На ярко освещенной привокзальной площади к нему подъехало такси.
- Просим, пане, - шофер предупредительно открыл дверцу. - Куда ехать?
- В отель "Амбассадор", - коротко распорядился пассажир.
Такси остановилось подле монументального здания старой архитектуры на главной улице - Вацлавском наместе. Внушительного вида портье любезной улыбкой приветствовал гостя и осведомился, какой номер он желает. О цене номеров портье умолчал: в подобных гостиницах не принято говорить о таких незначительных подробностях, все будет указано в счете. Однако Фаркаши и без портье знал, что номера, даже самые скромные, стоят здесь дорого. Но он еще лучше знал и то, что проживание в фешенебельном отеле служит своеобразной визитной карточкой, которая ему может пригодиться.
- Пожалуй, мне достаточно и одной комнаты, - небрежно произнес он по-немецки. - Я не собираюсь долго задерживаться в Праге.
Портье понимающе кивнул, придвинул книгу регистрации постояльцев и попросил назвать имя и фамилию.
- Иржи Мачек.
- Пан чех? - перешел на чешский портье. Фаркаши показалось, что он удивился.
Фаркаши ответил по-чешски утвердительно и взял ключ, прикрепленный к пузатому бочонку. Мальчишка в униформе донес его багаж до самых дверей номера на третьем этаже. Наскоро осмотрев комнату, Фаркаши прошел в ванную, вытащил из кармана пиджака советский паспорт и, держа его над умывальником, поджег спичкой. Толстая бумага нехотя поддавалась огню, но в конце концов огонь сделал свое дело и от паспорта осталась груда пепла, которую поглотила вода. В ней как бы растворился, исчез советский гражданин Степанов, пересекший границу сегодня утром, о чем свидетельствовала запись, сделанная в бумагах чешским пограничником. На белый свет родился гражданин Чехословацкой республики Иржи Мачек.
Фаркаши взглянул в зеркало, провел рукой по щеке. "Не мешало бы побриться, пан Мачек". Мачек... Он еще не знал, как относиться к своей новой фамилии и имени, нравятся они ему или нет. Говорят, человек и его имя неотделимы, они как бы взаимно дополняют друг друга. Ерунда, ничего подобного. В Японии, например, знаменитые поэты в зените славы публикуют свои стихи под другим именем, дабы над читателем не довлела магия прежней славы. Изменившие имя с замиранием сердца ждут, что скажут о произведениях нового, никому не ведомого поэта. Мудрые восточные люди. "А ты ведь совсем не поэт, даже в юности не писал стихов. Просто нужно привыкать к новому имени, пан Мачек, к новой профессии коммерсанта".
Фаркаши побрился, принял ванну, уселся в кресло и закурил. Было начало десятого. Спать еще рано, да и в поезде отоспался; он решил прогуляться по вечерней Праге, и сразу слился с толпой оживленных, хорошо одетых людей, заполнивших Вацлавскую площадь. Так почему-то называлась главная улица чешской столицы, хотя, как с удивлением обнаружил Фаркаши в свое первое посещение Праги, никакая это была не площадь, а просто широкая и нарядная улица. Он еще тогда сразу влюбился в Прагу, где причудливо переплелись седая старина и современность и во всем ощущался ее славянский "характер": и в округлых славянских, похожих на русские, лицах ее жителей, и в мягком, певучем языке, и в плавных архитектурных линиях.
Фаркаши медленно шел по тротуару, разглядывая богатые витрины магазинов. "Ничего, и у нас в Москве будет не хуже, дайте только время", подумалось ему. Остановился у входа в ресторан, решив зайти поужинать, но передумал и свернул в боковую улочку. Вскоре он уже шагал по узким, выложенным гранитной брусчаткой улицам Малой Страны, как называют пражане эту старинную часть столицы. На вершине Градчан темнел величественный силуэт собора святого Вита. Фаркаши шагал уверенно, не спрашивая дороги, да и спросить было не у кого: на улочках ему не повстречалось ни одного прохожего.
Миновав старый город, он вышел на улицу Набоишти и остановился перед входом в пивную с огромным изображением кубка. Пивная так и называлась "У чаши". Он вошел, с любопытством осмотрелся. На стене, на самом видном месте висел большой портрет императора Франца Иосифа. Фаркаши улыбнулся, вспомнив, что именно из-за этого засиженного мухами портрета начались злоключения и похождения бравого солдата Швейка в годы войны, запечатленные на многочисленных рисунках, развешанных рядом. Обрамленный лавровым венком, с иронической улыбкой взирал на Фаркаши с портрета и сам создатель бессмертной одиссеи. Собственно говоря, на свидание с Ярославом Гашеком он и пришел сюда, в знаменитую пивную. Фаркаши хорошо знал этого остроумного обаятельного чеха еще по русскому плену, они сблизились на Восточном фронте, в далеком Бузулуке, куда судьба забросила военнопленных - бывших солдат австро-венгерской армии.
Гашек в то время уже был коммунистом, членом Российской Коммунистической партии, и ему поручили ответственный участок - вести пропагандистскую работу по интернациональному воспитанию пленных немцев, чехов и венгров. Их первая встреча произошла в Иркутске, в редакции венгерского журнала "Рогам", который, как и немецкий "Штурм", редактировал Гашек. В редакцию и принес свою первую заметку Шандор Фаркаши. Гашек внимательно прочитал ее, похвалил автора и попросил рассказать о житье-бытье военнопленных венгров. Они долго разговаривали, и Шандор проникся безграничным доверием к этому обаятельному человеку. Только позже Фаркаши понял, что эта и последующие встречи круто переломили его жизнь. В то время в голове у молодого венгра, как, впрочем, и у многих его товарищей, царил полный политический сумбур. Гашек на многое открыл ему глаза, и, когда Фаркаши подал заявление с просьбой принять его в РКП(б), он уже был убежденным коммунистом-интернационалистом.
Их дружба продолжалась и после войны, уже в Москве, до того морозного дня, когда Фаркаши вместе с многочисленными друзьями провожал Гашека на родину. Прощаясь, Ярослав сказал ему:
- До встречи в социалистической Праге, дорогой Шандор. Мы еще посидим с тобой за кружкой доброго пива "У калиха". Такого пива, как там, нет нигде.
Вспоминая любимую Прагу, Гашек часто упоминал расположенную поблизости от его дома пивную, называя ее по-чешски - "У калиха".
Фаркаши ответил:
- Обязательно посидим, Ярослав. А ты приедешь ко мне в свободный Будапешт. У нас в Венгрии тоже есть чем угостить дорогого гостя.
