и невозможно, в особенности в религиозном обществе, – но во взаимных отношениях духовенства и верующих духовенство господствует и господствует почти безотчетно.
Сверх того, христианское духовенство обладало еще совершенно другим средством влияния. Епископы и вообще духовные лица сделались главными муниципальными сановниками. Мы видели, что, собственно говоря, от Римской империи осталось одно только муниципальное устройство. Между тем, вследствие притеснений деспотизма и упадка городов, куриалы или члены муниципальных организаций впали в уныние и апатию, а епископы и все вообще христианские священнослужители, исполненные жизни и рвения, сами собою вызвались наблюдать за всем, руководить всем. Несправедливо было бы упрекать их за это, обвинять в узурпации власти: таков был естественный ход событий. Одно только духовенство было исполнено нравственной силы и жизни, – оно всюду сделалось всемогущим.
Этот переворот отразился на всем законодательстве императоров того времени. Раскрыв кодексы Феодосия или Юстиниана, вы найдете множество распоряжений, которыми муниципальные дела передаются в заведывание духовенства и епископов. Вот некоторые из них:
Понятно, до какой степени увеличение власти христианской церкви содействовало, с одной стороны, самое внутреннее устройство ее, влияние ее на христианское народонаселение, а с другой стороны, участие ее в гражданских делах. Вследствие этого она с тех пор и влияла так сильно на характер и развитие современной цивилизации. Попытаемся сделать обзор тем элементам, которые она внесла в эту цивилизацию.
Прежде всего нельзя не признать огромным преимуществом присутствия нравственного влияния, нравственной силы, основанной единственно на убеждениях, верованьях и чувствах, среди преобладания грубой силы, тяготевшего в то время над обществом. Не будь христианской церкви, весь мир подпал бы чисто материальной силе. Одна церковь обладала силою нравственною. Она поддерживала идею нравственного режима, закона, стоящего выше всех человеческих законов; она проповедывала то необходимое для блага человечества верование, что над всеми человеческими законами стоит закон, который, смотря по времени и нравам, называется то разумом, то божественным правом, но который везде и всегда под разными именами остается одним и тем же законом.
Наконец, церковь положила начало великому делу разделения властей духовной и светской. Это разделение есть источник свободы совести; оно исходит из того же начала, которое служит основанием свободы совести в самом строгом и обширном смысле слова. Разделение властей основано на той идее, что материальная сила не имеет ни права, ни влияния на умы, убеждения, истину. Оно прямо вытекает из различия, установившегося между миром мысли и миром действия, миром внутренних и миром внешних фактов. Таким образом принцип свободы совести, за который Европа так долго боролась, столько страдала, который так поздно восторжествовал, часто вопреки воле духовенства, – этот принцип под именем отделения светской власти от духовной существовал в самой колыбели европейской цивилизации; он был введен в нее и поддерживался христианскою церковью, вынужденною к тому своим тогдашним положением, необходимостью защищаться против варварства. Установление нравственного влияния, поддержание божественного закона и отделение светской власти от духовной – вот три великих благодеяния, которые христианская церковь оказала в V веке европейскому миру.
Но и тогда уже не все стороны влияния церкви были одинаково благотворны для общества. Уже и в V веке проявляются в церкви некоторые дурные начала, игравшие большую роль в развитии нашей цивилизации. Так, в недрах ее уже в то время начинало преобладать отделение правителей от управляемых, стремление сделать первых независимыми от последних, предписывать управляемым законы, овладеть их умами и жизнью, игнорируя требования свободного разума и свободной воли. Кроме того, церковь старалась утвердить во всем обществе теократическое начало, присвоить себе светскую власть, исключительное господство. Не достигая в этом успеха, она соединилась со светскими властителями и поддерживала, в ущерб свободе подданных, абсолютную власть для того, чтобы получить участие в ней.
Таковы главные элементы цивилизации, доставшиеся Европе в начале V столетия как от церкви, так и от империи. В таком положении нашли варвары римский мир, когда они завладели им. Следовательно, для ближайшего знакомства со всеми элементами, соединившимися и смешавшимися в колыбели нашей цивилизации, нам остается только изучить самих варваров. Конечно, нам нет никакой надобности излагать здесь историю варваров. Мы знаем, что в ту эпоху завоеватели империи происходили почти все из одного и того же племени – германского, за исключением нескольких славянских народов. Кроме того, мы знаем, что все они стояли почти на одной и той же степени цивилизации. Между ними могло быть некоторое различие, смотря по тому, часто ли они находились в соприкосновении с римским миром. Так, например, нет сомнения, что племя готов было более развито, отличалось более мягкими нравами, чем племя франков. Но различия эти, рассматриваемые с общей точки зрения, не имеют никакого значения.
