Фрэнсис Дик. В мышеловке

   Высокий мужчина в униформе пригласил нас сесть и принес кофе и сандвичи. Портер взглянул на часы и сказал, что придется подождать.
   Было шесть часов с минутами. Через десять минут мужчина в рубашке с галстуком принес Портеру маленький радиотелефон. Портер сунул наушник в ухо и начал слушать.
   Контора, освещенная лампами дневного света и скудно меблированная, была собственно рабочей комнатой. Стены были увешаны графиками и расписаниями дежурств. Окон не было, и ничто не указывало на то, что день уже клонился к вечеру.
   Мы сидели, пили кофе и ждали. Портер съел один за другим три сандвича. Время приближалось к семи. При таком освещении Сара выглядела утомленной. Джик тоже. Даже его борода теперь лежала на груди. Я сидел и размышлял о жизни и смерти и «бабочке» в горошек.
   В семь одиннадцать Портер плотнее прижал наушник и сосредоточил свое внимание на потолке. Расслабившись, он передал нам потрясающую новость:
   — Уэксфорд сделал все, как мы и надеялись, гак что машина закрутилась.
   — Какая машина? — спросила Сара. Портер безразлично взглянул на нее.
   — Ну, все идет, — не совсем понятно объяснил он, — как мы и запланировали…
   Он снова взялся за свой наушник, а потом обратился ко мне:
   — Он клюнул…
   — Потому что дурак, — отозвался я.
   Портер почти усмехнулся, что было для него настоящим подвигом.
   — Все преступники глупы по-своему…
   Половина восьмого. Я вопросительно поглядел на Портера. Он мотнул головой.
   — По радиотелефону много говорить нельзя. Мало ли кто может слушать?
   «Как в Англии, — подумал я. — Журналисты могут оказаться на месте преступления раньше полиции. И мышка учует ловушку».
   Мы ждали. Стрелки часов, казалось, не двигались. Джик зевал, а глаза Сары потемнели от усталости. За дверью бурлила жизнь большого отеля, постояльцы возбужденно готовились к завтрашним заездам, уже последним в этом году.
   Дерби в субботу, кубок во вторник, Элсомские скачки, которые мы пропустили, в четверг и международные заезды в субботу. По возможности ни один любитель скачек не уезжал домой до конца всех состязаний.
   Вдруг Портер поправил наушник и замер.
   — Он уже тут!
   Хотя видимой опасности не было, сердце у меня забилось чаще. Портер вытащил наушник, положил радиотелефон на стол и вышел в фойе.
   — А нам что делать? — спросила Сара.
   — Ничего. Только слушать.
   Мы все трое подошли к двери и приоткрыли ее дюймов на шесть. Мы слышали, как люди спрашивали свои ключи от комнат, интересовались корреспонденцией.
   И вдруг знакомый голос, от которого меня словно электрическим током ударило. Уверенный голос человека, не ожидающего опасности:
   — Я пришел за пакетом, который здесь в прошлый вторник оставил мистер Чарльз Тодд. Он сдал его в камеру хранения. У меня письмо от него, в котором он просит администрацию отеля выдать пакет мне. Вот письмо… — Зашуршала бумага.
   Глаза у Сары округлились от удивления.
   — Ты действительно писал? — шепнула она.
   — Нет, конечно.
   — Хорошо, сэр, — ответил служащий. — Подождите минутку, я принесу пакет.
   До нас донеслись шаги служащего, который отправился за картинами.
   Сердце громко стучало у меня в груди. Через несколько минут служащий вернулся:
   — Прошу вас, сэр. Картины, сэр.
   — Все правильно.
   — Сейчас я подам их вам, сэр. — Голос прозвучал совсем рядом. — Вот, пожалуйста, сэр. Вы сами донесете, сэр?
   — Да-да, благодарю! — Теперь, когда он держал пакет в руках, в его голосе прозвучало нетерпение. — Спасибо. До свидания.
