Страница:
Он захохотал и, снова погружаясь в воду, схватил меня за щиколотку и потащил за собой. Я только успела напоследок схватить глоток воздуха и уже под водой совершенно отчетливо услышала его голос:
– Представь себе, что ты – вода. Тогда ты сможешь дышать водой, как воздухом. Ты должна перебороть себя и вдохнуть ее. И я не выпущу тебя, пока ты этого не сделаешь. Но ты должна сделать первый вдох сама, чтобы не дать себе захлебнуться.
Я поняла, что все, пришел мой конец. Судорожные попытки выдрать ногу из его цепких пальцев ни к чему привели, Расмус не отпускал меня, утаскивая вниз, все глубже и глубже. Солнце над головой становилось все меньше, все мутнее…
– Вдыхай воду, немедленно! И ничего не бойся, я не дам тебе погибнуть! Ну, дыши! Сама!
Боюсь, мое лицо не было привлекательным в этот момент, потому что глаза уже собрались выскочить из орбит. И тут я вспомнила, что это только сон, ничего со мной не случится, и спокойно вдохнула, набрав полные легкие воды. И ничего не почувствовала! Мне стало легко и спокойно, я больше не задыхалась.
В голове мелькнуло, что теперь мои глаза лезут наружу не от ужаса, а от удивления. От этой мысли мне стало весело, я зашлась смехом, захохотала взахлеб, прямо под водой, испытывая наслаждение от происходящего. Развернувшись в воде вокруг своей оси, я рыбой нырнула вниз, в темнеющую глубину.
Расмус обогнал меня, бросив:
– Ты можешь теперь спокойно разговаривать, я тебя услышу так же, как ты слышишь меня.
Я отмахнулась от него, мне все было безразлично, только хотелось плыть дальше и дальше. Всю жизнь мечтала плавать в воде, как рыба, и вот, хоть во сне, но старинная мечта сбылась. Я вытянула руки вперед, ощущая прохладу скользящей по коже воды, и устремилась вниз, по пути рассматривая солнечные лучи, пронизывающие воду. Добравшись до дна, подняла горсть белого песка, пропустила его сквозь пальцы. Белая струйка, расширяясь книзу и плавно закручиваясь в спираль, возвращалась на дно.
Тут я разглядела на дне медленно переваливающихся тварей, мордально мне совершенно незнакомых, и спросила Расмуса:
– Они не ядовитые, их можно трогать?
– Ты теперь вода. И тебе не принесет вреда ничье прикосновение.
Усевшись на дно, я перехватила поперек туловища одну животинку. Скользкая поверхность покрытой пупырышками кожи, смешные выпученные глазки, судорожно дергающиеся ножки рвущегося на волю существа, потерявшие под собой опору, только что казавшуюся такой надежной. «Прямо как я только что», – подумала я, осторожно возвращая бедолагу на дно. Безостановочно сучащие ножонки, коснувшись песка, ни на мгновение не прервали своего движения, унося их обладателя подальше от места, где случаются страшные, необъяснимые вещи.
Как бы мне тоже успеть вовремя унести свои ножки из этого сна? Что со мной будет, когда вынырну? Проснусь ли я вообще? Или меня найдут в постели с отеком легких?
– Что ты сказала? – поинтересовался капитан.
Я что, опять себе под нос бормочу? Или он все-таки читает мои мысли? К черту, какая разница!
Теперь я вода, и мне так хорошо течь самой по себе, плыть в самой себе. Я перестала быть рыбой, превратившись в струю воды и прислушиваясь к новым впечатлениям. Оказывается, поток воды в воде тоже ощущает сопротивление, не такое, как рыба, поменьше, но испытывает.
Я почти услышала скрип, с которым соприкасаются между собой отдельные струи, переплетаясь между собой, почти не растворяясь друг в друге, почувствовала, что могу плыть, расталкивая соседние потоки, находя и видя свободные места между ними, стремясь в свободное пространство, как ветер, протискивающийся в любую щель.
Неожиданно обнаружилось, что моя борьба с сопротивлением пространства завела меня в заросли водорослей. Их скользкая слизистая поверхность оказалась настолько приятной, что я закрутилась вокруг них спиралью, ощущая их в себе, чувствуя, как они пронизывают меня в разных направлениях, плавно извиваясь в медленном колеблющемся танце. Стайка какой-то мелочи проплыла сквозь меня, стало нестерпимо щекотно. Восторженно взвизгнув, я бросилась вверх.
Оказавшись на поверхности, весело рассмеялась. Никаких проблем с дыханием и в воздухе, черт возьми, какой прекрасный сон, какое наслаждение!
Расмус вынырнул следом, я посмотрела на него и ахнула:
– Да ты прозрачный!
– На себя посмотри, – фыркнул он.
Я растопырила перед носом пятерню, глянула сквозь ладонь. Прозрачная зеленоватая плоть, слегка синеющая в складках кожи, и только кольцо на пальце осталось тем же самым серебряным кольцом, нисколько не изменившись. Я повернула руку, закрыла ладонью солнце и засмеялась от радостной игры света в теле.
Но солнце быстро высушило кожу, она стала уплотняться, приобретать свой естественный цвет, терять прозрачность. Мне стало пронзительно жалко возвращаться к обычному состоянию, как младенцу, неловкие руки которого выронили замечательную игрушку.
Расмус протянул мне свою успевшую стать совершенно нормальной руку.
– Не грусти, Холли, теперь ты всегда сможешь превращаться в воду, как только захочешь.
– Даже в ванне? – я никак не могла успокоиться.
– Не советую, – возразил он. – Можешь испариться, хоть и не целиком. Но даже отчасти будет противно. Представь, вылезешь ты из ванны совершенно облезлой, без носа или без ушей…
Как такие гадости могут прийти в голову человеку? Или он знает, о чем говорит? Ай, врет небось, чтобы меня испугать, злодей!
– Куда мы теперь? – я потрясла головой, чтобы избавиться от гнусной картины в голове. Вот я вылезаю из ванны, нос, превратившись в большую каплю, медленно едет по моему подбородку вниз… Бр-р-р!
– К берегу, – довольный капитан развернулся, нацеливаясь носом в нужную сторону.
– А что там, на берегу?
– Наш корабль. И там я тебе должен кое-что рассказать, раз уж обещал.
– А зачем ты меня научил становиться водой?
– Полезное умение, – усмехнулся он, – теперь я могу быть уверен, что ты никогда не утонешь. Еще это полезное качество способно выручить в некоторых щекотливых ситуациях, когда тебе, например, нужно срочно свалить подальше. Ведь ты, как и вода, сможешь просочиться в любое микроскопическое отверстие. А потом, это просто большое удовольствие, разве нет?