Нам важно знать в общих чертах состояние общественного быта у варваров, но в настоящее время весьма трудно дать себе отчет в этом состоянии. Мы довольно легко понимаем римскую муниципальную систему и христианскую церковь; их влияние сохранилось и доныне; мы находим следы его во множестве современных учреждений и явлений, в наших руках тысяча средств распознать и объяснить их. Нравы же и общественный быт варваров почти совершенно исчезли, мы принуждены угадывать их по древнейшим историческим памятникам или же усилиями нашего воображения.
Чтобы составить себе истинное представление о варваре, необходимо прежде всего вполне уразуметь следующие факты: наслаждение личною независимостью, удовольствие самовластно распоряжаться своею свободою, своими силами, среди всех превратностей мира и жизни; прелесть деятельной жизни без труда, стремление к жизни, исполненной приключений, неожиданностей, перемен, опасностей, – таково чувство, преобладающее в варварах, такова нравственная потребность, приводившая в движение эти массы людей. В настоящее время замкнутому среди нашего благоустроенного общества человеку трудно представить себе ту мощь, с какою это чувство действовало на варваров IV и V веков. В одном только сочинении можно найти правильную оценку его со всеми проистекающими от него результатами, это – в «Истории завоевания Англии норманнами» Тьерри – единственная книга, в которой побуждения, склонности, стремления, действующие в людях, общественный быт которых близок к варварству, прочувствованы и воспроизведены с истинно гомерическою верностью. Нигде вы не увидите с такою ясностью, что такое варвар и что такое жизнь варваров. Нечто подобное можно найти и в романах Купера, заимствованных из быта американских дикарей, хотя, по моему мнению, они в этом отношении гораздо ниже сочинения Тьерри, – в них меньше простоты и истины. В жизни американских дикарей, в их взаимных сношениях, в чувствах, владеющих ими, есть что-то напоминающее в известной степени нравы древних германцев. Без сомнения, картины в указанных мною сочинениях несколько идеализированы, несколько поэтичны, дурная сторона жизни варваров и их нравов изображена недостаточно резко. Я говорю не только о зле, которое причиняют эти нравы в общественном быте, но и о внутреннем, личном состоянии самого варвара. Труд Тьерри не может дать полного понятия о всей грубости, материальности, заключавшейся в страстном стремлении варвара к личной независимости, о зверских инстинктах его, о его апатии, о его безудержности. Однако, вдумываясь в самую сущность дела, мы убеждаемся, что страсть к личной независимости, несмотря на всю примесь грубости, материализма, необузданного эгоизма, есть само по себе благородное чувство, почерпающее свою силу из нравственной природы человека: это – удовольствие сознавать себя человеком, это – чувство личности, самостоятельности человеческой в свободном ее развитии.
Вот это именно чувство и было внесено варварами в европейскую цивилизацию; оно не было известно ни римскому миру, ни христианской церкви, ни большей части древних цивилизаций. Если вы и находите в древних цивилизациях свободу, то свободу политическую, свободу гражданина. Там человек заботится не о личной, но о гражданской своей свободе; он принадлежит к известному обществу, посвятил себя ему, готов пожертвовать ему собою. То же самое было и в христианской церкви: и там господствовало чрезвычайно сильно развитое чувство привязанности к христианской общине, преданности ее законам, живая потребность расширить ее владычество; или же религиозное чувство вызывало сильную реакцию человека против самого себя, своей души, внутреннее стремление ограничить свою свободу и подчиниться требованиям веры; но повторяю – чувство личной независимости, стремление к свободе, развивающееся бессознательно, единственно с целью найти себе удовлетворение, не было знакомо ни римскому, ни христианскому обществам. Оно было внесено и положено в колыбель европейской цивилизации варварами. Оно играло в ней такую важную роль и принесло столь благие результаты, что нельзя не выставить его на вид как один из основных элементов ее.