   — И это все? — с оттенком разочарования начала было Сара, но тут зычный голос Портера словно топором разрубил бархатный покой отеля.
   — Если вы не возражаете, мы сами позаботимся об этих картинах, — сказал он. — Портер, мельбурнская полиция.
   Я шире приоткрыл дверь и выглянул. Портер, грузный и массивный, стоял, требовательно протягивая руку. По обе стороны от него двое полицейских в штатском, возле парадного входа еще двое в форме. Полагаю, все остальные выходы тоже охранялись. Полиция зря не рисковала.
   — Что такое… инспектор? Я только выполняю поручение… э-э… моего молодого друга… э-э… Чарльза Тодда.
   — А что это за картины?
   — Понятия не имею. Он попросил меня принести их, вот и все. Я тихонько вышел в холл. Он стоял передо мной в каких-нибудь шести футах. Я мог бы дотянуться и тронуть его. На мой взгляд, это было достаточно близко и должно было удовлетворить Портера.
   Обитатели «Хилтона» окружили нас неправильным полукругом, стараясь понять, что за драма разыгрывается на их глазах.
   — Так мистер Тодд попросил вас принести картины? — громко спросил Портер.
   — Конечно.
   Взгляд Портера метнулся ко мне:
   — Вы просили его?
   — Нет, — коротко ответил я.
   Мельбурнская полиция, ясное дело, добивалась взрывного эффекта. Но то, что произошло, намного превысило мои ожидания. Никакой тихой очной ставки и в завершение ее тихого и мирного ареста. Мне бы следовало вспомнить собственные теории об особой жестокости того, кто всем заправлял в этой шайке.
   Я оказался лицом к лицу с разъяренным быком. Он сообразил, что его одурачили. Ярость вздымалась в нем как гейзер, а его руки уже тянулись к моей шее.
   — Ты мертвый! — завопил он. — Ты же мертвый, разрази тебя гром!
   Он сбил меня с ног. Я задыхался под тяжестью его веса. Напрасны были все мои попытки отбиться от него кулаками. Его гнев изливался на меня как лава. Бог знает, какие у него были намерения, но люди Портера успели оттащить его, прежде чем он прикончил меня. Поднявшись с большим трудом, я услышал, как щелкнули наручники.
   Теперь он стоял рядом со мной, тяжело дыша, его скованные руки тряслись, злобные глаза налились кровью. Один миг неудержимой ярости, свирепого неистовства — и всю его внешнюю цивилизованность сдуло как ветром. Открылось жестокое и неприглядное нутро.
   — Привет, Хадсон, — сказал я.
   — Прошу извинить меня, — небрежно произнес Портер. — Но я не думал, что он сбесится. По виду такой воспитанный…
   — Атавизм, — сказал я.
   — Что? — не понял Портер.
   — Он всегда был дикарем. Подспудно.
   — Ну, вам виднее. Я его вижу впервые.
   Он кивнул нам и поспешил за своим пленником, которого сопровождали полицейские.
   Постояльцы отеля, поглядев на нас минуту-другую, тоже начали расходиться. Совершенно обессиленные, мы сели на кушетку.
   Джик взял руку Сары и крепко сжал. Она накрыла своей ладонью мою.
   На все ушло девять дней. Но для нас они были вечностью.
   — Не знаю, как вы, — вздохнул Джик, — а я бы не отказался выпить пива…
 
   — Тодд, — сказала Сара, — ну, начинай!
   Мы устроились в моей спальне, Джик и Сара в умиротворенном состоянии духа, а я — в халате Джика, комната благоухала лекарствами.
   — О Хадсоне?
   — А о ком же еще? Я не засну, пока ты нам всего не расскажешь!
   — Ну… я искал подобного типа, искал еще до того, как встретился с ним…
   — Но почему?