Тут я вынуждена была с ним согласиться, таки да, удовольствие неописуемое…
Наверное, пока мы добирались, я не заметила, что снова превратилась в воду, потому что почувствовала, что меня выкинуло на берег, прибоем отнесло обратно, снова швырнуло на мокрую гальку. Кажется, я растерялась, но в этот момент капитан выдернул меня за руку из воды, в которой мое тело успело раствориться.
– А теперь ты познакомилась со второй опасностью, которая тебя подстерегает, когда ты вода, – назидательно заметил он. – Всегда контролируй свое тело, чтобы потом не пришлось собирать тебя по каплям из какого-нибудь необъятного океана, на случай, если меня не окажется рядом.
Мы вышли, наконец, из воды, и на нас накинулся горячий ветер, примчавшийся с раскаленного песчаного берега. Почти моментально обсохнув, я оглянулась на капитана, который натягивал на себя комбинезон. Он наклонился, поправляя штанину, и на его спине стал виден огромный, пересекающий ее по диагонали, синевато-багровый шрам.
– Откуда у тебя это украшение? – мне стало не по себе. – Он ведь довольно свежий.
– Ты права, – беззаботно откликнулся капитан. – Весьма недавний, подцепил буквально перед нашей встречей. Поторопился, не смог тебя дождаться, решил, что справлюсь сам, без тебя. Но не вышло.
– Нет, это невыносимо, – завопила я, – опять ты загадками меня изводишь!
– Ш-ш-ш, Холли, тихо, сегодня я смогу рассказать тебе начало истории, в которую мы с тобой влипли, – голос Расмуса наполнился проникновенной скорбью. – И ты больше не будешь так сердиться.
Мы отошли от воды, уселись на теплой траве, покрытой мелкими цветочками с ядовито-малиновыми лепестками. Они резко, но приятно пахли.
Расмус вздохнул:
– Значит, слушай. В одном из секторов Галактики, вон там, – его длинный палец уткнулся в небо, – на нескольких планетах, заселенных людьми, объявилась инопланетная нечисть, обладающая магическими свойствами. Нет, вернее, будет так. Три инопланетных расы, обладающих начальными элементами магии, объединились для захвата этих планет. Три их правителя объединились до такой степени, что превратились в одно существо. И хотя любой представитель каждой из этих рас по части колдовства мне, положим, в подметки не годится, то их Три Короля мне не по зубам. Вернее, одному мне не по зубам. Но есть надежда, что ты сможешь мне помочь. Ты Синяя звезда и поэтому в состоянии многократно усилить мои способности. Я, конечно, поторопился попробовать на зуб эту тварь, она успела огрызнуться.
– Постой, ты что, один-разъединственный колдун во всей Галактике?
– Да нет, конечно, – беспечно фыркнул он. – Но боевой – только один, остальные по части повоевать слабоваты. В цирках выступать могут, ведут научные исследования, ну, в общем, маются дурью, как могут. Нужно же чем-то, в конце концов, заниматься людям, даже если они волшебники.
Я хихикнула от неожиданного заключения капитана, но потом, без всякого перехода, мне стало так страшно, что в животе все окаменело.
– Ты что, хочешь сказать, я тоже колдунья?
Расмус, задумчиво усмехнувшись, спокойно кивнул. Мне стало еще страшнее.
– И мне придется воевать вместе с тобой? Он сочувственно посмотрел на меня.
– Боишься?
Сжав в кулаки трясущиеся руки, я безуспешно пыталась сдержать дрожь тела. Расмус обнял меня за плечи.
– Холли, дорогая, успокойся. Я научу тебя всему, что потребуется. Тебе больше не придется бояться, ты сама сможешь испугать кого угодно!
Успокоил! Рогатый и страшный, как мне сбежать от тебя? Я не хочу никого пугать, не хочу, чтобы от меня шарахались в испуге нормальные люди! Не хочу быть монстром с торчащими из пасти клыками, не хочу быть ведьмой, не хочу быть никакой Синей звездой, хочу проснуться и как можно скорее, чтобы забыть весь этот ужас… Я зажмурила глаза, закрыла их ладонями, опустила голову, пытаясь сжаться в комок, спрятаться, уйти…
– Черт! – завопила я. – Черт, ну сколько можно! Я ведь почти вспомнила! Шуба, что мне делать? Почему я никак не могу запомнить свои сны? Какие-то обстоятельства мне вечно мешают…
– Значит, не судьба, дорогая, или время не пришло, – невозмутимо отозвалась она своим бархатным голосом. – Только не очень прилично держать под дверью человека, тем более которого ты так ждала.
Я открыла дверь. Сегодня Роман пришел без своего впечатляющего длиной шарфа, он прятал простуженный нос в высоком воротнике толстого черного свитера, торчащего из-под плаща. Я захлопнула за ним дверь и извинилась:
– Простите, что заставила вас ждать.
– Я в-вас оп-пять р-р-разб-будил, – он показал пальцем на зеркало.
Я повернулась к своему отражению. Так и есть, снова такое же кошмарное пятно на физиономии, как и вчера.
– Что-то странное со мной происходит в последнее время, – попытка растереть лицо оказалась, естественно, безуспешной. – Постоянно спать хочется, просто неотвратимо. Для авитаминоза вроде не время…
– П-п-пожалуй, – согласился Роман, внимательно глядя на меня. – М-может, в-вы з-з-заболеваете, сейчас к-кругом к-какие-то инфекции б-бродят. Я в-вот не уб-берегся. Т-только не вз-здумайте б-болеть, вп-переди длинная д-дорога. Я к-коньяку п-принес, н-ничего? В-вроде п-приличный…
Он повесил плащ, снял ботинки, влез в оставшиеся стоять со вчерашнего вечера на прежнем месте тапки сына и только после этой процедуры извлек из внутреннего кармана плаща бутылку.
– Н-ну ч-что, к-кофе н-нальете?
– Куда я денусь, – пожала я плечами, отправляясь на кухню, – проходите.
На кухне он появился не только с бутылкой, но и с жирным лимоном в руке. Открыл пробку, принюхался и удовлетворенно кивнул.
– Д-действительно п-приличный п-попался.
Я откопала в дальнем углу кухонного шкафа подаренные Натальей маленькие пузатые рюмашки, продемонстрировала их Роману.
– Сойдут за коньячные?
– К-куда они денутся, – передразнил меня он, почти не заикаясь.
В мой бокал Роман плеснул приличный глоток, миллиграммов на пятьдесят, на дно своего капнул практически каплю. Я с подозрением отнеслась к результатам его манипуляций.
– Ванька, конечно, успел мне проболтаться, что вы почти не пьете, но я и не предполагала, что настолько мало.
– П-простите, Оля, – застеснялся Роман. – Но мой п-подлый организм нюхать коньяк еще соглашается, а внутрь п-практически не п-приемлет. Не обращайте на меня в-внимания. В-водку он даже нюхать отказывается.
