Страница:
Во-первых, все эти лошади выигрывали аукционные скачки, то есть соревнования, победитель которых продавался затем с торгов. Три лошади были куплены своими же собственными хозяевами, остальные ушли за довольно скромные суммы.
Во-вторых, они всегда хорошо выступали на скачках, но на финише им не хватало либо сил, либо упорства, чтобы выиграть.
В-третьих, ни одна из них ни разу не выиграла скачек, кроме тех случаев, когда им дали допинг, хотя они участвовали и в других соревнованиях.
В-четвертых, ставки на них, когда они выигрывали, были не меньше десяти к одному.
И в материалах Октобера, и в отчетах упоминалось, что некоторые из лошадей по нескольку раз меняли тренеров, но это было вполне естественно для таких перспективных животных. Кроме этого, я располагал теперь бесполезной информацией о том, что все эти лошади происходили от разных родителей, их возраст варьировался от пяти до одиннадцати лет, масти также были разные. Побеждали они хотя и не на одном ипподроме, но и не все на разных. У меня даже возникла смутная мысль, что все ипподромы были расположены в северной части страны – Келсо, Хейдок, Седжфилд, Стаффорд и Ладлоу. Я решил проверить по карте, прав я или нет, но ни одной карты у миссис Оллнат мне найти не удалось.
Я лег спать в переполненной маленькой спальне, где пивное дыхание конюхов постепенно перебило обычную смесь чистых запахов сапожного крема и масла для волос, но мне не удалось убедить своих соседей открыть форточку шире, чем на четыре дюйма. Все они явно поддерживали Пэдди, несомненно, самого проницательного из них, и раз Пэдди перестал обращаться со мной по-дружески, то остальные последуют его примеру. Пожалуй, если бы я настаивал на том, чтобы закрыть окно, они распахнули бы его настежь, и я получил бы столько свежего воздуха, сколько хотел. Мрачно улыбаясь в темноте, я слушал скрип кроватей, обычную вечернюю болтовню и сонные смешки; ворочаясь на продавленном матрасе в поисках удобного места, я размышлял о том, какова же в действительности жизнь моих собственных работников.
В среду утром я впервые почувствовал, что такое пронизывающий йоркширский ветер, а один из конюхов – мы бежали с ним вместе через двор с дрожащими руками и замерзшими носами – жизнерадостно заверил меня, что этот ветер запросто может дуть полгода кряду. Я управился со своими тремя лошадьми вдвое быстрее обычного, но к тому времени, когда приехал фургон, у меня возникло сильное подозрение, что, судя по пробелам в моей экипировке, в усадьбе Октобера должно быть очень хорошее центральное отопление.
Проехав мили четыре, я нажал кнопку звонка, соединяющего задний отсек с кабиной. Водитель послушно остановился и вопросительно посмотрел на меня, когда я подошел к кабине и забрался на сиденье рядом с ним.
– Лошади ничего не сделается, – сказал я, – а здесь теплее. Он ухмыльнулся и поехал, прокричав сквозь шум мотора:
– Я так и думал, что у тебя совести нет. Эту лошадь собираются продавать, и она должна приехать в хорошем состоянии… Босс пришел бы в ярость, если бы знал, что ты сидишь в кабине.
Я был уверен, что босс, то есть Инскип, совершенно не удивился бы: по себе знаю, начальники вовсе не так уж наивны.
– Шел бы он куда подальше, – пробурчал я с отвращением. Водитель метнул на меня косой взгляд, и я подумал, что совсем не трудно создать себе плохую репутацию, если немного постараться. На скачки обычно съезжается много водителей фургонов, а делать им там совершенно нечего. У них полно времени, чтобы потрепаться в кафе – они весь день могут слоняться и чесать языками. Мало ли, до кого может дойти слух, что в честности конюхов Инскипа есть слабое звено.
Мы остановились поесть в придорожном кафе, а немного позже еще раз, у магазина, где я купил пару шерстяных рубашек, черный свитер, теплые носки, шерстяные перчатки и такую же вязаную спортивную шапку, какие были на всех в это морозное утро. Водитель, зайдя вместе со мной в магазин, чтобы купить себе носки, оглядел мои покупки и заметил, что у меня, видно, куча денег. Я многозначительно улыбнулся и сказал, что деньги приходят легко, если знаешь, как за это взяться, почувствовав при этом, что его сомнение в моей честности усилилось.
В середине дня мы добрались до конюшни в Лестершире, и здесь я по достоинству оценил масштаб работы беккетовских подчиненных. Мне предстояло забрать лошадь, которая как раз начинала выступать в стипль-чезе, причем была продана полковнику со всеми заявками на участие в скачках. А это значило, как объяснил мне ее расстроенный конюх, что она сможет участвовать во всех соревнованиях, куда ее записал бывший владелец.
– А куда он записан? – поинтересовался я.
– В кучу разных мест – Ньюбери, Челтенхем, Сэндаун, а начать должен на следующей неделе в Бристоле. – Лицо конюха исказилось от жалости, когда он передавал мне повод. – Не представляю, почему хозяин с ним расстался! Он чистое сокровище, и если я когда-нибудь увижу, что он выглядит хуже, чем сейчас, я отыщу тебя и взгрею как следует, можешь не сомневаться!
Я уже убедился в том, что конюхи глубоко привязываются к своим лошадям, и был вполне уверен в серьезности его слов.
– Как его зовут? – спросил я.
– Спаркинг Плаг [3]… Идиотское имя, разве ж это кляча… Спаркс, старина… эх, приятель… дружище… – Он ласково поглаживал морду лошади.
Мы завели лошадь в фургон, и на этот раз я остался там, где мне положено было быть – в заднем отсеке. Если уж Беккет готов платить ради нашего дела такие огромные деньги – а он, без сомнения, выложил целое состояние, чтобы заполучить такую изумительную лошадь в такой короткий срок, – я позабочусь о ней как следует.
Прежде чем тронуться в обратный путь, я поинтересовался картой дорог, лежавшей в кабине, и, к своему удовлетворению, Обнаружил, что все ипподромы страны помечены на ней тушью. Одолжив у водителя карту, всю обратную дорогу я посвятил ее изучению. Почти все ипподромы, где должен был выступать Спаркинг Плаг, располагались на юге. Ночевки обеспечены, как по заказу.