Мог ли он тогда думать, что всего через два года чешский друг уйдет из жизни, даровав другую, бессмертную жизнь своему бравому солдату Швейку? Как бы порадовался Ярослав, если хотя бы краем глаза увидел, какой любовью окружено в Чехословакии его имя.
В прошлые свои приезды в Прагу Фаркаши никак не удавалось заглянуть сюда, где все напоминало о Гашеке, и вот теперь он, наконец, осуществил свое давнее желание, отдал долг памяти своему другу.
Пивная была заполнена. Голоса сливались в общий сдержанный гул. Официанты ловко лавировали между тесно расставленными столиками, подняв унизанные кружками руки. Он с трудом отыскал свободное место за столиком, где сидели трое немолодых людей, по виду рабочих. Его соседи продолжали прерванный его вторжением разговор, не проявляя к нему никакого интереса.
Официант принес кружку пива и шпекачки. И пиво, и горячие, сочные сосиски проголодавшемуся Фаркаши показались необыкновенно вкусными. Покончив с едой, он еще немного посидел, расплатился, кивнул на прощание соседям, которые, судя по кружочкам от выпитых кружек, обосновались здесь давно.
Уже за полночь он вернулся в отель. Поднявшись в номер, первым делом проверил, не открывали ли в его отсутствие чемодан. В чемодане, разумеется, не было ничего такого, что могло заинтересовать любопытных. Просто у него выработалась привычка, своя система проверки. Убедившись, что к вещам никто не прикасался, лег в уже раскрытую горничной постель и сразу уснул.
Проснувшись, Фаркаши почувствовал себя бодрым и хорошо отдохнувшим, что именно сегодня было весьма важно: предстояла деловая встреча, и он должен был выглядеть как можно лучше. Проходя в ресторан, попросил портье узнать адрес румынского консульства. Пока Фаркаши завтракал, тот навел справки и протянул ему листок с адресом. Консульство располагалось рядом с посольством на одной из центральных улиц. Фаркаши объяснил дежурному цель своего визита. Дежурный позвонил по внутреннему телефону и сказал, что вице-консул его примет, только придется подождать. Фаркаши проводили в комнату, где уже дожидались приема несколько человек. Некоторые от нечего делать перелистывали румынские газеты и журналы, разбросанные на столе. Фаркаши тоже взял один.
Наконец подошла и его очередь. Вице-консул восседал за массивным письменным столом. На его смуглом лице, украшенном тонкими усиками, казалось, навсегда застыло выражение брезгливого высокомерия и скуки. Бегло взглянув на посетителя и, очевидно, приняв Фаркаши за своего соотечественника, испытывающего за границей денежные затруднения, вице-консул небрежным жестом указал на стул, сказав несколько слов по-румынски. Фаркаши ответил тоже по-румынски и передал ему свой чехословацкий паспорт и визитную карточку представителя братиславской торговой фирмы, пояснив, что просит визу на въезд в Румынию. Консул повертел карточку в руках, полистал паспорт, еще раз, уже внимательнее, взглянул на Фаркаши. Видимо, его озадачил чешский коммерсант, говорящий по-румынски.
Выдержав многозначительную паузу, вице-консул спросил, что именно интересует господина коммерсанта в его стране.
- Румыния - очень богатая страна, уважаемый господин. У вас много вина, фруктов, пшеницы... Это наш обычный импорт из Румынии.
Дипломат, по-видимому, удовлетворился этим ответом и самодовольно улыбнулся.
- Вы хорошо говорите по-румынски...
- Я родом из Закарпатья, господин консул, - Фаркаши повысил его в дипломатическом ранге. - Там многие знают ваш красивый язык.
- А сейчас приехали в Прагу из Братиславы, не так ли?
Фаркаши подтвердил.
- В каком, кстати, отеле вы остановились, господин Мачек?
Упоминание об "Амбассадоре" рассеяло последние сомнения вице-консула, если они у него вообще были, и он почти любезным тоном сказал, что просьба господина коммерсанта будет рассмотрена через неделю. Кроме того, он должен уплатить за визу тридцать крон. Вытащив из бумажника стокроновую купюру, приготовленную заранее специально для посещения консульства, Фаркаши положил ее на стол. Вице-консул сделал вид, что роется в своем портмоне в поисках сдачи. Не найдя денег, с сожалением отодвинул купюру и попросил господина Мачека подождать, пока посыльный разменяет деньги в соседнем магазине. Оказалось, однако, что у посетителя важное деловое свидание, он боится опоздать и может подождать до завтра, когда придет за визой.
Вице-консул, только что называвший недельный срок, не поправил посетителя. На другой день он приветствовал Мачека как доброго знакомого и вручил ему паспорт с визой. О сдаче чиновник, видимо, запамятовал, а посетитель не стал напоминать.
XII
Плутоньер* Вирджил Станеску подкинул дров в печурку, сухие дрова жарко полыхнули, обдав его приятным обжигающим теплом. Вирджил потянулся к оплетенной большой бутылке и сделал основательный глоток. Стало еще теплее. Задумчиво поворошил в печурке кочергой и уставился на огонь. Его игра завораживала, привлекала, и вскоре плутоньер погрузился в сладкую дрему. Привиделся теплый солнечный день ранней осени, он сидел во дворе своего дома под тенью старого ореха. На столе кувшин с молодым вином тулбурелом. В предвкушении воскресного обеда выпивает стаканчик искрящегося, бьющего в нос тулбурела и нетерпеливо посматривает в сторону летней кухни, откуда доносятся дразнящие запахи мамалыги, жареной курицы и чего-то еще. "Сейчас, Вирджил", - слышится голос жены. Она торопливо с казанком мамалыги пересекает двор, ставит казанок на стол и улыбается... Однако вместо голоса жены над ухом плутоньера раздался грубый мужской голос. Плутоньер вздрогнул, очнулся, потер глаза. Перед ним почтительно склонился солдат пограничник и что-то говорил. Позади стояли двое молодых людей, за которыми маячила долговязая фигура еще одного пограничника. Плохо еще соображая, недовольный, что его оторвали от такого чудного сна, плутоньер спросил:
- Кто такие? - он хмуро рассматривал незнакомцев.
_______________
* П л у т о н ь е р - унтер-офицерский чин в румынской
королевской армии.
В рваных тулупчиках, с побелевшими от мороза, испуганными, растерянными лицами они выглядели жалко. Однако Станеску был старым служакой и отогнал от себя всякую мысль о жалости.
- Разрешите доложить, господин плутоньер, - снова заговорил солдат, эти двое, - он обернулся в сторону молодых людей, - задержаны при переходе границы. Говорят, от большевиков сбежали... Сопротивления не оказали, - и выжидательно взглянул на плутоньера, лицо которого по-прежнему выражало крайнее недовольство.
