Страница:
К числу личных его злодеяний относятся убийство Пармениона и Клита Черного, казнь Каллисфена. События, к ним приведшие, были следующими.
Парменион был самым знаменитым полководцем Филиппа, поэтому, когда Александр решил вторгнуться в Персию, македонцы больше полагались на Пармениона, чем на молодого царя. В их глазах величие Пармениона возрастало еще больше за счет той свободы действий, которую Александр предоставлял своим ведущим полководцам, что вызвало нарекания его матери, попенявшей сыну, будто «он ставит их на одну доску с царями» (Плутарх. Александр. XXXIX). И вот, несмотря на неоспоримый авторитет Пармениона, перед сражением у Арбел Александр намеренно не прислушался к его советам. К этому времени Пармениону было около семидесяти лет и он был не слишком полезен на поле боя, поэтому вскоре Александр сместил его с поста командующего и оставил в Экбатанах (Xамадан) с отрядом фракийских наемников охранять сокровища, там хранившиеся, и отвечать за связь между воинскими подразделениями. Затем в середине весны 330 г. до н. э. Александр принял решение преследовать Дария. Когда Дарий был убит, по праву завоевателя Александр стал правителем Азии. Как персидский царь он понимал военную и политическую необходимость поставить своих подданных в равное положение с македонцами, которые отчаянно этому противились, считая персов расой рабов. Естественно, многие надеялись на Пармениона и его сына Филота, который был начальником конницы, высказывая ему свое недовольство тем, что происходит.
0 том, что произошло, можно только догадываться, но доподлинно известно, что, когда Александр достиг Прады в глубине Дрангианы, раскрылся заговор с целью покушения на его жизнь, в котором был замешан Филот. Арриан пишет, что, по свидетельству Аристобула и Птолемея, когда в Египте Филота подозревали в подобном заговоре, Александр не поверил, во-первых, из-за давнишней дружбы и, во-вторых, из-за того, что был в нем уверен (Арриан. III). Как того требовал обычай, Филот и те, кто подозревались, включая командира батальона фалангистов Аминта и его двух братьев, были выведены перед войском для разбирательства. Когда Филот сознался в том, что «он слышал о каком-то заговоре против Александра»[56], – за то, что не донес о нем, он был осужден и казнен; Аминта и его братьев оправдали.
Xотя мало кто сомневался в том, что Филота судили справедливо, все же, наверное, было бы предусмотрительнее отстранить его от командования и замять скандал; ведь теперь Александр столкнулся с огромной дилеммой. В Праде его отделяли от Экбатан 800 миль Соляной пустыни. Если бы Парменион в отместку за гибель своего сына воспользовался имперскими сокровищами и поднял мятеж во внутренней Азии, коммуникации Александра были бы перекрыты, армия оказалась бы на голодном пайке и военная кампания провалилась бы. В любом случае армии пришлось бы вернуться – если бы было возможно, чтобы подавить мятеж. Поскольку не было доказательств участия Пармениона в заговоре, Александр не мог отдать его под стражу и учинить над ним суд[57], но также не мог снять его с его поста, не вызывая враждебных чувств, поэтому он решил его убрать и вскоре после казни Филота послал Полидама через пустыню на быстром верблюде с письмами к полководцам в Мидии, в которых приказывал умертвить Пармениона. Приказ был исполнен, и Тарн пишет, что «если гибель Филота была обставлена как законное юридическое решение, то смерть Пармениона была чистой воды убийством». Он добавляет: «вместе с тем Александр показал своим полководцам, кто хозяин; он нанес упреждающий удар, и урок был воспринят: только через шесть лет ему пришлось ударить вновь» (Александр Великий. Т. I. С. 64. См. т. II, прил. 12, полный разбор).
Xотя убийство Клита[58] не похоже на убийство Пармениона, причина его та же – неприятие македонянами персидской политики Александра. Это случилось в Мараканде (Самарканд) в Согдиане на пиру, на который Александр позвал Клита, Птолемея, Пердикку и других своих гетайров. Речь зашла о храбрости, и чтобы польстить Александру, некоторые из присутствовавших стали сравнивать его с Гераклом и восхвалять его подвиги, сопоставляя их с подвигами его отца. Клит, который был старым воином Филиппа и сердился на Александра за то, что тот перенял персидские обычаи, раздраженно отвечал, что деяния Александра едва ли вызывают доверие у македонцев, и напомнил ему об убийствах Аттала и Пармениона. Александр в ярости вскочил на ноги и стал звать своих охранников, но те, что находились рядом с ним, удержали его от нападения на Клита. Тем временем Птолемей постарался вывести Клита из помещения, но через минуту он вырвался из рук тех, кто его удерживал, и поспешил назад. Увидев его, Александр, уже не владея собой, выхватил пику из рук охранника и с криком «Ну и отправляйся теперь к Филиппу, Пармениону и Аталлу!» проткнул его насквозь. Затем, осознав ужас содеянного, – ведь он убил человека, который спас его жизнь в битве при Гранике, брата своей няни Ланики, – он бросился на свое ложе и три дня лежал недвижно, отказываясь от воды и пищи.