Я выяснил, однако, что те пять ипподромов, где выигрывали наши одиннадцать лошадей, находятся не так далеко на севере, как мне казалось. Ладлоу и Стаффорд были даже, пожалуй, ближе к югу, особенно если учесть, что в своем представлении о географии страны я инстинктивно брал за отправную точку Хэрроугейт. Судя по карте, эти пять ипподромов никак не были связаны друг с другом: они не только не лежали на окружности, центр которой можно было бы определить, но располагались вдоль кривой линии, идущей примерно с северо-востока на юго-запад, и никакого смысла и этом мне найти не удалось.
Остаток пути, как и большую часть всего своего рабочего времени, я провел, перебирая мысленно все известные мне факты, ожидая, чтобы идея всплыла на поверхность сознания, как рыба на поверхность пруда, чтобы разрозненные факты сложились в единую картину. Но я не рассчитывал на быстрый успех, понимая, что это только начало – ведь даже электронный компьютер не может дать ответ, пока в него не загрузят достаточно информации.
В пятницу вечером я отправился в пивную в Слоу и обыграл Соупи в дротики. Он недовольно хмыкнул, предложил перейти к бильярдному столу и легко отыгрался. После этого мы выпили вместе полпинты, наблюдая друг за другом. Мы практически не разговаривали, да это было и не нужно. Вскоре я снова пошел смотреть на игроков в дротики. Уровень их игры с прошлой недели не повысился.
– Ты обыграл Соупи, Дэн? – спросил один из них.
Я кивнул, и немедленно мне в руку сунули несколько дротиков.
– Если ты можешь побить Соупи, ты должен быть в команде.
– В какой команде?
– В команде конюшни по метанию дротиков. Мы играем с другими конюшнями, у нас что-то вроде Йоркширской лиги. Иногда мы ездим в Миддлхем, Уэзерби или Ричмонд, а иногда приезжают сюда. Соупи – лучший в команде Грейнджера. Как ты думаешь, ты смог бы снова его обыграть или это было случайно?
Я метнул в доску три дротика, и все они попали в двадцатку. По какой-то неизвестной причине мне всегда удается попадать в цель.
– Еще, – потребовали они. – Давай еще.
Я метнул в доску еще три. В секторе двадцатки становилось тесновато.
– Ты в команде, приятель, это решено.
– А когда следующий матч? – полюбопытствовал я.
– Последний был здесь две недели назад. Теперь будет в следующее воскресенье в Бернсдейле, после футбола. Может, ты еще и в футбол играешь?
Я помотал головой.
– Нет, только в дротики.
В руке у меня оставался еще один дротик. Я подумал, что мне ничего не стоит попасть камнем в бегущую крысу, что я частенько и делал, когда мои люди на ферме выгоняли ее из амбара с зерном. Так почему бы не попасть дротиком в скачущую лошадь – это ведь гораздо более крупная мишень.
– Этот в яблочко, – приставали стоящие вокруг. Я отправил его в яблочко, и конюхи возликовали.
– В этом году мы выиграем лигу, – улыбались они. Гритс тоже улыбался. Но не Пэдди.
Глава 4
Во-вторых, они всегда хорошо выступали на скачках, но на финише им не хватало либо сил, либо упорства, чтобы выиграть.
В-третьих, ни одна из них ни разу не выиграла скачек, кроме тех случаев, когда им дали допинг, хотя они участвовали и в других соревнованиях.
В-четвертых, ставки на них, когда они выигрывали, были не меньше десяти к одному.
И в материалах Октобера, и в отчетах упоминалось, что некоторые из лошадей по нескольку раз меняли тренеров, но это было вполне естественно для таких перспективных животных. Кроме этого, я располагал теперь бесполезной информацией о том, что все эти лошади происходили от разных родителей, их возраст варьировался от пяти до одиннадцати лет, масти также были разные. Побеждали они хотя и не на одном ипподроме, но и не все на разных. У меня даже возникла смутная мысль, что все ипподромы были расположены в северной части страны – Келсо, Хейдок, Седжфилд, Стаффорд и Ладлоу. Я решил проверить по карте, прав я или нет, но ни одной карты у миссис Оллнат мне найти не удалось.
Я лег спать в переполненной маленькой спальне, где пивное дыхание конюхов постепенно перебило обычную смесь чистых запахов сапожного крема и масла для волос, но мне не удалось убедить своих соседей открыть форточку шире, чем на четыре дюйма. Все они явно поддерживали Пэдди, несомненно, самого проницательного из них, и раз Пэдди перестал обращаться со мной по-дружески, то остальные последуют его примеру. Пожалуй, если бы я настаивал на том, чтобы закрыть окно, они распахнули бы его настежь, и я получил бы столько свежего воздуха, сколько хотел. Мрачно улыбаясь в темноте, я слушал скрип кроватей, обычную вечернюю болтовню и сонные смешки; ворочаясь на продавленном матрасе в поисках удобного места, я размышлял о том, какова же в действительности жизнь моих собственных работников.
В среду утром я впервые почувствовал, что такое пронизывающий йоркширский ветер, а один из конюхов – мы бежали с ним вместе через двор с дрожащими руками и замерзшими носами – жизнерадостно заверил меня, что этот ветер запросто может дуть полгода кряду. Я управился со своими тремя лошадьми вдвое быстрее обычного, но к тому времени, когда приехал фургон, у меня возникло сильное подозрение, что, судя по пробелам в моей экипировке, в усадьбе Октобера должно быть очень хорошее центральное отопление.
Проехав мили четыре, я нажал кнопку звонка, соединяющего задний отсек с кабиной. Водитель послушно остановился и вопросительно посмотрел на меня, когда я подошел к кабине и забрался на сиденье рядом с ним.
– Лошади ничего не сделается, – сказал я, – а здесь теплее. Он ухмыльнулся и поехал, прокричав сквозь шум мотора:
– Я так и думал, что у тебя совести нет. Эту лошадь собираются продавать, и она должна приехать в хорошем состоянии… Босс пришел бы в ярость, если бы знал, что ты сидишь в кабине.
Я был уверен, что босс, то есть Инскип, совершенно не удивился бы: по себе знаю, начальники вовсе не так уж наивны.
– Шел бы он куда подальше, – пробурчал я с отвращением. Водитель метнул на меня косой взгляд, и я подумал, что совсем не трудно создать себе плохую репутацию, если немного постараться. На скачки обычно съезжается много водителей фургонов, а делать им там совершенно нечего. У них полно времени, чтобы потрепаться в кафе – они весь день могут слоняться и чесать языками. Мало ли, до кого может дойти слух, что в честности конюхов Инскипа есть слабое звено.