   — В связи с вином, — объяснил я. — В связи с вином, украденным из подвала Дональда. Тот, кто украл его, не только знал, что оно существует… Он знал, что в доме есть подвал и в него ведет неприметная дверь, сделанная в виде стенного шкафа. Я сам много раз бывал в доме Дональда, но даже не догадывался о существовании подвала. Преступники привезли с собой ящики нужных размеров. Вино обычно ставится по двенадцать бутылок в ящик, а у Дональда украли около двух тысяч бутылок. На такое количество нужно потратить немало времени, а для взломщиков лишнее время — лишний риск… И еще одно обстоятельство. Вино было особенное — небольшое состояние, как говорил Дональд. Вино, которое продают и покупают как недвижимость, стоит оно недельную зарплату за бутылку… И без профессионала нельзя было обойтись, нужно было знать, как его хранить и как продавать… А так как Дональд сам занимался вином и целью его поездки в Австралию было вино, я сразу принялся искать человека, который знал Дональда, знал, что он купил Маннинга, разбирался в хорошем вине и в торговле им. И вот понял: Хадсон Тейлор — именно тот, кого я ищу. Однако сначала мне показалось, что все не так просто… потому что внешне он был не такой, как я предполагал.
   — Мягкий и дружелюбный, — подсказала Сара.
   — И состоятельный, — добавил Джик.
   — Скорее всего, он просто деньголик, — сказал я, откидывая край одеяла и с вожделением взирая на прохладную белую простыню.
   — Кто-кто?
   — Деньголик. Я сам придумал термин для обозначения тех, кто любит деньги так, как алкоголик — спиртное.
   — Таких в мире много, — заявил Джик.
   Я отрицательно покачал головой:
   — В мире много пьяниц. А алкоголики — больные. И деньголики — такие же. Им всегда не хватает. Они не могут освободиться от этой зависимости. Сколько бы они ни имели, они все равно хотят еще. Кстати, я имею в виду не заурядных дельцов, сколачивающих себе состояние, а настоящих безумцев. Деньги, деньги, деньги! Как наркотики… Деньголики пойдут на все, чтобы достать деньги… Похищение детей, ограбление банков, убийства… Да они и собственных бабушек продадут. Все что угодно!
   Я сидел на постели с ногами, потому что чувствовал себя ужасно скверно. Горели многочисленные ссадины, саднили порезы. Думаю, у Джика тоже.
   — Деньголизм, — проговорил Джик, словно диктор, обращаясь к невидимой аудитории, — это распространенное инфекционное заболевание, которым страдает каждый, кто ощутил когда-либо жажду денег. То есть все…
   — Давай про Хадсона, — потребовала Сара.
   — Хадсон — блестящий организатор. Когда я прибыл сюда, то не думал, что организация окажется такой разветвленной, но точно знал, что за кулисами скрывается незаурядный режиссер. Понимаете, что я имею в виду? Дело было задуманно как межконтинентальная операция.
   Джик открыл банку с пивом и скривился от боли, протягивая ее мне.
   — Но потом Хадсон убедил меня в том, что я ошибался в отношении его персоны, — продолжал я, отпивая освежающую жидкость, — потому что он был слишком осторожным. Он сделал вид, что ему нужно поискать в записях название галереи, где Дональд приобрел картину. Разумеется, он относился ко мне не как к потенциально опасному человеку, а как к кузену Дональда. Пока не переговорил на ипподроме с Уэксфордом.
   — Припоминаю, — вставила Сара. — Ты еще сказал, что их знакомство все меняет.
   — Да… Возможно, он лишь сообщил Уэксфорду, что я кузен Дональда. Но Уэксфорд, понятно, в свою очередь доложил ему, что я встретил Грина на развалинах усадьбы Мейзи в Суссексе, а потом вдруг оказался в галерее, где рассматривал оригинал картины, сожженной в доме Мейзи.
   — Боже! — воскликнул Джик. — Теперь неудивительно, что нам пришлось ехать до самого Алис-Спрингса.