Он взял в руку лимон, пошарил глазами в поисках ножа. Я протянула руку к керамическому горшку, притулившемуся около раковины, выдернула из него самый острый нож. Роман неодобрительно потрогал лезвие пальцем и проворчал:
– Д-да, мужской р-рукой тут и не п-пахнет. В-вы же г-говорили, Оля, что у вас д-два вз-зрослых сына…
– Это Ванька вам сказал, – отперлась я. – Потому что когда я говорю про своих сыновей, то не забываю упомянуть, что они балбесы.
– Б-брусок есть?
– Рома, я вас умоляю, не надо, – мне вдруг стало не по себе, сидит тут, командует. – Нож, конечно, тупой, не буду спорить, но лимон разрезать в состоянии.
– К-как скажете, – невозмутимо пожал он плечами, аккуратно разрезая лимон на тоненькие кружочки одинаковой толщины.
– Д-да, – продолжил Роман, поглядев сквозь ломтик лимона на свет. – В п-последнее время меня т-тоже п-преследует ощущение, что со м-мной творятся странные вещи. Я сегодня ш-шел п-по улице и нашел кольцо.
Он засунул руку в задний карман джинсов, вытащил из него свою находку и положил на стол. Простенькое серебряное колечко, украшенное узором в восточном стиле, повторяющимися узлами счастья. Все бы ничего, но точно такое же сидело на моем пальце, я даже сначала посмотрела на свою руку, не мое ли, не я ли его потеряла? Нет, кольцо сидело на прежнем месте, на среднем пальце левой руки.
– Оно так похоже на мое, – удивилась я, сняла свое кольцо и положила на стол, чтобы сравнить с тем, что принес Роман. – Совершенно одинаковые, даже размер такой же…
– Труба, однако! – загробным голосом провещала привычно молчавшая до сих пор Шуба. – Допрыгалась! Судьба…
От неожиданности я дернулась, никак не ожидая от собственной кофты такой подлости, и взмахнула рукой, своротив свою рюмку. Это же надо было – подложить мне такую свинью! Обещала же, что не будет при посторонних…
Роман удивился:
– Ч-что это с вами, Оля?
Что, что… Не говорить же ему, что моя кофта разговаривает, да еще и несет черт-те что под руку. Я вскочила, рванула с вешалки полотенце, чтобы вытереть коньячную лужу. Роман вытащил кольца из лужи, подтянул к себе край полотенца, обтер их, потом в недоумении посмотрел на меня.
– Я т-теперь не знаю, которое из них было вашим? Д-для вас это важно?
– Не знаю, – пожала я плечами. – Вообще-то у меня с этим кольцом ничего не связано, оно мне просто понравилось в свое время, я его и купила. И носила с тех пор, почти не снимая.
– Т-тогда выбирайте, – он протянул мне два зажатых кулака.
– Это, – я решительно показала пальцем на его левую руку. – Какая, к черту, разница!
– Н-наверное, вы правы, – он лукаво улыбнулся, разжав кулак.
Я взяла кольцо и вернула его на место, прислушиваясь к ощущениям в пальце. Вроде никакой разницы…
– Н-ну, что, оно или нет? – Роман неожиданно весело рассмеялся.
Я поразилась. Передо мной сидел совсем не тот несчастный сопливый больной, который вчера вызвал у меня желание о нем позаботиться. Нет, это был спокойный, уверенный в себе мужик, способный сам позаботиться о ком угодно и как угодно, и было ясно, что никто не сможет ему противостоять в его делах.
Он насмешливо фыркнул, глядя мне в глаза, и поинтересовался:
– Т-тогда оставшееся будет моим, вы не п-против?
Растерянно посмотрев в его голубовато-серые глаза, я медленно повела носом из стороны в сторону. Роман пару мгновений оценивающе сравнивал размер кольца с толщиной своих пальцев, потом решительно одел его на мизинец правой руки.
– К-как здесь росло, – усмехнулся он. – Оля, что-то у нас с к-коньяком не заладилось. Не хотите п-прогуляться? На улице, правда, льет, но в д-дождливых сентябрьских вечерах есть странное оч-ч-чарование, вы не з-замечали?
А почему бы и нет? Не знаю, как насчет очарования, но мне всегда нравилось гулять в темноте по мокрой погоде.
На улице слабо моросило, мелкие капли дробили отражения фонарей в лужах. Роман предложил мне свою руку, я взяла его под локоть и тут поняла, чем для меня всегда были дожди сентябрьским вечером.
– Мучительное очарование…
– Ч-что? – удивился Роман.
– Почему-то я только сейчас смогла сформулировать это. Очарование ночного дождя для меня всегда было мучительным. Потому что обманывало надеждами, что все пройдет, все будет хорошо, все изменится. Но дождь проходил, а все страдания оставались при мне, на прежнем месте.
– А вы п-попробуйте представить себе, что дождь проходит прямо сквозь вас, растворяя пустые страдания. П-пусть он вымоет их, п-позвольте ему избавить душу от ненужных чувств.
– Разве этот хилый дождик может вымыть из человека хоть что-то, если он не способен смыть даже слезы с лица? – неожиданно для самой себя возразила я.
Роман резко встал передо мной и спросил, нахмурив брови:
– Оля, м-мне н-начинает к-к-казаться, что я в-в-вас ч-чем-то з-задел, это т-так? Вы р-расст-т-троены? П-почему?
– Не знаю, трудно объяснить. Последние дни я чувствую, что меня выворачивает наизнанку. Странные встречи, странные обстоятельства. Иногда мне начинает казаться, что… Простите, Рома, я несу какую-то чушь. Никогда никому не жаловалась, а тут вдруг прорвало, – я изо всех сил потрясла головой, стараясь избавиться от наваждения, как будто со мной все это уже происходило. – Может, действительно вульгарную инфекцию подхватила?
– В таком случае, вам к-категорически н-нельзя н-никуда ехать. Я не могу взять вас с с-с-собой, если вы н-не-нездоровы. С-север, х-х-холод с-собачий, с-с-нег уж-же ид-дет м-местами, – Роман выглядел крайне встревоженным.
– Ох, Рома, не волнуйтесь вы так, сразу же начали снова заикаться. Мне показалось, что вы меня пожалели, – грустно усмехнулась я. – Так давно запретила себе жалеть себя, а тут расслабилась от внезапности. Я поеду с вами, теперь поеду обязательно.
Роман вздохнул и решительно сказал:
– П-пойдемте, Оля, я в-вас д-домой отведу, з-завтра вставать ни свет, ни з-заря.
Он взял мою руку, засунул себе под локоть и потащил меня за собой, бурча себе под нос:
– Ч-что я, д-дурак, в-вытворяю, тащу вас п-под д-дождь п-перед д-дорогой, лезу в ж-женскую д-душу в с-сап-погах, в-вечно у м-меня п-проблемы п-под-добного р-рода.