Единственным оправданием может служить то обстоятельство, что оба они были пьяны. Это единственный случай, когда Александр описан напившимся и потерявшим контроль над собой. О его раскаянии Арриан пишет: «Я полагаю, Александр заслуживает похвалы – за то, что он не имел злого умысла, или, еще того хуже, не стал защищать и оправдывать свой поступок, но признавал, что совершил преступление, поскольку он только человек (и поэтому может заблуждаться) (Арриан. IV). А в своей «Апологии ошибок Александра» он пишет: Как бы то ни было, я убежден, что Александр единственный из всех древних царей, который по высоте натуры признавал совершенные им ошибки».
Хотя третье злодеяние, вменяемое Александру, не похоже на первые два, причины его опять-таки лежат в его проперсидской политике. В 327 г. до н. э. в Бактрах, чтобы укрепить свою политику, он решил ввести практику проскинезы. Это был старинный восточный обычай, выражавший чувство глубокого почтения, которое нижестоящий испытывал к господину, ничего общего не имевший с поклонением божеству. Однако греки и македонцы именно так его и воспринимали и поэтому рассматривали его как унижение достоинства и как рабский обычай[59]. Кажется, Александр ожидал, что Каллисфен поддержит его в этом начинании, поскольку он всегда льстил Александру, заявляя, что тот является сыном Зевса, а описывая приход армии Александра к морскому побережью у подножия горы Климакс в Ликии, дошел до того, что утверждал, будто волны простирались пред ним ниц, как если бы он был богом. Но когда на пиру был введен ритуал проскинезы, Каллисфен этому воспротивился, очевидно чтобы сохранить лицо перед македонянами. Он заметил Александру, что «следует различать почтение, оказываемое ему греками и македонянами, и почтение его персидских подданных» (Арриан. IV). Это вызвало такой гнев Александра, что он отказал Каллисфену в обычном поцелуе, на что Каллисфен ответил: «Что ж, я удалюсь, обеднев на один поцелуй!» (Плутарх. Александр. Арриан. IV)
Xотя Александр был очень огорчен, он понял, что Каллисфен высказал мнение войска, и, согласно Арриану, «он позволил македонцам не выполнять этой церемонии», а затем, после долгого молчания, он «позволил самым знатным персам простираться перед ним», что означало, что, хотя он и не требовал этого обычая от своих воинов, он оставил его для своих персидских подданных. Однако он был зол на то, что льстец выставил его глупцом. Вскоре был раскрыт заговор пажей, в котором, говорят, был замешан и Каллисфен.
В обязанности пажей входило охранять царя во время ночного сна и сопровождать его на охоте. Один из них, Ермолай, ученик Каллисфена, был наказан за нарушение этикета на охоте и так обиделся, что вознамерился убить царя во время сна. Он заручился поддержкой некоторых своих товарищей, но один из них, устрашенный таким предложением, рассказал о заговоре своему другу, и об этом было доложено Птолемею. Заговорщиков взяли под стражу, в соответствии с рассказом Птолемея и Аристобула, который приводит Арриан, юноши сознались, что именно Каллисфен подстрекал их, но Арриан добавляет: «Тем не менее большинство авторов с этим не согласны, но допускают, что Александр охотно поверил в дурные намерения Каллис– фена, и потому, что уже давно чувствовал его ненависть, и потому, что Ермолай числился его ближайшим другом» (там же. IV). Осужденные пажи были забиты камнями до смерти, а Каллисфен казнен по обвинению в заговоре.
Есть мнение, что Каллисфен часто совал нос в чужие дела и был приспособленцем, слишком много о себе возомнившем[60], он льстил Александру в лицо и критиковал его за глаза за то, чем восхищался в его присутствии. По словам Тимея (ок. 356–260 гг. до н. э.), «Каллисфен был просто сикофантом – и вел себя отнюдь не в соответствии со своей философией. Он заслужил наказание от руки Александра, поскольку, как мог, старался его портить» (цит. Полибием, XII, 12). Виновен или нет был Каллисфен, пишет Тарн, он был отомщен, поскольку принадлежал к школе перипатетиков, которая нарисовала портрет Александра в самых мрачных тонах[61].
В конце своей истории Арриан вновь возвращается к неблаговидным поступкам Александра: «Те, кто считают Александра дурным человеком, пусть остаются при своем мнении; однако пусть они прежде всего будут иметь в виду не только его действия, за которые следует его порицать, но и все им совершенное. Затем пусть оглянутся на себя, а также на то, какая судьба им выпала, и только тогда оценивают, кого же они порицают. Это был великий человек, который стал царем двух континентов (Европы и Азии) и прославился на весь мир; а тот, кто упрекает его, человек не великий и живет, растрачивая себя по пустякам, и не добивается успеха в жизни. Что до меня, я полагаю, что в то время не было такого народа, города или даже отдельного человека, который не знал бы имени Александра. По этой причине мне кажется, что, в отличие от других людей, он не мог появиться на свет без божественного промысла»[62].