   — Конечно. Только в те дни я еще не думал, что мне нужен именно Хадсон. Я искал жестокого человека, который совершает преступления руками своих подчиненных. Хадсон таким не выглядел… Единственная пустяковая трещинка в его маске обнаружилась, когда он неожиданно проиграл на скачках. Он с такой силой вцепился в бинокль, что даже пальцы у него побелели. Но нельзя же считать человека злоумышленником лишь на том основании, что его огорчает неожиданный проигрыш!
   — Я согласен с твоим определением, — задумчиво усмехнулся Джик.
   — У меня было время поразмыслить в больнице Алис-Спрингса. Те гориллы просто не могли прибыть туда из Мельбурна за такой короткий промежуток времени. Однако они могли появиться из Аделаиды. База Хадсона располагалась именно там… Но все доказательства оказывались слишком хлипкими.
   — Начнем с того, что они могли прибыть в Алис заранее, — логично отметил Джик.
   — Верно, могли. Но зачем? — зевнул я. — Потом вечером, когда разыгравался кубок, ты сказал, что Хадсон расспрашивал тебя обо мне. И я подумал, откуда он вас знает.
   — А ведь я тоже удивилась, только не придала этому значения. Мы же видели его с верхней трибуны, значит, возможно, он где-то видел тебя с нами.
   — Вас знал парень из Художественного центра. Он был на скачках. Он же вел вас до самого «Хилтона» и показал Грину.
   — Ну, а Грин — Уэксфорду, а тот — Хадсону? — предположил Джик.
   — Вполне возможно.
   — К тому времени, — продолжал Джик, — они поняли, что надо избавиться от тебя, и у них был великолепный шанс, но они допустили промашку… Хотел бы я послушать, что происходило, когда они узнали об ограблении галереи! — Он захохотал и опрокинул банку, допивая пиво.
   — На следующее утро, — продолжал я, — посыльный принес письмо от Хадсона в «Хилтон». Как он дознался, что мы живем там?
   Они оба удивленно смотрели на меня.
   — Может быть, Грин ему сказал? — предположил Джик. — Но, во всяком случае, не мы. Мы никому и ничего не говорили.
   — У меня тоже никто не спрашивал, — сказал я. — В письме предлагалось посетить его виноградник. Ну, если бы не мои сомнения, то я поехал бы. Он считался другом Дональда… а виноградник — это даже интересно. С его точки зрения, во всяком случае, следовало попробовать.
   — Наверное, ты прав, — согласился Джик.
   — Вечером после кубка мы остановились в мотеле возле Бокс-Хилла. Я позвонил в Англию инспектору Фросту, ведущему дело Дональда. Я попросил его задать моему кузену несколько вопросов… А утром под Веллингтоном я получил на них ответы.
   — Мне кажется, будто сегодняшнее утро было несколько лет назад, — сказала Сара.
   — Угу…
   — И какие ты задал вопросы и получил ответы?
   — Вопросы: рассказывал ли Дональд Хадсону про свое вино в подвале, говорил ли он то же самое Уэксфорду и не Хадсон ли предложил Дональду пойти вместе с Региной посмотреть на Маннинга в Художественном центре. Ответы: «Да, конечно», «Нет, с какой стати» и просто «Да».
   Они молча обдумывали услышанное. Потом Джик бросил монету в прорезь комнатного рефрижератора и получил еще банку пива.
   — А что дальше? — спросила Сара.
   — Мельбурнская полиция заявила, что у меня нет доказательств. Вот если бы удалось их получить, тогда бы они занялись Хадсоном всерьез. Пришлось забросить приманку в виде картин… У полиции это получилось блестяще.
   — Как, как им это удалось?