И тут хлипкий боязливый дождик превратился в бронебойный ливень, в одно мгновение промочив нас насквозь. Он посбивал листья с деревьев, которые с сочным хлюпаньем скользили под ногами на асфальте, превратившемся в одну большую лужу.
Мне стало смешно, я не выдержала и съехидничала:
– Рома, по-моему, это вы накаркали такой дождь! Этот вымоет не только страдания, но и все остальное, вплоть до мозгов и костей! Теперь вам придется идти ко мне сохнуть, вы же не можете таким мокрым тащиться домой?
– Нет, н-нет, – улыбнулся Роман. – Вон моя м-машина стоит, так что не в-волнуйтесь, в-все будет нормально. Идите д-домой, утром я заеду за в-вами. Ровно в шесть, так что б-будьте готовы.
Я взлетела по лестнице, оставляя за собой лужи и лужицы на ступеньках. Еле попав ключом в замок, бросилась, оставляя грязные следы на полу, прямо в ванную, открыла кран. Трясясь от холода, содрала с себя мокрую одежду, наконец, выдравшись из ее ледяных объятий, рухнула в горячую воду.
Потом, почти сварившись, с трудом выползла из ванной. Распаренные до мягкости конечности, вяло взаимодействуя с пространством, неспешно доставили меня в кухню. Хлопнув полную рюмку коньяку, чтобы довести до размягчения еще и мозги, я заметила Шубе, мирно ожидавшей меня на стуле:
– Что происходит? В сентябре не бывает июльских ливней. Только грома с молнией не хватало для полного эффекта…
– А что, – усмехнулась Шуба своим мягким теплым голосом, – это было бы здорово!
Темное окно внезапно вспыхнуло мертвенно-синим ослепляющим светом.
– Приехали! – констатировала я, осознав, что сил у меня осталось лишь на то, чтобы завести будильник, даже удивиться была не в состоянии.
Раскат грома подтвердил мое мнение. Окончательно убедившись, что или мир, или я, но кто-то из нас точно свихнулся, я рухнула под одеяло.
– Не не хочу, а не могу, – рассердилась я.
– Так не бывает, – озабоченно покачал головой он. – Человек или хочет и делает, или не хочет, поэтому не делает. Не мочь он не может по определению. Ну-ка, признавайся, чего тебе не нравится?
– Не знаю, – уперлась я.
– Или не хочешь говорить? – он внимательно посмотрел на меня хитрющими глазами. – Ну, ладно, остановимся пока. Ты чего-нибудь хочешь? Есть, пить, спать?
– Увидеть настоящие звезды в космосе, а не нарисованные на мониторе…
– Сейчас не получится, мы на грунте, а сквозь атмосферу настоящих звезд не разглядеть, – Расмус невозмутимо пожал плечами. – Я могу, конечно, показать их тебе при помощи своих чар… но знаешь, иллюзия есть иллюзия, даже когда она чудо как хороша. Подожди немного, попозже посмотришь. А?
Пришлось согласиться. Но проклятая чашка, стоящая на столе, все равно не хотела подниматься в воздух. Я поразмыслила, тяжко вздохнула и вяло поинтересовалась:
– Может, у меня не получается, потому что она ненастоящая?
– Она настоящая, – Расмус твердо стоял на своем.
– Нет, ненастоящая, – сварливо возразила я. – Ты ее наколдовал.
– Колдовство в том и заключается, чтобы создавать настоящие вещи из ничего, – довольно сердито заметил он.
– Искусство, на мой взгляд, тоже является колдовством. Но ты же не считаешь, что созданные из ничего картины являются ненастоящими?
– Как это из ничего? – я нахмурила брови. – Картины рисуют красками, книги пишут словами, ну и так далее…
– Да? – голос Расмуса наполнился сарказмом. – Если дать обезьяне кисти, краски и холст, вряд ли она сможет превратить их в картину. Только нечто, которого раньше не было, не существовало, возникающее из ничего, превращает холст, намазанный краской, в произведение искусства. И, в общем, я же вижу, что ты просто не хочешь быть колдуньей.
– Ведьмой, – уточнила я. – Да, я не хочу быть ведьмой.
– Какая разница, – скривился он. – Колдунья, ведьма… Это все только слова! Проблема в том, что ты не хочешь принимать ответственность за себя.
– Ну, вот еще, – обиделась я. – Если я не желаю заниматься противоестественными занятиями, это вовсе не обозначает, что я безответственная дура.
– Извини меня, голубушка, но твое нежелание развивать таланты, данные тебе от природы, именно это и обозначают, – рявкнул Расмус. – И я все равно заставлю тебя вытащить наружу твои способности. Против судьбы не попрешь, против природы тем более, а против себя ты вообще ничего не сможешь сделать!
Я разозлилась на его рычание, а еще больше на то, что вляпалась в этот дурацкий сон, где меня заставляют быть тем, кем я на самом деле не являюсь. Ну почему мне приходится попадать сюда раз за разом? Зачем мне все это снится? И вообще, чего я боюсь, это только сон, я могу вытворять здесь все, что хочу, разве нет? Я ему сейчас устрою, в бешенстве подумала я, ох, ты у меня сейчас получишь!
Чашка взвилась со стола и стремительно ринулась в лоб Расмусу. Он успел не только с интересом хмыкнуть, но и вопросительно поднять брови, прежде чем чашка, затормозив у самого его лба, завертелась вокруг своей оси. Раскрутившись до такой скорости, когда почти исчезли ее отчетливые очертания, она понеслась в мою сторону.
Ах, так! Мне стало смешно, я представила себе, что это не чашка, а теннисный мяч, и остервенело отбила ее воображаемой ракеткой. Скорость чашки неизмеримо возросла, но она все равно моментально развернулась в мою сторону. Ну ладно, злорадно процедила я сквозь зубы и со всей мочи въехала своей ракеткой по чашке. Она взорвалась, разлетаясь на мельчайшие осколки, но они не успели долететь до пола, они даже не смогли рассыпаться.
Как будто попав в силовое поле, осколки остановились, затем постепенно начали собираться обратно к эпицентру взрыва, пока чашка не стала снова чашкой, которая, плавно покачиваясь в воздухе, осторожно вернулась на стол. Рядом возникла вторая, точно такая же, над ними повис чайник. Он аккуратно прицелился, наклонил свой носик, и из него полилась янтарная струя, от которой исходил горячий пар.
Расмус невесело усмехнулся:
– Перерыв. Давай чаю попьем, ты остынешь, я успокоюсь. Поговорить надо…
– Представь себе, что ты – вода. Тогда ты сможешь дышать водой, как воздухом. Ты должна перебороть себя и вдохнуть ее. И я не выпущу тебя, пока ты этого не сделаешь. Но ты должна сделать первый вдох сама, чтобы не дать себе захлебнуться.