Есть еще один факт – второй элемент цивилизации, точно так же унаследованный нами собственно от варваров – это военное патронатство, т. е. связь, которая устанавливалась между соплеменниками, между воинами, и которая, не уничтожая свободы каждого отдельного лица, не уничтожая даже первоначально существовавшего между всеми равенства, вводила, однако, иерархическую подчиненность и положила основание аристократической организации, обратившейся впоследствии в феодальную систему. Отличительною чертою этих отношений была привязанность человека к человеку, взаимная преданность их, без всякого внешнего понуждения, без всякого обязательства, основанного на главных началах общественного быта. В древних республиках вы не увидите ни одного человека исключительно и добровольно преданного другому: все одинаково преданы городу. У варваров общественная связь установилась между отдельными лицами, сначала вследствие отношений начальника дружины к членам ее, в то время, когда варвары еще нестройными толпами скитались по Европе, а позже – вследствие отношений сюзерена к вассалу. Этот второй принцип, тоже игравший значительную роль в истории европейской цивилизации, – эта преданность человека человеку, – заимствован нами у варваров; из их нравов он проник в наши нравы.
Не следует ли из всего этого, что современная цивилизация в самой колыбели своей действительно была так бурна, так разнообразна, многосложна, как я старался обрисовать ее в представленной мною общей картине? Не встречаются ли уже в эпоху падения Римской империи почти все зачатки, которые проявляются в прогрессивном развитии нашей цивилизации?
Мы нашли в распадающейся Римской империи три совершенно различные общества: муниципальное – последний остаток самой империи, христианское и варварское. Эти общества, различно организованные, учрежденные на различных началах, внушают человеку самые разнообразные чувства: потребность безусловной независимости существуют рядом с полным подчинением, военный патронат рядом с господством церкви, духовная власть рядом со светскою, постановления церкви, ученое законодательство римлян – рядом с обычным правом или, вернее, бесправием варваров. Повсюду смесь или, лучше сказать, смешение самых разнообразных племен, языков, общественных учреждений, нравов, идей и впечатлений. В этом, я полагаю, заключается очевидное доказательство верности того мнения, которое я высказал об общем характере нашей цивилизации.
Без сомнения, это смешение, разнообразие, эта борьба стоили нам очень дорого: отсюда медленность прогресса Европы, отсюда все бури и бедствия, которым она подверглась. Однако я не думаю, чтобы следовало сожалеть об этом. Для народов, как и для отдельных лиц, надежда на самое разнообразное, самое полное развитие, на самый всесторонний, почти беспредельный прогресс, – одна эта надежда вознаграждает за все то, что может стоить право питать ее. Вообще говоря, это насильственное, бурное, тяжелое состояние имело большое преимущество пред простотою, которою отличались другие цивилизации; человеческий род выиграл от него больше, чем пострадал.
Итак, мы ознакомились теперь в общих чертах с тем состоянием, в котором оставила мир Римская империя: мы ознакомились с различными элементами, волнующимися и соединяющимися между собою, чтобы вызвать к жизни европейскую цивилизацию. Отныне они будут развиваться пред нашими глазами. В следующей лекции я постараюсь выяснить, какая участь постигла эти элементы, и что они произвели в эпоху, обыкновенно называемою варварскою, т. е. в эпоху Великого переселения народов.
ЛЕКЦИЯ ТРЕТЬЯ
Провинции и города, однако, отказывались от этого благодеяния; никто не хотел избирать депутатов, никто не хотел ехать в Арль; централизация, единство были противны первобытному характеру этого общества, повсюду обнаруживался еще дух обособленности и муниципальности; невозможность установить единое общество, единое отечество была очевидна. Города были заключаемы в своих стенах, занимались только своими собственными делами, и империя пала, потому что никто не хотел принадлежать империи, потому что каждый гражданин хотел только принадлежать своему городу. Таким образом, в эпоху падения Римской империи мы встречаем тот самый факт, который заметили при возникновении Рима – преобладание муниципального устройства и муниципальной обособленности. Римский мир возвратился к своему первобытному состоянию: он создался из городов; он разрушился – остались города, муниципальное устройство – вот что завещала современной Европе древняя римская цивилизация; устройство весьма неправильное, расшатанное, во многом уступавшее тому, чем оно было в прежние времена, но все же единственно уцелевшее ото всех других элементов римского мира.
Употребив выражение «единственно уцелевшее», я ошибся. Наравне с муниципальным устройством сохранился другой факт, другая идея; это – идея империи, имя императора, идея императорского величества и абсолютной священной власти, связанной с этим именем. Вот элементы, которые римская цивилизация передала европейской: с одной стороны, муниципальное устройство, его образцы, его обычаи и уставы – это начала свободы; с другой – общее гражданское законодательство и идея неограниченной власти, священного величества, императорского могущества – это начала порядка и безусловного подчинения.