   — Дали возможность Уэксфорду «случайно» послушать обрывки информации из нескольких отелей о необычных вещах, хранящихся в их камерах хранения, в том числе и о картинах в «Хилтоне». После нашего прибытия ему предоставился случай воспользоваться телефоном, когда, как он предполагал, никто его не подслушивал. И он позвонил Хадсону и все передал ему. Тогда тот сам составил письмо от моего имени и отправился в отель за картинами.
   — Он, видимо, свихнулся?
   — Просто дурак. Правда, он считал, что меня уже нет в живых… и не подозревал, что за ним следят. Ему и в голову не пришло, что полиция может подслушать звонок Уэксфорда… Фрост заверил меня, будто Уэксфорд считал, что пользуется обычным аппаратом из обычной телефонной будки…
   — Но это же подло, — решила Сара.
   Я снова зевнул, прикрываясь ладонью.
   — Чтобы поймать подлеца, иногда приходится прибегать к ответной подлости.
   — Кто бы мог подумать, что Хадсон окажется таким негодяем? — произнесла она. — Он так… так хорошо держался! Кто бы мог подумать, что под доброжелательной, сердечной внешностью люди способны скрывать такую страшную жестокость? Неужели такое вообще возможно?
   — А что, по-твоему мнению, я рисую? — Джик встал со своего места и потянул за собой Сару. — Вазы с цветочками? — Он перевел взгляд на меня. — Лошадей?
 
   На следующее утро мы попрощались в Мельбурнском аэропорте, в котором, казалось, провели немалую часть жизни.
   — Как-то странно, что мы расстаемся, — сказала Сара. — Ты вошел в нашу жизнь…
   — Я еще как-нибудь приеду к вам.
   Они молча кивнули.
   — Ну… — Мы, не сговариваясь, посмотрели на часы.
   Это было похоже на все расставания, когда многого не скажешь. Мы по глазам друг друга видели, что скоро будем с грустью вспоминать эти десять дней. Как то, что мы делали во время нашей сумасбродной юности. Как нечто далекое.
   — Ты взялся бы за все снова? — вдруг спросил Джик.
   Без всякой связи я подумал о военных летчиках, которым посчастливилось выжить и которые вспоминают события сорокалетней давности. Стоила ли победа пролитой крови, труда и постоянного риска сложить голову? Жалеют ли они о прошлом?
   Я улыбнулся. Для меня не имело значения то, что будет через сорок лет. То, что будущее сделает с прошлым, — это его собственная трагедия. Гораздо важнее другое — то, что мы делаем сегодня.
   — Наверное, взялся бы!
   Я наклонился и поцеловал Сару, жену моего старого друга.
   — Эй! — громко сказал он. — Найди себе собственную!

Глава 17

   Мейзи увидела меня прежде, чем я заметил ее, и устремилась навстречу большой ярко-красной птицей, распростершей крылья.
   Понедельник. Время ленча. Вулверхемптонские скачки. Холодно, и моросит дождь.
   — Привет, дорогой, я так рада, что вы вернулись! Как долетели? Это же не ближний свет, а? Да еще на такой реактивной штуке! — Она похлопала меня по руке, зорко вглядываясь в лицо. — Вам, сдается, солоно пришлось, дорогой. Вы не обижаетесь на меня за такие слова? Вам не удалось загореть. А ужасные раны на руке, наверное, очень вам досаждают, да и ходите вы как-то слишком уж осторожно…
   Она замолчала, чтобы взглянуть, как мимо нас на старт проходит группа жокеев. Яркие камзолы на фоне прозрачного серого тумана. Тема картин Маннинга.
   — Вы поставили на кого-нибудь, дорогой? Вам не холодно? Я считаю, что джинсы не годятся зимой, потому что они все-таки из хлопка, дорогой, не забывайте. А как вам жилось в Австралии? То есть удалось найти что-нибудь интересное?
   — О, мне придется долго рассказывать.
   — Тогда пойдемте в бар. Вы не против?
   Она заказала большие порции бренди с имбирным элем и устроилась за маленьким столиком. В ее добрых глазах появилось выражение тревоги и ожидания.