Я поняла, что все, пришел мой конец. Судорожные попытки выдрать ногу из его цепких пальцев ни к чему привели, Расмус не отпускал меня, утаскивая вниз, все глубже и глубже. Солнце над головой становилось все меньше, все мутнее…
– Вдыхай воду, немедленно! И ничего не бойся, я не дам тебе погибнуть! Ну, дыши! Сама!
Боюсь, мое лицо не было привлекательным в этот момент, потому что глаза уже собрались выскочить из орбит. И тут я вспомнила, что это только сон, ничего со мной не случится, и спокойно вдохнула, набрав полные легкие воды. И ничего не почувствовала! Мне стало легко и спокойно, я больше не задыхалась.
В голове мелькнуло, что теперь мои глаза лезут наружу не от ужаса, а от удивления. От этой мысли мне стало весело, я зашлась смехом, захохотала взахлеб, прямо под водой, испытывая наслаждение от происходящего. Развернувшись в воде вокруг своей оси, я рыбой нырнула вниз, в темнеющую глубину.
Расмус обогнал меня, бросив:
– Ты можешь теперь спокойно разговаривать, я тебя услышу так же, как ты слышишь меня.
Я отмахнулась от него, мне все было безразлично, только хотелось плыть дальше и дальше. Всю жизнь мечтала плавать в воде, как рыба, и вот, хоть во сне, но старинная мечта сбылась. Я вытянула руки вперед, ощущая прохладу скользящей по коже воды, и устремилась вниз, по пути рассматривая солнечные лучи, пронизывающие воду. Добравшись до дна, подняла горсть белого песка, пропустила его сквозь пальцы. Белая струйка, расширяясь книзу и плавно закручиваясь в спираль, возвращалась на дно.
Тут я разглядела на дне медленно переваливающихся тварей, мордально мне совершенно незнакомых, и спросила Расмуса:
– Они не ядовитые, их можно трогать?
– Ты теперь вода. И тебе не принесет вреда ничье прикосновение.
Усевшись на дно, я перехватила поперек туловища одну животинку. Скользкая поверхность покрытой пупырышками кожи, смешные выпученные глазки, судорожно дергающиеся ножки рвущегося на волю существа, потерявшие под собой опору, только что казавшуюся такой надежной. «Прямо как я только что», – подумала я, осторожно возвращая бедолагу на дно. Безостановочно сучащие ножонки, коснувшись песка, ни на мгновение не прервали своего движения, унося их обладателя подальше от места, где случаются страшные, необъяснимые вещи.
Как бы мне тоже успеть вовремя унести свои ножки из этого сна? Что со мной будет, когда вынырну? Проснусь ли я вообще? Или меня найдут в постели с отеком легких?
– Что ты сказала? – поинтересовался капитан.
Я что, опять себе под нос бормочу? Или он все-таки читает мои мысли? К черту, какая разница!
Теперь я вода, и мне так хорошо течь самой по себе, плыть в самой себе. Я перестала быть рыбой, превратившись в струю воды и прислушиваясь к новым впечатлениям. Оказывается, поток воды в воде тоже ощущает сопротивление, не такое, как рыба, поменьше, но испытывает.
Я почти услышала скрип, с которым соприкасаются между собой отдельные струи, переплетаясь между собой, почти не растворяясь друг в друге, почувствовала, что могу плыть, расталкивая соседние потоки, находя и видя свободные места между ними, стремясь в свободное пространство, как ветер, протискивающийся в любую щель.
Неожиданно обнаружилось, что моя борьба с сопротивлением пространства завела меня в заросли водорослей. Их скользкая слизистая поверхность оказалась настолько приятной, что я закрутилась вокруг них спиралью, ощущая их в себе, чувствуя, как они пронизывают меня в разных направлениях, плавно извиваясь в медленном колеблющемся танце. Стайка какой-то мелочи проплыла сквозь меня, стало нестерпимо щекотно. Восторженно взвизгнув, я бросилась вверх.
Оказавшись на поверхности, весело рассмеялась. Никаких проблем с дыханием и в воздухе, черт возьми, какой прекрасный сон, какое наслаждение!
Расмус вынырнул следом, я посмотрела на него и ахнула:
– Да ты прозрачный!
– На себя посмотри, – фыркнул он.
Я растопырила перед носом пятерню, глянула сквозь ладонь. Прозрачная зеленоватая плоть, слегка синеющая в складках кожи, и только кольцо на пальце осталось тем же самым серебряным кольцом, нисколько не изменившись. Я повернула руку, закрыла ладонью солнце и засмеялась от радостной игры света в теле.
Но солнце быстро высушило кожу, она стала уплотняться, приобретать свой естественный цвет, терять прозрачность. Мне стало пронзительно жалко возвращаться к обычному состоянию, как младенцу, неловкие руки которого выронили замечательную игрушку.
Расмус протянул мне свою успевшую стать совершенно нормальной руку.
– Не грусти, Холли, теперь ты всегда сможешь превращаться в воду, как только захочешь.
– Даже в ванне? – я никак не могла успокоиться.
– Не советую, – возразил он. – Можешь испариться, хоть и не целиком. Но даже отчасти будет противно. Представь, вылезешь ты из ванны совершенно облезлой, без носа или без ушей…
Как такие гадости могут прийти в голову человеку? Или он знает, о чем говорит? Ай, врет небось, чтобы меня испугать, злодей!
– Куда мы теперь? – я потрясла головой, чтобы избавиться от гнусной картины в голове. Вот я вылезаю из ванны, нос, превратившись в большую каплю, медленно едет по моему подбородку вниз… Бр-р-р!
– К берегу, – довольный капитан развернулся, нацеливаясь носом в нужную сторону.
– А что там, на берегу?
– Наш корабль. И там я тебе должен кое-что рассказать, раз уж обещал.
– А зачем ты меня научил становиться водой?
– Полезное умение, – усмехнулся он, – теперь я могу быть уверен, что ты никогда не утонешь. Еще это полезное качество способно выручить в некоторых щекотливых ситуациях, когда тебе, например, нужно срочно свалить подальше. Ведь ты, как и вода, сможешь просочиться в любое микроскопическое отверстие. А потом, это просто большое удовольствие, разве нет?
Тут я вынуждена была с ним согласиться, таки да, удовольствие неописуемое…
Наверное, пока мы добирались, я не заметила, что снова превратилась в воду, потому что почувствовала, что меня выкинуло на берег, прибоем отнесло обратно, снова швырнуло на мокрую гальку. Кажется, я растерялась, но в этот момент капитан выдернул меня за руку из воды, в которой мое тело успело раствориться.
