- Мы сами прекрасно видели, что дела идут плохо и с каждым днем все хуже и хуже, - резко возразила Патриция. - Совершенно очевидно, что представители старшего поколения все развалили и не желают в этом признаться.
   - Лично я не верю тем, кто моложе тридцати, - заметил я. - Правда, и тем, кому за тридцать, я тоже не верю.
   - Правильно, - с горечью сказала она. - Стоит вам задать неудобный вопрос, вы начинаете отшучиваться.
   Я снова заметил, как она украдкой глянула на часы. В это время я наливал кофе. Хотелось бы знать, сколько времени нам еще предстоит скоротать и что будет потом. Она отчаянно тянула время, используя весь арсенал клише типа "отцы и дети" и "этот дурной мир", а также полный набор оправданий теоретических обоснований желания продаться.
   Я вовсе не хочу сказать, что многие ее доводы не отличались разумностью, просто для человека моей профессии в подобных умных речах есть некоторое однообразие - как бы складно они ни говорили, все это в конечном итоге призвано оправдать передачу ценных сведений врагу в обмен на тугую пачку банкнот.
   Иногда предавая одну страну, они спасают весь земной шар. Я так и ждал, что она вот-вот объявит, что вместе с друзьями работала во имя всеобщего блага и что пятьдесят тысяч - сущие пустяки по сравнению с сияющим райским будущим, которое они помогают строить.
   Но она обхитрила меня, сказав:
   - Мы не намерены отшучиваться, Нистром. Мы получили в наследство гниль, с которой уже ничего нельзя поделать. Слишком поздно. А потому остается только заработать немного денег и повеселиться напоследок, пока все не полетело в тартарары.
   В каком-то смысле я выслушал это с большим огорчением. Мне бывает жаль и сбившихся с пути зеленых юнцов, и не знающих жизни интеллектуалов, хотя они не затрагивают струны моего сердца. Но я вспомнил, как эта самая девица забрасывала спиннинг на реке Колумбия. Конечно, это был спектакль, но тем не менее она должна была по-настоящему любить природу, чтобы так освоить технику владения спиннингом. Возможно, у нее имелось немало и других талантов. Возможно, на ней рано было бы ставить крест, если бы кто-то захотел потратить на нее время и уговорить калифорнийскую полицию не выдвигать против нее обвинения в соучастии в убийстве. Наверное, ее еще можно было бы спасти, только вот кто мог взять на себя такую задачу? По крайней мере, не я. Спасать молодых циников от самих себя не входило в мои обязанности. Я появился тут вовсе не для этого, а скорее наоборот.
   Потянувшись за кофейником, я глянул на часы. Я с удивлением увидел, что шел двенадцатый час. Мы уже провели за беседой целый час. Пора было кончать диалог. Я и так узнал все, что хотел, и эти игры мне давно уже приелись. Мне совершенно не хотелось наблюдать, как она превратится в сексуальную соблазнительницу а-ля Мата Хари, потому как это неизбежно должно было случиться.
   Я наполнил наши чашки, поставил кофейник на плиту и сказал:
   - Если мне удастся уговорить тебя проявить немного здравого смысла - хотя бы ради разнообразия, то мне, возможно, больше никого не придется сегодня убивать.
   - Это как понять? - спросила она, и зрачки ее расширились.
   - Белман, я профессионал, - напомнил я. - Три твоих дружка пытались убить меня, а вместо этого погибли сами. Они и близко ко мне не подошли. - Это было неправдой, в домике у озера мы успели неплохо пообщаться, пока не возник Стоттман, но сейчас это не имело значения. Я резко спросил: - Почему бы тебе не поумнеть, пока с тобой не случилось то, что с ними?
   - Я не понимаю, - сказала она, лихорадочно облизывая губы.
   - Прекрасно ты все понимаешь. Слушай внимательно. У меня есть на твой счет определенные инструкции, но я могу от них немного отойти. Дай мне слово, что сейчас же отправишься прямым ходом домой, ни с кем общаться не будешь и заберешь своего приятеля с собой.