- Как зовут? Откуда и куда идете? - Его голос звучал требовательно и грозно. Остатки сна уже окончательно покинули плутоньера, и он полностью вернулся к действительности.
Оба молчали, простуженно шмыгая носами.
- Вы что, оглохли? Я кого спрашиваю? - Станеску повысил голос.
- Из Протягайловки мы, домнуле офицер, - тихо произнес тот, что стоял поближе и казался постарше. - Думитру Затыка я... А это - Николай Потынга.
- Зачем пришли сюда?
- За хлебом... за свободой. Из колхоза сбежали мы.
- За хлебом, свободой... - недоверчиво и недовольно повторил Станеску. - Завтра утром отправим вас в сигуранцу, там вам покажут свободу... и хлеб тоже. - Он выругался. - Носит вас, болванов безмозглых, нелегкая. Лодыри, не хотят работать у себя, вот и бегут за Днестр. Здесь тоже надо работать, если конечно, найдете работу. Никто вас даром кормить не будет. Вы это понимаете? - он взглянул на парней.
- Понимаем, как не понять, домнуле офицер, - тотчас согласился Думитру. - Только не на большевиков в колхозе...
- А на кого? - с нескрываемым интересом спросил плутоньер. - Кому нужна, болван, в Бессарабии твоя работа? Здесь безработных полно.
Парни молчали, переминаясь с ноги на ногу.
- Ну ладно, пока хватит, - заключил плутоньер и приказал солдатам: Обыскать, запереть в погреб, охранять до утра. Утром доставите этих болванов в Тигину и сдадите под расписку полиции.
В погребе было темно и сыро, но довольно тепло, и парни забылись в тяжелом зыбком сне. Рано утром их растолкал уже знакомый солдат и отвез на телеге в Тигину. После короткого допроса в полицейском участке Думитру и Николая отвели в городскую тюрьму. Кроме них в грязной и холодной камере никого не было. Сквозь маленькое зарешеченное оконце едва пробивался слабый зимний свет. На деревянных нарах валялось какое-то тряпье. Преодолев брезгливость, завернулись в него, чтобы немного согреться. Помня наказ своего тираспольского наставника - поменьше говорить, ибо, как сказал тот человек, и у стен есть уши, и побольше запоминать, они лишь изредка обменивались однозначными фразами.
Время, казалось, остановилось. Стояла давящая гробовая тишина. Вдруг за дверью раздались тяжелые шаги, вошел надзиратель и, ни слова не говоря, швырнул на нары миску с холодной мамалыгой, политой какой-то бурдой. Мамалыга оказалась давно прокисшей, и оба, не сговариваясь, отодвинули миску подальше, хотя со вчерашнего вечера ничего не ели.
Снова появился надзиратель. Увидев нетронутую еду, ухмыльнулся:
- Не нравится? Большевики лучше кормили? Кто Думитру Затыка? Пойдешь со мной.
- Куда, господин начальник? - спросил Думитру.
- Куда надо, здесь не спрашивают.
Надзиратель, гремя связкой ключей, которыми то и дело открывал двери, привел Думитру в темную и низкую комнату с забранными решеткой окнами. За столом сидел худощавый бледный мужчина с мелкими чертами лица. Он с минуту внимательно разглядывал стоящего перед ним парня, потом бросил:
- Садись.
Табуретка стояла далеко от стола, и Думитру решил подвинуть ее поближе, однако не смог оторвать от пола. Человек за столом сказал:
- Не трать напрасно силы, они тебе еще пригодятся. Садись там, где стоишь.
Думитру, догадавшись, что табуретка привинчена к полу, виновато произнес:
- Извините, господин начальник, я не знал...
- Ничего, в следующий раз будешь знать. Мы с тобой, Думитру Затыка, еще встретимся. Впрочем, это зависит только от тебя. Ты меня понял?
- Не совсем, господин начальник.
- Ладно... Скажи, Думитру Затыка, если, конечно, это твое настоящее имя, ты там, в своей России, слышал что-нибудь о сигуранце?
- Да... кое-что...
- Что именно? - мужчина ждал ответа.
- Ничего особенного, - пробормотал Думитру.
- Ты не бойся, говори как есть.
Думитру молчал, не понимая, к чему клонит сидящий за столом.
- Молчишь? Тогда я скажу. - Он закурил странную папиросу без мундштука, Думитру таких папирос никогда не приходилось видеть. - Изверги, палачи, изуверы и как еще там... провокаторы. - Он затянулся, выпустил дым, и Думитру почувствовал приятный аромат табака. - Правильно я говорю?
Затыка молчал, склонив голову.
- А теперь скажи - похож я на палача?
- Что вы, господин начальник, - ответ прозвучал вполне искренне, и тот, кажется, остался доволен.
- Прекрасно, Думитру Затыка. Так тебя зовут, я не ошибся?
Думитру в знак согласия кивнул.
- Скажи, зачем ты с твоим другом перешли на эту сторону?
- Так я уже говорил тому офицеру в пикете, господин начальник, простодушно отвечал Затыка.
Этот ответ человеку за столом не понравился. Он недовольно пошевелил губами, нахмурил тонкие подбритые брови и зло сказал:
- Можешь и повторить язык не отсохнет, большевистский выкормыш.
- От колхоза сбежали, господин начальник. Все равно бы от голода померли. А здесь есть и хлеб, и работа. Из Протягайловки мы с Николаем.
- Из Протягайловки, значит? Очень хорошо. А почему вместе с вашими не перешли Днестр? - он впился в Затыку глазами.
- Так получилось, господин начальник. Ничего не знали мы. А когда все случилось, то решились. У нас в селе еще много желающих сюда перейти. Большое недовольство, нет жизни в этих большевистских колхозах. У отца все забрали в колхоз комиссары: и корову, и землю, и лошадь. Как жить?
- А как другие живут? Не все же сюда бегут.
- За других ответить не могу. Да разве это жизнь? - Затыка вздохнул. Он быстро и незаметно посмотрел на мужчину. "Пока все идет по плану, так как и говорил тот, в Тирасполе".
"Начальник" встал и подошел вплотную к Думитру. Схватив Затыку за подбородок, он задрал ему голову повыше, размахнулся свободной правой рукой и сильно ударил по лицу.
- А теперь скажи, большевистский шпион, какое задание ты получил от ГПУ? У нас есть точные сведения, что вас заслали к нам чекисты. Говори, большевистская сволочь!
Думитру почувствовал, что весь похолодел. Кровь отлила от головы, ноги стали тяжелыми, непослушными.