– А теперь ты познакомилась со второй опасностью, которая тебя подстерегает, когда ты вода, – назидательно заметил он. – Всегда контролируй свое тело, чтобы потом не пришлось собирать тебя по каплям из какого-нибудь необъятного океана, на случай, если меня не окажется рядом.
Мы вышли, наконец, из воды, и на нас накинулся горячий ветер, примчавшийся с раскаленного песчаного берега. Почти моментально обсохнув, я оглянулась на капитана, который натягивал на себя комбинезон. Он наклонился, поправляя штанину, и на его спине стал виден огромный, пересекающий ее по диагонали, синевато-багровый шрам.
– Откуда у тебя это украшение? – мне стало не по себе. – Он ведь довольно свежий.
– Ты права, – беззаботно откликнулся капитан. – Весьма недавний, подцепил буквально перед нашей встречей. Поторопился, не смог тебя дождаться, решил, что справлюсь сам, без тебя. Но не вышло.
– Нет, это невыносимо, – завопила я, – опять ты загадками меня изводишь!
– Ш-ш-ш, Холли, тихо, сегодня я смогу рассказать тебе начало истории, в которую мы с тобой влипли, – голос Расмуса наполнился проникновенной скорбью. – И ты больше не будешь так сердиться.
Мы отошли от воды, уселись на теплой траве, покрытой мелкими цветочками с ядовито-малиновыми лепестками. Они резко, но приятно пахли.
Расмус вздохнул:
– Значит, слушай. В одном из секторов Галактики, вон там, – его длинный палец уткнулся в небо, – на нескольких планетах, заселенных людьми, объявилась инопланетная нечисть, обладающая магическими свойствами. Нет, вернее, будет так. Три инопланетных расы, обладающих начальными элементами магии, объединились для захвата этих планет. Три их правителя объединились до такой степени, что превратились в одно существо. И хотя любой представитель каждой из этих рас по части колдовства мне, положим, в подметки не годится, то их Три Короля мне не по зубам. Вернее, одному мне не по зубам. Но есть надежда, что ты сможешь мне помочь. Ты Синяя звезда и поэтому в состоянии многократно усилить мои способности. Я, конечно, поторопился попробовать на зуб эту тварь, она успела огрызнуться.
– Постой, ты что, один-разъединственный колдун во всей Галактике?
– Да нет, конечно, – беспечно фыркнул он. – Но боевой – только один, остальные по части повоевать слабоваты. В цирках выступать могут, ведут научные исследования, ну, в общем, маются дурью, как могут. Нужно же чем-то, в конце концов, заниматься людям, даже если они волшебники.
Я хихикнула от неожиданного заключения капитана, но потом, без всякого перехода, мне стало так страшно, что в животе все окаменело.
– Ты что, хочешь сказать, я тоже колдунья?
Расмус, задумчиво усмехнувшись, спокойно кивнул. Мне стало еще страшнее.
– И мне придется воевать вместе с тобой? Он сочувственно посмотрел на меня.
– Боишься?
Сжав в кулаки трясущиеся руки, я безуспешно пыталась сдержать дрожь тела. Расмус обнял меня за плечи.
– Холли, дорогая, успокойся. Я научу тебя всему, что потребуется. Тебе больше не придется бояться, ты сама сможешь испугать кого угодно!
Успокоил! Рогатый и страшный, как мне сбежать от тебя? Я не хочу никого пугать, не хочу, чтобы от меня шарахались в испуге нормальные люди! Не хочу быть монстром с торчащими из пасти клыками, не хочу быть ведьмой, не хочу быть никакой Синей звездой, хочу проснуться и как можно скорее, чтобы забыть весь этот ужас… Я зажмурила глаза, закрыла их ладонями, опустила голову, пытаясь сжаться в комок, спрятаться, уйти…
* * *
Подняв голову с затекшей руки, я изо всех сил потрясла онемевшей конечностью, сжимая и разжимая пальцы. Потерла сонные глаза, не понимая, отчего так неважно себя чувствую. Вдруг я вспомнила, что мне снилось… И тут затрезвонили в дверь.– Черт! – завопила я. – Черт, ну сколько можно! Я ведь почти вспомнила! Шуба, что мне делать? Почему я никак не могу запомнить свои сны? Какие-то обстоятельства мне вечно мешают…
– Значит, не судьба, дорогая, или время не пришло, – невозмутимо отозвалась она своим бархатным голосом. – Только не очень прилично держать под дверью человека, тем более которого ты так ждала.
Я открыла дверь. Сегодня Роман пришел без своего впечатляющего длиной шарфа, он прятал простуженный нос в высоком воротнике толстого черного свитера, торчащего из-под плаща. Я захлопнула за ним дверь и извинилась:
– Простите, что заставила вас ждать.
– Я в-вас оп-пять р-р-разб-будил, – он показал пальцем на зеркало.
Я повернулась к своему отражению. Так и есть, снова такое же кошмарное пятно на физиономии, как и вчера.
– Что-то странное со мной происходит в последнее время, – попытка растереть лицо оказалась, естественно, безуспешной. – Постоянно спать хочется, просто неотвратимо. Для авитаминоза вроде не время…
– П-п-пожалуй, – согласился Роман, внимательно глядя на меня. – М-может, в-вы з-з-заболеваете, сейчас к-кругом к-какие-то инфекции б-бродят. Я в-вот не уб-берегся. Т-только не вз-здумайте б-болеть, вп-переди длинная д-дорога. Я к-коньяку п-принес, н-ничего? В-вроде п-приличный…
Он повесил плащ, снял ботинки, влез в оставшиеся стоять со вчерашнего вечера на прежнем месте тапки сына и только после этой процедуры извлек из внутреннего кармана плаща бутылку.
– Н-ну ч-что, к-кофе н-нальете?
– Куда я денусь, – пожала я плечами, отправляясь на кухню, – проходите.
На кухне он появился не только с бутылкой, но и с жирным лимоном в руке. Открыл пробку, принюхался и удовлетворенно кивнул.
– Д-действительно п-приличный п-попался.
Я откопала в дальнем углу кухонного шкафа подаренные Натальей маленькие пузатые рюмашки, продемонстрировала их Роману.
– Сойдут за коньячные?
– К-куда они денутся, – передразнил меня он, почти не заикаясь.
В мой бокал Роман плеснул приличный глоток, миллиграммов на пятьдесят, на дно своего капнул практически каплю. Я с подозрением отнеслась к результатам его манипуляций.
– Ванька, конечно, успел мне проболтаться, что вы почти не пьете, но я и не предполагала, что настолько мало.
– П-простите, Оля, – застеснялся Роман. – Но мой п-подлый организм нюхать коньяк еще соглашается, а внутрь п-практически не п-приемлет. Не обращайте на меня в-внимания. В-водку он даже нюхать отказывается.