   Она держалась молодцом. Она не вздрогнула, но, застыла, словно удерживая в себе движение, способное выдать ее с головой. После короткой паузы ей удалось, изобразить удивление.
   - Какого еще приятеля?
   Я продолжал, не обращая внимания на ее реплику:
   - Разумеется, все зависит от того, чем окормил он мою собаку. Потому-то ты и тянешь время - чтобы зелье подействовало. Если это стрихнин, вам сильно не повезло. Но если это обычное снотворное, чтобы спокойно забрать ошейник, тут еще есть о чем толковать. Дай знак своему приятелю, чтобы он вошел сюда безоружным, с руками, поднятыми вверх, и с ошейником. Ты скажешь мне, что вы скормили псу и есть ли противоядие. Я полюбил его, во-первых, а во-вторых, он нужен мне для дальнейшей работы. Если условия приняты, я постараюсь забыть про приказ и отпущу вас обоих на все четыре стороны. Ну, что скажешь?
   Она снова полностью контролировала ситуацию. Она посмотрела на меня спокойными чистыми глазами отъявленного лжеца.
   - Я действительно не знаю, о чем речь. Нас было четверо, и трое уже погибли. Я здесь. Снаружи никого нет и быть не может. Вам просто это мерещится.
   Я, конечно, предполагал, что она мне ответит именно так, но все же расстроился. Если бы она приняла мои условия, я оказался бы повязан своим обещанием. Может, мне даже хотелось этого в глубине души.
   - Может быть, - сказал я, вставая и вынимая свой короткоствольный револьвер. - Очень может быть. Пойдем и посмотрим. Если я не прав, то мы увидим пустую поляну и спящую собаку. После вас, мисс Белман. - Я махнул револьвером, и она встала и деревянными шагами двинулась к двери. Потом оглянулась, а я кивнул головой, призывая ее открыть дверь, что она и сделала.

Глава 15

   Ночь выдалась ясная, тихая и безлунная. На небе, правда, сияли звезды, но от них никакого толку у нас на земле не было. Патриция постояла на пороге, а потом к ней присоединился и я, чтобы наблюдателям все стало понятно. Затем я выключил в доме свет. Патриция Белман стала озираться по сторонам, и я сказал гораздо громче, чем требовалось, поскольку обращался не к ней одной:
   - Разуй глаза, киса. Вперед и без фокусов. Если только хрустнет ветка или качнется тень, получишь пулю.
   В обычных обстоятельствах, с профессиональными противниками это было бы пустой тратой слов. Незаменимых агентов нет, и револьвер, наставленный в спину одному, никак не напугает другого, выполняющего важное задание. Но я исходил из того, что имею дело еще с одним дилетантом, помешанным на таких несообразностях, как дружба и лояльность.
   Если я ошибся - например, если мистер Су лично решил бы вмешаться в ход операции, - мои минуты были бы сочтены. То, что я захватил бы на тот свет за компанию и девицу, вряд ли взволновало бы мистера Су, который вполне готов был пожертвовать одной-двумя американками. В мою пользу, однако, говорило то, что оперативник калибра мистера Су, получив желаемое - а к этому времени ошейник явно был у него в руках, - вряд ли останется, чтобы вызволить какую-то ненужную ему блондинку.
   Девушка спустилась по ступенькам на землю и поежилась, когда ствол револьвера уперся ей в позвоночник.
   - Вы ведете себя, как в мелодраме, - буркнула она.
   - Хэнк! - крикнул я, не обращая на нее внимания. - Проснись!
   Ответа не последовало.
   - Может, он освободился от ошейника и убежал? - предположила девица Белман.
   - Конечно, - согласился я. - Точно так же убежала твоя несуществующая сука. То ли он стащил с себя ошейник, то ли с него стащили, но он никуда не убежал. Теперь иди туда, где кончается цепь.
   Металлическая цепь светлой полосой прочертила темноту. Я ничего не видел на ее конце, но черную собаку трудно разглядеть на темной земле безлунной ночью. Цепь была пуста.
