Страница:
Известно несколько более краткое изложение этой же идеи, которое чуть позже дал Давид Юм в знаменитом фрагменте своих «Политических рассуждений»[7]. Оно настолько близко к формулировке Кантильона, что трудно поверить в то, что Юм не видел рукописных копий «Опыта», которые, как известно, имели широкое хождение в то время, когда были написаны «Рассуждения». Однако Юм поясняет, что, по его мнению, «только в этом интервале времени или только в этой, промежуточной, ситуации, между получением денег и ростом цен, увеличившееся количество золота и серебра благоприятно для промышленности».
Для классиков этот ход рассуждений не подлежит какому-либо развитию. Юма часто цитируют, однако в течение более чем столетия его подход никак не углубляется. Никакого вклада в анализ проблемы не было сделано вплоть до момента увеличения предложения золота, последовавшего после открытия новых месторождений в Калифорнии и Австралии. Работа Дж. Кэрнса по австралийским месторождениям[8] содержит, пожалуй, наиболее примечательное уточнение аргументации Кантильона и Юма за весь период до того, как эта аргументация была, в конце концов, встроена в современное изложение проблемы в рамках субъективной теории ценности.
Современная теория [денег] неизбежно должна была обратить внимание на точку зрения, которая выводит последствия увеличения предложения денег из воздействия этого процесса на решения индивидов. Однако до первых попыток положить в основание объяснения ценности денег и последствий изменения их количества фундаментальные понятия теории предельной полезности прошло целое поколение. Я не буду углубляться здесь в разнообразие форм, используемых различными современными теориями для того, чтобы показать, как ценность денег основывается на субъективных элементах, определяя спрос на деньги со стороны индивидов. В той формулировке, которую мы получили ее из рук Людвига фон Мизеса, денежная теория относится к третьему или четвертому этапу развития, и у меня будет повод вернуться к этому позже. Необходимо, однако, отметить, что в той мере, в какой эти теории ограничиваются объяснением способа, при помощи которого последствия увеличения количества денег распространяются по различным торговым каналам, они все имеют один немаловажный дефект. Хотя им удалось построить общую логическую схему анализа последствий увеличения и уменьшения количества денег, основанную на предположении о том, что нам известно место попадания денег в обращение, они не помогали сформулировать общее утверждение о последствиях, которые должны иметь любые изменения количества денег. Причиной этого был, как я покажу ниже, тот факт, что вся эта схема привязана к конкретной точке, в которой дополнительное количество денег попадает в обращение (или изымается из него). Поэтому последствия изменения количества денег могли мыслиться как прямо противоположные – в зависимости от того, попадают ли дополнительные деньги вначале в руки торговцев и производителей продукции или непосредственно в руки лиц, живущих на жалование, получаемое от государства.
(5) Весьма рано, на самом начальном этапе [развития денежной теории] почти вне всякой связи с проблемой ценности денег, возникла доктрина, или лучше сказать, ряд очень близких доктрин, важность которых не была должным образом оценена во время их появления, хотя в конце концов именно им суждено было заполнить разрыв, о котором я говорю. Я имею в виду доктрины, в рамках которых изучается воздействие количества денег на процентную ставку и – посредством этого – на относительный спрос, предъявляемый, с одной стороны, на потребительские и, с другой – на производственные, или капитальные, блага. Соответствующие исследования относятся к третьему этапу развития денежной теории. Им нужно было преодолеть необычайные препятствия и предубеждение, и до самого последнего времени они привлекали к себе очень мало внимания. Похоже на то, что, поскольку экономисты потратили столько времени, сражаясь с распространенным смешением ценности денег как таковых и ценой денежной ссуды, они почти утратили способность видеть наличие какой-либо связи между процентной ставкой и ценностью денег. Поэтому стоит проследить развитие теории на этом этапе более подробно.