Но в то же самое время в недрах римского общества возникло другое общество, основанное на совершенно иных началах, одушевленное другими чувствами, – общество, которое должно было внести в европейскую цивилизацию элементы совершенно иного свойства, – я говорю о христианской церкви.
Я говорю «христианская церковь», а не «христианство». В конце IV и в начале V века христианство не составляло уже просто личного верования; оно было уже учреждением, получило определенное устройство, имело свое управление, свое духовное сословие, свою иерархию, определенную различными функциями духовенства, свои доходы, независимые средства к деятельности, свои сборные пункты, свои национальные, провинциальные, Вселенские соборы; оно уже привыкло разбирать миром дела общества. Одним словом, христианство в эту эпоху было не только религиею, но и церковью.
Если бы оно не было церковью, то я не знаю, какая участь постигла бы его в эпоху распадения Римской империи. Я ограничиваюсь чисто человеческими соображениями, отстраняя все то, что не относится к естественным последствиям естественных фактов: если бы христианство было, как в первые времена свои, только личным верованием, чувством, убеждением, то можно предполагать, что оно не устояло при распадении империи и вторжении варваров, как не устояло впоследствии в Азии и по всему северу Африки при подобном же вторжении варваров-мусульман; оно погибло, хотя уже достигло там церковной организации. Тем более могло это иметь место в эпоху падения Римской империи. В то время не существовало ни одного из тех средств, которыми теперь, независимо от учреждений, утверждаются и сохраняются нравственные влияния, ни одного из тех средств, которыми чистая истина, чистая идея приобретают прочную власть над умами, управляют поступками, определяют события. В IV веке не существовало ничего подобного: идеи, личные вожделения не могли получить подобное значение. Для борьбы с таким разрушением, для победы над таким ураганом необходимо было общество прочно организованное, управляемое сильною рукою. Можно сказать, без преувеличения, что в конце IV и начале V веков христианская церковь спасла христианство; церковь, с своими учреждениями, своею епархиею чинов, своею властью, мощно сопротивлялась внутреннему распадению империи и варваризму; она покорила варваров и стала посредницею между ними и римским миром, связью, соединительным звеном, началом цивилизации в ту переходную эпоху. Для исследования вопроса о том, что было сделано христианством для современной цивилизации, какие элементы оно ввело в нее, необходимо, следовательно, обратиться к состоянию церкви в V веке, а не к состоянию религии в собственном смысле слова. Чем же в то время была христианская церковь?
Всматриваясь в перевороты, сопровождавшие развитие христианства от возникновения его до V столетия, рассматривая его – повторяю – исключительно как общество, а не как религиозное верование, мы находим, что оно прошло через три состояния, существенно различные между собою. Впервые, в самые первые времена, христианское общество является простым соединением общих верований и чувств; первые христиане собираются для взаимного обмена одних и тех же религиозных чувств и убеждений. Нет еще ни догматизированного учения, ни свода узаконений, ни дисциплины, ни сословия духовных лиц. Конечно, нет общества, как бы молодо, как бы слабо оно ни было, которое не руководилось и не одушевлялось бы какою-нибудь нравственною силою. В различных христианских общинах были люди, которые проповедывали, поучали и нравственно управляли общиною; но не было ни определенных должностных лиц, общепризнанного порядка управления: простой союз общих верований и чувств – вот первоначальное состояние христианского общества. По мере того как оно развивалось, – а развивалось оно быстро, потому что следы его видны уже в самых первых памятниках, – само учение стало кодифицироваться, постепенно установились правила дисциплины, появилась иерархия должностных лиц, из которых одни назывались пресвитерами, старейшинами, которые впоследствии стали священниками; другие – епископами, надсмотрщиками, наблюдателями, впоследствии – епископы в смысле высших сановников церкви; наконец, третьи – диаконами, на которых возложено было попечение о бедных и о раздаче милостыни. Почти невозможно с точностью определить, в чем состояли обязанности этих должностных лиц; определенных границ между их функциями, вероятно, и не было; но начало иерархии и церковной организации было положено. Эта вторая эпоха отличается тем не менее еще следующим характерным признаком: власть, преобладание в обществе принадлежит всей общине верующих. Они имеют перевес как при избрании должностных лиц, так и при установлении нового порядка управления и даже новых догматов. Между духовною властью и народом в христианском обществе еще нет разделения; они не существуют еще отдельно, независимо друг от друга, и преобладающее влияние в обществе принадлежит еще всему христианскому населению.