   Я рассказал ей про организацию Хадсона, Мельбурнскую галерею и про список иностранных покупателей.
   — И я была в том списке?
   — Конечно, — ответил я.
   — И вы передали его полиции? — встревожилась она.
   — Успокойтесь, Мейзи, — усмехнулся я. — Ваша фамилия была уже вычеркнута. А я зачеркнул ее еще раз основательно. Теперь ее никто не прочтет, особенно на копии.
   Она широко улыбнулась.
   — А вас не назовешь дураком, дорогой! Тут я был не очень убежден.
   — Но боюсь, что девять тысяч фунтов вы потеряли окончательно.
   — О да, дорогой, — заявила она бодро. — Так мне и надо за попытку обмануть таможню, хотя, если говорить искренне, дорогой, при подобных обстоятельствах я, пожалуй, снова сделала бы то же самое, потому что налоги, дорогой, выводят меня из себя. Но я так рада, дорогой, что они не постучат в мою дверь или, вернее, к моей Бетти, потому что я, разумеется, живу у нее, как вас, наверное, уведомили уже в «Бич-отеле», пока мой дом не будет готов.
   — Какой дом?
   — Да, дорогой, я решила не восстанавливать усадьбу в Уортинге, потому что без тех вещей, которые мы покупали вместе с Арчи, она уже никогда не будет такой, как раньше. Так вот, я продаю участок за немалые деньги, дорогой, а себе подобрала хорошее местечко по дороге с ипподрома в Сандаунском заповеднике.
   — И вы уже не собираетесь в Австралию?
   — Нет, дорогой. Австралия слишком далеко. Понимаете, дорогой, далеко от Арчи…
   Я понимал. Мне очень нравилась Мейзи.
   — Боюсь, что я потратил все ваши деньги.
   Она улыбнулась, склонив голову набок и гладя сумочку.
   — Пустое, дорогой. Значит, вы нарисуете две картины. На одной меня, а на другой мой новый дом…
   После третьего заезда я ушел, сел на поезд до Шрузбери, а оттуда автобусом добрался до официальной обители Фроста.
   Он сидел в кабинете, с головой погрузившись в какие-то бумаги. Присутствовал также начальник отдела старший инспектор Уолл, который в свое время так потрепал нервы Дональду. Его я видел впервые. Мы довольно холодно пожали руки друг другу. Глаза Уолла скользнули по моей куртке, джинсам и бутсам, не изменив своего выражения. Мне предложили стул из пластика.
   С чуть заметной усмешкой Фрост сказал:
   — Вы там разворошили целый муравейник.
   Уолл даже нахмурился, явно не одобряя такой фривольности.
   — Обнаружилось, что вы напали на весьма разветвленную организацию. — Они оба устремили взгляд на гору бумаг.
   — Вы рассказали обо всем Дональду? — спросил я. Фрост промолчал.
   — Мы проинформировали мистера Стюарта, — деревянным голосом проговорил Уолл, — что ограбление его дома и смерть миссис Стюарт — дело преступной организации, о которой он не мог знать и действия которой не мог предотвратить.
   Холодные, удобные слова.
   — До него дошло то, что вы ему сказали?
   Брови Уолла удивленно выгнулись.
   — Я лично посетил его. Мне кажется, что он отлично все понял.
   — А как с Региной?
   — С телом миссис Стюарт, — поправил Уолл.
   — Дональд очень хочет похоронить ее.
   Фрост посмотрел на меня с почти человеческим сочувствием.
   — Сложность в том, — проговорил он, — что в случае убийства тело потерпевшего должно сохраняться у нас, потому что адвокат защиты имеет право потребовать собственную экспертизу. В данном случае мы никого не смогли обвинить в убийстве. — Он откашлялся. — Мы выдадим тело миссис Стюарт для захоронения, как только будут улажены все формальности.