"Откуда он все знает? - обожгла его мысль. И за ней сразу же вспомнились слова, которые им с Николаем говорил в Тирасполе их наставник: "Держите с сигуранцей ухо востро, им там деньги не зря платят. Вопросы могут быть самые неожиданные". Не исключался и этот, который сейчас был задан.
- Не понимаю, о чем вы говорите, господин начальник, - Затыка даже улыбнулся. - Мы бедные крестьяне, никто нас не посылал, сами ушли.
"Начальник" уже сидел за своим столом, слушал его с иронической улыбкой. Вызвав надзирателя, сказал:
- Уведи этого болвана и приведи другого.
Оставшись один в камере, Думитру прилег, собираясь с мыслями. Вспоминая шаг за шагом ход допроса, он решил, что вел себя правильно, однако слова сигурантщика о задании ГПУ не выходили из головы, мысли тревожно бились. Мало-мальски опытный разведчик сразу бы разгадал этот нехитрый прием - "брать на пушку".
Думитру нетерпеливо прислушивался к звукам за дверью, ожидая появления своего товарища. Того не было долго. Наконец послышались уже знакомые тяжелые шаги надзирателя, который привел Николая. Они неслышно, тихо пошептались. Выходило, что допрашивали их об одном и том же, и отвечали они примерно одинаково.
Несколько дней прошло в томительном ожидании. Надзиратели менялись, еда же оставалась неизменной - прокисшая мамалыга, облитая вонючей коричневой жидкостью, гнилая луковица, кусок черствого хлеба. Казалось, о них забыли. Однажды утром дверь в неурочное время отворилась, явился надзиратель, велел одеться. Пройдя мрачными, полутемными коридорами, они свернули в сторону и неожиданно оказались во дворе, окруженном со всех сторон высокой каменной стеной с рядами колючей проволоки. Ядреный морозный воздух кружил голову, как будто хлебнули молодого вина. Думитру и Николай медленно, с трудом передвигая затекшие ноги, прохаживались по заснеженному, пустынному двору, когда во дворе появилась группа людей, среди которых они узнали своих односельчан Василия Мугурела, Федора Пантелеевича Круду, Симиона и других. Поговорить, однако, так и не пришлось. Конвойные вывели во двор людей в тюремной одежде. Едва они появились, какой-то невысокий худощавый человек, стоявший рядом с Федором Круду, выскочил из толпы вперед и закричал:
- Смотрите, братья, это ваши мучители-коммунисты. Они хотят и здесь такие же порядки установить, как там, откуда мы ушли. Бей их!
Он подбежал к пожилому высокому мужчине, с размаху ударил его по лицу. Молодой коренастый парень, стоявший рядом, с силой оттолкнул худощавого, и тот чуть не упал. Опомнившись, худощавый злобно выругался и еще громче завопил:
- Бейте их, бейте!
Он сам, однако, не решался приблизиться к людям в тюремной одежде. А тех уже окружило людское кольцо. Раздались ругательства, Думитру и Николай услышали глухие звуки ударов. Они с ужасом наблюдали, как разъяренная, подогреваемая выкриками толпа избивала узников.
К Думитру и Николаю подбежал худощавый, злобно ощерил щербатый рот:
- А вы чего стоите? Дайте им парочку хороших затрещин.
Оба, не сговариваясь, поняли, что отказ может им дорого обойтись, смешались с толпой и сделали вид, что принимают участие в побоище. Трудно сказать, чем бы оно закончилось, если бы, наконец, невозмутимо наблюдавшие за всем происходящим жандармы не вмешались и не приказали разъяренной толпе разойтись.
Думитру и Николая снова отвели в камеру. Их еще несколько раз вызывали на допрос, пока не оставили в покое, поверив, видимо, их показаниям. Через неделю их привели на тюремный двор, где уже собралась большая толпа людей, среди которых было и немало своих, протягайловских. Земляки с недоверием и любопытством смотрели на парней.
- А вы как здесь очутились? - Федор Круду сверлил их маленькими острыми глазами.
- Так же, как и вы, Федор Пантелеевич, - ответил Думитру. - Через Днестр, другой дороги нет.
- Зачем пожаловали? - выражение его глаз оставалось недоверчивым и настороженным.
- А вы зачем? - вопросом на вопрос ответил Думитру.
- Ну это уж мое дело. Ты кто такой, чтобы меня пытать?
- Да вы, Федор Пантелеевич, не обижайтесь, это я так просто. Рыба ищет, где глубже, а человек - где лучше. Не зря так говорят. Вот мы и подались. Вслед за вами.
Односельчане внимательно прислушались к их разговору. Кто-то сказал:
- А откуда знаете, что здесь лучше?
- Да уж хуже, чем там, не может быть, - Думитру обернулся и узнал в спрашивающем Симиона. - Ты же вот тоже убежал.
- Мне все одно, терять нечего, - Симион безразлично пожал плечами.
- И нам тоже нечего.
Во дворе появилось несколько человек в форме, кроме одного, одетого в черное пальто с серым барашковым воротником и такую же кушму. Он что-то сказал стоящему рядом офицеру. Тот почтительно вытянулся и громко произнес:
- Друзья, братья, бежавшие от красного ига! Мы рады приветствовать вас на родной земле. Здесь вы найдете то, за чем пришли. Родина не оставит в беде своих детей, которые в тяжелую для них годину ищут спасения и защиты. Вас ожидает новая счастливая жизнь в свободной Румынии. Вы получите землю, и те, кто будет хорошо трудиться, будет иметь всего вдоволь. Никто не запретит вам ходить в церковь и молиться господу богу.
Офицер сделал паузу и бросил быстрый взгляд на человека в черном пальто, как бы ожидая его одобрения. Тот кивнул, и офицер продолжал:
- Мы переводим вас в другое помещение, там вам будет лучше. Прошу соблюдать порядок при передвижении по улице.
Ворота распахнулись, пропуская толпу людей, окруженную полицейскими. Стоящие по обе стороны улицы горожане образовали живой коридор, сквозь который медленно, вразнобой, брела вереница мужчин, женщин и детей; некоторые женщины несли на руках малышей. Шли молча, опустив головы, лишь изредка бросая короткие взгляды по сторонам. Прохожие тоже молча разглядывали вереницу людей. В глазах читалось и любопытство, и жалость, и сочувствие. Стояла гнетущая тишина, нарушаемая лишь шарканьем ног о мостовую. Вдруг в тишине раздался отчетливый громкий голос: "Что вы сделали, безумцы? Куда и зачем пришли? Вы еще пожалеете!" Вслед за ним раздался другой: "Они убежали, потому что лодыри! Ничего, здесь их научат работать!"