Третья эпоха представляет уже нечто совершенно иное. Является духовенство, отделенное от народа, сословие священнослужителей, у которого свои средства, свой устав, своя особенная организация, одним словом, настоящее правительство, составляющее само по себе целое общество, снабженное всеми средствами к независимому существованию, независимому от того общества, на которое оно действует и на которое распространяет свое влияние. Такова третья эпоха в истории христианской церкви, таково состояние, в котором она является в начале V века. Церковное правительство еще не вполне отделено от народа, – подобное полное отделение и невозможно, в особенности в религиозном обществе, – но во взаимных отношениях духовенства и верующих духовенство господствует и господствует почти безотчетно.
Сверх того, христианское духовенство обладало еще совершенно другим средством влияния. Епископы и вообще духовные лица сделались главными муниципальными сановниками. Мы видели, что, собственно говоря, от Римской империи осталось одно только муниципальное устройство. Между тем, вследствие притеснений деспотизма и упадка городов, куриалы или члены муниципальных организаций впали в уныние и апатию, а епископы и все вообще христианские священнослужители, исполненные жизни и рвения, сами собою вызвались наблюдать за всем, руководить всем. Несправедливо было бы упрекать их за это, обвинять в узурпации власти: таков был естественный ход событий. Одно только духовенство было исполнено нравственной силы и жизни, – оно всюду сделалось всемогущим.
Этот переворот отразился на всем законодательстве императоров того времени. Раскрыв кодексы Феодосия или Юстиниана, вы найдете множество распоряжений, которыми муниципальные дела передаются в заведывание духовенства и епископов. Вот некоторые из них:
Код. Юст. I, 1, tt. IV, De episcopali audientia, 26. «Что касается до текущих дел городов (будет ли то касаться обыкновенных городских доходов или городских капиталов, подаренных или завещанных частными лицами, или образовавшихся из какого-либо другого источника, – будут ли рассматриваться вопросы об общественных работах, провиантских магазинах, водопроводах, о содержании бань, пристаней, о постройке стен, башен, о возобновлении мостов и дорог, о тяжбах, с которыми могут быть связаны общественные или частные интересы города, то мы повелеваем следующее: благочестивейший епископ и три человека с добрым именем, из первых людей города, соединятся и будут ежегодно осматривать произведенные работы; они будут заботиться, чтобы лица, которые руководят или руководили работами, измеряли бы их со всею точностью, отдавали бы в них отчет и доказывали бы, что они удовлетворительно исполнили свои обязательства в отношении к администрации как по предмету общественных сооружений, так и сумм, назначенных на припасы и бани, или расходов на содержание дорог, водопроводов и проч.».Я мог бы указать много других подобных этим законов; вы везде увидели бы тот факт, что между муниципальным устройством Древнего Рима и Средних веков лежит церковное муниципальное устройство. Преобладание духовенства в городских делах заменило влияние древних муниципальных властей и предшествовало организации новейших общин.
Там же. 30. «В отношении попечительства над молодыми людьми первого или второго возраста и над всеми теми, кому закон дает попечителей, если их состояние не превышает 500 золотых (auri), мы повелеваем, чтобы не было ожидаемо разрешения президента провинции, потому что это повело бы к значительным издержкам, особенно когда президент не живет в том городе, где должно быть учреждено попечительство. В этих случаях определение попечителей или опекунов должно зависеть от правителя города… по соглашению с благочестивейшим епископом и другими лицами, облеченными общественными должностями, если в городе их несколько».
Там же, I, 1, tt. V, De defensoribus, 8. «Мы желаем, чтобы защитники городов, хорошо знакомые с святыми тайнами православной веры, избирались и утверждались почтенными епископами, священнослужителями, знатнейшими лицами, собственниками и куриалами. Что касается до введения их в должность, то для этого должно обращаться к славному могуществу префекта претории, дабы власть их почерпала в его санкции более твердости и силы».
Понятно, до какой степени увеличение власти христианской церкви содействовало, с одной стороны, самое внутреннее устройство ее, влияние ее на христианское народонаселение, а с другой стороны, участие ее в гражданских делах. Вследствие этого она с тех пор и влияла так сильно на характер и развитие современной цивилизации. Попытаемся сделать обзор тем элементам, которые она внесла в эту цивилизацию.