   - Стой здесь, - велел я Пат Белман, а сам наклонился и посмотрел на пустой крюк. Потом я бросил цепь, выпрямился и хрипло сказал: - У тебя последний шанс. Быстро позови своего приятеля.
   - Я же говорила вам, что никого тут нет... Погодите, вон ваша собака, там, на земле. По крайней мере, там что-то чернеет. Ой...
   Сделав несколько шагов, она споткнулась обо что-то на земле. Да, черный пес лежал неподвижно, но не там, куда она показывала, а рядом, недалёко от цепи. Но это дало ей предлог споткнуться, потерять равновесие и упасть. Впрочем, это было не столько падение, сколько кувырок головой вперед. Она упала на плечо, перевернулась и покатилась по земле дальше.
   Проделано это было классно и указывало на хорошую спортивную подготовку. Чтобы уложить ее, у меня были считанные доли секунды, но сейчас меня интересовала не она. Патриция не была вооружена, она могла подождать. И мне не хотелось, чтобы по вспышке "магнума" ее приятель догадался, где я.
   Она же, переворачиваясь с боку на бок, вопила:
   - Давай, Уолли, давай.
   В кустах, что были слева, у реки, загрохотал пистолет. Но и я был неплохо натренирован. Я уже лежал плашмя на земле, так что Уолли оставалось лишь палить по смутным теням. Пули калибра 0, 22, не больше, поднимали фонтанчики пыли довольно далеко от меня, один раз мимо просвистел камешек. Я заметил, что Патриция Белман уже встала на ноги и понеслась к шоссе. Слегка приподняв голову, но не настолько, чтобы мое лицо засветилось мишенью, я присмотрелся и вычислил, откуда стреляет Уолли. Его лицо светлело среди кустов. Он также был в светлой рубашке. Человек, отправляющийся на мокрое дело ночью в светлой рубашке, должен обратиться к психиатру. Безумец выстрелил еще пару раз, потом наступила пауза. Он перезаряжал обойму.
   Можно было, конечно, попытаться уложить его, пока он оказался вне игры, но стрелять через кусты, даже из револьвера калибра 0,357, занятие рискованное. Я затаился, поджидая, пока он не выйдет сам. Неподалеку раздался звук открываемой дверцы машины.
   - Пошли, Уолли, хватит! - крикнула Патриция. - Давай ключи.
   Уолли подождал еще немного. Затем он начал уползать. Вообще-то ползать по-пластунски - занятие тяжелое. Вскоре он уже передвигался с помощью локтей и коленей, что, конечно, проще, но все равно требует больших усилий. Его, как я и предполагал, хватило ярдов на десять, потом он встал и попытался бежать, превратившись в ту самую удобную широкую мишень, которой я ждал с нетерпением.
   Я выстрелил всего один раз. Потом подошел и забрал у него ошейник и ключи. Потом стряхнул себя пыль и сосновые иголки и пошел к машине, тускло поблескивавшей у въезда в кемпинг. Подойдя ближе, я увидел, что это "форд". У поднятого капота стояла Пат Белман и что-то там нашаривала. Может, искала запасной ключ.
   - Попробуй эти, - сказал я, швыряя ей связку. Она резко обернулась в мою сторону, но ключи не поймала. Впрочем, она и не пыталась. Они стукнулись о бампер и упали на землю, тихо звякнув.
   - Подбери, - приказал я, а когда она не шелохнулась, добавил: - Хватит ребячиться. Если я захочу тебя пристрелить, то не все ли тебе равно, в каком положении ты получишь пулю: стоя, сидя, лежа.
   - Вы его убили, - прошептала она. - Его тоже... Выстрелом в спину!
   - Ну тебя, - отмахнулся я. - Он, кажется, не очень следил, какой стороной я к нему повернут, когда открыл стрельбу.
   - Убийца!
   - Заткнись! - резко сказал я. - Мне надоело выслушивать от тебя оскорбления всякий раз, как ты заманиваешь меня в засаду, и мне приходится отстреливаться, спасая себе жизнь.
