ЗАЕДНО ТИЕ ПОСЕДУВААТ ОНА
ШТО КОПНЕЕ ДА ПОСЕДУВААТ ПОЕДИНЕЧНО,
ВО ШУМАТА, КАДЕ ШТО СИТЕ
ЗАПОЧНАТИ
   – Зачем ты надевал перчатки? Забери у него скипетр! – начал канючить Валиант. – А на другой руке – еще перстень с печатью.
   Джекоб не обратил на карлу никакого внимания. Он напряженно вглядывался в буквы.
ВСЕ ВМЕСТЕ ВЛАДЕЮТ ОНИ ТЕМ,
ЧЕМ ЖАЖДЕТ ОБЛАДАТЬ
КАЖДЫЙ В ОТДЕЛЬНОСТИ,
В УКРЫТИИ, ГДЕ ОНИ ВСЕ
НАЧИНАЛИ
   Нет. Тот, другой, арбалет не нашел. Еще нет.
   – Джекоб. – Лиса была еще в меху.
   Шаги…
   Едва слышные.
   Джекоб поднял лампу. Между колонн как будто мелькнула какая-то фигура, темная, как камень, за которым она попыталась укрыться.
   Лисица бросилась на чужака еще до того, как Джекоб успел ее удержать. Охотничий инстинкт делал Лиску легкомысленной, а Джекоб, устремившись следом за ней, ругал себя за то, что не обыскал как следует склеп. Он услышал визг Лиски и едва не споткнулся о нее. Она упала между колонн и, пока поднималась на ноги, меняла образ. В тот же миг позади них раздался вопль карлика, зовущего их на помощь.
   На незнакомце, оттолкнувшем карлика с дороги, была одежда из ящеричных шкурок, а темно-зеленые прожилки выгодно подчеркивали текстуру его черной ониксовой кожи. Гоил. Джекоб ринулся было на него, но, как назло, в ногах у него замешался Валиант, и гоил, прикрывая за собой дверь в склеп, насмешливо сделал ему ручкой. Валиант завизжал и, спотыкаясь, покатился вслед за ним. Он впился ногтями во фриз из черепов и с таким остервенением принялся трясти дверь, что у него под руками начали крошиться кости.
   – Почему ты его не пристрелил? – кричал он. – Быть запертым в усыпальнице! Так ты себе представляешь прекрасную смерть?
   Лискин лоб был весь в крови. Джекоб в тревоге отвел ей назад волосы, но рваная рана под ними была не слишком глубокой.
   – И как ты его не заметила?
   – У него нет запаха.
   Она злилась. На саму себя, на чужака, который их надул.
   Нет запаха. Джекоб посмотрел на тень с покрытым смолой кинжалом в горле. Гоил знал толк в своем деле.
   – Мы здесь с голоду сдохнем! – Валиант озирался, словно крыса, угодившая в мышеловку.
   Джекоб направился обратно к алебастровым полосам и стал изучать буквы.
   – Скорее уж задохнемся.
   Лиска приблизилась к нему.
   – Я возьму его след, – прошептала она ему. – Обещаю.
   Но Джекоб покачал головой:
   – Забудь про гоила. Арбалета у него все равно нет.
   Он смотрел на буквы. Они были тем следом, по которому нужно идти.
   Ты покойник… Еще нет.
   – Чем это вы там занимаетесь, черт вас побери? – Голос Валианта заполонил склеп настоящей карликовой паникой. – Сделайте же наконец что-нибудь! Ведь это наверняка не первый склеп, где вы оказались запертыми!
   Тут карлик попал в точку. Джекоб вернулся к саркофагу и взялся руками в перчатках за скипетр. Среди строителей королевских усыпальниц бытовало поверье, что их повелитель лишь уснул и в один прекрасный день проснется. Потому они клали ему в гроб ключ. Хотя в пробуждение безголового короля поверить было особенно трудно.
   Дверь в усыпальницу мгновенно распахнулась, едва Джекоб выписал скипетром в воздухе имя Гуисмунда. Валиант с облегчением заспешил на свободу, но Джекоб перешагнул через мертвого охотника за сокровищами, лежавшего перед дверью, и прислушался. Рыцари-висельники раскачивались потихоньку туда-сюда, и ему почудилось, что он слышит вдалеке шаги.