Прежде всего нельзя не признать огромным преимуществом присутствия нравственного влияния, нравственной силы, основанной единственно на убеждениях, верованьях и чувствах, среди преобладания грубой силы, тяготевшего в то время над обществом. Не будь христианской церкви, весь мир подпал бы чисто материальной силе. Одна церковь обладала силою нравственною. Она поддерживала идею нравственного режима, закона, стоящего выше всех человеческих законов; она проповедывала то необходимое для блага человечества верование, что над всеми человеческими законами стоит закон, который, смотря по времени и нравам, называется то разумом, то божественным правом, но который везде и всегда под разными именами остается одним и тем же законом.
Наконец, церковь положила начало великому делу разделения властей духовной и светской. Это разделение есть источник свободы совести; оно исходит из того же начала, которое служит основанием свободы совести в самом строгом и обширном смысле слова. Разделение властей основано на той идее, что материальная сила не имеет ни права, ни влияния на умы, убеждения, истину. Оно прямо вытекает из различия, установившегося между миром мысли и миром действия, миром внутренних и миром внешних фактов. Таким образом принцип свободы совести, за который Европа так долго боролась, столько страдала, который так поздно восторжествовал, часто вопреки воле духовенства, – этот принцип под именем отделения светской власти от духовной существовал в самой колыбели европейской цивилизации; он был введен в нее и поддерживался христианскою церковью, вынужденною к тому своим тогдашним положением, необходимостью защищаться против варварства. Установление нравственного влияния, поддержание божественного закона и отделение светской власти от духовной – вот три великих благодеяния, которые христианская церковь оказала в V веке европейскому миру.
Но и тогда уже не все стороны влияния церкви были одинаково благотворны для общества. Уже и в V веке проявляются в церкви некоторые дурные начала, игравшие большую роль в развитии нашей цивилизации. Так, в недрах ее уже в то время начинало преобладать отделение правителей от управляемых, стремление сделать первых независимыми от последних, предписывать управляемым законы, овладеть их умами и жизнью, игнорируя требования свободного разума и свободной воли. Кроме того, церковь старалась утвердить во всем обществе теократическое начало, присвоить себе светскую власть, исключительное господство. Не достигая в этом успеха, она соединилась со светскими властителями и поддерживала, в ущерб свободе подданных, абсолютную власть для того, чтобы получить участие в ней.
Таковы главные элементы цивилизации, доставшиеся Европе в начале V столетия как от церкви, так и от империи. В таком положении нашли варвары римский мир, когда они завладели им. Следовательно, для ближайшего знакомства со всеми элементами, соединившимися и смешавшимися в колыбели нашей цивилизации, нам остается только изучить самих варваров. Конечно, нам нет никакой надобности излагать здесь историю варваров. Мы знаем, что в ту эпоху завоеватели империи происходили почти все из одного и того же племени – германского, за исключением нескольких славянских народов. Кроме того, мы знаем, что все они стояли почти на одной и той же степени цивилизации. Между ними могло быть некоторое различие, смотря по тому, часто ли они находились в соприкосновении с римским миром. Так, например, нет сомнения, что племя готов было более развито, отличалось более мягкими нравами, чем племя франков. Но различия эти, рассматриваемые с общей точки зрения, не имеют никакого значения.
Нам важно знать в общих чертах состояние общественного быта у варваров, но в настоящее время весьма трудно дать себе отчет в этом состоянии. Мы довольно легко понимаем римскую муниципальную систему и христианскую церковь; их влияние сохранилось и доныне; мы находим следы его во множестве современных учреждений и явлений, в наших руках тысяча средств распознать и объяснить их. Нравы же и общественный быт варваров почти совершенно исчезли, мы принуждены угадывать их по древнейшим историческим памятникам или же усилиями нашего воображения.