Глава 4
География в IV в. до н. э
Устройство Персидской империи
Парменион был самым знаменитым полководцем Филиппа, поэтому, когда Александр решил вторгнуться в Персию, македонцы больше полагались на Пармениона, чем на молодого царя. В их глазах величие Пармениона возрастало еще больше за счет той свободы действий, которую Александр предоставлял своим ведущим полководцам, что вызвало нарекания его матери, попенявшей сыну, будто «он ставит их на одну доску с царями» (Плутарх. Александр. XXXIX). И вот, несмотря на неоспоримый авторитет Пармениона, перед сражением у Арбел Александр намеренно не прислушался к его советам. К этому времени Пармениону было около семидесяти лет и он был не слишком полезен на поле боя, поэтому вскоре Александр сместил его с поста командующего и оставил в Экбатанах (Xамадан) с отрядом фракийских наемников охранять сокровища, там хранившиеся, и отвечать за связь между воинскими подразделениями. Затем в середине весны 330 г. до н. э. Александр принял решение преследовать Дария. Когда Дарий был убит, по праву завоевателя Александр стал правителем Азии. Как персидский царь он понимал военную и политическую необходимость поставить своих подданных в равное положение с македонцами, которые отчаянно этому противились, считая персов расой рабов. Естественно, многие надеялись на Пармениона и его сына Филота, который был начальником конницы, высказывая ему свое недовольство тем, что происходит.
0 том, что произошло, можно только догадываться, но доподлинно известно, что, когда Александр достиг Прады в глубине Дрангианы, раскрылся заговор с целью покушения на его жизнь, в котором был замешан Филот. Арриан пишет, что, по свидетельству Аристобула и Птолемея, когда в Египте Филота подозревали в подобном заговоре, Александр не поверил, во-первых, из-за давнишней дружбы и, во-вторых, из-за того, что был в нем уверен (Арриан. III). Как того требовал обычай, Филот и те, кто подозревались, включая командира батальона фалангистов Аминта и его двух братьев, были выведены перед войском для разбирательства. Когда Филот сознался в том, что «он слышал о каком-то заговоре против Александра»[56], – за то, что не донес о нем, он был осужден и казнен; Аминта и его братьев оправдали.
Xотя мало кто сомневался в том, что Филота судили справедливо, все же, наверное, было бы предусмотрительнее отстранить его от командования и замять скандал; ведь теперь Александр столкнулся с огромной дилеммой. В Праде его отделяли от Экбатан 800 миль Соляной пустыни. Если бы Парменион в отместку за гибель своего сына воспользовался имперскими сокровищами и поднял мятеж во внутренней Азии, коммуникации Александра были бы перекрыты, армия оказалась бы на голодном пайке и военная кампания провалилась бы. В любом случае армии пришлось бы вернуться – если бы было возможно, чтобы подавить мятеж. Поскольку не было доказательств участия Пармениона в заговоре, Александр не мог отдать его под стражу и учинить над ним суд[57], но также не мог снять его с его поста, не вызывая враждебных чувств, поэтому он решил его убрать и вскоре после казни Филота послал Полидама через пустыню на быстром верблюде с письмами к полководцам в Мидии, в которых приказывал умертвить Пармениона. Приказ был исполнен, и Тарн пишет, что «если гибель Филота была обставлена как законное юридическое решение, то смерть Пармениона была чистой воды убийством». Он добавляет: «вместе с тем Александр показал своим полководцам, кто хозяин; он нанес упреждающий удар, и урок был воспринят: только через шесть лет ему пришлось ударить вновь» (Александр Великий. Т. I. С. 64. См. т. II, прил. 12, полный разбор).
Xотя убийство Клита[58] не похоже на убийство Пармениона, причина его та же – неприятие македонянами персидской политики Александра. Это случилось в Мараканде (Самарканд) в Согдиане на пиру, на который Александр позвал Клита, Птолемея, Пердикку и других своих гетайров. Речь зашла о храбрости, и чтобы польстить Александру, некоторые из присутствовавших стали сравнивать его с Гераклом и восхвалять его подвиги, сопоставляя их с подвигами его отца. Клит, который был старым воином Филиппа и сердился на Александра за то, что тот перенял персидские обычаи, раздраженно отвечал, что деяния Александра едва ли вызывают доверие у македонцев, и напомнил ему об убийствах Аттала и Пармениона. Александр в ярости вскочил на ноги и стал звать своих охранников, но те, что находились рядом с ним, удержали его от нападения на Клита. Тем временем Птолемей постарался вывести Клита из помещения, но через минуту он вырвался из рук тех, кто его удерживал, и поспешил назад. Увидев его, Александр, уже не владея собой, выхватил пику из рук охранника и с криком «Ну и отправляйся теперь к Филиппу, Пармениону и Аталлу!» проткнул его насквозь. Затем, осознав ужас содеянного, – ведь он убил человека, который спас его жизнь в битве при Гранике, брата своей няни Ланики, – он бросился на свое ложе и три дня лежал недвижно, отказываясь от воды и пищи.
Единственным оправданием может служить то обстоятельство, что оба они были пьяны. Это единственный случай, когда Александр описан напившимся и потерявшим контроль над собой. О его раскаянии Арриан пишет: «Я полагаю, Александр заслуживает похвалы – за то, что он не имел злого умысла, или, еще того хуже, не стал защищать и оправдывать свой поступок, но признавал, что совершил преступление, поскольку он только человек (и поэтому может заблуждаться) (Арриан. IV). А в своей «Апологии ошибок Александра» он пишет: Как бы то ни было, я убежден, что Александр единственный из всех древних царей, который по высоте натуры признавал совершенные им ошибки».