- Просим, пане, - шофер предупредительно открыл дверцу. - Куда ехать?
- В отель "Амбассадор", - коротко распорядился пассажир.
Такси остановилось подле монументального здания старой архитектуры на главной улице - Вацлавском наместе. Внушительного вида портье любезной улыбкой приветствовал гостя и осведомился, какой номер он желает. О цене номеров портье умолчал: в подобных гостиницах не принято говорить о таких незначительных подробностях, все будет указано в счете. Однако Фаркаши и без портье знал, что номера, даже самые скромные, стоят здесь дорого. Но он еще лучше знал и то, что проживание в фешенебельном отеле служит своеобразной визитной карточкой, которая ему может пригодиться.
- Пожалуй, мне достаточно и одной комнаты, - небрежно произнес он по-немецки. - Я не собираюсь долго задерживаться в Праге.
Портье понимающе кивнул, придвинул книгу регистрации постояльцев и попросил назвать имя и фамилию.
- Иржи Мачек.
- Пан чех? - перешел на чешский портье. Фаркаши показалось, что он удивился.
Фаркаши ответил по-чешски утвердительно и взял ключ, прикрепленный к пузатому бочонку. Мальчишка в униформе донес его багаж до самых дверей номера на третьем этаже. Наскоро осмотрев комнату, Фаркаши прошел в ванную, вытащил из кармана пиджака советский паспорт и, держа его над умывальником, поджег спичкой. Толстая бумага нехотя поддавалась огню, но в конце концов огонь сделал свое дело и от паспорта осталась груда пепла, которую поглотила вода. В ней как бы растворился, исчез советский гражданин Степанов, пересекший границу сегодня утром, о чем свидетельствовала запись, сделанная в бумагах чешским пограничником. На белый свет родился гражданин Чехословацкой республики Иржи Мачек.
Фаркаши взглянул в зеркало, провел рукой по щеке. "Не мешало бы побриться, пан Мачек". Мачек... Он еще не знал, как относиться к своей новой фамилии и имени, нравятся они ему или нет. Говорят, человек и его имя неотделимы, они как бы взаимно дополняют друг друга. Ерунда, ничего подобного. В Японии, например, знаменитые поэты в зените славы публикуют свои стихи под другим именем, дабы над читателем не довлела магия прежней славы. Изменившие имя с замиранием сердца ждут, что скажут о произведениях нового, никому не ведомого поэта. Мудрые восточные люди. "А ты ведь совсем не поэт, даже в юности не писал стихов. Просто нужно привыкать к новому имени, пан Мачек, к новой профессии коммерсанта".
Фаркаши побрился, принял ванну, уселся в кресло и закурил. Было начало десятого. Спать еще рано, да и в поезде отоспался; он решил прогуляться по вечерней Праге, и сразу слился с толпой оживленных, хорошо одетых людей, заполнивших Вацлавскую площадь. Так почему-то называлась главная улица чешской столицы, хотя, как с удивлением обнаружил Фаркаши в свое первое посещение Праги, никакая это была не площадь, а просто широкая и нарядная улица. Он еще тогда сразу влюбился в Прагу, где причудливо переплелись седая старина и современность и во всем ощущался ее славянский "характер": и в округлых славянских, похожих на русские, лицах ее жителей, и в мягком, певучем языке, и в плавных архитектурных линиях.
Фаркаши медленно шел по тротуару, разглядывая богатые витрины магазинов. "Ничего, и у нас в Москве будет не хуже, дайте только время", подумалось ему. Остановился у входа в ресторан, решив зайти поужинать, но передумал и свернул в боковую улочку. Вскоре он уже шагал по узким, выложенным гранитной брусчаткой улицам Малой Страны, как называют пражане эту старинную часть столицы. На вершине Градчан темнел величественный силуэт собора святого Вита. Фаркаши шагал уверенно, не спрашивая дороги, да и спросить было не у кого: на улочках ему не повстречалось ни одного прохожего.
Миновав старый город, он вышел на улицу Набоишти и остановился перед входом в пивную с огромным изображением кубка. Пивная так и называлась "У чаши". Он вошел, с любопытством осмотрелся. На стене, на самом видном месте висел большой портрет императора Франца Иосифа. Фаркаши улыбнулся, вспомнив, что именно из-за этого засиженного мухами портрета начались злоключения и похождения бравого солдата Швейка в годы войны, запечатленные на многочисленных рисунках, развешанных рядом. Обрамленный лавровым венком, с иронической улыбкой взирал на Фаркаши с портрета и сам создатель бессмертной одиссеи. Собственно говоря, на свидание с Ярославом Гашеком он и пришел сюда, в знаменитую пивную. Фаркаши хорошо знал этого остроумного обаятельного чеха еще по русскому плену, они сблизились на Восточном фронте, в далеком Бузулуке, куда судьба забросила военнопленных - бывших солдат австро-венгерской армии.
Гашек в то время уже был коммунистом, членом Российской Коммунистической партии, и ему поручили ответственный участок - вести пропагандистскую работу по интернациональному воспитанию пленных немцев, чехов и венгров. Их первая встреча произошла в Иркутске, в редакции венгерского журнала "Рогам", который, как и немецкий "Штурм", редактировал Гашек. В редакцию и принес свою первую заметку Шандор Фаркаши. Гашек внимательно прочитал ее, похвалил автора и попросил рассказать о житье-бытье военнопленных венгров. Они долго разговаривали, и Шандор проникся безграничным доверием к этому обаятельному человеку. Только позже Фаркаши понял, что эта и последующие встречи круто переломили его жизнь. В то время в голове у молодого венгра, как, впрочем, и у многих его товарищей, царил полный политический сумбур. Гашек на многое открыл ему глаза, и, когда Фаркаши подал заявление с просьбой принять его в РКП(б), он уже был убежденным коммунистом-интернационалистом.
Их дружба продолжалась и после войны, уже в Москве, до того морозного дня, когда Фаркаши вместе с многочисленными друзьями провожал Гашека на родину. Прощаясь, Ярослав сказал ему:
- До встречи в социалистической Праге, дорогой Шандор. Мы еще посидим с тобой за кружкой доброго пива "У калиха". Такого пива, как там, нет нигде.
Вспоминая любимую Прагу, Гашек часто упоминал расположенную поблизости от его дома пивную, называя ее по-чешски - "У калиха".
Фаркаши ответил:
- Обязательно посидим, Ярослав. А ты приедешь ко мне в свободный Будапешт. У нас в Венгрии тоже есть чем угостить дорогого гостя.