   - Он не собирался убивать. У него был приказ вас не трогать. Он стрелял только, чтобы дать мне возможность уйти.
   Это звучало не очень правдоподобно, но я все же решил принять эту версию. Причем я сделал это вовсе не из чувства сострадания. В мире достаточно людей, заслуживающих нашего сочувствия, и не стоит тратить его на тех, кто балуется с огнестрельным оружием.
   - В следующий раз заранее предупреждай меня, - буркнул я, - тогда будет поменьше трупов. Когда в меня стреляют, у меня возникает желание открывать ответный огонь. Я дал тебе шанс, и не один, но ты решила сделать по-своему. А теперь подбери ключи. Так, хорошо! Положи их в карман. Отлично! Теперь иди вот туда, подними пса и отнеси в домик. О своем приятеле не беспокойся. Он уже скончался. Я проверил. Тебе ему нечем помочь. - Когда она в замешательстве остановилась возле Хэнка, я сказал: - Аккуратнее. Ты его отравила, ты и неси.
   В домике она положила Хэнка на одну из скамеек и обернулась ко мне, тяжело дыша. Даже молодой Лабрадор - тяжелая ноша для девушки. Я заметил, что Хэнк тоже дышит - не глубоко, но достаточно, чтобы можно было понять: жизнь в нем еще есть и, может быть, удастся спасти его. В целом операция прошла успешно. Собака с ошейником сыграла роль наживки, я поймал рыбу и вернул наживку.
   Девица не спускала с меня взгляд. Я посмотрел на нее, и она вдруг как-то сразу угасла. Вид у нее сделался бледный, усталый, несчастный.
   - Дайте чем-нибудь его накрыть, - сказала она. - Ему нужно тепло.
   - Сейчас, - сказал я, вытащил из ящика одеяло и дал ей. Она накрыла Хэнка и издала короткий смешок. - В чем дело? - спросил я, а она ответила:
   - Возимся вокруг собаки, а там лежит человек...
   - Черт с ним, - сказал я. - Этот пес лучше знает свое дело, чем твой приятель свое.
   - Зато вы великий мастер, - в ее голосе снова послышалось прежнее отвращение.
   - Да, мэм, - сказал я. - Как-никак это моя профессия.
   - Я бы постеснялась признать это так открыто...
   - Хватит, Белман, - перебил я ее. - Вы сами пытались освоить наш рэкет, только вот плохо получилось. Теперь говори, что дали собаке и сколько.
   Она поколебалась, словно желая продолжить дискуссию, потом сказала:
   - Это не яд. Если бы он получил стрихнин или мышьяк, то вы бы его услышали. Это очень болезненно. Странно, что такой эксперт об этом ничего не знает.
   - Есть еще и цианистый калий, - напомнил я. - И множество других мгновенных средств. У мистера Су, наверное, имеется неплохая аптечка.
   - Мистер Су далеко, - ответила она. - На другом конце телефонного и очень длинного провода. Мы пустили в ход то, что оказалось под рукой. Снотворное. Нембутал. Двенадцать гран. Он действует медленно, потому-то я потратила час на все эти разговоры.
   - Двенадцать гран - большая доза. Выживет ли он?
   - Если организм здоровый, ничего не должно случиться. Но на всякий случай лучше отвезти его к ветеринару, пусть даст ему аналептик, для стимуляции дыхания.
   - Ближайшая ветлечебница, наверное, на побережье, в Прин-Руперте. Ты неплохо разбираешься в ветеринарии.
   - Я же говорила, у меня немало очень знающих друзей. Когда я занялась всем этим, то связалась с одним из них. Он имеет докторскую степень в этой области. Псу нужно дать микедимид. Тогда все с ним будет в порядке.
   - Ясно.
   Она выпрямилась, насколько это было возможно в темном и низком помещении, и сказала:
   - А теперь, наверное, пора довести дело до конца. Вы разобрались со всеми пятерыми, как вам и было приказано. Вернее, разберетесь со всеми, когда застрелите меня.