   Я нервно сцепил пальцы.
   — Успокойтесь. Ваш кузен и так многим вам обязан. Большего вы сделать не могли.
   — Ладно, — криво усмехнулся я. — Тогда пойду проведаю его.
   Уолл снова подал мне руку, а Фрост провел меня через холл на улицу. В ранних зимних сумерках ярко светились огни.
   — Неофициально, — сказал он, медленно шагая за мной, — могу сообщить, что мельбурнская полиция нашла в галерее список людей, являющихся известными взломщиками. Они распределены по странам, как и покупатели. Четыре фамилии приходится на Англию. Мне не полагается строить догадки, тем более делиться ими, но все же есть шанс, что убийца миссис Стюарт находится среди них.
   — Правда?
   — Да… Но прошу на меня не ссылаться.
   — Ладно, не буду, — пообещал я. — Итак, ограбление — местная работа?
   — Похоже.
   «Грин, — подумал я. — Грин через „и“ долгое. Грин мог нанимать их. А потом на пожарище он проверял качество их работы».
   Я остановился. Мы стояли перед цветочным магазином, в котором работала Регина. Фрост поглядел на огромные желтые хризантемы, украшавшие ярко освещенную витрину, и перевел на меня вопросительный взгляд. Я полез в карман, достал шесть револьверных гильз и положил их в руку Фроста.
   — Гильзы именно от того револьвера, из которого человек по фамилии Грин стрелял в меня. Он бросил их, когда перезаряжал оружие. Я говорил вам о них по телефону. Может, это убедит вас в том, что Грин способен на убийство.
   — Ну… и что с того?
   — Только предположение…
   — Дальше, дальше!
   — Грин находился в Англии в то самое время, когда была убита Регина…
   Он уставился на меня и ждал продолжения.
   — Может, Регина знала его. Ведь она была в галерее в Австралии. Может быть, она узнала его, когда увидела в доме среди бандитов… Вероятно, потому ее и убили — было явно недостаточно просто связать и заткнуть ей рот. Если бы она осталась жива, то несомненно смогла бы опознать его.
   Теперь он выглядел так, словно ему не хватало воздуха.
   — Но это все… предположения, — попробовал возразить он.
   — Я знаю наверняка, что он был здесь через две недели после смерти Регины. Я знаю, что он по уши увяз в продаже картин, которые потом выкрадывали у владельцев. Я знаю наверняка, что он убил бы каждого, кто мог бы обвинить или выдать его. А остальное… ну, это уже ваши заботы!
   Я продолжал идти к остановке автобуса. Он шел за мной с растерянным видом.
   — Все хотели бы знать, — проговорил он, — как вы напали на след организации?
   — Подсказка информатора, — усмехнулся я.
   — Какого информатора?
   «Информатор, — мелькнуло у меня, — контрабандист в модном пальто с великолепной прической и сумочкой из крокодиловой кожи».
   — Информаторов не выдают, — заявил я.
   Он вздохнул, остановился и вытащил из пиджака кусочек оторванной ленты телекса.
   — Вы знакомы с инспектором по фамилии Портер?
   — Разумеется.
   — Он переслал вам сообщение.
   Фрост передал мне ленту. Я прочитал аккуратно напечатанные слова:
   «Передайте большое спасибо художнику-англичанину».
   — Вы можете кое-что передать Портеру?
   — Могу, конечно. Что?
   — «Пустое», — продиктовал я.
 
   Я стоял в темноте возле дома своего кузена. Он сидел в освещенной гостиной, глядя на портрет Регины, стоявший на камине все еще без рамы. Я позвонил.
   Дональд медленно подошел и открыл.
   — Чарльз? — несколько удивился он. — А я полагал, что ты в Австралии.
   — Вчера прилетел.
   — Заходи.
   Мы прошли на кухню, где по крайней мере было тепло, и сели по разные стороны стола. Он выглядел изможденным стариком, тенью человека, который уходит из жизни.