Хотя третье злодеяние, вменяемое Александру, не похоже на первые два, причины его опять-таки лежат в его проперсидской политике. В 327 г. до н. э. в Бактрах, чтобы укрепить свою политику, он решил ввести практику проскинезы. Это был старинный восточный обычай, выражавший чувство глубокого почтения, которое нижестоящий испытывал к господину, ничего общего не имевший с поклонением божеству. Однако греки и македонцы именно так его и воспринимали и поэтому рассматривали его как унижение достоинства и как рабский обычай[59]. Кажется, Александр ожидал, что Каллисфен поддержит его в этом начинании, поскольку он всегда льстил Александру, заявляя, что тот является сыном Зевса, а описывая приход армии Александра к морскому побережью у подножия горы Климакс в Ликии, дошел до того, что утверждал, будто волны простирались пред ним ниц, как если бы он был богом. Но когда на пиру был введен ритуал проскинезы, Каллисфен этому воспротивился, очевидно чтобы сохранить лицо перед македонянами. Он заметил Александру, что «следует различать почтение, оказываемое ему греками и македонянами, и почтение его персидских подданных» (Арриан. IV). Это вызвало такой гнев Александра, что он отказал Каллисфену в обычном поцелуе, на что Каллисфен ответил: «Что ж, я удалюсь, обеднев на один поцелуй!» (Плутарх. Александр. Арриан. IV)
Xотя Александр был очень огорчен, он понял, что Каллисфен высказал мнение войска, и, согласно Арриану, «он позволил македонцам не выполнять этой церемонии», а затем, после долгого молчания, он «позволил самым знатным персам простираться перед ним», что означало, что, хотя он и не требовал этого обычая от своих воинов, он оставил его для своих персидских подданных. Однако он был зол на то, что льстец выставил его глупцом. Вскоре был раскрыт заговор пажей, в котором, говорят, был замешан и Каллисфен.
В обязанности пажей входило охранять царя во время ночного сна и сопровождать его на охоте. Один из них, Ермолай, ученик Каллисфена, был наказан за нарушение этикета на охоте и так обиделся, что вознамерился убить царя во время сна. Он заручился поддержкой некоторых своих товарищей, но один из них, устрашенный таким предложением, рассказал о заговоре своему другу, и об этом было доложено Птолемею. Заговорщиков взяли под стражу, в соответствии с рассказом Птолемея и Аристобула, который приводит Арриан, юноши сознались, что именно Каллисфен подстрекал их, но Арриан добавляет: «Тем не менее большинство авторов с этим не согласны, но допускают, что Александр охотно поверил в дурные намерения Каллис– фена, и потому, что уже давно чувствовал его ненависть, и потому, что Ермолай числился его ближайшим другом» (там же. IV). Осужденные пажи были забиты камнями до смерти, а Каллисфен казнен по обвинению в заговоре.
Есть мнение, что Каллисфен часто совал нос в чужие дела и был приспособленцем, слишком много о себе возомнившем[60], он льстил Александру в лицо и критиковал его за глаза за то, чем восхищался в его присутствии. По словам Тимея (ок. 356–260 гг. до н. э.), «Каллисфен был просто сикофантом – и вел себя отнюдь не в соответствии со своей философией. Он заслужил наказание от руки Александра, поскольку, как мог, старался его портить» (цит. Полибием, XII, 12). Виновен или нет был Каллисфен, пишет Тарн, он был отомщен, поскольку принадлежал к школе перипатетиков, которая нарисовала портрет Александра в самых мрачных тонах[61].
В конце своей истории Арриан вновь возвращается к неблаговидным поступкам Александра: «Те, кто считают Александра дурным человеком, пусть остаются при своем мнении; однако пусть они прежде всего будут иметь в виду не только его действия, за которые следует его порицать, но и все им совершенное. Затем пусть оглянутся на себя, а также на то, какая судьба им выпала, и только тогда оценивают, кого же они порицают. Это был великий человек, который стал царем двух континентов (Европы и Азии) и прославился на весь мир; а тот, кто упрекает его, человек не великий и живет, растрачивая себя по пустякам, и не добивается успеха в жизни. Что до меня, я полагаю, что в то время не было такого народа, города или даже отдельного человека, который не знал бы имени Александра. По этой причине мне кажется, что, в отличие от других людей, он не мог появиться на свет без божественного промысла»[62].
Глава 4
Театр военных действий
География в IV в. до н. э
Сегодня трудно представить любую крупномасштабную военную операцию без точной карты, на которую может опереться стратег или тактик, однако это стало возможным лишь сравнительно недавно. Чтобы составить себе представление о тех трудностях и опасностях, с которыми столкнулся Александр, начав свой поход, следует вкратце обрисовать, что было известно об окружающих землях в его время и что он мог знать о театре военных действий.
В IV в. до н. э. люди были более-менее знакомы с географией лишь ничтожно малой части реального мира. Считается, что Анаксимандр Милетский, родившийся в 610 г. до н. э., первым из греков нарисовал карту земли. Спустя сто лет ее воспроизвел греческий историк Гекатэй, также уроженец Милета, который принял участие в ионийском мятеже в 500–494 гг. до н. э.[63] На этой карте земная твердь имела форму диска, состоящего из двух полумесяцев: северный был Европой, а южный объединял Азию и Африку; между ними внутреннее море – Средиземное. В центре ойкумены располагался Босфор, который соединял Европу с Азией, а вокруг всей обитаемой суши протекала река Океан. Она текла на север от самой западной точки Средиземноморья – Геркулесовых столпов, затем поворачивала на восток к Каспийскому (Гирканскому) морю, которое считалось заливом на самых восточных окраинах Европы. Средиземное море было изображено довольно точно, так же как и Черное море (Эвксинский Понт) и Азовское море (Меотийское озеро). Дунай (Истр) тек в юго-восточном направлении откуда-то с севера современной Франции и впадал в Черное море, а исток Нила мыслился в Индии. Индия располагалась непосредственно за Каспийским морем, и Нил проделывал долгий путь в юго– западном направлении, а затем поворачивал резко на север, через Египет, и впадал в Средиземное море.