Он взял в руку лимон, пошарил глазами в поисках ножа. Я протянула руку к керамическому горшку, притулившемуся около раковины, выдернула из него самый острый нож. Роман неодобрительно потрогал лезвие пальцем и проворчал:
– Д-да, мужской р-рукой тут и не п-пахнет. В-вы же г-говорили, Оля, что у вас д-два вз-зрослых сына…
– Это Ванька вам сказал, – отперлась я. – Потому что когда я говорю про своих сыновей, то не забываю упомянуть, что они балбесы.
– Б-брусок есть?
– Рома, я вас умоляю, не надо, – мне вдруг стало не по себе, сидит тут, командует. – Нож, конечно, тупой, не буду спорить, но лимон разрезать в состоянии.
– К-как скажете, – невозмутимо пожал он плечами, аккуратно разрезая лимон на тоненькие кружочки одинаковой толщины.
– Д-да, – продолжил Роман, поглядев сквозь ломтик лимона на свет. – В п-последнее время меня т-тоже п-преследует ощущение, что со м-мной творятся странные вещи. Я сегодня ш-шел п-по улице и нашел кольцо.
Он засунул руку в задний карман джинсов, вытащил из него свою находку и положил на стол. Простенькое серебряное колечко, украшенное узором в восточном стиле, повторяющимися узлами счастья. Все бы ничего, но точно такое же сидело на моем пальце, я даже сначала посмотрела на свою руку, не мое ли, не я ли его потеряла? Нет, кольцо сидело на прежнем месте, на среднем пальце левой руки.
– Оно так похоже на мое, – удивилась я, сняла свое кольцо и положила на стол, чтобы сравнить с тем, что принес Роман. – Совершенно одинаковые, даже размер такой же…
– Труба, однако! – загробным голосом провещала привычно молчавшая до сих пор Шуба. – Допрыгалась! Судьба…
От неожиданности я дернулась, никак не ожидая от собственной кофты такой подлости, и взмахнула рукой, своротив свою рюмку. Это же надо было – подложить мне такую свинью! Обещала же, что не будет при посторонних…
Роман удивился:
– Ч-что это с вами, Оля?
Что, что… Не говорить же ему, что моя кофта разговаривает, да еще и несет черт-те что под руку. Я вскочила, рванула с вешалки полотенце, чтобы вытереть коньячную лужу. Роман вытащил кольца из лужи, подтянул к себе край полотенца, обтер их, потом в недоумении посмотрел на меня.
– Я т-теперь не знаю, которое из них было вашим? Д-для вас это важно?
– Не знаю, – пожала я плечами. – Вообще-то у меня с этим кольцом ничего не связано, оно мне просто понравилось в свое время, я его и купила. И носила с тех пор, почти не снимая.
– Т-тогда выбирайте, – он протянул мне два зажатых кулака.
– Это, – я решительно показала пальцем на его левую руку. – Какая, к черту, разница!
– Н-наверное, вы правы, – он лукаво улыбнулся, разжав кулак.
Я взяла кольцо и вернула его на место, прислушиваясь к ощущениям в пальце. Вроде никакой разницы…
– Н-ну, что, оно или нет? – Роман неожиданно весело рассмеялся.
Я поразилась. Передо мной сидел совсем не тот несчастный сопливый больной, который вчера вызвал у меня желание о нем позаботиться. Нет, это был спокойный, уверенный в себе мужик, способный сам позаботиться о ком угодно и как угодно, и было ясно, что никто не сможет ему противостоять в его делах.
Он насмешливо фыркнул, глядя мне в глаза, и поинтересовался:
– Т-тогда оставшееся будет моим, вы не п-против?
Растерянно посмотрев в его голубовато-серые глаза, я медленно повела носом из стороны в сторону. Роман пару мгновений оценивающе сравнивал размер кольца с толщиной своих пальцев, потом решительно одел его на мизинец правой руки.
– К-как здесь росло, – усмехнулся он. – Оля, что-то у нас с к-коньяком не заладилось. Не хотите п-прогуляться? На улице, правда, льет, но в д-дождливых сентябрьских вечерах есть странное оч-ч-чарование, вы не з-замечали?
А почему бы и нет? Не знаю, как насчет очарования, но мне всегда нравилось гулять в темноте по мокрой погоде.
На улице слабо моросило, мелкие капли дробили отражения фонарей в лужах. Роман предложил мне свою руку, я взяла его под локоть и тут поняла, чем для меня всегда были дожди сентябрьским вечером.
– Мучительное очарование…
– Ч-что? – удивился Роман.
– Почему-то я только сейчас смогла сформулировать это. Очарование ночного дождя для меня всегда было мучительным. Потому что обманывало надеждами, что все пройдет, все будет хорошо, все изменится. Но дождь проходил, а все страдания оставались при мне, на прежнем месте.
– А вы п-попробуйте представить себе, что дождь проходит прямо сквозь вас, растворяя пустые страдания. П-пусть он вымоет их, п-позвольте ему избавить душу от ненужных чувств.
– Разве этот хилый дождик может вымыть из человека хоть что-то, если он не способен смыть даже слезы с лица? – неожиданно для самой себя возразила я.
Роман резко встал передо мной и спросил, нахмурив брови:
– Оля, м-мне н-начинает к-к-казаться, что я в-в-вас ч-чем-то з-задел, это т-так? Вы р-расст-т-троены? П-почему?
– Не знаю, трудно объяснить. Последние дни я чувствую, что меня выворачивает наизнанку. Странные встречи, странные обстоятельства. Иногда мне начинает казаться, что… Простите, Рома, я несу какую-то чушь. Никогда никому не жаловалась, а тут вдруг прорвало, – я изо всех сил потрясла головой, стараясь избавиться от наваждения, как будто со мной все это уже происходило. – Может, действительно вульгарную инфекцию подхватила?
– В таком случае, вам к-категорически н-нельзя н-никуда ехать. Я не могу взять вас с с-с-собой, если вы н-не-нездоровы. С-север, х-х-холод с-собачий, с-с-нег уж-же ид-дет м-местами, – Роман выглядел крайне встревоженным.
– Ох, Рома, не волнуйтесь вы так, сразу же начали снова заикаться. Мне показалось, что вы меня пожалели, – грустно усмехнулась я. – Так давно запретила себе жалеть себя, а тут расслабилась от внезапности. Я поеду с вами, теперь поеду обязательно.
Роман вздохнул и решительно сказал:
– П-пойдемте, Оля, я в-вас д-домой отведу, з-завтра вставать ни свет, ни з-заря.
Он взял мою руку, засунул себе под локоть и потащил меня за собой, бурча себе под нос:
– Ч-что я, д-дурак, в-вытворяю, тащу вас п-под д-дождь п-перед д-дорогой, лезу в ж-женскую д-душу в с-сап-погах, в-вечно у м-меня п-проблемы п-под-добного р-рода.
И тут хлипкий боязливый дождик превратился в бронебойный ливень, в одно мгновение промочив нас насквозь. Он посбивал листья с деревьев, которые с сочным хлюпаньем скользили под ногами на асфальте, превратившемся в одну большую лужу.
Мне стало смешно, я не выдержала и съехидничала:
– Рома, по-моему, это вы накаркали такой дождь! Этот вымоет не только страдания, но и все остальное, вплоть до мозгов и костей! Теперь вам придется идти ко мне сохнуть, вы же не можете таким мокрым тащиться домой?
– Нет, н-нет, – улыбнулся Роман. – Вон моя м-машина стоит, так что не в-волнуйтесь, в-все будет нормально. Идите д-домой, утром я заеду за в-вами. Ровно в шесть, так что б-будьте готовы.
Я взлетела по лестнице, оставляя за собой лужи и лужицы на ступеньках. Еле попав ключом в замок, бросилась, оставляя грязные следы на полу, прямо в ванную, открыла кран. Трясясь от холода, содрала с себя мокрую одежду, наконец, выдравшись из ее ледяных объятий, рухнула в горячую воду.
Потом, почти сварившись, с трудом выползла из ванной. Распаренные до мягкости конечности, вяло взаимодействуя с пространством, неспешно доставили меня в кухню. Хлопнув полную рюмку коньяку, чтобы довести до размягчения еще и мозги, я заметила Шубе, мирно ожидавшей меня на стуле:
– Что происходит? В сентябре не бывает июльских ливней. Только грома с молнией не хватало для полного эффекта…
– А что, – усмехнулась Шуба своим мягким теплым голосом, – это было бы здорово!
Темное окно внезапно вспыхнуло мертвенно-синим ослепляющим светом.
– Приехали! – констатировала я, осознав, что сил у меня осталось лишь на то, чтобы завести будильник, даже удивиться была не в состоянии.
Раскат грома подтвердил мое мнение. Окончательно убедившись, что или мир, или я, но кто-то из нас точно свихнулся, я рухнула под одеяло.
* * *
– Холли, Холли, ну как мне с тобой быть? – Расмус укоризненно смотрел на меня, в его глазах сердито метались холодные искры. – Ты же просто не хочешь это сделать…– Не не хочу, а не могу, – рассердилась я.
– Так не бывает, – озабоченно покачал головой он. – Человек или хочет и делает, или не хочет, поэтому не делает. Не мочь он не может по определению. Ну-ка, признавайся, чего тебе не нравится?
– Не знаю, – уперлась я.
– Или не хочешь говорить? – он внимательно посмотрел на меня хитрющими глазами. – Ну, ладно, остановимся пока. Ты чего-нибудь хочешь? Есть, пить, спать?
– Увидеть настоящие звезды в космосе, а не нарисованные на мониторе…
– Сейчас не получится, мы на грунте, а сквозь атмосферу настоящих звезд не разглядеть, – Расмус невозмутимо пожал плечами. – Я могу, конечно, показать их тебе при помощи своих чар… но знаешь, иллюзия есть иллюзия, даже когда она чудо как хороша. Подожди немного, попозже посмотришь. А?
Пришлось согласиться. Но проклятая чашка, стоящая на столе, все равно не хотела подниматься в воздух. Я поразмыслила, тяжко вздохнула и вяло поинтересовалась:
– Может, у меня не получается, потому что она ненастоящая?
– Она настоящая, – Расмус твердо стоял на своем.
– Нет, ненастоящая, – сварливо возразила я. – Ты ее наколдовал.
– Колдовство в том и заключается, чтобы создавать настоящие вещи из ничего, – довольно сердито заметил он.
– Искусство, на мой взгляд, тоже является колдовством. Но ты же не считаешь, что созданные из ничего картины являются ненастоящими?
– Как это из ничего? – я нахмурила брови. – Картины рисуют красками, книги пишут словами, ну и так далее…
– Да? – голос Расмуса наполнился сарказмом. – Если дать обезьяне кисти, краски и холст, вряд ли она сможет превратить их в картину. Только нечто, которого раньше не было, не существовало, возникающее из ничего, превращает холст, намазанный краской, в произведение искусства. И, в общем, я же вижу, что ты просто не хочешь быть колдуньей.
– Ведьмой, – уточнила я. – Да, я не хочу быть ведьмой.
– Какая разница, – скривился он. – Колдунья, ведьма… Это все только слова! Проблема в том, что ты не хочешь принимать ответственность за себя.
– Ну, вот еще, – обиделась я. – Если я не желаю заниматься противоестественными занятиями, это вовсе не обозначает, что я безответственная дура.
– Извини меня, голубушка, но твое нежелание развивать таланты, данные тебе от природы, именно это и обозначают, – рявкнул Расмус. – И я все равно заставлю тебя вытащить наружу твои способности. Против судьбы не попрешь, против природы тем более, а против себя ты вообще ничего не сможешь сделать!
Я разозлилась на его рычание, а еще больше на то, что вляпалась в этот дурацкий сон, где меня заставляют быть тем, кем я на самом деле не являюсь. Ну почему мне приходится попадать сюда раз за разом? Зачем мне все это снится? И вообще, чего я боюсь, это только сон, я могу вытворять здесь все, что хочу, разве нет? Я ему сейчас устрою, в бешенстве подумала я, ох, ты у меня сейчас получишь!
Чашка взвилась со стола и стремительно ринулась в лоб Расмусу. Он успел не только с интересом хмыкнуть, но и вопросительно поднять брови, прежде чем чашка, затормозив у самого его лба, завертелась вокруг своей оси. Раскрутившись до такой скорости, когда почти исчезли ее отчетливые очертания, она понеслась в мою сторону.
Ах, так! Мне стало смешно, я представила себе, что это не чашка, а теннисный мяч, и остервенело отбила ее воображаемой ракеткой. Скорость чашки неизмеримо возросла, но она все равно моментально развернулась в мою сторону. Ну ладно, злорадно процедила я сквозь зубы и со всей мочи въехала своей ракеткой по чашке. Она взорвалась, разлетаясь на мельчайшие осколки, но они не успели долететь до пола, они даже не смогли рассыпаться.
Как будто попав в силовое поле, осколки остановились, затем постепенно начали собираться обратно к эпицентру взрыва, пока чашка не стала снова чашкой, которая, плавно покачиваясь в воздухе, осторожно вернулась на стол. Рядом возникла вторая, точно такая же, над ними повис чайник. Он аккуратно прицелился, наклонил свой носик, и из него полилась янтарная струя, от которой исходил горячий пар.
Расмус невесело усмехнулся:
– Перерыв. Давай чаю попьем, ты остынешь, я успокоюсь. Поговорить надо…