Хотя наличие некоей связи между количеством денег и процентной ставкой было осознано весьма давно (свидетельства понимания этого могут быть найдены уже у Локка и Дюто[9]), первым известным мне автором, провозгласившим это явным образом, является Генри Торнтон. В своей работе Paper Credit of Great Britain, опубликованной в 1802 году в самом начале дискуссии о приостановлении размена (Bank Restriction)[10]*, дискуссии, являющейся поистине великим событием, настоящее значение которого только начинает осознаваться, он дал одну из первых формулировок новой доктрины. Поводом для его утверждения было исследование вопроса о том, существует ли естественный предел, удерживающий обращение банкнот Банка Англии от опасного обесценения. Торнтон отрицал существование такого предела и утверждал, что, наоборот, обращение может превысить любые устанавливаемые пределы, если Банк Англии ограничится тем, что будет удерживать процентную ставку на достаточно низком уровне. Он основывал свою позицию на предположении, которое настолько важно, что я не могу не привести здесь обширной цитаты.
«Чтобы установить, как далеко может простираться желание получить ссуду в Банке во всякое время, мы должны исследовать значение величины прибыли, ожидаемой от этого заимствования при существующих обстоятельствах. Для этого необходимо вынести суждение о двух вещах: во-первых, о проценте, который должно будет уплатить на позаимствованную сумму, и, во-вторых, о торговой или иной выгоде, которая должна быть получена на заемный капитал. Эта выгода, которая может быть приобретена посредством торговли, обычно является наибольшей из всех, которые могут быть получены, и она определяет, в огромной мере, норму доходности во всех других случаях. Мы можем поэтому рассмотреть этот вопрос как вопрос, сводящийся, главным образом, к сопоставлению ставки процента, взимаемой банком, с текущей нормой торговой прибыли»[11].
Торнтон вновь заявил об этой доктрине в первом из своих двух выступлений перед Комитетом о слитках, которые также опубликованы в его брошюре[12] и также заслуживают того, чтобы извлечь их из забвения. В этом выступлении он пытается привлечь внимание палаты общин к проблеме процентной ставки, полагая ее «важнейшим и поворотным моментом», и, после повторения своей теории в краткой форме, излагает новую теорию, отличную от первой, теорию о связи между ценами и процентом, а именно теорию о влиянии ожиданий роста цен на процентную ставку, теорию, которая позже будет открыта заново Альфредом Маршаллом и Ирвингом Фишером[13].
Кажется, что теория Торнтона в общем и целом была принята среди «буллионистов»[14], хотя со временем почти забылось, что положения этой школы стали объектом атаки банковской школы, атаки, на которую был дан весьма убедительный ответ. В течение следующих двух лет она была вновь выдвинута лордом Кингом[15] и Дж. Л. Фостером[16], и, что гораздо важнее, она была воспринята Давидом Рикардо. В статье 1809 года он придал ей несколько более современное звучание, сказав о ставке процента, падающей ниже естественного уровня на протяжении интервала времени между эмиссией [банкнот] Банком Англии и теми последствиями, которые эта эмиссия имеет для цен[17]. Он также повторил эти положения в своих «Началах», и этого оказалось достаточно, чтобы сделать их широко известными[18]. Эта доктрина нашла свое отражение в докладе Комитета о слитках[19] и оставалась известной экономистам в течение некоторого времени после возобновления обмена банкнот на золото.
В 1823 году Томас Джоплин, первооткрыватель денежной доктрины, сформулировал тот же принцип и развил его в течение нескольких последующих лет в очень необычную, но весьма интересную теорию «давления и сопротивления капитала денежному обращению», которую он представил как совершенно новую[20]. Хотя в эту теорию вплетен ряд откровенно ошибочных положений (что, вероятно, помешало его современникам признать действительный вклад, внесенный его работами), он, тем не менее, все же смог дать самое ясное для того времени объяснение связи между ставкой процента и колебаниями банкнотного обращения. Принцип, который, по мнению Джоплина, не поняли ни Торнтон, ни те, кто принял его концепцию, и который, возможно, определял «все значительные колебания цен, имевшие место с тех пор, как возникла наша банковская система», состоит в том, что, когда предложение капитала превышает спрос, это приводит к сжатию денежного обращения страны, а когда спрос на капитал превышает его предложение, это приводит к его обратному расширению[21]. Он посвящает несколько страниц объяснению того, как процентная ставка приводит к равенству спроса на капитал и его предложения и как всякое изменение этой ставки влияет на активность производителей, и продолжает: «Но в случае нашего денежного обращения или даже для банкнот провинциальных банков последствия совершенно отличны от вышеописанных. Процент на [заемные] деньги тогда, когда они имеются в избытке, не уменьшается, однако обращение [банкнот] сокращается, и наоборот, когда деньги редки, имеет место эмиссия банкнот, а не увеличение процентной ставки. Банкир провинциального банка никогда не изменяет процента по своим ссудам…Он должен, по необходимости, иметь единую фиксированную ставку, какова бы она ни была, поскольку он никогда не знает, какова истинная ставка процента. При металлическом обращении, напротив, банкир всегда знает состояние рынка. Прежде всего, он не может ссужать деньги до тех пор, пока он не сделал сбережений и не имеет их на руках, сосредоточив определенный объем для ссуды. С другой стороны, он имеет большее или меньшее число лиц, желающих сделать заем, и в той мере, в какой спрос больше или меньше того количества, которое он должен ссудить, он будет повышать или понижать свою ставку кредита… Однако, вследствие того, что провинциальные банки являются не только поставщиками начального капитала, но также эмитентами денежных инструментов, спрос на эти инструменты и спрос на капитал оказываются настолько перемешанными между собой, что понимание того и другого полностью запутывается»[22].