Чтобы составить себе истинное представление о варваре, необходимо прежде всего вполне уразуметь следующие факты: наслаждение личною независимостью, удовольствие самовластно распоряжаться своею свободою, своими силами, среди всех превратностей мира и жизни; прелесть деятельной жизни без труда, стремление к жизни, исполненной приключений, неожиданностей, перемен, опасностей, – таково чувство, преобладающее в варварах, такова нравственная потребность, приводившая в движение эти массы людей. В настоящее время замкнутому среди нашего благоустроенного общества человеку трудно представить себе ту мощь, с какою это чувство действовало на варваров IV и V веков. В одном только сочинении можно найти правильную оценку его со всеми проистекающими от него результатами, это – в «Истории завоевания Англии норманнами» Тьерри – единственная книга, в которой побуждения, склонности, стремления, действующие в людях, общественный быт которых близок к варварству, прочувствованы и воспроизведены с истинно гомерическою верностью. Нигде вы не увидите с такою ясностью, что такое варвар и что такое жизнь варваров. Нечто подобное можно найти и в романах Купера, заимствованных из быта американских дикарей, хотя, по моему мнению, они в этом отношении гораздо ниже сочинения Тьерри, – в них меньше простоты и истины. В жизни американских дикарей, в их взаимных сношениях, в чувствах, владеющих ими, есть что-то напоминающее в известной степени нравы древних германцев. Без сомнения, картины в указанных мною сочинениях несколько идеализированы, несколько поэтичны, дурная сторона жизни варваров и их нравов изображена недостаточно резко. Я говорю не только о зле, которое причиняют эти нравы в общественном быте, но и о внутреннем, личном состоянии самого варвара. Труд Тьерри не может дать полного понятия о всей грубости, материальности, заключавшейся в страстном стремлении варвара к личной независимости, о зверских инстинктах его, о его апатии, о его безудержности. Однако, вдумываясь в самую сущность дела, мы убеждаемся, что страсть к личной независимости, несмотря на всю примесь грубости, материализма, необузданного эгоизма, есть само по себе благородное чувство, почерпающее свою силу из нравственной природы человека: это – удовольствие сознавать себя человеком, это – чувство личности, самостоятельности человеческой в свободном ее развитии.
Вот это именно чувство и было внесено варварами в европейскую цивилизацию; оно не было известно ни римскому миру, ни христианской церкви, ни большей части древних цивилизаций. Если вы и находите в древних цивилизациях свободу, то свободу политическую, свободу гражданина. Там человек заботится не о личной, но о гражданской своей свободе; он принадлежит к известному обществу, посвятил себя ему, готов пожертвовать ему собою. То же самое было и в христианской церкви: и там господствовало чрезвычайно сильно развитое чувство привязанности к христианской общине, преданности ее законам, живая потребность расширить ее владычество; или же религиозное чувство вызывало сильную реакцию человека против самого себя, своей души, внутреннее стремление ограничить свою свободу и подчиниться требованиям веры; но повторяю – чувство личной независимости, стремление к свободе, развивающееся бессознательно, единственно с целью найти себе удовлетворение, не было знакомо ни римскому, ни христианскому обществам. Оно было внесено и положено в колыбель европейской цивилизации варварами. Оно играло в ней такую важную роль и принесло столь благие результаты, что нельзя не выставить его на вид как один из основных элементов ее.
Есть еще один факт – второй элемент цивилизации, точно так же унаследованный нами собственно от варваров – это военное патронатство, т. е. связь, которая устанавливалась между соплеменниками, между воинами, и которая, не уничтожая свободы каждого отдельного лица, не уничтожая даже первоначально существовавшего между всеми равенства, вводила, однако, иерархическую подчиненность и положила основание аристократической организации, обратившейся впоследствии в феодальную систему. Отличительною чертою этих отношений была привязанность человека к человеку, взаимная преданность их, без всякого внешнего понуждения, без всякого обязательства, основанного на главных началах общественного быта. В древних республиках вы не увидите ни одного человека исключительно и добровольно преданного другому: все одинаково преданы городу. У варваров общественная связь установилась между отдельными лицами, сначала вследствие отношений начальника дружины к членам ее, в то время, когда варвары еще нестройными толпами скитались по Европе, а позже – вследствие отношений сюзерена к вассалу. Этот второй принцип, тоже игравший значительную роль в истории европейской цивилизации, – эта преданность человека человеку, – заимствован нами у варваров; из их нравов он проник в наши нравы.
Не следует ли из всего этого, что современная цивилизация в самой колыбели своей действительно была так бурна, так разнообразна, многосложна, как я старался обрисовать ее в представленной мною общей картине? Не встречаются ли уже в эпоху падения Римской империи почти все зачатки, которые проявляются в прогрессивном развитии нашей цивилизации?
Мы нашли в распадающейся Римской империи три совершенно различные общества: муниципальное – последний остаток самой империи, христианское и варварское. Эти общества, различно организованные, учрежденные на различных началах, внушают человеку самые разнообразные чувства: потребность безусловной независимости существуют рядом с полным подчинением, военный патронат рядом с господством церкви, духовная власть рядом со светскою, постановления церкви, ученое законодательство римлян – рядом с обычным правом или, вернее, бесправием варваров. Повсюду смесь или, лучше сказать, смешение самых разнообразных племен, языков, общественных учреждений, нравов, идей и впечатлений. В этом, я полагаю, заключается очевидное доказательство верности того мнения, которое я высказал об общем характере нашей цивилизации.