Мы остановились поесть в придорожном кафе, а немного позже еще раз, у магазина, где я купил пару шерстяных рубашек, черный свитер, теплые носки, шерстяные перчатки и такую же вязаную спортивную шапку, какие были на всех в это морозное утро. Водитель, зайдя вместе со мной в магазин, чтобы купить себе носки, оглядел мои покупки и заметил, что у меня, видно, куча денег. Я многозначительно улыбнулся и сказал, что деньги приходят легко, если знаешь, как за это взяться, почувствовав при этом, что его сомнение в моей честности усилилось.
В середине дня мы добрались до конюшни в Лестершире, и здесь я по достоинству оценил масштаб работы беккетовских подчиненных. Мне предстояло забрать лошадь, которая как раз начинала выступать в стипль-чезе, причем была продана полковнику со всеми заявками на участие в скачках. А это значило, как объяснил мне ее расстроенный конюх, что она сможет участвовать во всех соревнованиях, куда ее записал бывший владелец.
– А куда он записан? – поинтересовался я.
– В кучу разных мест – Ньюбери, Челтенхем, Сэндаун, а начать должен на следующей неделе в Бристоле. – Лицо конюха исказилось от жалости, когда он передавал мне повод. – Не представляю, почему хозяин с ним расстался! Он чистое сокровище, и если я когда-нибудь увижу, что он выглядит хуже, чем сейчас, я отыщу тебя и взгрею как следует, можешь не сомневаться!
Я уже убедился в том, что конюхи глубоко привязываются к своим лошадям, и был вполне уверен в серьезности его слов.
– Как его зовут? – спросил я.
– Спаркинг Плаг [3]… Идиотское имя, разве ж это кляча… Спаркс, старина… эх, приятель… дружище… – Он ласково поглаживал морду лошади.
Мы завели лошадь в фургон, и на этот раз я остался там, где мне положено было быть – в заднем отсеке. Если уж Беккет готов платить ради нашего дела такие огромные деньги – а он, без сомнения, выложил целое состояние, чтобы заполучить такую изумительную лошадь в такой короткий срок, – я позабочусь о ней как следует.
Прежде чем тронуться в обратный путь, я поинтересовался картой дорог, лежавшей в кабине, и, к своему удовлетворению, Обнаружил, что все ипподромы страны помечены на ней тушью. Одолжив у водителя карту, всю обратную дорогу я посвятил ее изучению. Почти все ипподромы, где должен был выступать Спаркинг Плаг, располагались на юге. Ночевки обеспечены, как по заказу.
Я выяснил, однако, что те пять ипподромов, где выигрывали наши одиннадцать лошадей, находятся не так далеко на севере, как мне казалось. Ладлоу и Стаффорд были даже, пожалуй, ближе к югу, особенно если учесть, что в своем представлении о географии страны я инстинктивно брал за отправную точку Хэрроугейт. Судя по карте, эти пять ипподромов никак не были связаны друг с другом: они не только не лежали на окружности, центр которой можно было бы определить, но располагались вдоль кривой линии, идущей примерно с северо-востока на юго-запад, и никакого смысла и этом мне найти не удалось.
Остаток пути, как и большую часть всего своего рабочего времени, я провел, перебирая мысленно все известные мне факты, ожидая, чтобы идея всплыла на поверхность сознания, как рыба на поверхность пруда, чтобы разрозненные факты сложились в единую картину. Но я не рассчитывал на быстрый успех, понимая, что это только начало – ведь даже электронный компьютер не может дать ответ, пока в него не загрузят достаточно информации.
В пятницу вечером я отправился в пивную в Слоу и обыграл Соупи в дротики. Он недовольно хмыкнул, предложил перейти к бильярдному столу и легко отыгрался. После этого мы выпили вместе полпинты, наблюдая друг за другом. Мы практически не разговаривали, да это было и не нужно. Вскоре я снова пошел смотреть на игроков в дротики. Уровень их игры с прошлой недели не повысился.
– Ты обыграл Соупи, Дэн? – спросил один из них.
Я кивнул, и немедленно мне в руку сунули несколько дротиков.
– Если ты можешь побить Соупи, ты должен быть в команде.
– В какой команде?
– В команде конюшни по метанию дротиков. Мы играем с другими конюшнями, у нас что-то вроде Йоркширской лиги. Иногда мы ездим в Миддлхем, Уэзерби или Ричмонд, а иногда приезжают сюда. Соупи – лучший в команде Грейнджера. Как ты думаешь, ты смог бы снова его обыграть или это было случайно?
Я метнул в доску три дротика, и все они попали в двадцатку. По какой-то неизвестной причине мне всегда удается попадать в цель.
– Еще, – потребовали они. – Давай еще.
Я метнул в доску еще три. В секторе двадцатки становилось тесновато.
– Ты в команде, приятель, это решено.
– А когда следующий матч? – полюбопытствовал я.
– Последний был здесь две недели назад. Теперь будет в следующее воскресенье в Бернсдейле, после футбола. Может, ты еще и в футбол играешь?
Я помотал головой.
– Нет, только в дротики.
В руке у меня оставался еще один дротик. Я подумал, что мне ничего не стоит попасть камнем в бегущую крысу, что я частенько и делал, когда мои люди на ферме выгоняли ее из амбара с зерном. Так почему бы не попасть дротиком в скачущую лошадь – это ведь гораздо более крупная мишень.
– Этот в яблочко, – приставали стоящие вокруг. Я отправил его в яблочко, и конюхи возликовали.
– В этом году мы выиграем лигу, – улыбались они. Гритс тоже улыбался. Но не Пэдди.
Глава 4
Сын и дочери графа Октобера приехали домой на выходные – старшая дочь в алого цвета автомобиле, который я вскоре стал узнавать, когда она, уезжая из дома и возвращаясь, проезжала мимо конюшни, а близнецы более скромно, вместе с отцом. Поскольку все трое любили ездить верхом, Уолли велел мне оседлать двух из моих лошадей, чтобы выехать с первой группой в субботу. Спаркинг Плаг предназначался для меня, а вторая лошадь для леди Патриции Тэррен.
Леди Патриция Тэррен, как я обнаружил в рассветных сумерках, держа для нее лошадь, была сногсшибательной красавицей с бледно-розовым ртом и густыми загнутыми ресницами, которыми она умело пользовалась. Свои каштановые волосы она повязала зеленым шарфом и надела лыжную куртку в черно-белую клетку для защиты от холода. В руках у нее были светло-зеленые шерстяные перчатки.