В течение последующих семидесяти пяти лет в этом отношении едва ли имел место какой-либо прогресс. Через три года после Джоплина, в 1826 году, Томас Тук (который через восемнадцать лет пришел к выводу об ошибочности того, что тогда он называл общепринятой доктриной, согласно которой низкая ставка процента начисляется для того, чтобы повышать цены, а высокая – для того, чтобы понижать их[23]) воспринял теорию Торнтона и развил ее некоторые частные положения[24]. В 1832 году Дж. X. Палмер воспроизвел ее перед парламентским комитетом по возобновлению чартера Банка Англии[25], и еще в 1840 году учение, согласно которому «спрос на ссуды и учет [векселей] по ставкам ниже обычной ставки невозможно насытить», рассматривалось как вполне обычное Нассау Сениором[26] и даже вошло, хотя и в несколько ослабленной формулировке, в «Основы политической экономии» Дж. С. Милля[27].
(6) Прежде чем обратиться к более современному этапу развития этой теории, я должен проследить происхождение второго направления мысли, которое, в конце концов, смешавшись с только что проанализированным, образовало современное учение в этой области. Если то направление экономической мысли, которое мы только что рассмотрели, обращало внимание лишь на взаимосвязь между процентной ставкой, количеством денег в обращении и, как следствие, общим уровнем цен, то второе направление интересовалось тем влиянием, которое увеличение количества денег оказывает на производство капитальных благ – либо непосредственно, либо посредством ставки процента. Учение, согласно которому увеличение количества денег порождает увеличение капитала и которое в последнее время стало модным под наименованием концепции «вынужденных сбережений», является даже более древним, чем то учение, которое мы рассмотрели выше.
Первым автором, который сформулировал эту доктрину в явном виде и разработал ее более детально, чем все последующие авторы вплоть до самых последних, был Иеремия Бентам. В своем «Учебнике политической экономии», написанном в 1804 году, но до 1843 года остававшемся неопубликованным, он подвергает детальному анализу явление, названное им «вынужденная бережливость» (forced frugality). Этим термином он называет такое увеличение «[потока] прибавлений к массе будущего богатства», которые правительство может направить на производство капитальных благ, используя средства, полученные в виде налогов или посредством эмиссии бумажных денег. Столь же важным и интересным, как и само это изложение Бентама, является тот факт, что эти мысли Бентама были опубликованы только много лет спустя (хотя более чем вероятно, что были известны экономистам его круга). Это снижает их значимость для последующего развития теории[28].
Честь быть первым автором, подробно изложившим это положение в печати, должна принадлежать, по-видимому, Т. Мальтусу, который в 1811 году в анонимной рецензии на первую статью Рикардо[29] заметил с сожалением, что ни один известный ему автор «не обратил заслуживающего того внимания на влияние, которое структура распределения денежных инструментов, находящихся в обращении страны, должна оказывать на накопление благ, предназначенных для обеспечения производства в будущем». Мальтус пишет: «Всегда, когда, при существующем положении вещей, новые выпуски банкнот попадают в руки тех, кто намерен употребить их для ведения и расширения прибыльного дела, имеет место изменение распределения обращающихся средств обмена, подобное тому изменению, которое предлагается. Оно имеет схожие, хотя, конечно, и сравнительно неожиданные последствия, изменяя пропорцию между капиталом и доходом в пользу первого. Новые банкноты попадают на рынок как обильный дополнительный капитал, используясь для приобретения всего того, что необходимо для ведения дел. Однако до того как объем производства в стране увеличится, одно лицо не может иметь больше благ без того, чтобы не сократилась доля всех остальных. Повышение цен, являющееся следствием конкуренции за новые банкноты, и вызывает такое сокращение, не позволяя тем, кто является только покупателем, но не продавцом, покупать столько же [благ] из общего годового производства, сколько раньше. Поэтому промышленные классы, то есть те, кто является и продавцами, и покупателями, в период непрерывного роста цен имеют необычайно высокие прибыли и, даже когда эта непрерывность приостанавливается, оказываются обладателями большей части совокупного годового производства, чем та, которой они располагали до новых выпусков банкнот».