После Гекатэя появился Геродот, который родился около 484 г. до н. э. Свои географические познания он черпал по большей части из собственных странствий и сведений, которые собирал по пути, что позволило ему сделать огромный шаг вперед по сравнению с ионийскими картографами. Вместо круга он изобразил вытянутый с запада и востока овал, разделив его на три континента – Европу, Азию и Ливию – вместо двух. Ливия, утверждает он, со всех сторон омывается морем, кроме того места, где она соединяется с Азией Суэцким перешейком. Далее он сообщает, что финикийцы, посланные царем Египта Неконом, прошли вдоль ее берегов (617–610 гг. до н. э.): они вышли из Красного моря и вернулись через Геркулесовы столпы. И хотя Геродот сомневается, но в пользу правдивости этого сообщения говорит то, что финикийцы, обходя Ливию с западной ее стороны, «видели восходящее солнце по правую руку (IV), это и доказывает, что кругосветное плавание действительно имело место.
Геродот также утверждает, что границы Европы неизвестны и что «нет человека, который мог бы сказать, омывает ли ее море на севере или на востоке, поскольку она простирается на неопределенное расстояние, больше чем два других материка (IV). Он также пишет, что янтарь добывают на севере Европы; отвергает как вымышленные все сообщения о Касситеридах и многое может рассказать о землях к северу от Черного моря, особенно Скифии, которая расположена между Дунаем и Азовским морем. Среди рек он упоминает Истр, Борисфен (Днепр) и Танаис (Дон).
В отличие от своих предшественников и географов, живших после него, он верно представляет себе Каспийское море как озеро, а не залив Океана (I, 203) и знает, что с запада оно граничит с Кавказом, а с востока – с обширной равниной, «протянувшейся насколько хватает глаз», большую часть ее населяют массагеты. Во время длительного странствия по Египту он узнал, что существует узкий залив (Красное море) Эритрейского моря (Индийского океана), вдающийся в сушу между Аравией и Египтом, длина которого составляет «сорок дней пути на корабле» (II). Согласно Геродоту, Аравия – последняя обитаемая часть суши по направлению к Южной Азии (III), а Эфиопия – последняя обитаемая часть суши в Ливии (III).
Его знания об Азии ограничиваются Персидской империей, в западных регионах которой он много путешествовал, и, несмотря на отдаленность Индии, он многое может рассказать об этой стране. Индия Геродота, однако, заканчивается Пенджабом, который он полагает самой удаленной точкой обитаемого мира на востоке (III, 106). Далее нет ничего, кроме песчаной пустыни, и он ничего не знает о большом южном полуострове. Геродот пишет, что Индия густо населена, что ее народы многочисленны и говорят на разных языках, что некоторые из них ведут кочевой образ жизни, а другие – оседлые и что они не убивают животных и питаются плодами и овощами (III, 98—100). Он рассказывает о стране Пактиике (земля Патанов), что там используют растительную шерсть (хлопок) для изготовления одежды, сообщает, что в Инде, как и в Ниле, водятся крокодилы, однако, что странно, он не упоминает о слонах.
Последним из географов, о котором следует упомянуть, был Аристотель, современник Александра. Он учил, что земля – сфера не очень большого размера, находится в центре вселенной и «гораздо меньше по размерам, даже чем некоторые звезды» (Аристотель. Метеорологика. I). Суша окружена водой, и за пределами Индии и за Геркулесовыми столпами нет ничего, кроме Океана[64]. Он знает, что Красное море соединяется с Океаном «узким каналом», он также упоминает два «внутренних моря» – Гирканское и Каспийское, – которые «не имеют связи с Океаном» (Метеорологика. II). Получается, если только он не имеет в виду одно море под двумя разными названиями, что речь идет о Каспийском и Аральском морях. Он приводит длинный список европейских рек, а о реках Азии пишет: «В Азии с горы под названием Парнас стекает больше всего рек, и самые крупные, – а гора, по общему мнению, самая высокая гора в стороне зимнего восхода. Если перевалить эту гору, видно внешнее море, чьи пределы неведомы жителям нашей части земли. Так вот, с этой горы стекают среди прочих реки Бактр, Xоасп и Аракс, а как часть этой последней отделяется Танаис, (впадающий) в Меотийское озеро, также и Инд – самая большая из рек – стекает оттуда. С Кавказа среди множества других рек, чрезвычайно многочисленных и полноводных, стекает также Фасис. Кавказ и по протяженности и по высоте – самый большой горный хребет в стороне летнего восхода» (Метеорологика. II. Пер. Н. В. Брагинской).