– Ты новенький, – заметила она, разглядывая меня сквозь ресницы. – Как тебя зовут?
– Дэн… мисс, – сказал я, вдруг поняв, что не имею ни малейшего представления, к какой форме обращения привыкла графская дочь. Инструкции Уолли не распространялись так далеко.
– Вот как… тогда помоги мне сесть.
Я послушно встал рядом с ней, наклонившись, чтобы помочь, мо она вдруг провела рукой по моей голове и шее и зажала в пальцах мочку правого уха. Ногти у нее были острые. В широко открытых глазах я увидел вызов. Я уставился в противоположную сторону. Поскольку я молчал и не двигался, она в конце концов хихикнула, отпустила меня и натянула перчатку. Я подсадил ее в седло, она нагнулась за поводьями, и ее пушистые ресницы затрепетали возле моего лица.
– А ты лакомый кусочек, правда, малыш Дэнни? – сказала она. – У тебя такие славные темные глаза.
Мне не пришел в голову ответ, который соответствовал бы моему положению. Она засмеялась, тронула ногами бока лошади и поехала прочь через двор. Ее сестра, садившаяся на лошадь, которую держал Гритс, казалась с расстояния двадцати ярдов и при слабом освещении гораздо более светловолосой, но почти столь же красивой. Господи, помоги Октоберу, подумал я, если ему надо присматривать за двумя такими созданиями!
Я развернулся, чтобы пойти за Спаркинг Плагом, и увидел рядом с собой восемнадцатилетнего сына Октобера. Он был очень похож на отца, но его фигура еще не была такой же плотной, а манера себя вести – столь же непринужденно властной.
– Не стоит обращать особого внимания на мою сестру, – произнес он спокойным голосом, в котором звучала скука, оглядев меня с головы до ног. – Она любит дразнить людей.
Он направился к ожидавшей его лошади, а я сообразил, что только что получил предупреждение. Если его сестра так же вызывающе ведет себя с каждым представителем мужского пола, ему приходится их часто делать.
Позабавленный этой мыслью, я вывел Спаркинг Плага, сел в седло, выехал вслед за остальными со двора и направился по дорожке к поросшей вереском равнине. Как всегда в ясное утро, воздух и пейзаж освежали и приводили в прекрасное расположение духа. Солнце было еще легким намеком далеко за горизонтом, и казалось, что мир только что родился. Я смотрел на темные силуэты лошадей, огибавших холм впереди меня, на белые плюмажи пара, вырывающиеся из их ноздрей в морозном воздухе. Когда сверкающий ободок солнца превратился в светящийся шар, краски вдруг приобрели свежесть и яркость – коричневый цвет бегущих рысцой лошадей, яркие полоски вязаных шапочек конюхов и веселые наряды дочерей Октобера.
Сам же Октобер, в сопровождении собаки, приехал на равнину в «лендровере», чтобы посмотреть на тренировку. Как я понял, на утренних субботних выездах в основном отрабатывался галоп, и Октобер, проводивший выходные дни в Йоркшире, специально являлся посмотреть.
Мы ездили по кругу на вершине холма, пока Инскип разбивал лошадей на пары и инструктировал наездников.
Мне он сказал:
– Дэн, галоп в три четверти силы. Твоя лошадь бежит в среду. Не переусердствуй, но мы все-таки хотим проверить, на что он способен.
В пару мне он назначил одну из лучших лошадей в конюшне. Покончив с распоряжениями, он пустил лошадь легким галопом по широкой полосе зеленого торфа, тянувшейся через кустарник, а Октобер в своем автомобиле последовал за ним.
Мы продолжали ехать по кругу, пока первая пара не достигла противоположного конца тренировочного поля, проехав мили полторы по слегка изогнутой, ведущей вверх дороге.
– О'кей, – сказал Уолли первой паре. – Пошли.
Обе лошади стартовали одновременно, сначала довольно медленно, потом ускоряясь, пока не миновали Инскипа и Октобера, после чего замедлили бег и остановились.
– Следующая пара! – выкрикнул Уолли.
Мы были готовы и немедленно рванули с места. В Австралии мне пришлось вырастить и объездить бессчетное число скаковых лошадей, но Спаркинг Плаг был первой хорошей лошадью, на которую я сел в Англии, и мне было интересно сравнить его со своими. И хотя он был предназначен для участия в стипль-чезе, а я больше привык к обычным скачкам, никакой разницы я не почувствовал. У него был плохой рот, который мне сразу захотелось исправить, но в остальном он был вполне хорош. Спокойный и
собранный, он плавно набирал скорость, без малейшего усилия держась рядом с признанным фаворитом, и хотя мы, повинуясь приказу, шли только в три четверти силы, было совершенно ясно, что Спаркинг Плаг в форме и готов к приближающимся соревнованиям.
Я так увлекся, что только остановив лошадь – а с таким ртом это было нелегко – и возвращаясь обратно, вспомнил о необходимости прикидываться неумелым наездником. Я беззвучно застонал, в ярости от самого себя – если впредь я не буду думать о деле, мне никогда не удастся то, ради чего я приехал в Англию.
Мы подъехали к Инскипу и Октоберу, чтобы они могли проверить, насколько тяжело животные дышат. Ребра Спаркинг Плага двигались легко, он практически не задыхался. Инскип и Октобер кивнули, и мы со вторым конюхом спешились и стали водить лошадей по кругу, давая им возможность остыть.
С дальнего конца поля парами прибывали остальные. Когда все закончили тренировку, большинство конюхов также спешилось, и мы отправились обратно через поле к дороге, ведущей в конюшню. Я шел последним в цепочке, прямо передо мной ехала верхом старшая дочь Октобера, отсекая меня таким образом от общего разговора. Она разглядывала расстилающуюся по обе стороны вересковую равнину, не заботясь о том, чтобы не отстать от едущего впереди всадника, и к тому моменту, когда мы достигли дороги, между ней и остальными возник разрыв ярдов в десять.
Вдруг из небольшого куста утесника с шумом и пронзительным криком вылетела птица, и лошадь, на которой ехала девушка, в испуге попятилась и встала на дыбы. Наезднице с заметным усилием удалось сохранить равновесие, вернувшись в седло откуда-то из-под правого уха лошади, но под ее тяжестью стремянный ремень порвался и стремя упало на землю.
Я остановился и поднял его, но прикрепить его обратно к порванному ремню все равно было нельзя.
– Спасибо, – сказала она. – Какая досада. – Она соскользнула с лошади. – Придется возвращаться пешком.