Признание того, что увеличение выпуска банкнот ведет к увеличению национального капитала, не затмило для Мальтуса связанные с этим опасности и явную несправедливость. Он пишет, что просто приводит рациональное объяснение того, почему рост цен обычно считают сочетающимся с общим процветанием.
Это соображение Мальтуса, за одним единственным исключением, не получило признания в его время – даже несмотря на то, что весьма развернутый ответ Рикардо должен был сделать точку зрения Мальтуса знакомой всем экономистам. Этим единственным исключением стала серия записок к отчету Комитета о слитках, подготовленных Дюгальдом Стюартом в 1811 году для лорда Лаудердейла, которые позже были перепечатаны в качестве приложения к его лекциям по политической экономии[30]. Возражая против чрезмерно упрощенной версии количественной теории денег, использовавшейся при обсуждении отчета Комитета о слитках, он попытался объяснить «косвенные связи между высокими ценами и увеличением количества средств обращения». В ходе этого изложения он очень близко подошел к аргументации Мальтуса и в одной из последних записок фактически сослался на ту его статью, которую должен был заметить, поскольку она появилась в это же время (она процитирована абзацем выше).
У других авторов начала XIX столетия имеются и более поздние упоминания этой проблемы, например, у Т. Джоплина и Р. Торренса. Дж. С. Милль в четвертом издании своих Essays on Some Unsettled Questions of Political Economy, а именно «О прибыли и проценте», написанном в 1829 или 1830 году, дошел до того, что написал, что в результате деятельности банкиров, «доход» может «превратиться в капитал и, каким бы странным это ни казалось, обесценение средств обращения, действуя таким образом, ведет к определенному увеличению масштабов вынужденного накопления»[31].
Однако тогда он считал, что это явление принадлежит к числу «таких аномалий ставки процента, которые до сих пор не были, насколько мы знаем, включены в круг предметов, изучаемых наукой в полном смысле слова». Первое издание его «Основ» не содержит ничего по этой проблеме. Но в 1865 году, в шестом издании, он дополнил главу «Кредит как заменитель денег» сноской, которая настолько близка к положениям Мальтуса, что кажется весьма вероятным, что некое событие – возможно, публикация Collected Works Д. Стюарта – привлекло его внимание к раннему изложению этой тематики[32].
(7) В течение длительного периода после публикации «Основ» Дж. С. Милля, внимание экономистов привлекала лишь первая из двух рассмотренных нами идей. Многие годы в этой области какой-либо прогресс отсутствовал вовсе. Эпизодические упоминания взглядов ранних авторов бывали, но они не добавляли ничего нового и не привлекали внимания[33]. Концепции «косвенной причинной цепочки, связывающей деньги и цены», разрабатывавшиеся Сиджвиком, Гиффеном, Николсоном и даже Маршаллом[34], почти ничего не добавили к тому, что было сделано за период от Торнтона до Тука. Более существенными была разработка этой тематики и даже независимое открытие заново явления вынужденных сбережений Леоном Вальрасом в 1879 году[35]. Хотя его вклад практически полностью забыт и лишь недавно извлечен из забвения профессором Маржетом, он представляет предмет специального интереса, поскольку, вероятно, через Вальраса эта доктрина попала к Кнуту Викселлю. Лишь этот великий шведский экономист в конце XIX века смог, наконец, объединить две эти, до той поры различные, идеи. Его успех объясняется тем фактом, что эта попытка базировалась на современной и хорошо разработанной теории процента Бем-Баверка. Однако, по любопытной иронии судьбы, Викселль[36] получил известность не благодаря его действительному вкладу в существенное продвижение и развитие старого учения, а из-за одного из утверждений, сделанных по ходу изложения, которое является очевидно ошибочным. Имеется в виду его попытка установить жесткую связь между ставкой процента и изменением общего уровня цен.