   — Как идут дела? — спросил я.
   — Дела? — хмуро переспросил он.
   — Торговля вином.
   — Я с тех пор не был в конторе.
   — Но если у тебя до сих пор не было проблем с наличными, они появятся.
   — Мне все равно!
   — Ты застрял, как иголка на пластинке. Проигрываешь один и тот же мотив… — Он смотрел на меня без всякого выражения. — Но теперь полиция знает, что это не ты организовал ограбление.
   Он медленно кивнул.
   — Полицейский… инспектор Уолл… приходил и сообщил мне…
   — Ну, а дальше?
   — Теперь это не имеет значения.
   — Из-за Регины?
   Он не ответил. Глаза его затуманились.
   — Тебе нужно трезво оценить обстановку, Дональд. Она мертва. Уже пять недель и три дня, как она умерла. Ты хочешь ее увидеть сейчас?
   Он страшно перепугался.
   — Нет, Чарльз. Конечно нет!
   — Тогда брось думать о ее мертвом теле!
   — Чарльз! — Он вскочил, опрокинув стул, вне себя от ярости.
   — Она в ящике холодильника, — сказал я. — А тебе нужно похоронить ее в холодной сырой земле. Разве не все равно?
   — Убирайся! — Он повысил голос. — Я больше не хочу тебя слушать.
   — То, из-за чего ты убиваешься, — терпеливо уговаривал его я, — это уже не Регина. Пойми, Дональд, то, что лежит в холодильнике, уже не Регина. Настоящая Регина — в твоем сердце, в твоей памяти. Единственная возможная жизнь, которую ты можешь ей дать, это помнить о ней. Ее бессмертие — в твоей жизни. И своим отказом от жизни ты убиваешь ее вторично.
   Он резко повернулся и вышел. Я слышал, как он пересек холл, и догадался, что он направляется в гостиную. Через минуту я пошел за ним. Створки дверей были закрыты.
   Я открыл двери и вошел. Он сидел на стуле на своем обычном месте.
   — Убирайся… — вяло произнес он.
   «Какой прок в том, — подумал я, — что человека сбрасывают с балкона, стреляют в него, швыряют о камни, а в итоге он не может спасти своего кузена».
   — Я забираю картину с собой в Лондон, — громко и безапелляционно заявил я.
   Он забеспокоился и вскочил на ноги.
   — Нет!..
   — Да. И немедленно!
   — Ты не сделаешь… Ты отдал ее мне…
   — Ее нужно вставить в раму. Иначе ее скрутит и перекорежит.
   — Ты не заберешь ее.
   — Ты тоже можешь поехать ко мне.
   — Я не могу уехать отсюда!
   — Почему?
   — Не будь идиотом! — взорвался он. — Ты сам знаешь почему. Потому что…
   — Регина будет там, где будешь ты. Стоит подумать о ней, как она будет с тобой.
   Никакой реакции.
   — Она была необыкновенная. Ужасно, что ее не стало. Но она заслуживает того, чтобы ты сделал для нее все, что возможно.
   Опять ничего.
   — Она не в этой комнате, а в твоих мыслях. И ты можешь взять ее с собой куда угодно.
   Ничего.
   Я подошел к камину и снял картину. Лицо Регины улыбалось, полное жизни.
   «Но левую ноздрю следовало бы нарисовать несколько мягче…» — подумал я.
   Дональд не пытался останавливать меня. Я тихо коснулся его руки.
   — Давай выведем твою машину и поедем ко мне в Хитроу. Немедленно!
   Дональд продолжал молчать.
   — Вставай! — коротко приказал я. Он начал тихонько плакать.
   Я глубоко вздохнул и взглянул на часы.
   — Хватит! — сказал я через пару минут. — А бензин у тебя есть?
   — Мы сможем заправиться… на шоссе… — ответил он, мучительно шмыгая носом.