Без сомнения, это смешение, разнообразие, эта борьба стоили нам очень дорого: отсюда медленность прогресса Европы, отсюда все бури и бедствия, которым она подверглась. Однако я не думаю, чтобы следовало сожалеть об этом. Для народов, как и для отдельных лиц, надежда на самое разнообразное, самое полное развитие, на самый всесторонний, почти беспредельный прогресс, – одна эта надежда вознаграждает за все то, что может стоить право питать ее. Вообще говоря, это насильственное, бурное, тяжелое состояние имело большое преимущество пред простотою, которою отличались другие цивилизации; человеческий род выиграл от него больше, чем пострадал.
Итак, мы ознакомились теперь в общих чертах с тем состоянием, в котором оставила мир Римская империя: мы ознакомились с различными элементами, волнующимися и соединяющимися между собою, чтобы вызвать к жизни европейскую цивилизацию. Отныне они будут развиваться пред нашими глазами. В следующей лекции я постараюсь выяснить, какая участь постигла эти элементы, и что они произвели в эпоху, обыкновенно называемою варварскою, т. е. в эпоху Великого переселения народов.
ЛЕКЦИЯ ТРЕТЬЯ
Притязание различных систем на законность. – Что такое политическая законность? – Совместное существование всех образов правления в V веке. – Непрочность положения лиц, собственности и учреждений. – Две причины ее: одна внешняя – продолжавшееся нашествие варваров, другая – нравственная – эгоистическое чувство индивидуальности, свойственное варварам. – Началами цивилизации были: потребность порядка, предания Римской империи, христианская церковь, варвары. – Попытки организации, сделанные варварами, городами, христианскою церковью, Карлом Великим, Альфредом. – Прекращение нашествий германцев и арабов. – Начало феодального строя.
Мы выяснили основные элементы европейской цивилизации в том виде, в каком они представляются в самой ее колыбели, в эпоху падения Римской империи. Я старался выяснить, как сильно было их различие, их постоянная борьба, каким образом ни один из них не достиг преобладания в общественном строе, по крайней мере, не достиг его в такой мере, чтобы подчинить себе все другие элементы или вытеснить их. Мы видели, что в этом заключается отличительный характер европейской цивилизации. Теперь мы приступаем к изучению первоначальной ее истории, к изучению тех веков, которые принято называть варварскими.
Уже при самом поверхностном обозрении этой эпохи, бросается в глаза факт, состоящий, по-видимому, в противоречии с тем, что высказано нами в предыдущей лекции. Исследуя понятия, установившиеся относительно зачатков общественного строя Европы, вы тотчас же заметите, что все разнообразные элементы нашей цивилизации, все принципы: монархический, теократический, аристократический, демократический, – претендуют на то, что европейское общество первоначально подчинялось исключительному господству каждого из них и что каждый же из них лишился своего господства только вследствие насилия других, противоположных принципов. Изучая все, что было писано и высказано по этому предмету, мы убедимся, что каждая из систем, с помощью которых старались характеризовать или объяснить первобытное состояние Европы, отстаивает исключительное преобладание того или другого элемента европейской цивилизации.
Мы выяснили основные элементы европейской цивилизации в том виде, в каком они представляются в самой ее колыбели, в эпоху падения Римской империи. Я старался выяснить, как сильно было их различие, их постоянная борьба, каким образом ни один из них не достиг преобладания в общественном строе, по крайней мере, не достиг его в такой мере, чтобы подчинить себе все другие элементы или вытеснить их. Мы видели, что в этом заключается отличительный характер европейской цивилизации. Теперь мы приступаем к изучению первоначальной ее истории, к изучению тех веков, которые принято называть варварскими.
Уже при самом поверхностном обозрении этой эпохи, бросается в глаза факт, состоящий, по-видимому, в противоречии с тем, что высказано нами в предыдущей лекции. Исследуя понятия, установившиеся относительно зачатков общественного строя Европы, вы тотчас же заметите, что все разнообразные элементы нашей цивилизации, все принципы: монархический, теократический, аристократический, демократический, – претендуют на то, что европейское общество первоначально подчинялось исключительному господству каждого из них и что каждый же из них лишился своего господства только вследствие насилия других, противоположных принципов. Изучая все, что было писано и высказано по этому предмету, мы убедимся, что каждая из систем, с помощью которых старались характеризовать или объяснить первобытное состояние Европы, отстаивает исключительное преобладание того или другого элемента европейской цивилизации.