Я взял повод и повел обеих лошадей, но она остановила меня и забрала у меня повод своей лошади.
– Это очень мило с вашей стороны, – сказала она, – но я ведь и сама могу вести его.
Дорога в этом месте была широкой, и мы стали спускаться с холма рядом. При ближайшем рассмотрении она совсем не была похожа на свою сестру Патрицию. У нее были гладкие светло-пепельные волосы, повязанные голубым шарфом, светлые ресницы, дружелюбные глаза и упрямый рот, в ней чувствовалось хладнокровие, делавшее ее грациозно-сдержанной. Некоторое время мы шли в непринужденном молчании.
– Потрясающее утро, – наконец сказала она.
– Потрясающее, – согласился я, – только холодное.
Англичане всегда говорят о погоде, подумал я, но в ноябре так редко случаются ясные дни, что это и вправду стоит отметить. А дома уже почти лето…
– Вы давно здесь работаете? – спросила она спустя некоторое время.
– Всего десять дней.
– Ну и как, вам нравится?
– Да, конюшня отличная…
– Мистеру Инскипу было бы чрезвычайно приятно это услышать, – сказала она сухо.
Я взглянул на нее, но она смотрела прямо перед собой на дорогу и улыбалась.
Ярдов через сто она спросила:
– А что это за лошадь, на которой вы ехали? По-моему, ее я тоже раньше не видела.
– Она здесь со среды…
Я рассказал ей то немногое, что знал о Спаркинг Плаге, его способностях и перспективах. Она кивнула.
– Конечно, было бы хорошо, если бы он выиграл какие-нибудь скачки. Наверняка вам это было бы приятно, ведь вам приходится столько за ним ухаживать.
– Да, – согласился я, удивленный тем, что она задумывается о таких вещах.
Мы миновали последний поворот перед конюшней.
– Извините, – вежливо сказала она, – но я не знаю вашего имени.
– Дэниел Роук, – произнес я, и мне вдруг пришло в голову, что за последние десять дней она оказалась единственным человеком, которому я дал полный ответ на этот вопрос, потому что это показалось мне естественным.
– Спасибо, – она сделала паузу, а потом продолжала небрежным тоном, предназначенным, как я со странным удовольствием понял, для того, чтобы избавить меня от возможной скованности. – Лорд Октобер – мой отец. Меня зовут Элинор Тэррен.
Мы достигли ворот конюшни. Я пропустил ее вперед, за что был награжден дружеской, но лишенной личного интереса улыбкой, после чего она пересекла двор и довела лошадь до самого стойла. Какая замечательная девушка, мельком подумал я, принимаясь за работу. Я почистил Спаркинг Плага, вымыл ему ноги, расчесал гриву и хвост, обтер губкой глаза и рот и привел в порядок eгo соломенную подстилку, повторив затем весь процесс с лошадью, на которой ездила Патриция. А вот Патрицию, подумал я с усмешкой, замечательной девушкой не назовешь.
Когда я пришел в коттедж завтракать, миссис Оллнат протянула мне только что пришедшее письмо. Судя по штемпелю на конверте, оно было отправлено вчера из Лондона. На листке обычной бумаги было напечатано одно предложение: «М-р Стэнли будет у водопада Виктория в воскресенье в три пополудни».
Я сунул письмо в карман, хихикая в овсянку.
Моросил беспросветный мелкий дождь, когда на следующий день после обеда я шел вдоль ручья. Я пришел в лощину раньше Октобера, и мне пришлось ждать его, чувствуя, как капли воды стекают за шиворот. Как и в первый раз, он спустился с холма с собакой и сказал, что оставил машину наверху.
– Лучше нам поговорить здесь, если вы не боитесь сырости, – закончил он, – потому что, если нас увидят вместе в машине, могут возникнуть подозрения.
– Я не боюсь сырости, – с улыбкой заверил я его.
– Прекрасно… Ну что, как ваши успехи?
Я рассказал, что очень доволен новой лошадью Беккета и теми возможностями, которые она мне предоставляет. Он кивнул.
– Родди Беккет прославился во время войны скоростью и четкостью, с которыми он организовывал доставку провианта и боеприпасов. Не было случая, чтобы кто-нибудь получил не те снаряды или только левые сапоги, если за это отвечал Беккет.
– Я заронил семена сомнения в моей честности там и сям, но думаю, мне удастся сделать больше на этой неделе в Бристоле и в Бернсдейле в следующий выходной. В воскресенье я собираюсь участвовать там в матче по метанию дротиков.
– В этой деревне было несколько случаев допинга, – задумчиво произнес он. – Попробуйте закинуть там удочку.
– Это было бы очень кстати…
– А что отчеты, они вам помогли? – спросил он. – Вы думали еще о тех одиннадцати лошадях?
– Только о них и думал, – сказал я, – и мне кажется – хотя эго и очень небольшой шанс, – что вам удастся проверить очередную лошадь до заезда. То есть если очередная лошадь вообще будет… Хотя почему бы и нет – ведь мошенники до сих пор не попались.
Он посмотрел на меня с некоторым волнением. С опущенных нолей его шляпы стекала вода.
– Вы что-то обнаружили?
– Ничего определенного. Всего-навсего статистическая вероятность. Но скорее всего, следующая лошадь выиграет на аукционных скачках в Келсо, Седжфилде, Ладлоу, Стаффорде или Хейдоке. – Я объяснил, почему я так думаю, и продолжал: – Надо постараться взять на анализ слюну у всех лошадей перед всеми аукционными скачками на этих ипподромах – вряд ли будет больше одного такого заезда в каждых двухдневных соревнованиях, – а потом все это можно будет выбросить, если… если в колоде не окажется джокера.
– Задача непростая, – медленно проговорил он, – но думаю, это вполне возможно, был бы результат.
– Может быть, специалисты обнаружат что-нибудь интересное.
– Может быть. Но даже если нет, это все равно будет шагом вперед – мы будем готовиться к появлению джокера, а не хвататься за голову, когда это происходит. Почему только мы не додумались до этого давным-давно? – Он раздосадованно, покачал головой. – Теперь, когда вы предложили такой путь, он кажется просто очевидным.
– Просто я был первым человеком, который получил сразу всю информацию и стал целенаправленно искать объединяющий фактор. Все остальные расследования велись как бы с другого конца – в каждом отдельном случае пытались выяснить, кто имел доступ к лошади, кто ее кормил и так далее.
Он мрачно кивнул.