Мог ли он тогда думать, что всего через два года чешский друг уйдет из жизни, даровав другую, бессмертную жизнь своему бравому солдату Швейку? Как бы порадовался Ярослав, если хотя бы краем глаза увидел, какой любовью окружено в Чехословакии его имя.
В прошлые свои приезды в Прагу Фаркаши никак не удавалось заглянуть сюда, где все напоминало о Гашеке, и вот теперь он, наконец, осуществил свое давнее желание, отдал долг памяти своему другу.
Пивная была заполнена. Голоса сливались в общий сдержанный гул. Официанты ловко лавировали между тесно расставленными столиками, подняв унизанные кружками руки. Он с трудом отыскал свободное место за столиком, где сидели трое немолодых людей, по виду рабочих. Его соседи продолжали прерванный его вторжением разговор, не проявляя к нему никакого интереса.
Официант принес кружку пива и шпекачки. И пиво, и горячие, сочные сосиски проголодавшемуся Фаркаши показались необыкновенно вкусными. Покончив с едой, он еще немного посидел, расплатился, кивнул на прощание соседям, которые, судя по кружочкам от выпитых кружек, обосновались здесь давно.
Уже за полночь он вернулся в отель. Поднявшись в номер, первым делом проверил, не открывали ли в его отсутствие чемодан. В чемодане, разумеется, не было ничего такого, что могло заинтересовать любопытных. Просто у него выработалась привычка, своя система проверки. Убедившись, что к вещам никто не прикасался, лег в уже раскрытую горничной постель и сразу уснул.
Проснувшись, Фаркаши почувствовал себя бодрым и хорошо отдохнувшим, что именно сегодня было весьма важно: предстояла деловая встреча, и он должен был выглядеть как можно лучше. Проходя в ресторан, попросил портье узнать адрес румынского консульства. Пока Фаркаши завтракал, тот навел справки и протянул ему листок с адресом. Консульство располагалось рядом с посольством на одной из центральных улиц. Фаркаши объяснил дежурному цель своего визита. Дежурный позвонил по внутреннему телефону и сказал, что вице-консул его примет, только придется подождать. Фаркаши проводили в комнату, где уже дожидались приема несколько человек. Некоторые от нечего делать перелистывали румынские газеты и журналы, разбросанные на столе. Фаркаши тоже взял один.
Наконец подошла и его очередь. Вице-консул восседал за массивным письменным столом. На его смуглом лице, украшенном тонкими усиками, казалось, навсегда застыло выражение брезгливого высокомерия и скуки. Бегло взглянув на посетителя и, очевидно, приняв Фаркаши за своего соотечественника, испытывающего за границей денежные затруднения, вице-консул небрежным жестом указал на стул, сказав несколько слов по-румынски. Фаркаши ответил тоже по-румынски и передал ему свой чехословацкий паспорт и визитную карточку представителя братиславской торговой фирмы, пояснив, что просит визу на въезд в Румынию. Консул повертел карточку в руках, полистал паспорт, еще раз, уже внимательнее, взглянул на Фаркаши. Видимо, его озадачил чешский коммерсант, говорящий по-румынски.
Выдержав многозначительную паузу, вице-консул спросил, что именно интересует господина коммерсанта в его стране.
- Румыния - очень богатая страна, уважаемый господин. У вас много вина, фруктов, пшеницы... Это наш обычный импорт из Румынии.
Дипломат, по-видимому, удовлетворился этим ответом и самодовольно улыбнулся.
- Вы хорошо говорите по-румынски...
- Я родом из Закарпатья, господин консул, - Фаркаши повысил его в дипломатическом ранге. - Там многие знают ваш красивый язык.
- А сейчас приехали в Прагу из Братиславы, не так ли?
Фаркаши подтвердил.
- В каком, кстати, отеле вы остановились, господин Мачек?
Упоминание об "Амбассадоре" рассеяло последние сомнения вице-консула, если они у него вообще были, и он почти любезным тоном сказал, что просьба господина коммерсанта будет рассмотрена через неделю. Кроме того, он должен уплатить за визу тридцать крон. Вытащив из бумажника стокроновую купюру, приготовленную заранее специально для посещения консульства, Фаркаши положил ее на стол. Вице-консул сделал вид, что роется в своем портмоне в поисках сдачи. Не найдя денег, с сожалением отодвинул купюру и попросил господина Мачека подождать, пока посыльный разменяет деньги в соседнем магазине. Оказалось, однако, что у посетителя важное деловое свидание, он боится опоздать и может подождать до завтра, когда придет за визой.
Вице-консул, только что называвший недельный срок, не поправил посетителя. На другой день он приветствовал Мачека как доброго знакомого и вручил ему паспорт с визой. О сдаче чиновник, видимо, запамятовал, а посетитель не стал напоминать.
XII
Плутоньер* Вирджил Станеску подкинул дров в печурку, сухие дрова жарко полыхнули, обдав его приятным обжигающим теплом. Вирджил потянулся к оплетенной большой бутылке и сделал основательный глоток. Стало еще теплее. Задумчиво поворошил в печурке кочергой и уставился на огонь. Его игра завораживала, привлекала, и вскоре плутоньер погрузился в сладкую дрему. Привиделся теплый солнечный день ранней осени, он сидел во дворе своего дома под тенью старого ореха. На столе кувшин с молодым вином тулбурелом. В предвкушении воскресного обеда выпивает стаканчик искрящегося, бьющего в нос тулбурела и нетерпеливо посматривает в сторону летней кухни, откуда доносятся дразнящие запахи мамалыги, жареной курицы и чего-то еще. "Сейчас, Вирджил", - слышится голос жены. Она торопливо с казанком мамалыги пересекает двор, ставит казанок на стол и улыбается... Однако вместо голоса жены над ухом плутоньера раздался грубый мужской голос. Плутоньер вздрогнул, очнулся, потер глаза. Перед ним почтительно склонился солдат пограничник и что-то говорил. Позади стояли двое молодых людей, за которыми маячила долговязая фигура еще одного пограничника. Плохо еще соображая, недовольный, что его оторвали от такого чудного сна, плутоньер спросил:
- Кто такие? - он хмуро рассматривал незнакомцев.
_______________
* П л у т о н ь е р - унтер-офицерский чин в румынской
королевской армии.
В рваных тулупчиках, с побелевшими от мороза, испуганными, растерянными лицами они выглядели жалко. Однако Станеску был старым служакой и отогнал от себя всякую мысль о жалости.
- Разрешите доложить, господин плутоньер, - снова заговорил солдат, эти двое, - он обернулся в сторону молодых людей, - задержаны при переходе границы. Говорят, от большевиков сбежали... Сопротивления не оказали, - и выжидательно взглянул на плутоньера, лицо которого по-прежнему выражало крайнее недовольство.