Для классиков этот ход рассуждений не подлежит какому-либо развитию. Юма часто цитируют, однако в течение более чем столетия его подход никак не углубляется. Никакого вклада в анализ проблемы не было сделано вплоть до момента увеличения предложения золота, последовавшего после открытия новых месторождений в Калифорнии и Австралии. Работа Дж. Кэрнса по австралийским месторождениям[8] содержит, пожалуй, наиболее примечательное уточнение аргументации Кантильона и Юма за весь период до того, как эта аргументация была, в конце концов, встроена в современное изложение проблемы в рамках субъективной теории ценности.
Современная теория [денег] неизбежно должна была обратить внимание на точку зрения, которая выводит последствия увеличения предложения денег из воздействия этого процесса на решения индивидов. Однако до первых попыток положить в основание объяснения ценности денег и последствий изменения их количества фундаментальные понятия теории предельной полезности прошло целое поколение. Я не буду углубляться здесь в разнообразие форм, используемых различными современными теориями для того, чтобы показать, как ценность денег основывается на субъективных элементах, определяя спрос на деньги со стороны индивидов. В той формулировке, которую мы получили ее из рук Людвига фон Мизеса, денежная теория относится к третьему или четвертому этапу развития, и у меня будет повод вернуться к этому позже. Необходимо, однако, отметить, что в той мере, в какой эти теории ограничиваются объяснением способа, при помощи которого последствия увеличения количества денег распространяются по различным торговым каналам, они все имеют один немаловажный дефект. Хотя им удалось построить общую логическую схему анализа последствий увеличения и уменьшения количества денег, основанную на предположении о том, что нам известно место попадания денег в обращение, они не помогали сформулировать общее утверждение о последствиях, которые должны иметь любые изменения количества денег. Причиной этого был, как я покажу ниже, тот факт, что вся эта схема привязана к конкретной точке, в которой дополнительное количество денег попадает в обращение (или изымается из него). Поэтому последствия изменения количества денег могли мыслиться как прямо противоположные – в зависимости от того, попадают ли дополнительные деньги вначале в руки торговцев и производителей продукции или непосредственно в руки лиц, живущих на жалование, получаемое от государства.
(5) Весьма рано, на самом начальном этапе [развития денежной теории] почти вне всякой связи с проблемой ценности денег, возникла доктрина, или лучше сказать, ряд очень близких доктрин, важность которых не была должным образом оценена во время их появления, хотя в конце концов именно им суждено было заполнить разрыв, о котором я говорю. Я имею в виду доктрины, в рамках которых изучается воздействие количества денег на процентную ставку и – посредством этого – на относительный спрос, предъявляемый, с одной стороны, на потребительские и, с другой – на производственные, или капитальные, блага. Соответствующие исследования относятся к третьему этапу развития денежной теории. Им нужно было преодолеть необычайные препятствия и предубеждение, и до самого последнего времени они привлекали к себе очень мало внимания. Похоже на то, что, поскольку экономисты потратили столько времени, сражаясь с распространенным смешением ценности денег как таковых и ценой денежной ссуды, они почти утратили способность видеть наличие какой-либо связи между процентной ставкой и ценностью денег. Поэтому стоит проследить развитие теории на этом этапе более подробно.
Хотя наличие некоей связи между количеством денег и процентной ставкой было осознано весьма давно (свидетельства понимания этого могут быть найдены уже у Локка и Дюто[9]), первым известным мне автором, провозгласившим это явным образом, является Генри Торнтон. В своей работе Paper Credit of Great Britain, опубликованной в 1802 году в самом начале дискуссии о приостановлении размена (Bank Restriction)[10]*, дискуссии, являющейся поистине великим событием, настоящее значение которого только начинает осознаваться, он дал одну из первых формулировок новой доктрины. Поводом для его утверждения было исследование вопроса о том, существует ли естественный предел, удерживающий обращение банкнот Банка Англии от опасного обесценения. Торнтон отрицал существование такого предела и утверждал, что, наоборот, обращение может превысить любые устанавливаемые пределы, если Банк Англии ограничится тем, что будет удерживать процентную ставку на достаточно низком уровне. Он основывал свою позицию на предположении, которое настолько важно, что я не могу не привести здесь обширной цитаты.
«Чтобы установить, как далеко может простираться желание получить ссуду в Банке во всякое время, мы должны исследовать значение величины прибыли, ожидаемой от этого заимствования при существующих обстоятельствах. Для этого необходимо вынести суждение о двух вещах: во-первых, о проценте, который должно будет уплатить на позаимствованную сумму, и, во-вторых, о торговой или иной выгоде, которая должна быть получена на заемный капитал. Эта выгода, которая может быть приобретена посредством торговли, обычно является наибольшей из всех, которые могут быть получены, и она определяет, в огромной мере, норму доходности во всех других случаях. Мы можем поэтому рассмотреть этот вопрос как вопрос, сводящийся, главным образом, к сопоставлению ставки процента, взимаемой банком, с текущей нормой торговой прибыли»[11].
Торнтон вновь заявил об этой доктрине в первом из своих двух выступлений перед Комитетом о слитках, которые также опубликованы в его брошюре[12] и также заслуживают того, чтобы извлечь их из забвения. В этом выступлении он пытается привлечь внимание палаты общин к проблеме процентной ставки, полагая ее «важнейшим и поворотным моментом», и, после повторения своей теории в краткой форме, излагает новую теорию, отличную от первой, теорию о связи между ценами и процентом, а именно теорию о влиянии ожиданий роста цен на процентную ставку, теорию, которая позже будет открыта заново Альфредом Маршаллом и Ирвингом Фишером[13].
Кажется, что теория Торнтона в общем и целом была принята среди «буллионистов»[14], хотя со временем почти забылось, что положения этой школы стали объектом атаки банковской школы, атаки, на которую был дан весьма убедительный ответ. В течение следующих двух лет она была вновь выдвинута лордом Кингом[15] и Дж. Л. Фостером[16], и, что гораздо важнее, она была воспринята Давидом Рикардо. В статье 1809 года он придал ей несколько более современное звучание, сказав о ставке процента, падающей ниже естественного уровня на протяжении интервала времени между эмиссией [банкнот] Банком Англии и теми последствиями, которые эта эмиссия имеет для цен[17]. Он также повторил эти положения в своих «Началах», и этого оказалось достаточно, чтобы сделать их широко известными[18]. Эта доктрина нашла свое отражение в докладе Комитета о слитках[19] и оставалась известной экономистам в течение некоторого времени после возобновления обмена банкнот на золото.
В 1823 году Томас Джоплин, первооткрыватель денежной доктрины, сформулировал тот же принцип и развил его в течение нескольких последующих лет в очень необычную, но весьма интересную теорию «давления и сопротивления капитала денежному обращению», которую он представил как совершенно новую[20]. Хотя в эту теорию вплетен ряд откровенно ошибочных положений (что, вероятно, помешало его современникам признать действительный вклад, внесенный его работами), он, тем не менее, все же смог дать самое ясное для того времени объяснение связи между ставкой процента и колебаниями банкнотного обращения. Принцип, который, по мнению Джоплина, не поняли ни Торнтон, ни те, кто принял его концепцию, и который, возможно, определял «все значительные колебания цен, имевшие место с тех пор, как возникла наша банковская система», состоит в том, что, когда предложение капитала превышает спрос, это приводит к сжатию денежного обращения страны, а когда спрос на капитал превышает его предложение, это приводит к его обратному расширению[21]. Он посвящает несколько страниц объяснению того, как процентная ставка приводит к равенству спроса на капитал и его предложения и как всякое изменение этой ставки влияет на активность производителей, и продолжает: «Но в случае нашего денежного обращения или даже для банкнот провинциальных банков последствия совершенно отличны от вышеописанных. Процент на [заемные] деньги тогда, когда они имеются в избытке, не уменьшается, однако обращение [банкнот] сокращается, и наоборот, когда деньги редки, имеет место эмиссия банкнот, а не увеличение процентной ставки. Банкир провинциального банка никогда не изменяет процента по своим ссудам…Он должен, по необходимости, иметь единую фиксированную ставку, какова бы она ни была, поскольку он никогда не знает, какова истинная ставка процента. При металлическом обращении, напротив, банкир всегда знает состояние рынка. Прежде всего, он не может ссужать деньги до тех пор, пока он не сделал сбережений и не имеет их на руках, сосредоточив определенный объем для ссуды. С другой стороны, он имеет большее или меньшее число лиц, желающих сделать заем, и в той мере, в какой спрос больше или меньше того количества, которое он должен ссудить, он будет повышать или понижать свою ставку кредита… Однако, вследствие того, что провинциальные банки являются не только поставщиками начального капитала, но также эмитентами денежных инструментов, спрос на эти инструменты и спрос на капитал оказываются настолько перемешанными между собой, что понимание того и другого полностью запутывается»[22].
В течение последующих семидесяти пяти лет в этом отношении едва ли имел место какой-либо прогресс. Через три года после Джоплина, в 1826 году, Томас Тук (который через восемнадцать лет пришел к выводу об ошибочности того, что тогда он называл общепринятой доктриной, согласно которой низкая ставка процента начисляется для того, чтобы повышать цены, а высокая – для того, чтобы понижать их[23]) воспринял теорию Торнтона и развил ее некоторые частные положения[24]. В 1832 году Дж. X. Палмер воспроизвел ее перед парламентским комитетом по возобновлению чартера Банка Англии[25], и еще в 1840 году учение, согласно которому «спрос на ссуды и учет [векселей] по ставкам ниже обычной ставки невозможно насытить», рассматривалось как вполне обычное Нассау Сениором[26] и даже вошло, хотя и в несколько ослабленной формулировке, в «Основы политической экономии» Дж. С. Милля[27].
(6) Прежде чем обратиться к более современному этапу развития этой теории, я должен проследить происхождение второго направления мысли, которое, в конце концов, смешавшись с только что проанализированным, образовало современное учение в этой области. Если то направление экономической мысли, которое мы только что рассмотрели, обращало внимание лишь на взаимосвязь между процентной ставкой, количеством денег в обращении и, как следствие, общим уровнем цен, то второе направление интересовалось тем влиянием, которое увеличение количества денег оказывает на производство капитальных благ – либо непосредственно, либо посредством ставки процента. Учение, согласно которому увеличение количества денег порождает увеличение капитала и которое в последнее время стало модным под наименованием концепции «вынужденных сбережений», является даже более древним, чем то учение, которое мы рассмотрели выше.
Первым автором, который сформулировал эту доктрину в явном виде и разработал ее более детально, чем все последующие авторы вплоть до самых последних, был Иеремия Бентам. В своем «Учебнике политической экономии», написанном в 1804 году, но до 1843 года остававшемся неопубликованным, он подвергает детальному анализу явление, названное им «вынужденная бережливость» (forced frugality). Этим термином он называет такое увеличение «[потока] прибавлений к массе будущего богатства», которые правительство может направить на производство капитальных благ, используя средства, полученные в виде налогов или посредством эмиссии бумажных денег. Столь же важным и интересным, как и само это изложение Бентама, является тот факт, что эти мысли Бентама были опубликованы только много лет спустя (хотя более чем вероятно, что были известны экономистам его круга). Это снижает их значимость для последующего развития теории[28].
Честь быть первым автором, подробно изложившим это положение в печати, должна принадлежать, по-видимому, Т. Мальтусу, который в 1811 году в анонимной рецензии на первую статью Рикардо[29] заметил с сожалением, что ни один известный ему автор «не обратил заслуживающего того внимания на влияние, которое структура распределения денежных инструментов, находящихся в обращении страны, должна оказывать на накопление благ, предназначенных для обеспечения производства в будущем». Мальтус пишет: «Всегда, когда, при существующем положении вещей, новые выпуски банкнот попадают в руки тех, кто намерен употребить их для ведения и расширения прибыльного дела, имеет место изменение распределения обращающихся средств обмена, подобное тому изменению, которое предлагается. Оно имеет схожие, хотя, конечно, и сравнительно неожиданные последствия, изменяя пропорцию между капиталом и доходом в пользу первого. Новые банкноты попадают на рынок как обильный дополнительный капитал, используясь для приобретения всего того, что необходимо для ведения дел. Однако до того как объем производства в стране увеличится, одно лицо не может иметь больше благ без того, чтобы не сократилась доля всех остальных. Повышение цен, являющееся следствием конкуренции за новые банкноты, и вызывает такое сокращение, не позволяя тем, кто является только покупателем, но не продавцом, покупать столько же [благ] из общего годового производства, сколько раньше. Поэтому промышленные классы, то есть те, кто является и продавцами, и покупателями, в период непрерывного роста цен имеют необычайно высокие прибыли и, даже когда эта непрерывность приостанавливается, оказываются обладателями большей части совокупного годового производства, чем та, которой они располагали до новых выпусков банкнот».