– И еще одно, – сказал я. – Эксперты из лаборатории не нашли следов допинга и посоветовали вам искать механическую причину… Вы не знаете, шкуры лошадей проверяли так же тщательно, как экипировку жокеев? Мне тут как-то пришло в голову, что я мог бы абсолютно точно попасть дротиком в круп бегущей лошади, а любой приличный стрелок мог бы проделать то же самое с дробью или маленькой пулькой. Это было бы как укус овода и уж точно подстегнуло бы лошадь.
– Насколько мне известно, подобных следов обнаружено не было, но я постараюсь выяснить точно. Да, кстати говоря, я спросил у химиков, может ли организм лошади разлагать допинг на безвредные вещества, и они утверждают, что это невозможно.
– Что ж, по крайней мере, с этим прояснилось.
– Да. – Он свистнул псу, который деловито рыскал по дальнему краю лощины. – В следующее воскресенье вы будете в Бернсдейле, а потом давайте встречаться здесь в такое же время каждое воскресенье и обсуждать, как продвигается дело. Если меня не будет на субботней тренировке – значит, я не приехал. Между прочим, вчера на Спаркинг Плаге вы уж очень явно продемонстрировали свое мастерство. Мне кажется, мы договорились, что вам лучше не производить чересчур хорошего впечатления. В довершение всего, – добавил он с легкой усмешкой, – Инскип отзывается о вас как о расторопном и усердном работнике.
– Черт… Чего доброго, еще зарекомендую себя с самой лучшей стороны.
– Это уж как пить дать, – согласился он, насмешливо копируя мой акцент. – А как вам нравится быть конюхом?
– В этом есть свои приятные стороны… У вас очень красивые дочери.
Он улыбнулся.
– Да, и спасибо, что помогли Элинор. Она сказала, что вы были очень внимательны.
– Ничего особенного я не сделал.
– Пэтти иногда бывает сущим наказанием, – задумчиво проговорил он, – никак не решит, чем хочет заниматься. Она отлично знает, что мне не нравится то, как она проводит время – бесконечные вечеринки, развлечения до утра… Впрочем, это мои заботы, мистер Роук.
Мы распрощались, как обычно, обменявшись рукопожатием, и он медленно пошел вверх по склону. Я тоже отправился обратно под хмуро моросящим дождем.
Как и было назначено, Спаркинг Плаг совершил 250-мильное путешествие в Бристоль, и я вместе с ним. Ипподром был расположен на некотором расстоянии от города, и, как сообщил мне во время остановки на обед водитель фургона, все конюшенные постройки там были возведены заново после пожара.
Конечно, новые стойла были чистыми и удобными, но что вызывало особый восторг конюхов, так это общежитие. Оно состояло из комнаты для отдыха и двух длинных спален, в каждой из которых стояло около тридцати кроватей, застеленных чистыми простынями и пушистыми синими одеялами. Над каждой кроватью висела лампа, пол с поливиниловым покрытием обогревался снизу, кроме этого, здесь был современный душ в умывальной комнате и сушилка для мокрой одежды. В общем, помещение было теплое и светлое, а судя по сочетанию цветов, над его отделкой потрудился специалист.
Леди Патриция Тэррен, как я обнаружил в рассветных сумерках, держа для нее лошадь, была сногсшибательной красавицей с бледно-розовым ртом и густыми загнутыми ресницами, которыми она умело пользовалась. Свои каштановые волосы она повязала зеленым шарфом и надела лыжную куртку в черно-белую клетку для защиты от холода. В руках у нее были светло-зеленые шерстяные перчатки.
– Ты новенький, – заметила она, разглядывая меня сквозь ресницы. – Как тебя зовут?
– Дэн… мисс, – сказал я, вдруг поняв, что не имею ни малейшего представления, к какой форме обращения привыкла графская дочь. Инструкции Уолли не распространялись так далеко.
– Вот как… тогда помоги мне сесть.
Я послушно встал рядом с ней, наклонившись, чтобы помочь, мо она вдруг провела рукой по моей голове и шее и зажала в пальцах мочку правого уха. Ногти у нее были острые. В широко открытых глазах я увидел вызов. Я уставился в противоположную сторону. Поскольку я молчал и не двигался, она в конце концов хихикнула, отпустила меня и натянула перчатку. Я подсадил ее в седло, она нагнулась за поводьями, и ее пушистые ресницы затрепетали возле моего лица.
– А ты лакомый кусочек, правда, малыш Дэнни? – сказала она. – У тебя такие славные темные глаза.
Мне не пришел в голову ответ, который соответствовал бы моему положению. Она засмеялась, тронула ногами бока лошади и поехала прочь через двор. Ее сестра, садившаяся на лошадь, которую держал Гритс, казалась с расстояния двадцати ярдов и при слабом освещении гораздо более светловолосой, но почти столь же красивой. Господи, помоги Октоберу, подумал я, если ему надо присматривать за двумя такими созданиями!
Я развернулся, чтобы пойти за Спаркинг Плагом, и увидел рядом с собой восемнадцатилетнего сына Октобера. Он был очень похож на отца, но его фигура еще не была такой же плотной, а манера себя вести – столь же непринужденно властной.
– Не стоит обращать особого внимания на мою сестру, – произнес он спокойным голосом, в котором звучала скука, оглядев меня с головы до ног. – Она любит дразнить людей.
Он направился к ожидавшей его лошади, а я сообразил, что только что получил предупреждение. Если его сестра так же вызывающе ведет себя с каждым представителем мужского пола, ему приходится их часто делать.
Позабавленный этой мыслью, я вывел Спаркинг Плага, сел в седло, выехал вслед за остальными со двора и направился по дорожке к поросшей вереском равнине. Как всегда в ясное утро, воздух и пейзаж освежали и приводили в прекрасное расположение духа. Солнце было еще легким намеком далеко за горизонтом, и казалось, что мир только что родился. Я смотрел на темные силуэты лошадей, огибавших холм впереди меня, на белые плюмажи пара, вырывающиеся из их ноздрей в морозном воздухе. Когда сверкающий ободок солнца превратился в светящийся шар, краски вдруг приобрели свежесть и яркость – коричневый цвет бегущих рысцой лошадей, яркие полоски вязаных шапочек конюхов и веселые наряды дочерей Октобера.
Сам же Октобер, в сопровождении собаки, приехал на равнину в «лендровере», чтобы посмотреть на тренировку. Как я понял, на утренних субботних выездах в основном отрабатывался галоп, и Октобер, проводивший выходные дни в Йоркшире, специально являлся посмотреть.