- Как зовут? Откуда и куда идете? - Его голос звучал требовательно и грозно. Остатки сна уже окончательно покинули плутоньера, и он полностью вернулся к действительности.
Оба молчали, простуженно шмыгая носами.
- Вы что, оглохли? Я кого спрашиваю? - Станеску повысил голос.
- Из Протягайловки мы, домнуле офицер, - тихо произнес тот, что стоял поближе и казался постарше. - Думитру Затыка я... А это - Николай Потынга.
- Зачем пришли сюда?
- За хлебом... за свободой. Из колхоза сбежали мы.
- За хлебом, свободой... - недоверчиво и недовольно повторил Станеску. - Завтра утром отправим вас в сигуранцу, там вам покажут свободу... и хлеб тоже. - Он выругался. - Носит вас, болванов безмозглых, нелегкая. Лодыри, не хотят работать у себя, вот и бегут за Днестр. Здесь тоже надо работать, если конечно, найдете работу. Никто вас даром кормить не будет. Вы это понимаете? - он взглянул на парней.
- Понимаем, как не понять, домнуле офицер, - тотчас согласился Думитру. - Только не на большевиков в колхозе...
- А на кого? - с нескрываемым интересом спросил плутоньер. - Кому нужна, болван, в Бессарабии твоя работа? Здесь безработных полно.
Парни молчали, переминаясь с ноги на ногу.
- Ну ладно, пока хватит, - заключил плутоньер и приказал солдатам: Обыскать, запереть в погреб, охранять до утра. Утром доставите этих болванов в Тигину и сдадите под расписку полиции.
В погребе было темно и сыро, но довольно тепло, и парни забылись в тяжелом зыбком сне. Рано утром их растолкал уже знакомый солдат и отвез на телеге в Тигину. После короткого допроса в полицейском участке Думитру и Николая отвели в городскую тюрьму. Кроме них в грязной и холодной камере никого не было. Сквозь маленькое зарешеченное оконце едва пробивался слабый зимний свет. На деревянных нарах валялось какое-то тряпье. Преодолев брезгливость, завернулись в него, чтобы немного согреться. Помня наказ своего тираспольского наставника - поменьше говорить, ибо, как сказал тот человек, и у стен есть уши, и побольше запоминать, они лишь изредка обменивались однозначными фразами.
Время, казалось, остановилось. Стояла давящая гробовая тишина. Вдруг за дверью раздались тяжелые шаги, вошел надзиратель и, ни слова не говоря, швырнул на нары миску с холодной мамалыгой, политой какой-то бурдой. Мамалыга оказалась давно прокисшей, и оба, не сговариваясь, отодвинули миску подальше, хотя со вчерашнего вечера ничего не ели.
Снова появился надзиратель. Увидев нетронутую еду, ухмыльнулся:
- Не нравится? Большевики лучше кормили? Кто Думитру Затыка? Пойдешь со мной.
- Куда, господин начальник? - спросил Думитру.
- Куда надо, здесь не спрашивают.
Надзиратель, гремя связкой ключей, которыми то и дело открывал двери, привел Думитру в темную и низкую комнату с забранными решеткой окнами. За столом сидел худощавый бледный мужчина с мелкими чертами лица. Он с минуту внимательно разглядывал стоящего перед ним парня, потом бросил:
- Садись.
Табуретка стояла далеко от стола, и Думитру решил подвинуть ее поближе, однако не смог оторвать от пола. Человек за столом сказал:
- Не трать напрасно силы, они тебе еще пригодятся. Садись там, где стоишь.
Думитру, догадавшись, что табуретка привинчена к полу, виновато произнес:
- Извините, господин начальник, я не знал...
- Ничего, в следующий раз будешь знать. Мы с тобой, Думитру Затыка, еще встретимся. Впрочем, это зависит только от тебя. Ты меня понял?
- Не совсем, господин начальник.
- Ладно... Скажи, Думитру Затыка, если, конечно, это твое настоящее имя, ты там, в своей России, слышал что-нибудь о сигуранце?
- Да... кое-что...
- Что именно? - мужчина ждал ответа.
- Ничего особенного, - пробормотал Думитру.
- Ты не бойся, говори как есть.
Думитру молчал, не понимая, к чему клонит сидящий за столом.
- Молчишь? Тогда я скажу. - Он закурил странную папиросу без мундштука, Думитру таких папирос никогда не приходилось видеть. - Изверги, палачи, изуверы и как еще там... провокаторы. - Он затянулся, выпустил дым, и Думитру почувствовал приятный аромат табака. - Правильно я говорю?
Затыка молчал, склонив голову.
- А теперь скажи - похож я на палача?
- Что вы, господин начальник, - ответ прозвучал вполне искренне, и тот, кажется, остался доволен.
- Прекрасно, Думитру Затыка. Так тебя зовут, я не ошибся?
Думитру в знак согласия кивнул.
- Скажи, зачем ты с твоим другом перешли на эту сторону?
- Так я уже говорил тому офицеру в пикете, господин начальник, простодушно отвечал Затыка.
Этот ответ человеку за столом не понравился. Он недовольно пошевелил губами, нахмурил тонкие подбритые брови и зло сказал:
- Можешь и повторить язык не отсохнет, большевистский выкормыш.
- От колхоза сбежали, господин начальник. Все равно бы от голода померли. А здесь есть и хлеб, и работа. Из Протягайловки мы с Николаем.
- Из Протягайловки, значит? Очень хорошо. А почему вместе с вашими не перешли Днестр? - он впился в Затыку глазами.
- Так получилось, господин начальник. Ничего не знали мы. А когда все случилось, то решились. У нас в селе еще много желающих сюда перейти. Большое недовольство, нет жизни в этих большевистских колхозах. У отца все забрали в колхоз комиссары: и корову, и землю, и лошадь. Как жить?
- А как другие живут? Не все же сюда бегут.
- За других ответить не могу. Да разве это жизнь? - Затыка вздохнул. Он быстро и незаметно посмотрел на мужчину. "Пока все идет по плану, так как и говорил тот, в Тирасполе".
"Начальник" встал и подошел вплотную к Думитру. Схватив Затыку за подбородок, он задрал ему голову повыше, размахнулся свободной правой рукой и сильно ударил по лицу.
- А теперь скажи, большевистский шпион, какое задание ты получил от ГПУ? У нас есть точные сведения, что вас заслали к нам чекисты. Говори, большевистская сволочь!
Думитру почувствовал, что весь похолодел. Кровь отлила от головы, ноги стали тяжелыми, непослушными.