   – И откуда этот гоил разнюхал про склеп? – брюзжал Валиант. – Ну, если совет карликов отрядил его без моего согласия, я…
   – Глупости! Зачем бы ему понадобилось усыплять великанца, если бы за всем этим стоял твой карликовый совет? – перебил его Джекоб. – Нет. – Он снял с мертвеца за дверью куртку. – Его называют Бастардом, и он единственный гоил, который мало-мальски понимает в охоте за сокровищами.
   – Бастард… ну конечно! – Валиант провел рукой по лицу. Капли холодного пота все еще поблескивали у него на лбу. – Тот, который запросто может подкоротить конкурентам пальчики.
   – Пальчики, язык, нос… Слава у него та еще.
   Джекоб завернул скипетр в куртку мертвеца.
   – Ты не находишь ли, что было бы справедливо дать вот это мне? – промурлыкал Валиант и одарил его своей наиневиннейшей улыбкой. – Это еще не большая цена. За все мое гостеприимство, так сказать… неоценимую помощь…
   – Ах за помощь? – Лиска взяла у Джекоба из рук сверток со скипетром. – Ты задолжал мне еще половину за перо, но мы готовы тебе немного уступить, если ты достанешь нам лошадей и провиант на дорогу.
   – Провиант на дорогу? Зачем?
   Невинность улетучилась. На лице Валианта она и без того смотрелась чужеродно, словно сыпь.
   – Можешь отправляться обратно в склеп, если тебе не терпится это узнать. Я уверена, Бастард был не так слеп, как ты.
   Джекоб стоял перед дверью в усыпальницу и разглядывал золотое изображение Гуисмунда. Оставалось только надеяться, что гоил разгадает загадку Истребителя Ведьм не раньше его.
   Ну дела! Как будто ему мало было того, что приходилось бегать наперегонки со смертью.

13. Тот, другой

   В зале, где их принял Горбун, было так темно, что Неррон едва мог различить собственные руки. Гардины из темно-синей парчи поглощали свет, проникавший через высоченные окна; от пламени свечей, горевших рядом с троном, не испытывали боли даже глаза гоилов. Король Лотарингии был очень умным человеком. Он приложил все старания, чтобы его каменнокожим гостям было как можно уютнее, ведь гость, чувствующий себя как дома, менее бдителен.
   Шарль Лотарингский уже много лет как распрямил свой скрюченный хребет с помощью волшебного корсета из рыбьих костей, но прозвище Горбун, к превеликой его досаде, так за ним и закрепилось. Поскольку он был человеком тщеславным, седину в бороде и в волосах он приказал облагородить растолченным серебром и очень переживал из-за морщин, избороздивших ему кожу в силу возраста, пристрастия к табаку и любви к хорошему вину.
   Приближаясь к нему, лорд Оникс почтительно склонил голову. При лотарингском дворе старомодную помпезность, которую так любили Ониксы, встречали с презрением. Никаких коленопреклонений, никаких мундиров, только в случае официальных торжеств. Горностаевую мантию и парчовый жилет своих предков Горбун отдал на растерзание моли. По душе ему были скроенные по последней моде костюмы из черного шелка, а кроме того, он питал склонность к тоненьким табачным палочкам, введенным в обиход при лотарингском дворе послом Альбиона. Одну из таких палочек он зажал сейчас двумя пальцами. Сигареты. Для слуха Неррона само название отдавало чем-то вроде кусачего насекомого. Говорят, Горбун прячется за их дымом, чтобы ничего нельзя было прочесть по его лицу. Шарль Лотарингский напоминал того коронованного кота, который выдавал себя за вегетарианца, в то время как из уголка его пасти торчал мышиный хвостик. Вокруг него клубился густой серый чад, и его гостю пришлось всячески подавлять кашель, пока он не оказался на безопасном расстоянии от трона.
   – Ваше величество.
   Голос старого Оникса не выдал ни капли его отвращения к людям. Его темное лицо так же виртуозно скрывало ненависть, как и непомерную жажду власти. Ниясен – на их языке его имя означало «тьма», что подходило в равной мере и к его облику, и к душе. Неррону он приказал оставаться невидимым, пока он его не позовет. Нет ничего проще. Бастард уже поднаторел в искусстве быть тенью.