Мы ездили по кругу на вершине холма, пока Инскип разбивал лошадей на пары и инструктировал наездников.
Мне он сказал:
– Дэн, галоп в три четверти силы. Твоя лошадь бежит в среду. Не переусердствуй, но мы все-таки хотим проверить, на что он способен.
В пару мне он назначил одну из лучших лошадей в конюшне. Покончив с распоряжениями, он пустил лошадь легким галопом по широкой полосе зеленого торфа, тянувшейся через кустарник, а Октобер в своем автомобиле последовал за ним.
Мы продолжали ехать по кругу, пока первая пара не достигла противоположного конца тренировочного поля, проехав мили полторы по слегка изогнутой, ведущей вверх дороге.
– О'кей, – сказал Уолли первой паре. – Пошли.
Обе лошади стартовали одновременно, сначала довольно медленно, потом ускоряясь, пока не миновали Инскипа и Октобера, после чего замедлили бег и остановились.
– Следующая пара! – выкрикнул Уолли.
Мы были готовы и немедленно рванули с места. В Австралии мне пришлось вырастить и объездить бессчетное число скаковых лошадей, но Спаркинг Плаг был первой хорошей лошадью, на которую я сел в Англии, и мне было интересно сравнить его со своими. И хотя он был предназначен для участия в стипль-чезе, а я больше привык к обычным скачкам, никакой разницы я не почувствовал. У него был плохой рот, который мне сразу захотелось исправить, но в остальном он был вполне хорош. Спокойный и
собранный, он плавно набирал скорость, без малейшего усилия держась рядом с признанным фаворитом, и хотя мы, повинуясь приказу, шли только в три четверти силы, было совершенно ясно, что Спаркинг Плаг в форме и готов к приближающимся соревнованиям.
Я так увлекся, что только остановив лошадь – а с таким ртом это было нелегко – и возвращаясь обратно, вспомнил о необходимости прикидываться неумелым наездником. Я беззвучно застонал, в ярости от самого себя – если впредь я не буду думать о деле, мне никогда не удастся то, ради чего я приехал в Англию.
Мы подъехали к Инскипу и Октоберу, чтобы они могли проверить, насколько тяжело животные дышат. Ребра Спаркинг Плага двигались легко, он практически не задыхался. Инскип и Октобер кивнули, и мы со вторым конюхом спешились и стали водить лошадей по кругу, давая им возможность остыть.
С дальнего конца поля парами прибывали остальные. Когда все закончили тренировку, большинство конюхов также спешилось, и мы отправились обратно через поле к дороге, ведущей в конюшню. Я шел последним в цепочке, прямо передо мной ехала верхом старшая дочь Октобера, отсекая меня таким образом от общего разговора. Она разглядывала расстилающуюся по обе стороны вересковую равнину, не заботясь о том, чтобы не отстать от едущего впереди всадника, и к тому моменту, когда мы достигли дороги, между ней и остальными возник разрыв ярдов в десять.
Вдруг из небольшого куста утесника с шумом и пронзительным криком вылетела птица, и лошадь, на которой ехала девушка, в испуге попятилась и встала на дыбы. Наезднице с заметным усилием удалось сохранить равновесие, вернувшись в седло откуда-то из-под правого уха лошади, но под ее тяжестью стремянный ремень порвался и стремя упало на землю.
Я остановился и поднял его, но прикрепить его обратно к порванному ремню все равно было нельзя.
– Спасибо, – сказала она. – Какая досада. – Она соскользнула с лошади. – Придется возвращаться пешком.
Я взял повод и повел обеих лошадей, но она остановила меня и забрала у меня повод своей лошади.
– Это очень мило с вашей стороны, – сказала она, – но я ведь и сама могу вести его.
Дорога в этом месте была широкой, и мы стали спускаться с холма рядом. При ближайшем рассмотрении она совсем не была похожа на свою сестру Патрицию. У нее были гладкие светло-пепельные волосы, повязанные голубым шарфом, светлые ресницы, дружелюбные глаза и упрямый рот, в ней чувствовалось хладнокровие, делавшее ее грациозно-сдержанной. Некоторое время мы шли в непринужденном молчании.
– Потрясающее утро, – наконец сказала она.
– Потрясающее, – согласился я, – только холодное.
Англичане всегда говорят о погоде, подумал я, но в ноябре так редко случаются ясные дни, что это и вправду стоит отметить. А дома уже почти лето…
– Вы давно здесь работаете? – спросила она спустя некоторое время.
– Всего десять дней.
– Ну и как, вам нравится?
– Да, конюшня отличная…
– Мистеру Инскипу было бы чрезвычайно приятно это услышать, – сказала она сухо.
Я взглянул на нее, но она смотрела прямо перед собой на дорогу и улыбалась.
Ярдов через сто она спросила:
– А что это за лошадь, на которой вы ехали? По-моему, ее я тоже раньше не видела.
– Она здесь со среды…
Я рассказал ей то немногое, что знал о Спаркинг Плаге, его способностях и перспективах. Она кивнула.
– Конечно, было бы хорошо, если бы он выиграл какие-нибудь скачки. Наверняка вам это было бы приятно, ведь вам приходится столько за ним ухаживать.
– Да, – согласился я, удивленный тем, что она задумывается о таких вещах.
Мы миновали последний поворот перед конюшней.
– Извините, – вежливо сказала она, – но я не знаю вашего имени.
– Дэниел Роук, – произнес я, и мне вдруг пришло в голову, что за последние десять дней она оказалась единственным человеком, которому я дал полный ответ на этот вопрос, потому что это показалось мне естественным.
– Спасибо, – она сделала паузу, а потом продолжала небрежным тоном, предназначенным, как я со странным удовольствием понял, для того, чтобы избавить меня от возможной скованности. – Лорд Октобер – мой отец. Меня зовут Элинор Тэррен.
Мы достигли ворот конюшни. Я пропустил ее вперед, за что был награжден дружеской, но лишенной личного интереса улыбкой, после чего она пересекла двор и довела лошадь до самого стойла. Какая замечательная девушка, мельком подумал я, принимаясь за работу. Я почистил Спаркинг Плага, вымыл ему ноги, расчесал гриву и хвост, обтер губкой глаза и рот и привел в порядок eгo соломенную подстилку, повторив затем весь процесс с лошадью, на которой ездила Патриция. А вот Патрицию, подумал я с усмешкой, замечательной девушкой не назовешь.