Признание того, что увеличение выпуска банкнот ведет к увеличению национального капитала, не затмило для Мальтуса связанные с этим опасности и явную несправедливость. Он пишет, что просто приводит рациональное объяснение того, почему рост цен обычно считают сочетающимся с общим процветанием.
Это соображение Мальтуса, за одним единственным исключением, не получило признания в его время – даже несмотря на то, что весьма развернутый ответ Рикардо должен был сделать точку зрения Мальтуса знакомой всем экономистам. Этим единственным исключением стала серия записок к отчету Комитета о слитках, подготовленных Дюгальдом Стюартом в 1811 году для лорда Лаудердейла, которые позже были перепечатаны в качестве приложения к его лекциям по политической экономии[30]. Возражая против чрезмерно упрощенной версии количественной теории денег, использовавшейся при обсуждении отчета Комитета о слитках, он попытался объяснить «косвенные связи между высокими ценами и увеличением количества средств обращения». В ходе этого изложения он очень близко подошел к аргументации Мальтуса и в одной из последних записок фактически сослался на ту его статью, которую должен был заметить, поскольку она появилась в это же время (она процитирована абзацем выше).
У других авторов начала XIX столетия имеются и более поздние упоминания этой проблемы, например, у Т. Джоплина и Р. Торренса. Дж. С. Милль в четвертом издании своих Essays on Some Unsettled Questions of Political Economy, а именно «О прибыли и проценте», написанном в 1829 или 1830 году, дошел до того, что написал, что в результате деятельности банкиров, «доход» может «превратиться в капитал и, каким бы странным это ни казалось, обесценение средств обращения, действуя таким образом, ведет к определенному увеличению масштабов вынужденного накопления»[31].
Однако тогда он считал, что это явление принадлежит к числу «таких аномалий ставки процента, которые до сих пор не были, насколько мы знаем, включены в круг предметов, изучаемых наукой в полном смысле слова». Первое издание его «Основ» не содержит ничего по этой проблеме. Но в 1865 году, в шестом издании, он дополнил главу «Кредит как заменитель денег» сноской, которая настолько близка к положениям Мальтуса, что кажется весьма вероятным, что некое событие – возможно, публикация Collected Works Д. Стюарта – привлекло его внимание к раннему изложению этой тематики[32].
(7) В течение длительного периода после публикации «Основ» Дж. С. Милля, внимание экономистов привлекала лишь первая из двух рассмотренных нами идей. Многие годы в этой области какой-либо прогресс отсутствовал вовсе. Эпизодические упоминания взглядов ранних авторов бывали, но они не добавляли ничего нового и не привлекали внимания[33]. Концепции «косвенной причинной цепочки, связывающей деньги и цены», разрабатывавшиеся Сиджвиком, Гиффеном, Николсоном и даже Маршаллом[34], почти ничего не добавили к тому, что было сделано за период от Торнтона до Тука. Более существенными была разработка этой тематики и даже независимое открытие заново явления вынужденных сбережений Леоном Вальрасом в 1879 году[35]. Хотя его вклад практически полностью забыт и лишь недавно извлечен из забвения профессором Маржетом, он представляет предмет специального интереса, поскольку, вероятно, через Вальраса эта доктрина попала к Кнуту Викселлю. Лишь этот великий шведский экономист в конце XIX века смог, наконец, объединить две эти, до той поры различные, идеи. Его успех объясняется тем фактом, что эта попытка базировалась на современной и хорошо разработанной теории процента Бем-Баверка. Однако, по любопытной иронии судьбы, Викселль[36] получил известность не благодаря его действительному вкладу в существенное продвижение и развитие старого учения, а из-за одного из утверждений, сделанных по ходу изложения, которое является очевидно ошибочным. Имеется в виду его попытка установить жесткую связь между ставкой процента и изменением общего уровня цен.