"Откуда он все знает? - обожгла его мысль. И за ней сразу же вспомнились слова, которые им с Николаем говорил в Тирасполе их наставник: "Держите с сигуранцей ухо востро, им там деньги не зря платят. Вопросы могут быть самые неожиданные". Не исключался и этот, который сейчас был задан.
- Не понимаю, о чем вы говорите, господин начальник, - Затыка даже улыбнулся. - Мы бедные крестьяне, никто нас не посылал, сами ушли.
"Начальник" уже сидел за своим столом, слушал его с иронической улыбкой. Вызвав надзирателя, сказал:
- Уведи этого болвана и приведи другого.
Оставшись один в камере, Думитру прилег, собираясь с мыслями. Вспоминая шаг за шагом ход допроса, он решил, что вел себя правильно, однако слова сигурантщика о задании ГПУ не выходили из головы, мысли тревожно бились. Мало-мальски опытный разведчик сразу бы разгадал этот нехитрый прием - "брать на пушку".
Думитру нетерпеливо прислушивался к звукам за дверью, ожидая появления своего товарища. Того не было долго. Наконец послышались уже знакомые тяжелые шаги надзирателя, который привел Николая. Они неслышно, тихо пошептались. Выходило, что допрашивали их об одном и том же, и отвечали они примерно одинаково.
Несколько дней прошло в томительном ожидании. Надзиратели менялись, еда же оставалась неизменной - прокисшая мамалыга, облитая вонючей коричневой жидкостью, гнилая луковица, кусок черствого хлеба. Казалось, о них забыли. Однажды утром дверь в неурочное время отворилась, явился надзиратель, велел одеться. Пройдя мрачными, полутемными коридорами, они свернули в сторону и неожиданно оказались во дворе, окруженном со всех сторон высокой каменной стеной с рядами колючей проволоки. Ядреный морозный воздух кружил голову, как будто хлебнули молодого вина. Думитру и Николай медленно, с трудом передвигая затекшие ноги, прохаживались по заснеженному, пустынному двору, когда во дворе появилась группа людей, среди которых они узнали своих односельчан Василия Мугурела, Федора Пантелеевича Круду, Симиона и других. Поговорить, однако, так и не пришлось. Конвойные вывели во двор людей в тюремной одежде. Едва они появились, какой-то невысокий худощавый человек, стоявший рядом с Федором Круду, выскочил из толпы вперед и закричал:
- Смотрите, братья, это ваши мучители-коммунисты. Они хотят и здесь такие же порядки установить, как там, откуда мы ушли. Бей их!
Он подбежал к пожилому высокому мужчине, с размаху ударил его по лицу. Молодой коренастый парень, стоявший рядом, с силой оттолкнул худощавого, и тот чуть не упал. Опомнившись, худощавый злобно выругался и еще громче завопил:
- Бейте их, бейте!
Он сам, однако, не решался приблизиться к людям в тюремной одежде. А тех уже окружило людское кольцо. Раздались ругательства, Думитру и Николай услышали глухие звуки ударов. Они с ужасом наблюдали, как разъяренная, подогреваемая выкриками толпа избивала узников.
К Думитру и Николаю подбежал худощавый, злобно ощерил щербатый рот:
- А вы чего стоите? Дайте им парочку хороших затрещин.
Оба, не сговариваясь, поняли, что отказ может им дорого обойтись, смешались с толпой и сделали вид, что принимают участие в побоище. Трудно сказать, чем бы оно закончилось, если бы, наконец, невозмутимо наблюдавшие за всем происходящим жандармы не вмешались и не приказали разъяренной толпе разойтись.
Думитру и Николая снова отвели в камеру. Их еще несколько раз вызывали на допрос, пока не оставили в покое, поверив, видимо, их показаниям. Через неделю их привели на тюремный двор, где уже собралась большая толпа людей, среди которых было и немало своих, протягайловских. Земляки с недоверием и любопытством смотрели на парней.
- А вы как здесь очутились? - Федор Круду сверлил их маленькими острыми глазами.
- Так же, как и вы, Федор Пантелеевич, - ответил Думитру. - Через Днестр, другой дороги нет.
- Зачем пожаловали? - выражение его глаз оставалось недоверчивым и настороженным.
- А вы зачем? - вопросом на вопрос ответил Думитру.
- Ну это уж мое дело. Ты кто такой, чтобы меня пытать?
- Да вы, Федор Пантелеевич, не обижайтесь, это я так просто. Рыба ищет, где глубже, а человек - где лучше. Не зря так говорят. Вот мы и подались. Вслед за вами.
Односельчане внимательно прислушались к их разговору. Кто-то сказал:
- А откуда знаете, что здесь лучше?
- Да уж хуже, чем там, не может быть, - Думитру обернулся и узнал в спрашивающем Симиона. - Ты же вот тоже убежал.
- Мне все одно, терять нечего, - Симион безразлично пожал плечами.
- И нам тоже нечего.
Во дворе появилось несколько человек в форме, кроме одного, одетого в черное пальто с серым барашковым воротником и такую же кушму. Он что-то сказал стоящему рядом офицеру. Тот почтительно вытянулся и громко произнес:
- Друзья, братья, бежавшие от красного ига! Мы рады приветствовать вас на родной земле. Здесь вы найдете то, за чем пришли. Родина не оставит в беде своих детей, которые в тяжелую для них годину ищут спасения и защиты. Вас ожидает новая счастливая жизнь в свободной Румынии. Вы получите землю, и те, кто будет хорошо трудиться, будет иметь всего вдоволь. Никто не запретит вам ходить в церковь и молиться господу богу.
Офицер сделал паузу и бросил быстрый взгляд на человека в черном пальто, как бы ожидая его одобрения. Тот кивнул, и офицер продолжал:
- Мы переводим вас в другое помещение, там вам будет лучше. Прошу соблюдать порядок при передвижении по улице.
Ворота распахнулись, пропуская толпу людей, окруженную полицейскими. Стоящие по обе стороны улицы горожане образовали живой коридор, сквозь который медленно, вразнобой, брела вереница мужчин, женщин и детей; некоторые женщины несли на руках малышей. Шли молча, опустив головы, лишь изредка бросая короткие взгляды по сторонам. Прохожие тоже молча разглядывали вереницу людей. В глазах читалось и любопытство, и жалость, и сочувствие. Стояла гнетущая тишина, нарушаемая лишь шарканьем ног о мостовую. Вдруг в тишине раздался отчетливый громкий голос: "Что вы сделали, безумцы? Куда и зачем пришли? Вы еще пожалеете!" Вслед за ним раздался другой: "Они убежали, потому что лодыри! Ничего, здесь их научат работать!"