   Я пристально посмотрел на нее. Люди порой придают огромное значение таким вещам, как политические убеждения, моральные принципы, дурные или достойные поступки, но какими бы стандартами вы ни пытались руководствоваться, эта девица проигрывала по всем пунктам. Не существовало разумных доводов в пользу того, чтобы сохранить жизнь. Она пыталась меня убить несколько раз, и мне следовало разобраться с ней раз и навсегда, не испытывая никаких сомнений.
   - Ты знаешь, что ты сявка, худышка? - спросил я ее.
   Меж бровей у нее возникла складка. Она спросила:
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Он же тебя просто подставил. Су хорошо меня знает, и он отлично понимает, что команда зеленых юнцов не имеет шансов против человека, который занимается этим делом так давно, как я. Особенно, если у них есть приказ не убивать. Когда же он отдал такой гуманный приказ? Тот юноша на холме с оптической винтовкой отнюдь не собирался просто попугать меня.
   - Нет, Майк должен был... стрелять без разговоров. Но потом по телефону мы получили новые инструкции. Только зачем мистеру Су нужно, чтобы мы все погибли? Это какой-то абсурд.
   - Не знаю, - сказал я. - Думай сама. Если что-нибудь придумаешь, черкни пару строк. А теперь проваливай.
   - Что, что?
   Я мрачно посмотрел на нее. Мне не следовало так поступать. Скорее всего, это еще принесет мне неприятности. Сентиментальность обычно дорого обходится. Но в мозгу есть клапан, который подает сигнал "огонь" или "отбой". Сейчас сигнал был "отбой", может, потому что за одну ночь уже и так получилось слишком много трупов. Я сказал со вздохом:
   - Проваливай! Машина вон там, ключи у тебя в кармане. Vaya, как говорят по ту сторону границы. На юге.
   - Вы... вы меня отпускаете?
   - Да, и мне еще за это достанется. Но я не намерен делать грязную работу еще и за Су. Если он хочет, чтобы тебя не стало, пусть убивает сам. Убирайся! Отстань от меня. Из-за тебя погибло четверо. Даже пятеро, включая Нистрома. И еще одна собака. Так что сделай передышку, хотя бы для разнообразия.
   Она поколебалась, затем сказала совсем другим голосом:
   - Спасибо. Обещаю, что никому ничего не скажу.
   - Как же! Если эти самые шпионы сцапают тебя, то ты им выложишь все, что знаешь - как сделал бы на твоем месте любой другой.
   - А как насчет Уолли?
   - С ним я разберусь. Только уезжай. Стой! Возьми свою куртку.
   Она взяла куртку, протиснулась к двери, остановилась.
   - У меня действительно была собака по имени Моди, - тихо сказала она.
   - Я так и подумал. Отчасти потому я тебя и отпускаю. И еще потому что ты хорошо бросаешь спиннинг. Не знаю только, поймет ли меня мой шеф.
   Она заколебалась, словно желая сказать что-то еще, но промолчала, и слава Богу. Она вышла, и вскоре я услышал, как загудел мотор "форда", и машина двинулась на восток. Я посмотрел на пса и переложил его на пол, откуда он не мог упасть. Между мной и побережьем было шестьдесят миль шоссе, превращенного в стройплощадку.

Глава 16

   Это был вполне простой нож с деревянной рукояткой и тяжелым прямым лезвием в четыре дюйма. Вообще-то я предпочитаю ножи покороче, но, с другой стороны, этот нож все равно был меньше, чем ятаганы, на которых настаивают наши спецы в Вашингтоне. Это был складной охотничий нож известной американской фирмы, и пользовались им мало, а потому его было трудно открывать. Я с сожалением вспомнил свой нож, который я оставил на озере Франсуа, его-то можно было открыть легким движением руки.
   - Это очень хороший нож, - с надеждой в голосе произнес хозяин магазина. - Я купил его у парня с парома. Он поистратился на севере, и ему не на что было купить бензина на обратную дорогу. Я уступлю вам его за двенадцать долларов.