Таков был свод географических знаний, когда Александр планировал свои походы: небольшой, ограниченный мир, в котором, кроме Греции, Европу особенно не брали в расчет, в котором Египет был зависимым от Персии государством, а империя персов простиралась через обитаемую Азию до Океана. Если верна история о том, что Александр после возвращения из Индии в Вавилон собирался покорять другие страны, ему мало что оставалось бы покорить в соответствии со знаниями современных ему географов.
Xотя обитаемый мир, известный Александру, был лишь частью мира, известного в наше время, его театр военных действий был огромен. Он протянулся от южного берега Дуная до Инда, и от Сырдарьи до Нила. Кроме Балканского полуострова, эта территория включала такие современные страны, как Сирия, Палестина, азиатская часть Турции, половина Египта, Ирак, Иран, Афганистан, Пенджаб, Балухистан и Южный Туркестан. Вместе это составляло всего около 2 млн квадратных миль – то есть две трети современной территории США, население которых оценивается примерно в 50 млн жителей.
Военные кампании Александра разворачивались в разных типах местности: здесь были плодородные долины, засушливые пустыни, огромные горные хребты и большие реки; сложный и трудный театр военных действий. Большую часть современной территории Ирана (Ария «Авесты», земля ариев, или «просветленных»; тогда – центральные и восточные части Персидской империи) занимают горные плато, протянувшиеся от западного течения Инда до Тигра: засушливые плоскогорья высотой 5 тыс. футов над уровнем моря в Кермане и Исфахане, 4 тыс. футов в Ширазе и Иезде, 3 тыс. футов в Тегеране и Месхеде. Зимой температура здесь порой опускается ниже нулевой отметки, а летом – достигает 129 градусов по Фаренгейту (сэр Сайкс Перси. История Персии. 1921. С. 8). Однако со времен Александра климат изменился, и тогда эти земли были более плодородными, чем в наши дни. Эллсворт Xантингтон указывает, что в ныне засушливых регионах, «таких, как Сеистан, провинция Кермана, горные районы Афганистана и северные границы великой пустыни Дашт-и-Лут», были обнаружены развалины некогда могучих городов и что «если армия Александра прошла маршем через Афганистан во главе с Кратером без особых трудностей, то настоящей загадкой является, как сегодня смог бы пройти Кратер со слонами и тяжелым снаряжением от Гильменда до Нармашира», поскольку большая часть этого пути в 180 миль «сегодня представляет собой абсолютную пустыню» (Эллсворт Xантингтон. Пульс Азии. 1907. С. 314—18).
Некоторые реки высохли, другие изменили русло, и среди прочего оказывается, что Окс впадал не только в Аральское море, но также по Узбой-Келифской котловине – в Каспийское [65]. Когда Xантингтон исследовал этот регион в 1903 г., он обнаружил песчаные наносы на разных высотах, вплоть до 600 футов над нынешними уровнем Каспийского моря; по всей вероятности, 2200 лет назад «Каспийское море было выше на 150 футов, чем в наши дни, и соединялось с Аральским морем» (Пульс Азии. С. 337).
В Пенджабе изменились русла многих рек; хотя мы располагаем данными только со времен арабского вторжения 712 г. С тех пор Биас изменил свое течение и слился с Сатледжем, а Инд, Джелум, Хенаб и Рави постоянно меняли русла и места слияния. Со времени правления Акбара (1556–1605) дельта Инда сместилась более чем на 15 миль, и это сильно меняло береговую линию Макрана. Поскольку в продолжение 1000 лет до прихода арабов подобные перемены также могли происходить, Винсент А. Смит полагает возможным, что во времена Александра еще были реки, впоследствии пересохшие, – Хакра или Вахиндар, и что реки Пенджаба, включая Инд, соединялись и образовывали одну реку, впоследствии известную как Михран Синдский (Ранняя история Индии. 1924. С. 103). Это подтверждается Аристобулом, который пишет, «что, посланный с каким-то поручением, он видел страну с более чем тысячью городов вместе с селениями, покинутую жителями, потому что Инд, оставив свое прежнее русло и повернув налево в другое русло, гораздо более глубокое, стремительно течет, низвергаясь подобно катаракту (мощный поток); поэтому оставленная справа область уже более не обводняется разливом реки, так как она лежит теперь не только выше нового русла, но и выше уровня воды во время разлива» (Страбон. XV. Пер Г.А. Стратановского).
Если «налево» означает «на восток», новый канал, о котором он сообщает, должен быть южной частью ныне высохшего русла Хакры; если «на запад», то это нынешнее русло Инда.
В IV в. до н. э. люди были более-менее знакомы с географией лишь ничтожно малой части реального мира. Считается, что Анаксимандр Милетский, родившийся в 610 г. до н. э., первым из греков нарисовал карту земли. Спустя сто лет ее воспроизвел греческий историк Гекатэй, также уроженец Милета, который принял участие в ионийском мятеже в 500–494 гг. до н. э.[63] На этой карте земная твердь имела форму диска, состоящего из двух полумесяцев: северный был Европой, а южный объединял Азию и Африку; между ними внутреннее море – Средиземное. В центре ойкумены располагался Босфор, который соединял Европу с Азией, а вокруг всей обитаемой суши протекала река Океан. Она текла на север от самой западной точки Средиземноморья – Геркулесовых столпов, затем поворачивала на восток к Каспийскому (Гирканскому) морю, которое считалось заливом на самых восточных окраинах Европы. Средиземное море было изображено довольно точно, так же как и Черное море (Эвксинский Понт) и Азовское море (Меотийское озеро). Дунай (Истр) тек в юго-восточном направлении откуда-то с севера современной Франции и впадал в Черное море, а исток Нила мыслился в Индии. Индия располагалась непосредственно за Каспийским морем, и Нил проделывал долгий путь в юго– западном направлении, а затем поворачивал резко на север, через Египет, и впадал в Средиземное море.