   – Твой охотник за сокровищами оказался таким же нерасторопным, как и работники, завербованные карликами. Ты меня здорово подвел. – Горбун махнул слуге, стоявшему с серебряной пепельницей позади трона. – Очевидно, ты сильно преувеличивал, расписывая мне его таланты.
   Неррон чуть не выхватил у него тлеющую табачную палочку и не затушил ее о его царственный лоб.
   Спокойно, Бастард. Ведь это король.
   Но он никогда не умел держать свои чувства в узде и совсем не был уверен, что желает этому научиться.
   – Как я и предвидел, ему удалось открыть склеп, и арбалет для него не составит проблемы! Смею напомнить вашему величеству, что, не будь наших лазутчиков, вы вообще никогда не узнали бы о существовании склепа. Карлики питают иллюзию, что они, как и мы, под землей у себя дома, но недра земли не содержат ни единой тайны, о которой гоилы не имели бы представления.
   Нет. Старый лорд не смог замаскировать высокомерие в своем голосе. Оникс. Он всегда считался самой благородной мастью среди каменнокожих – пока себя не объявил королем карнеоловый гоил. От остервенения, с каким Ониксы ненавидели Кмена, плавилась их каменная кожа. Они даже выдали врагам расположение гоильских укреплений, только бы его свергнуть, а сума-тюрьма, куда Горбун завел привычку по их наущению упрятывать своих врагов, от кменовых шпионов раздулась до такой степени, что отказывалась служить дальше. Просто чудо, что король гоилов еще жив. Неррон был наслышан о сотне наемных убийц, натравленных на Кмена Ониксами, но телохранители Кмена знали толк в своем деле, пусть даже нефритового гоила с ним рядом больше не было… К тому же на его стороне все еще оставалась Темная Фея.
   Старый Оникс обернулся.
   Ну наконец-то.
   Выход Бастарда.
   Неррон отделился от колонны, за которой стоял, и приблизился к трону. Сиденье было изготовлено якобы из челюстей великанца. Как бы там ни было… все эти истории лишь тщатся доказать, что человек с давних пор был властелином этого мира. Исторические изыскания гоилов на этот счет куда более точны. По сравнению с эльфами, феями, ведьмами люди – просто новорожденные. Любая саламандра под землей имеет за плечами более долгую историю, чем они.
   В ответ на взгляд, которым смерил его король, Неррон, приближаясь к трону, тут же вообразил себе, как рыбьи плавники его волшебного корсета впиваются Горбуну между ребер. Не то чтобы он не привык к подобным взглядам. Ни красоты, ни знатности происхождения, другим служивших от этих взглядов защитой, у него не было. В детстве он внушил себе, что его выковала из ночного мрамора одна фея, а зеленые прожилки на его коже были лишь остатками листвы, которые она при этом использовала.
   Вкрапления малахита в коже Неррон унаследовал от матери. Официально Ониксы заключали браки только с Ониксами, но большинство из них были весьма охочи до всего, что им вовсе не принадлежало. Надо сказать, что от своих внебрачных детей они требовали совсем других качеств, чем от законных сыновей. Неррон уяснил себе это сравнительно рано. Чтобы выжить, бастард должен был уметь ползать и извиваться, точно змея. Но он владел также и другими змеиными добродетелями: искусством быть невидимкой, обманывать. Искусством ужалить, возникнув из тени.
   Неррон опустил голову так низко, как сделал бы это старый Оникс. Справа и слева от Горбуна стояли два его телохранителя. Их взгляды были холодны, как трясина, откуда они явились. В охране у лотарингского короля служили водяные. Кожа у них была почти столь же нечувствительной, как у гоилов, а шесть глаз делали их прирожденными телохранителями.
   – Итак? – Горбун смотрел на Неррона так же холодно, как и его водяные. – Почему арбалет все еще не у меня, если ты действительно побывал в склепе?
   Власть предержащие все на одно лицо, неважно, с человеческой кожей или с каменной. Власть – это то, что их сближает, но они жаждут больше, больше, больше.
   – А его там никогда и не было. – Голос Неррона был не бархат, не то что у Горбуна или лорда Оникса, он был грубым и шершавым, как солдатская одежда.
   – Ах вот как? Тогда где же он?
   – Во дворце Гуисмунда, в Мертвом Городе.
   Горбун стряхнул пепел с черных брюк.