   Я купил нож, еще кое-какие мелочи и вышел на улицу, где вовсю светило солнце. Принс-Руперт не отличался особыми достопримечательностями. Я не хочу сказать, что это скверный городишко. Городок был вполне обычный, и в этом-то для меня как туриста и заключалась беда. Скверный, мерзкий городишко как раз был бы вполне уместен здесь, среди лесов, там, где кончается асфальт. Жуткая дыра, медвежий угол - это как-то отчетливее позволило бы понять, что между двумя конечными пунктами паромного сообщения находятся четыреста миль территории, где цивилизация представлена исключительно медвежьими углами, куда добраться можно либо на пароме, либо на самолете. Но вместо захолустья, пугающей дыры передо мной раскинулся самый обыкновенный населенный пункт, где имелся мотель и бензоколонка.
   Я подошел к своему пикапу, стоявшему у обочины. Никто в городе не обращал на него никакого внимания. В этих местах американские туристы, ждущие парома на север, успели намозолить глаза местным.
   Я глянул на Хэнка. Он поднял голову и завилял хвостом, когда я отворил дверь. Ночь выдалась трудная. Сначала мне пришлось разыскивать и будить ветеринара, а после того, как тот дал ему какие-то лекарства, не давать Хэнку уснуть. Лабрадор весом в шестьдесят фунтов, непременно желающий уснуть у тебя на руках, к утру может несколько вымотать твои силы. Без ошейника у него был какой-то страшно обнаженный вид. Я сунул было руку в карман, но вытащил обратно. В его нынешнем положении он может за что-нибудь зацепиться и не сумеет освободиться, да и защитить ошейник от чужаков тоже вряд ли сможет.
   - О`кей, дурачок, - сказал я ему. - Вот тебе урок - не бери ничего из рук посторонних.
   Он вяло осклабился, и я снова закрыл дверь домика, потом сел за руль и поехал на автобусную станцию, где, как мне сказали, продавались билеты на паром. Я вышел из помещения автовокзала обладателем билета до Хейнса, штат Аляска. По-прежнему светило солнце, по-прежнему было тепло для таких северных мест, и на первый взгляд город проявлял все то же равнодушие к моей персоне.
   Выполняя рискованное задание - а сейчас был именно тот случай, - я обычно оставляю некоторые "маячки", - когда покидаю свое транспортное средство, чтобы по возвращении удостовериться, что никто не попытался с ним ничего сделать. В капот на сей раз никто не подумал залезать, и в кабину тоже, но вот в прицеп кто-то либо забрался, либо ненадолго заглядывал. Я вздохнул. Ночь выдалась и без того трудная, чтобы опять начинать все сначала.
   Меня так и подмывало распахнуть дверь и полюбоваться на того, кто там находился. Но так или иначе, незваный гость должен был как-то поладить с Хэнком. Либо это был человек, умеющий обращаться с собаками, либо он хорошо знал эту конкретную собаку. Этим могли похвастаться ребята мистера Смита, но с какой стати им было появляться в Британской Колумбии и ставить под угрозу мою операцию, я не мог взять в толк. Тем более, что чуть позже у меня и так с ними была назначена встреча. Что ж, я понимал, каким образом лучше всего прояснить недоразумение, но центр города казался не самым подходящим местом для этого.
   Я сел за руль. Я ничего не увидел в заднем стекле кабины, хотя она соответствовала переднему стеклу прицепа, и я мог видеть часть интерьера. Тот, кто залез туда, явно затаился. Я проехал по шоссе в обратном направлении, свернул на проселок и, углубившись в лес, отыскал поляну, где и развернулся.
   Я затормозил, выключил мотор, вышел из кабины и открыл дверь домика. Молодой человек, сидевший на скамейке, направил на меня револьвер с отпиленным хвостом.
   - Входите, мистер Хелм, - сказал он. - Меня послали забрать ошейник, но на псе его нет. Где он?