После Гекатэя появился Геродот, который родился около 484 г. до н. э. Свои географические познания он черпал по большей части из собственных странствий и сведений, которые собирал по пути, что позволило ему сделать огромный шаг вперед по сравнению с ионийскими картографами. Вместо круга он изобразил вытянутый с запада и востока овал, разделив его на три континента – Европу, Азию и Ливию – вместо двух. Ливия, утверждает он, со всех сторон омывается морем, кроме того места, где она соединяется с Азией Суэцким перешейком. Далее он сообщает, что финикийцы, посланные царем Египта Неконом, прошли вдоль ее берегов (617–610 гг. до н. э.): они вышли из Красного моря и вернулись через Геркулесовы столпы. И хотя Геродот сомневается, но в пользу правдивости этого сообщения говорит то, что финикийцы, обходя Ливию с западной ее стороны, «видели восходящее солнце по правую руку (IV), это и доказывает, что кругосветное плавание действительно имело место.
Геродот также утверждает, что границы Европы неизвестны и что «нет человека, который мог бы сказать, омывает ли ее море на севере или на востоке, поскольку она простирается на неопределенное расстояние, больше чем два других материка (IV). Он также пишет, что янтарь добывают на севере Европы; отвергает как вымышленные все сообщения о Касситеридах и многое может рассказать о землях к северу от Черного моря, особенно Скифии, которая расположена между Дунаем и Азовским морем. Среди рек он упоминает Истр, Борисфен (Днепр) и Танаис (Дон).
В отличие от своих предшественников и географов, живших после него, он верно представляет себе Каспийское море как озеро, а не залив Океана (I, 203) и знает, что с запада оно граничит с Кавказом, а с востока – с обширной равниной, «протянувшейся насколько хватает глаз», большую часть ее населяют массагеты. Во время длительного странствия по Египту он узнал, что существует узкий залив (Красное море) Эритрейского моря (Индийского океана), вдающийся в сушу между Аравией и Египтом, длина которого составляет «сорок дней пути на корабле» (II). Согласно Геродоту, Аравия – последняя обитаемая часть суши по направлению к Южной Азии (III), а Эфиопия – последняя обитаемая часть суши в Ливии (III).
Его знания об Азии ограничиваются Персидской империей, в западных регионах которой он много путешествовал, и, несмотря на отдаленность Индии, он многое может рассказать об этой стране. Индия Геродота, однако, заканчивается Пенджабом, который он полагает самой удаленной точкой обитаемого мира на востоке (III, 106). Далее нет ничего, кроме песчаной пустыни, и он ничего не знает о большом южном полуострове. Геродот пишет, что Индия густо населена, что ее народы многочисленны и говорят на разных языках, что некоторые из них ведут кочевой образ жизни, а другие – оседлые и что они не убивают животных и питаются плодами и овощами (III, 98—100). Он рассказывает о стране Пактиике (земля Патанов), что там используют растительную шерсть (хлопок) для изготовления одежды, сообщает, что в Инде, как и в Ниле, водятся крокодилы, однако, что странно, он не упоминает о слонах.
Последним из географов, о котором следует упомянуть, был Аристотель, современник Александра. Он учил, что земля – сфера не очень большого размера, находится в центре вселенной и «гораздо меньше по размерам, даже чем некоторые звезды» (Аристотель. Метеорологика. I). Суша окружена водой, и за пределами Индии и за Геркулесовыми столпами нет ничего, кроме Океана[64]. Он знает, что Красное море соединяется с Океаном «узким каналом», он также упоминает два «внутренних моря» – Гирканское и Каспийское, – которые «не имеют связи с Океаном» (Метеорологика. II). Получается, если только он не имеет в виду одно море под двумя разными названиями, что речь идет о Каспийском и Аральском морях. Он приводит длинный список европейских рек, а о реках Азии пишет: «В Азии с горы под названием Парнас стекает больше всего рек, и самые крупные, – а гора, по общему мнению, самая высокая гора в стороне зимнего восхода. Если перевалить эту гору, видно внешнее море, чьи пределы неведомы жителям нашей части земли. Так вот, с этой горы стекают среди прочих реки Бактр, Xоасп и Аракс, а как часть этой последней отделяется Танаис, (впадающий) в Меотийское озеро, также и Инд – самая большая из рек – стекает оттуда. С Кавказа среди множества других рек, чрезвычайно многочисленных и полноводных, стекает также Фасис. Кавказ и по протяженности и по высоте – самый большой горный хребет в стороне летнего восхода» (Метеорологика. II. Пер. Н. В. Брагинской).
Таков был свод географических знаний, когда Александр планировал свои походы: небольшой, ограниченный мир, в котором, кроме Греции, Европу особенно не брали в расчет, в котором Египет был зависимым от Персии государством, а империя персов простиралась через обитаемую Азию до Океана. Если верна история о том, что Александр после возвращения из Индии в Вавилон собирался покорять другие страны, ему мало что оставалось бы покорить в соответствии со знаниями современных ему географов.