Когда я пришел в коттедж завтракать, миссис Оллнат протянула мне только что пришедшее письмо. Судя по штемпелю на конверте, оно было отправлено вчера из Лондона. На листке обычной бумаги было напечатано одно предложение: «М-р Стэнли будет у водопада Виктория в воскресенье в три пополудни».
Я сунул письмо в карман, хихикая в овсянку.
Моросил беспросветный мелкий дождь, когда на следующий день после обеда я шел вдоль ручья. Я пришел в лощину раньше Октобера, и мне пришлось ждать его, чувствуя, как капли воды стекают за шиворот. Как и в первый раз, он спустился с холма с собакой и сказал, что оставил машину наверху.
– Лучше нам поговорить здесь, если вы не боитесь сырости, – закончил он, – потому что, если нас увидят вместе в машине, могут возникнуть подозрения.
– Я не боюсь сырости, – с улыбкой заверил я его.
– Прекрасно… Ну что, как ваши успехи?
Я рассказал, что очень доволен новой лошадью Беккета и теми возможностями, которые она мне предоставляет. Он кивнул.
– Родди Беккет прославился во время войны скоростью и четкостью, с которыми он организовывал доставку провианта и боеприпасов. Не было случая, чтобы кто-нибудь получил не те снаряды или только левые сапоги, если за это отвечал Беккет.
– Я заронил семена сомнения в моей честности там и сям, но думаю, мне удастся сделать больше на этой неделе в Бристоле и в Бернсдейле в следующий выходной. В воскресенье я собираюсь участвовать там в матче по метанию дротиков.
– В этой деревне было несколько случаев допинга, – задумчиво произнес он. – Попробуйте закинуть там удочку.
– Это было бы очень кстати…
– А что отчеты, они вам помогли? – спросил он. – Вы думали еще о тех одиннадцати лошадях?
– Только о них и думал, – сказал я, – и мне кажется – хотя эго и очень небольшой шанс, – что вам удастся проверить очередную лошадь до заезда. То есть если очередная лошадь вообще будет… Хотя почему бы и нет – ведь мошенники до сих пор не попались.
Он посмотрел на меня с некоторым волнением. С опущенных нолей его шляпы стекала вода.
– Вы что-то обнаружили?
– Ничего определенного. Всего-навсего статистическая вероятность. Но скорее всего, следующая лошадь выиграет на аукционных скачках в Келсо, Седжфилде, Ладлоу, Стаффорде или Хейдоке. – Я объяснил, почему я так думаю, и продолжал: – Надо постараться взять на анализ слюну у всех лошадей перед всеми аукционными скачками на этих ипподромах – вряд ли будет больше одного такого заезда в каждых двухдневных соревнованиях, – а потом все это можно будет выбросить, если… если в колоде не окажется джокера.
– Задача непростая, – медленно проговорил он, – но думаю, это вполне возможно, был бы результат.
– Может быть, специалисты обнаружат что-нибудь интересное.
– Может быть. Но даже если нет, это все равно будет шагом вперед – мы будем готовиться к появлению джокера, а не хвататься за голову, когда это происходит. Почему только мы не додумались до этого давным-давно? – Он раздосадованно, покачал головой. – Теперь, когда вы предложили такой путь, он кажется просто очевидным.
– Просто я был первым человеком, который получил сразу всю информацию и стал целенаправленно искать объединяющий фактор. Все остальные расследования велись как бы с другого конца – в каждом отдельном случае пытались выяснить, кто имел доступ к лошади, кто ее кормил и так далее.
Он мрачно кивнул.
– И еще одно, – сказал я. – Эксперты из лаборатории не нашли следов допинга и посоветовали вам искать механическую причину… Вы не знаете, шкуры лошадей проверяли так же тщательно, как экипировку жокеев? Мне тут как-то пришло в голову, что я мог бы абсолютно точно попасть дротиком в круп бегущей лошади, а любой приличный стрелок мог бы проделать то же самое с дробью или маленькой пулькой. Это было бы как укус овода и уж точно подстегнуло бы лошадь.
– Насколько мне известно, подобных следов обнаружено не было, но я постараюсь выяснить точно. Да, кстати говоря, я спросил у химиков, может ли организм лошади разлагать допинг на безвредные вещества, и они утверждают, что это невозможно.
– Что ж, по крайней мере, с этим прояснилось.
– Да. – Он свистнул псу, который деловито рыскал по дальнему краю лощины. – В следующее воскресенье вы будете в Бернсдейле, а потом давайте встречаться здесь в такое же время каждое воскресенье и обсуждать, как продвигается дело. Если меня не будет на субботней тренировке – значит, я не приехал. Между прочим, вчера на Спаркинг Плаге вы уж очень явно продемонстрировали свое мастерство. Мне кажется, мы договорились, что вам лучше не производить чересчур хорошего впечатления. В довершение всего, – добавил он с легкой усмешкой, – Инскип отзывается о вас как о расторопном и усердном работнике.
– Черт… Чего доброго, еще зарекомендую себя с самой лучшей стороны.
– Это уж как пить дать, – согласился он, насмешливо копируя мой акцент. – А как вам нравится быть конюхом?
– В этом есть свои приятные стороны… У вас очень красивые дочери.
Он улыбнулся.
– Да, и спасибо, что помогли Элинор. Она сказала, что вы были очень внимательны.
– Ничего особенного я не сделал.
– Пэтти иногда бывает сущим наказанием, – задумчиво проговорил он, – никак не решит, чем хочет заниматься. Она отлично знает, что мне не нравится то, как она проводит время – бесконечные вечеринки, развлечения до утра… Впрочем, это мои заботы, мистер Роук.
Мы распрощались, как обычно, обменявшись рукопожатием, и он медленно пошел вверх по склону. Я тоже отправился обратно под хмуро моросящим дождем.
Как и было назначено, Спаркинг Плаг совершил 250-мильное путешествие в Бристоль, и я вместе с ним. Ипподром был расположен на некотором расстоянии от города, и, как сообщил мне во время остановки на обед водитель фургона, все конюшенные постройки там были возведены заново после пожара.
Конечно, новые стойла были чистыми и удобными, но что вызывало особый восторг конюхов, так это общежитие. Оно состояло из комнаты для отдыха и двух длинных спален, в каждой из которых стояло около тридцати кроватей, застеленных чистыми простынями и пушистыми синими одеялами. Над каждой кроватью висела лампа, пол с поливиниловым покрытием обогревался снизу, кроме этого, здесь был современный душ в умывальной комнате и сушилка для мокрой одежды. В общем, помещение было теплое и светлое, а судя по сочетанию цветов, над его отделкой потрудился специалист.