   – Не мели ерунду. Дворца больше нет. Он исчез в день его смерти, вместе с десятью тысячами подданных Гуисмунда. Эту историю мне рассказывали еще мои няньки, ведь, в конце концов, Гуисмунд – один из моих предков. Есть у тебя в запасе что-нибудь еще, кроме расхожих баек охотников за сокровищами?
   Ох, этот гоильский гнев. Он разливался, словно кипящее масло, по артериям Неррона. А ведь прежде, когда зиме не видно было конца, народ Лотарингии скармливал своих королей драконам.
   Твое прокопченное мясо пришлось бы им очень по вкусу, горбатый королишко.
   Неррон!
   Он заставил себя улыбнуться:
   – У трупа Гуисмунда не хватает сердца, головы и руки. Это значит, что он воспользовался старинным ведовством чародеев. Надо спрятать три части целого в трех друг от друга удаленных местах, и тогда исчезнет то, что действительно хотят скрыть. Видимо, это был его дворец. Указания в усыпальнице нельзя истолковать иначе. Да и найдется ли тайник надежнее? Как только части трупа будут собраны воедино, он появится снова.
   Вот, пожалуйста. Глаза под тяжелыми веками поглядели на него с несколько большим уважением.
   – И что же? Ты знаешь, где искать эти три недостающие части?
   – Разыскивать утраченное – мое ремесло.
   И он найдет их. Если только Джекоб Бесшабашный его не опередит. Из всех охотников за сокровищами на свете в склепе надо было нарисоваться именно Бесшабашному! А Неррон ему еще и тень Гуисмунда убрал с дороги! Появись Бесшабашный несколькими часами позже – надписи на полу он бы уже не прочитал. Бутылочку с кислотой Неррон держал наготове. Досадно. Очень досадно.
   Пару раз их пути уже чуть не пересеклись. Бесшабашный обошел Неррона в поисках хрустального башмачка. Его портрет красовался на первой полосе каждой газеты. Неррон вырезал их и сжигал в надежде сглазить своего конкурента. Но Джекоб Бесшабашный стал с тех пор еще популярнее, и если кто-либо интересовался корифеями в охоте за сокровищами, то до сих пор называли его имя.
   До сих пор, Неррон.
   На этот раз он его побьет.
   Глаза Горбуна стали темными, словно павлинья яшма. Мир превратился в мышиную нору, а он стал котом, притаившимся рядом с ней и поджидавшим добычу.
   Пусть думает, что ты всего лишь его мышка, Неррон. Только так сильные мира сего позволяют самостоятельно вести охоту.
   Горбун что-то шушукнул одному из своих водяных в покрытое коростой ухо. Удивительно, как проворны они на суше.
   Когда водяной выскользнул за высокую дверь, в темный зал упала полоска дневного света, и Шарль Лотарингский принялся внимательно изучать свои ногти, словно сравнивая их с когтями гоила.
   – Благодаря арбалету, – произнес он, – Лотарингия обрела бы возможность держать в узде ваших забияк. И вы наверняка понимаете, что я не могу препоручить его поиски исключительно одному гоилу.
   Гоил. Он выговорил это слово так, как они все произносили его своими мягкими губами: как если бы у них во рту было что-то тухлое, что-то такое, что хотелось срыгнуть и выплюнуть.
   Лицо Ниясена превратилось в маску из черного камня. Ничто другое не вызывало в Ониксах большей ненависти ко Кмену, чем то, что он вынудил их пойти на альянс с мягкокожими. Один только дух людской вызывал у Ниясена тошноту. По голосу его, правда, этого определить было нельзя.
   – Разумеется, ваше величество, – произнес он с мастерски наигранной почтительностью, – кого вы имеете в виду в качестве сопровождения?
   Вернулся водяной. Перед тем как снова занять пост у трона, он буркнул что-то своему господину. Шарль Лотарингский наморщил мягкий лоб. Человеческая кожа беззащитна, как кожа червей, извивающихся на солнце. Странно, что они не высыхают.
   – Мой сын Луи, – в королевском голосе звучали одновременно нотки раздражения и невольной любви, – как я слышал, сейчас на охоте, но, как только он вернется, все будет готово к его отъезду. Эта задача станет замечательной подготовкой к его будущей ответственной роли наследника престола.