Xотя обитаемый мир, известный Александру, был лишь частью мира, известного в наше время, его театр военных действий был огромен. Он протянулся от южного берега Дуная до Инда, и от Сырдарьи до Нила. Кроме Балканского полуострова, эта территория включала такие современные страны, как Сирия, Палестина, азиатская часть Турции, половина Египта, Ирак, Иран, Афганистан, Пенджаб, Балухистан и Южный Туркестан. Вместе это составляло всего около 2 млн квадратных миль – то есть две трети современной территории США, население которых оценивается примерно в 50 млн жителей.
Военные кампании Александра разворачивались в разных типах местности: здесь были плодородные долины, засушливые пустыни, огромные горные хребты и большие реки; сложный и трудный театр военных действий. Большую часть современной территории Ирана (Ария «Авесты», земля ариев, или «просветленных»; тогда – центральные и восточные части Персидской империи) занимают горные плато, протянувшиеся от западного течения Инда до Тигра: засушливые плоскогорья высотой 5 тыс. футов над уровнем моря в Кермане и Исфахане, 4 тыс. футов в Ширазе и Иезде, 3 тыс. футов в Тегеране и Месхеде. Зимой температура здесь порой опускается ниже нулевой отметки, а летом – достигает 129 градусов по Фаренгейту (сэр Сайкс Перси. История Персии. 1921. С. 8). Однако со времен Александра климат изменился, и тогда эти земли были более плодородными, чем в наши дни. Эллсворт Xантингтон указывает, что в ныне засушливых регионах, «таких, как Сеистан, провинция Кермана, горные районы Афганистана и северные границы великой пустыни Дашт-и-Лут», были обнаружены развалины некогда могучих городов и что «если армия Александра прошла маршем через Афганистан во главе с Кратером без особых трудностей, то настоящей загадкой является, как сегодня смог бы пройти Кратер со слонами и тяжелым снаряжением от Гильменда до Нармашира», поскольку большая часть этого пути в 180 миль «сегодня представляет собой абсолютную пустыню» (Эллсворт Xантингтон. Пульс Азии. 1907. С. 314—18).
Некоторые реки высохли, другие изменили русло, и среди прочего оказывается, что Окс впадал не только в Аральское море, но также по Узбой-Келифской котловине – в Каспийское [65]. Когда Xантингтон исследовал этот регион в 1903 г., он обнаружил песчаные наносы на разных высотах, вплоть до 600 футов над нынешними уровнем Каспийского моря; по всей вероятности, 2200 лет назад «Каспийское море было выше на 150 футов, чем в наши дни, и соединялось с Аральским морем» (Пульс Азии. С. 337).
В Пенджабе изменились русла многих рек; хотя мы располагаем данными только со времен арабского вторжения 712 г. С тех пор Биас изменил свое течение и слился с Сатледжем, а Инд, Джелум, Хенаб и Рави постоянно меняли русла и места слияния. Со времени правления Акбара (1556–1605) дельта Инда сместилась более чем на 15 миль, и это сильно меняло береговую линию Макрана. Поскольку в продолжение 1000 лет до прихода арабов подобные перемены также могли происходить, Винсент А. Смит полагает возможным, что во времена Александра еще были реки, впоследствии пересохшие, – Хакра или Вахиндар, и что реки Пенджаба, включая Инд, соединялись и образовывали одну реку, впоследствии известную как Михран Синдский (Ранняя история Индии. 1924. С. 103). Это подтверждается Аристобулом, который пишет, «что, посланный с каким-то поручением, он видел страну с более чем тысячью городов вместе с селениями, покинутую жителями, потому что Инд, оставив свое прежнее русло и повернув налево в другое русло, гораздо более глубокое, стремительно течет, низвергаясь подобно катаракту (мощный поток); поэтому оставленная справа область уже более не обводняется разливом реки, так как она лежит теперь не только выше нового русла, но и выше уровня воды во время разлива» (Страбон. XV. Пер Г.А. Стратановского).
Если «налево» означает «на восток», новый канал, о котором он сообщает, должен быть южной частью ныне высохшего русла Хакры; если «на запад», то это нынешнее русло Инда.
Устройство Персидской империи
В 552 г. до н. э., когда Кир, царевич Аншана, восстал против Мидии, персы, населявшие земли к северу от Персидского залива, были почти никому не известным народом; однако во время правления Кира и его сына Камбиза в результате завоеваний четыре великих царства – Мидия, Лидия, Вавилон и Египет – были объединены в Персидскую империю, которая на 200 лет стала центром мировой истории. Молниеносность этих завоеваний порождена не столько военным могуществом, сколько терпимостью в отношении завоеванных народов. Однако когда в 522 г. до н. э. Камбиз умер, не оставив наследника, империя, не совсем сплоченная, стала распадаться, раздираемая противоречиями, и тогда к власти пришел Дарий (521–486 гг. до н. э.), сын Гидаспа, сатрапа Парфии и Гиркании, родственника Кира. Установив свое владычество, он начал расширять границы империи. Вначале, в 518 г. до н. э., он передвинул восточную границу, которую Кир провел по западным склонам Гиндукуша, за Инд, а спустя шесть лет, в 512 г. до н. э., он перенес западную границу за Мраморное море к Дунаю, и таким образом началось длительное противостояние между Персией и Грецией.