   Я посмотрел на него. И лицо, и голос показались мне знакомыми. Голос я слышал по телефону в Паско, когда его обладатель жаловался насчет кузнечиков. Лицо я запомнил по Сан-Франциско, среди прочих молодых лиц из выводка мистера Смита. Я посмотрел на револьвер.
   - Хэнк! - позвал я пса, который кротко лежал на полу, явно чувствуя себя среди своих. Он вопросительно посмотрел на меня, а я щелкнул пальцами и сказал:
   - Хэнк, убирайся отсюда.
   - Мистер Хелм...
   - Быстро, Хэнк! - продолжал я, не обращая внимания на протест гостя. - Осторожно, глупый, тут ступеньки. Можешь справить свои надобности, но будь рядом. - Не спуская глаз с револьвера, я сказал: - У меня днем встреча. Почему вы не хотите получить ошейник после нее?
   - Он нам нужен сейчас, мистер Хелм, - услышал я.
   - Уберите пушку, - сказал я.
   - Ошейник, мистер Хелм.
   - Уберите пушку.
   Он покачал головой и махнул револьвером.
   - Войдите. У меня есть инструкции... Мне осточертели дилетанты. Меня от них тошнило. Я сказал:
   - Плевал я на ваши инструкции. У вас пять секунд на то, чтобы убрать пушку. Иначе вы ее проглотите.
   - Мистер Хелм, я выполняю приказ.
   - Только не здесь. - Я тяжело вздохнул. - Ну, сынок, писан или вставай с горшка. Я иду.
   - Но...
   Он еще что-то бормотал, когда я, наклонив голову, чтобы не удариться, вошел в домик. Увидев его взгляд, я понял, что не ошибся. Не знаю уж, какую подготовку он прошел, но в основе своей он был дилетантом и останется таковым навсегда. Подготовка часто не значит ровным счетом ничего в сравнении с общим отношением к жизни. Это был представитель нового поколения, воспитанный на идее общих усилий и телесюжетах. Он был из тех неискушенных простаков, которые никогда ничему не в силах научиться. Особенно тому, что огнестрельное оружие нужно, чтобы из него стрелять.
   Он-то и не собирался стрелять. Он и в мыслях это не держал. Ему, собственно, никто не давал таких инструкций. Ему, наверное, велели помахать у меня перед носом волшебной палочкой калибра 0, 38, и я сразу сделаюсь его послушным рабом на всю оставшуюся жизнь. Он все еще что-то бубнил, когда я грубо отнял у него револьвер.
   Какое-то время я держал его в руках, испытывая большое искушение запихать железку в глотку этому сопляку, как и обещал. Хватит с меня за последние сутки нацеленных и стреляющих револьверов. Неужели эти люди должны непременно добавить от себя того же угощения. Я также подумал, не врезать ли ему пару раз револьвером по физиономии или сломать руку-другую, чтобы на какое-то время отучить от привычки размахивать пушками. Затем я вздохнул, открыл барабан и высыпал патроны. Сначала я вышвырнул за дверь револьвер, а за ним и заряды. Это только в фильмах герои швыряются заряженными пушками.
   Шпион-дилетант смотрел на меня в упор, и глаза его были полны обиды и уязвленного самолюбия. Я понимал, что творится у него в голове. Я нанес ему оскорбление, и он должен как-то на это ответить. Что ж, его научили, наверное, приемам дзюдо и искусству тайнописи, но никто и не позаботился, чтобы заставить его мыслить профессионально. Никто не удосужился вбить в пространство между его ушами основную заповедь работника секретной службы, а именно: его личные переживания не имеют ни малейшей ценности ни для кого, в том числе и для него самого.
   - Если ты попробуешь напасть на меня, сынуля, - предупредил я юнца, - то я втопчу тебя в землю. От тебя останется кровавое пятно, которое с удовольствием вылижет мой пес.
   Он помолчал. Я вынул из шкафчика масленку, капнул на нож и стал водить лезвием туда-сюда, чтобы он лучше открывался и закрывался. Надежда секретной службы смотрела на меня, не отводя глаз. Возможно, молодой человек решил, что я ему угрожаю. Возможно также, он был прав.