   Луи Лотарингский. Неррон опустил голову. А за чем он охотится? За камеристками своей матери? Неррон кое-что слыхал о кронпринце, и ничто из этого не предвещало добра.
   – Но будет очень трудно обеспечить его безопасность.
   Неррон не смог скрыть досаду в своем голосе. Он работал один, всегда один, а эта охота обещала стать главной в его жизни.
   Старый Оникс бросил на него предостерегающий взгляд.
   А что? Лучшим назовут того, кто достанет арбалет! Власть. Земля. Золото… Существовало много такого, за что бы Оникс и Горбун запросто продали своих детей и жен. А Неррон желал только одного: быть лучшим в своем деле. Ни на земле, ни под землей не нашлось бы ничего иного, чего бы он жаждал более страстно. Но ни утраченного дворца, ни арбалета ему не видать как своих ушей, если в погоне за сокровищем ему придется нянчиться с каким-то там принцем. А при наличии такого серьезного соперника об этом вообще можно забыть. О Бесшабашном Неррон Ониксу не рассказывал. Это было его личное состязание. Нанимателям достаточно будет узнать, что охота позади, а Бесшабашный в проигрыше.
   Взгляд Горбуна сделался таким же холодным, как кожа его водяных. Короли всегда исходят из того, что общество их сыновей следует воспринимать как незаслуженную честь, пусть даже сами они не слишком высокого мнения о своих отпрысках.
   – Вот ты и позаботишься о его безопасности. Я приказал пристрелить моего лучшего охотника после того, как мой Луи вернулся с охоты весь в ссадинах. – Коронованный кот выпустил когти. – Дополнительно я приставлю к Луи моего лучшего телохранителя.
   Приехали.
   Может быть, принцу прихватить с собой на охоту за сокровищами еще и портного? Или слугу, снабжающего его эльфовой пыльцой? Говорят, Луи до нее падок.
   Неррон опустил голову и представил себе, как зеленые соцветия плесени из склепа Гуисмунда расползаются по коже Горбуна.
   А Джекоба Бесшабашного он побьет, чего бы ему это ни стоило.

14. Всего лишь визитка

   Он мчался, давно не чуя под собою ног, карабкаясь все дальше, по кочкам, раздирающим в кровь кожу; через лес, гораздо темнее того леса, где ему повстречался Портняга; вслед за человеком, который, как он думал, был его отцом, хотя тот ни разу не обернулся. Иногда ему хотелось его только нагнать. Иногда – убить. Это был мрачный лес.
   – Джекоб! Проснись!
   Он вскочил. Рубаха на нем взмокла от пота, так что он озяб в холодном воздухе ночи. В первую минуту он не помнил, где находится. Он даже не знал, в котором из миров, пока не увидал над собой между ветвей две луны и Лиску, склонившуюся к нему на коленах.
   Фландрия, Джекоб.
   Топкие луга. Ветряные мельницы. Широкие реки. В последней гостинице их сожрали постельные клопы, а потому они решили ночевать под открытым небом. Путь их лежал к побережью, где они намеревались сесть на паром в Альбион.
   – Все в порядке? – Лиска смотрела на него в тревоге.
   – Да. Всего лишь страшный сон.
   С дуба над ними заухала сова. У Лиски был все еще озабоченный вид. Конечно, Джекоб.
   С тех пор как она узнала правду, смерть ей мерещится в любом твоем насморке.
   Он взял ее руку и положил себе на сердце.
   – Слышишь? Бьется. Ясно и ровно. Может статься, проклятия фей действуют только на тех, кто родился по эту сторону зеркала.
   Лиска попыталась улыбнуться, но вышло не очень убедительно. Они оба знали, о чем она подумала: его брат был вовсе не из этого мира, а кожа его все-таки превратилась в нефрит.
   Четыре дня назад они покинули месторождение и с тех пор на отдых почти не останавливались. Что означали надписи на полу в склепе, Джекобу было более или менее понятно, но доказательство этому они получат лишь тогда, когда в руках у них окажется арбалет. То, что голова, сердце и рука мертвеца понадобились, чтобы что-то спрятать, они оба поняли, едва увидали изуродованный труп, – это было очень распространенное колдовство. Но то, что Гуисмунд таким образом спрятал не только арбалет, им поведали алебастровые слова. Они с Лиской крутили их и так и эдак и сошлись на том, что они могли значить только одно.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента